Текст книги "Огневой вал наступления "

Автор книги: Константин Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

Все эти срочные приготовления партии гоминьдан в Маньчжурии не будут достаточно понятны, если не сказать хотя бы вкратце о той военно-политической обстановке, которая сложилась осенью 1945 года. Квантунская армия была отправлена в лагеря военнопленных, но в Маньчжурию сразу же, еще до полного окончания боевых действий против японцев, двинулись с юга новые войсковые колонны. Из Шаньдуня по приморским дорогам, а из Особого района, из Яньани – по степным шли на север полки Компартии Китая. Им наперерез американцы срочно, на кораблях и самолетах, перебрасывали с юга Китая гоминьдановские армии. Они стремились отбросить войска коммунистов, чтобы самим продвинуться в глубину Маньчжурии. Понятно, что наши части дальше Чанчуня их не пропустили. Тогда гоминьдановское политическое и военное руководство решило перебрасывать войска в Маньчжурию тайно, по горным тропам, и вместе с тем формировать подпольные армии со штабами в городах Харбин, Цицикар и Боли.

Конец ноября – декабрь 1945 года ознаменовались активизацией этих сил, маскировавшихся под хунхузов, потому что вооруженное подполье было в значительной степени сформировано. Апогея достигла и пропагандистская кампания. Если в первые месяцы листовки и прочая литература гоминьдана, не упоминая советские войска, старалась внушить местному населению, что разгром Японии совершился лишь усилиями Китая, Америки и Англии, то в последующем эта пропаганда стала прямо призывать к вооруженной борьбе с советскими частями, к уничтожению наших военнослужащих. Только в районе Харбина гоминьдановские террористы в декабре убили из-за угла десятерых наших военнослужащих.

Силы бандитов были столь внушительны, что для их ликвидации пришлось кроме курсантов артиллерийской школы привлечь некоторые строевые подразделения из состава [312] 59-й стрелковой дивизии и 52-й минометной бригады, Только так удалось нам восстановить порядок и нормальную жизнь в городе и окрестностях.

Несмотря на вооруженные бандитские вылазки и попытки саботажа со стороны некоторых кругов крупной харбинской торговой и промышленной буржуазии, экономика города довольно быстро набирала силы, городское хозяйство, городской бюджет стали крепкими.

В августе сорок пятого Харбин внешне выглядел достаточно привлекательным. Старая русская архитектура в сочетании с китайской, пестрота многоязыких вывесок и реклам, еще более пестрые одежды уличной толпы – все это было красивым фасадом, за которым скрывалась разруха. Обычай японских колонизаторов эксплуатировать захваченные территории хищнически, на износ, развалил городское хозяйство. Когда вместо прояпонской городской управы была создана новая, один из ее членов выступил со статьей, в которой так охарактеризовал положение: «Картина городского хозяйства была более чем безотрадной. Городская жизнь находилась в стадии полного развала и хаоса. Не только денежная наличность была расхищена, но городская касса оказалась обремененной громадной задолженностью, материальные и вещевые склады были полностью опустошены. Общественные здания, не ремонтировавшиеся много лет, развалились и растаскивались. Скверы и сады были вырублены. Трамвайные и автобусные парки превратились в кладбища разбитых машин. Водопровод вследствие невежества японских инженеров был проложен выше точки замерзания почвы. Пожарные средства, больницы, школы находились в состоянии полного развала»{98}.

В первые дни, когда новая городская управа только становилась на ноги, ее функции ограничивались содействием советскому командованию в разных мероприятиях, направленных на восстановление городского хозяйства. Но затем круг деятельности управы быстро расширился до руководства всей гражданской жизнью Харбина. Мы совместно провели совещания с представителями китайских и русских торгово-промышленных кругов, и особо – с руководителями харбинских банков. Была реорганизована Торгово-промышленная палата. Эти и многие другие дела, проведенные нами вместе с городской управой, скоро дали хорошие результаты.

К 1 января все имевшиеся в городе предприятия давали [313] максимум продукции. Кроме того, за четыре месяца вновь открылись более 200 гастрономических магазинов и лавок, около 100 торговавших зерновой продукцией, 25 меховых и кожевенных, 50 портновских заведений, 15 кондитерских, 20 пекарен, 9 гостиниц и так далее. А всего было открыто более 350 новых промышленных и около 1500 торговых предприятий, включая сюда и мелкие кустарные.

Если при японцах ежемесячный выход бобового масла на заводах Шуанхэшен, Юантиуйсян и других составлял в среднем 4–5 тонн, то с сентября до января 1946 он увеличился до 7–8 тонн в месяц. В три раза увеличила выпуск сигарет табачная фабрика Лопатто. Начали работать законсервированные японцами сахарный завод и мельница Чэнтайи, перерабатывавшая до 400 тонн зерна ежемесячно.

После ликвидации пригородных хунхузских банд возрос приток продовольствия из окружающих деревень. Товарооборот харбинских рынков увеличился вдвое, а цены на продовольствие снизились на 25–40 процентов. По официальным данным, вклады в банки выросли на 26 миллионов гоби (юаней).

Все это сказалось на материальном положении трудового населения. Заработки по разным категориям выросли от 150 до 300 процентов, в том числе кузнеца – вдвое, наборщика типографии – вдвое, рабочего текстильной фабрики и шофера – почти втрое.

В первый период, в августе – сентябре, комендатура бесплатно распределила среди городских бедняков много продовольствия, в том числе 2000 тонн риса, более 1000 тонн гаоляна, около 500 тонн чумизы, около 400 тонн кукурузы, десятки тонн сахара, масла, соли, чая, сотни тысяч пачек сигарет.

С помощью советских воинов-ремонтников были восстановлены городские механические мастерские, пущено несколько трамвайных и автобусных линий, вдвое увеличен ежедневный пробег трамваев.

Всеми этими, столь далекими от привычных нам, делами пришлось заниматься составу военной комендатуры. А кроме того, обеспечивали помещениями, ремонтом, топливом и старые и вновь открывавшиеся школы, больницы, театры и кинотеатры. Приятно и радостно было наблюдать, как оживал этот прежде запущенный и, образно говоря, больной город.

В конце декабря из столицы гоминьдановского Китая прибыла в Харбин правительственная делегация, в ее составе и новый мэр города. Мы передали ему гражданскую [314] власть в Харбине. 1 января 1946 года был подписан официальный «Акт передачи гражданской власти в гор. Харбине командованием Красной Армии представителю национального правительства Китая» на русском и китайском языках. А несколько дней спустя бывший городской голова Чжан Тинго, встретив меня случайно, сказал:

– Ну вот, господин генерал, цены на рынке подпрыгнули вверх ух как! Я купец и промышленник, я должен радоваться, если цены растут. Но я старый харбинец, Константин Петрович, и, хотя отставлен от дел, все-таки думаю о согражданах. Я скорблю, когда цены растут.

– А что произошло, господин Чжан?

– А ничего особенного. Мы вошли в орбиту Центрального китайского правительства, его монета – бумажка, и потому наше твердое гоби тоже должно стать бумажкой. Рынок ждет девальвации гоби, цены растут...

Так закончилось мое знакомство со «свободным рынком».

Теперь – о знакомстве с харбинскими... тюрьмами.

Как только мы вступили в Харбин, немедленно были освобождены из шести его тюрем политические заключенные, в их числе и китайские коммунисты, и гоминьдановцы, и члены других партий, профсоюзов, религиозных объединений, запрещенных в свое время японскими оккупантами. Коммунисты (их осталось только 19 человек) восстановили городскую партийную организацию, пошли на заводы и фабрики, чтобы наладить связь с рабочим классом. Некоторое время обе группы – китайских коммунистов и гоминьдановцев – работали в городе без видимых инцидентов. Однако в ночь на 10 октября ко мне в комендатуру пришел китайский товарищ и сообщил, что местная полиция арестовала десятерых коммунистов. Я уже имел информацию от нашей патрульной службы об активности гоминьдановский полиции в китайской части Харбина – Фудзедяне.

На следующий день полицмейстер Тун Ли, как обычно, проинформировал меня о делах его ведомства. Но об этом деле – ни слова. Спрашиваю: что ночью произошло в Фудзедяне, близ Северного базара? Он начинает думать и будто наконец вспоминает: ах, да, господин комендант, мы арестовали опасного японского шпиона! Тогда я спросил, на каком основании он произвел ночные аресты таких-то и таких-то жителей Харбина. Он стал клясться и божиться, что этих людей не знает, не слышал, не видел.

Собрались мы втроем – комбриг Головко, политработник Золотаревский и я, обговорили дело, решили внезапно проверить [315] тюрьмы. Взяли переводчика, двух автоматчиков, пошли. С тех пор прошло почти сорок лет, но то, что увидел, и по сей день стоит перед глазами. Сырое, темное, вонючее подземелье. Громадная четырехугольная яма, глубиной метра три, в ее полу бетонированные ямы-колодцы. Фонарик выхватывает из тьмы изможденные желтые лица, на них слой грязи, не поймешь, мужчина или женщина. Они прикованы к бетонным столбам или кольцам – кто руками, кто туловищем, кто шеей. Другие просто связаны железной цепью в полусогнутом виде. Третьи подвешены на стенных кольцах. Нечистоты не убирались, начальник тюрьмы и надзиратели привычно шлепали по вонючей жиже. Я всегда был сильный и здоровый человек, никакими нервными расстройствами не страдал. Но тут мне стало дурно. Через силу, сдерживаясь, спросил начальника тюрьмы:

– Что же вы делаете? Они ведь люди.

– Нет! – сказал он. – Они не люди и хуже собак. Их надо всех уничтожить. А мне не позволяют.

За моей спиной справа стоял курсант-автоматчик. Я почувствовал, как он шагнул вперед, встал вровень и сказал:

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите?

Больше он ничего не сказал, но начальник тюрьмы сжался и влип в стену. И сразу же из всевластного рабовладельца обратился в трепещущего раба.

– Отставить! – приказал я курсанту, и мы вышли из тюрьмы.

В других тюрьмах отыскали некоторых из арестованных китайских коммунистов. Собрал я в комендатуре руководителей городской управы, пришел и полицмейстер. Я спросил: кто из вас и когда посещал тюрьмы? Кто имеет представление о том, как содержатся заключенные? Общее молчание было мне ответом. Пришлось продолжить нелицеприятный разговор. Назначили комиссию, проверили тюрьмы, создали там человеческие условия для заключенных. Рассказываю коротко, а длилось это долго. Уже другой полицмейстер, более лояльный и понимающий, что человек всегда остается человеком, провел в жизнь намеченные меры. А бывшего полицмейстера Тун Ли выслали из Маньчжурии на юг, в Центральный Китай. Много лет спустя из старых документов я узнал, что он, состоя в официальном ранге полицмейстера города Харбина, имел еще и нелегальную должность руководителя террористической гоминьдановский группы, орудовавшей в районе пристани. А я-то в свое время, еще в ноябре – начале декабря, гадал: [316] как диверсанты могли узнать расписание моего рабочего дня, место жительства и прочие подробности. Уполномоченный армейского Особого отдела предупреждал меня: есть сведения, что гоминьдановцы готовят убийство некоторых представителей советского командования в Харбине. Я отнесся к этому предупреждению не очень серьезно. Выхожу как-то вечером из дому в садик, ординарец Саша открыл парадную дверь, а я пошел черным ходом. Так вот: как только свет из парадной двери упал на улицу, оттуда, из тьмы, грохнул выстрел. Саша выскочил на улицу, но никого вокруг не обнаружил. Почти в ту же минуту я выходил во двор, слышу, часовой предупреждает:

– Товарищ генерал, укройтесь! Хунхузы!

Откуда-то сверху, с соседних крыш, выстрелили. Часовой, а за ним и выбежавшие во двор бойцы обстреляли, затем обшарили эти крыши, но тоже никого не нашли.

А три дня спустя, шагах в 20–30 от дома, нашу автомашину вновь обстреляли. И тоже поздно ночью. Вот я и думаю теперь: может, это господин Тун Ли устраивал мне фокусы по знакомству? Но это только предположение. А что был он главарем группы террористов – факт.

В начале 1946 года крупная конная банда хунхузов объявилась южней Харбина, в ней было до 1000 сабель. Наши коммуникации оказались под угрозой, несколько красноармейцев-связистов, исправлявших повреждения телефонных линий, были зверски убиты хунхузами. Моторизованный отряд из состава 59-й дивизии – батальон стрелков и артиллерийская батарея догнали банду близ Пинфанга, окружили и уничтожили. Бой произошел как раз на поле, за которым за обвалившейся железной, переплетенной колючей проволокой оградой торчали какие-то полуразрушенные, взорванные и сожженные строения казарменного типа. И до этого случая и после мне довелось проезжать через район Пинфанга, но вид отдаленного, уже заметенного снегом пепелища никаких ассоциаций не вызывал. Сейчас я смотрел бы на него иначе.

Помню, еще в Ханьдаохэцзы, при капитуляции 5-й японской армии, кто-то из товарищей сказал мне, что среди пленных есть медик, специалист по бактериологической войне – тиф, холера и так далее; что где-то близ Харбина есть у них бактериологический центр. Разговор этот я вспомнил в 1946 году, когда у нас в Хабаровске судили японских военных преступников и следствие выяснило сущность и назначение отряда № 731, когда были преданы широкой огласке зверские опыты этого отряда и его руководителей, [317] умертвлявших под Пинфангом тысячи людей на так называемом испытательном полигоне. Часть преступников в белых медицинских халатах была изловлена, судима и получила должное возмездие. Но главарям удалось скрыться. Прошло почти сорок лет, однако это преступление против человечества и человечности продолжает приковывать к себе внимание мировой общественности. Становятся известными все новые подробности.

Выяснилось, что начальник отряда генерал-лейтенант Широ Исии пропал безвестно в августе сорок пятого только для общественного мнения. А в действительности его увезли в Соединенные Штаты Америки, где в лабораториях, занимающихся теми же делами, он и его помощники подробнейшим образом изложили результаты своих изуверских опытов. Ближайший соратник Широ Исии генерал-майор Масаи Китанори после войны стал президентом фармацевтической фирмы и, доживши до 90 лет, получал две пенсии – одну от фирмы, другую от правительства – «за военные заслуги».

Конкретные «заслуги» Широ, Китанори и других членов отряда № 731 заключались в следующем. В начале 30-х годов, вскоре после оккупации Маньчжурии, эти «специалисты» стали создавать близ Пинфанга центр по изучению методов бактериологической войны. На полигоне и в лабораториях проводились массовые опыты умерщвления людей.

Прикручивали испытуемых к бетонным столбам. Возле их ног ставили канистры. Внутри канистр возбудители тифа, холеры, чумы, снаружи пакеты с взрывчаткой. Канистры взрывали и наблюдали издали, с секундомерами и блокнотами в руках, как скоро вырвавшиеся из канистр бациллы умертвят людей.

Беременных женщин заражали разными болезнями, чтобы проверить, как это сказывается на потомстве.

Оперировали человека, не нуждающегося в операции. Без наркоза вырезали какой-либо орган. Вводили обезьянью или лошадиную кровь. Смотрели, как умирает, и записывали, фотографировали, брали пробы. Замораживали живого человека, чтобы проверить предел выносливости. Заставляли пить зараженную воду и так далее, и тому подобное.

Первые партии людей стали поступать в лагерь в 1939 году. За шесть лет садисты, как показало расследование, проведенное властями Китайской Народной Республики, уничтожили более девяти тысяч человек. Точное число жертв определить трудно, поскольку, как и немецкие фашисты, японцы сжигали трупы в печах. [318]

Когда в августе сорок пятого наша 1-я Краснознаменная двинулась через Восточно-Маньчжурские горы на Муданьцзян и Харбин, офицеры и солдаты отряда № 731, по словам крестьян окружающих деревень, стали поспешно жечь и взрывать все помещения лагеря. Последняя группа заключенных – 400–500 человек – также была уничтожена в газовых камерах.

Остается добавить, что полное название центра уничтожения звучало цинично: «Отряд № 731 по водоснабжению и борьбе с эпидемиями»{99}.

Выше я рассказывал, как были освобождены из харбинских тюрем члены Коммунистической партии Китая, как мы установили первые контакты с восстановленной городской партийной организацией, как пытались уничтожить ее гоминьдановцы. По мере прибытия в Маньчжурию войск КПК, мы передавали им трофейное японское оружие, боевую технику и боеприпасы. Большая часть этого имущества хранилась на складах в Харбине и его окрестностях. Десятки танков, сотни орудий, тысячи пулеметов, десятки тысяч единиц стрелкового оружия, тысячи тонн снарядов, мин, бомб, патронов – все это позволило вооруженным силам КПК на практике перейти от партизанских формирований к регулярным, имеющим не только стрелковое оружие, но и артиллерию, минометы, танки. Они получили от нас массу разнообразного военного снаряжения, в том числе инженерного, что позволило создать инженерно-саперные части современного типа.

Последнюю партию вооружения и снаряжения Харбинская комендатура передала войскам КПК в день нашего отъезда из Харбина. Была ранняя весна 1946 года, эшелоны 1-й Краснознаменной армии один за другим уходили на восток, к станции Суйфыньхэ и далее через границу, на Гродеково. Ушла 59-я стрелковая дивизия, ушла 52-я минометная бригада и другие части и соединения. Последней грузилась комендатура. Потом – гудок паровоза, лязг буферов, пошла назад платформа станции Харбин-Товарный, кирпичный забор бывшего японского интендантского склада, мелькнули окраинные домики старого Харбина, железнодорожное полотно запетляло между голыми весенними сопками.

Прощай, Маньчжурия! Прощай, страна, память о которой долго жила в сердцах наших отцов и дедов, да и в наших тоже надолго останется... [319]

В послевоенные времена мне довелось служить в различных военных округах, быть свидетелем и участником дальнейшего развития и совершенствования отечественной артиллерии. В 1963 году меня назначили командующим ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск. Ракеты буквально на глазах превращались из оружия тактического, какими они были на полях Великой Отечественной войны, в оружие оперативно-стратегическое, в новый род войск со своей спецификой, с определенной системой – оперативной, точной, надежной. Одно в нашем деле осталось неизменным – высокое воинское мастерство, человек, им овладевший.

Вот почему, заключая эти воспоминания о войне, мне хотелось бы сказать нашей смене – молодым воинам, что уже несут службу, и тем, кто готовится к ней, несколько слов, выношенных долгим опытом старого солдата. Друзья мои! Защитники первого в мире социалистического Отечества! Вступая в ряды наших славных Вооруженных Сил, помните, что старая слава новую любит, что только труд до седьмого пота делает солдата солдатом. Ни в коем случае не уповайте только на компьютеры и прочую «умную» технику. В бою побеждает не тот, в чьих руках новейшее оружие, а тот, кто этим оружием в совершенстве овладел, стал его хорошим и рачительным хозяином. Родина вручила вам великолепное оружие, Родина верит в вас. Будьте же достойны ее высокого доверия!

Примечания

{1} См.: Филиппи А. Припятская проблема. Пер. с нем. М., 1959, с. 109.

{2} История второй мировой войны. 1939–1945. М., 1975, т. IV, с. 116.

{3} См.: Баграмян И. X. Так начиналась война. М., 1971, с. 476.

{4} См.: История второй мировой войны. 1939–1945, т. IV, с. 291.

{5} 28-я армия была в резерве Ставки, но с декабря 1941 г. находилась в полосе Юго-Западного фронта и здесь доформировывалась.

{6} Ныне здание Военной академии имени Ф. Э. Дзержинского.

{7} В военной литературе это директивное письмо называют так же «Директивой об артиллерийском наступлении».

{8} В то время (1933–1934 гг.) командир артиллерийского полка стрелковой дивизии был одновременно и начальником ее артиллерии.

{9} См.: Радзиевский А. И. Прорыв. М., 1979, с. 24–25.

{10} «Совершенно секретно! Только для командования!» Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. М., 1967, с. 380–381.

{11} Направленные под Сталинград 1, 5 и 7-я резервные армии еще 10 июля были переименованы соответственно в 64, 63 и 62-ю армии, но в ряде документов еще несколько дней проходили под старыми номерами.

{12} Адам В. Трудное решение. Пер. с нем. М., 1972, с. 106–107.

{13} Центральный архив Министерства обороны СССР (далее ЦАМО), ф. 220, оп. 320, д. 1, л. 6–7.

{14} ЦАМО, ф. 220, оп. 230, д. 1, л. 7–9.

{15} Яковлев Н. Д. Об артиллерии и немного о себе. М., 1981, с. 116.

{16} ЦАМО, ф. 229, оп. 278, д. 36, л. 3–5, 8–11.

{17} См.: Для победы в Сталинграде. М., 1973, с. 103–109.

{18} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, л. 20.

{19} Там же, л. 16–18, 25.

{20} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 8, л. 4–5, 18.

{21} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, л. 13.

{22} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 34, л. 106.

{23} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, л. 23.

{24} Там же, л. 25.

{25} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, л. 48–52; д. 9, л. 12–21.

{26} Переименована из командования группы армий «Юг» 9 июля 1942 г.

{27} См.: Адам В. Трудное решение, с. 233.

{28} Сталинград: Уроки истории. М., 1976, с. 854–355.

{29} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, л. 348.

{30} Сталинград: Уроки истории, с. 200–201.

{31} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, с. 109–110.

{32} ЦАМО, ф. 206, оп. 278, д. 17, л. 238.

{33} ЦАМО, ф. 62, оп. 337, д. 7, л. 163.

{34} Входивший в состав 3-й истребительной бригады 348-й истребительно-противотанковый полк (командир подполковник Железняков) имел семь артиллерийских батарей.

{35} ЦАМО, ф. 62, оп. 337, д.. 7, л. 168–172.

{36} ЦАМО, ф. 62, оп. 337, д. 78, л. 181.

{37} ЦАМО, ф. 62, оп. 337, д. 7, л. 192.

{38} Жданов К. И. Огневой щит Ленинграда. М., 1965, с. 53.

{39} Там же, с. 54.

{40} ЦАМО, ф. 217, оп. 1227, д. 96, л. 79.

{41} Толстой А. И. Собр. соч., М., 1984, т. 7, с. 655.

{42} Осколочно-фугасный снаряд, взрыватель которого поставлен на фугасное действие.

{43} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 57, л. 63–64.

{44} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 57, л. 70.

{45} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 57, л. 75–76.

{46} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 57, л. 116–119.

{47} См.: Гудериан Г. Воспоминания солдата. Пер. с нем. М., 1954, с. 366–367.

{48} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 57, л. 151–154.

{49} ЦАМО, ф. 309, оп. 4073, д. 395, л. 27–34.

{50} ЦАМО, ф. 309, оп. 4073, д. 395, л. 27–34.

{51} Архив ЦК Коммунистической партии Эстонии, ф. 63, оп. 1, д. 7, л. 1–2.

{52} См.: Передельский Г. Е. и др. Артиллерия в бою и операции. М., 1980, с. 66; Армейские операции. М, 1977, с. 41.

{53} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 53, л. 390–393, 422–435.

{54} Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. 3-е изд. М., 1979, т. 2, с. 253.

{55} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 51–52.

{56} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 74–75, 106.

{57} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 155.

{58} См.: Тактика в боевых примерах. Полк. М., 1974, с. 45, 47.

{59} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 92.

{60} Там же, л. 22.

{61} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 116, л. 20–23.

{62} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 38.

{63} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 95.

{64} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 116, л. 32.

{65} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 14–24.

{66} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 116, л. 49–50.

{67} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 87.

{68} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 47.

{69} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 49.

{70} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 142, л. 50.

{71} Жуков Г. К. Воспоминания и размышления, т. 2, с. 260, 263.

{72} Жуков Г. К. Воспоминания и размышления, т. 2, с. 266.

{73} ЦАМО, ф. 4094, д. 108, л. 156–159.

{74} ЦАМО, ф. 309, оп. 4094, д. 127, л. 35.

{75} См.: Петерехаген Р. Мятежная совесть. Пер. с нем, М., 1958.

{76} Калягин А. Я. По незнакомым дорогам. М., 1969, с. 346, 383.

{77} Сапожников В. Г. Японо-китайская война и колониальная политика Японии в Китае (1937–1941). М., 1970, с. 61.

{78} Архив автора.

{79} Архив автора. Отчет о действиях артиллерии в Датун-Чэньянской операции.

{80} Архив автора. Отчет о подготовке Сяошаньской операции.

{81} ЦАМО, ф. 236, оп. 5066, д. 342, л. 4, 14.

{82} ЦАМО, ф. 236, оп. 5066, д. 342, л. 3–5.

{83} Там же.

{84} ЦАМО, ф. 236, оп. 5066, д. 342, л. 3–5.

{85} ЦАМО, ф. 234, оп. 64864, д. 2, л. 7.

{86} ЦАМО, ф. 236, оп. 5066, д. 342, л. 13.

{87} Квантунская армия объединяла японские войска в Маньчжурии – два фронта (1-й и 3-й) и две отдельные армии (4-ю и 34-ю), 2-ю воздушную армию, а также Сунгарийскую военную флотилию.

{88} ЦАМО, ф. 234, оп. 3219, д. 117, л. 3–4.

{89} ЦАМО, ф. 234, оп. 3219, д. 117, л. 150.

{90} ЦАМО, ф. 294, оп. 6961, д. 15–18, л. 29.

{91} ЦАМО, ф. 294, оп. 6961, д. 49, л. 9–13; д. 66, л. 15–16.

{92} ЦАМО, ф. 390, он. 8801, д. 21, л. 52; ф. 234, оп. 3219, д. 117, л. 149, 150, 159.

{93} Шестой УС – Фынмишаньский находился в полосе соседней, 35-й армии.

{94} В советской военной терминологии термин «укрепленный район» имеет два значения: 1) как система фортификационных сооружений (доты, дзоты, стационарные командные и наблюдательные пункты и так далее) и заграждений (рвы, минные поля, колючая проволока и так далее); 2) как воинская часть, специально предназначенная для обороны.

112-й укрепрайон (УР) предназначался для обороны стационарных долговременных сооружении с установленной в них артиллерией. Поэтому он состоял из трех пулеметных батальонов. 6-й полевой укрепрайон (ПУР) предназначался для обороны укреплений полевого типа, создаваемых в ходе боевых действий. Он имел много артиллерии, оба его батальона назывались артиллерийско-пулеметными.

{95} ЦАМО, ф. 236, оп. 5066, д. 342, л. 31.

{96} См.: Белобородов А. П. Прорыв на Харбин. М., 1982, с. 163–164.

{97} Наводчиком.

{98} Газета «Русское слово», Харбин, 1945 г., № 8.

{99} Вечерняя Москва, 1983, 4 июля.