Текст книги "Коснуться небес (ЛП)"

Автор книги: Криста Ритчи

Соавторы: Бекка Ритчи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Криста и Бекка Ритчи
Коснуться небес

ПРОЛОГ
КОННОР КОБАЛЬТ

– Хочешь ли ты познать реальную жизнь, малыш? – однажды спросил меня мужчина. – Для начала ты должен познать самого себя.

Он попивал пиво из бутылки, завернутой в бумажный пакет, сидя на ступенях черного входа пятизвездочного отеля. Это был мой десятый день рождения, и я вышел на улицу подышать воздухом. Все присутствующие в конференц-зале люди были старше тридцати пяти. Не было ни единого ребенка моего возраста.

На мне был одет костюм, слишком сильно давящий в груди, и я пытался игнорировать тот факт, что прямо внутри моя мать со своим огромным животом обхаживала своих партнеров по бизнесу. Даже беременная, она управляла каждым отдельным человеком в этой комнате с присущими ей сдержанностью и стоицизмом, которым я мог бы легко подражать.

– Я и так знаю, кто я такой, – сказал я ему. Я был Коннором Кобальтом. Ребенком, который всегда поступал правильно. Ребенком, который всегда знал, когда время говорить, а когда – заткнуться. Я прикусил язык до крови.

Мужчина взглянул на мой костюм и фыркнул.

– Ты представляешь собой не больше, чем обезьянка, малыш. А хочешь быть таким же, как эти мужчины внутри, – он кивнул на дверь позади. А затем наклонился поближе ко мне, словно собирался поведать секрет, так близко, что я ощутил, исходящий от него запах водки, настолько сильно ударивший мне в ноздри. Тем не менее, я предвидел его дальнейшие слова. – Но по итогу ты должен стать лучше их.

Совет старого пьяницы отложился у меня в голове гораздо лучше, чем все, что когда-либо говорил мой отец. Два года спустя, моя мама усадила меня в нашей семейной гостиной и объявила новости, которые я бы сравнил с тем воспоминанием. Это сформировало меня каким-то каталитическим образом.

Как видите, жизнь можно делить на годы, месяцы, воспоминания и поворотные моменты. Три момента в жизни определили то, кем я стал.

Первый.

Мне было двенадцать. Было время каникул, и я проводил их в стенах школы-интерната имени Фауста для маленьких мальчиков, но в одни из выходных я решил наведаться в дом моей матери в Филадельфии.

Вот тогда-то она и решила поговорить со мной. Она не назначила день, не планировала нашу встреча, не придавала этому особого значения. Мать просто сбросила на меня эти новости с такой же легкостью, как уволила бы работника. Коротко и ясно.

– Мы с твоим отцом развелись.

Развелись. В прошедшем времени. Каким-то образом, я упустил что-то столь драматичное в своей жизни. Это происходило прямо у меня под носом, а я не замечал, потому что моя мама верила, что эта ситуация незначительна. И она заставила меня тоже в это поверить.

Их расставание можно было назвать мирным. Они просто разошлись. Катарина Кобальт никогда не приобщала меня к своей жизни на сто процентов. Она никогда открыто не показывала, что чувствует к людям. И именно в тот момент я тоже научился этому трюку. Я научился быть сильным и бесчеловечным одновременно.

Связь с Джимом Элсоном, моим отцом, была утрачена. И у меня не возникало ни малейшего желания возрождать с ним какие-либо отношения. По правде, если бы я подпустил его ближе, то это принесло бы только боль, так что я убедил себя, что их развод – это просто факт. И двигался дальше.

Второе.

Мне было шестнадцать. В тусклом кабинете школы Фауста, наполненном облаком дыма, двое старшеклассников расхаживали перед шеренгой ребят, приносящими свои обеты.

Попасть в тайное общество – равносильно стать членом команды по лакроссу. Одетые в школьные брюки, блейзеры и галстуки, многие из нас в будущем должны были украсить залы Гарварда и Йеля и снова повторить все те же ошибки.

Старшеклассники задавали каждому парню один и тот же вопрос, и каждый отвечал с одинаковым уровнем подчинения свое "да", после чего опускался на колени. А ребята сосредотачивались на следующем мальчике.

Когда они остановились передо мной, я вел себя относительно сдержанно. В основном стараясь скрыть свою обычную самодовольную улыбку. Для меня эти парни были схожи с обезьянами, бьющими себя в грудь ради банана. Но суть в том, что я просто не желал отдавать кому-либо свой чертов банан. Каждый выигрыш должен превышать затраты.

– Коннор Кобальт, – сказал похотливый блондинчик. – Будешь ли ты сосать мой член?

Предполагалось, что этот вопрос покажет, насколько хорошо мы будем следовать приказам. И если честно, я не был уверен, как далеко они готовы зайти, чтобы проверить это.

Что я получу с этого?

Наградой должно было бы стать членство в этой социальной группировке. Я же считал, что могу добиться этого другим путем. Мне был доступен путь, который до этого никто не проделывал.

– Думаю, все как раз наоборот, – сказал я ему сквозь улыбку. – Ты должен отсосать мой член. Тебе это больше придется по вкусу.

Члены братства начали смеяться, а блондинчик подошел ко мне так близко, что наши носы почти соприкоснулись.

– Что ты только что мне сказал?

– Думаю, я выразился предельно ясно с первого раза. Верно?

Он дал мне возможность подчиниться. Но дело было в том, что если бы я хотел стать ведомым тестостероновой обезьяной, то скорее вступил бы в футбольную команду.

– Нет.

– Ну, тогда давай я повторю, – я наклонился вперед, уверенность сочилась из каждой моей поры. Мои губы коснулись его уха. Ему это понравилось даже больше, чем он думал. – Соси. Мой. Член.

Он оттолкнул меня назад, сильно краснея, и я выгнул бровь.

– Проблемы? – спросил я его.

– Ты что гей, Кобальт?

– Я просто люблю себя. И в этом отношении тоже, наверное. И тем не менее я все еще не хочу отсосать тебе.

На этом я закончил с секретными сообществами.

Восемь из десяти новобранцев ушли вместе со мной.

Третье.

Мне было девятнадцать. Это было в Пенсильвании, в Лиге Плюща.

И я бежал по студенческому центру, замедляясь до быстрого шага, когда достиг женской уборной. Я толкну дверь и увидел темноволосую девушку на четырех-дюймовых (10,16 см – прим. пер.) каблуках и в консервативном синем платье. Она стояла возле раковины, вытирая с платья пятно с помощью влажных бумажных салфеток, ее глаза были воспалены от гнева и тревоги.

Когда она увидела, что я вошел, то направила весь скопившийся негатив на мое новоприбывшее тело.

– Это женская уборная, Ричард, – использовав одно из двух моих настоящих имен, она попыталась швырнуть в меня бумажной салфеткой. Но оно упало на пол, так и не поразив цель.

Не по моей вине на ее платье красовалось пятно от вишневого шампанского. Но в голове Роуз Кэллоуэй я значился как обидчик. Мы пересекались с ней каждый год, мой интернат и ее подготовительная школа конкурировали в Модели ООН (синтез научной конференции и ролевой игры, в ходе которого студенты и учащиеся старших классов на нескольких официальных языках ООН воспроизводят работу органов этой Организации, приобретают дипломатические, лидерские, ораторские и языковые навыки и умение приходить к компромиссу – прим. пер.) и почетных научных сообществах.

Предполагалось, что сегодня я буду ее Студенческим Послом и устрою ей тур по кампусу вместе с деканом, который решит, достойна ли она быть включенной в Программу Чести (программа обучения в колледжах США, предоставляющая студентам привилегии – прим. пер.).

– Я в курсе, – просто сказал я ей, будучи более обеспокоен ее состоянием. В один момент она схватилась за раковину, словно собралась разреветься.

– Я собираюсь убить Каролину. Планирую вырвать ее волосы одним рывком, а затем украсть всю ее одежду.

Ее чрезмерные преувеличения всегда напоминали мне о сплетне, которую я слышал в Фаусте. О том, что как-то во время занятия по здоровью в Академии Далтон, ее подготовительной школе, она взяла свою куклу-пупса и искромсала ее с помощью обычных ножниц. Другой человек рассказывал, что она разрезала пополам лоб пупса и подарила его учителю. Заметьте, меня не заботит неодушевленный предмет, если он неинтересен другим мальчишкам.

Люди считали ее психом, в некотором роде "я сожру вашу душу" гением.

Я же считал ее чертовски обаятельной.

– Роуз...

Она ударила ладонями о столешницу.

– Она пролила на меня газировку. Лучше бы ей ударить меня кулаком в лицо. По крайней мере, это можно скрыть макияжем.

– У меня есть решение.

Она протянула ко мне руку.

– Эта уборная – не место для проявления своего эго.

– Тогда что, черт возьми, ты здесь делаешь? – спросил я ее, наклонив голову.

Она взглянула на меня, а я подошел поближе, пытаясь помочь. От злости она толкнула меня в грудь.

Но я даже не шелохнулся.

– Это было немного по-детски, даже для тебя.

– Это саботаж, – сказала она с пылающим взглядом, указывая на меня. – Академическая ненасытность. Я ненавижу жуликов, а она обманула меня вне рамок Пенсильванской системы.

– Ты уже была принята, – напомнил я ей.

– Ты бы пошел в колледж, если бы не был принят в Программу Чести?

Я не ответил. Ей и так был известен мой ответ.

– Именно.

Я бросил мокрые салфетки в ближайшее мусорное ведро, и от внимательного наблюдения за мной ее плечи немного расслабились. Затем я начал стягивать свой красный блейзер.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Вот, на что похожа помощь.

Она покачала головой.

– Я не хочу быть обязанной тебе, – она направила на меня еще один палец и отступила назад. – Я знаю, как ты действуешь. Я раскусила это. Ты делаешь кое-что для студентов, а они платят тебе за это каким-то совершенно больным образом.

Альтернативная стоимость. Преимущества. Сделки. Это все основополагающие составляющие моей жизни.

– Я не принуждаю людей к проституции, – я протянул ей свой блейзер. – Нет ни одного доказательства этому. Я не ожидаю ничего в ответ. Так что возьми пиджак.

Она просто продолжала качать головой.

Моя рука опустилась.

– Что?

– Почему ты ведешь себя так рядом с Каролиной? – вдруг спросила она.

В ее вопросе я прочел нечто другое. Я услышал: Почему она тебе нравится? Каролина была типичной представительницей американской аристократии. Она всегда смотрела на меня своим взглядом хищника, будто бы безмолвно спрашивая: Как бы мне тебя использовать? Может женить тебя на себе однажды и забрать все твои чертовы деньги?

Но Роуз Кэллоуэй была другой. Она была стильной. Но не принадлежала к девочкам из студенческих сообществ. Теоретически она была одарена. Но не являлась командным игроком. Может потому что быстро начинала испытывать отвращение к окружающим. За исключением тех, кого любила.

Роуз была сложным уравнением, которое не нуждалось в решении.

У меня даже не было времени ответить. В один момент Роуз пришла в состояние раздражения. Она положила руки на бедра и скопировала позу, которую я принимал ранее в этот же день.

– Ты тусуешься с Каролиной. Я видела вас на рыцарском мероприятии на прошлой неделе. Как поживает твоя мать?

– Я старался быть доброжелательным.

– В окружении некоторых людей ты меняешься, – сказала она мне. – Я знаю тебя достаточно давно по научным конференциям и вижу это. Ты ведешь себя по-одному с ними, и по-другому со мной. Как я могу знать, где же настоящий Коннор Кобальт?

Никогда и не узнаешь.

– С тобой я настолько настоящий, насколько могу.

– Это абсолютная херня, – возмутилась она.

– Я не могу стать тобой, – сказал я ей. – Ты оставляешь след из тел, сраженных твоим пристальным взглядом. Люди боятся подойти к тебе, Роуз. Это проблема.

– Зато я знаю, кто я такая.

Чем-то мы привлекали друг друга. Я возвышался над ней, будучи выше большинства мужчин и со строением схожим на спортсмена. Я никогда не горбился. Никогда не отступал. Я гордился своим высоким ростом.

Она подняла подбородок, бросая мне вызов. Я пробуждал в ней все лучшее.

– Я точно знаю, кто я, – сказал я, вкладывая в каждое слово долю уверенности, которой обладал. – А беспокоит тебя, Роуз, то, что ты не имеешь даже понятия, что я за парень, – я шагнул ближе, и она замерла. – Если люди смотрят на меня и видят мои проблемы. то я бесполезен для них. Так что я даю им именно то, что они хотят. Я – кто-угодно или что-угодно, в чем они нуждаются, – я снова протянул ей свой блейзер. – А тебе нужен чертов пиджак.

Она нехотя взяла блейзер, все еще сомневаясь.

– Я не могу быть тобой, – сказала она. – Я не могу выражать все свои чувства. И не понимаю, как тебе это удается.

– Практика.

Наши взгляды встретились на затянувшийся момент. Между нами было так много того, что я не был готов открыть прямо тогда. Я был неподготовлен к глубоким беседам, на которые она меня толкала.

Роуз Кэллоуэй не могла меня терпеть из-за того, кем я был – парнем, стремящимся к вершине. Ирония состояла в том, что она хотела для себя того же. Просто она не желала двигаться к этой цели тем путем, который выбрал я.

Она надела мой блейзер, свисавший на ее теле.

– Какую часть себя ты мне показываешь? – спросила она.

– Лучшую.

Она закатила глаза.

– Если тебе нечего сказать по сути, Ричард, зачем тогда вообще говорить?

Я не мог сформулировать ответ, который бы ей хотелось услышать. Я провел годы, выстраивая вокруг себя барьеры и оборону. Мне было под силу заботиться о женщине лучше, чем любому другому парню. Но моя мать никогда не учила меня, как любить. Она преподала мне традиции, историю, различные языки. Благодаря ей, я стал смышленым.

Она сделала меня логичным и проинформированным.

Я познал секс. Испытал привязанность. Но любовь? Это была нецелесообразная концепция, что-то очень сильно воображаемое, как Библия, – вот, что сказала бы о любви Катарина Кобальт. Когда я был ребенком, то думал, что любовь – это что-то фантастическое, как ведьмы и чудовища. Это чувство не могло бы существовать в реальной жизни, и даже если оно и существовало, то было с родни религии – просто заставляло людей почувствовать себя немного лучше.

Любовь.

Для меня это было фальшивкой.

И я почти закатил глаза. Вот к чему ты пришел, Коннор. Вот оно, что-то чертовки реальное. Что-то исходящее из самого сердца.

– Роуз, – начал я. И она обернулась взглянуть на меня. И в ее взгляде были глубины ада. Ледяной холод. Горечь. Беспокойство и боль. Я хотел забрать это все. Но не мог открыть перед ней все свои карты. Я не мог впустить ее. Я проиграл эту игру первым. В самом ее начале. – Ты многого достигнешь.

И это правда было так.

Она ушла.

Через друга моего друга я узнал, что Роуз Кэллоуэй была принята в Программу Чести. Узнал, что она отказалась от возможности участия в Пенсильванской системе. По какой-то причине она избрала Принстон, наш конкурирующий колледж.

А через шесть месяцев я начал встречаться с Каролиной Хейверфорд. И вскоре после этого, она стала моей девушкой.

Это была жизнь, к которой я шел.

Это было то, к чему меня подготовили.

В ней не было ничего спонтанного или очаровательного.

В девятнадцать все было просто практичным.

Пять лет спустя.

ГЛАВА 1
РОУЗ КЭЛЛОУЭЙ

Вы, наверное, слышали истории, в которых сильный, мускулистый мужчина важно входит в комнату с высоко поднятой головой, его грудь вздымается, а коренастые плечи распрямляются – он король джунглей, значимый человек во всем кампусе, тот, перед кем раздвигаются девичьи колени. Этот мужчина неоправданно самолюбив, желая показать, что у него есть член, и он об этом прекрасно знает. Он ожидает, что девушка рядом с ним станет немой и согласится на каждое его требование.

Ну так вот, я переживаю подобную историю прямо сейчас.

Мужчина уселся на место во главе стола переговоров (вместо того, чтобы сесть ко мне поближе) и просто смотрит в моем направлении.

Возможно, он считает, что я стану одной из тех тупых девочек. Что съежусь от взгляда его глубоких серых глаз и вида зачесанных с каким-то вонючим гелем светлых волос. В свои двадцать восемь лет он перепачкан элитаризмом Голливуда и самодовольством. Когда я впервые говорила с ним, он бросался именами актеров, продюсеров и режиссеров, ждущих меня с распростертыми объятиями, пребывая в полнейшем восторге.

– Я знаю, что и как. Я делала проект с позабытыми знаменитостями.

Тогда моему парню пришлось выхватить у меня из рук телефон, прежде чем я начала проклинать администрацию Голливуда, изливая на них все накопившееся во мне раздражение.

Наконец мужчина говорит.

– У тебя есть контракты? – его стул скрипит, когда он откидывается на спинку.

Я достаю стопку бумаг из сумочки.

– Подай их сюда, – он подзывает меня двумя пальцами.

– Ты мог бы присесть рядом со мной, – отвечаю я, вставая, обутая в свои туфли на платформе с латунными пуговицами и камуфляжной расцветкой из новой коллекции Кэллоуэй Кутюр.

– Но не стал, – говорит он так просто. – Подойди сюда.

Мои каблуки цокают о твердую древесину, и я иду, словно по узкому мостику, к Скотту ван Райту.

Закидывая ногу на ногу и опуская палец себе на щеку, он без капли стеснения внимательно изучает мое тело. Его взгляд следует вдоль моих стройных ног к подолу черного плиссированного платья с прямыми на три четверти рукавами и высоким воротом, обхватывающим мою тонкую шею. Он обращает внимание на мои накрашенные темной помадой губы, залитые румянцем щеки, при этом обходя десятой дорогой мой разгневанный взгляд. Скотт опускает глаза и сосредотачивается на мой груди.

Останавливаясь прямо возле него, я бросаю контракты на стол. Бумаги соскальзывают с полированной поверхности и приземляются на его коленях. Одна стопка, скрепленная скобой, падает на пол. Я улыбаюсь, представляя, что ему нужно будет неуклюже нагнуться, чтоб поднять ее.

– Подними, – говорит он мне.

И моя улыбка растворяется.

– Но они под столом.

Он наклоняет голову, посылая мне еще один долгий взгляд.

– И именно ты уронила их туда.

Он ведь не серьезно. Я скрещиваю руки на груди, не реагируя на его просьбу. А он просто сидит и ждет, что я подчинюсь.

Это проверка.

Я привыкла к ним. Иногда я даже создаю их самостоятельно, но эта, кажись, не приведет меня ни к чему хорошему.

Если я наклонюсь, он установит надо мной эту странную власть. У него будет возможность управлять мной таким же образом, как Коннор Кобальт, простыми словами заставляя людей танцевать под свою дудку.

Это дар манипулятора.

И я даже и близко не наделена им. Думаю, я слишком эмоциональна, чтобы уметь воздействовать на других людей.

– Поднимите это, – говорит он, его взгляд снова останавливается на моей груди.

Внутренне я понимаю, зачем мне нужен Скотт, и почему я хочу получить эту кучу камер и задокументировать каждый свой шаг. Я вдыхаю. Ладно. Ты должна это сделать, Роуз. Все, что потребуется. Меня передергивает, и я опускаюсь на колени. В платье. Это работа персонального ассистента, а не клиента.

Я слышу, как он щелкает своей ручкой, пока я поднимаю бумаги. На мне не одет топ с глубоким вырезом, чтобы было на что смотреть. Я не обладатель огромных грудей, чтобы заслужить вожделенные взгляды окружающих. По большей части, все, что он может сделать, так это шлепнуть меня по заднице и попытаться задрать платье, при этом непристойно оголяя мои бедра.

Когда я встаю и опускаю бумаги на стол, его губы изгибаются в улыбке.

Скотт ван Райт (мудак) 1 – Роуз Кэллоуэй (ничтожество) 0.

Я сажусь на ближайший стул, пока Скотт засовывает контракты в свой портфель.

Мой парень уговаривал меня взять с собой на встречу юриста, но мне не хотелось, чтобы Скотт подумал, будто я не в состоянии самостоятельно справиться с ситуацией. У меня не будет юриста во время съемок, потому уже сейчас следует все взять в свои руки.

Не то чтобы я отлично справлялась с этой задачей.

Если бы я приказала Скотту что-либо сделать, он бы просто рассмеялся надо мной. Но с другой стороны, я посещала несколько курсов по праву во время обучения в Принстоне. Мне известны мои права.

– Просто чтобы прояснить ситуацию, напомню, ты работаешь на меня, – говорю я. – Я наняла тебя продюсировать шоу.

– Это мило. Но после того как ты подписала тот контракт, ты официально стала моим сотрудником. Ты эквивалентна актрисе, Роуз.

Нет.

– Я могу уволить тебя. А ты не можешь уволить меня. Это не делает меня твоим подчиненным, Скотт. Это делает меня твоим начальником.

Я ожидаю, что он признает свое поражение, но он качает головой так, словно это я неправа. Но я-то знаю, что права... верно?

– У моей продакшн компании есть право собственности на любое видео, снятое сестрами Кэллоуэй для сетевого телевиденья. Если ты уволишь меня, то из этого выйдет просто прецедент, а ты так и не сможешь перейти к другому продюсеру. Я твой единственный шанс снять реалити-шоу, Роуз.

Я помню этот пункт в контракте, но почему-то никогда не задумывалась, что он станет проблемой. Я думала, что столкнусь с Скоттом максимум дважды за все время съемок. Но когда он зашел в конференц-зал, его первыми словами было:

– Мы будем видеться друг с другом часто.

Прекрасно.

Мои глаза пощипывает. И на этом я должна уступить. Он выиграл. Почему-то. Ненавижу это.

– Итак, хорошо, что мы это прояснили, – говорит он, медленно пододвигаясь ко мне вместе со своим креслом, – его колени почти ударяются о мои. Я полностью деревенею. – А теперь давайй проясним еще несколько моментов в контракте, возможно, ты их тоже неправильно истолковала.

– У меня нет проблем с ошибочным пониманием написанного.

– Ну, очевидно ты задействовала не ту часть мозга, раз не поняла, что в данной ситуации работаешь на меня. И мы потратили на это... – он смотрит на свои часы, – ... пять минут моего времени, – он одаривает меня насмешливой улыбкой, словно я маленькая девочка.

– Я не идиотка, – отвечаю я. – Я окончила колледж с высокими отметками...

– Меня не волнует твоя чертова степень, – говорит он резко. – Сейчас ты в реальном мире, Роуз Кэллоуэй. Никакой университет не способен научить, как выруливать в этой области.

У меня возникает сомнение. Я не очень сведуща в реальном телевидении, но была погружена в медиа сферу достаточно долго, чтобы знать, что точно также как ТВ может помочь кому-то, так же оно способно и сломить человека.

А мне нужна именно помощь.

Я понимаю досконально, почему в сети возник интерес к продуктам Физзли. Бренд моего отца частично занимается продажами Физзли в течение последних пары лет, он работает, стремясь популяризировать содовую Физзли в южных штатах страны. Мы должны оставаться анонимными настолько же, как люди, стоящие за созданием Кока-колы, но с тех пор наша семья стала публичной, мы находимся под пристальным вниманием общественности, и все это из-за скандала, связанного с моей младшей сестрой.

Мой бренд должен был бы взорваться во всех средствах массовой информации, но вместо этого Кэллоуэй Кутюр связали с грязными тайнами Лили. И то, что когда-то было успешной коллекцией в H&M, теперь сложено в коробки и складировано в моей Нью-Йоркской конторе.

Сегодня я нуждаюсь в хорошем экспонировании, которое бы вызвало желание у женщин купить единственное в своем роде пальто или уникальную пару сапог, доступную, но такую шикарную сумочку. И Скотт ван Райт предлагает мне реалити-шоу в прайм-тайм, которое склонит зрителей к покупке моих вещиц.

Так что вот почему я соглашаюсь на это.

Я хочу спасти свою мечту.

Скотт говорит:

– В твоей гостиной и кухне камера будет находиться постоянно, даже после того, как трое из операторов уйдут. Ты единственная, в чьей спальне и ванной будет хоть какая-то уединенность.

– Я помню это.

– Хорошо, – Скотт щелкает своей ручкой. – Тогда, возможно, ты помнишь и о том, что каждую неделю я ожидаю тебя на интервью с участниками, включая трех твоих сестер...

– Не трех, – говорю я. – Только Лили и Дейзи согласились участвовать в шоу.

Моя самая старшая сестра Поппи не стала подписывать контракт, потому что не пожелала втягивать во все это еще и свою дочь. Моя маленькая племянница и так уже столкнулась с кучей папарацци со времени скандала с Лили.

– Ладно, в любом случае она была бы лишь скучным дополнением.

Я хмурюсь.

– Я просто честен.

– Я привыкла к менее откровенной честности, – говорю я ему. – Твоя честность граничит с грубостью.

Он смотрит на меня по новому, словно мои слова состояли из токсичных феромонов. Я не понимаю. В моей внешности нет ничего особенного. Я смотрю на него так свирепо, словно хочу оторвать ему пенис, а его это наоборот привлекает. С ним реально что-то не так.

Возможно, и с моим парнем тоже что-то не так.

На самом деле, с любым парнем, которому я нравлюсь, вероятно, что-то не так. Потому что я не уверена, что реально нравлюсь даже сама себе.

– Как я и говорил... – его колено касается моего.

Я откатываюсь назад, а он еще сильнее усмехается. Это не игра в кошки-мышки, что он себе возомнил? Я не мышка. А он не кот. Или наоборот. Я чертова акула, а он – одноногий человек в моем океане.

А мой парень, он такой же, как и я, мы с ним одного поля ягодки.

– Продолжай, – шиплю я.

– Я буду брать интервью у тебя, двух твоих сестер, парня Лили и его брата.

6 человек + 6 месяцев + 3 камеры + 1 реалити-шоу = бесконечная драма. Я учила математику.

Скотт будет проводить интервью, хотя... я мысленно прикусываю язык.

– Ты не упомянул моего парня, – говорю я. – Он – тоже часть шоу.

– О, верно.

– Не делай вид, что забыл, Скотт. Ты сказал, что стараешься быть крайне честным, а сейчас, ну, ты выглядишь лжецом.

Он игнорирует мое презрение.

– Каждый эпизод будет выходить в эфир через неделю после съемок. Премьера состоится в феврале, но снимать нам нужно уже сейчас. Как я и упоминал по телефону, мы постараемся сделать это шоу в реальном времени настолько, насколько это возможно. Прошло шесть месяцев с того момента, как твою сестру объявили сексуально зависимой. Нам нужно отделаться от шумихи вокруг этого инцидента максимально быстро.

Возле моего дома всегда есть по крайне мере пара толстых мужичков с направленными на нас объективами. Лили шутит, что они, вероятно, слоняются там, выжидая, пока она им отсосет. Возможно, я бы тоже посмеялась над этим, если бы не видела письма с фотками волосатых гениталий, которые ей шлют извращенцы – члены ее персонального, больного фан-клуба. Я читаю эти письма, перед тем как они попадают к ней.

– И наконец, – говорит Скотт, – у тебя нет права вносить правки в отснятый материал. Это моя зона ответственности.

То есть у меня столько же контроля над реалити-шоу, сколько и над папарацци, делающими неожиданные снимки.

На видео я могу вести себя, словно ангел, а никакая ни сварливая сучка, и Лили может стараться показаться девственницей-святошей. Но в конце дня, когда мы выдохнемся, камеры все равно поймают нас. Увидят наши изъяны и все остальное. И тут ничего не поделаешь. Это было соглашение, на которое пошли все мои друзья и сестры.

Чтоб сделать шоу, нам нужно не притворяться. 

Я бы никогда и не попросила у них такого.

В этой ситуации мы словно бросаем игральные кости, не зная, повезет ли нам. Люди могут возненавидеть любого из нас. Сплетничая в блогах, они уже называют Лили проституткой. Но есть небольшой шанс, что зрители постепенно полюбят нас, и моя компания будет спасена. Мне просто нужна хорошая реклама, чтобы розничные магазины снова захотели закупать мою линию одежды.

И возможно, Физзли тоже оправится от нанесенного Лили ущерба. Возможно, компания моего отца по газировке поднимется в продаже даже выше, чем была до скандала.

Вот на это я надеюсь.

– Ты согласна с этим? – спрашивает Скотт.

– Даже не знаю, почему ты об этом спрашиваешь. Я уже подписала контракт. Так что я либо принимаю все, что там написано, либо ты подашь на меня в суд.

Он коротко смеется и в третий раз внимательно осматривает мое тело.

– Не думаю, что твой парень знает, что с тобой делать.

– Потому что ты никогда не встречал его.

– Я говорил с ним. Он довольно гибок, – Скотт стучит ручкой по столу. – Если бы я сказал ему опуститься на колени и отсосать мне член, думаю, он бы так и сделал.

Мои ноздри расширяются. И я возмущаюсь:

– Это ты так думаешь, – я встаю. – А когда он ударит тебя ножом в пах, я буду той, кто станет на его сторону и будет улыбаться.

На это Скотт усмехается.

– Вызов принят.

Глупый ублюдок-интелегентишка.

Самое смешное в том, что встречаюсь я с таким же мужчиной.

Так что, кажись, я по собственной вине устроила этот бой под названием "у кого длиннее".

Я знаю, что выбирая парня, мне следовало немного опустить свои стандарты, начать встречаться с парнем, обожающим кататься на скейтборде и носящим футболку навыворот. Я гримасничаю. Это я так просто шучу. У меня клевый парень в костюме и галстуке. У него высокий IQ и острый юмор. Я просто надеюсь, что рвение Скотта потягаться с ним не разрушит реалити-шоу.

Но что я знаю точно, так это то, что мой парень любит выигрывать.

А проигрывать он ненавидит с неистовой силой.