Текст книги "Право на возвращение (СИ)"

Автор книги: Константин Крутских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Да ты знаешь, сколько дизайнеров трудилось над мои телом? А ты его бросила под землей!

– Твое тело превратилось в кашу, – вздохнула я. – Там уже ничего не сделаешь.

Бывшая робо-певица на какое-то время замолчала. Вобейда поднялся на задние лапы и принялся лизать ей лицо.

– Скажи-ка, Юрка, – произнесла, наконец, Варька. – А ты… сделала это ради меня самой, или ради того, что я успела узнать?

– А я и забыла совсем, что ты что-то успела, – ответила я, не задумываясь. – Я сделала бы это для любого живого существа… или робота. Вобщем, понимаешь.

– Значит, для тебя не важно, что мы подруги? – произнесла Варька слегка обиженно.

Ну вот, поди разбери ее! То боялась, что я стараюсь ради одной информации, а теперь ей досадно, что я бы могла точно так же помочь кому-то другому. Вот что значит артистка…

– Не говори глупостей! – одернула я ее. – А то сейчас скормлю Вобейде.

– Зубы сломает, – огрызнулась Варька уже совсем узнаваемо.

Ну вот, и Варька все-таки не умерла. Моя единственная трагедия получилась оптимистической. Впрочем, все созданные жителями Земли трагедии, в той или иной степени оптимистические. Ведь читая их, всегда возвышаешься душой. Кто-то умер на книжных страницах или на экране, но от этого ты сам стал более живым, в тебе проснулось что-то хорошее. Совсем не так с жизненными трагедиями. И случай с Варькой просто уникален.

– А сколько прошло времени? – спросила моя подруга.

– Пожалуй, уже полдня, – ответила я, прикидывая в уме.

– Что же ты тянула так долго? – капризно произнесла Варька.

– Ну, как ты думаешь, я бы смогла тебя оживить с одной рукой? – ответила я. – Пришлось, прежде всего, себя восстанавливать.

– Всегда ты думаешь только о себе, Юрка! – тут же снова все перевернула она.

Я лишь махнула рукой и спросила:

– Ну, так что же такое тебе удалось узнать?

– Ах да. Открытие профессора… Видишь ли, этот компьютер, который я нашла, был совсем старый, и по-видимому, им уже давно не пользовались. Окончательных данных о его открытии там нет. Есть результаты многих лабораторных работ, многих экспериментов, но и то двухгодичной давности.

– Так там не по-японски? – спросила я несколько удивленно.

– Нет. Там официальные данные, они обязательно должны быть на чешском, – объяснила Варька.

– И ты смогла в них разобраться? – спросила я недоверчиво.

– Ну да. Я ведь пару месяцев была лаборанткой в третьей Челябинской лаборатории, – вздохнула Варька. – А потом меня оттуда за что-то выперли.

За что, я сразу догадалась. Она там явно не делом занималась, а, как обычно, выпендривалась, пытаясь обратить на себя внимание. Это ж как надо постараться, чтобы быть уволенной в эпоху роботов!

– Ну так вот, – продолжала Варька, – Когда я просмотрела все эти записи, в самом конце мне все же попалась кое-какая зацепка. Всего за пару дней до того, как этим компьютером перестали пользоваться, профессор сделал запись о том, что биологический материал, доставленный с Марианских островов, дает неожиданно положительные результаты. Потом идут записи еще о каких-то неудачных опытах, и последняя запись снова о тех же островах, и снова результат положительный!

Внезапно ее лицо исказилось какой-то судорогой, потом еще и еще раз.

– Ах… я… совсем… забыла, – и без того чужой голос стал замедленным, слова растягивались. – Он… действует…

– Кто действует? – взвилась я. – что с тобой?

– Знаешь, там мне случайно попался архив парфюмерной фирмы, – призналась Варька. – И я его взломала…

– Что-что ты взломала? – спросила я ошарашенно.

– Архив парфюмерной фирмы, – повторила Варька. – мне хотелось, чтобы моя кожа была еще более гладкой. Этот архив был очень старый, сама понимаешь, наверное, остался от прежних хозяев, еще до создания этой лаборатории. Видимо, ученые просто забыли выбросить. А может, решили сохранить до восстановления людей. И в нем сидел сторожевой вирус…

Вирусы! Как много всплыло за последние дни давно забытых вещей… Да, я еще успела застать эту мерзость, и прекрасно помню, что она делает с машинами. Подумать только, что кто-то сидит и пишет, пишет сложные программы ради абсолютного зла. Не для какой-то личной выгоды, не для мести, а просто чтобы сделать людям больно. Я еще понимаю, что можно отвечать на причиненную обиду, но чтобы вот так вот нести зло совершенно незнакомым людям…

Правда, уже в мое время вирусы были довольно большой редкостью. После того, как в 2051 году из-за заражения диспетчерской системы столкнулись сразу все самолеты, находившиеся над аэропортом Хитроу, вирусописатели были приравнены к убийцам, и ООН ввела для них смертную казнь по всему миру.

Поэтому когда я появилась на свет, попадались лишь невероятно старые вирусы, которые сохранились во всемирной сети каким-то чудом. Однако сторожевые вирусы принадлежали к совсем иному разряду. Они создавались в строжайшей тайне специально по заказам крупных фирм и отличались особой жестокостью. Их использование, конечно, считалось незаконным, но людские власти смотрели на него сквозь пальцы, поскольку, по слухам, и сами ограждали такими вирусами секретную информацию. Сторожевые вирусы почти полностью заменили брандмауэры и прочие защитные средства. Их особенность в том, что они спокойно живут на "родной" машине, охраняя весь жесткий диск или какую-то определенную область, и нападают лишь на те устройства, которые проникают туда в обход пароля. Справиться с ними невозможно, поскольку они направлены на физическое уничтожение системы, и действуют в течение максимум получаса.

И это же надо, чтобы вирус охранял не действительно ценную информацию, от которой зависит жизнь всего человечества, а какие-то давно никому не нужные глупости, связанные с косметикой!

Дальше все было ясно без слов. Варька заразилась, едва проникнув в это чертов архив. И сейчас с таким трудом спасенная голова разлетится на куски.

Значит, у нас осталось всего-ничего. А она даже не сказала мне про вирус, болтала о всякой чепухе. Даже то, ради чего мы предприняли расследование, мне и то удалось выудить у нее с трудом.

Все это промелькнуло моем сознании за пару секунд, а в следующее мгновение я увидела, как Варькину голову начало трясти, словно в лихорадке. Мне сразу стало ясно, что означает эта вибрация. Действие вируса достигло окончательной стадии, и он приступил к физическому разрушению объекта! Я кинулась к выключателю, но было уже поздно. Прежде, чем моя рука коснулась кнопки, полыхнула яркая вспышка, и Варькина голова разлетелась на тысячи осколков.

– Вобейда, под стол! – только и успела крикнуть я. Самой падать было уже поздно, и я лишь успела закрыться руками.

Наконец, все смолкло, и стало ясно, что я все-таки жива. На том месте, где стояла подставка с Варькиной головой, в желтом деревянном столе чернела прожженная дыра. Все находившееся в комнате оборудование как будто расстреляло из миномета. Кругом не осталось ни одного целого монитора или системного блока. Хорошо хоть, что пожар не начался.

Как ни странно, мне самой досталось несильно. Осколками посекло многострадальную левую руку. Правда, лишь изрезало кожу и оборвало несколько сенсорных проводков, но не повредило металлический скелет.

На этом мои силы в очередной раз кончились. Я опустилась прямо на пол, привалившись спиной к одному из столов и в очередной раз за последние дни затряслась в сухих, бесслезных рыданиях.

Вот и не стало бывшей робо-певицы. Да, несмотря на все мои усилия, от Варьки ничего не осталось. Но мне почему-то было жалко даже не ее саму, а мучила мысль о том, как я скажу папе, что его возлюбленная погибла. Впрочем, он говорил, что бывают вещи хуже, чем смерть. Но не уточнял, какие.

Если честно, эта Варька никогда не была настоящей подругой. Только и знала, что красоваться. Теперь вдруг вспомнилось, что и на тренировках, и на работе она больше принимала эффектные позы, чем делала дело. А уж как любила позировать перед телекамерами! Смотрите, любуйтесь – смелая спасательница вытащившая с того света очередную группу. Я же в это время возилась со спасенными. Певица с машинным голосом… тоже мне занятие. Она и в эту заваруху-то влезла, чтобы выпендриться. Ведь Варька не была так заинтересована в восстановлении людей, как я. Ну а схватила вирус только из-за собственной глупости, и ни из-за чего больше. Мало ей, видите ли, показалось своей изначальной красоты. И вообще, Варька была бесчувственной дурой, вот и все! О Вобейде и то заботилась я одна, хотя это был вообще-то ее пес. Она даже свое клеймо ему на пузе выжгла раскаленным прутом, и со смехом рассказывала мне, как прикольно он дергался в этот момент. И как это забавно – пес с автографом… Словом, она была буквально соткана из вранья, эта Варька. Вот.

Я пыталась заглушить душевную боль такими мыслями, но внутри все равно что-то свербело. Вот так всегда с ними, с этими артистками, говорил мой папа…

Люди сделали нас слишком похожими на них, и, может быть, допустили большую ошибку. Да, над нами не тяготеет страх за себя, но потеря близких мучает нас не меньше, чем людей.

Боль и не думала проходить, а злость никак не хотела нарастать. Точнее, у боли сменился акцент. Только теперь у меня открылись глаза – с кем я вообще делила хижину? Да, я была совершенно слепа, когда любовалась этой Варькой, думала – вот если бы я была такой красивой, если бы мои волосы вот так переливались на солнце… Я же сама придумала все хорошее в ней – настолько мне хотелось иметь подругу и боевого товарища. А теперь я потеряла подругу дважды – ее не стало физически, и разрушилось все, что я в ней видела. Подумать только, из-за чего она схватила вирус! Более глупой и неоправданной смерти просто не придумаешь!

Не знаю, сколько я просидела на полу, уткнувшись лицом в коленки и обхватив голову руками. Наконец, осиротевший Вобейда ткнулся мне в плечо мохнатой мордой. Странное дело – он и не думал выть по своей хозяйке. Может быть, собаки не привязываются к роботам? Тогда чего же он так льнет ко мне?

Я подняла лицо. В собачьих глазах явственно читалось желание утешить меня. Я как будто прочла мысли Вобейды: "Вставай, Юрка. Хватит киснуть. Былого не воротишь, а вот в будущем мы еще можем многое исправить".

И я медленно поднялась на ноги, опираясь на своего мохнатого друга.

Мы снова направились в "железный" кабинет, где я заклеила новые раны. Соединять оборванные проводки я больше не стала – так меньше чувствительности, хотя все равно резкие движения доставляют сильную боль.

Глава 5

Глава 5

Остров таинственных сокровищ (ха-ха-ха)

Итак, что же дальше? Само собой, мне остался лишь один путь – на Марианские острова. Но как туда добраться? Регулярных рейсов из Москвы туда нет, как, наверное, и из всей Евразии. К тому же, садиться на пассажирский лайнер для меня – чистое самоубийство. Меня тут же опознают и схватят. Что же тогда делать?

Несмотря на то, что вместе с людьми исчезла и армия, мы не стали демонтировать военные самолеты. Они стали использоваться как скоростной транспорт для экстренных случаев. А у меня как раз такой случай!

Я включила один из ближайших компьютеров и вошла в интернет. Покопавшись в поиске минут десять, я нашла тренажер для пилотов и инструкцию по вождению истребителя. Принялась внимательно читать, а потом совершила несколько виртуальных "вылетов". Уже через пару часов я почувствовала, что полностью готова к реальному полету. И подумалось, что иногда все-таки лучше быть роботом. Человек все же не может обучаться настолько быстро.

Теперь для начала, надо как-то замаскироваться. Сперва я не могла ничего придумать. Не клеить же мне усы – да и где их взять? Потом меня осенило. Я вернулась в то самое помещение, где погибла Варька, и стала тщательно осматривать его. Да, так и есть – шевелюра моей подруги осталась нетронутой, и теперь валялась за одними из системных блоков. Ее волосы всегда были гораздо длиннее моих, да и оттенок совсем другой. Так что, их вполне можно использовать в качестве парика.

– Просит, родная, – прошептала я искренне – все-таки, чувства к ней не проходили – и натянула скальп подруги себе на макушку. Закрепила его самую малость, брызнув на кончики ушей по капле клея. Отдирать потом придется с собственным "мясом", но что поделаешь. Вот так. Сзади волосы падают на плечи, по бокам – полностью закрывают уши, спереди – челка до самых глаз. Покопавшись в столах и шкафах, я нашла забытые кем-то из мастеров темные очки и цельный тренировочный костюм, как раз вместо моего изорванного. Ну вот, теперь меня с первого взгляда не узнать.

Я выглянула в окно, чтобы узнать название улицы, затем отыскала его в интернете. Оказывается, не так уж далеко от центра я и забралась, наверное, слишком сильно петляла.

Уже совсем скоро мы с Вобейдой снова оказались на улице Маши Порываеваой, нырнули под Каланчевский мост, миновали Ленинградский вокзал и, наконец-то вот он – родной Ярославский.

За время пути никто не обратил на нас внимания. То ли мой кошмарный парик-скальп и впрямь действовал, то ли все просто спешили по делам, думая об одной лишь работе. На вокзале особо светиться не пришлось – ведь теперь больше не было ни билетов, ни турникетных залов, испоганивших московские вокзалы и близлежащие станции в начале двадцать первого века. Увидев в расписании мониниский поезд, я тут же рванула к нему со всех ног. В этом не было ничего подозрительного – ведь он отправлялся всего через пару минут.

Мы с Вобейдой примостились на моем любимом месте – у самых дверей. К этому меня приучил папа – на таком месте хоть на одного чужака да меньше. Электричка тронулась, и я невольно залюбовалась станциями, недавно обновленными в стиле ретро, под двадцатый век. До чего же здорово смотрелись платформы, покрытые специально состаренным и слегка горбатившимся асфальтом, низкие бетонные ограждения, окрашенные масляной краской, каменные лесенки, слегка выщербленные с тончайшим вкусом, белые деревянные буквы названий, набитые на черные полосы… Словом, все то, что создает аромат дальних странствий прямо у самого порога столицы. На всех подмосковных станциях и следа не осталось от бездушного металла и пластика двадцать первого века. Да и электрички стали ходить старинные с виду, зеленые, кругломордые и красноносые, рижского завода. Красота! Вот папа-то обрадуется, когда вернется!

Будто старых друзей я провожала взглядом знакомые до боли станции, а на своей единственной и неповторимой даже всплакнула бы, наверное, если бы у меня была эта функция. Вот промелькнули и окраинные станции нашего города, вот и еще одна родная, где обитали когда-то дедушки-бабушки, не дожившие до счастливых дней заморозки – тут, наверное, снова всплакнулось бы. А дальше начинался темный лес, в самом буквальном смысле. Очередной город закончился, и потянулись станции, о которых у меня остались лишь смутные, и, наверное уже даже мифологизировавшиеся воспоминания о самых ранних годах. О том, как мы с папой и дядьями ездили собирать грибы. Из собственно, грибов запомнились колоссальные дождевики размером с папину голову, а так же какие-то странные желтые "баранчики", напоминавшие кораллы. А помимо красот природы засели в сознание треугольные деревянные щиты с красной разметкой, указывавшие путь взлетавшим неподалеку самолетом. Они-то и вели к моей нынешней цели – Чкаловскому аэродрому. Этот древний аэродром много чем себя прославил – отсюда стартовал за океан и, собственно, сам великий Чкалов, и трагически-загадочный Леваневский, и вот теперь должна стартовать Юрка Ажуолайте, спасительница мира в трениках. Аж самой смешно.

Сойдя на станции Чкаловской, я, не таясь, направилась прямо к аэродрому. Перемахнуть ограждение, пожалуй, вряд ли удастся, поэтому я направилась прямо к проходной. Конечно, прежней военной охраны тут не оказалось. В будке у входа лишь маячил доспелый старикан, явно созданный еще до появления всех известных мне моделей. У него даже не было псевдо-человеческой кожи, лицо оказалось сделанным из тусклой жести.

– Имя? – в буквальном смысле проскрипел он.

– Пилот Мельникайте, Первая Московская лаборатория, – выдала я первое, что пришло в голову. – Приказ – срочно доставить биологический материал для научной базы на Марианских островах.

– Проходите, – проскрипел вахтер. – Ваш самолет уже заправлен. Только что-то вы долго собирались. Нам звонили по поводу вас еще три дня назад.

"Ничего себе! – присвистнула я мысленно. – Значит на острова собирался сам профессор Хэкигёку, или доктор Тибо. Ну что же, я на верном пути!"

Мы с Вобейдой спокойно направились в том направлении, куда указал вахтер. Его совсем не удивило то, что на мне обычные треники – ведь нам не нужны специальные пилотские костюмы и шлемы. Тут мне пришло в голову, что зря я назвалась литовской фамилией – по ней меня могут вычислить. Но что поделать – имя Марите всегда вертится у меня на языке.

Я спокойно забралась в кабину так, будто делала это много лет, втянула за собой Вобейду, задраила фонарь. Поскольку теперь военными аэродромами пользовались редко, то не нужен был и руководитель полетов. Я стартовала без всяких осложнений и тут же взяла курс на восток, по тому самому маршруту, то проложил когда-то Чкалов.

Описывать свой полет не буду. Хотя я впервые в жизни оказалась в воздухе, ничего особо интересного там не нашлось. К тому же, единственному пилоту не до заоблачных красот. Да и мысли обо всем случившемся за последнее время не давали мне покоя.

И вот теперь, мчась быстрее звука над Тихим океаном, я невольно подумала о том, что самые дальние страны находятся совсем рядом, под боком. Отдаленные станции родной ветки, вроде той же Чкаловской, куда романтичнее, куда таинственнее и загадочнее, чем все эти заморские края, все эти острова и океаны. Скоростной транспорт сделал земной шар тесным и скучным, и лишь старая добрая электричка реально может отвезти тебя на настоящий край света – туда, где кончается ее маршрут по расписанию, куда-нибудь во Фрязево или совсем загадочное Балакирево, куда даже в людскую эпоху электрички ходили два-три раза в сутки.

Потом, к середине пути меня одолели тяжкие сомнения. Лишь теперь я полностью осознала, что совершенно не подготовлена к сыскной работе. Сила и ловкость – это одно, а расследование преступлений – совсем другое. Даже детективных романов я прочла за свою жизнь совсем мало. Кроме классических произведений о Шерлоке Холмсе, которые по своему стилю скорее похожи на ужастики, я читала заодно лишь то, что печаталось в тех же старых журналах, где и фантастика. Правда, в нашей квартире был целый шкаф с детективами, которые собирала бабушка. Но у нас с папой руки до него никак не доходили.

Потом вспомнился один из разговоров с папой, возникший из-за его любимой фразы.

– Понимаешь, дочка, вот ведь какой в жизни парадокс, – сказал он. – Смерть плохого человека все воспримут с равнодушием, если не с радостью. А смерть хорошего или просто нейтрального человека у кого-нибудь, да вызовет слезы. А раз смерть пока что неизбежна, то получается, что лучше быть плохим, чем хорошим. Сообрази-ка, есть ли выход из данной ситуации?

– Смерть устранить невозможно… – начала я повторять условия задачи. – Быть плохим лучше, чем хорошим… Но быть плохим нельзя… Значит надо… надо сделать так, чтобы некому было плакать!

– Вот видишь, дочка, – улыбнулся папа. – Именно так я и рассудил, когда заказывал тебя.

Ох, папа, папа! Знал бы ты, как рыдают без слез. Это действительно очень болезненное ощущение. Вообще, когда все это закончится, поговорю с ним, может быть, он согласится отключить мне внешние сенсоры. Ведь мне уже точно не придется драться с повзрослевшими теперь соседскими мальчишками. Да и сама я внутренне уже совсем не маленькая девочка, не смогу больше вдохновлять папу детскими войнами и подвигами. Больше не повторятся те моменты, когда я возвращалась домой вся в умилительно-детских синяках и царапинах, а папа, обрабатывая их, приговаривал: "У киски боли, у собачки боли, у Юрки заживи!" В моей взрослой жизни боль оказалась слишком серьезной.

Я уже давно пересекла евразийский континент, пронеслась над Японией и свернула к югу. Впереди, наконец-то показалась россыпь Марианских островов. Я сразу же узнала среди них Гуам, напоминавший изогнувшуюся рыбину, обратившую круглую сомовую голову к югу и оттопырившую короткий грудной плавник на запад.

Я сбавила скорость и уже собиралась заходить на посадку, как вдруг что-то сильно ударило по хвосту. Самолет сильно тряхнуло, раздался взрыв!

Действуя совершенно автоматически, я нажала кнопку катапультирования и при этом успела подхватить Вобейду и усадить себе на колени. Человеку это вряд ли было бы под силу.

Уже через считанные доли секунды я увидела, как над головой расцвел купол парашюта, почувствовала, как резко натянулись стропы. Остатки истребителя ярким снопом сыпались в океан.

Пока мы качались на стропах, я лихорадочно раздумывала, что же произошло. Судя по характеру взрыва, это не было случайное столкновение с другим самолетом и, тем более, с птицей. Вероятность, что в меня попал метеорит, исчезающе мала. Значит, остается только одно – меня намеренно подстрелили, а это можно сделать только ракетой. Но ведь, насколько я знаю, на Земле больше не осталось боевых ракет… Получается, что их все-таки припрятали те, кто убил профессора? Но как же они выследили меня? Откуда узнали, что мне известно про Марианские острова – ведь они не знали точно, что в лаборатории что-то осталось. Ах, нет, конечно же, они поджидали вовсе не меня. Им было известно, что лаборатория заказала рейс в эти края, вот и поджидали, видимо, доктора Тибо. Кстати, где он сейчас? Судя по тому, что самолет дождался, пока я его угоню, доктор по-прежнему остается в Москве и, возможно, уже работает над найденной мною тетрадью. Так что, возможно, я спасла ему жизнь.

Спокойная поверхность океана была уже совсем близко. Я спихнула Вобейду с колен и расстегнув ремни, приковывавшие меня к креслу, так же соскользнула вниз.

Я надеялась уплыть подальше до того, как парашют накроет нас, но тяжелое кресло тянуло его на дно слишком быстро. Еще миг – и мы с Вобейдой оказались в шелковой ловушке. Купол плотно обхватил нас со всех сторон, а массивный груз тянул в самую пучину.

За себя-то я совсем не испугалась – выберусь рано или поздно, хоть с самого дна. А вот Вобейда – он ведь живой, он захлебнется через несколько секунд! Я принялась лихорадочно работать руками и ногами, но купол был слишком велик, чтобы его сбросить. Помнится, была когда-то такая казнь, когда человека сбрасывали в мешке в холодную воду. Да, стоило ради этого катапультироваться… Вобейда отчаянно бился, чувствуя близкий конец, и только мешал мне действовать.

Я с трудом нащупала за поясом шпагу и потянула было ее вверх, но плотная ткань не пускала. Тогда я попробовала действовать клинком, прямо не вынимая его из-за пояса. Лезвие уперлось в прочную ткань, но та никак не хотела поддаваться. Я надавила изо всех сил, другой раз, третий… Наконец, закаленная сталь все же победила – клинок вошел в ткань на всю свободную длину. Я тут же сделала резкое движение вверх, прорезав купол примерно на метр. Этого было достаточно, чтобы вытолкнуть Вобейду наружу. Затем я сама раздвинула края отверстия руками и рванула изо всех сил. Вот так, теперь можно выбраться и мне.

Едва только я оказалась снаружи, как изрезанный купол остался далеко внизу, увлекаемый ко дну тяжестью кресла. Под водой я видела так же хорошо, как и на суще, мне вовсе не требовалась маска. А мой высокопрочный металлический скелет вовсе не утяжеляет мое тело – вешу я столько же, сколько обычная девчонка моего возраста. Так что, всплыть на поверхность для меня не составляло труда. Так что, следовало думать, прежде всего, о своем друге.

Я подхватила Вобейду за ошейник левой рукой, которая просто оказалась к нему ближе, и ее снова пронзило резкой болью. Но я не разжала пальцев и, толкнувшись ногами, одновременно сделала мощный гребок правой рукой. Вобейда, до этого, кажется, уже полузадохнувшийся, внезапно ожил и начал сучить лапами. Я толкнулась еще и еще раз. Левая рука по-прежнему болела нещадно, но я сжала зубы и просто заставила себя забыть о боли. Синяя глубина все никак не хотела отпускать. Само собой, мои движения куда сильнее, чем у живых существ. Мы неслись к поверхности с непривычной для здешних обитателей скоростью. Всевозможные рыбы и моллюски испуганно шарахались в стороны, видимо, крутя плавниками и щупальцами у виска.

Наконец, моя голова с шумом вынырнула на поверхность. Я тут же рванула левую руку вверх, поскорее вытаскивая своего друга на воздух. Руку прострелило еще отчаяннее, но это было уже не важно – главное, что Вобейда заворчал, зафыркал и стал мотать головой во все стороны, поднимая фонтан брызг.

Мои ребра опять учащенно вздымались, хотя мне, конечно, не требовалось отдышаться. Теперь можно было расслабиться и обратить внимание на никак не стихавшую боль в руке. Пожалуй, надо будет даже не поговорить с папой, а сделать доклад в ООН о нецелесообразности болевых ощущений у роботов. Я, конечно, сильная и выносливая, но зачем же расходовать столько энергии даром?

Я почувствовала, что силы меня покидают. Что-то слишком часто я стала разряжаться. Хорошо хоть, сейчас здесь стоял полдень. Я плавно загребла ногами и, раскинув руки, улеглась на волнах, подставив широко распахнутые глаза здешнему жаркому солнцу. Вобейда притих и висел неподалеку.

Лениво покачиваясь на легких волнах, я принялась размышлять, что же предпринять дальше. Интересно, куда нас отбросило взрывом? На горизонте виднелась какая-то суша. Судя по тому, что она казалась не очень длинной, это была северная оконечность Гуама, то есть, хвостовой плавник. Вероятно, придется двинуться вплавь в том направлении. А что дальше? Обитаем ли этот край? Или там сплошные джунгли, а жизнь и наука сосредоточены только в столице – Хагатне. Но она расположена в самой середине западного побережья, а значит, до нее еще топать и топать.

Внезапно, мое внимание привлек отдаленный плеск весел. Я поспешно перевернулась и приняла в воде стоячее положение.

Моим глазам предстало совершенно невероятное судно. Это были сразу две пироги, соединенных между собою полосками дерева. В каждой из них сидело по пять гребцов. А поднимавшийся ближе к носу тугой треугольный парус задирал рога кверху, будто один из моих любимых литовских чертей! Вот это да – туземный катамаран! Ловко же здешние роботы соблюдают традиции! И в самом деле, экипаж судна состоял из очень смуглых, прямо-таки коричневых гребцов. Весь их наряд составляли только набедренные повязки из листьев, а шею украшали длинные вязанки мелких ракушек.

Сообразив, что это явно местные жители, которые вряд ли замешаны в каком-то заговоре, я двинулась им навстречу.

Не слишком торопясь, чтобы не вызвать у них подозрения, я приблизилась к правой пироге. Гребцы не проявляли враждебности, лишь удивленно переговаривались между собою. Я положила руки на борт и подтянулась – левую, как всегда пронзила острая боль. Закинув ногу на борт, я тут же полностью вылезла из воды и втянула Вобейду за ошейник. Туземцы невольно попятились, как будто даже испытывая страх. И это при том, что у них были при себе луки и гарпуны. Странновато для роботов. Мы никогда не боимся друг друга.

– Агой! – поприветствовала я их на общепринятом чешском. – Отвезите нас в город! У нас срочное научное дело!

В ответ раздалось лишь несколько недоуменных фраз, в которых я ничего не поняла.

– Послушайте! – воскликнула я, начиная терять терпение. – Я из Первой Московской лаборатории, в связи с убийством профессора Хэкигёку! Мне нужно срочно отыскать оставленные им материалы!

В ответ на это снова раздалось странное бормотание. Потом навстречу мне вышел юноша, по виду старше меня всего на несколько лет. Приблизившись ко мне, он, неожиданно бухнулся на колени и принялся кланяться. Товарищи последовали его примеру. Ничего себе!

Я наклонилась к парню, приподняла его за плечи и поставила на ноги. Он смотрел на меня с изумлением и испугом.

– Послушай, сейчас не до традиций и спектаклей. Срочно отвезите нас к ученым! – выпалила я и невольно слегка встряхнула его.

От этого он задрожал и снова выдал какую-то невнятную фразу.

– Jak? – догадалась я наконец. – Ne mluviš český?(*)

(*) Как? Ты не говоришь по-чешски? (чеш.)

Он не ответил ничего внятного даже на это. Но такого не может быть! Чешский язык вкладывается всем роботам по умолчанию, как рабочий. Без него не пишется ни одна программа или команда. Так неужели… передо мною люди? Последние люди, каким-то образом не попавшие в Антарктиду?

Впрочем, хотя они говорили на каком-то незнакомом мне языке, я смогла разобрать в их речи что-то испанское. Ага, видимо, это чаморро – язык коренных жителей Марианских островов. В семнадцатом веке испанцы истребили их на девяносто семь процентов, захватили острова почти до конца девятнадцатого века и на память оставили множество своих слов.

– Сеньорита рубио дель сьело! Сеньорита рубио дель сьело! – кричали они, разглядывая меня. Понятно, "светловолосая с неба". Значит, туземцы видели, как я падала в океан, и выслали катамаран специально на поиски. Видимо, они никогда прежде не видели живых блондинок. Если и встречали европейцев, то только испанцев, а среди них вряд ли найдутся блондины. А если учесть, что Вобейда тоже белой масти, то можно представить, какое впечатление мы произвели на них. Вероятно, они никогда не видели столько полностью белых существ.

Я попробовала заговорить с ними по-испански.

– Отвезите нас к вашему вождю, – потребовала я, как можно более властным тоном, раз уж они принимают меня за небесное создание.

Это возымело эффект – гребцы сразу же взялись за весла, а юноша, кланявшийся мне, принялся управлять парусом. Уже совсем скоро перед нами возникла зеленая громада острова.

Туземцы высыпали на берег первыми, продолжая кричать "Сеньорита рубио дель сьело!" Из видневшихся неподалеку хижин показались их соплеменники – женщины, дети, старики. Мы с Вобейдой не заставили себя звать, и, тоже спрыгнув на берег, приблизились к толпе.

Снова зазвучала непонятная мне речь с отдельными проблесками знакомых слов. Наконец, из самой большой хижины показался старик, одетый в такую же повязку из листьев, как и у всех остальных. Однако голову его украшало не что иное, как шлем военного летчика. Судя по цвету кожи, это не был заплутавший европеец, значит, шлем, найденный где-то в джунглях, говорил о высоком статусе его обладателя. И действительно, парень, который кланялся мне в пироге, теперь снова обернулся ко мне и, указывая на него, громко выкрикнул туземное слово, явно обозначавшее титул вождя.