Текст книги "Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5"

Автор книги: Кормак Маккарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 92 страниц)

– А где Орен? – спросил высокий.

Джон-Грейди оглядел кобылку. На вид она была нервной, что естественно для молодой лошади, выгруженной в незнакомом месте. Хромая, он обошел ее, чтобы осмотреть с другого бока. Кося глазом, она следила за ним.

– Поводите ее по двору.

– Что?

– Поводите ее по двору.

– А Орен-то здесь, нет?

– Нет, сэр. Его сейчас нет. Тренером буду я. Вы просто чуток поводите ее, чтобы я на нее посмотрел.

Минуту мужчина стоял в задумчивости. Потом вручил чумбур напарнику:

– Поводи ее немного, Луис. – Бросил взгляд на Джона-Грейди; Джон-Грейди наблюдал за кобылой. – А в котором часу он вернется?

– Его не будет до самого вечера.

Постояли, глядя, как низкорослая двухлетка ходит туда и сюда.

– А вы что – точно квалифицированный тренер?

– Да, сэр.

– А что это вы у нее все выискиваете?

Джон-Грейди еще раз оглядел лошадь и перевел взгляд на мужчину.

– Эта лошадь хромая, – сказал он.

– Хромая?

– Да, сэр.

– Ч-черт, – сказал мужчина.

Его напарник, который вываживал лошадь, оглянулся через плечо.

– Нет, ты слышал это, Луис? – крикнул ему мужчина.

– Ага. Я слышал. Что будем делать? Хочешь ее сразу пристрелить?

– Почему вы решили, что эта лошадь хромая? – спросил мужчина.

– Так ведь… Сэр, это же не важно, что и почему я решил. Она хромает на левую переднюю ногу. Дайте-ка я гляну.

– Веди ее сюда, Луис.

– Думаешь, она дойдет?

– Не знаю.

Луис подвел к ним лошадь, Джон-Грейди прислонился к ней плечом и, подняв ей переднюю ногу, зажал между коленями и осмотрел копыто. Большим пальцем ощупал стрелку, провел по стенке копыта. Он прислонился к ней, чтобы почувствовать ее дыхание; теперь он с ней заговорил, одновременно достал из заднего кармана носовой платок, который смочил слюной и начал протирать им стенку копыта.

– Кто это сюда налепил? – спросил он.

– Налепил что?

– Эту мастику. – Он протянул им платок, показывая, как тот выпачкан.

– Не знаю, – растерялся мужчина.

– На этом копыте у нее трещина, которую кто-то залепил воском и замазал мастикой.

Он выпрямился, отпустил ногу лошади и потрепал ее по плечу, после чего все трое стояли, молча глядя на лошадь. Высокий сунул руки в задние карманы. Повернулся, сплюнул.

– Н-да, – сказал он.

Мужчина, державший лошадь, носком сапога рыл землю, глядя в сторону.

– Когда мы это скажем старику, он усрется.

– А вообще-то, где вы ее купили?

Мужчина вынул одну руку из заднего кармана и поправил шляпу. Покосившись на Джона-Грейди, вновь стал смотреть на кобылу.

– Так я могу ее у вас оставить? – спросил он.

– Нет, сэр.

– Так разрешите мне хотя бы до прихода Орена ее здесь оставить, чтобы нам с ним это дело обговорить.

– Не могу.

– Почему нет?

– Просто не могу, и все.

– То есть нам, значит, опять ее грузить и выметаться?

Джон-Грейди не ответил. Но смотрел мужчине в глаза и не отвел взгляда.

– Мы были бы вам очень благодарны, – сказал мужчина.

– Нет, ничего не могу сделать.

Тот посмотрел на человека, держащего чумбур. Посмотрел на дом, опять посмотрел на Джона-Грейди. Потом полез в карман, вынул бумажник, открыл его и, вынув десятидолларовую купюру, сунул бумажник обратно, а купюру протянул парню.

– Вот, – сказал он. – Положите это в карман и никому не говорите, где взяли.

– Нет, я действительно не могу этого сделать.

– Да ладно вам.

– Нет, сэр.

Лицо мужчины потемнело. Он стоял, продолжая протягивать купюру. Потом сунул ее в карман рубашки.

– Вас-то это никаким боком не коснется!

Джон-Грейди не ответил. Мужчина повернулся и снова сплюнул:

– Во всяком случае, лично я с этим марафетом ничего общего не имею, если вы на меня думаете.

– Я ничего такого не говорил.

– Значит, выручить человека вы отказываетесь, я вас правильно понял?

– Если это называется «выручить», то да.

Мужчина еще постоял, глядя на Джона-Грейди. Опять сплюнул. Бросил взгляд на приятеля, потом устремил его вдаль.

– Поехали, Карл, – сказал тот, которого звали Луис. – Черт с ним.

Они подвели лошадь обратно к пикапу с трейлером. Джон-Грейди стоял, наблюдал за ними. Погрузив лошадь, они подняли пандус, закрыли двери и задвинули засов. Высокий мужчина обошел пикап с другого бока.

– Слышь, пацан… – вновь заговорил он.

– Да, сэр.

– Чтоб ты сдох.

Джон-Грейди не ответил.

– Ты слышал, что я говорю?

– Да, сэр. Я вас слышал.

После этого мужчины сели в машину, развернулись и выехали через двор на подъездную дорожку.

Бросив поводья коня во дворе у кухонной двери, он вошел в дом. Сокорро в кухне не было, он позвал ее, подождал, потом вышел снова во двор. Когда уже опять усаживался верхом, она вышла на крыльцо. Приставила ладонь к глазам, прикрываясь от солнца.

– Bueno[21], – сказала она.

– ¿A qué hora regresa el Señor Mac?[22]

– No sé[23].

Он кивнул. Она не спускала с него глаз. Спросила, когда вернется он, и он сказал, что когда стемнеет.

– Espérate[24].

– Está bien[25].

– No. Espérate, – повторила она и вошла в дом.

Он неподвижно сидел в седле. Конь бил копытом голую землю, иногда встряхивал головой.

– Ладно, – сказал он. – Мы поехали.

Но тут она вновь к нему вышла – уже с его завтраком, завернутым в тряпицу, подошла к стремени, подала. Он поблагодарил ее и, пошарив рукой сзади, сунул завтрак в наспинный карман охотничьей куртки, кивнул и тронул коня. Под ее взглядом подъехал к воротам, наклонился, отодвинул щеколду и, не слезая с седла, отпихнул створку ворот, после чего, пустив коня трусцой, заломил шляпу на затылок, чувствуя на плечах утреннее солнце. В седле сидел очень прямо. Одна нога в бинтах, без сапога, и пустое стремя. Вдоль изгороди следом двинулись герефордские коровы с телятами, громко к нему взывая.

Посреди стада полудикого скота он ехал на Брэнсфордское пастбище, ехал весь день, и весь день ему в лицо дул холодный ветер с нагорий штата Нью-Мексико. Коровы семенили впереди и сзади, какие-то из них, задрав хвост, бежали по каменистым, поросшим креозотами пустошам, а он по ходу дела производил отбор – кого забраковать на мясо. Он был тренером лошадей в той же мере, что и сортировщиком скота, а низкорослый мышастый коник, на котором он ехал, разделял с ним типичное для ковбойских лошадей презрение к коровам: частенько, согнав их плотной кучкой у разделительного забора, конь вдобавок принимался кусаться. Отпустив поводья, Джон-Грейди предоставил коню свободу, и тот сразу отрезал от стада большого годовалого бычка, которого Джон-Грейди заарканил и дернул, но падать телок не захотел. Низкорослый коник стоял растопырив ноги и со всех сил тянул веревку, на конце которой, мотая головой, бился упирающийся телок.

– И что ты теперь будешь делать? – спросил Джон-Грейди своего коня.

Конь повернул и резко сдал назад. Телок забрыкался, пошел боком.

– Ты, наверное, думаешь, я сейчас спрыгну и давай сукина сына быстренько вязать по всем ногам?

Джон-Грейди подождал, пока бычка не вынесло на открытую, поросшую креозотами поляну, и сразу пустил коня в галоп. Потравив веревку поверх головы коня, он добился того, чтобы ее слабина оказалась с дальнего бока теленка. Тот перешел на рысь. С его шеи веревка свисала на землю с ближнего бока и, извиваясь, тянулась к его задним ногам, а затем шла вдоль дальнего бока, загибаясь в сторону коня. Проверив ее крепление на седельном рожке, Джон-Грейди уперся в стремя, привстал и отвел волочащуюся веревку от другой своей ноги. Рывком натянувшись, веревка откинула голову бычка назад и выдернула из-под него задние ноги. Встав стоймя, бычок перевернулся в воздухе, в туче пыли грохнулся наземь и остался лежать.

Джон-Грейди, в этот миг уже соскочивший с коня, хромая, заспешил к бычку, встал коленями животному на голову и, не дав ему опомниться, выдернутым из-за пояса штертиком-пиггинстрингом обвязал ему заднюю ногу, после чего стал ждать, когда теленок перестанет дергаться. Потом, упершись, поднял его ногу за веревку вверх, чтобы поближе взглянуть на опухоль с внутренней стороны бедра животного, из-за которой оно бежало странно, чем и подвигло ковбоя на то, чтобы отделить его от стада и связать.

Под кожей у теленка оказалась здоровенная деревянная заноза. Джон-Грейди попытался вынуть ее пальцами, но деревяшка была сломана почти заподлицо. Пощупав, он установил ее длину и, надавливая большим пальцем, попытался вытолкнуть из раны. Добился, чтобы кончик, торчащий наружу, сделался подлиннее, приник к нему лицом и, ухватив зубами, вытащил. Потекла водянистая сукровица. Вытащенную палку он поднес к носу, обнюхал и выбросил прочь. Вернувшись к коню, достал бутылку бальзама «Пиерлис» и тампоны. Когда он развязал и отпустил теленка, побежка у того стала еще более странной, чем прежде, но он решил, что со временем бычок поправится.

В полдень сел на утес, оставшийся от древнего выхода лавы, и съел свой ланч; с этого места открывался вид на север и запад; везде заливные луга. Скалы пестрели древними рисунками – на вырезанных в камне пиктограммах были животные, луны, люди и забытые иероглифы, значения которых никто уже никогда не постигнет. На солнце скалы были теплыми, он сидел в защищенном от ветра закутке и обозревал безмолвную пустую землю. Нигде ничто не колыхнется. Немного посидев, сложил обертки ланча, встал и, сойдя со взгорка, поймал коня.

При свете лампочки, горевшей в конюшенном проходе, он все еще чистил щеткой и скребницей вспотевшее животное, когда подошел Билли и, ковыряя в зубах, встал неподалеку, стал смотреть.

– Куда ездил?

– Где Кедровые Ключи.

– Весь день там пробыл?

– Угу.

– Звонил мужик, хозяин той кобылки.

– Я так и думал, что он позвонит.

– Такой спокойный, без никакого озверения.

– Чего ж тут звереть-то.

– Спрашивал Мэка, не разрешит ли он тебе посмотреть у него еще кое-каких лошадей.

– А-а.

Он продолжал наяривать коня щеткой. Билли стоит смотрит.

– Она говорит, если тотчас же, говорит, не явится, выкину, к черту, все на помойку.

– Через минуту буду.

– Давай.

– Как ты находишь здешние места?

– А что, нормальные места, и очень даже ничего.

– В сам-деле?

– Ну, я ж не сваливаю никуда. И Трой не сваливает.

Джон-Грейди со щеткой перешел к ляжкам коня. Конь встряхнулся.

– Нам всем придется сваливать, когда здесь все земли отойдут армии.

– Да это я знаю.

– Трой, стал-быть, не сваливает?

Билли осмотрел кончик зубочистки и снова сунул ее в рот. Свет лампочки в конюшенном проходе на миг заслонила летучая мышь, ее тень чиркнула по коню, по Джону-Грейди.

– Думаю, он просто хотел повидаться с братом.

Джон-Грейди кивнул. Обоими локтями опершись на спину коня, он выбросил из щетки вылезшие щетинки, проследил их падение.

Когда вошел на кухню, Орен еще сидел за столом. Оторвал взгляд от газеты и опять погрузился в чтение. Джон-Грейди подошел к раковине, помылся, а Сокорро отворила дверцу духовки и достала оттуда блюдо.

Сидит ест ужин, через стол читая новости на обороте газеты Орена.

– А что такое плебисцит? – спросил Орен.

– Без понятия.

Через какое-то время опять Орен:

– И нечего мою газету с той стороны читать!

– Чего?

– Я говорю, нечего мою газету с обратной стороны читать.

– Ладно, не буду.

Орен сложил газету, пихнул ее по столу Джону-Грейди, поднял чашку кофе, отхлебнул.

– А как вы догадались, что я с той стороны газету читаю?

– Почувствовал.

– А что в этом дурного?

– Ничего. Просто меня это нервирует, вот и все. Это из разряда дурных привычек. Хочешь чью-то газету почитать – попроси его.

– Ладно.

– Тот мужик, владелец кобылки, которую ты забраковал и не позволил оставить у нас на территории, позвонил, хочет тебе работу предложить.

– У меня и так есть работа.

– Мне кажется, он хочет, чтобы ты съездил с ним в Фабенс{18}, посмотрел лошадь.

Джон-Грейди покачал головой:

– Нет, это не то, чего он хочет.

Глаза Орена широко открылись.

– Так сказал Мэк.

– Или не все, чего он хочет.

Орен прикурил сигарету и положил пачку обратно на стол. Джон-Грейди сидит ест.

– А что сказал на это Мэк?

– Сказал, что передаст тебе.

– Ну вот. Мне передали.

– Ч-черт, – вырвалось у Орена. – Ты мог бы съездить в выходной, проконсультировать его насчет лошади. Заработать какие-то деньги, наконец.

– Дело в том, что зараз я умею работать только с одним хозяином.

Орен сидит курит. Смотрит на парня.

– Ездил сегодня к Кедровым Ключам. Поводил скотину по кустам немного, чтобы шкуры почистили.

– А я что – спрашивал?

– Ну, вслух-то нет. Я на том мышастом ездил, который из Ватсоновых.

– Кстати, как он тебе?

– А очень даже хорош. Не красуется, не выделывается. Причем всегда был хорошим конем – и до того, как я его поседлал.

– Ты можешь его купить.

– Знаю.

– А что тебе в нем не нравится?

– А ничего в нем нет такого, что бы мне не нравилось.

– А покупать его ты все равно не хочешь.

– Не-а.

Покончив с едой, он вытер тарелку последним куском тортильи, съел и его, отпихнул от себя тарелку, сделал глоток кофе, поставил чашку и бросил взгляд на Орена:

– Он просто хороший универсальный конь. Он еще не совсем доделан, но, думаю, из него получится хороший ковбойский конь.

– Приятно слышать. Но тебе, разумеется, больше нравится тот, который, забросив ноги за уши, кидается на стенку конюшни.

Джон-Грейди улыбнулся:

– Ну, это не совсем то, как я представляю себе коня моей мечты.

– А как ты его себе представляешь?

– Не знаю. Думаю, конь должен просто глянуться. Или не глянуться. На листе бумаги тебе могут предъявить все мыслимые плюсы коня, а все равно неизвестно, глянется он тебе или нет.

– А если тебе предъявят все его минусы?

– Не знаю. Я бы сказал, тогда надо долго думать.

– Как на твой взгляд – бывает, когда лошадь настолько испорчена, что с ней уже ничего нельзя сделать?

– Думаю, бывает. Но гораздо реже, чем можно себе представить.

– А может, и не бывает. А слова? Как думаешь, человеческий язык конь разбирает?

– То есть понимает ли он слова?

– Ну, слова не слова… Вот понимает ли он, что ты ему говоришь?

Джон-Грейди устремил взгляд в окно. Стекла были все в каплях. По освещенной тусклой лампочкой конюшне, увлеченные охотой, метались две летучие мыши.

– Нет, – наконец сказал он. – На мой взгляд, он понимает то, что ты при этом думаешь.

Понаблюдал за летучими мышами. Вновь посмотрел на Орена:

– Насчет лошадей я думаю, что коня по большей части заботит то, о чем он не знает. Ему хорошо, когда он может видеть тебя. Если нет, то хорошо, когда он тебя слышит. Может быть, он думает, что, если ты говоришь с ним, ты не станешь делать чего-то другого, о чем он не знает.

– Думаешь, лошади думают?

– Конечно. А вы думаете, нет?

– Я думаю, да. Но некоторые этого не признают.

– Ну-у… Они ведь могут и ошибаться.

– Думаешь, ты понимаешь, о чем конь думает?

– Думаю, я могу предугадать, что он собирается сделать.

– Как правило.

Джон-Грейди улыбнулся.

– Да, – сказал он. – Как правило.

– Мэк давно говорит, что лошади знают разницу между тем, что хорошо и что плохо.

– Это он правильно говорит.

Орен затянулся сигаретой.

– Н-да, – сказал он. – Вообще-то, у меня в сознании это как-то не вмещается.

– Но если бы это было не так, их и научить было бы ничему невозможно.

– А ты не думаешь, что их просто заставляют делать то, что нужно?

– Я думаю, можно ведь и петуха натаскать, чтобы он делал, что нужно. Но своим его не сделаешь. А из коня, когда с ним кончишь курс, получается твой конь. Причем он твой по собственной воле. Хороший конь сам оценивает ситуацию. И ты видишь, что у него на душе. Когда ты смотришь на него, он делает одно, а когда нет – другое. Он цельное существо. Попробуй-ка, заставь его сделать то, что он считает неправильным. Он будет сопротивляться. А если будешь с ним плохо обращаться, это его прямо-таки убивает. У хорошего коня в душе есть чувство справедливости. Тому примеров я навидался.

– Ну, у тебя о лошадях куда лучшее мнение, чем у меня, – сказал Орен.

– Да нет, ну какое там у меня может быть о лошадях мнение. Маленьким мальчишкой я думал, что знаю о них все. А с тех пор я про лошадей понимаю все меньше и меньше.

Орен улыбнулся.

– Когда человек в лошадях действительно понимает… – начал Джон-Грейди и умолк. – Когда человек действительно в лошадях понимает, он может объездить коня, едва только взглянув на него. И ничего тут такого нет. Я тоже стараюсь избегать применения лишних железок. Но мне далеко еще до настоящего умения.

Он вытянул ноги. Положил ногу с пострадавшей щиколоткой поверх сапога.

– В одном вы правы, – продолжил он, – по большей части они испорчены еще до того, как попадают к нам. Поседлают не так в первый раз – и все, кранты. Да даже и до этого. Лучшие кони получаются из тех, что тут и выросли. Может, лучше даже поймать где-нибудь в горах дикого жеребца, который никогда человека не видел. Его хоть не надо будет переучивать.

– Ну, с этим твоим последним утверждением тебе будет трудно заставить кого-нибудь согласиться.

– Это я знаю.

– Ты когда-нибудь пробовал объездить дикую лошадь?

– Было дело. Но обучать таких мне не давали.

– Почему нет?

– А не хотят люди таких обучать. Хотят, чтобы была объезжена, и только. Сперва надо обучать ее владельца.

Орен наклонился, затушил в пепельнице сигарету.

– Намек понял, – сказал он.

Джон-Грейди сидел, глядя, как к абажуру лампочки над столом поднимается дым.

– Ну, может быть, насчет такой кобылы, которая прежде не видывала человека, это я погорячился. Видеть людей им надо непременно. Вернее, надо, чтобы они видели себя среди людей. И пусть она не отличает людей от деревьев, пока за нее не возьмется тренер.

Было еще светло, на улицы с неба лился серый свет опять пополам с дождем, торговцы сгрудились под арками и в подъездах, без выражения на лице поглядывали на дождь. Потопав сапогами, он стряхнул с них воду и вошел; подойдя к стойке бара, снял шляпу и положил ее на табурет. Других посетителей не было. Развалившиеся на диване две проститутки окинули его не слишком заинтересованными взглядами. Бармен налил виски.

Он описал бармену девушку, но тот лишь пожал плечами и покачал головой.

– Era muy joven[26].

Тот снова пожал плечами. Протер стойку, выпрямился, вынул из кармана рубашки сигарету и прикурил. Джон-Грейди жестом заказал еще виски и положил на прилавок несколько монет. Взяв шляпу и стакан, пошел к дивану, стал расспрашивать проституток, но те лишь тянули его за рукав и просили угостить их выпивкой. Он вглядывался в их лица. Кто они – там, за слоем штукатурки из пудры, румян и черного грима, которым у них подведены их темные индейские глаза. На вид они были невеселы и отчужденны. Как сумасшедшие, одетые на выход. Он посмотрел на неонового оленя, висящего на стене позади них, потом на яркие, безвкусные плюшевые гобелены, разукрашенные галунами и фольгой. Слышно было, как стучит по крыше дождь и тонкой струйкой течет с потолка вода, капая в лужу, образовавшуюся на кроваво-красном ковре. Он допил виски, поставил стакан на низенький столик и надел шляпу. Кивком попрощавшись с проститутками, коснулся поля шляпы и пошел к выходу.

– Joven[27], – сказала самая старшая.

– Sí[28].

Она украдкой оглянулась, нет ли нежелательных ушей, но в баре никого не было.

– Ya no está[29], – сказала она.

Он спросил, куда она перебралась, но этого они не знали. Он спросил, вернется ли она, они сказали, что вряд ли.

Он вновь тронул шляпу.

– Gracias[30], – сказал он.

– Ándale[31], – отмахнулись проститутки.

На углу его окликнул здоровяк-таксист в синем лоснящемся диагоналевом костюме. Он стоял у машины под зонтом – старинным, какие в этой стране редко когда увидишь. Один из треугольных лоскутов между спицами зачем-то заменили куском синего целлофана, под которым лицо таксиста тоже сделалось синим. Он спросил Джона-Грейди, не хочет ли он съездить к девочкам, тот сказал да.

Они поехали по залитым водой, покрытым невидимыми рытвинами улицам. Водитель бы слегка пьян и очень вольно отзывался о прохожих, которые переходили перед ними улицу или стояли в подъездах. Главным объектом его критики были их черты характера, которые он определял прямо по внешнему виду. Ругал он и перебегающих дорогу собак. Попутно сообщая, о чем они при этом думают, куда бегут и зачем.

Потом они сидели в баре публичного дома на окраине города; тут таксист обращал внимание подопечного на достоинства разных проституток, находившихся в зале. Сказал, между прочим, что мужчины, вышедшие вечером поразвлечься, зачастую клюют на первую же наживку, но благоразумный человек должен быть более разборчив. Прежде всего он должен понимать, что внешность обманчива. А вообще-то, с проститутками надо быть посмелее, сказал он. А еще сказал, что в здоровом обществе покупатель должен пользоваться не стесненным правом выбора. С этими словами он повернулся к подопечному парню, обратив на него мечтательный взгляд.

– ¿Do acuerdo?[32] – спросил он.

– Claro que sí[33], – сказал Джон-Грейди.

Они осушили стаканы и двинулись дальше. Снаружи было уже темно, цветные огни на мостовых отражались нечетко, бледные и крапчатые под мелким дождиком. Потом они засели в баре заведения под названием «Красный петух». Таксист салютовал поднятием стакана и выпил. Стали разглядывать проституток.

– Я могу свозить тебя и в другой точка, – сказал таксист. – Но, может быть, она ехать домой.

– Может быть.

– Может быть, она вышла замуж. Иногда такой с тутошними девками случается.

– Да ведь я видел ее две недели назад!

Водитель задумался. Сидит курит. Джон-Грейди докончил свой стакан и встал.

– Vamos a regresar a La Venada[34], – сказал он.

Оказавшись снова на Сантоса Дегольядо, он сел в баре и стал ждать. Через некоторое время таксист вернулся и, наклонясь, зашептал что-то ему на ухо, а потом стал озираться с деланой опаской:

– Тебе надо поговорить с Маноло. Только Маноло может дать нам эту информацию.

– А где он?

– Я сведу тебя с ним. Отвезу. Я устрою. Ты должен платить.

Джон-Грейди потянулся за бумажником. Таксист остановил его руку. Бросил взгляд на бармена.

– Afuera, – сказал он. – No podemos hacerlo aquí[35].

На улице он снова потянулся за бумажником, но таксист сказал, подожди. Театрально огляделся по сторонам.

– Es pedigroso[36], – свистящим шепотом проговорил он.

Они сели в его такси.

– И где он? – сказал Джон-Грейди.

– Вот мы к нему и едем. Я везу.

Он завел мотор, машина двинулась, поехали сначала прямо, потом направо. Проехав с полквартала, опять свернули в узенький проезд, припарковались. Водитель выключил двигатель и погасил фары. Посидели в темноте. Где-то вдали слышалось радио. Слышался шум воды, стекающей из canales[37] в лужи на мостовой. Вскоре появился человек, открыл заднюю дверцу машины и сел внутрь.

Свет в салоне был выключен, так что лица мужчины Джону-Грейди видно не было. Мужчина влез в машину с сигаретой, курил, пряча ее в ладони, по-деревенски. До Джона-Грейди донесся запах его одеколона.

– Bueno[38], – сказал мужчина.

– Плати ему сейчас, – сказал таксист. – Он тебе скажет, где девчонка.

– Сколько ему заплатить?

– Плати мне пятьдесят долларов, – сказал мужчина.

– Пятьдесят долларов?

На это никто не ответил.

– У меня нет пятидесяти долларов.

Какой-то миг мужчина оставался неподвижен. Затем открыл дверцу и вышел.

– Погодите-ка, – сказал Джон-Грейди.

Мужчина стоял в проезде, одной рукой держась за дверцу. Джон-Грейди видел его. Черный костюм, черный галстук. И узкое лицо, сходящееся клином.

– Вы эту девушку знаете? – спросил Джон-Грейди.

– Конечно, я знаю эту девушку. Вы отнимаете мое время.

– Как она выглядит?

– Ей шестнадцать лет. Эпилептичка. Такая только одна и есть. От нас ушла две недели назад. Вы отнимаете мое время. Не имеете денег, но отнимаете у меня время.

– Деньги я достану. Я принесу их завтра.

Мужчина бросил взгляд на водителя.

– Я буду в «Венаде». Я принесу их в «Венаду».

Мужчина чуть отвернул голову и сплюнул. Повернул обратно:

– В «Венаду» вам нельзя. По этому делу – нет. Что это с вами, а? Сколько у вас есть?

Джон-Грейди вынул кошелек.

– Тридцать с чем-то, – сказал он. Пересчитал деньги. – Тридцать шесть долларов.

Мужчина протянул руку:

– Давай сюда.

Джон-Грейди отдал ему деньги. Тот сложил их и впихнул в нагрудный карман, даже не взглянув.

– Она в «Белом озере», – сказал он.

После чего закрыл дверцу и исчез. Им даже не слышно было удаляющихся шагов.

Водитель всем телом повернулся:

– Хотите ехать в «Белое озеро»?

– У меня больше нет денег.

Водитель побарабанил пальцами по спинке сиденья:

– Что, совсем нисколько нет?

– Совсем.

Таксист покачал головой.

– Нет денег, – повторил он. – О’кей. Хотите, чтобы я отвез вас обратно в центр, на авениду?

– Мне нечем вам заплатить.

– Это ничего.

Он завел двигатель и задним ходом выпятился из проезда на улицу.

– Заплатите в следующий раз. О’кей?

– О’кей.

– О’кей.

Проходя мимо выгородки Билли, он заметил в ней свет, остановился, отвел дерюжный полог и заглянул. Билли лежал в кровати. Опустил книгу, за чтением которой его застали, глянул поверх, а потом и совсем отложил ее.

– Про что читаешь?

– Про Дестри{19}. А тебя где носит?

– Ты когда-нибудь бывал в заведении под названием «Белое озеро»?

– Бывал. Один раз всего.

– Там что – здорово дорого?

– Там – да, там здорово дорого. А что?

– Да это я так, любопытствую просто. Спокойной ночи.

Джон-Грейди дал пологу упасть и пошел по конюшенному проходу в свою клетушку.

– Тебе, дружище, от «Белого озера» лучше держаться подальше! – вслед ему крикнул Билли.

Джон-Грейди откинул у себя дверную занавеску и стал щупать рукой, где шнурок выключателя.

– Имей в виду: ковбою там не место!

Нащупал выключатель, дернул, зажегся свет.

– Ты меня слышишь?

После завтрака он, хромая, пошел со шляпой в руке по коридору.

– Мистер Мэк? – позвал он.

Мэк Макговерн как раз подходил к двери своего кабинета. В руке у него были бумаги, еще какие-то бумаги он сжимал под мышкой.

– Давай-давай, заходи, сынок, – сказал он.

Джон-Грейди остановился на пороге. Мэк сел за стол.

– Заходи-заходи, – повторил он. – Или я не сумею тебя уважить?

Он поднял взгляд от бумаг. Джон-Грейди все еще стоял в дверях:

– Я насчет того, чтобы… Нельзя ли мне аванс в счет платы за следующий месяц?

Мэк полез за кошельком:

– Сколько тебе нужно?

– Ну-у… Мне бы сотню, если можно.

Мэк внимательно на него посмотрел.

– Я тебе дам, сколько просишь, – сказал он. – А как ты обойдешься следующий месяц?

– Ничего, справлюсь.

Мэк открыл бумажник и отсчитал пять двадцаток.

– Смотри, – сказал он. – Ты взрослый человек, способен сам вести свои дела. А мое дело – сторона, верно же?

– Просто мне кое на что срочно надо.

– Ну ладно.

Он вынул купюры и, подавшись вперед, положил их на край стола. Джон-Грейди подошел, взял их, сложил и спрятал в карман рубашки.

– Спасибо, – сказал он.

– Ничего, все нормально. Как твоя нога?

– Заживает.

– Но ты ее еще бережешь, я смотрю.

– Да ерунда.

– А того коня ты все еще собираешься покупать?

– Да, сэр. Собираюсь.

– А как ты понял, что у кобылы Вольфенбаргера плохое копыто?

– Увидел.

– Но она же вроде не хромала.

– Нет, сэр. Но она дергала ухом.

– Ухом?

– Да, сэр. Каждый раз, когда она касалась земли этой ногой, у нее чуть-чуть дергалось ухо. Я просто смотрел внимательно.

– На манер условного знака, как в покере.

– Да, сэр. Вроде того.

– А посмотреть для него лошадей на торгах ты все ж таки не захотел?

– Нет, сэр. А он что – ваш друг?

– Да нет, так, знакомый. А что?

– Ничего.

– Ты что-то хотел сказать?

– Да бог с ним.

– Ты не тушуйся, говори.

– Ну-у… Наверное, я хотел сказать… мне подумалось, что я не смогу оградить его от неприятностей, работая у него от случая к случаю.

– А ты хочешь работать у него постоянно?

– Я этого не говорил.

Мэк покачал головой.

– Давай-ка, на хрен, дуй отсюда, – сказал он.

– Слушаюсь, сэр.

– Ты точно ему этого не говорил?

– Точно, сэр. Я вообще с ним не разговаривал.

– Что ж ты так. Зря, зря.

– Да, сэр.

Он надел шляпу и повернулся уходить, но в дверях задержался:

– Спасибо, сэр.

– Не за что. Это ж твои деньги.

Когда в тот вечер он вернулся, Сокорро с кухни уже ушла и за столом никого не было, кроме старика. Покуривая самокрутку, он слушал по радио новости. Джон-Грейди взял свою тарелку и кофе, поставил на стол, придвинул себе стул и сел.

– Добрый вечер, мистер Джонсон, – сказал он.

– Добрый вечер, сынок.

– Что говорят в новостях?

Старик покачал головой. Потянувшись от стола к подоконнику, где стоял приемник, он его выключил.

– Какие теперь новости? Новостей больше нет, – сказал он. – Только и слышно что о войнах и о военных слухах{20}. Не знаю уж, зачем я все это и слушаю. Дурная привычка. Мне бы от нее избавляться, а я все хуже в ней погрязаю.

Джон-Грейди положил себе на флаутасы{21} с рисом ложку соуса пико-де-гальо, свернул тортилью и принялся за еду. Старик сидит смотрит. Кивком указал на сапоги парня:

– Похоже, сегодня тебе пришлось изрядно в грязи потоптаться.

– Да, сэр. Уж это да. Пришлось.

– Здешняя жирная глина – она такая, ее поди еще смой. Оливер Ли любил повторять, что он только потому сюда и перебрался, что почвы здесь больно жалкие: думал, других охотников на них не найдется и его здесь оставят в покое{22}. Конечно же, он ошибался. Насчет покоя, во всяком случае.

– Да, сэр. Наверное, ошибался.

– Как поживает нога?

– Да все уже с ней нормально.

Старик улыбнулся. Затянувшись сигаретой, стряхнул пепел в пепельницу на столе:

– И не смотри на то, какие тут дожди. Вся земля скоро высохнет, и всю почву сдует.

– А вы почем знаете?

– Потому что так оно и будет.

– Кофе еще хотите?

– Нет, спасибо.

Парень встал, подошел к плите, налил себе в чашку и вернулся.

– Земля тут, считай, кончилась, – сказал старик. – У людей короткая память. Рады быть должны, что армия все забирает, потому что так и так кранты.

Парень сидит ест.

– И много земли, думаете, заберет армия?

Старик затянулся сигаретой и задумчиво раздавил окурок:

– Думаю, они приберут к рукам всю впадину бассейна Тулароса{23}. Я прикинул – выходит так.

– А они что – могут просто взять и забрать?

– Да запросто. Еще как. По этому поводу будет много вони, стонов всяких-разных… Только выбора-то ведь нет. Люди радоваться должны, что их отсюда выселяют.

– И что, думаете, будет теперь делать мистер Пратер?

– Джон Пратер будет делать то, что говорит, что он будет делать.

– Мистер Мэк говорит, он им сказал, что уедет отсюда разве что в гробу.

– Значит, в гробу он отсюда и уедет. Его слово крепкое, как в банке.

Джон-Грейди подчистил из тарелки остатки, сидит пьет кофе.

– А вот вопрос, который мне, видно, не следовало бы задавать, – сказал он.

– Спрашивай.

– Вам не обязательно отвечать.

– Я знаю.

– Как вы думаете, кто убил полковника Фаунтена?

Старик покачал головой. Долго сидел молча.

– Не надо было мне спрашивать.

– Да нет. Ничего. Ты ведь знаешь, его дочь тоже звали Мэгги. Как раз она-то и сказала Фаунтену, чтобы он забрал мальчишку к себе. Сказала, что восьмилетнего мальчонку они не тронут. Но она ошиблась, правильно?