Текст книги "Грешный и влюбленный (Древнее проклятие)"
Автор книги: Кристина Додд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
– Что в самом деле…
С перепугу, видно, у Силван появились новые силы, и она, испытывая жуткий страх и очень боясь не успеть, толкала станок так быстро и так сильно, как только могла. И подперла дверь этим массивным металлическим сооружением как раз тогда, когда дверь стала открываться ей навстречу. Не понимая, что случилось, Джеймс окликнул ее:
– Силван!
Она опять уперлась всем телом в станок и, вглядываясь в дверной проем, увидела, как Джеймс пытается просунуть пальцы в щель.
– Нет! – крикнула она и налегла на станок, и тут машина поехала вперед так легко, словно была на колесах.
Пальцы Джеймса сильно прищемились, и он завопил от страшной боли. Перепугавшись, Силван попыталась было толкнуть станок назад, но услыхала мужской голос:
– Нельзя!
Она взвизгнула и обернулась. Рядом с нею стоял отец Доналд. Это он смазал полозья станины, заставив металлическую махину так легко скользить по полу. Схватившись за сердце, готовое выскочить из груди, Силван сказала:
– Я его поймала!
– Вижу.
Его жесткое лицо поплыло перед ее глазами, и она подумала, что никогда не была так рада видеть другое человеческое существо подле себя. За всю свою жизнь она так не радовалась помощи.
– Это Джеймс во всем виноват.
– Да. – Священник кивнул, всем своим видом показывая, как он скорбит о заблудшем грешнике. – Это он.
– Силван, – вопил Джеймс. – Ну, послушайте, прошу. – Свободной рукой Джеймс что было силы колотил в дверь. – Прошу вас, Силван. – Потом она услыхала, как он бормочет:
– Мои пальцы.
И в Силван невольно шевельнулось сострадание.
– Его пальцы зажаты, – сказала она отцу Доналду. – Надо…
– Не надо.
– Ему же больно. – Она толкнула станок назад, пытаясь отодвинуть его от двери, но священник схватил ее за плечо и отшвырнул в сторону.
– Нельзя! – закричал он.
Она оступилась и, ударившись обо что-то тяжелое, растянулась на полу. Он возник над нею черной тенью, и ее воображение сразу же превратило его в нечто отталкивающее и зловещее.
– Ваше преподобие, – прохрипела она.
– Оставьте ее! – Джеймс бился в дверь всем телом. – Не смейте трогать ее! Если с Силван что-нибудь случится…
Слова Джеймса стали доходить до нее. Она попыталась встать, но парализованное ужасом тело не желало подчиняться.
– Ваше преподобие?
Она силилась отыскать что-то возвращающее уверенность в перекосившемся, накренившемся мире, но священник навис над нею с длинным обломком металлической трубы в руках.
– Это очень хорошо, что вы закрыли его там. Мне было бы куда труднее справиться с вами обоими.
Справиться О чем это он?
Ее юбки запутались, когда она падала, и он наступил на них ногой, когда она попробовала подняться.
– Даже и не пытайтесь встать. Вы просто упадете еще раз.
Носок его башмака больно ударил ее по щиколотке, и эта боль все никак не проходила.
– Боже милостивый!
– Я всегда привожу их к Богу. – Он улыбался ей, и вид у него, как всегда в такие моменты, был благостно проницательный. – Они всегда молятся, когда я кончаю с ними.
Джеймс продолжал кричать из-за двери:
– Силван, бегите! Силван едва ли слышала его. Во всяком случае, слова Джеймса почти не доходили до ее сознания, потому что все ее внимание сосредоточилось сейчас на его преподобии Доналде.
– Не подобает сочувствовать и помогать тому, кто противится воле Божией. – Это увещевание произнесено было с состраданием в голосе, но священник так цепко держал трубу, что даже суставы пальцев и ногти у него побелели.
– А я разве таким помогала?! – Она кинулась шарить в поисках хоть какого-то оружия, но как назло на полу не оказалось ничего подходящего – весь покореженный металл, остававшийся после катастрофы, из этой части цеха уже убрали, а пол подмели.
– Да как вам в голову могло прийти, что молот Господень не отыщет и не поразит вас?
Она ушам своим не верила. Заикаясь, она выдавила из себя:
– В-в-ввы – мм-м-молот Господа?
– А кто более достоин?
И его глаза тоже выглядели глубокими и пустыми в полумраке, разлившемуся в цеху, и его белокурые волосы… Они поблескивали даже в полутьме.
– Но вы же не можете быть призраком. У призрака волосы черные были. Он похож больше на Ранда и Гарта и, – она глянула в сторону кабинета, где все еще вопил Джеймс, – на Джеймса.
– Ох, женщина, как ты глупа. Ты видишь только то, что тебе хочется видеть. Вакса для сапог хорошо меняет цвет волос.
– И вы им не родственник. – Она с тоской поглядела через нагромождения покореженных металлических конструкций и поломанного и потрескавшегося дерева на улицу, где все еще было светло. Солнце, спрятавшись за горизонт, все еще дарило вечерней земле свои последние лучи. – Вы и не похожи на них.
– Не похож? Я?
Он засмеялся, и смех его прозвучал странно и зловеще. На секунду Силван показалось, что перед ней – сумасшедший. Она опять поглядела на длинную металлическую трубу, зажатую в его кулаке. Как же она ошиблась! И ошибка эта была роковой.
Священник продолжал своим мягким, укоряющим голосом.
– Первый герцог Клэрмонт разметал свое семя по всей округе, оплодотворив, среди прочих, и мою давно усопшую и легко соблазнившуюся пра-пра-пра-прабабушку. Мне говаривали, что выгляжу я так, как эти, из герцогского рода, и я подумал, что уж в темноте я тем более сойду за герцога. – Он снова наступил своим огромным сапогом на ее юбку, как только она попробовала шевельнуться. Силван подняла глаза вверх и увидела, что священник взялся за свою металлическую трубу обеими руками и улыбнулся мягкой упрекающей улыбкой.
– Другие женщины думали, Я – первый герцог Клэрмонтский, но вы лучше поняли, в чем дело, так что, боюсь, я вынужден буду преподать вам урок Никто в деревне не встречал Гейл, никто не видел Силван, и Ранд утомился и чувствовал досаду. Не диво, что монахи в Англии в седую старину давали обет безбрачия. Так уж наверняка убережешься от многих лет непрестанного страдания.
Сердясь и беспокоясь, он побрел к дому викария.
Конечно, по этому поводу монахи не страдали, зато наверняка мучились чем-то еще.
Аккуратный коттедж был обнесен забором, а дворик дышал свежестью трав и поздних цветов. Надо полагать, цветоводом и садоводом была тут Кловер Доналд. Ранд постучался в дверь и раздраженно дожидался, пока ему наконец откроют. Отец Доналд, вечно сующий свой нос в чужие дела, больше кого бы то ни было мог быть осведомлен о местонахождении жены и племянницы Ранда, хотя духовная особа, скорее всего, не упустит случая прочитать герцогу наставление касательно семьи и поддержания в таковой подобающего благолепия.
Его преподобие Доналд исповедовал весьма строгие воззрения на дом и обязанности мужчины, женщины и ребенка и на взаимоотношения между членами семьи. Похоже, он еще не вступил в девятнадцатый век; Ранд сомневался, что он когда-нибудь все-таки пересечет этот временной рубеж, и эта несовременность викария делала пребывание в его обществе весьма неуютным.
Вот почему Ранд сначала исчерпал все прочие способы добыть нужные сведения И лишь затем, скрепя сердце, подошел к дому священника.
Не дождавшись никакого отклика, он постучался снова и услыхал подрагивающий голосок Кловер:
– Кто там?
От неожиданности Ранд даже отпрянул от двери. Местные жители никогда не спрашивали, кто именно к ним пришел, но это же Кловер Доналд, женщина, постоянно опасающаяся прогневать своего сурового супруга и боящаяся не только мужнина суда, но и недовольства любого существа, живущего на сем свете.
– Это – Ранд Малкин, – отозвался он. И ничего не произошло: дверь она так и не открыла.
Ранд вздохнул.
– Это – герцог Клэрмонт, – произнес он четко и очень медленно. – Можно войти?
Дверь со скрипом отворилась, и глаза Кловер изучающе оглядели гостя. Очень осторожно она приоткрыла дверь пошире.
– Добро пожаловать, ваша милость. Можно было подумать, что только знатный его титул открыл перед ним эту дверь, тогда как одного его имени было совсем не достаточно. Так, наверно, и должно быть, решил он. Священник прихода в Малкинхампстеде получал свое место и жалованье с согласия герцога Клэрмонтского. Так уж повелось с незапамятных времен. И эта Кловер Доналд при всей своей кротости и покорности не лишена была житейской сметки и всем своим благосостоянием обязана Ранду.
Он еще раз бросил взгляд на оробевшую женщину, пятившуюся от него так, словно он собирался вот-вот вытянуть ее прутом или кнутом, И кинулся в объяснения, еще даже не переступив порог.
– Мне хотелось посоветоваться с его преподобием по одному важному делу. Может быть, вы позовете его?
– Мужа пока нет дома, но он должен скоро прийти. – Она даже глаз не подняла на Ранда, приглашая его в дом:
– Может быть, вы зайдете и подождете его?
Очень уж ей, видно, этого вовсе не хотелось, но Ранд слишком устал за сегодняшний день, да и надобность у него была нешуточная.
– Благодарю вас. Я воспользуюсь вашим приглашением.
Комната, куда она его ввела, служила кухней. Там было очень светло и уютно, В окна светили лучи заходящего солнца и пахло жареным хлебом, наверное, Кловер готовила тосты.
– Сюда, ваша милость.
Она подвела его к двери, за которой оказалась комната и поменьше и потемнее. Это была приемная, где викарий наставлял на путь истинный своих прихожан. Во всяком случае, Ранду она понравилась гораздо меньше, и, повинуясь какому-то неясному порыву, он обратился к хозяйке дома:
– Лучше я здесь присяду, а вы меня чаем напоите, если, конечно, вам нетрудно.
Она вытаращила на него глаза, а он, не дожидаясь приглашения, опустился в кресло у стола. Кловер прошептала:
– Мне нетрудно.
Ну да, а что, интересно, она могла еще сказать?
Кловер налила в чайник свежей воды и поставила его на плиту, а сама встала рядом, не смея поднять глаза на своего гостя и явно не зная, чем его занять.
– Вам не хочется, чтобы я сидел тут вместе с вами? Может быть, вы тоже выпьете со мной чайку? – спросил Ранд, как будто это она была у него в гостях.
– Ах нет! – Глаза Кловер испуганно расширились. – Мой муж это не одобрил бы.
– А мы ему ничего не скажем, – предложил Ранд.
На лице Кловер отразился такой ужас, словно Ранд предложил по меньшей мере убить кого-то, и он успокаивающе поднял руку:
– Забудьте эти мои слова.
Она сдавленно вздохнула.
– Я же все должна ему рассказывать. Он говорит: женщины всегда вводят мужчин в искушение.
Не будь она такой жалкой, он, наверное, рассмеялся бы от одной мысли, что кто-то может польститься на такое тщедушное, невзрачное, бесцветное создание.
– Полагаю, во мне достанет сил, дабы противостоять соблазну, – заверил он ее.
Но Кловер как будто и не слышала его слов.
– Он говорит, когда женщина ведет себя неподобающе, мужчина думает, что она – потаскуха, и все, что случается из этого, что с ней потом бывает, ее вина.
Никакому герцогу нельзя прогнать священника своего прихода только за то, что он слишком сурово блюдет слово Божие. О, если бы это было возможно, сколько бы приходов пустовало нынче в Англии. Но глядя в наполненные слезами глаза Кловер, Ранд испытывал сильное искушение поступить именно таким образом.
– Я бы не сказал, что могу согласиться с подобными утверждениями.
– Вы так не думаете? Правда? – Она виновато огляделась. – Мне иногда кажется, что это как-то чересчур строго, но только тогда, когда я провинюсь. Мой муж говорит, что грех мятежности и непослушания рано или поздно приведет меня в преисподнюю.
Мятежность? Ранд с трудом удержался от крепкого словца в адрес его преподобия.
– Какие у вас грехи? Они столь незначительны, что вряд ли утянут вашу душу в ад. Вы окажетесь на небе прежде нас всех.
– Вы в самом деле так думаете? – Ее губы разжались, и она как будто задумалась, а потом медленно сказала:
– Мой муж говорит, что если женщина не остается дома и не мыслит в сердце своем так, как научает Святое Писание, она подлежит всяческому наказанию, и это она сама отдает себя во власть воспитующих и наказующих.
Изучая глазами Кловер, Ранд едва удерживался от того, чтобы сказать: «Мадам, ваш муж не достоин брать на себя суждение о половине рода человеческого». Когда он задумывался о Силван и о той злобе, с которой она повстречалась, отступивши от освященных веками обычаев, ему хотелось схватить бич и выпороть самонадеянного невежду, называющего себя духовным лицом. Изо всех сил сдерживая ярость и стараясь говорить как можно спокойнее, он сказал:
– Я думаю, есть вещи, которые лучше предоставить усмотрению Божию.
– Мне кажется, – она замялась, словно говоря нечто из ряда вон выходящее, что-то такое, что затрагивает самые основы бытия, – вы правы.
Он мог быть тысячу раз прав, но вряд ли это убережет ее, решись она пересказать их беседу своему мужу.
– А когда он обещал вернуться?
– О, он уже давно должен быть дома, но иногда он приходит не тогда, когда обещал. – Кловер испуганно вскочила и умоляюще посмотрела на Ранда. – Я не хочу сказать ничего неуважительного. Он творит благо для стольких людей, и бывает, что ему приходится оставаться где-то на всю ночь.
– Понимаю. – Снова воцарилось молчание, тяжелое и напряженное. Ранд попробовал найти хоть какую-нибудь тему для разговора, которая не оскорбила бы стыдливости Кловер. Потирая свою ноющие икры, он сказал:
– Диву даюсь. Вот уж месяца три, как я встал на ноги, а все еще мышцы судорогой сводит. А бедра иногда до того болят, что и шагу не ступить.
– Когда беременные женщины страдают от судорог в ногах, мы велим им пить молоко. – Кловер, кажется, впервые за все время их сегодняшнего разговора сказала что-то такое, в чем сама была вполне уверена. А может, такую уверенность она выразила в первый раз за всю свою жизнь. – А вы молоко пьете?
– Терпеть не могу молока.
Чайник вот-вот должен был вскипеть, И Ранд с томительным нетерпением дожидался этого момента, но Кловер вдруг сняла чайник с огня. Он ошеломленно глядел на нее, а она, взяв большую кружку из буфета, кинулась к стоявшему в углу ведру и откинула накрывавшую его ткань. Потом звенящим от радости голоском Кловер сказала:
– Я знаю, как вам помочь. Анн как раз только что принесла свежее молоко, оно парное, прямо из-под коровы, еще теплое. И с жирной пенкой. Конечно, не очень много сливок и пенки моему супругу достанется, если я потревожу сейчас ведро, но…
– Не стоит тратить на меня ваши сливки, – неуверенно произнес Ранд, но она уже зачерпнула полную кружку и поставила ее перед ним на стол.
– Это высокая честь послужить господину. Господи! Как он ненавидел молоко, особенно такое жирное, что он, даже не отпив, уже ощущал в горле маслянистые хлопья, которые еще и проглотить надо. Но что ему оставалось делать? Прогнать эту улыбку надежды с лица Кловер Доналд? Мало ей за ее жизнь приходилось прогонять улыбок со своего лица! Робко ухмыльнувшись, он поднял кружку, будто бы салютуя в честь своей хозяйки, и хлебнул.
Естественно, вкус был такой скверный, как он и воображал – что он, молока не знает, что ли? А потом она заговорила, и его даже немножко задело, когда он услышал:
– Удивляюсь я Бетти. Неужто так трудно подавать вам горячее молоко с медом, да еще отваривать травы? Пили бы это утром и вечером, особенно на сон грядущий.
– Если честно, то я никому и не жаловался на эти судороги, – признался Ранд. – Да, по Правде, они меня не так уж и беспокоят, и с каждым днем становится все лучше. Просто я находился сегодня. Потому, наверно, и вспомнил эту неприятность.
– А почему это? – Она бросила на него Испуганный взгляд. – Ой, я, кажется, забываюсь. Уж простите за неумеренное любопытство.
– Да вот с самого обеда племянницу искал. Ей что-то в голову взбрело обследовать все имение, да еще не спрашивая на то разрешения у матери, а моя жена.., ну, и жену тоже пришлось искать.
– Ох.
Она нахмурилась, недоверчиво глядя на него. Все ее оживление как рукой сняло, и Ранд чуть ли не физически ощутил скрежет внезапно заклинивших шестерен разговора. Боясь, что вновь воцарится тягостное безмолвие. Ранд сказал:
– Я бы, может быть, и не беспокоился так, да, верно, и не устал бы так сильно, если бы мы : с Силван не сходили утром на фабрику.
Кловер Доналд подняла глаза и уставилась в его лицо:
– Зачем это?
Успокаивающе улыбаясь ей, Ранд ответил:
– Мне даже как-то странно, что до вас еще не дошли эти слухи. Вся деревня уже про это говорит. Мы намерены вновь открыть фабрику.
Кловер задрожала и отшатнулась назад, словно ее молния поразила.
– Кловер? – Он поднялся, решив, что хозяйке стало дурно – на ней лица не было. – Кловер, что с вами?
Ее губы шевелились, и вдруг эта маленькая, невзрачная, жалкая женщина завопила:
– Нельзя вам!
– Что вы…
– Я вас предупреждаю: не смейте! Он всех вас поубивает. Вы что, не знаете, что не сможете противиться его силе и власти?
В смятении и ужасе Ранд изумленно спросил:
– Вы про власть Божию?
– Да нет же, как вы не понимаете? Я про силу его преподобия. Небеса милосердные, что же это вы задумали?
* * *
Дух никогда не появлялся при свете дня, но тут он высился над нею, водрузив стопы свои на ее юбку, и казался страшнее, чем когда-либо во мраке ночи. Однако каким-то уголком своего сознания она все еще силилась постичь происходящее – понять, как же это так: священник, творивший столько добра, мог в то же самое время причинять столько боли. Силван ни минуты не сомневалась, что отец Доналд собирается убить ее. Только вот медлит почему-то. В глазах его поблескивает злобное удовольствие от предвкушения того, что скоро произойдет. Силван прошептала:
– Как же вы можете, ваше преподобие? Библия говорит…
Выпрямившись во весь свой огромный рост, он прогремел:
– Как вы смеете рассказывать мне про то, что говорит Библия?! Вы же не кончали курс в университете. Вам не приходилось зубрить Писание по ночам. А я заучивал Святое Писание Ночью, украдкой, все время страшась, что заметит отец и огреет палкой по голове. – В ярости он поднял обрезок трубы, замахнулся, и тут что-то большое и тяжелое упало где-то за его спиной. Раздался грохот, такой сильный, что затрясся пол под ногами. Отец Доналд заметался, оглядываясь, и на секунду его внимание отвлеклось от Силван.
Воспользовавшись этим, она быстро выдернула подол своей юбки из-под его подошвы. Он поскользнулся и потерял равновесие. А Силван увернулась от его протянутой руки и побежала.
Она стремительно перескакивала через станки и другое оборудование, через валявшиеся доски и штабеля шифера. Сердце неистово колотилось. Сейчас от ее быстроты и проворности зависела сама ее жизнь. Ей надо было выскочить на улицу, выбраться на свободу из мрака. В глазах ее вспыхивали огни, дыхание прерывалось. Еще немного, еще несколько шагов! Она прыжком преодолела оставшееся до двери расстояние и выскочила на улицу. Спасена!
Осмелившись, Силван глянула назад. Он за ней не гнался. За спиной никого не было.
Фабрика казалась такой тихой и темной, что, можно было подумать, в ней никого не было. Но она-то знала, что это не так. Там, в ее стенах – Джеймс, и его преподобие Доналд, и… Гейл.
Это, верно, Гейл скинула что-то вниз, чтобы Силван смогла убежать.
А что, если отец Доналд поймал Гейл? Доблестную Гейл, ту девочку, которой он дал имя «дитя греха»?
Силван нужно было вернуться на фабрику. Ее ладони стали липкими при одной мысли об этом, но ей доводилось оказываться лицом к лицу и с кое-чем пострашнее, чем душегуб-святоша. Всякого она уже успела наглядеться за свою жизнь. Она видела глаза раненых в битве при Ватерлоо и не забыла, что такое смерть.
Ярость отогнала от нее страх. Какое право имеет этот обезумевший священник изображать из себя молот Господень, решая, кому жить, а кому умереть. Слишком много смертей видела она – и ничего не могла сделать. Но сейчас – сейчас она будет бороться.
Склонившись к кучке камней – печальному памятнику Гарту, сооруженному Гейл, Силван выбрала два больших камня и взвесила их на ладони. Плохо то, что у нее обе руки окажутся заняты, однако Силван обрушила бы на голову отца Доналда все камни на свете и горько сожалела, что не может этого сделать.
Вот только бы знать, где он сейчас и что замышляет.
Скинув шаль С плеч, она положила в нее оба булыжника и затянула шаль узлом. Держа свою пращу наготове и внимательно всматриваясь в темноту, Силван двинулась назад, на фабрику.
Но что толку брести крадучись, если ее неприятель или ждет где-то в тени, или вообще Махнул на нее рукой, решив, что она уже неопасна, а сам занялся охотой на Гейл.
– Ваше преподобие Доналд! – крикнула она, пытаясь придать своему голосу твердость. – Я возвращаюсь. Бросьте вашу трубу. – Она прислушалась, рассчитывая, что в ответ раздастся Неистовый крик, злобное проклятье или оскорбительный смех, но на фабрике царила тишина. И это было еще хуже.
Глаза Силван были широко открыты, но она ничего не различала перед собой, ступив под своды которые так радостно покинула несколько мгновении назад. Прошли какие-то секунды, на улице было еще светло, но сумеречное закатное освещение совершенно лишило ее способности видеть хоть что-нибудь в темноте помещения. Она неуверенно зашаркала ногами по полу, стараясь освоиться с переходом от света к мраку. Огромная балка, все еще поддерживающая уцелевшую крышу и упиравшаяся другим своим концом в фундамент, служила Силван ориентиром. Она осторожно нащупывала ногой дорогу. Силван понимала, что может угодить в западню, но ей во что бы то ни стало нужно было отвлечь на себя внимание отца Доналда, чтобы он не устремился на охоту за Гейл.
– Ваше преподобие! – снова позвала она священника. – Мне все не верится, что человек, облаченный духовным саном, способен пойти на убийство. Ведь это вы убили герцога Клэрмонтского. – Ветер со свистом гулял по цеху между нагромождениями изуродованных бревен. Она прошла еще несколько шагов, пока совсем уж черная темень не окутала ее, и Силван захотелось, чтобы опять перед нею предстал тот, настоящий призрак. Один раз он уже спас ее от обезумевшего маньяка. Может быть, спасет и теперь? – Взрыв на фабрике – это ведь ваших рук дело?
– Да, я сделал это, но не затем, чтобы убить его милость.
Силван вздрогнула и резко повернулась туда, откуда послышался голос священника. Он подкрался к ней сзади и отрезал все пути к отступлению. Силван отшатнулась, и ее локоть больно ударился о балку, служившую ей ориентиром. Камни, связанные в ее шали, загромыхали о дерево, наделав столько шума, что она сама испугалась.
Отец Доналд оставался в тени, но скудный свет превращал в ореол его белокурые волосы, так что, казалось, вокруг головы его светился нимб; священник укоризненно устремил свой взор на узелок в ее руке.
– Что это вы держите, дитя мое?
На миг ей захотелось спрятать свое оружие за спину, как будто он застал ее на чем-то недозволенном. Но вместо этого она гордо выпятила подбородок и сказала:
– Это – моя защита.
– Что даст вам эта защита? Вы же не сможете ею воспользоваться. Вы не сумеете поднято руку на человека.
Его уверенность внушила ей сомнение, но она отбросила минутное колебание:
– Я ребенка защищаю. Значит, смогу.
Он огляделся вокруг, пристально вглядываясь в царящий мрак.
– Так, выходит, это Гейл осталась на фабрике.
– Нет!
Он опять поглядел на нее.
– Вы уже сами все выболтали, глупая женщина! Что же еще могло заставить вас вернуться, после того, как вам посчастливилось убежать?
Пусть он безумен, но кое-что он видит и понимает слишком хорошо. Но она не отдаст ему Гейл! Девочка и так уже очень многое утратила по вине этого человека, и нельзя позволить ему отнять у нее саму жизнь. Гейл ничем не заслужила такую участь.
– А может, я вернулась, чтобы поглядеть на душегуба. На убийцу.
– Это не убийство было, я вам сказал! – Над их головами как раз зияла зазубренными краями дыра в кровле, и настоятель поглядел в темное небо, словно надеясь, что небеса помогут ему сдержаться и обуздать свои гнев. – Это была справедливость Божия. Господь так судил.
Тут уж Силван не выдержала. Такая злоба обуяла ее, что даже страх куда-то исчез.
– Как вы смеете? Вы устраиваете взрыв на фабрике, гибнут люди – и вы объявляете свое преступление судом Божиим. Какое кощунство!
Отец Доналд выпрямился, став как будто еще выше, и заговорил увещевающим глубоким голосом, таким голосом, каким он обычно обращался к своей пастве.
– Вы лишены дара разумения. Я не обязан давать вам какие-то объяснения. – Он сделал шаг к ней. – Господь карает восстающих против его воли.
На лице его не было ни гнева, ни злобы, одна только ясная и твердая решимость. И вот тут Силван стало по-настоящему страшно. Она поняла, сколь тверда его вера в себя как в орудие Бога. Никакие доводы рассудка не способны убедить его. Пальцы Силван вцепились в шаль с такой силой, что даже суставы заболели, и ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы преодолеть дрожь в голосе.
– Если я сейчас умру и отправлюсь в пределы Божий, и Он спросит меня, почему я явилась так преждевременно, что мне ответить Ему?
– Вы – всего только женщина, к тому же – дурная. Потому у вас не будет возможности беседовать с Господом.
И тут глубокий голос Ранда произнес:
– Тогда, быть может, вы объясните это герцогу Клэрмонтскому, господину вашему на этой грешной земле.
Силван почувствовала слабость – ноги ее подкосились и она едва не упала.
Ранд пришел. Пришел тогда, когда она уже потеряла всякую надежду. Слезы радости брызнули у нее из глаз. Безудержные слезы. И тут ей стало стыдно своей слабости. Неужели прав отец Доналд и она даже защитить себя не в силах? Размахнувшись своей пращой, она сумела рассчитать удар так, что камни стукнули по металлической трубе, которую держал настоятель, и эта труба выпала, вылетела из его рук. Священник кинулся к Силван, но она отскочила, и рука его схватила пустоту. – Да, ваша правда, отец настоятель. Не в силах я причинить вам вред своим оружием. И все-таки оно мне пригодилось.
Он попытался достать ее, но в этот момент Ранд подскочил к нему сзади и его карающая десница обрушилась на голову отца Доналда.
Священник повалился на штабель черепицы, и шиферные плитки с шумом разлетелись по полу.
Ранд подошел к поверженному противнику.
– А теперь объясните мне, почему это вы – не убийца.
С трудом поднявшись на ноги и ощупывая разбитую челюсть, священник мрачно проговорил:
– Я полагал, что все будут на свадебном пиру, когда взорвется эта адская машина, это измышление дьявола. Но Господь судил иначе. То, что произошло – произошло по Божию соизволению и попущению, я ничего для этого не сотворил.
– Будь ты проклят! – Ранд в ярости схватил его за горло. – Ты убил моего брата, и в тебе нет даже смелости признать это. Ты просто жалкий трус.
Удары посыпались один за другим, голова священника беспомощно моталась из стороны сторону.
Но вот кто-то схватил Ранда за руку.
– Ранд, перестань, прекрати. Ты его покалечишь.
– Знаю. – Ранд жадно хватал воздух ртом. – Я и хочу его покалечить.
Кто-то дотронулся до его лица.
– Не надо, я не могу на это смотреть.
Ранд заглянул в лицо Силван, и его кровавая ярость стала понемногу отступать, повинуясь власти ее встревоженных, любящих глаз.
– Ранд?
Она его просила, даже умоляла, и он не мог ей отказать.
– Ладно. Не буду его убивать.
– Спасибо, – Она поцеловала суставы его пальцев в тех местах, где кожа была содрана и все горело. – Спасибо.
Медленно приходя в себя, он погладил ее щеку там, где показалась ямочка.
– Если б не ты… Не будь это для тебя…
И тут боль взорвалась в его бедре, в паху. Он захлебнулся криком, скорчился, а настоятель, пошатываясь, снова и снова пинал его своими тяжелыми, твердыми, блестящими сапогами.
– Ты дерзаешь восстать против ярости Божией?
– Ты не Бог! – закричала Силван, набросившись на него со сжатыми кулачками. Но отец Доналд отпихнул ее, и она отлетела в сторону.
А Ранд крикнул:
– Ты – убийца! Рехнувшийся убийца!
Отец Доналд не обратил ни малейшего внимания на его крик, он гнался за Силван со всей злобной мстительностью человека, услыхавшего Правду и возненавидевшего эту правду. Ранд попытался вскочить на ноги. Но избитое тело не повиновалось, и он снова рухнул на землю а священник возвышался над упавшей на пол Силван. Ранд судорожно тянул руку в поисках оружия, потом подполз к тому отрезку трубы, которую держал совсем недавно в своей длани его преподобие. Пальцы Ранда сомкнулись, охватив гладкий, холодный металл.
Но что-то вдруг упало с темнеющего неба на спину викария. Тот вскрикнул, и существо, повисшее на его плечах, тоже пронзительно заверещало.
Гейл. Это была Гейл!
Священник дергался из стороны в сторону, стараясь сбросить с себя девочку, но Гейл вцепилась ему в волосы, да еще запустила свои когти в его лицо. Мотая головой от боли, он сумел нащупать лодыжку Гейл и резко потянул, но девочка изо всей силы пнула в спину его преподобия другой ногой.
Тем временем Ранд сумел подняться. И по всему его существу разлилось сладостное чувство облегчения: он не утратил способности стоять на своих собственных ногах. Правда, судороги, сводившие икры, мешали ему уверенно двигаться. Чего доброго, он снова рухнет. В таком состоянии нечего думать о мести за брата, а он отчаянно хотел отомстить. Зло не должно остаться безнаказанным.
Сосредоточившись на своих мыслях, Ранд не замечал, что вокруг все посветлело, точно вновь засияло солнце. А потом он увидел огни, и эти огни двигалась по цеху.
Женщины пришли, их мужья – люди с ферм, с дальних выселок, из усадьбы Клэрмонт-курт. Они шли, держа пылающие факелы высоко над головами. Их обвиняющие взоры были устремлены на отца Доналда.
А тот замер, оцепенел в неподвижности и молча глядел на приближающихся людей.
– Ваше преподобие, – Грубо сказала Бетти, – ну-ка отпустите моего ребенка.
Он отпустил Гейл, затем выпрямился и, тяжелым взглядом окинув свою паству, повелительно сказал:
– Держитесь подальше!
Бетти бегом пустилась к своей дочери, и Силван подтолкнула Гейл к матери. Девочка кинулась к Бетти, и та схватила дочку в объятия, словно Гейл была совсем маленькая, и стала качать и баюкать ее, но прежде поспешила унести подальше от обезумевшего священника. А Силван обхватила Ранда рукой за талию – для того ли, чтобы поддержать его, или же для того, чтобы опереться на него – она толком так и не поняла.
Отец Доналд воздел вверх руку и торжественно произнес:
– Никому не отвратить приход суда Божия.
Тогда из толпы вышла Нанна, тяжело опираясь на костыли.
– То была не Божья воля, – сказала она, указывая на обрубок своей ноги, болтающийся в воздухе. – Это вы сами судите.
Священник презрительно посмотрел на нее.
– Как вы дерзаете тут рассуждать о воле Божией – вы, невежественная женщина, которая за всю жизнь ни разу не покидала пределов своего селения?
– А как вы дерзаете кричать тут, что знаете волю Божью? – не растерялась Нанна. – Это не такое дело, про которое может знать человек.
