Текст книги "Господа Магильеры (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

При желании можно было даже заставить заползти в комнату ветерок, водящийся на чердаке, он отдавал птичьим пометом, ржавчиной, стоялой дождевой водой и керосином. Все эти запахи были ему знакомы, как соседи, с которыми прожил много лет, но Эрих все равно каждое утро ощупывал воздушными щупальцами все комнаты, пытаясь обнаружить изменения в привычном порядке вещей.

В такие мгновенья он чувствовал себя приемником, который впитывает в себя десятки радиоволн со всего мира.

Баловство, конечно, едва ли позволительное для того, кто еще год назад получил значок «Дрекслерюгенда», одним из самых молодых в классе, но баловство, если разобраться, не предосудительное. Кроме того, позволяет оттачивать люфтмейстерский талант и тренироваться в управлении воздушными потоками. По крайней мере, интереснее, чем на уроках господина Визе двигать бумажные мишени, скрупулезно вымеряя линейкой результат, или удерживать в воздухе аптечные грузики пол аккомпанемент секундомера.

Не открывая глаз, Эрих путешествовал по всей квартире, ныряя из комнаты в комнату. Точнее, путешествовали по квартире невидимые сквознячки, прокладывая путь с полным игнорированием физических законов образования воздушных масс, и стягиваясь к лежащему Эриху со всех сторон.

На кухню он, оттягивая момент, заглянул в последнюю очередь. И не смог скрыть разочарованного вздоха. Там обнаружился лишь скучный запах плесневелого хлеба и картофельной кожуры. Не было самого главного – запаха какао. Мать всегда делала ему какао, когда уходила на работу, его терпкий и сладкий аромат Эрих вдыхал с особенным наслаждением.

Но сегодня она, видно, слишком торопилась. Эрих уловил лишь след ее духов, слабый и едва ощутимый. Судя по всему, она ушла достаточно давно, даже не став его будить. Это было обидно, но Эрих, коротко шмыгнув носом, заставил себя взбодриться. Сопляков и нытиков в «Дрекслерюгенд» не берут. И вообще, хочешь разводить сырость – записывайся в вассермейстеры.

Эрих встал и, ежась от утренней майской прохладцы, заглянул в гостиную, которая играла и роль столовой. Так и есть, пусто. Ни души, лишь оставленные в спешке вещи напоминают о том, что кто-то совсем недавно здесь был.

На кресле лежал брошенный впопыхах отцовский пиджак. Вечно отец бросал его на этом кресле, отчего рукава заминались, а мать его за это корила. Но есть, однако, в мире вещи еще более постоянные, чем воздушные течения. В пепельнице обнаружилась полуистлевшая папироса, на столе – раскрытая книга, которую мать читала обычно за завтраком.

Судя по всему, родители были здесь совсем недавно, и Эрих непременно застал бы их, если б проснулся двадцатью минутами раньше. Но ничего не поделаешь. Отец уходил раньше всех, на рассвете, по заводскому гудку. Мать тоже редко задерживалась с утра дома. В этот раз она, видимо, не успела дождаться его пробуждения. Обидно, конечно, к тому же, остался без какао, но не самая страшная штука в жизни, если разобраться.

Первым делом он прошел в ванную комнату и принялся шумно умываться и лить на лицо ледяную воду, фыркая и лязгая зубами. Поначалу от холода пробирала дрожь, но кожа быстро налилась приятным жаром, в теле проснулась знакомая бодрость. Эрих относился к нему без снисхождения, и оно это знало. Будь ты хоть трижды магильер, а тело запускать нельзя. Когда их класс в прошлом году был в походе на Рейне, Эрих видел старших мальчишек из другой школы – загоревших до бронзового оттенка, сильных, смешливых. Они выглядели как юные боги, и Эрих поклялся, что к четырнадцати годам сам будет не хуже.

С преувеличенным старанием почистив зубы, Эрих вернулся в столовую. Глядеть на оставленные второпях родителями вещи отчего-то было тяжело. Точнее, само сердце тяжелело, когда он видел медленно остывающие следы их недавнего пребывания. Вместе с тем, Эрих поймал себя на том, что подолгу смотрит на эти вещи, пытаясь ощутить их запах, отчего подолгу безотчетно замирает на одном месте. Словно они несли на себе какой-то отпечаток, который очень важно было рассмотреть. Рассердившись на себя за детскую сентиментальность, Эрих быстро и решительно навел в столовой порядок. Сигарету вытряхнул в мусорник, а книгу матери, заложив шпилькой, препроводил в гостиную.

– Так-то лучше, – пробормотал он, оглядываясь, – А то раскидали тут…

Чтобы заглушить сосущую пустоту, которая всегда образовывается в безлюдной комнате, он включил радиоприемник. Захрипев, как умирающий от старости конь, тот заговорил мужским голосом, строгим, но мелодичным:

– …порядок – вот что нужно нынешней Германии и то, что она несет миру. Новый порядок, призванный навеки похоронить кровавые реликты прежних эпох и их нелепые страхи. Этому была посвящена речь нашего фюрера, рейх-секретаря Антона Дрекслера для выпускников штейнмейстерского училища в Бадене. «Вы – люди новой эры! – провозгласил фюрер, взирая на мужественные лица защитников Отечества, – Той эры, в которой германский народ наконец осознал свою миссию! Вы же – стальное оружие этой миссии, призванное воцарить новый порядок по всему миру. Вы – клинки, рассекающие сдавившую Европу коммунистическую гидру! И сейчас рейх кует множество новых клинков в огне своей гордости, чтобы все они встали на защиту Отечества…»

Эрих послушал бы и дальше, в груди, точно аккомпанируя звучному голосу, росла приятная опухоль радостной гордости – за себя, за страну, за рейхс-канцлера Дрекслера. Но голос быстро переменил тему, заговорив о прочих вещах, в которых Эрих разбирался куда меньше – о Судетской области, о «старых шакалах Европы», о лорде Ренсимене[34]34
  Лорд Ренсимен – британский политический деятель, один из участников «Судетского кризиса» 1938-го года между Германией и Чехословакией.


[Закрыть] и заокеанских провокациях. Эрих выключил радиоприемник и вернулся в свою маленькую комнату.

Ходить по пустой, хранящей лишь чужие запахи, квартире было неуютно. Эрих быстро собрался, натянув форму «дрекса», с затаенным удовлетворением убедившись в том, что форменные шорты ему уже малы, а рубаха скоро начнет трещать в плечах. На правый рукав Эрих натянул, тщательно оправив, повязку, в центре которой чернел угловатый и грациозный, как хищное насекомое, крест-филфот[35]35
  Филфот – «укороченная» свастика с усеченными концами.


[Закрыть].

К повязке он относился особо трепетно, не доверяя матери ее стирать, и всегда делал это собственноручно. В портфель он, не глядя, бросил несколько учебников, зная, что они ему не пригодятся. На сегодня было уговорено с Троске прогулять занятия, так что от учебных принадлежностей требовалась одна лишь видимость. На кухне он захватил кусок сыра и хлебную горбушку – на завтрак времени не оставалось.

И точно, не успел он повязать «дрексовский» галстук, как в голове фугасным снарядом разорвался вызов Троске. Ощущения от этого были противные – точно кто-то кричит тебе изо всех сил в ухо, а на голове у тебя при этом звенящее от вибрации жестяное ведро. Искусство устанавливать «акустическую линию» требовало многих месяцев и даже лет тренировки, а кроме того, необходимо было учитывать помимо расстояния множество параметров, включая влажность воздуха и температуру.

Троске лишь недавно начал постигать науку «шептунов» и прилично отставал от Эриха, подобно всякому новичку пытаясь компенсировать опыт излишней силой. И часто это приводило к оглушительному результату.

«Эрих! Ты еще отлеживаешь бока? Выходи!»

«Совсем рехнулся, дурак? У меня чуть голова не взорвалась!»

«Я же не сильно!..»

«Помни, что господин Визе говорил про давление, балбес! У меня на плечах голова, а не дирижабль!..»

«Брось трепаться, лучше выходи!»

«Выхожу, не трусь!»

Эрих решительно распахнул дверь. Когда он вернется домой, мать уже будет ждать его. А еще наверняка его будет ждать полная чашка превосходного горячего какао, стоящая на кухне – извинение за утреннюю промашку.

Поколебавшись, Эрих пристроил отцовский пиджак на вешалку, ощутив исходящий от него густой запах шерсти, табака и мужского пота. От запаха этого отчего-то тупой иглой кольнуло в бок. Но, спускаясь по лестнице, Эрих даже насвистывал.

Троске ждал его возле подъезда, с деланной взрослой беспечностью поплевывая на тротуар. В младших классах, когда он лишь вступил в Юнгефольк[36]36
  Юнгефольк – подразделение «Гитлерюгенда» для младших детей.


[Закрыть], его высмеивали за детскую пухлость, но теперь, подбираясь к тринадцати годам, он уже не выглядел бесформенным карапузом, как прежде. Правда, все портили пухлые щеки и наивные, голубого цвета, глаза, безмятежно взиравшие на окружающий мир с добродушного лица. Троске втайне надеялся, что через пару лет у него начнет расти борода, и это исправит дело.

– Хайль Дрекслер! – крикнул он звонко, завидев Эриха.

– Хайль, – с достоинством отозвался Эрих.

– Чего так долго? У тебя что, ветер в голове?

– Уж лучше ветер, чем полный штиль, как у тебя!

– В порт?

– Спрашиваешь.

– А через типографию пройдем?

– Будто вчера не все увидел!

– Ну Эрих!

– Ладно, пройдем. Только если ногами шевелить будешь, а то до вечера не уложимся с тобой…

На счет порта было уговорено еще вчера. Как было достоверно известно, сегодня из порта отходил в свой первый поход «Тирпиц», при одном упоминании о котором мальчишки-вассермейстеры делали загадочное и гордое выражение лица.

Троске с Эрихом сходились во мнении, что все это ерунда, а корабли – огромные неуклюжие жестянки, которые в плане грациозности никогда не сравнятся с элегантными небесными хищниками из Люфтваффе. Но соблазн был слишком велик. Конечно, за прогул им прилично влетит на следующий день, но цена была вполне оправдана. Кроме того, господин Визе к ученикам-магильерам всегда относился куда снисходительнее, чем к обычным прогульщикам, что не было ни для кого секретом.

Обычного нарушителя дисциплины он мог на весь день поставить в угол классного кабинета или даже отвесить звонкий подзатыльник. Но если нарушитель носил на рукаве черно-красную повязку «Дрекслерюгенда», все ограничивалось устным внушением, столь же прочувствованным, сколь и, увы, предсказуемым.

«Вы, магильеры, будущее Германии! – вещал мистер Визе, и маленькие очки его торжественно блестели, – Помните об этом. Прочим позволительно допускать шалости, в конце концов, это часть низменной человеческой природы, не отмеченной магильерским даром. Но вы!.. Наследники великих древних германцев, надежда и опора страны, ее истинные граждане, как смеете вы оскорблять подобным образом имя магильера?..»

Более серьезного наказания за этим не следовало. Даже тогда, когда десятилетний тоттмейстер Гвидо оживил на уроке анатомии препарированную лягушку и заставил ее запрыгнуть на плечо фрау Кюхель, отчего последняя лишилась чувств.

Полицейский на углу улицы даже не вздумал спрашивать у школьников, куда они идут в учебное время, напротив, лишь уважительно, как взрослым, козырнул. Эрих на миг даже посочувствовал ему. Несмотря на свою форму и кобуру, тот был лишь человеком, представителем вымирающего, если верить сводкам Министерства Информации, вида. Проходя мимо него, Эрих ощутил себя несоизмеримо более значимой фигурой.

В этой мысли его укрепил обнаружившийся на афишной тумбе плакат. С плаката на него смотрел Антон Дрекслер, брат-близнец десятков других Дрекслеров, взирающих со стен домов. Издалека лицо рейхсканцлера Дрекслер выглядело жестким и непроницаемым, точно лицо суровой средневековой статуи. Уверенный, ничуть не смягченный круглой оправой очков, взгляд. Твердый контур подбородка. Даже короткие усики выглядели так, словно состояли из железной щетины. Рейхсканцлер Антон Дрекслер выглядел так, словно готов был сдержать рвущиеся британские армады, жаждущие зажечь Германию со всех сторон, одним лишь только взглядом.

Но Эрих знал, что впечатление это обманчиво. Только вблизи делалось видно, что лоб Дрекслера был покрыт глубокими морщинами, а глаза за очками – утомленные и запавшие. Эрих ощутил прилив сочувствия к этому человеку. К неимоверно сильному человеку, который вынужден держать титанический, немыслимый, груз, что именовался Германией. По радио его голос звучал уверенно и звучно, но глаза говорили о том, что весь этот груз, взваленный на его угловатые плечи последние пять лет, не прошел даром.

Надпись на плакате Эрих машинально прочел, хотя мог и не читать, доподлинно зная ее наизусть. «Истинный германец есть магильер». На других плакатах можно было разглядеть иные надписи, отпечатанные в едином стиле и тоже давно знакомые. «Каждый, кто намеревается стать настоящим гражданином своей страны, должен открыть в себе дух магильерства», – гласила самая длинная из них. Прочие были лаконичны в духе Дрекслера. «Твой магильерский талант – богатство Отечества», «Один народ, один Рейх, один дар», "Германия, проснись!».

– Как бы это понять… – пробормотал Троске, тоже вертевший головой по сторонам.

– Что понять?

Троске указал на ближайший плакат.

– «Истинный германец есть магильер». Это как получается, Эрих? Магильеры, выходит, это истинные германцы? Тогда кто же получаются все остальные, которые не магильеры? Они будто бы и не германцы? Как-то глупо выходит, не думаешь?

Эрих лишь головой покачал. Это было вполне в духе Троске, ляпнуть подобное. Неудивительно, что на прошлом «домашнем вечере[37]37
  «Домашние вечера» – проводимые по средам собрания Гитлерюгенда, на которых молодые члены занимались организационно-агитационной работой и самообучением, зачитывая доклады о прошлом Германии, ее исторических и военных деятелях.


[Закрыть]» он краснел и бледнел, не в силах вспомнить биографию Германа Херускера[38]38
  Герман Херускер – предводитель древних германцев в Битве в Тевтобургском лесу (9 г. н.э.), по результатам которой они впервые нанесли поражение римскому войску.


[Закрыть], а уж когда дело касалось предмета «Патриотическое воспитание молодежи», тут хоть уши затыкай…

– Надеюсь, ты не додумаешься спросить такое в классе? А то тебя, чего доброго, отправят в самую глухую баварскую деревню, разгонять навозных мух над выгребной ямой!

– Да перестань ты… – обиженно пробормотал Троске, – Я же тебя всерьез спрашиваю.

– Учебник открой. Или ты уже все страницы на самолётики пустил?

– Ни черта не понять в этом учебнике! Одно слово прочел, другое уже и из головы вылетело… У меня аж зубы болят от этой ерунды, честное слово.

– Смотри, чтоб пониже спины не заболело, – едко заметил Эрих, – Если господин Визе узнает… Он в лепешку разбивается, чтоб в твою пустую голову основы вбить, да толку?..

Троске засопел. Родители его были из крестьян, оттого и сам Троске отличался некоторой крестьянской медлительностью и неспособностью к усвоению печатного слова, что, впрочем, легко компенсировалось его живым умом, а также врожденной крестьянской смекалкой. Удивительно было, как легко он сошелся с Эрихом Бреммом, истым горожанином, легким на язык проказником и лучшим магильером класса – как два сапога рядом встали.

– Как друга прошу.

– Ладно, – сказал Эрих с деланным снисхождением, – Кто тебе еще, дураку, поможет… Слушай. Истинный германец обязательно магильер, и никак иначе. Это надо понимать с самого начала.

Троске не понимал.

– В нашей семье только я магильер, – сказал он нерешительно, – У предков этого не водилось. Хотя, по слухам, прадед воду заговаривать умел, но тут, сам понимаешь, не разберешь, магильерство это или просто болтали… Или школу нашу взять. Сколько там магильеров в «дексах» ходит? Один из сотни? И то, из многих такие магильеры, как из меня – кавалерист! Фумке из нашего класса хоть взять… Фойрмейстер он, как же! Он всем своим фойрмейстерством и сигареты подкурить не сможет, а все одно в «Дрекслерюгенд» поступил. Или Хансель. Он в безветренную погоду клочок ваты едва поднимает. А именуется люфтмейстером, как и мы.

– Остолоп ты, Троске, – проворчал Эрих, – Ничего-то ты не понял. Помнишь, как господин Визе про германскую расу рассказывал и про кровь?

– Проще кукушку в лесу понять…

– А вот взял бы и понял! Ничего сложного тут нет. Кровь наша, германская, особенная. Магильерство в ней растворено изначально, соображаешь? С давних времен, когда мы, германцы, дали рождение всей Европе. С тех пор кровь наша разошлась по всему миру, где ослабла, где ее водой разбавили, но все же… Если ты германец, значит, в каком-то колене ты обязательно магильер. Это наш особенный национальный дар. Тем мы отличаемся от лягушатников или «томми». Да и от прочих тоже.

– Тогда, получается, все мы магильеры? И тот полицейский на углу? И развозчик угля? И почтальон? И мойщик посуды?

– Все, – терпеливо кивнул Эрих, – Но зависит от крови, ученые давно установили.

Внутри каждого из нас есть магильерский дар, но не каждый может его пробудить. Мы вот с тобой смогли. Поэтому мы с тобой – настоящие германцы, по крови и духу.

Троске польщено улыбнулся, мгновенно сделавшись похожим на пухлощекого пастушка, несмотря на форму «Дрекслерюгенда» и портфель. «Слишком простодушен, – подумал Эрих невольно, – Понимает ли он главное? Или он из тех, для кого магильерский дар сродни ордену на пузе?.. Ведь это очень важно понимать. Магильерство – не просто награда, это и ответственность, и жертвенность, и…»

Забавляясь, Троске заставил затрепетать газету в руках сидящего на веранде кафе пожилого господина. Сперва у газеты задергались края, потом она выгнулась, как парашют, а потом облепила лицо пожилого господина, отчего тот едва не упал со стула.

– Прекрати, – зашипел Эрих, хватая приятеля за рукав, – Не будь ребенком!

Троске любил подобные неказистые забавы и частенько пускал в ход свой не очень-то развитый люфтмейстерский талант. Задрать юбку перепуганной гимназистке или заставить струю табачного дыма виться вокруг головы курильщика – на большее его, как правило, не хватало. Впрочем, Троске был добродушным парнем и трюками не злоупотреблял. Однажды он при полном безветрии добрых полчаса поддерживал в воздухе воздушного змея к радости дворовой ребятни.

Эрих подобных фокусов не одобрял, находя их ребяческими. С тех пор, как он получил форму и нож с надписью «Честь магильера зовется верностью», он избегал демонстрировать на людях свой дар, предпочитая оттачивать его без свидетелей. Он научился с особенным выражением смотреть на всех тех, кто не носил военную магильерскую форму или форму «Дрекслерюгенда», прохладным, вежливым и немного кисловатым – как проникший с севера ветерок, вынужденный соприкоснуться со скучной южной равниной.

Но все-таки люфтмейстерскому таланту находилось применение за пределами классной комнаты. Одним из самых полезных трюков был «перехват». Изящный и простой в исполнении приём Эрих в совершенстве освоил еще в десятилетнем возрасте. Заключался он в установлении акустической линии, но не между собеседниками, чему люфтмейстеры учились в первую очередь, а между источником любого звука и «блуждающим ухом», как именовали специального люфтмейстера-слушателя, готового подключиться к невидимой телефонной линии. Такой люфтмейстер имелся в каждом полицейском участке, и Эрих уже знал – для чего.

В одиннадцать лет он, прячась в кустах на школьном дворе, услышал, как классный истопник сказал в сердцах дворнику: «Возятся с этими недомерками-магильерами, как с принцами, а у них уже вон зубы крокодильи отрастают… В кого эти зубы потом вцепятся, хотел бы я знать?..». Установленный одиннадцатилетним Эрихом «перехват» был не идеален, но его хватило, чтоб донести слова истопника полицейским. На следующий день старый истопник исчез бесследно, а через несколько дней на замену ему пришел новый.

С тех пор Эрих завел привычку внимательно слушать все воздушные колебания в радиусе нескольких сотен метров от себя, а в хорошую походу его слух распространялся и до километра. Он способен был распознать шепот за двести шагов и установить акустический канал менее, чем за пять секунд.

Вожатый в лагере, где «дексы» проводили время летом, осмелился рассказать анекдот про рейхсканцлера и таксу. Спустя полчаса за ним прибыл автомобиль с парой полицейских, увезший его в неизвестном направлении. То же самое произошло со словоохотливым соседом Бреммов, дядюшкой Данкелем, который не прочь был после сытного обеда обсудить политическую ситуацию и даже позволял себе замечать, что рейхсканцлер местами довольно смутно представляет себе политические реалии. К удивлению родителей Эриха, дядюшка Данкель пропал бесследно ночью, не оставив ни записки, ни нового адреса.

Переносить с помощью колебаний воздушных масс звуки оказалось лишь немногим сложнее, чем работать с запахами, а уж это Эрих прекрасно умел с самого детства. Оставалось лишь шлифовать технику, и это тоже давалось ему без труда. Идя по улице или сидя за партой, Эрих мысленно раскидывал во все стороны невидимые акустические дорожки, впитывая все доносимые ими звуки. Обыкновенно звуки эти были скучны и непримечательны, но иногда встречались и ценные находки.

Как и в детстве, Эрих ощущал себя живой радиостанцией, которая жадно нащупывает радиоволны, идущие изо всех точек земного шара. Он ловил ценные передачи, пропуская те, что не представляли для него интереса. Это приносило плоды. Во-первых, его отметки в школе значительно улучшились, а господин Визе, лукаво сверкая очками, даже именовал «господина Бремма» одним из подающих надежды учеников и гордостью нации. Во-вторых, это позволяло чувствовать себя полезным. По-настоящему полезным.

Как и прочие «дрексы», он маршировал в строю, участвовал в «домашних вечерах», готовил поздравительные открытки, штудировал военную историю, собирал металлолом для армейских нужд, был членом школьного «Магильерского листка», но все это не приносило желаемого удовлетворения, не приближало к настоящим люфтмейстерам, а короткие «дрексовские» шорты ни шли ни в какое сравнение с элегантной магильерской униформой нового образца.

«Перехваты» его делались все сложнее и эффективнее. В мгновение ока Эрих доносил до ушей дежурного люфтмейстера из участка подозрительные слова, брошенные кем-то в очереди или посреди улицы. Иногда это касалось его одноклассников или соседей. Как правило, они пропадали. Не было ни скандалов, ни выстрелов, ни слез. Люди попросту исчезали – ученики не являлись на уроки, а соседи внезапно переезжали. Эриха это вполне удовлетворяло – он не любил, когда стреляли или выбивали двери, это заглушало его слух. А так можно было представить, что все происходит само собой. Просто кто-то выключил передающую антенну – и радиоприемник просто отметил, что пропала одна частота... Будничное, обыденное событие, ведь радиоволн в мире бессчетное множество и, если подумать, не так уж они все нужны.

Эрих наловчился делать «перехват» как автомат, едва лишь расслышав некоторую комбинацию слов. Приобретенный рефлекс – так, кажется, это называлось на уроках биологии. Этот рефлекс никогда не спал.

– Так что же с прочими? – напомнил Троске, бросив газету, перепуганный пожилой джентльмен бессмысленно озирался поверх нее, – Им как быть? Что же они, не германцы?

– И да и нет, – ответил Эрих сдержанно, думая над тем, как бы растолковать это приятелю, – Смотри. С одной стороны, они германцы, потому что одной с нами крови, с другой стороны – они все-таки не совсем настоящие германцы. Хуже нас, настоящих. Не полноценные до конца, понимаешь?

Троске задумчиво кивнул и стал жевать полную губу.

– Вроде как.

– Рано или поздно они все станут настоящими, – пояснил Эрих, – фюрер обещал, что это произойдет не позже, чем через два поколения. Нужен научный подход, только и всего. Ученые определят количество нужной крови, а те, в ком кровь от природы жидковата, будут проходить специальное обучение… Так что рано или поздно все станут магильерами. Полноценными германцами. А наша задача – показывать им пример и вести вперед, как и подобает авангарду нации.

Последнюю фразу Эрих взял из радиопередачи, услышанной на прошлой неделе, она понравилась ему своей звучностью, и еще тем особенным чувством, которое рождала в душе. Поневоле представлялось, как он марширует, подтянутый, уверенный в себе, мужественный, с винтовкой в руках. Разумеется, уже не в «дексовских» тряпках, а в настоящем магильерском мундире. И вокруг – прочие мальчишки из класса. Они – авангард. Железная стена рейха. Они указывают путь и они же защищают тех, кто идет следом, безликую, восхищенно гудящую толпу. От этой мысли всегда делалось сладко в горле, почти как от материнского утреннего какао.

– А как же прочие? – бесцеремонно спросил Троске, разрушая эту картину, – Англичане, французы, русские? У них тоже есть магильеры.

Эрих презрительно усмехнулся.

– За многие века жизни на одном континенте они приобрели частицу древней германской крови, только все равно им с нами не тягаться. Они не полноценные, если ты понимаешь. Не настоящие.

– То есть, они вроде как товар второго сорта?

Эрих кивнул. Может, Троске и не великого ума человек, но вот в пейзанской проницательности ему не откажешь. Сразу схватывает суть, если растолковать как надо.

– Именно так и есть, второй сорт. У таких нет будущего, они живут лишь тем, что используют германские силы и волю к жизни. Как паразиты или вроде того.

– Но войну-то они выиграли, – обронил Троске без особой уверенности, даже стыдливо.

Эрих вскинулся мгновенно, точно внутри него сам собой пришел в действие какой-то механизм. Простой и надежный, многократно испытанный. Заведенный, готовый лишь нажатия кнопки, чтобы сработать.

Эрих внутренне обмер, пытаясь разрядить его. Кажется, он едва безотчетно не запустил «перехват». Вот это был бы номер. Своего приятеля чуть сам не отправил в небытие. Чуть не затушил эту бестолковую, но безвредную, в сущности, частоту.

– Ни черта они не выиграли! – выкрикнул он резко, чтоб забить поглубже в грудь собственный испуг, – Историю лучше бы учил, башка садовая. Это мы разбили их наголову. Британцев, лягушатников и прочих. Мы уже готовы были взять Париж, когда нам ударили в спину проклятые коммунисты!

Троске нахмурился и часто закивал.

– Я помню, Эрих, помню. Иностранные шпионы науськали самых продажных подлецов против германских магильеров, устроили настоящую травлю. Это было самое настоящее предательство. В результате вместо победы нам пришлось заключить унизительный мир на их условиях.

– Вижу, хоть что-то в твоей голове оседает, – одобрительно сказал Эрих.

– Только кое-чего я все же не понимаю.

– Теперь-то чего?

– Ну… Если мы, магильеры, воплощаем в себе всю суть германского народа, отчего нашлось так много людей, которые решились на предательство? Понимаю еще на счет тоттмейстеров… Этих ублюдков никто не любит. Но прочих-то за что?

Эрих задумался. Вопрос был хитрее, чем казался. Чтобы понять, как на него отвечать, он в свое время прочитал много статей и листовок. И гордился тем, что самостоятельно смог найти верный ответ.

– Понимаешь, Троске… – медленно сказал он, – Магильеры стали жертвой коммунистов. Коммунисты пытаются убедить всех в том, что строят общество равных, но равенство это гнилое и вырожденческое, как равенство канализационных крыс. И магильеры не вписывались в их планы. Магильеры казались им особенными, вышестоящими. А крысы такого не терпят. Они начали подзуживать народ, используя деньги иностранных шпионов. Распространять слухи, что магильеры – цепные псы кайзера, аристократы и выскочки. Что они казнили мирные демонстрации в восемнадцатом году. Были те, кто им поверил. В то время было много отчаявшихся и испуганных.

– И они боялись…

– Нас, – Эрих позволили себе короткую усмешку, – Их заставили бояться. В попытке устроить свое фальшивое равенство, они решили попросту устранить всех тех, кто в него не вписывался. Крысы решили уничтожить тех, кто был выше них. Пригнать всех к единому знаменателю, как в арифметике. И у них почти это вышло.

– Потому что не было Дрекслера?

Совершенно верный ход мысли, внутренне одобрил Эрих, чувствуя, как окончательно разряжается взведенное было устройство. Троске не предатель и не вредитель, он просто не всегда поспевает мыслью за прочими. Если ему хорошенько растолковать, он мигом все сообразит.

– Да, отчасти и поэтому. Дрекслер в ту пору был фронтовым офицером. Еще не было партии, не было тысяч сторонников и преданных последователей. Он не мог предугадать величайшего предательства в германской истории, но он сделал все, чтоб спасти будущее нации. Он увел всех своих единомышленников в подполье. Ордена разгромили, всех выявленных магильеров казнили или выслали из страны, но так только выглядело со стороны. На самом деле тысячи магильеров годами напролет напряженно работали, чтоб сломить крысиную систему и вернуть Германии ее истинный облик… Только крысы уничтожают тех, кто выше них. Задача нашего современного общества в том, что подтянуть до нашего роста тех, кто ниже.

– Что ж, спасибо Дрекслеру, – Троске шутя отсалютовал уличному коту, рывшемуся на помойке, – И Национальной магильерской партии Германии, конечно.

– Не шутил бы ты с этим.

– Я не шучу, – серьезно сказал Троске, – Слушай, а как тогда на счет женщин?

– Что ты имеешь в виду?

– Женщины же не могут быть магильерами? Как с ними тогда? Ведь не может такого быть, чтоб они не были нашей крови!

Эрих смутился. По этому вопросу он так и не смог составить собственного и достоверного ответа. Быть может, потому, что многие статьи и радиопередачи по этой части часто противоречили друг другу.

– Ах, женщины… Пока среди них магильерок нет, но это, конечно, временно. Просто они слабее по духу и германская кровь в них проявляется слабее. Скоро, конечно, и среди женщин появятся свои люфтмейстеры и прочие…

– Я понял, – сказал посерьезневший Троске, – Спасибо, Эрих. Теперь у меня все на места встало.

– Если что, обращайся, всегда вправлю обратно, – грубовато сказал Эрих, ощущая, тем не менее, внутреннее удовлетворение.

В классе к нему часто обращались за помощью, особенно когда речь касалась патриотического воспитания молодежи и истории Германии. Господин Визе хоть и уделял этим предметам много времени и сил, был довольно посредственным педагогом, а манера его изложения была такова, что за деталями совершенно терялась суть. Не удовлетворенный одним лишь учебником, Эрих прочел все, что смог раздобыть, жадно глотая партийные брошюры вперемешку с мемуарами военных генералов.

Но окончательная ясность пришла лишь после «Моего политического пробуждения» Антона Дрекслера. Троске, сам того не подозревая, высказался крайне метко. Эта книга действительно расставляла все по своим местам, причем даже те вещи, которые, казалось, и так прежде находились на своих местах. Просто иногда вещь не сразу находит свое истинное место, вот в чем фокус.

Проходя мимо сгоревшей типографии, «дрексы» непроизвольно сбавили шаг.

Пожар давно закончился, но развороченное и обугленное здание, похожее на смрадный остов человеческого тела, выеденный изнутри, еще распространяло вокруг гарь. Эрих помнил, как оно горело. Как в ночи трещали огненные языки, жадно рвущиеся из окон, и какая-то женщина истошно кричала: «Пожар! Вассермейстеров! Пожалуйста!». Но вассермейстеров на месте не было. Зато была небольшая шеренга молодых фойрмейстеров в «дрексовской» форме. Это были ребята из старших классов, как две капли похожие на тех, с Рейна. Тоже очень мужественные, красивые, только не смешливые, на лицах их было торжественное и мрачное выражение. Они замерли статуями, направив руки на полыхающее здание, и из обугленных оконных проемов выстреливали жирные огненные лепестки, а внутри что-то оглушительно трещало и гудело…