Текст книги "Огневой вал наступления "

Автор книги: Константин Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Всю ночь на 20 ноября командование 19-й танковой бригады занималось организацией завтрашней атаки. Разведчики привели пленного. Он оказался из 1-й румынской танковой дивизии. По его словам, эта дивизия выдвинулась к прорыву еще вечером. Несколько машин остались в хуторах Перелазовский и Ново-Царицынский, с тем чтобы усилить оборону этого опорного пункта на слиянии речек Царица, Курталак и Крепкая.

По докладам разведчиков, опорный пункт имел минимум пять батарей противотанковых пушек и около десяти легких и средних танков. Обойти хутора с севера или юга трудно. Вражеская оборона устроена за глубокими оврагами, и, обходя их, танки неизбежно подставят борта под фашистские снаряды. Между тем к утру в помощь танковой бригаде подошел и 85-й гвардейский минометный полк. Командование бригады удачно и с хорошей выдумкой распорядилось приданными силами артиллерии и реактивных минометов. За ночь гвардейцы-минометчики подготовили огонь по опорному пункту, а противотанкисты Пересыпкина, пользуясь все теми же степными оврагами, выкатили пушки на дистанцию 400–500 метров от оборонительных сооружений противника.

На рассвете «катюши» дали залпы дивизионами по главным целям. А противотанкисты открыли огонь прямой наводкой. Из оврага, что западней развалин машинно-тракторной станции, мне впервые довелось наблюдать стрельбу пушек ЗИС-3 по танкам. Это было эффектное зрелище. Бронебойные снаряды пробивали даже лобовую броню, как фанеру, румынские танки вспыхивали свечками один за другим, экипажи пытались спастись бегством. Но куда сбежишь, если и земля сама пылает от огня реактивных мин!

Пользуясь паникой в опорном пункте, наши танки атаковали его, жалкие остатки гарнизона бежали по дороге на юг. 19-я танковая бригада немедленно перешла к преследованию. Как мне рассказали в штабе 26-го танкового корпуса, главные силы 1-й румынской танковой дивизии были [72] также полностью разгромлены в танковых боях между хутором Усть-Медведицкий и речкой Царица.

Вторая танковая дивизия противника, выдвинутая к месту прорыва, – 22-я немецкая вступила в бой несколько позже. Вообще вся эта попытка командования немецко-фашистской группы армий «Б»{26} закрыть прорыв или, по меньшей мере, локализовать его контрударом 48-го немецкого танкового корпуса и по замыслу и по исполнению, как выяснилось, выглядела беспомощной. Обе танковые дивизии несколько раз на дню перенацеливались с одного направления на другое, совершали марши туда-сюда, попадая то под атаки танков командарма П. Л. Романенко, то под удары наших бомбардировщиков. В результате 20–21 ноября и 22-я немецкая танковая дивизия попала в клещи и понесла тяжелые потери. Добили ее в районе того же хутора Перелазовский. Уже полуокруженная, эта дивизия получила приказ срезать советский танковый клин, подсекавший с севера главные силы сталинградской группировки фашистов. 22-я танковая нанесла контрудар с запада на восток через хутор Большая Донщинка на Перелазовский с целью оседлать основную дорогу, по которой продвигались на юг части 5-й танковой армии генерала Романенко. Однако Прокофий Логвинович предусмотрел и этот вариант. Он прикрыл захваченный опорный пункт сильным артиллерийским щитом – пушками 33-го истребительно-противотанкового и «катюшами» 75-го гвардейского минометного полков. И когда 21 ноября немецкие танки и пехота на бронетранспортерах выскочили с запада к Перелазовскому, их встретил сильный огонь.

Повторная атака противника тоже была отбита. Оставив под Перелазовским 16 подбитых и сгоревших танков, гитлеровцы отступили в сторону Большой Донщинки. Как позже стало известно от пленных, командир 48-го немецкого танкового корпуса генерал Гейм, потеряв все танки, с небольшой группой штабных офицеров и примкнувших к ней солдат из разгромленных частей вышел из окружения. Гитлер обвинил его в бездеятельности, изгнал в отставку.

В целом же факты боевой работы артиллеристов и в ходе артподготовки и позже, при сопровождении пехоты и танков во время прорыва на юг, к городу Калач, давали интересный материал для обобщений. Тесное взаимодействие (а главное – результативное!) артиллеристов с танкистами [73] и пехотинцами в тех фазах боя, где трудно, а подчас и невозможно что-то спланировать загодя, где главную роль играет инициатива, собранность, решительность и быстрая импровизация в командирском решении, – все это становилось достоянием уже не отдельных, наиболее подготовленных командиров, а широкого их круга – большинства.

Примерно такую же общую картину действий и взаимодействия артиллерии с пехотой, танками и конницей наблюдали Владимир Павлович Ободовский и Дмитрий Родионович Ермаков в полосах наступления 65-й и 21-й армий. Они рассказали мне, что противник – 6-я немецкая армия генерала Паулюса – пытался и здесь нанести танковый контрудар частями 14-го танкового корпуса. Кольцо советского окружения уже замкнулось, но противник еще питал надежду собственными силами разорвать кольцо, пока оно не уплотнилось. Одну за другой выводил он танковые дивизии из Сталинграда и бросал в бой на высотах, прикрывавших донские переправы близ хуторов Вертячий и Песковатка.

Первыми с этими дивизиями столкнулись подвижные соединения – 4-й танковый и 3-й гвардейский корпуса с приданными истребительно-противотанковыми частями. Сильные бои начались 22 ноября. В этот день в районе хутора Сухановский артиллеристы 5-й истребительной бригады полковника Зубкова сожгли восемь немецких танков, а 1250-й истребительно-противотанковый полк майора Котиловского – девять танков под хутором Больше-Набатовский. Но решительный бой произошел на следующий день, когда фашисты бросили в бой все свои подвижные силы – более 150 бронеединиц.

Жестоко и стойко сражались против этой бронированной массы бойцы, командиры и политработники 5-й истребительной бригады полковника Зубкова, 1250-го и 1180-го полков майоров Котиловского и Маза. И опять-таки в этом ожесточенном бою, развернувшемся в полосе более 15 километров по фронту, блестяще проявили себя новые 76-мм пушки ЗИС-3. За день было подбито и сожжено около 60 танков противника, 14-й немецкий танковый корпус оказался отброшенным на исходные позиции и прижатым к Дону, переправы через который были разбиты нашей авиацией.

Полковник Ермаков, находившийся в передовом отряде 51-й гвардейской стрелковой дивизии, стал свидетелем дерзких и очень успешных действий артиллеристов 1184-го [74] истребительно-противотанкового полка майора Эристова. Батарея капитана Бондаря на своих тягачах далеко обогнала стрелков передового отряда и первой выскочила на крутой берег Дона. Увидели крыши хутора внизу, а еще подалее разбитый бомбами наплавной мост. На нем копошились немецкие саперы, а на берегу, ожидая переправы, скопились сотни автомашин, конных подвод, танки, артиллерийские орудия, штабные автобусы. На той стороне реки был хорошо виден полевой аэродром. Капитан Бондарь с ходу развернул орудия, одно из них открыло огонь по самолетам на аэродроме, три остальных – по скоплению войск у переправы. Там началась невообразимая паника. Люди, подводы, даже несколько автомашин устремились с берега на тонкий речной лед и сразу же провалились в воду. Три танка развернулись в сторону батареи, но взойти на крутой берег не смогли и были расстреляны противотанкистами. Подоспели красноармейцы 51-й гвардейской дивизии и другие противотанковые батареи и завершили уничтожение и пленение остатков войск противника. Только на аэродроме захватили более тридцати исправных самолетов.

Собравшись вместе в штабе Донского фронта, наша тройка обсудила факты, которым мы были свидетелями, и сведения, полученные от работников этого штаба. Составили соответствующий доклад на имя генерал-полковника Н. Н. Воронова. И хотя, как говорилось выше, действия артиллерии различных калибров и различного назначения в ходе прорыва и окружения сталинградской группировки немецко-фашистских войск были успешными, выявилось и немало недостатков. Не все артиллерийские начальники, например, сумели проявить гибкость в подвижных формах боя, что, естественно, вело к потере времени и других оперативных преимуществ.

Остается добавить, что наносивший контрудар 14-й немецкий танковый корпус отошел за Дон в таком же жалком состоянии, как и 48-й танковый. По подсчетам самих гитлеровцев, в Сталинградском котле в трех танковых и трех моторизованных дивизиях в декабре 1942 года насчитывалось всего 40–50 танков{27}. Но даже если бы нам не стали известны эти цифры – жалкие остатки бывших танковых корпусов, все равно каждый, кто был свидетелем окончательного разгрома 6-й полевой и основных сил 4-й танковой немецких армий, может подтвердить: на внутреннем [75] фронте окружения за два последующих месяца, декабрь и январь, вплоть до капитуляции, противник если и вводил в бой танки, то небольшими группами. Значит, в шести его танковых и моторизованных дивизиях оставалось очень мало боевых машин.

Операция на окружение фашистской сталинградской группировки еще продолжалась, когда в наши тылы потянулись длинные колонны пленных – десятки тысяч солдат и офицеров 5-го румынского армейского корпуса, капитулировавшего 22–23 ноября в районе станицы Распопинская. Николай Николаевич Воронов поручил нам с полковником Ростовцевым допросить румынских артиллеристов – генералов и старших офицеров. В памяти остался один из них – на нем был френч с карманами-клапанами, галифе, краги со шнурками вместо сапог. Словом, одет по моде первой мировой войны. А в руках вертит палочку – стек. Оказалось, он крупный помещик, землевладелец, вхож в бухарестский высший свет, знаком с близким окружением королевской семьи.

Нас интересовала румынская артиллерия. Почему у них старая материальная часть? Боеприпасы маркированы 1914–1916 годами, а снаряды, пролежавшие на складах четверть века, ненадежны. Мы еще раньше подсчитали, что около трети снарядов румынской тяжелой артиллерии не разрывались. Да, снаряд тоже имеет возраст. Пленник внимательно слушал, кивал, потом стал криво улыбаться, побледнел и наконец взорвался. Вскочил со стула и зачастил словами так, что переводчик едва поспевал за ним. Этот офицер стал чистить своего верховного руководителя Антонеску последними словами: не политик-де он, не военный, не вождь – никто! Пошлый торгаш – вот кто Антонеску! С немцев за нас деньги содрал, а нового оружия не дал. Куда девал деньги? К себе в карман. Вор он, нас продал – и Румынию продаст.

Так, волнуясь и негодуя, поносил недавнего своего вождя этот румынский офицер. Но негодовал он не потому, что осознал агрессивный и несправедливый характер гитлеровских войн. Нет! Его возмущало, что грабитель и вор номер один не снарядил его как должно в грабительский поход, и вот результат – разгром и плен.

Потолковав с ним, я понял и еще одну вещь: как артиллерист он был подготовлен слабо; вообще, судя по рассказам пленных, подготовка артиллеристов в румынской армии была поставлена плохо. Об артиллерийской инструментальной разведке, о некоторых сложных, но весьма эффективных [76] видах стрельбы, о новых тактических приемах большинство пленных офицеров знали понаслышке – где-то от кого-то. С такими познаниями и опытом бороться о нашей артиллерией им не под силу. Теперь нам стало ясно, почему в полосе 3-й румынской армии наша артиллерийская подготовка и последовавшие за ней другие стадии артиллерийского наступления принесли столь ощутимый результат и парализовали вражескую артиллерию практически до конца, то есть до капитуляции 22–23 ноября 1942 года.

Победный январь

Кольцо окружения сжалось. К началу декабря территория, занимаемая сталинградской группировкой противника, представляла собой неровный эллипс. В ширину, с севера на юг, он достигал 40 км, а в длину – от Сталинграда до крайней западной точки, Мариновки, близ которой ныне впадает в Дон судоходный Волго-Донской канал, – расстояние не превышало 55 км. Периметр этого эллипсовидного кольца, или, выражаясь военным языком, внутренний фронт окружения протянулся на 174 км.

Пока на южном фасе внешнего фронта окружения наши войска отражали контрудары танковой группировки генерала Гота, а на северо-западном фасе войска Юго-Западного фронта нанесли новый сокрушительный удар противнику, разгромив 8-ю итальянскую армию, у нас на внутреннем фронте окружения продолжались бои. Поскольку мне довелось быть их свидетелем и участником, попытаюсь на конкретных эпизодах показать цель и смысл этих ограниченных в пространстве и времени, но иногда весьма кровопролитных боевых действий. Их называют боями местного значения, частными операциями, боями за улучшение позиций. Последнее название, пожалуй, более других характеризует суть боевых задач, поставленных в тот период Ставкой перед советскими войсками на внутреннем фронте окружения.

Наш противник занимал очень выгодные для длительной и жесткой обороны позиции. Готовясь к разгрому и ликвидации окруженной армии генерала Паулюса, надо было предварительно и как можно сильней нарушить систему этой обороны и овладеть господствующими высотами. В северном секторе образовавшегося котла немецко-фашистские соединения занимали позиции по упоминавшейся уже насыпи железной дороги. Обстраивая с сентября этот естественный [77] рубеж различными укреплениями, в том числе бетонными и бронированными (стальные колпаки) огневыми точками, они сделали сектор, как признавалось в одном нашем оперативном документе, «почти недоступным для прямой атаки». От кольцевой железной дороги на запад с последующим поворотом на юг тянулась долина реки Россошка. По ее берегу, на высотах, располагались укрепленные районы, возведенные сталинградцами еще весной – летом. Немецким саперам не надо было даже перестраивать оборонительные сооружения, поскольку их амбразуры смотрели прямо на запад и северо-запад, на советские наступающие части. Это был западный сектор вражеской обороны. Южный также проходил по высотам на берегу реки Карповка, а восточный – по самому Сталинграду, по развалинам улиц с их созданными в боях укреплениями – сотнями больших и малых опорных пунктов, где широкая наступательная операция невозможна – она непременно потеряет силу и увязнет в уличных боях, во множестве мелких схваток, как совсем недавно увязла здесь же 6-я немецкая армия со всей массой приданных ей танков и мотопехоты.

В целом оборонительные рубежи противника на грядах высот обеспечивали ему дальний обзор местности в нашу сторону, а следовательно, огневой артиллерийский контроль перекрестков дорог, населенных пунктов, переправ через Дон у Вертячего и Песковатки. Вместе с тем гряды высот закрывали нашим артиллерийским наблюдателям обзор расположения противника. Снабжение его войск осуществлялось по воздуху транспортной авиацией, аэродромы в Питомнике и Гумраке находились в глубине котла, наша артиллерия до них не доставала. Даже самые дальнобойные системы были рассчитаны лишь на 18–20 километров.

Улучшить наши позиции означало еще до главной наступательной операции овладеть грядами господствующих высот, чтобы дать артиллерии широкий обзор обороны противника, а при более значительном успехе частных операций и возможность взять под обстрел аэродромы.

С начала декабря напряженными и кровопролитными стали бои в западном секторе котла за высоты с отметками 135,1 (Пять Курганов) и 129,0, а также за высоту Казачий Курган. Весь месяц атаки на эти высоты чередовались с контратаками противника. Снега здесь не было видно, везде вспаханная снарядами земля, кругом черно, а если и выпадет за ночь снег, то вскоре же опять покрывается пылью, земляной крошкой, пороховой гарью. Несколько раз врывались наши воины на эти высоты, но потом вынуждены были [78] отходить под натиском превосходящих сил противника. Один из немецких офицеров, командир пехотного полка Штейдле, впоследствии так вспоминал борьбу в этом секторе:

«На возвышенном западном участке фронта окружения идут упорные бои за так называемый Казачий Курган, считающийся ключом кольца обороны. С него можно контролировать переправы через Дон. Борьба за эти высоты, за высоту 102, у которой погибли три немецкие дивизии, или за высоту 129, вокруг которой окопался мой полк, требует больших жертв...

Если ехать на мотоцикле от Дмитриевки по пологому подъему, где все покрыто гладким льдом и путь преграждают похожие на дюны снежные сугробы, приходится включать малую скорость. Дорога разбита тысячами солдат, шагавших неуверенно, ощупью. Каждый, кто с трудом пробирается вперед, проходит мимо трупов, которые раньше лежали примерно в ста шагах южнее дороги. С каждым днем они оказываются ближе. Мертвые придвигаются к живым. Страшная картина. Снег, который сегодня, как саван, прикрывает трупы, на следующий день сметается леденящим ураганом... Во имя чего они приняли смерть, во имя чего бесцельно погибли?»{28}

Правильный вопрос. Только задать его надо было раньше, когда полки той же 376-й пехотной дивизии бодро маршировали по донским степям, по летним белым дорогам, где, прошитые очередью фашистского истребителя, лежали убитые беженцы – женщины, дети, старики. Вот и задал бы себе тогда Штейдле этот вопрос: во имя чего мы их убиваем? А теперь поздно. Пора летних маршей под губную гармошку, пора веселой охоты на русских кур и свинок прошла. Близок час расплаты, армия генерала Паулюса встречает его в промерзших окопах, во вшивых землянках, с мечтой о буханке ржаного хлеба. Армия уже съела всех лошадей румынской кавалерийской дивизии. Самолеты еще прилетают в котел, но с каждым днем их все меньше – иные сбиты русской зенитной артиллерией, иные истребителями, иные раздавлены русскими танками на ближайшем к котлу аэродроме – в Тацинской. Была надежда на деблокаду, на прорыв со стороны Котельниково танковых дивизий генерала Гота. Но Гот потерпел сокрушительное поражение, [79] его войска спешно отступают на юго-запад, на Ростов.

В такой обстановке 28 декабря части 65-й армии Павла Ивановича Батова предприняли еще одну частную операцию. Цель – захватить все тот же ключевой пункт обороны противника – Казачий Курган. Нам, нескольким офицерам оперативной группы, генерал Н. Н. Воронов поручил помочь спланировать артиллерийскую подготовку. Нет, это не было вмешательством в работу артиллеристов 65-й армии и подменой их нашей опергруппой. Это была необходимая в тот момент товарищеская помощь. Я уже говорил, что под Сталинград прибыло много недавно сформированных артиллерийских частей и соединений резерва Верховного Главнокомандования. В их числе были четыре артиллерийские дивизии – 1, 4, 11 и 19-я тяжелая, а также две дивизии гвардейских минометов – 2-я и 3-я. Они состояли из 6–8 отдельных частей (полки и дивизионы), однако подготовленных штабов, которые могли бы спланировать, организовать и воплотить в дело эту большую силу, не имели.

Между тем такой крупный боевой механизм, как артиллерийская дивизия, нуждается в четком управлении, Так же как и любой крупный завод. Ведь известно, что десятки станков, установленных даже в самых удобных помещениях, еще нельзя назвать заводом, пока специалисты не выстроят это множество агрегатов в стройную систему, в цикл. Так и артдивизия, да и вообще крупная артиллерийская группировка. Вооруженная лучшими орудиями и минометами, она не будет оправдывать своего назначения в бою, пока ее не возглавит работоспособный, сильный штаб, который все расставит по местам – так, чтобы и разведка, и связь, и все виды снабжения, и топографическая, и метеорологическая, и множество других служб данной артиллерийской группировки или соединения действовали четко и ритмично. Ибо от них в конечном счете зависит боевая работа артиллерии, эффективность этой работы.

Во времена, о которых идет речь, подобные артиллерийские штабы у нас только начинали создаваться. Не хватало еще специалистов, да и штаты этих штабов уже не соответствовали резко возросшему объему работы и, соответственно, нагрузкам, выпадавшим на каждого штабного командира. В той же 65-й армии на заключительном этапе Сталинградской битвы было около 40 артиллерийских полков, на каждых трех пехотинцев приходилось по два артиллериста, всего (считая и личный состав приданных армии полков РВГК) около 17 500 артиллеристов. А управлял этой [80] массой штаб артиллерии в составе девяти человек, включая и начальника штаба{29}.

Поэтому командующий артиллерией фронта мой однофамилец Василий Иванович Казаков попросил Николая Николаевича Воронова помочь специалистами из оперативной группы. В штаб артиллерии 65-й армии отправились втроем – Михаил Николаевич Чистяков (впоследствии маршал артиллерии), Иван Давыдович Векилов и я. Выполнили поручение, хорошо и дружно поработали с товарищами из штаба артиллерии, спланировали артподготовку. Она была короткой, но массированной, с участием трех тяжелых пушечных полков.

Дым разрывов еще не снесло ветром с Казачьего Кургана, а стрелки 173-й и 24-й дивизий уже ворвались во вражеские опорные пункты и выбили с высоты пехотинцев 376-й немецкой дивизии. Артиллеристы, сопровождавшие атаку огнем и колесами, тотчас установили в захваченных окопах шестнадцать легких пушек. А полчаса спустя уже отбивали, стреляя прямой наводкой, первую контратаку врага. В течение последовавших 60 часов, вплоть до вечера 30 декабря, было отражено около двадцати таких атак на Казачий Курган. Важнейшая ключевая позиция осталась за 65-й армией, что оказало существенное влияние на успех наступления, начавшегося две недели спустя.

В тот же вечер, 30 декабря, генерал Н. Н. Воронов показал нам письмо, найденное среди других писем на борту сбитого немецкого транспортного самолета. Письмо написал и отправил в Германию командир 376-й немецкой дивизии. Он описывал бои последних дней за высоту 129,0 и 126,7 (Казачий Курган), довольно точно определяя наши атаки как локальные, цель которых – нащупать слабые места в немецкой обороне. Но не поэтому заинтересовались письмом и представитель Ставки генерал Воронов и командующий Донским фронтом генерал Рокоссовский.

До сих пор мы все считали, что пространство западней реки Россошка с упомянутыми высотами – Пять Курганов, Казачий Курган и другими это не более чем предполье главной оборонительной позиции немецко-фашистских войск по восточному берегу Россошки, что именно там, на высотах восточного берега, на старых сталинградских укреплениях, мы встретим основные силы противника. Однако в письма командира немецкой дивизии черным по белому было сказано, что русские «в некоторых местах прорвали нашу главную [81] линию обороны»{30} и что часть этих «прорех» удалось с трудом залатать, а на другие не хватает сил. Это было важное – хотя и не предназначенное для советского командования – признание. Значит, мы ведем бои не в предполье главной линии вражеской обороны, а на ней самой, на переднем ее крае. Почему фашисты вынесли передний край на западный берег реки, почему не воспользовались ни рекой как естественной преградой, ни готовыми укреплениями на ее восточном берегу – вопрос другой. Факт заключался в том, что эти укрепления не заняты войсками. Вот почему никого не обнаружила там и аэрофотосъемка. Дело не в маскировке – просто там никого нет. Короче говоря, была обнаружена слабость в обороне противника.

Бой за Казачий Курган дал целый ряд ценных сведений. Пленные показали, что хлебный паек снизился с 260 граммов до 150, что все живут надеждой на немецкие войска, якобы уже переправившиеся через Дон и захватившие город Калач-на-Дону. Говорят, там целый корпус СС, а также эсэсовская парашютная дивизия{31}. По котлу бродили и прочие, в таком же духе слухи. Возможно, их распускали специально, чтобы как-то поддержать быстро падавший боевой дух окруженных.

От пленных узнали также, что их артиллерийские части постепенно отводятся к западным окраинам Сталинграда, поскольку они теряют средства тяги – в автомашинах нет горючего, а кони падают от бескормицы. Солдаты многих артиллерийских дивизионов и батарей отправляются на передовую в качестве пехоты. Эти показания наглядно подтверждались и составом немецких пехотных частей, разбитых на Казачьем Кургане. В одном, например, бою было взято 14 пленных из одной роты. Только один оказался настоящим пехотинцем, остальные пришли в пехоту из артиллерии, из танкового полка, из аэродромной команды, из связи и тому подобное.

Частные операции, проведенные советскими войсками на внутреннем фронте окружения, позволили определить участок и направление главного удара. Нанести его предстояло 65-й армии генерала П. И. Батова как раз с тех господствующих высот, что были отбиты у фашистов. Западный сектор их обороны вообще выглядел более слабым, чем северный и южный, не говоря уже о восточном, сталинградском. Объясняется это тем, что возник западный сектор в [82] недавнем тылу врага в ходе боев. Для того чтобы укрепить его так же, например, как северный, требовалось и время, и материалы – лес, бетон, – и транспорт для их подвоза. Ничем этим 6-я немецкая армия не располагала.

Как известно, все эти дни советское командование продолжало подготовку операции «Кольцо». Для оказания помощи командующим Сталинградским и Донским фронтами в окончательном разгроме окруженного врага еще в ночь на 21 декабря к ним прибыл представитель Ставки ВГК командующий артиллерией Красной Армии генерал Н. Н. Воронов. Его вклад в подготовку операции был исключительно ценным. Ведь в стрелковых дивизиях некомплект личного состава составлял 40–60 процентов, не хватало танков, и главная роль в обеспечении прорыва вражеской обороны и уничтожении окруженных гитлеровцев отводилась артиллерии.

Директивой Ставки ВГК от 30 декабря 1942 года подготовка и проведение операции «Кольцо» были возложены на один Донской фронт.

С конца декабря начались передвижения советских войск для создания ударной группировки. Донскому фронту передавались 62, 64 и 57-я армии Сталинградского фронта. Последний был переименован в Южный фронт и получил задачу развивать наступление в направлении Ростова.

Итак, штаб Донского фронта под руководством Н. Н. Воронова и К. К. Рокоссовского напряженно готовил наступательную операцию под кодовым наименованием «Кольцо». Артиллерии в ней предстояло сыграть роль еще более заметную, чем во всех предыдущих операциях.

В полосу 65-й армии перебрасывались новые части резерва Верховного Главнокомандования. Встали на позиции три артиллерийские дивизии – 1, 4 и 11-я. Если первые две формировались на фронте в ходе Сталинградской битвы и боевой их состав (по пять артполков) еще не достиг штатного, то 11-я артдивизия, прибывшая из Московского военного округа, была полностью укомплектована и имела восемь полков. Кроме артиллерийских дивизий в распоряжение командующего артиллерией 65-й армии генерала И. С. Бескина поступали отдельные части РВГК – полки и дивизионы.

К концу первой декады января 1943 года армия располагала невиданной до сих пор артиллерийской мощью – 36 полками, вооруженными пушками, гаубицами и пушками-гаубицами; пятью полками реактивной артиллерии и пятью полками и тремя отдельными дивизионами зенитной [83] артиллерии. Но дело не только и не столько в числе стволов. Быстро рос удельный вес тяжелой артиллерии. Из упомянутых 36 полков девять имели на вооружении дальнобойные пушки и пушки-гаубицы, способные поражать батареи врага в его глубоком тылу. Еще более крупного калибра были орудия двух полков БМ (большой мощности), прибывших также из Подмосковья. Их 203-мм бетонобойные снаряды весом в 100 килограммов предназначались для разрушения особо прочных сооружений – железобетонных дотов и приспособленных под огневые точки кирпичных и каменных зданий и подвалов.

На 9-километровом участке прорыва 65-й армии были созданы высокие по тем временам артиллерийские плотности – в среднем на километр фронта по 220 стволов, считая и реактивные установки. А 24-я Самаро-Ульяновская Железная дважды Краснознаменная стрелковая дивизия, наносившая удар от Казачьего Кургана, имела еще более сильную артиллерийскую группировку – более 330 стволов на километр фронта.

Такая насыщенность позволяла наконец выполнить в полном объеме требования директивы Ставки об артиллерийском наступлении. Почти год прошел с того дня, как мы узнали об этом важном документе, о задачах, которые он поставил перед нашей артиллерией. Как просто было понять эти задачи и как трудно воплотить их в дело! Нам на Юго-Западном фронте ранней весной сорок второго года и думать не приходилось о таком огневом вале, поскольку он требовал большого расхода снарядов, а у нас на них жесточайший лимит. То же самое и в отношении других компонентов артиллерийского наступления: какое наступление, если у тебя максимум полтора десятка орудийных стволов на километр фронта, а среди них – ни одного тяжелого? Ну и естественно, когда у артиллерийского начальника мало орудий, не приобретает он и опыта в таком сложном деле, как массированное применение артиллерии в прорыве вражеской обороны. Вот почему особо памятны нам, артиллеристам, события Сталинградской битвы: с лета сорок второго и до зимы, до начала сорок третьего, буквально на глазах советская артиллерия наливалась могучей силой, и все процессы этого замечательного преобразования шли одновременно. Нарастающим потоком из тыла везли поезда на фронт орудия, боеприпасы, снаряжение, сформированные артиллерийские части и маршевые батальоны, команды молодых командиров – выпускников военных училищ и группы стажеров-артиллеристов из всех военных округов, [84] вплоть до Дальнего Востока. А фронтовики быстро приобретали, усваивали и распространяли самый передовой боевой опыт.

Как это происходило, видно на примере того же Донского фронта. С ноября, когда фронт подготовил и провел первую наступательную операцию, и до января, когда он готовился к окончательной ликвидации окруженного противника, прошло немногим более двух месяцев. Но если вы возьмете артиллерийские планы той и другой операции – это, как говорится, небо и земля. Громадная разница. Хотя составляли планы и проводили их в жизнь те же люди. И руководили ими тот же командующий артиллерией фронта Василий Иванович Казаков и начальник его штаба Георгий Семенович Надысев. В конце декабря они составили и направили в части документ, обобщавший опыт боевых действий в ноябре – декабре с точки зрения его использования в новом, январском наступлении. Эти указания интересны тем, что очень просто и понятно наряду с общими вопросами трактуют самый непосредственный, самый наглядный опыт, необходимый не только старшим начальникам, но и командирам дивизионов, батарей, взводов.