Текст книги "Огневой вал наступления "

Автор книги: Константин Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Когда я представлялся генерал-полковнику Н. Н. Воронову как новый сотрудник его штаба, он расспрашивал о боях, в которых мне довелось участвовать, особо интересовался противоборством артиллерии с танками. Цифровые выкладки о противотанковой обороне не на самых опасных участках Юго-Западного фронта он выслушал, покачав головой. 6–7 орудий на километр? А где взять больше? В том-то и была одна из трудностей, сказывавшихся и в 1942 году: где взять столько артиллерийских орудий, сколько нужно, чтобы повсеместно создать мощные противотанковые заслоны с необходимыми подвижными резервами? Эвакуированная на восток промышленность быстро наращивала выпуск вооружения, но к весне удовлетворить все потребности фронта еще на могла.

В заключение беседы генерал Н. Н. Воронов устроил мне небольшой экзамен – приказал нанести на карту боевую обстановку и произвести расчеты в соответствии с теми данными, которые он вручил на двух листках бумаги. Задание я выполнил, он проверил.

Работать с картой – это была одна из основных обязанностей начальника оперативного отдела. Ведь карта, если она всегда и точно отражает поступающую в штаб боевую информацию, является основополагающим документом, причем очень наглядным. В карте, в ее типографских знаках и обозначениях в совокупности со знаками командирского красно-синего карандаша, концентрируется главная мысль командира, суть его решения на наступление или оборону. Поэтому такая карта называется «карта-решение». Но для того, чтобы это решение было действенным, оно, во-первых, должно опираться на правдивую информацию. Когда информация относится к противнику, добыть ее весьма трудно. Но офицер-оператор обязан сделать все возможное, чтобы выявить факты, а не заменять их зыбкими и неопределенными предположениями. [31]

В оперативном отделе мы вели две карты – рабочую и отчетную. Кроме того, обрабатывали прочие оперативные документы – приказы и приказания, которые отправлялись из Москвы, из штаба артиллерии на фронты, а также оперативные сводки, поступавшие в Москву из войск, как правило, с 21 до 22 часов. Операторы полковники П. С. Афанасьев, В. П. Ободовский, подполковник К. И. Крылов и другие товарищи – каждый отвечал за одно фронтовое направление, был как бы к нему прикреплен. Это, конечно, не исключало иных, иногда не связанных с данным направлением поручений.

Сотрудники оперативного отдела изучали войска противника, их состояние, новое вооружение, группировку. Особое внимание обращали на танковые и артиллерийские части. В этом вопросе у нас был полный контакт с разведывательным отделом штаба.

Изучали театр военных действий, его особенности с точки зрения артиллерии, участки предполагаемых в ближайшем будущем действий – оборонительных и наступательных.

На каждом этапе военных действий отдел обязан был докладывать свои соображения по артиллерийским группировкам и перегруппировкам. Одновременно следили за наличием боеприпасов в войсках, на складах и базах. Был закон: иметь два боекомплекта. Если меньше, то к нам в Москву немедленно летела с фронта телеграмма. В этом вопросе мы постоянно и тесно общались с отделом артиллерийского вооружения нашего штаба.

Кроме того, было много других вопросов, входивших постоянно или временно в круг наших обязанностей, в частности создание группировок зенитной артиллерии.

Особенности тогдашней работы штаба артиллерии состояли в том, что интенсивность ее возрастала в вечерние часы, достигая ночью, иногда и под утро, высшей напряженности. Сведения с фронтов обобщались поздно вечером. Часто с этой сводкой генерал Н. Н. Воронов уезжал в Ставку Верховного Главнокомандования. Возвращался в 3–4 часа ночи, приказывал подготовить к утру тот или иной новый документ для Ставки. Иногда приходилось опять связываться с фронтами, с учебными центрами и дальними тыловыми базами. После 8–9 утра интенсивность работы заметно спадала, можно было соснуть. Отдыхали в том же здании, в специально выделенной комнате. Практически мы все были на казарменном положении. Даже те, у кого семьи жили в Москве, редко с ними виделись. [32]

12 мая 1942 года началось наступление Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Готовилось оно давно, еще в то время, когда я служил в 28-й армии. Хотя войска и прорвали оборону противника на широком фронте, но развить успех не смогли по ряду причин. Кстати, и артиллерийское наступление не было организовано как следует. Только половина артиллерийских полков успела сосредоточиться и занять огневые позиции к моменту артподготовки. Остальные полки были еще на марше. Таким образом, требование директивы Ставки о создании мощных артиллерийских группировок оказалось выполненным лишь на бумаге. Другое требование – сопровождать пехоту артиллерийским огнем до полного прорыва тактической обороны противника – также на многих участках не выполнялось. В результате противник, отходя, успевал занять новые, заранее подготовленные позиции и встречал нашу пехоту сильным огнем{9}.

Уже 17 мая немецко-фашистская группа армий «Юг», перегруппировав силы и создав танковые ударные кулаки, сама перешла в наступление. Так началась трудная для нас весенне-летняя кампания 1942 года, закончившаяся битвой на берегах Волги.

В середине июня, ночью, меня вызвал начальник штаба генерал Ф. А. Самсонов и приказал немедленно сформировать оперативную группу. Сказал, что мы будем сопровождать генерала Н. Н. Воронова в поездке на Западный фронт. Утром группа, состоящая из работников оперативного и разведывательного отделов, на автомашинах выехала из Москвы на Западный фронт. Здесь, на левом крыле, в полосах 10, 16 и 61-й армий, готовились частные наступательные операции. Их задача состояла в том, чтобы сковать силы противника, не позволить ему свободно перебрасывать войска из группы армий «Центр» на юг. Там вражеская группа армий «Юг» уже приступила к выполнению своей главной задачи – прорыву через низовья Дона на Кавказ. Директива Гитлера гласила: «...в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет»{10}. [33]

Почти месяц Николай Николаевич Воронов и наша оперативная группа работали в войсках Западного фронта, поочередно в 61, 16 и 10-й армиях. Помогали артиллеристам готовиться к частным наступательным операциям. Упомяну один только эпизод. Он особенно характерен для той поры, для лета сорок второго, когда тыл во все возрастающем количестве начал давать фронту вооружение, когда формировались десятки новых артиллерийских, минометных и гвардейских минометных («катюши») полков и фронтовые начальники наконец получили в свои руки такую огневую мощь, о которой мечтали с лета сорок первого года. Но для того чтобы научиться четкой организации действий и внутреннего взаимодействия этой массы ствольной и реактивной артиллерии, потребовалось известное время. Случались и недоразумения.

Николай Николаевич Воронов поручил нашей группе определить конкретные задачи реактивной артиллерии в ходе общей артиллерийской подготовки. Дело в том, что прибывали 15 новых гвардейских минометных полков малого (БМ-8) и среднего (БМ-13) калибров, каждый полк одним залпом выстреливал соответственно 864 и 384 мины, впервые появилась возможность использования «катюши» массированно. Но опыта включения реактивной артиллерии (да еще в таком количестве!) в общую систему артподготовки было мало. Поехал я в штаб командующего гвардейскими минометными частями генерала В. В. Аборенкова. В штабе меня приняли весьма прохладно. Объяснили, что огонь реактивных минометов они сами спланируют и в моей помощи не нуждаются. Мне пришлось вернуться. Доложил Н. Н. Воронову. Он пригласил к себе генерала В. В. Аборенкова и начальника артиллерии фронта генерала И. П. Камеру, между ними состоялся прямой и нелицеприятный разговор.

Надо отметить, что в то время реактивная артиллерия имела как бы особый статус и, прибывая на определенный участок фронта, получая боевую задачу от старшего артиллерийского начальника, официально ему не подчинялась. Это иногда порождало неурядицы. Генерал Аборенков, например, просил выделить для его «катюш» особые полосы на участках прорыва. Считал, что реактивные минометы сами, без помощи ствольной артиллерии, полностью подавят сопротивление противника. Это была типичная переоценка возможностей «катюш». Да, они мощное новое оружие. Однако у них, как у любого оружия, есть сильные и слабые стороны. [34]

– Хорошо! – сказал генерал Воронов. – Предположим, ваши гвардейцы провели действенную артподготовку, пехота ворвалась на передний край противника. Но там, в глубине, ожили несколько пулеметных точек. Пехота залегла, вам звонят по телефону, требуют огонька. Ваше решение?

Генерал Аборенков молчит. А что скажешь? Технические возможности его реактивных установок не позволяют подавлять цели, расположенные поблизости от нашей пехоты. Установки бьют залпами, по большим площадям. Ударишь по пулемету – накроешь своих пехотинцев.

– А как вы проведете контрбатарейную борьбу? – продолжал спокойно спрашивать генерал Воронов. – Опять по площадям? Нет, товарищ генерал. Ваши «катюши» будут вести тот огонь, который даст нам наибольший эффект. Их распределят по фронту и временно подчинят соответствующим артиллерийским начальникам. Наши операторы выведут установки на огневые позиции и укажут цели – это главным образом узлы сопротивления противника. В общем, участвуете в артподготовке на равных...

Так начальник артиллерии РККА поставил все точки над «i». Забегая вперед, скажу, что вскоре реактивная артиллерия, как и прочие части РВГК, стала входить в подчинение начальников артиллерии соответствующих соединений и объединений и эффект ее боевой работы резко возрос.

Пришлось мне опять выехать в штаб гвардейских минометных частей, а затем и в полосу 16-й армии. На этот раз совместная работа с гвардейцами-минометчиками была спорой и дружной. За двое суток я узнал столько различных тонкостей боевого применения «катюш», сколько не узнал с начала службы в Штабе артиллерии Красной Армии. Артиллерийскую подготовку во всех ее стадиях мы тесно увязали с действиями реактивных минометов. Однако, критически оценивая тогдашнюю нашу работу, должен сказать, что она далеко не полностью учитывала возможности этого грозного оружия. Например, планируя отражение возможных контратак в глубине обороны противника, мы испытывали серьезные колебания: привлекать ли огонь «катюш»? Не заденет ли он свою пехоту? Тактика реактивных минометов была еще несовершенна, что, естественно, ограничивало и их огневые возможности. Эти подвижные установки вели огонь в основном с места, в наступлении не продвигались вслед за танками и пехотой, не использовали на сто процентов свою маневренность. [35]

Вместе с тем надо сказать, что тактика реактивных минометов, как, впрочем, и тактика нашей артиллерии вообще, развивалась и совершенствовалась буквально на глазах. Те сомнения, о которых сказано выше, помогла рассеять практика на поле боя, в той же операции 16-й армии.

Ранним утром 5 июля на командный пункт армии прибыли командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков, генерал-полковник Н. Н. Воронов и генерал-майор И. X. Баграмян, только что вступивший в командование 16-й армией. Поговорить нам с ним не пришлось. Ударила наша артиллерия, пошли в атаку танки и пехота. Наступление началось. Прорвать оборону противника в первый день не удалось – фашисты контратаковали крупными силами пехоты и танков. В один из напряженнейших моментов боя командир отдельного минометного гвардейского дивизиона майор К. Н. Попов по своей инициативе быстро выдвинулся с установками вперед, в боевые порядки пехоты, и мощными залпами реактивных мин остановил и отбросил контратакующего противника. Локальный этот эпизод был отмечен и командующим фронтом генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым и начальником артиллерии Красной Армии генерал-полковником Николаем Николаевичем Вороновым. Вскоре «катюши», сопровождающие наступающую пехоту не только огнем, но и колесами, стали рядовым явлением в боевой практике, а в период нашего контрнаступления под Сталинградом эта тактика проявилась особенно сильно и масштабно и дала хорошие результаты.

А что касается июльского наступления войск 16-й армии, то оно во второй день боя привело к значительному успеху. Оборона фашистов была прорвана на фронте 60–70 км, наши части форсировали реку Вытебеть.

Наша группа вернулась в штаб Западного фронта, в Малоярославец, откуда выехала на машинах в Москву. Вечером мы уже входили в подъезд старинного дома на набережной Москвы-реки. Однако задержались в штабе лишь считанные дни. Впереди была новая командировка – на этот раз на юг.

Сталинградское лето

Июль сорок второго начинался тяжелыми боями на южном крыле советско-германского фронта. Прорвавшись к Воронежу, выйдя широким фронтом на Верхний Дон, фашистские танковые дивизии повернули на юго-восток, вдоль течения реки. Оперативная карта, на которую мы [36] ежедневно и очень тщательно, до деталей, наносили все изменения в боевой обстановке, позволяла с большой долей вероятности предположить, чего именно добивалось вражеское командование. Движение танкового кулака от Воронежа через донские степи к морю, к городу Ростов, и встречное движение второго танкового кулака к тому же Ростову с востока – эти гигантские клещи, видимо, должны были охватить и уничтожить советские войска Юго-Западного и Южного фронтов.

В Москве, в Штабе артиллерии Красной Армии, день ото дня все острей чувствовалась напряженнейшая обстановка, сложившаяся на юге страны. Сводки с фронтов, поступавшие к нам, грешили значительными пробелами. Особенно много неясностей было в сводках штаба артиллерии Юго-Западного фронта. Это и понятно. Некоторые дивизии и армейские артполки уже дрались в окружениях и полуокружениях, связь с ними была потеряна, отсюда и скудность информации.

В таких случаях я немедля шел за помощью в отдел к полковнику М. В. Ростовцеву. Он и его разведчики нередко помогали мне восполнить недостающие сведения по той или иной артиллерийской группировке. Однако бывало, что Михаил Владимирович Ростовцев сожалеюще разводил руками. У него возникли свои трудности. Противник продвигался быстро, наша разведывательная система в местах прорыва была нарушена, из нее выпали очень важные звенья, поэтому и разведывательная информация поступала к Ростовцеву с запозданием и тоже имела большие пробелы.

Между тем именно в это трудное время, когда наше командование принимало срочные меры к восстановлению прорванного фронта, нужней всего были точные и полные сведения и о своих войсках, и о противнике. Ведь никакое, даже очень смелое, решение не даст должного эффекта, если оно не опирается на точные расчеты, на возможности своих войск, в том числе артиллерии. Поэтому и наш оперативный отдел и разведывательный отдел полковника Ростовцева трудились не покладая рук, чтобы, используя различные источники и методы, сравнивая косвенные данные, восполнить недостаток прямой информации с фронта.

Так было и в ночь на 12 июля, когда в штаб артиллерии вернулся из Ставки генерал-полковник Н. Н. Воронов. Он вызвал к себе в кабинет начальника штаба генерала Ф. А. Самсонова и нас, начальников отделов, коротко обрисовал обстановку на юге. Особо подчеркнул: войска Юго-Западного фронта частью сил отошли на северо-восток, за [37] Дон, частью на юг. А центр – направление на Сталинград – почти не прикрыт войсками. Противник выдвигает из-под Воронежа на юг уже всю 4-ю танковую армию Гота. Вполне возможно, что эта армия попытается с ходу прорваться к Волге в районе Сталинграда. Верховный Главнокомандующий назначил Воронова представителем Ставки на сталинградском направлении и приказал помочь в восстановлении прорванного фронта и организации прочной обороны.

– Вылетаем в шесть утра, – сказал он нам и, обратившись к Самсонову, добавил: – Федор Александрович, сформируйте группу из специалистов, старшим будет генерал-майор Казаков. Встретимся на аэродроме.

До вылета оставалось часа четыре, а дел невпроворот, поэтому об отдыхе думать нам в эту ночь не пришлось. Обсудили с генералом Самсоновым состав группы. Подбирая ее, исходили из самого трудного варианта обстановки, какая может ждать нас в Сталинграде. Не исключено, что оперативной группе генерал-полковника Воронова придется какое-то время выполнять роль и организующего и командного центра. Нужны специалисты разных профилей. В состав группы вошли: генерал А. К. Сивков, в недавнем прошлом начальник артиллерийской академии, крупный теоретик и в то же время знаток практических вопросов противотанковой обороны; генерал И. Д. Векилов, занимающийся формированием артиллерийских частей РВГК; полковник С. Афанасьев, ведавший связью; артиллерийский разведчик полковник М. В. Ростовцев; оператор полковник В. П. Ободовский и другие товарищи. От Главного артиллерийского управления к нам прикомандировали генерала И. Н. Мешкова и полковника П. П. Степанюка. Их задача – обеспечить восстановленный фронт артиллерийским вооружением, боеприпасами, организовать новые и наилучшим путем использовать уже имеющиеся артсклады в прифронтовой полосе.

Утром 12 июля опергруппа во главе с генерал-полковником артиллерии Н. Н. Вороновым с подмосковного аэродрома вылетела в Сталинград. Каждый из нас взял с собой разного рода документы, в том числе карты с группировками своих войск и артиллерийских резервов, складов и оружейных арсеналов сталинградского направления, справочники пропускной способности железных дорог, справочники заводов и фабрик Сталинграда, дающих и способных давать различную военную продукцию, и так далее.

До Сталинграда мы долетели без происшествий, но едва [38] приземлились на аэродроме Гумрак, как налетели фашистские бомбардировщики. Николай Николаевич Воронов приказал нам быстро покинуть транспортный самолет. Выскочили, а вражеские бомбы уже «пашут» аэродром. Слышу команду Николая Николаевича: «Ложись!» Залегли мы в траве, переждали, пока наши истребители отогнали стаю «юнкерсов». Встали из травы, а генерал И. Н. Мешков не встал – он был насмерть сражен осколком бомбы.

Близ аэродрома опергруппу ждали легковые машины. Встречавшие товарищи из Сталинградского обкома партии хотели отвезти нас в гостиницу, но генерал Воронов решил иначе. Большую часть группы он, дав каждому задание, направил на различные городские объекты, а сам прямо с аэродрома поехал на запад, к Дону. Полковнику Ростовцеву и мне приказал ехать с ним.

Это была первая, предварительная рекогносцировка местности и оборонительных сооружений на ближних и дальних подступах к Сталинграду. Строительство всех инженерных сооружений – траншей, отдельных окопов, блиндажей, пулеметных дзотов, орудийных окопов с ровиками и убежищами для личного состава – было начато здесь еще осенью сорок первого года. Однако весенние степные паводки и сопутствующие им оползни сильно повредили оборону, окопы осели, часть блиндажей, землянок и убежищ разрушилась. Сейчас жители Сталинграда и местные колхозники трудились над восстановлением и совершенствованием обороны, но работа была далека от завершения.

Наша эмка проехала с востока на запад через три оборонительных обвода – от стен города и до берега Дона, по которому на север и юг простирался внешний оборонительный обвод. Потом мы переправились за Дон, и уже тут, в его так называемой большой излучине, генерал-полковник Воронов провел рекогносцировку местности. Мы с Ростовцевым составляли необходимые боевые документы, для того чтобы резервы, направляемые Ставкой под Сталинград (а мы уже знали о 1-й и 7-й резервных армиях){11}, могли бы без промедления занять оборону здесь, за Доном, в 60–70 километрах западней внешнего оборонительного обвода Сталинграда.

Хочу оговориться. И в этой поездке и во всех других, которые совершал Николай Николаевич Воронов как представитель [39] Ставки, он всегда информировал сопровождавших его штабных работников о сути и целях предстоящей работы в войсках. Однако были вещи, стоявшие вне нашей компетенции. Он ими не делился, а спрашивать о них не позволяла военная этика. Поэтому и сегодня я не могу сказать определенно, намечена ли была оборонительная позиция в большой излучине Дона еще в Москве, в Ставке, или выбор ее был поручен генералу Воронову. Во всяком случае, за день мы объехали сотни километров степных просторов, и генерал Воронов, пока еще вчерне, наметил позицию для прибывающих резервных соединений.

Позиция эта имела и сильные и слабые стороны. Сперва о ее сильной стороне. Она расположена была в большой излучине Дона, то есть в петле, которую делает здесь река, текущая с северо-запада и (после поворота) на юго-запад. Позиция как бы перехватывала эту петлю примерно 140-километровой дугой, опираясь на реку обоими флангами. Следовательно, фланги – самое уязвимое место любой позиции – были надежно прикрыты естественным препятствием – полноводной рекой. А восточнее, в тылу этой позиции, в 65–70 км от нее, располагался внешний оборонительный обвод сталинградских укреплений, а еще ближе к городу – средний и внутренний обводы.

Таким образом, с точки зрения тактической позиция, на которой предстояло воссоздать новый фронт взамен прорванного, выглядела достаточно сильно. Все теперь решал фактор времени. Здесь, за Доном, нет ни лесных массивов, ни болот, ни горных теснин, которые делают местность труднодоступной для танков. Открытые степные пространства давали все преимущества противнику, располагавшему превосходящими силами в танках и авиации. Значит, надо было опередить его хотя бы на несколько дней. Надо было выиграть это время, чтобы наши резервные соединения смогли глубоко зарыться в землю и прикрыть минными полями и прочими инженерными заграждениями наиболее опасные направления.

С рекогносцировки мы вернулись в Сталинград, в обком партии, поздним вечером. Прямо с порога генерал Воронов спросил первого секретаря обкома А. С. Чуянова:

– Алексей Семенович, где у вас телефон ВЧ?

Чуянов отвел нас к телефону, вызвали Москву. Верховный Главнокомандующий, видимо, был занят – минут десять не брал трубку. Николай Николаевич ждал у телефона, справляясь у меня о некоторых деталях рекогносцировки и листая записную красную книжечку. Эта книжечка была [40] хорошо известна не только нам, его подчиненным. Она дала путевку в жизнь многим крупным артиллерийским делам и идеям, и И. В. Сталин в разговоре с Н. Н. Вороновым часто спрашивал: «А что по этому поводу говорит ваша красная книжечка?»

Сталин взял телефонную трубку, Воронов доложил ему результаты рекогносцировки, а также данные, полученные от местного партийного руководства и начальника гарнизона полковника А. А. Сараева. В городе дислоцировалась 10-я дивизия войск НКВД, которой командовал Сараев. Полки хорошо оснащены стрелковым оружием, но штатной артиллерии в дивизии нет. В частях народного ополчения также нет ни одной сформированной артиллерийской батареи. Но есть готовые орудия и танки на сталинградских заводах, так что можно немедленно приступать к формированию артиллерийских батарей и танковых рот из местных ресурсов. 7-я резервная (62-я) армия генерал-майора В. Я. Колпакчи на подходе, связь с командармом установлена, через несколько часов он прибудет в город со своей оперативной группой.

Сталин что-то ответил Воронову, на этом их разговор закончился.

Потом была беседа с Чуяновым. Алексей Семенович Чуянов на всех нас произвел очень хорошее впечатление. Строгий, умный, с ответом не спешит, но дело у него спорится.

– Дайте карту! – приказал мне Воронов.

Развернул я карту с пометками, сделанными в ходе рекогносцировки, Воронов и Чуянов над ней склонились. Карандаш генерала прошел по красной черте в донской излучине.

– Здесь будем создавать новый фронт, сюда выйдут резервы Ставки, – сказал Воронов. – Может статься, что зарыться в землю войска не успеют – противник не даст. Поэтому нельзя терять ни часа. Надо срочно готовить оборону, рыть траншеи, окопы и прочее. Вот примерный объем земляных работ и количество людей, необходимых для его выполнения.

Чуянов просмотрел наши расчеты, вызвал помощника, приказал немедленно поднять по тревоге ополченцев, вывезти за Дон на земляные работы. На нашем же листке набросал несколько цифр. Это задание райкомам партии – сколько людей каждый из них должен завтра же выделить для строительства оборонительных сооружений в излучине Дона. [41]

Затем они оба опять склонились над картой. Воронов коротко обрисовал сложившуюся на фронте тяжелую обстановку. Части и соединения Юго-Западного фронта ведут ожесточенные бои, пробиваясь из окружений и полуокружений, нанося удары во фланги и по тылам подвижных соединений противника. Они пока в какой-то мере сдерживают танки и мотопехоту фашистов, однако в данной ситуации рассчитывать на них нельзя. Надо своими силами прежде всего создать артиллерийский щит Сталинграду.

– 7-я резервная армия спешит к нам, – добавил Воронов. – Но... дело могут решить даже часы.

– Так опасно? – спросил Чуянов.

– Да! – ответил Воронов. – Очень опасно.

Должен признаться, что всю остроту положения на фронте в день этого разговора я до конца прочувствовал лишь много лет спустя, когда по документам (в том числе документам противника) узнал, какая опасность нависла над Сталинградом в то время. Ведь на рекогносцировке мы ее зримо не ощутили. В степи с редкими хуторами стояла знойная летняя тишина, кое-где в высоких хлебах мы видели группы работавших колхозников. Вот и вся картина – типичная для глубокого тыла. Однако в действительности противник в этот момент был близко. Его 40-й танковый корпус, прорвавшись вдоль Дона через Кантемировку, стоял уже на реке Чир, в каких-то 50–60 км от мест нашей рекогносцировки. И хотя Николаю Николаевичу Воронову этот факт не был еще известен, он чутьем старого солдата и опытного военачальника точно оценил ситуацию, создавшуюся на этом участке Юго-Западного фронта, и ни сам не упустил, ни другим не позволил упустить ни минуты в создании обороны на подступах к Сталинграду.

– Сколько артиллерийских орудий имеется на заводских складах? – спросил Воронов.

Чуянов назвал число орудий, еще не отправленных с завода «Баррикады» по назначению.

– Мало! – сказал Воронов. – Давайте, Алексей Семенович, подумаем вот над чем: надо немедленно сформировать в Сталинграде шесть-семь артиллерийских противотанковых полков. Командным составом эти полки будут обеспечены...

Он приказал мне:

– Вызовите Векилова! – И продолжал говорить Чуянову: – А пушками, транспортом, снаряжением, ну, разумеется, и людьми обеспечите вы, сталинградцы.

Чуянов кивнул. [42]

– Дадим! – сказал он. – Сколько надо орудий? Автомашин? Тракторов?

Воронов сказал, сколько и какой техники потребуется для срочного формирования шести-семи артиллерийских противотанковых полков. Чуянов тут же позвонил на завод «Баррикады», потом на Тракторный, переговорил с кем-то, сказал Воронову, что дополнительное задание Ставки рабочие и инженеры выполнят в 5–7 дней. Далее разговор зашел о других военных ресурсах и военной продукции, которыми располагал Сталинград и которые можно немедленно пустить в дело. Тракторный завод выпускал танки, артиллерийские тягачи, боеприпасы. Завод «Красный Октябрь» поставлял высококачественную сталь для танковых корпусов, броневых катеров, снарядов и мин; тут же строились бронепоезда и реактивные установки. Машиностроительный завод «Баррикады» поставлял фронту артиллерийские орудия различных систем, минометы. Судостроительные предприятия давали танки и бронекатера, кирпичные заводы – взрывчатку и снаряженные противотанковые и противопехотные мины. Одним словом, Сталинград выпускал около 80 наименований военной продукции и в разговоре представителя Ставки генерал-полковника Н. Н. Воронова и первого секретаря Сталинградского обкома партии А. С. Чуянова было решено, как именно использовать эти ресурсы в создавшейся чрезвычайной обстановке.

В кабинет входили вызванные Чуяновым товарищи. Областной военный комиссар доложил, что формируемые артполки будут обеспечены личным составом из числа запасников, ополченцев и выздоровевших после ранения в местных госпиталях. Приехал и генерал Векилов. Он уже побывал в артиллерийском учебном центре и предоставил генералу Воронову список кандидатов на командирские должности в этих артполках.

Векилов и облвоенком вскоре вместе уехали, и формирование противотанковых частей началось в ту же ночь. Забегая несколько вперед, скажу, что слово у сталинградцев с делом не разошлось. Партийная организация и рабочий класс да и все труженики города и области хорошо помогали войскам. Из ресурсов Сталинграда на его заводах были сформированы несколько противотанковых полков, танковая бригада народных ополченцев Тракторного завода, истребительные и рабочие стрелковые батальоны и другие подразделения. Уже в ходе борьбы за город, когда вражеские бомбы и снаряды рвались в цехах и заводских [43] дворах, там не прекращались ремонт поврежденной боевой техники и выпуск новой. Ежедневно войска получали с заводов и из мастерских до 20 орудий и до 10 танков. Этой боевой техникой можно было вооружить один противотанковый полк и одну танковую роту.

Не помню, с каким поручением поехал я на северную окраину Сталинграда, в заводской район и далее, в предместье Рынок, но хорошо запомнился мне митинг в этом поселке. На площади плечом к плечу стояли люди в рабочих спецовках, а с грузовика человек в такой же спецовке, заканчивая речь, крикнул: «Все на этой площади погибнем, но фашист не пройдет!» «Не пройдет! Не пропустим!» – гулом прокатилось по толпе.

Этим митингом начиналось формирование одного из сталинградских рабочих батальонов. А много лет спустя, уже после войны, довелось мне прочитать воспоминания бывшего офицера штаба 6-й немецкой армии Вильгельма Адама. Описывая прорыв немецкого танкового корпуса к северной окраине Сталинграда, к поселку Рынок и Тракторному заводу, он писал: «Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рулем разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели»{12}.

Но вернусь к июльским дням, когда до этих событий оставался еще месяц с лишним, а наша оперативная группа делала все возможное для того, чтобы помочь прибывающим из резерва войскам быстро занять оборону в большой излучине Дона и прикрыть Сталинград. С утра 13 июля генерал Н. Н. Воронов и мы, его сопровождавшие, опять выехали на рекогносцировку. На этот раз она носила узко направленный, чисто противотанковый характер. Видимо, Николая Николаевича по-прежнему беспокоил фактор времени: кто первым выйдет в большую излучину Дона – наши 62-я и 64-я армии или немецкие 6-я и 4-я танковая армии? Противник имел преимущество – он продвигался на танках, наша 62-я армия – пешими маршами. А 64-я армия вообще была еще далеко от Сталинграда. Ее дивизии выдвигались из-под Тулы по железной дороге, эшелонами. Поэтому борьба за выигрыш времени, борьба на опережение определяла работу опергруппы генерала Воронова в эти дни. [44]