Текст книги "Господа Магильеры (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Эту парочку он стал замечать подозрительно часто, всегда в приблизительно одно и то же время и, что было еще неприятнее, всегда неподалеку от Штрассера. Они редко держались вместе, но почти всегда, стоило мелькнуть одному, где-то рядом можно было найти и второго.

«Розенкранц и Гильдестерн, – подумал Кронберг, чувствуя неприятную щекотку напряжения, крохотными коготками бегущую вдоль позвоночника, – Судя по их кислым лицам, морской климат не идет им на пользу».

Первые два дня он старался себя убедить в том, что виноваты его собственные нервы, привыкшие к постоянному напряжению суетной берлинской жизни. Вполне может быть, что оба эти господина просто поправляют свое здоровье, а встречи с ними – лишь банальное совпадение, за которым не стоит никакой злонамеренности. Но с каждым следующим днем Кронберг все более убеждался в том, что для совпадения здесь места нет.

Эти двое, изображавшие из себя обычных постояльцев, играли свои роли слишком старательно, при этом часто путаясь в мелочах. Если они разыгрывали из себя банкиров на отдыхе или скучающих промышленников, то у них было мало представления о людях такого сорта. Опустившиеся аристократы? Политики? Профсоюзные шишки? Чем больше Кронберг смотрел на них, тем меньше в это верил. Не та порода. Можно надеть другой костюм, изменить лицо гримом и говорить чужими словами, но породу не спрятать. А в том, что эти двое – самые настоящие хищники, а не ленивые караси, болтающиеся обычно в комфортабельной банке «Виндфлюхтера», он уже не сомневался.

Последние сомнения отпали, когда он увидел случайный взгляд тощего с птичьим лицом, который, очевидно, Кронбергу видеть не предполагалось. В этом взгляде, холодном и внимательном, не хватало лишь одной детали – располагающейся между его обладателем и Кронбергом прицельной мушки. Но эта деталь легко угадывалась.

Розенкранц с Гильдестерном ошивались в гостинице днями напролет, лишь изредка поодиночке куда-то пропадая. Постоянно видя их, Кронберг в то же время не мог понять, на что направлено их внимание. Казалось, они одновременно были сразу везде и наблюдали за всем, что происходит вокруг них. Может, телохранители какой-то важной особы, снявшей номер инкогнито? Удобная версия, но Кронбергу пришлось ее отмести. В этом случае они опекали бы своего хозяина, так или иначе крутясь вокруг него, эти же словно находились в свободном плавании. И, что Кронбергу нравилось меньше всего, в круг их интересов определенно входили они оба – он и Штрассер.

Слишком уж часты и предсказуемы были встречи в гостиничных коридорах. Кронберг ощутил томление сродни тому, что испытываешь, стоя на палубе и глядя, как безоблачный горизонт наливается тяжестью грядущей бури, а воздух делается душным и наэлектризованным.

И только поэтому на седьмой день Штрассер был еще жив.

– Берлин, пожалуйста, – попросил Кронберг девушку и продиктовал номер из хорошо знакомых ему цифр.

– Ожидайте, – улыбнулась та, и, полминуты спустя, кивнула, – Абонент вас слушает.

Голос Мартина он услышал почти сразу же. Связь с Берлином была хорошая, оттого Кронберг различил даже звон стекла где-то на заднем плане – судя по всему, Мартин не выпускал винного бокала даже во время телефонных бесед. Не самая полезная привычка. В конце концов, так, пожалуй, можно и спиться…

– Слушаю.

– Это Кронберг. Привет.

– О, старина… Все еще на море? Не надоело отдыхать? Пора бы уже за работу. У нас тут ее хватает, уж можешь мне поверить… И, кстати, надеюсь ты не забыл захватить старому другу чайничек из арцбергского фарфора?

– Я и звоню на счет работы, Мартин. Мой отдых протекает не так гладко, как мне бы того хотелось. Море стало прохладным.

Голос Мартина в трубке сразу же стал напряженным, колючим, как электрический разряд в телефонном проводе.

– Что такое? Надеюсь, ты не схватил простуду?

– Сложно сказать. Может, и нет, но прогноз весьма неутешительный. Наверно, мне стоит показаться врачу. Как ты считаешь?

Мартин молчал несколько секунд. Кронбергу показалось, что он чувствует кислые винные пары, исходящие из черного пластика трубки, доносящиеся из самого Берлина. Когда Мартин вновь заговорил, голос у него был наигранно-спокойным.

– Все в порядке, не переживай. Лучше отправляйся к себе в номер и хорошенько отдохни. Я позабочусь о том, чтоб с тобой связался специалист.

– Так и поступлю. Отличный совет.

Из трубки ему ответили ритмичные гудки. Девушка в кабинке лишь смущенно улыбнулась ему – разъединение на линии.

Кронберг поступил именно так, как советовал Мартин – немедленно вернулся в свой номер. Слова о специалисте тоже были частью их общего кода и означали, что разговор предстоит не телефонный, но крайне важный, требующий налаженного, недоступного посторонним, канала связи. Телефонный провод слишком ненадежен для решения деликатных вопросов.

Мартин работал быстро, набранный им за годы мирной жизни вес и любовь к маленьким жизненным удовольствиям, никогда не сказывалась на его работоспособности. Поэтому Кронберг не удивился тому, что от телефонного звонка до того момента, как Мартин начал действовать, прошло немногим более десяти минут. Этого времени хватило Кронбергу для того, чтоб заказать в номер чашку кофе, со вкусом выпить ее и выкурить на террасе сигарету. Потом он сел в мягкое кресло, постаравшись устроиться поудобнее. И успел как раз вовремя.

Касание люфтмейстера на большом расстоянии нельзя назвать приятным. Тянущийся сотни километров акустический канал, представляющий собой чудовищно изогнутый и искаженный воздушный поток, с непривычки бьет по мозгу с такой силой, что кажется, будто в черепе лопнула ручная граната. Таких ребят в Ордене Люфтмейстеров, кажется, называли «шептунами». Парень, работавший на Мартина, был хорош и аккуратен, но все же Кронберг выругался, когда акустическая ударная волна коснулась изнутри его барабанных перепонок, а мир перед глазами на секунду померк. Когда он смог открыть глаза, оказалось, что вокруг пропали все звуки, кроме одного – голоса Мартина, раздававшегося так ясно и четко, словно сам Мартин находился в номере.

– Рассказывай, – устало сказал Мартин, – Какие проблемы у тебя возникли? Не беспокойся, канал безопасен.

– У меня две проблемы.

– Начинай с главной.

– Хорошо. В гостинице объявились два типа, которые мне совсем не нравятся.

– Господи, ты же живешь в «Виндфлюхтере»! Там даже у официанта золотые запонки, а самый бедный постоялец владеет пятью заводами. Было бы странно, если бы тебе кто-то из них стал симпатичен!

– Перестань, Мартин, я говорю серьезно. Это плохие люди. Пытаются выглядеть респектабельно, но из-под овечьей шкуры выглядывает волчья шерсть.

– Что-то вынюхивают? – насторожился Мартин.

– Не думаю. Для вынюхивания обычно используют ищеек. А эти больше похожи на волкодавов. Не настоящие профи, но, без сомнения, с опытом работы. Возможно, из самых низов, из уличных бандитов или фронтовиков. Меня беспокоит то, что они вьются вокруг меня и Штрассера. И я пока не понял, кто у них в прицеле.

– Черт, – пробормотал невидимый Мартин, Кронберг снова услышал звон стекла. Судя по всему, Мартин в раздражении поставил бокал на стол, – Досадно, ты прав. Не люблю чужое вмешательство, особенно в такой щекотливый момент.

– Ты никому больше не поручал это дело? – осторожно спросил Кронберг.

– О чем ты?

– Ты больше никого не отправлял в Хайлигендамм, чтоб разобраться со Штрассером?

Мартин издал нервный смешок, переданный неизвестным люфтмейстером так тщательно, что Кронберг почти ощутил чужое дыхание на своей щеке.

– Я направил в Хайлигендам своего лучшего специалиста, садовая ты голова, к чему мне отправлять следом двух остолопов? Чтоб они наступали тебе на хвост и портили охоту?

– Не знаю. Вдруг ты решили проконтролировать ход дела?

– Неужели я могу выглядеть таким дураком?

– Хорошо, – Кронберг махнул бы рукой, но тело его, окутанное люфтмейстерским покровом, двигалось как в густом киселе, – Хватит на этом. Если это не твои люди, тогда чьи? Штрассера?

– Телохранители?

– Возможно, – согласился Кронберг, – Если Штрассер столь хитрая пташка, как ты о нем думаешь, он мог бы прихватить с собой пару ребят подобного толка. У парней Гинденбурга наверняка есть подходящие кадры.

– Конечно же есть! Ладно, скажи мне, ты сможешь работать в их присутствии?

Кронберг насторожился.

– Ты хочешь сказать, что не отменяешь дело? Мне продолжать работу?

– Приходится идти на это. Ты не представляешь, как сложно будет поймать Штрассера в Берлине. Нет, заставь его булькать в Хайлигендамме.

– Но его охрана…

– Их всего двое. Они могут тебе помешать?

Кронберг задумался. Новоявленные Розенкранц и Гильдестерн не произвели на него впечатления действительно опасных хищников. Может, они хорошо работают складными ножами и пистолетами, но едва ли быстро соображают. А ведь он даже не прикоснется к Штрассеру. Достаточно одного долгого взгляда с террасы гостиницы…

– Думаю, нет, – сказал он наконец, – Они просто увидят, как голова Штрассера исчезла с поверхности. Даже если быстро сообразят и вытащат его за минуту, все будет кончено. Он умрет почти мгновенно.

– Хорошо, – кажется, Мартин кивнул, – Значит, заканчивай свою работу. Я все еще надеюсь на хороший заварочный чайничек…

– У тебя будет твой чайник, – пообещал Кронберг, ожидая, что пелена люфтмейстера вот-вот лопнет, освободив его тело.

– А вторая проблема?

– Что?

– Ты сказал, что у тебя две проблемы. Называй вторую.

– Ах да, вторая… – Кронберг досадливо щелкнул языком, совсем забыв, про канал между ним и Берлином проводит даже самые тихие звуки, – Вторая проблема – это мальчишка.

– Что за мальчишка?

– Сын кухарки или официантки, не помню. Франц.

– Ты и в нем углядел тайного агента?

– Черт, нет. Обычный мальчишка. Такой же дурак, как и я в его годы. Проблема в том, что он знает обо мне. Знает, что я вассермейстер.

Мартин присвистнул.

– Вот те на. Ты обманываешь самых хитрых шакалов Германии, но тебя раскрывает какой-то сопляк?

– Не будем об этом, поверь, мне и так стыдно. Но я не знаю, что с ним делать. Он пообещал молчать, но…

– Молчать? – Мартин издал сиплый смешок, – Мальчишка? Не смеши меня, дорогой мой! Когда начнется шум, он не промолчит и пяти минут. Быстро выложит, что среди постояльцев был вассермейстер. Очень скромный и незаметный, никому неизвестный и исчезнувший сразу после смерти Штрассера. Который, какое совпадение, утонул, купаясь в спокойном море!

– Да, это будет очень глупо.

Спокойный голос Мартина, подобно непредсказуемой волне тропического шторма, очень быстро изменился, от насмешливого до грозного. От него повеяло чем-то настолько неуютным, что Кронберг передернул бы плечами, если бы обладал свободой действий, а не был вжат в кресло.

– Есть только один способ сделать так, чтоб этот мальчишка ничего не рассказал.

Кронбергу показалось, что его тело стало ледяным, а по всей его поверхности выступила колючая морская соль.

– Убить мальчишку?

– Да. Сразу же после Штрассера.

– Он ребенок, – сказал Кронберг, и пожалел, что связь идет не через старую телефонную линию. Может, ее помехи позволили бы скрыть отвратительную неуверенность его собственного голоса.

– Он ребенок, – повторил за ним Мартин, – А ты – нет. В том и разница. Ты, в отличие от него, должен понимать, что игры в политику отличаются от игр в кегли. Ты совершил ошибку, позволив себя разоблачить. За ошибки всегда расплачивается исполнитель.

– Мартин…

– Слушай. Мы с тобой старые друзья, многое прошли, многое вытерпели. Я не стану докладывать о мальчишке… наверх. Ни к пятнать твой послужной список из-за какого-то ребенка, верно? Ошибки бывают у всех. Просто свою ошибку ты устранишь сам, и на этом хватит.

Кронберг понимал, что Мартин делает ему одолжение. То одолжение, на которое вправе рассчитывать лишь немногие.

– Все в порядке, – сказал он, – Конечно. Я сам устраняю свои ошибки. Просто ребенок… Это немного непривычно для меня, только и всего.

– Если за Штрассера придется заплатить жизнью одного мальчишки, поверь, эту цену мы заплатим. Заплатим и куда большую. Потому что если такие люди, как Штрассер, придут к власти, цену придется платить совсем другую. Тысячи, миллионы мальчишек, не таких, как этот твой Франц, а постарше, лягут в поле, скошенные пулеметами, как умирали их предшественники в девятнадцатом. Мы оба видели это, ведь так?

– Я помню это так же хорошо, как и ты, фойрмейстер. Но два утопленника за один день? Не слишком ли?

– Нет. Потому что его тела никогда не найдут, и об этом ты тоже позаботишься. Просто… Спрячь его куда-то. Уведи далеко в открытое море. Пусть думают, что парень сбежал, чтоб устроиться в «Фрайкор», например. Или просто смылся в город. Мальчишки иногда выкидывают такие фокусы. В свете смерти Штрассера пропажа какого-то сопляка никого не заинтересует. Работай.

– Хорошо, – сказал Кронберг, помедлив, – Я все равно знал, что закончится этим.

«И ведь действительно знал, – подумал он, – с того самого дня… Я знал, что Мартин не отменит дело. И знал, что заняться этим придется именно мне. Когда я разговаривал с Францем, я уже тогда знал что говорю с мертвецом…»

– Порядок, – удовлетворенно произнес Мартин, снова тонко звякнуло стекло, – Тогда я жду от тебя добрых новостей. Заканчивай работу и возвращайся в Берлин. Уверен, моя благодарность тебя приятно порадует. Салют!..

Люфтмейстер, соединявший их, «повесил трубку», да так, что от перепада давления Кронберг оглох на оба уха. Некоторое время он слышал только тишину и накатывающий мягкий шелест – словно невидимое моря ласкало нежными прикосновениями прибрежный песок.

– Почему вы не носите мундира? – спросил Франц.

Мол, на котором они сидели, был теплым и приятно шершавым на ощупь. Волны, поднявшиеся к вечеру, разбивались об него со стеклянным звоном, но все равно упорно шли в атаку одна за другой бесконечной вереницей. Море – самый упрямый противник. Никогда не отступает. И даже во время отлива лишь перегруппировывает силы, чтоб вновь и вновь бросать их на неприступный камень. Без всякого смысла пытаясь отвоевать себе клочок жизненного пространства. И это море, одно из самых древних и мудрых существ на этой планете. Что уж говорить про человека?..

– Я ушел из армии, – Кронберг пожал плечами, – К чему мне мундир?

Из отеля он прихватил бутылку хорошего белого вина, но после первого же глотка отставил ее и больше не прикасался. Туша «Виндфлюхтера» в сгущающихся сумерках осветилась десятками теплых огоньков. Судя по долетающим до мола звукам, постояльцы ужинали и танцевали фокстрот.

– Но ведь другие магильеры еще служат? – уточнил Франц.

– Нет. Республике не нужны магильеры. Магильерские Ордена распустили сразу после войны. И из армии всех нас выкинули еще в девятнадцатом. Нас запретили. Меня нет.

– Но ведь вы сильнее всех! Сильнее пушек, сильнее танков, сильнее аэропланов и линкоров!

– Силой мало владеть, ее нужно контролировать. И сдерживать в нужном положении, как плечо стрелка сдерживает приклад винтовки. Лишенная опоры и точки применения, любая сила становится опасной.

Франц не понял, по глазам видно, но спорить не стал, лишь упрямо дернул головой.

– Вы защищали Германию.

– Все мы защищали Германию. Даже мертвецы, которых подняли тоттмейстеры. Но защитить ее мы не смогли, и она сгорела. А та Германия, которая родилась из ее пепла, не хочет нашей защиты. Она боится нас и презирает, как пережиток мрачного прошлого. Мы оказались аристократической костью в ее глотке. Проглатывать больно, а выплюнуть – страшно. Так и болтаемся…

– Но где тогда все магильеры?

– В Берлине, конечно, – Кронберг усмехнулся, – Где же еще им быть? Только мы уже больше не магильеры. Мы сбросили мундиры, как старую, износившуюся, шкуру. И обзавелись новой, из дорогой ткани. Нас, в сущности, осталось не так уж и много, может, всего тысяч пять на всю страну. В начале войны в бой бросали полнокровные магильерские роты – давить огнем, водой и камнем пулеметные точки, но будь ты хоть трижды магильер, острый осколок или простая пуля снесут тебе голову точно так же, как и обычному человеку. Наши ряды таяли. Пять лет войны нами заделывали все дыры, не беспокоясь о тех дырах, что остаются в нас самих. Мы умирали на этой войне так же, как и простые люди. Задыхались от газов, истекали кровью на колючей проволоке, нас давили танки, скашивала шрапнель… Под конец войны магильеров осталась всего горстка. Обожженных, злых, брошенных, подвергнутых позору и бесчестному увольнению со службы.

– И вы сняли мундиры, – кивнул Франц, – Я понял.

– Нам пришлось лишиться не только мундиров. Многие из нас лишились привычных имен, а некоторые – даже привычных лиц. Скальпель хирурга или пластические чары лебенсмейстера в наше время могут скроить совершенно другого человека. Знал бы ты, как долго я сам привыкал к новому имени…

– Вы живете под чужим именем?

– Скажем так, если ты случайно найдешь судовую документацию легкого крейсера «Регенсбург», вассермейстера Кронберга ты там не обнаружишь.

– Но кто же потопил «Номада» и «Нестера»? – спросил Франц с хитрой улыбкой.

– О. Неважно. Этот человек уже мертв. Погиб в восемнадцатом году от английской пули, о чем есть надлежащим образом заверенные документы. А господин Кронберг, как видишь, жив и перед тобой. И, если ему повезет, проживет еще пару лет.

– А почему все бывшие магильеры в Берлине?

– Смотри.

Кронберг протянул руку к морю и едва заметно шевельнул пальцем. Франц зачарованно наблюдал, как, послушный магильерскому движению, в толще воды надувается воздушный пузырь размером с крупное яблоко. Потом Кронберг щелкнул пальцами, и причудливая воздушная полость мгновенно лопнула, выкинув на поверхность стайку пузырьков.

– Понял?

– Да, – сказал Франц, все еще глядя в воду, потом возразил, – Нет, господин вассермейстер, не понял.

– Вода всегда стремится занять тот объем, который ее заставили покинуть. Одно из базовых правил всякой жидкости. Так же и мы, магильеры. Мы стремимся занять тот объем, из которого нас выжали. Солидно звучит?

Франц задумался. На его детском лице задумчивость выглядела пародией на взрослую, настоящую. Не бывает у мальчишек таких серьезных лиц.

– Да, наверно.

Кронберг кивнул:

– Эту чепуху говорят всем при вступлении в партию. Когда-то и Мартин говорил мне то же самое. А я тогда был дураком вроде тебя, только постарше… Тоже стремился заполнить какой-то объем… Пока не понял, как банально и просто все обстоит. Власть, Франц, вот тот объем, который пытается заполнить любая сила, вне зависимости от ее природы, свойств и химического состава. Магильерам сейчас нужна власть. Они создали свою политическую партию, абсолютно легальную, только вот почти у всех ее членов – магильерские способности. Об этом мало кто знает. Эта сила пока молода и не слишком хорошо организована, но старые фронтовики умеют работать слаженно. Они знают, как прикрывать друг друга, как работать сообща, как выносить то, что для человека считается чрезмерным, как закрывать ноздри табаком, чтоб не чувствовать трупного запаха… Попомни мои слова, Франц, лет через десять эта сила заполнит весь доступный объем, сколько бы его ни было. А потом…

– А потом? – спросил Франц. Судя по всему, он едва поспевал за словами Кронберга, но все равно с ученическим прилежанием не отрывал от него взгляда, – Ну, когда власть…

Кронберг пожал плечами.

– Не знаю. Я ведь всего лишь вассермейстер. Многое понимаю на счет воды, но, кажется, ни черта не понимаю про людей.

Кронберг смотрел на море. Ночь стояла безлунная, не по-летнему темная, и море казалось полосой шуршащего тяжелого бархата. И только влажный плеск у основания мола напоминал о том, что море, даже выглядящее неподвижным, находится в вечном движении.

В этом море завтра умрут два человека. Оно легко примет их жизни. Без благодарности, как древние боги принимали свои жертвоприношения, отпущенные на волю волн, а равнодушно, как принимало до этого тысячи прочих жертв. Ему, в сущности, все равно. Мальчишку жалко. Влип из-за собственного детского любопытства. Хотел посмотреть, как господин вассермейстер пускает красивые фонтаны. А какой бы ребенок не посмотрел?..

Франц умрет быстро и легко, Кронберг уже это решил. Достаточно лишь увеличить давление в некоторых артериях головного мозга, кое-где немного повысить температуру и плотность крови… Это будет похоже на поцелуй темноты в лоб. Тело обмякнет мгновенно, а спустя секунду мозг окончательно выключится. И маленький Франц отправится в плаванье по морю, чьи контуры никогда не будут нанесены на карты. От тела избавиться будет несложно. У берега есть несколько сильных течений, они вполне подходят. Он позаботится о том, чтоб тело никогда не увидело побережья Хайлигнедамма.

– Иди спать, – сказал Кронберг Францу, – Уже поздно, твоя мать рассердится.

Тот с готовностью поднялся на ноги. Колени у него были поцарапаны, как и у всякого мальчишки.

– Хорошо, господин вассермейстер. Я приду завтра, если вы не против. Послушать.

– Приходи, – согласился Кронберг, глядя на море и нащупывая рукой винную бутылку, – Кстати, у меня будет для тебя небольшое поручение. Если, конечно, ты не прочь помочь господину вассермейстеру…

Потом он сидел и слушал море. Море едва слышно бормотало, и в его голосе Кронбергу слышалась то укоризна, то одобрение. А может, и то и другое. Он никогда не знал языка моря, несмотря на то, что много лет был с ним знаком.

Утро восьмого дня в Хайлигендамме выдалось хмурым, холодным, совсем не летним. «Виндфлюхтер» с самого рассвета заволокло жидким туманом. Этот туман колыхался у его подножья, отчего отель выглядел маяком в призрачном зыбком море. Эта перемена погоды обеспокоила Кронберга. Штрассер мог изменить своим привычкам.

На террасе в рассветный час никого не было, и Кронберг, накинув плотную куртку, обосновался там, вглядываясь в едва видимое море. Но беспокоился он, как выяснилось, напрасно. Содрогаясь от зябкого утра, в клочьях тумана показался Штрассер в купальном костюме. Не замечая Кронберга, он отважно двинулся к морю и почти без колебаний погрузился в него, на поверхности осталась лишь хорошо заметная голова с залысинами.

Голова эта медленно двинулась вперед, прочь от берега, Кронберг рассеянно наблюдал за ней, облокотившись о перила. Телохранителей Штрассера на пляже видно не было. Быть может, они наблюдали за купанием изнутри, но Кронберг предполагал, что те дрыхли в своих кроватях, рассудив, что опасность их шефу на утреннем пляже не угрожает. Если так, они допустили серьезную ошибку. Иногда опасность приходит с той стороны, откуда ее ждешь меньше всего.

Кронберг вспомнил полицейского офицера, которого пришлось устранить тремя или четырьмя годами раньше. Вечно настороженный тип, который никогда не расставался с оружием, считался тертым парнем и не без оснований был уверен в том, что враги до него так просто не доберутся. Он просто недооценил своих врагов. Когда за тобой охотится вассермейстер, твоими врагами становятся все жидкости. Полицейский погиб, когда возле него взорвался примус – Кронберг лишь немного вмешался в механизм подачи керосина.

Кронберг всегда знал, что за водой стоит невероятная мощь, но лишь начав работать на Мартина, осознал все многообразие той силы, которой он так непринужденно повелевал. Он никогда не учился в университете и не видел в этом смысла, но постепенно стал открывать для себя науки, находя в них великое множество полезных вещей. Он учился избирательно, везде и понемногу, урывками, лишь в той степени, в которой это позволяло облегчить его работу. И в скором времени добился весьма впечатляющих результатов. Оказалось, в каждой науке жидкая среда играет особую роль и везде, умея воздействовать на нее, можно достичь очень многого.

Одного не в меру хитрого парня из дрезденских депутатов Кронберг убил тем, что на торжественном ужине у местного промышленника воздействовал на жидкость в его стакане. Требуется недюжинный опыт, чтоб заместить в воде атомы легкого изотопа водорода на тяжелые, но Кронберг посвятил много времени практике, а его образование при всей своей обрывочности, позволяло разбираться в теории. Конечно, одного стакана было мало, Кронбергу пришлось воздействовать почти две недели на всю жидкость, что вливал в себя этот парень, но результат окупился. Тот вскоре умер – прямое следствие дейтеризированной воды в его теле.

Некоторое время Кронберг уделял самое пристальное внимание медицине, полагая, что ее изучение таит в себе невообразимое количество возможностей для его специфической работы. Действительно, штудирование медицинских трудов не раз позволило ему удачно выступить. Простейший инсульт, инфаркт, эмболия легочных сосудов, водянка, анемия, тромбогеморрагический синдром, внутренние кровотечения, асцит – все это было танками и аэропланами невидимой войны, бушующей внутри человеческого тела, войны, в которой Кронберг одерживал одну блестящую победу за другой. Эти победы никогда не окажутся на страницах учебников истории, но они грели душу.

Впрочем, по зрелому размышлению он решил отказаться от использования одной лишь медицины. Среди людей, имевших неосторожность разозлить Мартина, встречались едва дышащие ветераны мировой мясорубки, смерти которых от естественных причин не удивился бы ни один врач, но хватало там и молодых, пышущих здоровьем, молодцев новой формации – тех, что пересидев войну за письменными столами, рвались обустраивать счастливое будущее Германии. Такие редко умирают от невидимых тяжелых болезней, а Кронберг не хотел, чтоб об эпидемии смертей среди политиков поползли какие-нибудь слухи. Кто-то из не в меру подозрительных ребят может задаться вопросом, что же творится со здоровьем у всех этих господ?.. Кронберг стал разнообразить свои методы, стараясь не повторяться, его арсенал к тому моменту позволял это.

Героя войны, прославленного воздушного аса, не вовремя попытавшемуся вклиниться в политику и не совсем верно понявшего, кого надо держаться, устранить было проще простого. Воздействовать на жидкости в теле аэроплана еще легче, чем на кровь в человеческих венах. Перебой подачи топлива, и красивый, сверкающий свежей краской «Альбатрос», врезался в землю, превратившись в груду трухи и развевающиеся лохмотья. Пилот в катастрофе не выжил, и про его раннюю смерть писали все газеты.

Другим интересным делом стал депутат Рейхсрата, излишне несговорчивый и тоже имевший неосторожность проявить себя врагом магильерской партии. Выпив стопку шнапса, он сел за руль своего мощного американского автомобиля, и уже через несколько минут превратился в окутанный огнем мешок фарша, а его автомобиль – в догорающий стальной каркас, смятый каменной стеной. Достаточно было лишь позволить алкоголю лучше впитаться в кровь, вызвав у водителя алкогольную интоксикацию такой степени, что это привело к частичному параличу. Медики не сомневались в том, что он сел за руль смертельно пьяным. Последняя выпивка едва ли сделала его счастливым.

Кронберг наблюдал за тем, как голова Штрассера удаляется от берега, периодически делаясь невидимой в тумане. Плохая видимость его не беспокоила. Зная примерно местоположение объекта, он чувствовал тот объем, который тот выдавливает из окружающей его жидкости. Говорят, похожим образом люфтмейстеры чувствуют на больших расстояниях движущиеся аэропланы…

Кронберг ждал, когда Штрассер удалится от берега метров на тридцать. Тогда можно будет закончить работу одним коротким жестом и вернуться в теплый номер. Промочить горло горячей настойкой, которую в «Виндфлюхтере» отлично умеют делать на можжевельнике и травах, собрать без спешки вещи. Штрассер станет восемнадцатым его клиентом. И, конечно, не последним. Приближается пора выборов, а значит, у Мартина и его приятелей из партии появится много работы для него.

Позади него хлопнула дверь террасы. Кронберг резко обернулся, пальцы правой руки сами собой собрались вместе, напряженные, точно между ними была зажата оружейная сталь. Стали не было, как не было и нужды в ней. Его пальцы способны были разорвать человека быстрее, чем самый проворный стрелок вскинет оружие. Вода – это жизнь. Повелевающий водой, повелевает и жизнью.

Но это был Франц. Бледный после бессонной ночи, он несмело вышел на террасу. Кронберг сперва напрягся, но потом вздохнул с облегчением. Это хорошо, что мальчишка нашел его именно здесь и сейчас. Можно будет покончить с делом одним махом. Сперва Штрассер, и сразу за ним – Франц. Не нужно будет искать повода для встречи, мучиться ожиданием, придумывать оправдание… Раз – голова Штрассера скрывается в волнах. Два – маленький Франц беззвучно падает на пол. «Три, – мысленно закончил Кронберг, – господин вассермейстер навечно покидает Хайлигендамм. Аминь».

– Вы здесь… – пробормотал Франц, – Я искал вас по всей гостинице с самого утра.

– Люблю дышать воздухом пораньше. Что у тебя стряслось?

– Те господа… Ну, за которыми вы просили чуть-чуть последить. Помните? Которые со второго этажа…

Кронберг нахмурился. Он не приказывал Францу следить за ними, попросил лишь держать ухо востро, подмечать, о чем те говорят, и вообще немного пооколачиваться рядом. Свое мнение о профессионализме телохранителей Штрассера он уже составил, но никогда не следует недооценивать возможности противника.

– Рассказывай, – приказал Кронберг.

– Этой ночью я слышал, о чем они говорили в курительной комнате. Спрятался за портьерой, они и не заметили… Сделал вид, что мою стекло, потом встал там и стоял три часа, все слышал, – Франц от волнения тараторил как пулемет, Кронберг успокоил его жестом, – В общем, они… Ну, один из них сказал, что надо покончить наконец с водяным. Он так сказал – с водяным. Что он устал тут торчать, что у него ревматизм и море плохо сказывается на…

– Неважно. Дальше!

– Ну а второй… Он сказал, что завтра с утра все будет закончено. Он говорил с каким-то Мартином, и тот сказал, что рыбка булькнет в последний раз утром восьмого дня. Тогда можно брать водяного. Так он сказал.

Мартин. Водяной. Восьмой день.

Кронбергу показалось, что он провалился в черную, обжигающую холодом, полынью.

– Что-то еще говорили?

– Тот первый, ну, что с ревматизмом, он сказал, что с водяным шутки плохи. Что водяной может прикончить одним пальцем. А второй, ну, который… В общем, он сказал, что водяной даже шевельнуться не успеет. Они будут ждать водяного в его собственном номере вечером. Как только он войдет, накинут на шею веревку, и сразу ножом в сердце. А ночью вынесут из гостиницы, засунут в автомобиль и закопают где-то подальше. Утром просто скажут метрдотелю, что их приятель ночью по срочному делу отбыл в Берлин…