Текст книги "Огневой вал наступления "

Автор книги: Константин Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

В целом же, планируя действия артиллерии на участке прорыва, мы могли усилить пехотные дивизии 86-й армии, а также левый фланг 50-й армии и правый фланг 21-й армии 170–180 стволами, включая сюда минометы и зенитные [231] пушки. Укомплектованная гоминьдановская пехотная дивизия располагала 25–28 артиллерийско-минометными стволами. Следовательно, пехота ударной группировки вместе с резервами имела еще 200–220 стволов. Итого до 400 стволов на примерно 60-километровом фронте наступления, то есть по 6–7 стволов на один километр. Но на участке прорыва ударной 86-й армии мы довели эту плотность до 20–25 стволов на километр. Такое усиление этой армии в ущерб соседним опять вызвало бурю протестов командующих 50-й и 21-й армиями, но генерал Ло Шакай меня поддержал, участок прорыва был обеспечен артиллерией.

С точки зрения последующих операций второй мировой войны, 20–25 стволов на километр прорыва тоже жидковато. Однако надо иметь в виду, что боевые действия в Китае резко отличались от европейских военных театров по насыщенности войсками, в том числе артиллерией. Например, в полосе готовящегося наступления – от города Датуна и до городка Чэндзякоу (северо-восточнее Аньцина) – на 60-километровом фронте оборонялись только четыре батальона 133-го и 138-го японских пехотных полков 116-й пехотной дивизии. Оборона была построена на опорных пунктах, каждый из которых занимали взвод или рота с пулеметами, гранатометами, артиллерией. Эти опорные пункты проходили по высотам, в полутора-двух километрах друг от друга, пространство между ними простреливалось всеми видами оружия. Разумеется, по меркам боевых действий в Европе 15 километров фронта на пехотный батальон – ни в какие уставы не лезет. Не оборона, а только прикрытие. Вроде боевого охранения. Но здесь, на южном берегу Янцзы, это «прикрытие» вот уже около года исполняло роль натуральной обороны, не подпускало гоминьдановские армии к реке, по которой, снабжая весь левый фланг японской группировки в Центральном Китае, день за днем шли пароходы и джонки с военными грузами и подкреплениями.

Артиллерия усиления еще только сосредоточивалась, когда начарт района Ло Шакай попросил меня прочесть цикл лекций и провести практические занятия с офицерами-артиллеристами. Он организовал 10-дневные сборы командиров взводов, батарей и дивизионов. Памятуя опыт занятий в военной академии в Дуюне, я начал с опросов. Они показали, что уровень тактической и артиллерийско-стрелковой подготовки даже в старшей группе командиров дивизионов оставляет желать лучшего. Пришлось учить элементарным вещам: как выбрать закрытую огневую позицию и [232] наблюдательный пункт, как готовить исходные данные для стрельбы, как правильно корректировать огонь и накрывать им цель. И хотя среди офицеров попадались хорошо подготовленные, однако они именно попадались и тонули в общей массе, для которой пушка была чем-то вроде большой винтовки, где вместо мушки оптический прицел. Ночная стрельба с закрытых огневых позиций или стрельба на рикошетах казалась этим артиллеристам невероятным и даже заумным делом. Не раз в ходе практических занятий на местности я думал: что сделаешь за десять дней? Посадить бы их за парты на год, ну хоть на полгода – вот тогда и спрос с них был бы иной... Но верную эту мысль я гнал прочь – в данный момент она просто мешала делу. Конечно, высшие гоминьдановские штабы, откладывая наступление с месяца на месяц, могли бы заранее позаботиться о переподготовке офицеров-артиллеристов. Но вся эта на моих глазах протекавшая штабная жизнь с ее церемониями, с бесцельными и длинными разговорами, с чаепитиями, мелкими интригами и крупными коммерческими сделками не оставляла генералам времени для действенной работы в войсках.

Закончив в конце ноября сборы артиллеристов, мы провели тактические учения с боевой стрельбой. Не все и не у всех получалось, но просматривался уже некоторый порядок. Например, при стрельбе с закрытых позиций снаряды не метались по всему полигону как ошалевшие, но группировались – широкая вилка, узкая вилка и так далее. В общем это можно было назвать артиллерийской стрельбой.

Между тем в тылу, на дорогах, идущих к фронту, шла большая работа. Весь ноябрь и первую половину декабря восстанавливались разрушенные, улучшались существовавшие и строились новые дороги. Этим занимались восемь саперных батальонов и примерно 20000 местных жителей. Для продвижения артиллерии в позиционные районы подготовили более 100 км дорог, построили около 20 мостов. В ближнем тылу простирались огромные рисовые поля, они, как всегда, были затоплены водой, пришлось прокладывать через них до 16 км колонного пути. Это вообще характерно для Центрального и Южного Китая – даже на открытых равнинах попадаются места, труднопроходимые из-за такого рода препятствий, как искусственное орошение.

С конца ноября артиллерия усиления из района Тунси, Сесен, Айши (150–180 км от линии фронта) стала выдвигаться в район Янтенкен, Чэньян, что в 8–15 км от передовой. [233] В это же время начались плановые рекогносцировки. Провести их решили раздельно, по группам, чтобы не привлекать внимания японских наблюдателей. В каждую группу входило 7–10 артиллеристов и несколько пехотных командиров. Но внимание японцев все же привлекли. Сижу на высотке, примерно в полутора километрах от переднего края, жду группу. Вижу, показалась из-за дальнего холма процессия – солдаты несли на плечах две пары носилок, позади поспевали еще какие-то люди. Ну да, его превосходительство генерал Ло Шакай. Ведь договорились же – нет, опять едет к переднему краю на носилках. Бухнуло орудие с японской стороны, пристрелочная шрапнель белым мячиком вспухла в синих небесах, брызнула вниз стальным дождиком круглых пуль. Носильщики ускорили шаг, но следующий шрапнельный разрыв, более низкий, заставил всю кавалькаду разбежаться, бросив носилки.

Вообще с маскировкой, со скрытностью передвижений обстояло плохо. Каждая из трех рекогносцировочных групп прошла путь в 180–200 км, и на всем пути японцы то и дело их обстреливали артиллерийско-минометным огнем. Видимо, вражеское командование сделало соответственные выводы из этих передвижений близ переднего края значительных групп китайских офицеров.

Вечером 27 ноября я приехал в Чэньян, на главное направление (официально операция называлась Датун-Чэньянская). Города нет, одни развалины. Искал хоть какую-то крышу переночевать, ходили долго, пока ординарец Ли Гуи не прибежал откуда-то радостный. Сун перевел, что Ли нашел штаб 16-й пехотной дивизии. Пошли темным городом, пробрались через развалины в маленький дворик, в нем длинная глинобитная фанза, светится заклеенное бумагой окошко. Никто нас не окликнул, только из распряженной тележки, из соломы кто-то поднял голову и опустил обратно. В фанзе спали люди – кто на глиняной лежанке (называется «кан»), кто прямо на полу. За столом сидел над картой начальник штаба дивизии. Говорю Суну:

– Переведи: русский советник спрашивает, сколько километров до переднего края.

Сун спросил и перевел ответ, что до передовой 4–5 километров.

Спрашиваю:

– Проберутся к штабу японцы-разведчики, кто их остановит?

Начальник штаба ответил, что там есть часовые.

– Нет, – говорю, – часовых. [234]

Он вышел из фанзы, вернулся, сказал, что действительно нет. Начал кого-то будить и расталкивать, кричал и ругался. А ведь 16-я пехотная дивизия слыла чуть ли не образцовой в гоминьдановских войсках.

29 ноября, часов в 5 утра, наша рекогносцировочная группа вышла в первую траншею, я впервые увидел японских солдат. Метрах в 700, в предутреннем тумане, они ставили проволочные заграждения. В последующие дни, занимаясь разными подготовительными делами, я ежедневно проходил пешком, иногда проезжал на коне десятки километров либо по переднему краю, либо неподалеку от него. Главное впечатление, которое я на конкретных фактах описал в докладе к Александру Николаевичу Боголюбову, состояло в том, что японцы более деловито готовятся к будущему китайскому наступлению, чем сами китайцы. Японцы повсеместно ставят «колючку», в глубине расположения строят бамбуковые заборы, маскируя пути подвоза и важные объекты, роют новые траншеи, оборудуют пулеметные гнезда и огневые позиции артиллерии для стрельбы прямой наводкой. С китайской стороны таких мероприятий на переднем крае не видно. Под городком Тайлифан я буквально набрел на огневые позиции 75-мм пушек. Ни одного человека вокруг. Стоят сиротливые пушки, снаряды свалены кое-как, укрытий нет. Отыскали наконец солдата. Где командиры? Отвечает: уехали в город. А солдаты?.. Они ушли в город.

7–8 декабря японские бомбардировщики бомбили полосу 86-й армии, затем периодически открывали огонь японские тяжелые батареи. По три-четыре батареи сразу. Некоторые снаряды рвались близ огневых позиций и наблюдательных пунктов 14-го тяжелого артполка. Но и китайские разведчики с утра 8 декабря засекли японский НП. Я подготовил исходные данные, передал на батарею и после пристрелки перешел на поражение. Японский НП затянуло дымом, полетели вверх какие-то доски. А самое главное – их батареи замолчали. Значит, наблюдательный пункт выведен из строя, на артиллерийском языке – подавлен. Этой стрельбой мы также проверили исходные данные, подготовленные по другим целям. Это скоро пригодится. Здесь 86-я армия будет атаковать господствующую высоту Булин. От успеха боя за высоту во многом зависел успех прорыва всей обороны 116-й японской дивизии.

Вечером меня вызвали в деревню Янтенкен, что в 15 км от передовой. Оказалось, приехал из ставки Чан Кайши главный военный советник полковник Боголюбов. Привез [235] мне целую пачку писем от родных. Рассказал о последних новостях на других фронтах в Китае, о боевых действиях в Европе, на фронтах недавно начавшейся второй мировой войны. Я доложил Александру Николаевичу о подготовке 3-го военного района к наступательной операции, просил посодействовать в продвижении 2-го легкого полка РГК. Его пушечным и гаубичным батареям давно уже запланированы огневые задачи, а где этот полк и когда прибудет, никто не знает. Из 9-го военного района сообщили, что полк убыл к нам еще в десятых числах ноября, прошел почти месяц, до дня наступления и часа Ч осталась неделя, а штабные офицеры 3-го военного района только руками разводили в ответ на мои вопросы.

Полковник Боголюбов обладал большими полномочиями, Чан Кайши специально просил его проверить подготовку к операции, однако и он с трудом смог «подтолкнуть» 2-й артполк РГК. Полк был на конной тяге, на мулах, его почти 1200-километровый маршрут проходил по тяжелым горным дорогам, он просто застрял. Вообще острая нехватка артиллерии в гоминьдановской армии, отсутствие хороших путей сообщения (японцы захватили полностью или частично почти все железные дороги и большинство паровозов и вагонов) приводили к таким случаям, когда артполки – даже легкие, минометные и противотанковые – перебрасывались своим ходом на огромные расстояния, на что уходили недели, а иногда и месяцы. Например, из четырех артполков РГК, направленных в 3-й военный район для участия в Датун-Чэньянской операция, ни один не прошел менее 1000 км. И все своим ходом и по плохим дорогам. Разумеется, износ техники, особенно ходовой части орудий, был очень велик. Не столько стреляли, сколько ремонтировали.

14–15 декабря мне почти не пришлось поспать. Проверял готовность артиллерии на главном направлении. Снаряды доставлялись на огневые позиции медленно. Солдаты-пехотинцы и грузчики-кули несли снаряды и заряды на плечах, растянувшись цепочками на много километров по рисовым и хлопковым полям.

Вечером 15 декабря я вернулся в Янтенкен. Наконец-то и здесь, в передовом штабе (так называли оперативную группу военного района), началось движение. В обширных мандариновых садах, окружавших дом, на территории кирпичного завода, в бамбуковых рощах, в лощинах речек и ручьев, бегущих на север к Янцзы, – всюду мелькали в сумерках огоньки и двигались люди. Работали радиостанции, [236] поддерживавшие связь с далеким Чунчином, с командующими группами армий и армиями. Спешили куда-то в носилках-паланкинах генералы и чиновники, пробегали связные. Через деревню к линии фронта шли пехотные колонны. Я зашел к офицерам оперативного управления справиться насчет 2-го легкого артполка. Они обнадежили. Полк выходил к назначенным огневым позициям.

С переводчиком Суном и ординарцем Ли мы прошли в фанзу и, едва легли, уснули как убитые. Три часа спустя, близ полуночи, Ли меня разбудил, мы отправились в деревню Чаолин, близ которой располагался наблюдательный пункт начальника артиллерии генерала Ло Шакая. До начала наступления оставалось около пяти часов.

Датун-Чэньянская операция

Оперативный приказ начальника артиллерии Ло Шакая практически оформил и закрепил ту длительную борьбу, которую мы с ним вели против командармов, не желавших расставаться ни с одной «своей» пушкой. Нельзя сказать, что нам удалось полностью осуществить свой замысел, но все же часть артиллерии фланговых 50-й и 21-й армий, а также 25-й армии была передвинута к центру, в полосу главного удара 86-й армии. Сюда же сосредоточилась большая часть артиллерии усиления из состава 14-го тяжелого, 2-го легкого, 1-го горного и других артиллерийских полков и отдельных дивизионов.

Группировка артиллерии в полосе 86-й армии имела две группы: дальнего действия и поддержки пехоты. Всего около 90 артиллерийских и минометных стволов, из них 14 тяжелых. Задача – поддержать наступление 10-й и 16-й пехотных дивизий в направлении высоты Булин и города Хучун и дальнейшее продвижение пехоты к Янцзы с целью разгрома главных сил 116-й японской дивизии.

Наступавшая правей 50-я армия нацеливалась на Датун – крупный город и речной порт на Янцзы. В артиллерии усиления преобладали легкие и противотанковые пушки, всего 27 стволов. Гоминьдановское командование располагало сведениями, что в Датуне и окрестностях находятся японские танки и бронеавтомашины. Поэтому противотанковый щит был тут не лишним.

Слева от 86-й армии наносила удар 21-я армия. Ее пехоту поддерживали более 40 орудий и минометов. [237]

В огневом резерве начальника артиллерии осталось 15 легких и тяжелых гаубиц, огневые позиции которых также размещались в полосе 86-й армии.

Таким образом, нам за счет второстепенных участков удалось создать довольно внушительную – более 100 стволов – группировку (с артиллерией пехотных дивизий – до 200 стволов) на направлении главного удара.

И вот наступила долгожданная минута – ровно в шесть утра 16 декабря 1939 года по сигналу с наблюдательного пункта начарта 3-го военного района грохнул первый залп артиллерийской подготовки. И сразу вся четкая линия холмов Чжэнсиньшань, Пайфаньшань, Чэндзяшань, Чжаолушань и Нюньшаньбао покрылась дымом разрывов. В дыму иногда появлялись как бы пустые проплешины. Это означало, что какой-то дивизион или батарея не выдерживает темпа стрельбы. Ло Шакай кричал что-то сердито по телефону, серия снарядов рвалась на этой «проплешине», но возникали пустоты в новых местах. По-русски говоря, артподготовка шла со скрипом. Не чувствовалось в ней слаженности.

Тем не менее артиллерийский огонь свое дело сделал. Видно было, как японские пехотинцы – десятки солдат – выскакивали из окопов и бежали прочь, пытаясь укрыться за гребнями холмов. Но самый убедительный вклад в артподготовку вносили тяжелые гаубицы 14-го артполка. Они били по находившимся в глубине вражеской обороны батареям. Прошло уже с полчаса, а ни одно японское орудие, ни один миномет не ответил нам. Значит, предварительная черновая работа по засечке целей и подготовке данных для стрельбы оказалась плодотворной. Добавлю, что, с моей точки зрения, эта работа была не из приятных.. А дело вот в чем. 14-м артполком командовал полковник Пин, подготовленный в военном отношении офицер, но прояпонски настроенный. А ведь этот полк был главной силой в контрбатарейной борьбе. Нет, Пин не мог откровенно саботировать подготовку к наступлению, но, хоть я его и не спрашивал, старался вопросом, репликой, жестами показать, как высоко он ценит военное искусство Японии. Однажды вспомнил и русско-японскую войну 1904–1905 годов и поражение русской армии в Южной Маньчжурии. Эти уколы Пина мешали мне работать с офицерами его полка. Я сказал переводчику Суну:

– Переведи господину Пину, что поражение русских под Мукденом было давно, а поражение японцев на Халхин-Голе – три месяца назад. Если его интересует работа [238] советской артиллерии в этом сражении, я выкрою время и поделюсь с ним тем, что мне известно.

Пин интереса к затронутой теме не выказал, но и мне больше не мешал работать над подготовкой тяжелого полка к борьбе с японскими батареями и прочими дальними целями. И теперь, наблюдая в стереотрубу стрельбу четвертой батареи по одному из наиболее сильных опорных пунктов противника на высоте Пайфанынань, я чувствовал удовлетворение. Хорошо ведут огонь!

В семь утра китайская пехота поднялась из окопов и дружно кинулась в атаку. Ружейно-пулеметный огонь противника был слабым. Китайцы густыми цепями, несколько скучиваясь по мере продвижения, взбирались на пологие холмы, прыгали в японские траншеи, выбирались из них и уходили еще дальше, за гребень.

Первая фаза боя заканчивалась. Ясно, что сильная и нацеленная артподготовка застигла японцев врасплох. Конечно, они ждали каких-то активных действий, готовились их отразить, как обычно. Привыкли, что китайская артиллерия конными упряжками выезжает на холмы и ведет боевую работу по принципу: вижу – стреляю, не вижу – не стреляю. А этот внезапный и мощный, в две сотни орудийно-минометных стволов, первый огневой налет, накрывший сразу и все опорные пункты на холмах, и батареи в глубине, и перекрестки дорог, и линии связи, оказался для противника неожиданным и, следовательно, сильнодействующим. Возникла паника. Это мы наблюдали в сильные оптические приборы.

А вокруг себя я видел радостные лица, штабные артиллеристы поздравляли друг друга и принимали поздравления по полевому телефону. Что-то слишком рано! Наступала вторая фаза боя – куда более сложная. Пехота пробилась в глубину обороны противника, ее заранее запланированное взаимодействие с артиллерией закончилось, теперь успех зависел от умелой импровизации пехотных и артиллерийских командиров, от того, насколько хорошо сумеют они без подсказки сверху помочь один другому. Вот эта-то сторона дела меня и настораживала.

Несмотря на первоначальный успех, на быстрый и почти без потерь прорыв переднего края противника, дальнейшее продвижение 10-й и 16-й пехотных дивизий происходило медленно. С разрешения Ло Шакая я выдвинулся вперед, на наблюдательный пункт командира 2-го легкого артполка Чжан Веня. Он возглавлял всю группу поддержки пехоты – [239] 36 орудий и 32 миномета, и с его НП хорошо просматривались боевые порядки атакующих батальонов. Боевыми эти порядки можно было назвать лишь с натяжкой. Как только японский пулемет или просто небольшая группа стрелков открывали прицельный огонь, китайская пехота начинала скучиваться. Это скучивание под огнем – один из главных признаков слабообученной пехоты. В спокойной обстановке каждый солдат понимает, что, атакуя, нельзя жаться друг к другу, что оружие противника поражает толпу гораздо быстрей и сильней, чем правильную, с хорошими интервалами цепь. Однако держать такую цепь способны лишь хорошо обученные и дисциплинированные бойцы. Здесь, на склонах холмов Чжэнсиньшань и Пайфаньшань, ничего похожего я не видел. Сбившись в толпу, пехотинцы 10-й дивизии пытались продвинуться к горевшей мандариновой рощице, но невидимая нам сила – огонь японцев – отбрасывал толпу, она разбегалась, внизу офицеры ее собирали и опять вели вверх по холму. Примерно ту же картину наблюдали мы и справа и слева.

Артиллерия поддержки пехоты очень плохо поддерживала эту пехоту. Сам Чжан Вень производил впечатление человека деятельного, бодрого, распорядительного, однако в данный момент, на четвертом часу боя, он лишь номинально являлся начальником артгруппы. Как только пехота продвинулась на три-четыре километра и артиллерия двинулась вслед, чтобы поддержать ее огнем и маневром, Чжан Вень стал терять связь с дивизионами и батареями. Одни ушли вперед, другие отстали, третьи двинулись не туда, куда он приказал, четвертые посылали вестовых с донесениями, что не могут найти пехотных начальников, которым были переподчинены. Неразбериху тактическую усугубляла нехватка телефонного провода. Резерва технических средств связи не имели ни начальник артиллерии района, ни командиры полков, дивизионов и батарей. Все это привело к тому, что Чжан Вень, который во время артподготовки управлял почти 70 артиллерийскими орудиями и минометами, теперь, в очень сложной и ответственной фазе боя, поддерживал связь с тремя-четырьмя батареями, располагавшими в совокупности 12–16 стволами. Практически он потерял управление своей группой, не мог сосредоточить огонь, где требовалось, и пехота на какое-то время оказалась предоставленной самой себе. Хорошо еще, что японская артиллерия по-прежнему молчала. Около одиннадцати утра она попыталась проявить активность. Отдельные орудия и минометы время от времени открывали огонь, но группа артиллерии [240] дальнего действия – тяжелые и легкие гаубицы 14-го и 2-го артполков – быстро подавляла эти попытки.

В третьем часу пополудни командиры дивизионов и батарей один за другим стали докладывать, что снарядов осталось очень мало. Да нам на наблюдательном пункте Чжан Веня это было и слышно и видно. Артиллерийский огонь, который примерно в полдень, после восстановления связи с большинством батарей и пехотными начальниками, приобрел некоторую стройность, опять разладился. Стрельба угасала по всему фронту прорыва 86-й армии.

В пять часов последним усилием пехотинцы 10-й дивизии вышли на гребень холмов Чжэнсиньшань и Пайфаньшань, а полки 16-й дивизии окружили японский опорный пункт на горе Булин. Это был, так сказать, последний всплеск боя 16 декабря. С передовой в тыл протянулись длинные вереницы легкораненых солдат и санитаров с тяжелоранеными на носилках. Навстречу им брели к передовой такие же вереницы носильщиков со снарядными и патронными ящиками и мешками с продовольствием. Походных кухонь не было. Котлы солдаты тоже таскали в походе на себе, а пищу готовили на кострах.

Сумерки сгустились, на поле боя там и сям оранжевыми движущимися пятнами вспыхивали костры, потянуло аппетитным дымком. Наверное, и сто, и триста, и более лет назад вот так же после боя собирались к медным котлам китайские солдаты. А я подумал, что в течение дня мы не видели ни одного японского военного самолета, что в боевых порядках 86-й армии, да и то близ штаба, стоит единственная зенитная батарея – три малокалиберные 20-мм автоматические пушки. Если японцы перебросят сюда авиацию до того, как 86-я армия завершит прорыв, ей придется очень трудно.

Меня вызвал к телефону начальник артиллерии Ло Шакай. Переговорили. Сказал ему, что в штаб не вернусь – нет времени. Постараюсь вместе с Чжан Венем подготовить утреннюю атаку на гору Булин. Возьмем ее – сможем обстреливать и старое и новое русла Янцзы и мост у Датуна. Генерал Ло с моими доводами согласился. Сообщил, что общее продвижение 86-й армии за день составило 6–8 километров, что взяты трофеи, в их числе орудия и минометы. Правый сосед – 50-я армия атаковала японцев неудачно. Отброшена на исходные позиции. Левая, 21-я армия провела артподготовку, но пехотной атаки не было. Командарма что-то остановило, а что именно – это выясняет сейчас сам «наместник» генерал Гу Чжутун. Скверная новость, [241] но в духе здешних военных обычаев. А японцы, воспользовавшись пассивностью 50-й и 21-й армий, несомненно, за ночь перебросят оттуда войска в нашу полосу.

Ночь на 17 декабря прошла в хлопотах. Противотанковая и легкая артиллерия выдвигалась к горе Булин, тяжелая артиллерия и тяжелые минометы также сменили позиции, чтобы в завтрашнем бою вести огонь не на предельных дистанциях. Командир 16-й дивизии дал мне хорошего коня, и, видя верхоконного советского «генерала» (китайцы отказывались называть меня моим настоящим званием), офицеры и солдаты удивлялись. Генерал мог объезжать войска только на носилках или в автомобиле.

В ту же ночь 86-я армия частью сил предприняла несколько успешных атак и захватила ряд японских опорных пунктов – взводных и ротных. Признаюсь, эти ночные атаки были для меня неожиданностью – настолько я привык к сугубой пассивности гоминьдановского командования. Позже я понял, что, оценивая ту или иную армию, надо всегда быть чрезвычайно аккуратным в своих оценках. Да, гоминьдановская армия, какой видел я ее в 1939–1940 годах, была во многих отношениях очень слаба. Но ее двухлетнее противоборство с хорошо тактически и технически оснащенной японской армией не прошло даром. Китайцы приспособились к ведению ночных боевых действий, в ходе которых японцы не могли использовать многие свои преимущества – авиацию, танки и просто свою техническую и огневую организованность. Таким образом, ночной бой стал своеобразной козырной картой китайской пехотной тактики.

Утром 17 декабря выпал первый снежок. День был солнечный, артиллерия произвела короткий мощный артналет по опорному пункту на горе Булин, и японцы сразу же начали отходить. Видимо, опасались, что кольцо окружения уплотнится. Они прорвались без особого напряжения, но тяжелую технику оставили. Когда мы с разведчиками и связистами Чжу Веня вышли на высоту, то среди траншей, воронок, разрушенных блиндажей, путаницы колючей проволоки увидели брошенные орудия – горные пушки, несколько противотанковых, а также минометы и множество ружейных гранатометов – тогда еще новое и, как многим тогда казалось, весьма перспективное оружие.

С вершины горы Булин открылся вид на реку Янцзы. Просматривалась она лишь частями, но вполне достаточно, чтобы взять под обстрел японские боевые и транспортные суда. Разведчики дружно закричали, указывая мне на видневшуюся [242] на северо-востоке часть реки. Там показался пароход под японским флагом. Связисты уже проверили и подключили к проводу телефонный аппарат, я по карте быстро подготовил исходные данные для стрельбы и подал команду. Сун перевел ее телефонисту, тот передал на огневую позицию, и минуты две спустя пристрелочный снаряд дал недолет – разрыв произошел на берегу Янцзы, столб земли загородил на какой-то миг пароход и показавшуюся следом за ним баржу. Прибавил несколько делений прицела. Следующий разрыв вспучил воду правее цели. Доворачиваю орудие влево на нужный угол, столб воды встал за пароходом – как бы фоном. Можно ополовинить вилку. Выпустил еще несколько снарядов и перешел на поражение всей трехорудийной батареей 14-го артполка. Пароход закрылся густым дымом и в дыму исчез – то ли потонул, то ли ушел к берегу. А баржа рванула сильно, обломки полетели к небесам. Наверное, везла боеприпасы.

С этого часа так у нас и пошло. Разведчики зорко следили за наблюдаемыми отрезками Янцзы и, чуть там покажется пароход, буксир, боевая канонерка или большая парусная джонка, сразу докладывали мне. Прикрепленная к нам батарея 150-мм гаубиц открывала огонь, команды я подавал, пользуясь специальной карточкой, которую составил. Там по каждому участку реки было записано несколько установок прицела, угломера, уровня – так что от момента, когда цель попадала в объектив стереотрубы или бинокля, и до команды «Огонь!» проходили считанные секунды. К исходу 17 декабря все мы – и здесь, на наблюдательном пункте, и там, далеко позади, на батарее, – так сработались, что наш огневой заслон весьма плотно перекрыл Янцзы. Даже сонно-истеричный мистер Сун, кажется, начал чувствовать ценность переводческой работы на переднем крае.

На горе Булин расположились наблюдательные пункты командиров 10-й и 16-й пехотных дивизий. Вскоре прибыл на носилках Ло Шакай и с ним дюжина штабных офицеров и взвод охраны. Посмотрели на стрельбу по Янцзы и, как я потом узнал, сразу же отправили пышно-торжественную телеграмму прямо в Чунцин, в ставку Чан Кайши. Что написали, не знаю, но Чан Кайши прислал ответную телеграмму, все друг друга поздравляли, поздравляли и меня. Сун, закатывая глазки, шептал: «Понимаете, мистер Казаков, сам генералиссимус Цзян, сам!..» Сун называл Чан Кайши по-пекински – Цзяном. Видимо, это звучало более торжественно. [243]

17 декабря соединения 86-й армии продолжали наступать по направлению к Янцзы, продвинулись еще километров на 5–6, но главным образом в полосе 16-й дивизии. А ее левый сосед – 10-я дивизия все более отставала флангом. Китайская артиллерия по-прежнему полностью господствовала на поле боя. Но, как и накануне, у нее скоро кончились снаряды. Это произошло задолго до сумерек, и опять пехота залегла – не сдвинешь. Наступательный порыв выдохся.

Два дня боя позволили мне составить некоторое представление о противнике. Японская пехота, начисто лишенная поддержки своей артиллерии, дралась упорно, защищая каждый окоп. Ее ружейно-пулеметный огонь наносил китайской пехоте большие потери. Пленных мы пока что не видели.

Японская артиллерия до сих пор никак себя не проявила. Но спешить с выводами не следовало. Численное и качественное (в тяжелых калибрах) превосходство китайской артиллерии стало подавляющим после результативной артподготовки первого дня наступления.

Ночь на 18 декабря опять была бессонной. Опережая 10-ю дивизию флангом, 16-я дивизия выходила к городку Хучун. Здесь кончалась заранее подготовленная оборона 116-й японской дивизии. Значит, еще один хороший рывок, и 86-я армия выполнит поставленную задачу – прорвет вражескую оборону на всю ее глубину и выйдет на южный берег Янцзы.

За ночь, находясь на той же горе Булин, оперативная группа генерала Ло Шакая подготовила артиллерию для выполнения этой задачи. Сам Ло, прибывший к нам, чтобы, как он сам выразился, «бросить взгляд», остался на горе. Несомненно, он почувствовал вкус к боевой работе. Даже для меня, вращавшегося в их среде всего три с половиной месяца, поведение Ло было необычным.

Понимаю, что многим из читателей, особенно боевым командирам, трудно представить ту псевдовоенную жизнь, которую вели на войне гоминьдановский генералитет и старшее офицерство. Но это никого не шокировало, и генерал, выбиравшийся из тылов на передовую, наоборот, представлялся человеком не своего круга, не разбиравшимся в истинно воинском церемониале.

Третий день наступления, 8 декабря, начался для нас тяжело. Едва артиллерия открыла огонь по японским позициям вокруг города Хучун и на холмах Сяныпань, с севера послышался низкий наплывающий гул. Из пелены [244] облаков один за другим выныривали бомбардировщики о красно-белыми кружками на крыльях. Они прошлись чередой над передним краем 16-й дивизии, и земля там встала дыбом. Другая группа японских бомбардировщиков атаковала позиции артиллерии, наблюдательные пункты, тыловые дороги. Третья группа ушла куда-то дальше на юг, в глубину 3-го военного района.