Текст книги "Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5"

Автор книги: Кормак Маккарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 92 страниц)

– Ах, Маргарет! – проговорил он.

Подъехав к салуну «У Мод», Джей Си вышел, хлопнул дверцей пикапа, и они оба с Джоном-Грейди зашли.

– Ого-о! Как-кие лю-уди! – расплылся в улыбке Трой.

Они подошли к бару.

– Вы что будете? – спросил Тревис.

– А мы, пожалуй, парочку пивка – «Пабст блю-риббон».

Достав бутылки из холодильника, он откупорил их и выставил на стойку бара.

– Получено, – сказал Джон-Грейди.

– Получено, – сказал Джей Си.

Он положил сорок центов на стойку, взял бутылку за горлышко, крепко к ней присосался, после чего вытер рот тыльной стороной ладони и облокотился на прилавок бара.

– Небось тяжелый день был? Всю дорогу в седле?

– Да я в основном-то по ночам езжу, – сказал Джей Си.

Билли стоял, склонившись над настольным шаффлбордом, толкая шайбу то туда, то сюда. Бросив взгляд на Троя, он покосился на Джея Си и послал шайбу по полированной деревянной дорожке. Кегли на ее конце попадали, на табло загорелись лампочки, и звяканье колокольчиков обозначило счет. Трой сощурился, сдвинул сигару в уголок рта, шагнул ближе и, склонившись над столом, взялся за шайбу.

– Хочешь сыграть?

– Джей Си, сыграем.

– Хочешь поиграть, Джей Си?

– Ага, давай. На что играем?

Трой пустил шайбу, на счетчике загорелось число очков, Трой щелкнул пальцами и отступил:

– Давай мы с Джеем Си против вас с Аскинсом.

Аскинс встал у аппарата с бутылкой пива в одной руке, другую сунув в задний карман.

– Нет, лучше мы с Джесси будем против вас с Троем, – сказал он.

Билли прикурил сигарету. Глянул на Аскинса. Потом на Джея Си.

– Играйте против них вы с Троем, – сказал он.

– Ну так поехали.

– Играйте вы с Троем. Начали.

– На что играем? – спросил Джей Си.

– Мне без разницы.

– Нет, ты уж реши что-нибудь.

– На что будем играть, Трой?

– Да как они скажут, так и будет.

– Мы, пожалуй, на доллар.

– Вот ведь богатенькие какие! Ну давайте, раскошеливайтесь каждый на двадцать пять центов. Джесси, ты за?

– Я за, – сказал Джесси.

Билли присел на табурет к бару рядом с Джоном-Грейди. Оба смотрели, как игроки опускают в автомат монетки в четверть доллара. Цифры на табло обнулились, звякнул звоночек. Трой посыпал из банки дорожку парафиновым порошком, подвигал туда-сюда шайбу и запустил.

– Открываю школу боулинга, – провозгласил он.

– Давай, покажи класс!

– Тому, чему можно научиться у опытного игрока, ты, да и все вы удивитесь.

Он запустил по дорожке шайбу. Звякнул звоночек. Отступив на шаг назад, он прищелкнул пальцами:

– Научитесь таким вещам, которые будут вам исправно служить всю оставшуюся жизнь.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал Джон-Грейди.

Билли пустил через всю комнату струю дыма.

– Давай, – сказал он.

– Отойдем.

– Давай.

Взяв свои бутылки пива, они отошли в другой конец заведения, где стояли столики со стульями, – ближе к эстраде для оркестра и отполированному бетонному танцполу. Отпихнув от столика два стула, они за него сели, поставили бутылки. Вокруг полутьма и затхлость.

– Спорим, я знаю, о чем речь, – сказал Билли.

– Н-да. Скорей всего.

Он сидел и слушал, ногтем большого пальца сковыривая этикетку с пивной бутылки. На Джона-Грейди даже не смотрел. Джон-Грейди рассказал ему про девушку, про «Белое озеро», про Эдуардо и про то, что сказал ему слепой маэстро. Он уже закончил, а Билли все сидел, не поднимая глаз, но сковыривать этикетку перестал. Сидит молчит. Немного погодя он вынул из кармана сигареты, одну сунул в рот, прикурил, а пачку и зажигалку выложил на стол.

– Ты со мной шутки шутить вздумал, признайся, – сказал он.

– Да нет. Нет вроде бы.

– Ты что, вообще, белены объелся? Может, растворителя для краски напился, нет?

Джон-Грейди сдвинул шляпу на затылок. Огляделся по сторонам.

– Нет, – сказал он.

– Ну-ка, давай, проверим, все ли я понял правильно. Ты хочешь, чтобы я пошел в мексиканский бордель в Хуаресе и выкупил эту проститутку за наличные, а потом переправил ее через реку и сюда на ранчо. Примерно так? Я ничего не перепутал? Нет?

Джон-Грейди кивнул.

– Сдурел совсем? Смеешься надо мной или как? Черт тебя подери. Такое впечатление, что ты совершенно спятил.

– Нет, я совсем не спятил.

– А я говорю, спятил.

– Я люблю ее, Билли.

Билли расслабленно откинулся на стуле. Его руки бесполезно свесились по сторонам.

– Уй-ё-оо! – проговорил он. – Черт тебя дери.

– Ну да, звучит дико, но я ж не виноват.

– Это все моя вина. Не надо было мне вообще тебя туда таскать. Ни в коем случае не надо было. Никогда. Никогда, вот ведь как. Это моя вина. Ч-черт, что теперь жаловаться, сам виноват.

Потянувшись вперед, он взял зажженную сигарету из жестяной пепельницы, куда только что положил ее, затянулся и выдул дым. Покачал головой.

– Ты мне вот что скажи… – проговорил он.

– Что сказать?

– Что, к дьяволу, ты собираешься с ней делать, если тебе удастся ее оттуда вызволить? Чего тебе, конечно же, не удастся.

– Женюсь на ней.

Билли замер, не донеся сигарету до рта. Снова отложил ее.

– Ну да, – сказал он. – Ну да. Вот теперь отвечай за тебя.

– Я серьезно, Билли.

Билли откинулся на стуле. Посидел, вскинул руку:

– Нет, ч-черт, я не могу поверить собственным ушам! По-моему, это я тут спятил. А если нет, то я последний сукин сын. Ты что, вообще последнего своего кроличьего ума лишился? Да, дружище, я последний сукин сын. Никогда, за всю свою жизнь я не слыхал ничего подобного.

– Я понимаю. Но что ж я могу поделать?

– Да ясно, что ни черта.

– Но ты поможешь мне?

– Нет и еще раз нет. Да ты знаешь хоть, что они с тобой сделают? Прицепят тебя за башку к этой их какой-нибудь машинке, включат большой рубильник и так поджарят твои мозги, что ты забудешь, как лезть во всякие неприятности.

– Я серьезно, Билли.

– А думаешь, я не серьезно? Я им помогу даже провода подсоединить.

– Понимаешь, мне туда нельзя. Он знает, кто я.

– Взгляни-ка на меня, сынок. Ты сам-то себя послушал бы! Что ты за чушь городишь! Ты хоть подумай, с какими ты людьми связался! Неужто ты и в самом деле полагаешь, что можешь прийти туда и начать торговаться с каким-то грязным сутенером, который запросто покупает и продает людей. Это тебе не ножиками торговать на лужайке напротив городского суда.

– Что ж тут поделаешь.

– Что ты мне все «поделаешь» да «поделаешь»! Что это значит – «ничего не поделаешь?»

– Ничего. Чему быть, того не миновать. Пускай.

– Пускай? Дерьмо собачье! – Он сгорбился на стуле.

– Еще пива хочешь?

– Нет, не надо. Под это дело я бы сейчас литр виски освоил.

– За то, что ты не хочешь в это ввязываться, я не виню тебя.

– Ну, уважил! Приятно слышать. Я прямо весь расцвел. – Он вытряхнул из пачки еще сигарету.

– Э! У тебя уже есть одна, причем зажженная, – сказал Джон-Грейди.

На это Билли не обратил внимания.

– У тебя и денег-то нет, – сказал он. – Поэтому я вообще не понимаю, как это ты, на хрен, собираешься закупками проституток заняться.

– Достану.

– Где это ты их достанешь?

– Достану.

– И сколько ты собираешься ему предложить?

– Две тысячи долларов.

– Две тысячи долларов.

– Ну да.

– Н-да. Если поначалу у меня еще и были кое-какие сомнения, то теперь-то их точно нет. Ты совершенно спятил, и больше по этому поводу сказать нечего. Разве не так?

– Не знаю.

– Зато я знаю. Откуда, из какой чертовой задницы ты возьмешь две тысячи долларов?

– Не знаю. Но я достану.

– Ты столько за год не зарабатываешь.

– Знаю.

– Твои мозги, сынок, находятся сейчас в спутанном состоянии. Опасно спутанном. Ты понимаешь это?

– Может быть.

– Такое я уже видал. Между прочим, странно себя вести ты начал еще со времени той аварии, ты знаешь об этом? Об этом ты не задумывался? Взгляни-ка на меня. Я не шучу.

– Я не сумасшедший, Билли.

– Ну, один из нас точно сумасшедший. Черт! Это моя вина. Что мне еще остается? Только винить себя.

– Все это не имеет к тебе никакого отношения.

– Да уж конечно. Не имеет.

– Ладно, все нормально. Пусть идет как идет.

Билли откинулся на стуле. Сидит смотрит на две сигареты, горящие в пепельнице. Немного погодя сдвинул шляпу на затылок, провел ладонью по глазам, по рту, снова надвинул шляпу на лоб и оглядел помещение. Около стойки бара звякнул звоночек шаффлборда. Билли вновь устремил взгляд на Джона-Грейди:

– Как тебя угораздило впутаться в такую передрягу?

– Не знаю.

– И допустить, чтобы дело так далеко зашло!

– Я не знаю. У меня такое чувство, будто все это как бы помимо меня. Как-то само образовалось. Будто всегда так было.

Билли грустно покачал головой.

– Опять рассуждаешь как сумасшедший, – сказал он. – Но еще не слишком поздно, ты понимаешь это?

– Да нет, поздно.

– Слишком поздно не бывает. Тебе надо просто все обдумать и определиться.

– Я уже определился.

– Тогда переопределись. Начни сызнова.

– Еще пару месяцев назад я бы с тобой согласился. Теперь все по-другому. Есть вещи, которые не мы решаем. Да и вообще наши решения тут ни при чем.

Долго сидели в молчании. Билли то смотрел на Джона-Грейди, то обводил глазами комнату. Пыльный танцпол, пустой помост для музыкантов. Громаду зачехленной барабанной установки. Оттолкнув стул, он встал, аккуратно придвинул стул на прежнее место к столу, потом повернулся и, пройдя через комнату мимо бара, вышел за дверь.

Поздней ночью, лежа в темноте на койке, Джон-Грейди услышал, как хлопнула кухонная дверь, потом закрылась сетчатая. Лежит слушает. Потом сел, сбросил ноги на пол, нашел сапоги и джинсы, натянул их, надел шляпу и вышел во двор. Светила почти полная луна, было холодно и поздно, из кухонной трубы дым не шел. На заднем крылечке сидел в брезентовой куртке мистер Джонсон, курил сигарету. Поднял глаза на Джона-Грейди и кивнул. Джон-Грейди сел на ступеньку рядом с ним.

– Что вы тут делаете на таком холоде без шляпы? – сказал он.

– Не знаю.

– Как вы себя чувствуете?

– Да ничего. Нормально. Иногда просто хочется ночью выйти на свежий воздух. Хочешь сигарету?

– Нет, спасибо.

– Что, тоже не спится?

– Да, сэр. Наверное, так.

– Как тебе новые кони?

– Думаю, он все сделал правильно.

– Да видел я их в коррале: ледащенькие какие-то жеребятки.

– Некоторых из них он, кажется, собирается продавать.

– Тоже мне, барышник, – усмехнулся старик. Покачал головой. Затянулся сигаретой.

– А вы занимались выездкой, мистер Джонсон?

– Приходилось. Но только так, в пределах необходимого. Особо-то лихим вольтижером я никогда не был. Что бы это ни значило. Однажды лошадь меня крепко приложила. Такое остается в памяти, сознаешь ты это или нет. И потом мешает. Пусть даже в мелочах. Таких, что их даже не замечаешь.

– Но вам же нравится ездить верхом.

– Нравится. Но Маргарет ездила в два раза лучше меня. Чтобы женщина так управлялась с лошадьми, я и не видывал никогда. Куда мне до нее! Мужчине в этом признаваться трудно, но что ж поделаешь, если это правда.

– А работали вы тогда на ранчо «Матадор»{33}?

– Да, было дело.

– И как?

– Да как… Тяжелая была работа. Как-как…

– Работа, думаю, с тех пор не изменилась.

– Да нет, все-таки изменилась, наверное. Немножко. Никогда я не был особенно влюблен в скотоводство. Но это был единственный бизнес, в котором я хоть что-то понимал.

Сидит курит.

– А можно вас кое о чем спросить? – сказал Джон Грейди.

– Спрашивай.

– Сколько вам было лет, когда вы женились?

– А я женат-то никогда и не был. Так и не нашел женщину, которая бы согласилась терпеть меня. – Он бросил взгляд на Джона-Грейди. – Маргарет была дочерью моего брата. В восемнадцатом году брата с женой обоих свела в могилу эпидемия инфлюэнцы.

– Я и не знал…

– Она родителей практически не помнила. Когда лишилась их, маленькая была. Лет что-нибудь пяти. А ты чего без куртки?

– Ничего, мне нормально.

– Я тогда был в Форт-Коллинзе, Колорадо{34}. За мной послали. Я погрузил в вагоны лошадей и вернулся с ними на поезде. Ты смотри не простудись тут.

– Нет, сэр. Не простужусь. Мне не холодно.

– Сколько я ни старался (а я, видит бог, старался), так и не нашел такую, чтоб подошла для Маргарет.

– Такую – это кого?

– Жену. Такую жену. Ну и в конце концов мы перестали искать. Может быть, зря. Не знаю. В основном ее воспитывала Сокорро. И она освоила испанский лучше самой Сокорро. Ужасно было тяжело. Сокорро сама чуть не умерла. Да она и до сих пор не совсем оправилась. И никогда, наверное, не оправится.

– Да, сэр.

– Мы уж как только ее не баловали – вроде должны были вконец испортить, но к ней как-то ничего не приставало. Даже не знаю, почему она стала такой, какой стала. Можно сказать, просто чудо какое-то. Во всяком случае, моей заслуги в этом точно нет, ты меня понимаешь?

– Да, сэр.

– Вон, взгляни-ка. – Старик дернул подбородком в сторону луны.

– А что такое?

– Нет, сейчас не видно. А ну-ка, ну-ка… Нет. Исчезли.

– Кто?

– Птицы пролетели. Прямо по луне. Может, гуси. Не знаю.

– Я не заметил. В какую сторону летели?

– Туда, вглубь пустыни. Наверное, летят на болото, которое вдоль реки около Белена.

– Да, сэр.

– Когда-то я любил скакать ночью.

– Я тоже.

– Ночью в пустыне можно увидеть вещи, которых и не поймешь даже. И конь тоже видит всякое. Может, конечно, и шарахнуться, а может увидеть что-нибудь такое, что вроде и не напугался, а ты все равно поймешь, что он что-то такое увидел.

– Ну, например?

– Не знаю.

– Это, в смысле, духов, нечисть какую-то?

– Нет. Я не знаю что. Просто едешь и понимаешь, что он их видит. Там они есть.

– То есть это и не звери?

– Нет.

– Не то, чего он просто опасается?

– Нет. Это, скорее, что-то ему очень знакомое.

– А нам нет.

– А нам нет. Вот так-то.

Старик сидит курит. Поглядывает на луну. Но птицы больше не пролетают. Помолчал, потом говорит:

– Нет, ну при чем тут привидения? Это я больше о том, какова жизнь. Если ты ее понимаешь.

– Да, сэр.

– Однажды ночью, когда мы стояли на реке Плэт{35} неподалеку от Огаллалы{36}, сплю это я на своей спальной скатке немного в стороне от лагеря. Ночь лунная – прямо как нынче. Холодно. Время года – весна. Просыпаюсь, и такое чувство, будто я слышал их даже сквозь сон: мощное шуршание, как шепот повсюду, а это были гуси, тысячами летящие вверх по реке. Их стая пролетала надо мной битый час. Луну собою напрочь заслонили. Я думал, у нас коровы со страху разбегутся, но ничего, устояли. Встал это я, отошел чуток, стою смотрю. И вижу: некоторые из молодых ковбоев нашей команды тоже повскакали, стоят прямо в исподнем, смотрят. Такой шурш стоял! Летели они высоко, так что звук не был громким, дело не в том, просто странно, как этот звук нас разбудил, – мы ж так уставши были. В моей ремуде был конек, который служил мне специально для всяких ночных поездок, – Бузер его звали, – смотрю, старина Бузер уже тут как тут. Он, видимо, подумал, что вот-вот все стадо с места снимется, но обошлось. А стадо тогда подобралось – ох не подарок.

– А бывали случаи, когда все стадо бросалось опрометью невесть куда?

– Бывали. Мы тогда направлялись в Абилин{37} – году этак в тысяча восемьсот восемьдесят пятом. Я был тогда совсем еще шкетом. А случилось это с нами по вине одного хмыря из другой компании; он шел за нами следом до того места, где мы, форсировав Ред-Ривер около фактории Доуна, перешли через границу на индейские территории{38}. Он сделал это специально: знал, гад, как трудно будет снова собрать стадо, но мы поймали паршивца, и это был именно он, потому что от него все еще воняло угольным маслом{39}. Гаденыш подкрался ночью, поджег кошку и запустил ее в гущу стада. То есть буквально швырнул ее туда. Уолтер Деверо, помню, как раз в этот момент сменялся с ночной вахты, он первый услышал шум и оглянулся. Говорит, с виду это было будто пронеслась комета, только с диким визгом. Боже, какой поднялся тарарам! Мы стадо потом целых три дня собирали, а когда двинулись дальше, все равно не хватало что-то около сорока голов. Часть из них охромело, часть под шумок было разворовано, да еще и двух лошадей загубили.

– А что было с тем парнем?

– Каким таким парнем?

– Ну, который кошку поджег.

– А. Щас трудно вспомнить, но, скорей всего, ничего хорошего.

– Да уж, наверное.

– Ковбои – народ такой, они на все способны.

– Да, сэр. Эт-точно.

– Подольше поживешь, сам увидишь.

– Да, сэр. Я уж и так знаю.

Мистер Джонсон не ответил. И щелчком послал через весь двор окурок, который пролетел медленной красной дугой.

– Загореться там нечему. А ведь я помню времена, когда в здешних местах было столько травы, что случались степные пожары.

– Это я не к тому, что я будто бы все уже повидал, – сказал Джон-Грейди.

– Да я понимаю.

– Просто я хотел сказать, что видел то, чего, вообще-то, не должен бы.

– Знаю. Этот мир преподносит жестокие уроки.

– А для вас какой был самым жестоким?

– Не знаю. Может быть, просто осознание того, что когда что-то ушло, оно ушло. Назад уже не возвратится.

– Да, сэр.

Посидели. Через некоторое время старик сказал:

– На следующий день после того, как в марте семнадцатого мне стукнуло пятьдесят, я подъехал к старому правлению ранчо «Колодец Уайлда» и там смотрю, на заборе шесть мертвых волков висят. Проехал я вдоль забора, рукой по ним провел. Глаза их посмотрел. Был там человек такой специальный, у министерства сельского хозяйства на жалованье, охотник. Обычно он их капканами ловил. Но этих всех он отравил привадой. Со стрихнином, что ли. Где-то в горах Сакраменто – неподалеку от Аламогордо. Неделю спустя приносит еще четырех. И с той поры я волчьего воя в наших местах не слыхивал. Наверное, это и хорошо. Для коровьих стад волки были просто бич божий. Но тогда какой-то во мне, помню, протест возник, можно сказать, страх какой-то суеверный. Что дело не в религии, это точно: веры во мне с гулькин хрен было. Я всегда понимал так, что охота – дело нормальное: сегодня зверь жив, завтра его убили, но чтобы вот так, под корень… Ведь раньше-то они всегда здесь жили. Да и насчет яда тоже – мне бы, честно говоря, в голову не пришло. И вот уже тридцать с лишним лет волчьего воя не слышно. Не знаю даже, куда теперь и ехать, чтобы услышать его. Вполне возможно, что такого места вовсе не осталось.

Возвращаясь в конюшню, Джон-Грейди столкнулся с Билли, тот стоял в дверях.

– Что старикан? Пошел обратно спать?

– Ага.

– А что это он вдруг всколесился?

– Говорит, бессонница напала. А ты чего?

– То же самое. А ты?

– И со мной то же.

– Ну, тогда это, видать, в воздухе что-то.

– Не знаю.

– О чем он с тобой говорил?

– Да так…

– Но что-то он конкретное сказал?

– Ну-у, сказал… вроде как, что коровы понимают разницу между тем, когда над ними летят гуси, и тем, когда летит горящая кошка.

– Слушай, по-моему, тебе не стоит с ним так подолгу беседовать.

– Возможно, ты прав.

– Что-то, на мой взгляд, ты становишься уж слишком на него похож.

– Да вовсе он не сумасшедший, Билли.

– Может быть. Вот только не знаю, к тебе ли первому я бы обратился, если б хотел услышать на этот счет непредвзятое суждение.

– Ладно, я спать пошел.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Той женщине он сказал по-испански, что хотел бы оставаться при шляпе, две ступеньки, ведущие к бару, преодолел, держа ее в руках, там снова надел. У барного прилавка стояли какие-то мексиканские бизнесмены; проходя мимо, он им кивнул. Их ответные телодвижения были весьма небрежны. Бармен постелил перед ним салфетку.

– ¿Señor? – сказал он.

– Мне «Старого дедушку» и воду отдельно.

Бармен двинулся прочь. Билли вынул сигареты и зажигалку, положил на прилавок. Глянул в зеркало буфетной стойки. В гостиной на диванах расположились несколько проституток. У них был вид ряженых, сбежавших с костюмированного бала. Бармен вернулся со стопкой виски, поставил и ее, и стакан воды на прилавок, Билли взял виски, разок взболтнул его медленным круговым движением, потом поднял и выпил. Потянувшись к сигаретам, кивнул бармену.

– Otra vez[137], – сказал он.

Бармен подошел с бутылкой. Стал наливать.

– ¿Dónde está Eduardo?[138] – сказал Билли.

– ¿Quién?[139]

– Эдуардо.

Бармен задумчиво продолжал наливать. Покачал головой.

– El patrón[140], – уточнил Билли.

– El patron no está[141].

– ¿Cuándo regresa?[142]

– No sé. – Он продолжал стоять с бутылкой в руке. – ¿Hay un problema?[143]

Билли вытряхнул из пачки сигарету, сунул в рот и взялся за зажигалку.

– No, – сказал он. – No hay un problema[144]. Мне надо обсудить с ним один деловой вопрос.

– А в чем состоит ваш бизнес?

Билли прикурил сигарету, положил зажигалку поверх пачки, выпустил через прилавок бара струю дыма и поднял взгляд.

– Мне не кажется, что с вами мы можем многого достигнуть, – сказал он.

Бармен пожал плечами.

Из кармана рубашки Билли достал деньги и выложил на прилавок десятидолларовую купюру.

– Это сверх платы за выпивку.

Бармен покосился в сторону того конца бара, где стояли бизнесмены. Бросил взгляд на Билли.

– Вы знаете, сколько эта работа стоит? – спросил он.

– Что-что?

– Я сказал, знаете ли вы, сколько стоит эта работа?

– Это вы о том, что много получаете чаевых?

– Нет. Это я о том, знаете ли вы, сколько стоит устроиться на эту работу?

– Никогда не слышал о том, чтобы на работу устраивались за деньги.

– В связи с вашим бизнесом вы много работаете в Мексике?

– Нет.

Бармен стоит, держит бутылку. Билли опять вынул деньги и положил на десятку еще две пятерки сверху. Бармен сгреб деньги с прилавка и положил в карман.

– Un momento, – сказал он. – Espérate[145].

Билли поднял стопку виски, крутнул и выпил. Поставив стопку, провел тыльной стороной ладони по губам. Когда он снова глянул в зеркало буфетных полок, за его левым плечом, этаким Люцифером, уже стоял alcahuete.

– Sí señor, – сказал он.

Обернувшись, Билли устремил взгляд на него:

– Это вы Эдуардо?

– Нет. Чем я могу вам помочь?

– Мне нужно видеть Эдуардо.

– По какому вопросу вам нужно его видеть?

– Хочу поговорить с ним.

– Пожалуйста. Говорите со мной.

Билли отвернулся, хотел еще раз глянуть на бармена, но тот отошел, чтобы обслужить других посетителей.

– У меня к нему личное дело, – сказал Билли. – Черт, да не собираюсь я на него нападать!

Alcahuete слегка поднял брови.

– Это приятно слышать, – сказал он. – У вас какие-то жалобы?

– У меня предложение, которое может его заинтересовать.

– И от кого же исходит это предложение?

– В каком смысле?

– Ну, чьи интересы вы представляете?

– Свои. Я представляю свои собственные интересы.

Тибурсио долго не сводил с него глаз.

– А ведь я знаю, кто вы, – сказал он.

– Вы знаете, кто я?

– Да.

– И кто же?

– Вы trujamán[146].

– Это что значит?

– Вы не говорите по-испански?

– Я говорю по-испански.

– Вы хотите заплатить mordida[147].

Билли вынул все свои деньги и выложил на прилавок бара:

– Вот: здесь восемнадцать долларов. Это все, что у меня есть. А я еще за выпитое не расплатился.

– Вот и расплатитесь за выпитое.

– Что?

– Заплатите за выпитое.

Билли оставил на прилавке пятерку, остальное спрятал в карман, убрав туда же сигареты и зажигалку.

– Идите за мной.

Следом за alcahuete Билли прошел через гостиную мимо проституток в их блядских нарядах. Прошел сквозь калейдоскоп разрозненных отблесков люстры и, миновав пустую эстраду, оказался у задней двери.

Дверь, обитая винного цвета сукном, была без ручки. Тем не менее alcahuete каким-то образом открыл ее, и перед ними оказался коридор с синими стенами и единственной синей лампочкой, вкрученной в потолок над дверью. Alcahuete придержал дверь, Билли прошел в нее, alcahuete закрыл за ними дверь, повернулся и пошел по коридору. В воздухе висел мускусный запашок его одеколона. В дальнем конце коридора он остановился и костяшками пальцев дважды стукнул в дверь, украшенную серебряным орнаментом. Повернулся и, скрестив перед собой руки в запястьях, встал в ожидании.

Прозвучал зуммер, и alcahuete отворил дверь.

– Подождите здесь, – сказал он.

Билли стал ждать. По коридору прошла одноглазая старуха, постучала в одну из дверей. Когда увидела его, перекрестилась. Дверь ей открыли, она исчезла за ней, и коридор, залитый успокоительным синим светом, вновь опустел.

Тут серебряная дверь отворилась, и alcahuete сделал Билли знак заходить, поманив движением тонких, унизанных кольцами пальцев. Билли зашел и остановился. Потом снял шляпу.

Эдуардо сидел за письменным столом, покуривая тонкую черную сигару. Он сидел боком, закинув ногу на ногу, опертую на выдвинутый нижний ящик стола, так что казалось, будто он занят разглядыванием своих роскошных сверкающих сапог из кожи ящерицы.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

Билли оглянулся на Тибурсио. Вновь перевел взгляд на Эдуардо. Эдуардо снял ноги с ящика стола и чуть повернулся во вращающемся кресле. Он был в черном костюме и бледно-зеленой рубашке с воротником апаш. Одна его рука лежала на покрытой полированным стеклом крышке стола, в ней дымилась сигара. Сидел с совершенно отсутствующим видом.

– У меня для вас есть бизнес-предложение, – сказал Билли.

Эдуардо приподнял свою тонкую сигарку и осмотрел ее. Вновь обратил взгляд на Билли.

– Кое-что в нем вас, может быть, заинтересует, – продолжил Билли.

Эдуардо еле заметно улыбнулся. Посмотрел мимо собеседника на alcahuete и опять перевел взгляд на Билли.

– И мое состояние от этого резко изменится к лучшему, – сказал он. – Как здорово!

Он медленно, длинно затянулся сигарой. Произвел странный элегантный жест рукой, в которой держал ее, пронеся по дуге все время ладонью кверху. Будто у него на ладони лежит что-то невидимое. Или же он привык держать на ладони нечто ныне отсутствующее.

– Не возражаете, если мы поговорим наедине? – спросил Билли.

Тот кивнул, Тибурсио вышел и затворил за собой дверь. Когда они остались вдвоем, Эдуардо вновь повернулся боком и, уперев в ящик стола уже другую ногу, снова положил ногу на ногу. Поднял взгляд, подождал.

– Видите ли, – начал Билли, – я хотел бы купить у вас одну из девушек.

– Купить, – повторил Эдуардо.

– Да, сэр.

– Это в каком же смысле «купить»?

– Дать вам некую сумму денег и забрать ее отсюда.

– То есть вы полагаете, девушки находятся здесь против собственной воли.

– Не знаю, я этого не говорил.

– Но вы так думаете.

– Я ничего не думаю.

– Разумеется, думаете. Иначе не было бы предмета для торговли. Или я не прав?

– Не знаю.

Эдуардо поджал губы. Долго изучал кончик своей сигары.

– Он не знает! – наконец сказал он.

– Вы хотите сказать, что эти ваши девушки могут в любой момент просто взять и уйти?

– Это хороший вопрос.

– Ну и какой на него будет хороший ответ?

– Я бы сказал, что они свободны как личности.

– Как что?

– Как личности. Они свободны как личности. А в остальном… свободны ли они? – Он прижал к виску согнутый указательный палец. – Кто это может сказать?

– Значит, если одна из них захочет уйти, она может уйти.

– Они проститутки. Куда им идти?

– Ну а вдруг кто-то из них захочет выйти замуж.

Эдуардо пожал плечами. Поднял взгляд на Билли.

– Вы мне вот что скажите… – заговорил он.

– Что?

– Вы заинтересованное лицо или его агент?

– Я – чего?

– Это именно вы хотите выкупить девушку?

– Да.

– Вы часто бываете в «Белом озере»?

– Однажды был.

– А где вы с девушкой познакомились?

– В «Ла-Венаде».

– И теперь хотите жениться на ней.

Билли промолчал.

Сутенер медленно затянулся сигарой, медленно выпустил дым в сторону сапог.

– Я думаю, вы все же агент, – сказал он.

– Никакой я не агент. Я работаю у Мэка Макговерна на ранчо «Кроссфоурз», что около Орогранде, – между Аламогордо, Нью-Мексико, и Эль-Пасо, Техас. Это вам кто угодно скажет.

– Я думаю, вы пришли сюда по поручению третьего лица.

– Я пришел сюда сделать вам предложение.

Эдуардо сидит курит.

– Деньги наличными, – сказал Билли.

– Девушка, о которой идет речь, больна. Ваш друг знает об этом?

– Я не говорил, что у меня есть друг.

– Она ведь ему этого не сказала.

– Откуда вы знаете, о какой девушке речь?

– Ее зовут Магдалена.

Билли уставился на сутенера:

– Вы это поняли по тому, что я сказал про «Ла-Венаду».

– Эта девушка не уйдет отсюда. Может быть, ваш друг думает, что уйдет, но она не уйдет. Возможно, даже она сама думает, что уйдет. Она очень молода. Разрешите задать вам вопрос?

– Задавайте.

– Что с вашим другом не так? Причем настолько, что он влюбляется в проституток.

– Не знаю.

– Может, он думает, что она на самом деле не проститутка?

– Не могу вам на это ничего сказать.

– Вы не можете с ним поговорить?

– Нет.

– Потому что она проститутка до мозга костей. Уж я-то знаю ее.

– Наверное, знаете.

– Ваш друг что – очень богат?

– Нет.

– Что он может предложить этой девушке? Зачем ей уходить с ним?

– Не знаю. Видимо, он думает, что она влюблена в него.

– Гос-споди боже ты мой! – воскликнул Эдуардо. – И вы в это поверили?

– Не знаю.

– Нет, вы скажите: вы в это поверили?

– Нет.

– И что собираетесь делать?

– Не знаю. Что вы хотите, чтобы я ему сказал?

– Да нечего вам ему сказать. Он много пьет, этот ваш друг?

– Да нет. Не особенно.

– Я пытаюсь помочь вам.

Билли хлопнул шляпой себя по бедру. Бросил взгляд на Эдуардо, оглядел помещение его офиса. В углу у дальней стены маленькая барная стойка. Диван в белой кожаной обивке. Кофейный столик со стеклянной крышкой.

– Вы мне не верите, – сказал Эдуардо.

– Я не верю в то, что у вас в эту девушку не вложены деньги.

– А я разве это сказал?

– Мне показалось, сказали.

– Она действительно должна мне некоторую сумму. Те деньги, что были выданы ей авансом на платья. На украшения.

– Сколько именно?

– Если бы я задал вам этот вопрос, вы сочли бы его уместным?

– Не знаю. Вряд ли я поставил бы себя в положение, когда такие вопросы задают.

– Вы думаете, я торговец белыми рабынями.

– Я этого не говорил.

– Но вы так думаете.

– Что вы хотите, чтобы я ему сказал?

– Да какая разница.

– Ему, наверное, есть разница.

– Ваш друг охвачен неразумной страстью. Что бы вы ему ни сказали, его это не убедит. Он вбил себе в голову некую сказку. О том, как все должно быть. В этой сказке он будет счастлив. Что в этой сказке не так?

– Скажите мне.

– А не так в этой сказке то, что она вся выдумана. Люди часто рисуют в голове картинки того, как и что должно быть в этом мире. И как в этом мире они будут жить. И мир, и жизнь в нем может обернуться для них очень по-разному, и лишь одна его форма никогда не реализуется, а именно та, которую должен принять мир, существующий в их мечтах. В этом вы мне верите?

Билли надел шляпу.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказал он.

– Да не за что.

Билли повернулся к выходу.

– Но вы не ответили на мой вопрос, – сказал Эдуардо.

Билли вновь повернулся к нему. Окинул сутенера взглядом. С его элегантно отведенной сигарой в расслабленных пальцах, с его дорогими туфлями. В помещении без окон. Обставленном так, будто все его убранство, вся мебель сюда привезена и установлена единственно для этой сцены.

– Я не знаю, – сказал он. – Наверное, скорее верю. Но мне не хочется говорить этого вслух.