Текст книги "Огневой вал наступления "

Автор книги: Константин Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

К концу войны самым распространенным видом ее стала разведка звукометрическая, то есть определение координат вражеских батарей по звуку выстрела. Наши дивизионы артиллерийской инструментальной разведки и отдельные батареи звуковой разведки приобрели большой опыт по этой части. Вражеские батареи, которые обнаруживались ими и засекались, потом, во время артподготовки, как правило, не только вынуждены были замолкать, но вообще полностью или частично выходили из строя – разбивалась материальная часть орудий, орудийные окопы, ровики с боеприпасами, укрытия с личным составом. А ведь это были цели, расположенные в пяти – девяти, а иногда и более километрах от наших стрелявших по ним тяжелых батарей.

Эти успехи артиллерийской инструментальной разведки стали возможными не только потому, что разведчики были опытными людьми в смысле техническом, что значительно проще и эффективней стала сама техника засечки звука и дешифровки этой засечки. Очень важно было и то, что все разведчики – и бойцы, и сержанты, и офицеры – научились правильно отбирать и группировать разрозненные наблюдения, научились замечать факты, и очень важные, которые прежде пропускали или не подмечали, как несущественные. Такое умение анализировать и обобщать, внедрившись в сознание и практику всех разведчиков, быстро и решительно повысило результативность разведки.

Этот же фактор сыграл большую роль в улучшении визуальной, оптической разведки – проще сказать, разведки наблюдением в бинокль или другие оптические приборы. Конечно, самым точным для определения координат вражеских батарей оставалась аэрофоторазведка, то есть съемка цели с воздуха. Однако большое число разных хитростей, применявшихся противником для маскировки истинных своих батарей, заставляли нашу артиллерийскую разведку работать комплексно. Там, где фашисты могли, установив макеты, обмануть авиаразведку, приходили на помощь звуковая или оптическая разведка или обе вместе. Ввести в заблуждение весь этот комплекс трудно. Трудно, но все-таки можно. Скажем прямо: противнику иной раз удавалось выдать [152] ложные батареи за истинные. Например, авиаразведка наша сфотографировала вражескую батарею. На снимке все в порядке, даже подъездные пути к огневой позиции видны – колея в болотистом грунте. Звукоразведка докладывает, что батарея с теми же координатами ведет огонь. А в действительности это только деревянные макеты, а настоящая батарея, хорошо замаскированная, стоит где-нибудь в 300–400 метрах от ложной, и гитлеровцы, специально выкатывая орудия на ложную позицию, наводят нас на эти деревяшки. Словом, борьба шла между нашими и вражескими артиллеристами денно и нощно, и то, что в решительный день наступления нам обычно удавалось принудить к молчанию десятки вражеских батарей, свидетельствовало о том, что наши разведчики брали верх над противником. Но успокаиваться никак было нельзя. И мы даже в пути, в эшелонах, очень много времени уделяли вопросам разведки.

В начале ноября 2-я ударная армия в составе трех стрелковых корпусов – 98-го генерала Г. И. Анисимова, 108-го генерала В. С. Поленова и 116-го генерала Ф. К. Фетисова – сосредоточилась в Северной Польше, в тылу войск 2-го Белорусского фронта, в районе города Острув-Мазовецки{53}. Линия фронта проходила в 35–40 км западней места нашего сосредоточения. Там, на реке Нарев, еще в ходе летних боев войска 2-го Белорусского фронта захватили два плацдарма. Тот, что покрупней, у городка Ружаны, находился примерно в 25–30 км северней Варшавы, а плацдарм поменьше, у городка Сероцк, был еще ближе к Варшаве. Между плацдармами, разделяя их, стоял на реке Нарев город Пултуск, занятый войсками противника.

Плацдармы эти создавались уже на исходе Белорусской операции, и маршал Г. К. Жуков в своих воспоминаниях писал, как наше командование пыталось сначала использовать наревские плацдармы для удара по варшавской группировке противника с севера, но попытка не удалась, и впоследствии Варшаву освобождали глубоким обходом с юга. Рассказывая далее о планировании Ставкой завершающих операций войны, он писал: «Прежде чем нанести удар непосредственно по Берлину, намечалось осуществить на западном стратегическом направлении две крупные наступательные операции: одну – в Восточной Пруссии силами 3-го и 2-го Белорусских фронтов, а вторую – на варшавско-берлинском направлении... 2-й Белорусский фронт полностью [153] был нацелен против восточно-прусской группировки противника»{54}.

Ничто не мешало нашим приготовлениям к будущей операции. Артиллерия 2-й. ударной армии сосредоточилась в лесах вокруг города Острув-Мазовецки в составе двух бригад – тяжелой пушечной и истребительно-противотанковой – и 12 полков – гвардейского минометного, зенитного, корпусного артполка 108-го стрелкового корпуса, а также девяти артиллерийских полков стрелковых дивизий. Довольно долго находились мы в этом районе в резерве.

Большую помощь в подготовке предстоящего наступления оказали нам командующий артиллерией фронта генерал А. К. Сокольский и его штаб. Командующий артиллерией фронта был большой специалист своего дела, хорошо знал обстановку в полосе предстоящего наступления 2-й ударной армии. Вся эта территория была скрупулезно и неоднократно сфотографирована нашими авиаторами, и мы получили отличные аэрофотоснимки расположения войск гитлеровцев. В штаб артиллерии армии были переданы и другие разведданные, а также результаты пристрелки всех известных тогда важных целей. К нам непрерывным потоком в течение ноября – декабря прибывала артиллерия. В оперативное подчинение армии поступил 8-й артиллерийский корпус прорыва в составе 1-й и 23-й артиллерийских дивизий, затем еще три дивизии – 26-я артиллерийская, 4-я гвардейская минометная и 47-я зенитно-артиллерийская. К началу января мы кроме штатной армейской, корпусной и дивизионной артиллерии располагали еще 18 артиллерийскими, минометными и гвардейскими минометными бригадами. Шесть артиллерийских бригад имели на вооружении тяжелые орудия и орудия большой мощности, а одна минометная бригада – новые тяжелые 160-мм минометы конструкции И. Г. Теверовского. Это было оружие, которое по своим тактико-техническим данным не имело равных ни в одной воюющей армии. Передвигался миномет на колесном ходу, заряжался тоже, как и орудие, с казенника, а мину весом сорок килограммов бросал на пять с половиной километров. Превосходное оружие!

Поэтому, когда в середине декабря, как только командование поставило нам предварительную боевую задачу, указав и полосу наступления с ружанского плацдарма, и участок прорыва, штаб артиллерии приступил к рекогносцировке [154] местности, располагая уже определенной информацией о противнике. Начались ежедневные поездки на ружанский плацдарм. Первое впечатление: тесно нам будет. Как разместить две с лишним тысячи стволов в этой тесноте? Вообще-то плацдарм не так уж мал – более 40 км по фронту и до 20 км в глубину, до наревских переправ. Однако кроме 2-й ударной на нем должны разместиться еще три армии – 48-я и 3-я общевойсковые и 5-я гвардейская танковая, а также три корпуса (механизированный, танковый, кавалерийский). Наша полоса наступления – 18 км по фронту, а участок прорыва, где будет сосредоточена подавляющая часть артиллерии, – всего 7 км. Да в глубину километров пять, не более, так как в наступлении даже тяжелая артиллерия, даже дальнобойные пушки придвигаются как можно ближе к переднему краю. Следовательно, вся площадь артиллерийского позиционного района – 30–40 квадратных километров. А у нас 348 артиллерийских батарей и 158 рот и батарей минометных{55}. Это ствольная артиллерия. А три бригады реактивной артиллерии? Им тоже нужны огневые позиции. Вот и прикинь, сколько орудий, минометов и «катюш» надо втиснуть в каждый квадратный километр! Встанут буквально колесо к колесу.

Между 20 и 25 декабря вся работа по выбору огневых позиций и наблюдательных пунктов была завершена. На 26 декабря был намечен первый день вывода основной массы артиллерии на плацдарм. Благодаря четко налаженной комендантской службе и пунктам технической помощи, оснащенным тракторами и автотягачами, удалось за несколько ночей по единственной хорошей дороге скрытно вывести большую часть артиллерии на плацдарм. Для того чтобы противник ее не обнаружил, оборудование позиции и наблюдательных пунктов было начато еще за неделю до этого и велось ограниченным числом людей. Например, огневую позицию тяжелого орудия оборудовали только три человека из всего расчета. Эти ограничения и постепенность работ помогли скрыть от противника насыщение плацдарма артиллерией. Последними, в конце первой декады января, были выведены на позиции батальонные 82-мм минометы. Их у нас оказалось около 500 стволов, пришлось размещать минометы на огневых позициях траншейного типа, проще сказать, в широкой траншее, по три роты вместе, объединяемые одним артиллерийским начальником. Тоже в укрытиях, в так называемых «карманах», были размещены орудия, [155] предназначенные для стрельбы прямой наводкой по переднему краю противника.

Пока артиллерия постепенно, не привлекая внимания противника, выводилась на плацдарм и занимала огневые позиции, пристрелочные орудия уже вели свою многодневную работу. Для того чтобы не нарушать огневого режима, к которому привык противник, пристрелку наши батарейцы вели по единому армейскому плану и очень аккуратно. Загодя были выдвинуты на плацдарм по одному орудию от дивизиона, а там, где требовалось особо точно пристрелять цель, – по орудию от батареи. В среднем по 3–6 орудий от артиллерийского полка. Это обеспечило нам и скрытность сосредоточения артиллерии, и вместе с тем достаточную точность пристрелки целей.

Последние дни перед наступлением оперативная группа штаба артиллерии 2-й ударной армии провела главным образом в полосе 108-го стрелкового корпуса. Это соединение должно было прорвать фронт на участке четыре километра шириной двумя дивизиями – 90-й и 46-й стрелковыми. С наблюдательного пункта на высоте 110,0 занесенная снегом местность выглядела довольно уныло и однообразно – поля, холмы, перелески. Проволочный забор в три-четыре ряда тянулся с севера, с околицы села Дзержаново на юг, к Глодово и еще дальше, где над берегом Нарева видны строения Пултуска. В ноябре, когда не было еще снега, оборона противника просматривалась лучше. Фашисты уже который месяц ее совершенствуют, и вот эта, что прямо от меня на запад, полоса наступления 46-й стрелковой дивизии перекрыта тремя подряд, а местами четырьмя траншеями с опорными пунктами в Глодово и Госьцеево, А еще далее, в 5–6 километрах от линии фронта, по речке Пелта протянулась вторая полоса вражеской обороны – две траншеи полного профиля с опорными пунктами в деревнях Закрент и Выгода. С точки зрения разведчиков-артиллеристов, это – район особого внимания. Наши батареи звуковой разведки, широко раскинув свои посты, днем и ночью прослушивают этот район и уже засекли в нем несколько артиллерийских батарей и два так называемых минометных куста (группы минометных батарей). Данные по этим огневым позициям подготовлены, проверены по аэрофотоснимкам. Мало того, цели уже пристреляны. Пристреливались они по реперу, что далеко в стороне, так что ничто не насторожило вражеских артиллеристов и минометчиков. Однако их батареи уже занесены в карточки 3-й и 96-й тяжелых гаубичных бригад подполковника Бондаренко и полковника Горобца. Стоит [156] довернуть стволы вправо на измеренный заранее угол, уменьшить прицел на четыре деления, и снаряды тяжелых 152-мм гаубиц полетят в цель.

Опорный пункт Глодово под прицелом дивизионов 21-й гаубичной бригады большой мощности. Ее командир Тихон Иванович Бондарев отлично справился с аналогичной и даже еще более сложной задачей при взятии Нарвской крепости. Вчера мы с ним разбирали последние разведданные по Глодову. Сильный опорный пункт. Много в нем противотанковой артиллерии, упрятана она в каменных зданиях и подвалах, обороняет опорный пункт батальон 19-го немецкого пехотного полка. Разрушить эти укрепления, завалить траншеи, порвать телефонную связь, уничтожить артиллерию и пулеметные точки – это одна из задач гаубичников Бондарева на время артиллерийской подготовки.

Рядом со мной на НП Леонид Михайлович Капустин. У его противотанкистов задача особая. Как, впрочем, и всегда. Танки фашистов! Там, за рекой Пелта, где зимние рощи на гряде холмов загораживают от наших глаз вражескую территорию, идет дорога на город Цеханув. А в Цехануве стоит 7-я немецкая танковая дивизия. Оперативный резерв. По самым свежим разведданным, 15-й танковый полк этой дивизии выдвинут из Цеханува в лес – в тот самый, что загорожен от нас грядой холмов. Вот, видимо, и размышляет сейчас наш боевой командир-противотанкист, как лучше после прорыва встретить контратаку танков. Щупает глазами местность, сверяет с картой. Это работа сложная, но необходимая. Она часто подсказывает командиру верное решение в самых трудных ситуациях.

Сегодня, когда мы с командующим армией генералом И. И. Федюнинским ехали из штаба на мой артиллерийский наблюдательный пункт, он заметил, что не худо было бы сократить первый огневой налет до десяти минут. Только по первой траншее. Сказал вроде бы между делом, но я уже достаточно знаю командарма. Сейчас, после долгого и обстоятельного разговора об артподготовке, он опять вернулся к первому огневому налету. Вообще-то говоря, артподготовка запланирована у нас в трех вариантах. В конце пятнадцатиминутного огневого налета штурмовые роты должны атаковать первую траншею противника. Удастся ее захватить – мы изменим график артподготовки, не удастся – продолжим ее в полном объеме, с ложными переносами огня. Есть и третий вариант – на тот случай, если удастся захватить вражескую первую траншею на отдельных участках. [157]

Иван Иванович Федюнинский решил сократить первый огневой налет до десяти минут. Это рискованно, огневые средства фашистов могут остаться неподавленными. Но, с другой стороны, наша пехотная атака после короткого огневого налета, когда над второй траншеей еще бушует артогонь, а над первой лишь оседает черный снег да пыль, может оказаться неожиданной и привести к успеху. Ну а нам, артиллеристам, надо в таких обстоятельствах работать очень точно, прямо скажем, ювелирно, чтобы не поразить свою пехоту. Этим мне и пришлось заняться после разговора с командармом и его приказа сократить огневой налет.

В десятых числах января 1945 года, дня за три-четыре до начала Восточно-Прусской операции, к нам во 2-ю ударную армию приехал командующий фронтом маршал К. К. Рокоссовский. Он почти не изменился внешне с той норы, с июня сорок первого года, когда мне довелось огнем своих пушек поддерживать контратаки его танкистов и мотострелков, так же, как и бойцов другого тогдашнего комкора – И. И. Федюнинского. И вот командарм Иван Иванович Федюнинский три с половиной года спустя докладывает командующему фронтом Константину Константиновичу Рокоссовскому о том, как его армия готовится к прорыву в Восточную Пруссию. А я слушаю и думаю: «Вот совпадение! Нарочно не придумаешь. Вместе начинали войну на Юго-Западном фронте, вместе кончим в Германии». А что кончим войну, и скоро, в том уже ни у кого не было сомнений.

После командарма пришлось докладывать мне об артиллерии, командующему бронетанковыми войсками армии – о танках (в нашей полосе вводился в бой 8-й гвардейский танковый корпус) и некоторым другим специалистам. Маршал Рокоссовский слушал нас, сидя среди командиров, в заднем ряду. Когда последний из докладчиков закончил, командарм Федюнинский спросил:

– Вопросы есть?

Вижу – поднял руку Николай Григорьевич Лященко, командир 90-й стрелковой дивизии:

– Есть вопрос!

Неторопливо, но и без лишних слов он изложил свой вопрос. Его дивизия воюет вместе с 46-м танковым полком уже давно, еще с Синявинских высот под Ленинградом. И на этом плацдарме Лященко совместно с танкистами уже облазил весь передний край, договорились, как и куда пустить танки, каждый командир стрелкового батальона знает, с каким [158] командиром танковой роты пойдет в атаку, и вдруг вчера приказ...

– Ваш приказ, товарищ командующий! – повторил Лященко. – 46-й танковый мы передаем соседям, а нам дают танковый полк, только что прибывший с Урала.

– Прекрасный полк! – заметил Федюнинский. – Весь как с иголочки. Танки Т-34 новые, с сильной 85-мм пушкой.

– Так точно! – подтвердил Лященко. – Новые, с сильной пушкой, с боевой молодежью. Но я прошу, товарищ командующий: оставьте нам 46-й полк, мы с танкистами вообще друг друга с полуслова понимаем, все обговорили. А с новыми надо еще знакомиться. А времени уже нет.

Рокоссовский спокойно так сказал:

– Иван Иванович, уступите комдиву, дело говорит.

Федюнинский распорядился, и, как рассказывал мне потом Николай Григорьевич Лященко, 46-й танковый полк завернули к нему прямо с марша.

Подготовка к наступлению заканчивалась. Времени нам дали вполне достаточно, чтобы все сделать без спешки и основательно. Артиллерия была полностью выведена в позиционный район, каждая батарея заняла предназначенную ей огневую позицию, получила уже подготовленные и проверенные пристрелкой данные для стрельбы по целям. Теперь в эти данные ежедневно вносились только поправки на изменения в погоде – в температуре воздуха, в давлении атмосферы, в направлении и силе ветра. Так корректировались прицел и угломер каждого из сотен орудий. Только пушки, предназначенные для стрельбы прямой наводкой, стояли пока еще далеко от своих позиций. Для того чтобы не насторожить заранее противника, эти орудия их расчеты выдвинут к переднему краю в ночь перед наступлением. Надо будет прокатить орудия на руках с километр, а то и более. Это нелегкая работа, но она обеспечит скрытность наших приготовлений до последнего часа.

В соответствии с директивой 2-го Белорусского фронта плотность артиллерии на участке прорыва армии должна была составить не менее 250 стволов (не считая 45-мм пушек и 50-мм минометов) на каждый километр. У нас она составила 273 ствола на километр, или 1910 стволов на весь семикилометровый участок прорыва.

Участок этот распределялся так: правофланговый 108-й корпус генерала В. С. Поленова – 4 км, по два километра на дивизии первого эшелона – 90-ю и 46-ю. Левофланговый 98-й корпус генерала Г. И. Анисимова получил участок 3 км. 142-я его дивизия прорывалась на фронте шириной два километра, [159] 381-я дивизия – один километр. Эта дивизия получила задачу оказать содействие нашему левому соседу – 65-й армии генерала П. И. Батова в овладении городом Пултуск. Кстати сказать, на участке прорыва 381-й дивизии плотность артиллерии была наивысшей из тех, что я знал за всю войну – 468 стволов{56}. Это объяснялось, во-первых, необходимостью хорошо обеспечить стык флангов с 65-й армией, а во-вторых, прикрыть наш будущий прорыв от возможных контратак фашистов со стороны Пултуска.

12 января 1945 года наступлением войск 1-го Украинского фронта началась грандиозная Висло-Одерская операция. День спустя наш северный сосед – 3-й Белорусский фронт нанес мощный удар по восточнопрусской группировке противника в общем направлении на Кенигсберг. С утра 14 января предстояло вступить в бой и войскам 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Накануне вечером опергруппа штаба артиллерии 2-й ударной армии выехала к передовой и заняла наблюдательный пункт на высоте 110,0. Здесь в последних приготовлениях провели мы эту, как всегда перед наступлением, тревожную ночь.

Прорыв в Восточную Пруссию

Ночь накануне наступления была для всех нас очень тревожной еще и потому, что плотный туман окутал землю. Вышел я из блиндажа – в двух шагах ничего не видно, а отойдешь с полсотни шагов – вовсе заблудишься. Дело уже к утру, а туман все стоит. И это у нас, на горе. А что делается там, в низких местах? Сели мы с начальником оперативного отдела Михаилом Киселевым на телефоны. Звоню в гаубичные бригады большой мощности, вопрос к ним один: как видимость?

– Нулевая! – ответил командир 112-й бригады полковник Кулешов.

– Плохо! – ответил командир 21-й бригады полковник Бондарев. – Этот туман надолго.

– Пугаешь, Тихон Иванович?

– Нет, верно говорю. Туман вязкий, может и до полудня продержаться.

Потом звоню в группу артиллерии дальнего действия, в ту, что будет подавлять вражеские батареи. И командир 81-й пушечной бригады полковник Гнидин, и командир [160] 138-го корпусного артполка подполковник Чумаков, и другие командиры отвечают примерно то же: «Нуль видимости. Молоко!»

Наблюдательные пункты практически ослепли. Если туман и после рассвета не рассеется, мы окажемся в трудном положении. Правда, большинство глубинных целей, в том числе артиллерийские и минометные батареи противника, образно говоря, взяты нами на прицел. Данные по ним подготовлены заранее и весьма точно. Наша авиационная разведка много раз фотографировала оборону противника, его огневые позиции и разного рода оборонительные сооружения. Их координаты нанесены на артиллерийские карты, неоднократно проверены засечками звуковых станций и прочих средств разведки. Искусством стрельбы на расстояниях в 5–10 и более километров по этим так называемым ненаблюдаемым целям наши артиллерийские командиры владеют хорошо. В ходе артподготовки они плотно накроют огнем и заставят замолчать вражескую артиллерию – в этом я, как командующий артиллерией армии, уверен, и тут ни ночь, ни туман нам не помеха. Потом настудит второй период артиллерийской боевой работы – час Ч, час пехотной атаки. Бойцы поднимутся из окопов, а впереди них, от рубежа к рубежу, сметая оставшиеся очаги сопротивления, грохочущей стеной разрывов покатится двойной огневой вал. Здесь плохая видимость, тот же туман, может стать помехой. Надо наблюдать за своей атакующей пехотой. На каком-то участке она будет продвигаться быстрей, на другом медленней и далеко отстанет от огневого вала. А как увидишь это с наблюдательного пункта, если вокруг такое «молоко»?

Однако главная трудность наступит в третьем периоде боя. Огневой вал запланирован на глубину до двух километров. А дальше в работу артиллериста вторгаются обстоятельства в большей или меньшей мере неожиданные. Оживают некоторые из вражеских батарей, оживают неподавленные пулеметные точки, противник бросает в контратаку резервы – пехоту и танки. Откуда и какими силами он предпримет свои контрдействия – это тоже можно предположить, однако предположение есть предположение, не более того. Оно сбывается далеко не всегда. При хорошей видимости, наблюдая за полем боя и получая целеуказания от пехоты, опытный артиллерист быстро реагирует на все изменения боевой обстановки и сосредоточивает огонь батареи, дивизиона, а то и сотен орудий там, где нужно, уничтожая или рассеивая противника. Но если туман, снегопад или [161] дождь ограничивают видимость, маневрировать артогнем становится трудно, а подчас и невозможно.

Вот примерно те мысли, которые одолевали меня в предутренние часы 14 января 1945 года. Звоню в 90-ю стрелковую дивизию генералу Лященко, на правый фланг армии.

– Как дела, Николай Григорьевич?

– Скучные! – ответил он. – Думаю.

– О чем?

– О том, как не заблудиться в тумане.

– И что придумал?

– Приказал каждой роте тянуть за собой в атаку телефонный провод. И командирам полков ориентир, и раненым, чтобы в тыл их выводить.

Потом позвонил мне генерал Федюнинский:

– Что нового, Константин Петрович?

– Видимость нулевая, Иван Иванович.

Командарм помолчал. Та же забота всех нас одолевает. И артиллеристам трудно будет, и пехоте, и танкистам. Танков НПП (непосредственной поддержки пехоты) у нас много, а как танкистам, особенно механикам-водителям, вести машины, когда в двух шагах ничего не видно? А впереди и рвы, и траншеи, и минные поля? Как разглядеть сделанные саперами проходы?

– Звонил маршал Рокоссовский, – сказал генерал Федюнинский. – Говорит, авиация работать не сможет, вся надежда на артиллерию. Справьтесь, говорит, у артиллеристов, могут ли сработать надежно.

Докладываю Ивану Ивановичу свои соображения. Хорошо бы отложить артподготовку, пока не спадет туман. Но и в тумане главные огневые средства противника мы подавим надежно – топографическая привязка целей проверена трижды.

Это было в четыре утра. Запомнил я время на всю жизнь потому, что почувствовал, какую ответственность беру на себя, заверяя командующего фронтом, что артиллерия сработает надежно. Сказал, положил телефонную трубку, а червячок сомнений все сосет, и, чем ближе к рассвету, тем беспокойней. Ну от этого на войне никуда не уйдешь – даже при благоприятных обстоятельствах и хорошей погоде.

Подошел офицер-оператор капитан Мокринский, доложил:

– Принесли обращение Военного совета фронта. Разрешите собрать товарищей накоротке?

– Соберите. Кроме дежурных. [162]

Это обращение Военного совета фронта к бойцам, командирам и политработникам – последний штрих той огромной и разносторонней партийно-политической работы, которая была проведена в войсках перед этим наступлением. Сейчас его читают и в окопах, в 300 метрах от первой траншеи противника, и на огневых позициях артиллерии, и в 10–11 километрах от передовой, в лесу у деревни Бобы, где стоят наготове и 46-й, и 93-й тяжелый, и другие танковые и самоходно-артиллерийские полки. Обращение зовет: «...в этот решающий час наш великий советский народ, наша Родина, наша родная партия... призывают вас с честью выполнить свой воинский долг, воплотить всю силу своей ненависти к врагу в единое желание разгромить немецких захватчиков... Товарищи! Перед нами Восточная Пруссия – плацдарм милитаризма и фашизма. Перед нами граница фашистской Германии. Перешагнем ее, опрокинем фашиста в волны Балтики. Вперед, за Родину!»

Сегодня утром член Военного совета генерал Н. И. Шабалин сказал мне, что за последние дни несколько сот человек подали заявления о приеме в партию. Особо похвалил партполитработу в армейских артиллерийских частях – в 230-м гвардейском минометном полку и 81-й пушечной бригаде. Там Николай Иванович знает почти каждого коммуниста. Другие части и соединения то входили в состав армии, то выбывали из него, а эти идут со 2-й ударной от города Ленинграда, от блокадных дней и ночей. В них очень много ленинградцев.

Смотрю на часы, потом – в стереотрубу. Ничего, никаких просветов. Сплошная белая муть. Зовут к телефону. Это генерал Федюнинский. Он сообщил, что командующий фронтом маршал Рокоссовский разрешил отложить артподготовку на час, до десяти утра.

К десяти ноль-ноль туман несколько поредел на взгорьях, артподготовка началась. Две тысячи стволов обрушили огонь и металл на всю глубину фашистской обороны – от первой траншеи, от опорных пунктов Дзержаново, Госьцеево и Глодово и далее на запад – через опорные пункты Швелице, Чарностув, Выгода, Баранец, Тшцинец и до господского двора Кшемень и деревень Крупы, Вуйты-Трояны, Буды-Дабина. Это уже 9–10 километров за передним краем.

На 11 минуте артподготовки, все еще в тумане, выскочили из окопов наши штурмовые роты. Еще три-четыре минуты, и бойцы, промчавшись по проходам через минное поле и проходам в колючей проволоке, пробитым артиллерией, [163] вскочили в первую вражескую траншею. Фашисты были захвачены врасплох. Штурмовые роты рванулись ко второй траншее, но здесь, в полосе наступления 108-го стрелкового корпуса, находилось сразу три опорных пункта: Дзержаново, Глодово и на безымянной высоте между ними. Огонь противника был сильным и плотным, взять эти пункты с ходу не удалось.

В полосе 98-го стрелкового корпуса продвижение было более значительным. Штурмовые роты захватили первую и вторую траншеи и повели бой за третью.

Таким образом, вскоре же после начала артиллерийской подготовки мы получили конкретное представление о том, как ее продолжить. В 108-м корпусе, где продвижение измерялось полукилометром, решили осуществить артподготовку по плану, а в нем 60 минут отводилось на разрушение оборонительных сооружений – траншей, окопов, огневых точек, узлов связи. В 98-м корпусе, штурмовые роты которого броском преодолели километр-полтора вражеской обороны, артподготовку вели только по более дальним целям. Огневой вал пришлось заранее отменить, так как он планировался на глубину, которую уже почти полностью прошли атакующие роты. Заменили вал последовательным сосредоточением огня по отдельным рубежам и целям.

Артподготовка в полосе 108-го корпуса продолжалась до 11 часов 45 минут, затем, вслед за огневым валом, пошли вперед танки, самоходно-артиллерийские установки и пехота 90-й и 46-й стрелковых дивизий. А южнее, вклинившись во вражескую оборону, уже вели бой за опорный пункт Тшцинец батальоны 142-й дивизии полковника Г. Л. Сонникова. Вторая дивизия 98-го корпуса упорно пробивалась с севера к Пултуску, взаимодействуя с правофланговыми дивизиями 65-й армии генерала П. И. Батова.

Среди докладов, поступавших к нам от артиллерийских командиров, оказался один весьма интересный. Это произошло в полосе 90-й дивизии. Батарея старшего лейтенанта Павлова сопровождала пехоту, как говорится, огнем и колесами. Стреляли почти в упор – со 100–150 метров, так как дальше разглядеть что-либо мешал туман. Перекатили пушки через первую немецкую траншею, и тут разведчик старшина Обухов указал командиру на дверь в подземное укрытие. Они вскочили в яму, рывком распахнули дверь, швырнули гранату, вскочили внутрь. В дыму разглядели лежащих на полу и на койках гитлеровских офицеров. Никто из них убит не был, только раненые и просто напуганные взрывом. Впоследствии на допросе они показали, что собрались [164] на совещание – высшее командование уведомило командира 61-го пехотного полка 7-й пехотной дивизии, что назавтра, 15 января, утром ожидается крупное русское наступление. Выходит, что точную дату наступления войск 2-го Белорусского фронта вражеская разведка определить не смогла.

На том же участке артиллерийский разведчик ефрейтор Зубрилов, продвигаясь вместе с пехотой, тоже в траншее, в блиндаже, пленил пытавшегося спрятаться унтер-офицера. Были и другие пленные, и они подтвердили, что оборону перед нами занимают 7-я пехотная и 5-я легкопехотная дивизии{57}.

Ожесточенный бой завязался под населенным пунктом Дзержаново. Подразделения подполковника М. А. Карпенко и подполковника И. Ф. Рябко, из 90-й стрелковой дивизии, и приданный этому соединению противотанковый полк Л. М. Капустина взяли этот опорный пункт буквально штурмом, отбивая дом за домом и двор за двором. В боевой работе на прямой наводке особенно отличились сержанты В. И. Журавлев, А. Ф. Торошин, А. А. Сумкин, М. Ф. Ефимов. Они уничтожили много дзотов и других огневых точек и в конце концов выкурили гитлеровцев из опорного пункта. А сержант Л. М. Клишенко по своей инициативе провел танки в Дзержаново через минное поле. Смелый поступок – ведь был сильный туман, а он шел впереди и вел за собой танки.