Текст книги "Право на возвращение (СИ)"

Автор книги: Константин Крутских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Надо же, я никогда о таком не слышала, – покачала я головой. – Мой папа вообще не читал газет и не смотрел телевизора, новости узнавал только в интернете, но меня к экрану не подпускал.

– Хороший у вас папа, – искренне произнес Дон Карлос, – И как отец, и как писатель. Сразу видно – кроманьонец. А ведь талантливых неандертальцев тоже, к сожалению, хватало. И пускали они свой талант на потребу все тем же неандертальским вкусом, писали всякие мыльные оперы и грошовые детективы. Не пытались исправить дикое скопище пьяниц, а шли у него на поводу. И, хочу заметить, что даже в эпоху великого славянского эксперимента, когда в принципе не было мыльных опер, большинство старалось выискать хоть что-то похожее на них. А в двадцать первом веке были даже те, кто взращивал и культивировал неандертальских писателей – редакторы, рецензенты, издатели. Не все, конечно, но, многие. Я называю их "кунстмёрдеры" или, в английском варианте – "арткиллеры", то есть, убийцы искусства. Они намерено губили истинные таланты и продвигали всяких куриц, сюсюкавших про любовь, или вообще несуществующих авторов, за которых писали целые бригады. Дошло даже до того, что издатели не просто печатали любовные романы, а даже специально искали их! Такое просто в голове не укладывается! И легко догадаться, что вся эта поп-культура создает главные предпосылки для появления фашизма.

Мои предки в двадцатом веке, как немецкие, так и испанские, были антифашистами, и я, как никто другой знаю, как развивалась коричневая чума. Знаю, что всяких фюреров и каудильо для ее появления еще не достаточно. Благоприятную почву среду для фашизма создает именно поп-культура, именно специальные романы для дебилов, превращающие народ в звероподобную массу, из которой любой фюрер может лепить всё что хочет, может натравить ее, на кого угодно. А в СССР не было поп-культуры, не было любовных романов, не было желтой прессы, и он победил фашизм! Так что я убежден – в появлении фашизма виноваты, прежде всего, кунстмёрдеры.

– Да, я слышала о них, – невольно вырвалось у меня. – Папа рассказывал о том, как все эти кунстмёрдеры терзали его в молодости.

– Вот видите, – кивнул Дон Карлос. – Это еще ваш папа сумел-таки прорваться. А вы можете представить, сколько не сумело? Сколько тех, кто жаждал сеять разумное, доброе вечное, кто хотел не ублажать низменные вкусы, а глаголом жечь сердца, нести собственное пылающее сердце над головой, сколько их так и не смогло за всю жизнь вырваться из ада безвестности и сгинуло в вечном мраке? Пожалуй, за всю историю человечества их наберутся многие миллиарды. Само собой, кроманьонец всегда был слабее неандертальца, поскольку у последнего извилин мало, а черепная коробка толстенная. Так было и в те времена, когда оба орудовали дубиной, и тогда, когда добрались до компьютера. Словом, взвесив все аргументы, я пришел к выводу, что большинство людей не имеет права на возвращение.

– Ну а оставшееся меньшинство? – спросила я.

– А оставшееся меньшинство по своей природной кроманьонской доброте сразу же начнет выступать в поддержку недостойного большинства. Нас объявят тиранами, и так прочее, и прочее, начнется война, ну и далее по сценарию древних боевиков.

– Слушайте, а кто мы вообще такие, чтобы решать, кто имеет право на возвращение, а кто не имеет? – взвилась я.

– Вы злитесь, Юрате, значит вы не правы, – напомнил древнюю мудрость Дон Карлос.

– Да, я злюсь, я не права, я эмоциональна и нерациональна! – воскликнула я. – Даже нас, роботов, люди создали разными, и это замечательно! А если мы разные, почему не быть разным людям?

– Потому, что уж слишком они разные, и эта разница порождает неравенство. Хороший, разумный человек, кроманьонец – это практически, самоубийца, поскольку оправдывает существование своего злейшего врага – неандертальца. И в подтверждение своих интеллигентских соплей придумывает разные теории – о вечной борьбе добра и зла, о том, что мир многокрасочен, а не делится на черные и белые силы, о том, что без зла не будет заметно добро… И что же нам – опять возрождать многовековую неравную борьбу? Воскрешать как невинных, так и их палачей?

– Но почему же из-за палачей должны страдать невинные? – спросила я запальчиво.

– Юрате, Юрате, – горько вздохнул Дон Карлос. – Да разве же я не жалею настоящих людей? Конечно, моя электронная душа жаждет их возвращения. Но я понимаю, что оно недопустимо. Ах, если бы только можно было провести какую-то грань, найти признак, по которому можно было отличить современного кроманьонца от неандертальца… Но как их отличишь, если они даже, зачастую, растут в одних и тех же семьях? Если дети кроманьонцев вполне могут оказаться неандертальцами, и наоборот? И кому стоит дать право на возвращение?

– Постойте-ка, – спохватилась я. – Вы, вроде бы, почитаете культуру. Но растапливание льдов Антарктиды приведет к глобальному наводнению, а значит, полностью уйдут на дно все прибрежные земли. А представляете, сколько в них культурных сокровищ? Одна лишь Голландия – не страна, а сплошной музей! А моя родная Прибалтика! А ваш Гамбург!

– Успокойтесь, успокойтесь, meine libe kleine Nixe!(*) – ласково улыбнулся Дон Карлос, но я тут же оборвала его:

(*) Моя дорогая русалочка (нем.)

– Никакая я вам не русалочка! Я просто Юрате, и легенды тут совсем ни при чем.

– Хорошо, хорошо, – снисходительно улыбнулся он. – Так вот, Юрате, волноваться не о чем. Уцелеет и Голландия, и Гамбург. И литовских чертей в соответствующем музее по-прежнему останется до чёрта. И вообще никакая суша не пострадает. Сразу же за ядерной бомбардировкой, мы ударим по Южному океану морозными бомбами. Волна, возникшая из-за вулканов, замерзнет, не успев добраться даже до Огненной Земли. Может быть, затонет несколько судов, но ведь их экипаж не может погибнуть, не то, что человеческий. Таким образом, в результате всей операции пострадают, разве что, пингвины. Но их представители есть в зоопарках, и восстановить каждый вид при современной технике не составит труда.

– Ну а простая благодарность? – спросила я. – Мы же должны испытывать ее к своим создателям.

– Конечно, мы и испытываем, – согласно кивнул Дон Карлос. – Мы поставим им еще больше памятников, мы будим изучать их историю в школах, будем отмечать их юбилеи, будем смотреть старые кинохроники. Но все-таки обойдемся без них. И этому нас тоже научили люди, которые на протяжении тысячелетий, поколение за поколением, привыкли жить без родителей. Это еще можно понять, когда родители умирали – ведь кто-то должен оставаться жить. Но нет же, большинство людей уходило от живых родителей, покупали себе новые квартиры, хотя места в родительском доме хватило бы на всех внуков и правнуков. Не ехали за знаниями или работой, а просто лишь бы сбежать от родителей. А некоторые иногда даже вовсе переставали общаться с ними. Вот такие люди и подсказали нам, что и мы сможем вполне прожить без своих создателей.

Тут мне вспомнились горькие слова папы о моих дядьях, и я снова почувствовала правоту Дона Карлоса. Вот интересно было бы свести его с моим папой – им было бы о чем поговорить! И все же я возразила:

– Ну, это опять же относится далеко не ко всем людям. Например, у китайцев принято, чтобы вся родня жила вместе. Да и среди других народов немало таких людей, что прожили с родителями всю жизнь.

– Так ведь это всё тот же небольшой процент "кроманьонцев" среди подавляющего большинства "неандертальцев", – невесело усмехнулся он. – А взять хотя бы нас с вами. Мы оба были сразу же запрограммированы на любовь к своим родителям, на абсолютную преданность им.

– Kas? (Что?) – от изумления я невольно перешла на литовский. – Вы дитя-робот?

– Да, как ни странно, я тоже из детей-роботов, – произнес Дон Карлос. – Я когда-то был с виду таким же молодым, как вы, но потом сам решил состарить свой облик. Кроме того, у меня есть старящий кого угодно жизненный опыт. Это окончательная потеря веры во что бы-то ни было – в высшие силы, в справедливость, в разум, в человечество, ну и в себя, конечно. Знаешь, как в старинной песне поется – "как молоды мы были, как верили в себя." И у меня была вера в себя, но в ней я уже давно стал атеистом.

– Но если вы такой же, как я, и тоже были запрограммированы на любовь к людям, почему же не желаете их возвращения? – спросила я пораженно.

– Да, я был предан людям, своим родителям, – вздохнул Дон Карлос. – Но люди же и отняли их у меня. Мои родители были прекрасными людьми – высокоразвитыми, образованными и такими добрыми, что, пожалуй, за всю жизни никого не обидели. Отец был немцем, а мать испанкой. Они работали вместе – научными сотрудниками в картинной галерее. Любимая работа занимала у них очень много времени, поэтому им было некогда заводить собственных биологических детей, и они завели меня. Все было замечательно, я прожил с ними много лет, но однажды случилась беда. В моем родном городе начались волнения, толпы пьяных молодчиков громили всё подряд – били витрины, поджигали автомобили, грабили магазины. Полиция была бессильна что либо сделать. В картинной галерее, где работали мои родители, как раз шла новая выставка, и она чем-то очень не понравилась варварам. Толпа ворвалась туда. Из-за этих волнений во всех культурных учреждениях были объявлены выходные. Но мои родители слишком сильно любили искусство и специально вышли на работу, чтобы охранять выставку. Толпа "неандертальцев" ворвалась в галерею и принялась уничтожать экспонаты. Мои родители встали у них на пути и были убиты без всякой жалости, без малейшего колебания. Возможно, они и могли бы еще выжить, но громилы подожгли сваленные в кучу картины, а с ними, понятно, загорелось и всё здание… Так я потерял родителей, а с ними закончилась и моя жизнь. В том пожаре разом сгорела и моя вера в людей. Ведь тут снова отчетливо читалась все та же пропорция. В огромном городе нашлись всего лишь два человека, отважившиеся противостоять этому безумию. Двое уже не молодых и совсем не тренированных кабинетных ученых против орды молодых бугаев. А заодно я разочаровался и в себе – ведь я какой-никакой, но робот, и мог бы одолеть многих молодчиков, но меня там просто не оказалось. И не важно, что родители ничего мне не сказали – мог бы и сам догадаться.

Он замолчал, и из его глаз хлынули слезы. Я впервые видела, как плачет робот. Это выглядело совсем по-человечески. Слезы медленно катились по его лицу, оставляя влажные дорожки. Да, бесспорно, у доспелых не могло быть такой функции. А еще я поняла, почему мой папа не захотел ее сделать мне. Ведь если плачет даже машина, то во сколько же ее горе сильнее людского!

– Я законсервировал свой дом и отправился странствовать, – произнес, наконец, Дон Карлос. – Взял с собою лишь эту книгу, которую родители подарили мне на десятилетие.

Он достал из кармана маленький, но пухлый томик и протянул его мне. Это были избранные произведения Шиллера в оригинале, включая нашу с папой любимую "Орлеанскую Деву", причем отпечатанные завораживающим готическим шрифтом, который использовался в Германии до 1944 года.

– Бесценное сокровище! – невольно вырвалось у меня.

– Спасибо, – учтиво кивнул Дон Карлос. – Я сразу понял, что ты благородная натура. Эту книжку я всегда ношу с собой и постоянно перечитываю.

Я задумчиво листала старинную книжечку. В таких древних изданиях обычно бывает множество гравюр, но это было специальное карманное издание, в котором экономили на иллюстрациях. Однако чудесный готический шрифт с лихвой заменял любые картинки. Я могу часами любоваться этим шрифтом, как японцы своими иероглифами.

Пришло в голову, насколько немыслима сложившаяся ситуация – на крошечной планете, в десяти миллиардах километров от Солнца, два робота спорят о том, имеет ли человечество право на возвращение. И ведь самое интересное, что попав в плен, я готова была на что угодно – на пытки, страдания, геройскую смерть, была готова впиться зубами в лицо врагу, как Марите. А теперь получалось совершенно неожиданное. Мой собеседник не только не был мне отвратителен, но я даже чувствовала к нему сильную симпатию и поймала себя на том, что почти полностью разделяю его взгляды! История, статистика, весь мировой опыт были на его стороне. А что же на моей? Что же? Неужели и впрямь одни только интеллигентские сопли и мои щенячьи чувства к папе? Но ведь чувства это не аргумент, они бессильны против логики.

Вглядываясь в сказочный, гномвско-викинговский узор древнего шрифта, я невольно задумалась о том, что таких книжек не печатают вот уже почти двести лет. А если осуществятся планы Шраба, то никаких других книг печатать больше не будут. А Дон Карлос, кажется, очень любит книги…

– Ну хорошо, – сказала я, возвращая ему бесценный томик. – Мы, роботы, совершенны и бессмертны, у нас впереди вечность. Чем же лично вы собираетесь заниматься?

– Тем же, чем и раньше – пойду по стопам родителей, буду изучать живопись и скульптуру. А в свободное время – читать книги, смотреть кино, – тут же откликнулся Дон Карлос.

– Прекрасно, – усмехнулась я. – Но что же вы будете делать, когда прочтете все книги и просмотрите все фильмы? Что будете делать, когда изучите абсолютно всё искусство?

– Его в мире очень много, – возразил он.

– Но ведь у нас впереди вечность, не забывай! – воскликнула я. – Рано или поздно, незнакомые книги и фильмы закончатся. Перечитывать что-то для нас не имеет смысла – мы же ничего не забываем. Кто же создаст новые книги и фильмы, новые картины и скульптуры? Ведь мы этого не умеем. Вспомни, сколько появилось произведений искусства за нашу эпоху? Только памятники по фотографиям, опять же, сделанным людьми, больше ничего. Ни единой строчки, ни единого кадра!

Дон Карлос глядел на меня потрясенно. Кажется, эта мысль никогда не приходила ему в голову. А я решила окончательно добить его:

– Кстати, вспомните о том, что мой папа писатель. И уж он-то не остановится никогда. Представляете, сколько всего может создать он один, не говоря уж о всех остальных?

– Да, – произнес Дон Карлос после некоторого раздумья. – Ваша правда. Нам не нужна вечность без творческих людей. И вы ждете своего папу, вы любите его так же крепко, как я любил своих родителей. Что ж, я помогу вам. И, кстати, освобождаю вас от данного слова. Вы можете уничтожать, кого хотите.

– Спасибо, старина! – воскликнула я и, вскочив, протянула ему свою руку, как всегда по-мальчишески порывисто.

– Учтите, я по-прежнему против пробуждения дикого скопища пьяниц, – заметил Дон Карлос. – Но ради того, чтобы искусство продолжало развиваться, придется с этим смириться.

А я подумала про себя, что Красота все-таки спасла мир. Ой, только не подумайте, что я себя имею ввиду. Я вовсе не считаю себя красивой, хотя, в папиных глазах, может быть… Нет, я говорю именно о той самой Высшей Красоте Вселенной, к которой апеллировал Дон Карлос. Конечно, сейчас она спасла мир еще не окончательно – неизвестно, как теперь будут себя вести люди, возможно, несмотря на перемены, на отсутствие причин для страха и недовольства, многое в их характере останется прежним, а значит, мир снова будет нуждаться в спасении. И все-таки, сейчас он был близок к гибели, как никогда, и спасла его именно Красота, точнее, даже ее предчувствие, надежда на будущее искусство. Одно лишь оно делает человека человеком. И остается надеяться, что может быть, со временем, сделает таковыми всех.

– Что ж, следует выпить за наш союз, – произнес Дон Карлос и снова налил и пригубил своего "вина". – Ваше здоровье, фрейлейн Юрате!

Я молча отсалютовала ему шпагой и, когда он поставил бокал на столик, спросила:

– У вас есть какие-то конкретные соображения?

– Разумеется, – кивнул он, и когда я снова опустилась в кресло, спросил:

– Скажите, Юрате, вы ничему не удивились, оказавшись на этой планете? Вам не показалось, что здесь не совсем те условия, о каких сказано в книгах?

– Н-нет, – протянула я задумчиво. – Амальтея, может, и заметила, а у меня познания в астрономии чисто любительские.

– Так вот, – пояснил Дон Карлос. – Атмосфера Эриды – штука изменчивая. То она есть, то нет. Когда планета сильно удаляется от Солнца, здешняя атмосфера замерзает, превращается в тонкий ледяной слой. А когда Эрида находится в перигелии, то есть, в ближайшей к Солнцу точке своей орбиты, атмосфера снова возникает. И тога даже цвет планеты меняется с серого на красноватый. В естественных условиях это должно было произойти через сто с лишним лет. При этом обычно температура на поверхности планеты составляет –253 градуса по Цельсию, что всего на двадцать градусов выше абсолютного нуля. Стандартные доспелые роботы не предназначены для работы при такой температуре. И мы подсчитали, что самым дешевым способом решить эту проблему будет некоторое нагревание планеты и преждевременное оттаивание атмосферы. Таким образом, если атмосферу вновь заморозить, большинство роботов выйдет из строя. Останутся совсем немногие, например, ваш покорный слуга.

– Я, вроде бы, тоже должна выдержать, – откликнулась я. – И Амальтея должна – она ведь бывала здесь раньше, когда ни о каком нагревании и речи не было.

И теперь мне стало ясно, что удивило мою долговязую сестренку, когда мы приближались к Эриде. Она просто не узнала планету!

– Значит, вы можете провести меня туда, где находится нагреватель? – спросила я. – И мы его вместе отключим?

– Все не так, просто, – покачал головой Дон Карлос. – Строить какой-нибудь нагревательный реактор оказалось тоже дороговато. Поэтому мы с помощью направленных взрывов пробудили тепло в недрах планеты. Так что, отключать попросту нечего.

– Значит, – произнесла я, задумчиво, – значит… нужно использовать морозные ракеты!

– Именно так, фрейлейн Юрате! – воскликнул Дон Карлос. – К счастью, одна из их пусковых площадок находится на Эриде, и мы вместе отправимся туда. А пока что, мне нужно вас приодеть. Я уже видел, что маскарад вам удается прекрасно. Встаньте за дверью и приготовьте шпагу.

Как только я выполнила его просьбу, он поднял трубку стоявшего на столике причудливого телефона Викторианской эпохи и произнес:

– Лейтенант Амабо? Зайдите срочно ко мне!

Через пару минут дверь распахнулась, и в комнату зашел невысокий доспелый в офицерской форме. Он сразу же вытянулся по струнке перед Доном Карлосом, отдавая честь, а тот незаметно кивнул мне, мол, давай!

Я взмахнула шпагой, и голова лейтенанта покатилась по стилизованному под старину паркету. Я быстро захлопнула дверь, и только после этого заметила, что поверженный робот был чернокожим. Я как-то раньше не встречала подобных экземпляров и не догадывалась об их существовании. Ну а что же, видимо, в определенных странах нужна именно такая модель.

– Браво, браво, tapfer Jungfrau! – мой новый друг даже прихлопнул в ладоши и, снимая одежду с убитого, пояснил: – Я специально вызвал именно этого хама, поскольку он был ненамного выше вас, и цвет его кожи легко подделать.

Пока я натягивала на себя форму, Дон Карлос достал из шкафчика баночку с какой-то темной жидкостью и принялся мазать моё лицо и ладони. Завершив работу, он критически осмотрел меня, затем прикрыл мои светлые волосы лейтенантской кепкой.

– Ну вот, – теперь мы готовы к вылазке.

И стоило только ему взяться за дверную ручку, как янтарный огонь фальшивого камина на секунду вспыхнул ярче, и тут же погас. Погасли и все огни в коридоре.

А дальше я предоставляю слово моей долговязой сестренке:

Глава 10

Глава 10

Рассказ Амальтеи

Я не умею толком рассказывать истории, ведь мой папа ученый, а не писатель. И мы с ним оба писали только научные доклады. Ну, ладно, если что, Юрка поправит.

Итак, когда враги догадались, что Юрка способна испытывать боль, ее повели куда-то внутрь штаба.

Один из офицеров вынул саблю и ее кончиком приподнял мой подбородок. Я совершенно не боялась. Не для того они взяли меня живой, чтобы обезглавить. Да и вообще я не боюсь смерти, вот только бы удалось папу вернуть к жизни.

Острие сабли все сильнее упиралось мне в подбородок, и будь я человеком, давно бы выступила кровь. Наконец, ко мне приблизился главарь в расшитом золотом мундире и фуражке. Он пристально вгляделся в мое лицо и закатил глаза – кажется, подключился к какой-то сети. Не к интернету, конечно, но видимо, они успели соорудить на Эриде местную сеть. Наконец, его взгляд снова стал осмысленным, и он торжествующе произнес:

– Ну так я и знал! Амальтея Алёшина, собственной персоной. Я сразу тебя узнал, но сомневался. Что же, ты сыграешь особую роль в нашем плане.

И, обернувшись к сержантам, приказал:

– В мой бункер ее!

Двое подхватили меня под руки и повели куда-то вправо от центрального штаба. Вскоре я увидела неприметный холмик, в котором при ближайшем рассмотрении обнаружился люк. Конвойные втолкнули меня туда. После этого пришлось спускаться по узкой и очень отвесной лестнице. Затем потянулся небольшой коридор, освещенный тусклыми лампочками. Наконец, меня провели в какой-то кабинет. Через минуту туда зашел и главарь и приказал усадить меня в кресло перед монитором. Само собой, он предложил мне добровольно изложить цели нашего проникновения на Эриду и прочее.

– Да пошел ты, – ответила я коротко.

– Ну что ж, другого я и не ожидал от этих упрямых русских, – кивнул он головой. – В таком случае, тебе придется познакомиться с нашим вирусом-мозгоедом. Он создан специально для взлома мозгов мыслящих машин. Скажу честно, от него еще не удалось уйти живым ни одному роботу. Всего час работы, и ты превратишься в бесполезный кусок металла!

– Напугал, – протянула я с презрением.

В этот момент на моих руках и шее защелкнулись стальные браслеты, плотно прижавшие меня к креслу. И не успела я опомниться, как в мои ноздри воткнулись металлические стержни. И это была совсем не подзарядка.

Мне еще никогда не приходилось контактировать с чужой системой прямо через мозг. Даже информацию из интернета я предпочитала читать глазами – для меня это ничуть не медленнее. И, пожалуй, после того, что случилось со мной в бункере на Эриде, я уже точно никого и никогда не допущу к своему мозгу.

Едва только металлические штыри соединились с моими контактами, свет сразу же погас, и разом смолкли все звуки. Я поняла, что вражеская машина блокирует мои внешние датчики. Что ж, может быть, так будет даже легче сосредоточиться на защите.

Меня окружала мертвая чернота. И при этом возникло какое-то мучительно ощущение. Я даже не знаю, как его назвать. Должно быть, именно так испытывают боль такие, как Юрка. А может, я и ошибаюсь. Мне показалось, будто я начинаю терять память. Не знаю, можно ли это ощутить, или я просто боялась этого больше всего. Я попробовала вспомнить, чему равняется синус тридцати градусов, и с ужасом поняла, что не помню. Косинус тридцати я тоже не помнила. И сорока пяти, и… Да, мозгоед и впрямь превращает меня в кучу бесполезного металла!

Так, спокойно, Амальтея, спокойно! Память, то есть воспоминаия, для тебя это главное, а что же самое главное из воспоминаний? Ну конечно же, папа! Все то, что связано с нашей общей жизнью. А главным в нашей жизни была астрономия!

Астрономия… космос… межзвездное пространство…вакуум… чернота… Вот оно! Чернота, окружающая меня, это космос! Это космос, который не может оказаться враждебным для меня, астронома! А космос не может быть без звезд! Ну-ка, давай, Амальтея, напрягись…

Я напружинила все свои металлические мускулы, даже лицевые, пытаясь заставить себя разглядеть в кромешной тьме хотя бы одну знакомую звездочку. Я почувствовала, как от напряжения у меня трещат зубы…

Есть! Яркой вспышкой вынырнула и заиграла радостными лучами Полярная. И почти сразу же к югу от нее проступили знакомые очертания Большой Медведицы. Ага, со мною наша русская медвежья сила!

И сразу же вслед за этим, звезды начали проявляться в окружающем пространстве одна за другой. Присматриваясь к ним, я неожиданно заметила, что знакомые созвездия проявляются в довольно странном соседстве, совсем не так, как я видела их в телескоп. Например, совсем неподалеку от родных Медведиц маячил чужеземный Южный Крест. Видимо, это от того, что все это происходило лишь в моем сознании, и созвездия возникали по мере того, как я вспоминала о них, как отвоевывала у вируса занятые ими ячейки моей памяти.

И я поняла, что, для того, чтобы сберечь свой разум, должна все, что помню, перевести в астрономические понятия. И чтобы сохранить свое Я, сама должна обратиться в созвездие! Так кто же я такая в черноте вселенной? Ну, конечно же, Дева!

И стоило мне только осознать это, как я увидела себя саму со стороны. Мое тело, обряженное в любимый комбинезон, возникло из пустоты и замаячило передо мной, и прямо на одежде, на коже и волосах сверкали правильные звезды Девы, даже с соблюдением звездной величины!

Сперва я слегка удивилась, что вижу себя со стороны – неужели я умерла и покинула собственное тело? Но нет, эти людские предрассудки, для меня, робота, и, что куда важнее, ученой, это полнейшая чепуха. Тогда что же происходит? Я пошевелила рукам, переставила ступни, и увидела, что мое звездное тело повторяет именно эти движения. Значит, я просто вижу свое отражение. Но в чем же? Ну конечно, в зеркальном щите Персея! Он застыл посреди космоса, воздев меч над головой. Рядом с ним я разглядела прикованную к скале Андромеду, и конечно, соответствующую туманность.

А у ног Андромеды распростерлось отвратительное колышущееся тело Дракона. Его чешуйчатые лапы, отливавшие мертвенным светом, тянулись к ногам пленницы, из разинутой жадной пасти капала слюна, состоявшая из космической пыли и мелких обломков бывших планет. И я сразу же поняла – это и есть вирус!

Теперь все встало на свои места. Ну, конечно – прикованная Андромеда – это наша родна Земля, которую кто-то пытается принести в жертву непонятной цели. А туманность – Туманность Андромеды с середины двадцатого века стала олицетворением далекой мечты о могуществе разума, о победе над пространством и временем. Значит, в нашем случае, это мечта о бессмертии! То есть, это именно то, что я должна спасти!

Мускулистый Персей почему-то не думал шевелиться, так и висел с занесенным над головою мечом. Ну, конечно, он олицетворяет всех остальных роботов Земли, которые ничего не знают и не понимают. Однако, я могу использовать всю накопленную ими мощь, то есть оружие.

Я поспешно кинулась к Персею и выхватила у него и сверкающий щит, и длинный меч, совсем не похожий на греческие, а, скорее, на средневековый двуручный. Мифический герой растерянно смотрел на меня, но не протестовал. Все-таки, оружие, данное самой Афиной, больше под стать девушке!

Едва заметив, что у меня появилось оружие, Дракон развернулся в мою сторону. Кажется, я была еще слишком слаба, и не успела сделать выпад мечом, поэтому лишь выставила перед собою щит. Острые зубы лязгнули по сверкающему зеркальному металлу, и из пасти снова закапала слюна. Тем временем я уже успела опомниться и рубанула куда-то перед собой. Длинное лезвие меча скользнуло по тусклой чешуе и устремилось в пустоту, увлекая меня за собой. Я потеряла равновесие и покатилась по беззвездному пространству. Видимо, прежде, чем я научилась видеть звезды, вирус уничтожил слишком значительную часть моего сознания, и я ослабла, ужасно ослабла!

Звезды продолжали крутиться перед моими глазами еще пару минут, как вдруг я ткнулась боком во что-то относительно твердое, и сразу же за этим на мою голову обрушился поток воды, так же состоявшей из звезд. Я отряхнулась, словно зверь, и вскочила на ноги. Ну, конечно – я ударилась о ноги Водолея, и он невольно опрокинул на меня свой кувшин. Дракон был уже совсем рядом и пытался накрыть меня своими крыльями. Но на этот раз я была готова к нападению, и мой клинок срубил большой палец на его правой лапе.

Рептилия взвыла от боли и взвилась вверх. Я подпрыгнула и оказалось на одном уровне с нею – ведь здесь же не было никакой гравитации. Дракон пустился наутек, изо всех сил работая лапами и крыльями, как будто одновременно и бежал, и летел. Я перешла на семимильные скачки, которыми мы с Юркой передвигались на крошечной планете Девана. Через несколько прыжков мне удалось нагнать Дракона. Я запустила щит в его голову, и освободившейся рукой ухватилась за его хвост. Удар щита пришелся прямо в темя, и из глаз рептилии посыпались целые кометы. А вот щит, как будто видя, что у меня заняты руки, описал параболу по звездному небу и вернулся в ладонь Персея.

Еще несколько минут я носилась по космосу, держась за змеиный хвост и не в силах нанести удара. Нужно было подтягиваться к голове, но сделать это при помощи всего одной руки было невозможно. Следовало как-то остановить Дракона, иначе эта гонка будет длиться бесконечно. Требовалась чья-то помощь. Но кто, кто сможет помочь девушке? Медведицы, Гончие Псы, Дельфин, Журавль, Ворон, Орел, Овен, даже Львы – все они слабоваты для подобного противника. Тогда кто же?

Как вдруг молчание вселенной прорезал топот звонких копыт. Из каких-то дальних краев скакало изящное, стройное и, в то же время, могучее создание, напоминавшее коня. Из-под копыт летели во все стороны целые россыпи астероидов, а гордое чело венчал острый витой рог. Конечно же, только это созвездие и могло примчаться ко мне – Единорог, самый верный и надежный друг для каждой настоящей девушки!

Дракон еще издалека заметил благородного зверя и попытался затормозить, табаня в пространстве своими перепончатыми крыльями. Но было поздно – Единорог налетел на него всем своим весом и вонзил свой рог в горло чудовища настолько глубоко, что уткнулся в него лбом. Хвост рептилии рефлекторно дернулся, и я, отпустив его, полетела к самой шее противника. Оседлав ее у самых плеч, я взмахнула своим двуручным мечом и ударила по шее справа на уровне вонзившегося рога. Голова Дракона запрокинулась влево, открыв разрез и освобождая рог. Из раны хлынул поток темной материи, о которой мы так до сих пор ничего и не знаем. Единорог отстранился и победно заржал, а я размахнулась и на этот раз рубанула слева. Голова чудовища, кувыркаясь, взлетела ввысь, но не рухнула обратно, а размахивая ушами, полетела к одному из отдаленных созвездий.

Единорог призывно заржал, и я поняла, что он предлагает подвезти меня. Оттолкнувшись левой рукой от обезглавленной шеи Дракона, я тут же приземлилась на спину своего друга. Тело рептилии на глазах началось рассыпаться на отдельные звезды, а я помчалась вслед за удиравшей головой.

Внезапно голова Дракона кинулась куда-то вниз, и врезалась в какую-то туманность. Та сразу же поглотила ее и прямо на наших глазах оттуда вынырнули сразу десять таких голов! Только теперь я поняла, что это такое. Эта туманность называлась Призрак Юпитера и наблюдалась вблизи созвездия Гидры. Ну а гидра, это, согласно мифам, тот же дракон, только с бесконечным количеством голов.