Текст книги "Огневой вал наступления "

Автор книги: Константин Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Опять, как и вчера, мы объехали на машине всю излучину Дона от станиц Вешенской и Клетской на севере до Суровикино и Нижнечирской на юге. В пути намечали моста будущих противотанковых опорных пунктов. Каждый из них должен был включать одну-две артиллерийские батареи, один-два окопанных в земле танка, два – четыре расчета противотанковых ружей и небольшое стрелковое прикрытие. Начальником противотанкового пункта назначался не пехотный командир, а артиллерийский.

Мы уже более года вели напряженную борьбу с массированными танковыми атаками противника, и вариант противотанковой обороны, которую начал создавать генерал Н. Н. Воронов на дальних подступах к Сталинграду, был одним из многих вариантов, испытанных за это время. Некоторые из них отбрасывались вскоре же, другие жили в боевых условиях несколько дольше, а вот этот – июльский, сорок второго года – с включением в ПТОП противотанковых пушек, ружей и танков (впоследствии самоходных артиллерийских установок), видоизменяясь и совершенствуясь, просуществовал до самого конца Великой Отечественной войны.

В тот же день, к вечеру, первые сформированные в Сталинграде батареи со стрелковым прикрытием были вывезены на машинах за Дон и сразу же занялись оборудованием противотанковых опорных пунктов – рыли окопы, ставили минные заграждения, выбирали ориентиры для стрельбы по танкам прямой наводкой и тому подобное. Конечно, подобный метод – вывод в поле спешно сформированных небольших подразделений – был оправдан лишь чрезвычайными обстоятельствами. Они как раз и сложились тогда под Сталинградом.

Еще в ходе этой рекогносцировки к нам с группой штабных работников присоединился командующий 62-й армией генерал В. Я. Колпакчи. Стрелковые дивизии и части усиления – армейские тяжелые артполки и легкие истребительно-противотанковые – продвигались следом, и все мы вздохнули с облегчением. Необходимость в импровизированной обороне с поспешно сформированными ротами и батареями отпала. Шесть полнокровных стрелковых дивизий с артиллерией, с ними двенадцать артполков РВГК{13} стали занимать позиции в большой излучине Дона. Николай Николаевич Воронов отдал соответствующие распоряжения [45] командарму. Мне и моему товарищу Владимиру Павловичу Ободовскому было приказано встретить подходившие части и развести их по назначенным районам. Это мы и выполнили в течение ночи.

Теперь Сталинград был плотно прикрыт войсками 62-й армии с запада. Северней, за Доном, сосредоточивалась 63-я армия генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова; по железным дорогам продвигалась 64-я армия генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова. Штаб только что (12 июля) созданного Сталинградского фронта во главе с его командующим маршалом С. К. Тимошенко взял управление войсками в свои руки, поэтому миссия Николая Николаевича Воронова как представителя Ставки была исчерпана. Он доложил в Москву, и Верховный Главнокомандующий приказал ему вернуться. В тот же день мы самолетом вылетели в столицу.

Остается добавить, что в эти июльские, труднейшие для всего южного крыла советских войск, дни и недели выигрыш во времени остался все-таки за нами. Стойкая оборона 62-й и 64-й армиями дальних подступов к Сталинграду на целый месяц задержала фашистскую ударную группировку – 6-ю армию Паулюса с приданными ей танковыми и моторизованными дивизиями. К тому же просчиталось и верховное командование противника. Оно двинуло 4-ю танковую армию сначала на Кавказ, а на Сталинград повернуло тогда, когда 6-я армия Паулюса уже явно завязла в ожесточенных боях. Однако и танковые корпуса фашистам не помогли. Сталинград стоял твердо.

Вернувшись в Москву, в оперативный отдел Штаба артиллерии Красной Армии, я в тот же день, а верней сказать, ночью уже докладывал генералу Н. Н. Воронову об артиллерийских группировках сталинградского направления. В связи с тем что на это направление ежедневно прибывали резервные соединения и части, в том числе артиллерийские полки РВГК, состав артиллерийских группировок изменялся к лучшему. Если в момент поездки нашей опергруппы в Сталинград, то есть 12–14 июля, артиллерийские плотности на иных участках характеризовались ничтожными цифрами, вроде 1–2 орудия и миномета на 3–4 километра фронта обороны, то уже к 20–22 июля, когда не только 62-я и 63-я армии, но и 64-я армия полностью встали в оборону, эти плотности возросли до 10–17 орудий и минометов на один километр фронта. Стрелковые дивизии этих армий были полностью укомплектованы артиллерией – по 30 противотанковых пушек, по 36 полковых и дивизионных [46] легких пушек и по 12 легких гаубиц. Кроме того, каждая дивизия имела от 114 батальонных и полковых минометов (в 62-й и 64-й армиях) до 150 минометов (в 63-й армии). Все армии усиливались артполками резерва Верховного Главнокомандования, таких полков насчитывалось 22; из них 14 полков противотанковых, один минометный и семь армейских артиллерийских, на вооружении которых были гаубицы и пушки-гаубицы. Эти полки не были еще полностью сформированы, они имели один дивизион из трех положенных по штату. Причем только четыре полка можно было назвать тяжелыми – они располагали пушками-гаубицами калибра 152 мм. Остальные три полка имели легкие полевые 122-мм гаубицы.

В общем эти три армии насчитывали 3710 артминометных стволов{14}. Цифра, как видим, весьма внушительная. Ее весомость снижалась малым (немногим более одного процента) числом тяжелых орудий. Вместе с тем надо отметить усиливавшуюся боевую мощь нашей легкой пушечной артиллерии. Это происходило главным образом за счет внедрения новой 76-мм пушки, названной ЗИС-3. Превосходным во всех отношениях орудием в первую очередь вооружались истребительно-противотанковые полки. Орудие это сыграло заметную роль в борьбе с немецкими танками во время Сталинградской битвы.

С середины июля и в продолжение двух месяцев советские войска вели напряженнейшие оборонительные бои в большой излучине Дона, а затем и на всех трех сталинградских оборонительных обводах. Этот двухмесячный период был характерен чередованием ожесточенных боев с короткими периодами фронтового затишья. Фашистские пехотные и танковые корпуса, продвинувшись на несколько километров, останавливались, чтобы пополнить обескровленные частя. Особенно велики были потери противника в танках. Они подбивались и уничтожались главным образом огнем нашей артиллерии. Можно без преувеличения сказать, что бои на подступах к Сталинграду, а с сентября и внутри города стали суровой школой для советской противотанковой артиллерии. Да, в этой школе были у нас и срывы, и горькие уроки. Однако суть дела стала выявляться еще летом и окончательно выявилась в осенне-зимних наступательных боях.

Наша пушечная артиллерия, и в частности артиллерия противотанковая, хорошо усвоила науку борьбы с массированными [47] танковыми атаками фашистов. Тактике, организации, вооружению и оснащению вражеских танковых и моторизованных дивизий советские артиллеристы противопоставили свою тактику, свою организацию и вооружение. Войну мы начали, располагая несколькими противотанковыми бригадами. Это были мощные – 120 артиллерийских стволов, – но громоздкие по структуре и малоподвижные части. В бригаде было два артполка, в каждом из них по шесть (!) дивизионов. Боевой опыт вынудил сразу же пересмотреть организацию бригады, сделать ее более компактной, легче управляемой. Большие потери в орудиях и автотранспорте не позволяли сразу же начать кардинальную перестройку противотанковых частей.

Недостаток пушечной артиллерии приходилось восполнять за счет противотанковых ружей, минометов. Бригады получили наименование «истребительные», их штаты не раз изменялись. К лету сорок второго года истребительная бригада состояла из артполка (шесть батарей), двух бронебойных батальонов (по три роты противотанковых ружей) и минометного дивизиона. Разумеется, эти бригады были только промежуточным, временным решением проблемы, но в их структуре, вооружении, тактике уже просматривались принципы дальнейшего развития противотанковой борьбы, те принципы, которые вскоре приведут к созданию чисто артиллерийских истребительно-противотанковых бригад. Уже под Сталинградом артполки истребительных бригад имели шесть батарей вместо девяти в обычных артполках. Не стало и дивизионов – командиры батарей подчинялись непосредственно командиру полка. Эти и другие нововведения значительно упростили управление противотанковыми частями, оно стало гибким и оперативным, что немедленно сказалось на боевых действиях, на их эффективности.

Для тактики противотанкистов характерным становилось глубокое эшелонирование своей обороны. Причем противотанковые районы включали в себя также полковую и дивизионную артиллерию. Тот период, когда общевойсковые и артиллерийские начальники стремились распределять противотанковые средства по всей обороне «в линию», уже минул. Теперь успех в противоборстве с танковыми атаками решался правильной группировкой артиллерии на решающих направлениях, ее маневром огнем и колесами, тесным взаимодействием с другими средствами обороны.

Противоборство нашей артиллерии с танками противника прошло через несколько этапов. Причем на каждом этапе [48] кроме чисто боевых факторов большую роль сыграли постоянно возраставшие производственные возможности нашего тыла, самоотверженный труд рабочих, техников, инженеров артиллерийских, приборостроительных, металлургических и других заводов, а также конструкторская мысль, работавшая не только на сегодняшний, но и на завтрашний день, то есть с опережением.

Плодом такой работы стала и уже упомянутая мной новая пушка ЗИС-3.

Потери, которые понес в танках наш противник в сорок первом году, заставили его к весне сорок второго значительно модернизировать имевшиеся типы танков и штурмовых орудий и ускорить разработку новых конструкций. Модернизация шла в основном за счет перевооружения и некоторого усиления брони. Короткоствольные пушки заменялись длинноствольными 50-мм и 75-мм орудиями. Их более мощные снаряды с высокой начальной скоростью должны были, по замыслу фашистских конструкторов, как-то уравнять шансы танков Т-III и Т-IV в борьбе с нашей тридцатьчетверкой и помочь выигрывать единоборства с нашим основным тогда противотанковым орудием – сорокапяткой.

Модернизацию они эту провели, однако уже в летних боях сорок второго года были поставлены перед новой проблемой – 76-мм пушкой ЗИС-3 конструкции Василия Гавриловича Грабина. Легкая, хорошо сбалансированная и одновременно мощная, она по всем основным характеристикам выгодно отличалась от других орудий подобного калибра и назначения. Ее снаряд пробивал броню всех существовавших типов немецких танков, дальность прямого выстрела превышала такую же дальность новых немецких танковых пушек. В производстве она была предельно проста, что позволило в короткий срок перевооружить нашу легкую пушечную артиллерию. Поэтому и модернизация танков, предпринятая противником, не принесла ему желаемого эффекта в боях сорок второго года. Мало того, фашистские специалисты были вынуждены признать, что «пушка ЗИС-3 является самой гениальной конструкцией в истории ствольной артиллерии»{15}.

В период Сталинградской битвы, с июля 1942-го по февраль 1943 года, эта пушка была испытана в самых разных и трудных обстоятельствах. Не только товарищи, прямо [49] причастные к артиллерийскому вооружению, но все мы, работники Штаба артиллерии Красной Армии, выезжая в очередную командировку под Сталинград, обязаны были попутно с основной задачей собирать конкретный материал о боевом применении нового орудия. В частности, и мне довелось подготовить несколько таких кратких сообщений по горячим следам событий. Одно из них произошло в первых числах августа в большой излучине Дона.

Попытка фашистского командования 6-й полевой армии массированными танковыми атаками прорваться к Дону через станицу Качалинская была отражена 13-й истребительной бригадой. Ее артиллеристы, минометчики и оба бронебойных (противотанковые ружья) батальона трое суток удерживали позиции, отбивая множество танковых атак, поддерживаемых с воздуха пикирующими бомбардировщиками. Противотанкисты сожгли и повредили 38 немецких танков, сами потеряли 18 орудий из 24. Однако большие потери врага не обольщали нас. Один комбат прямо сказал мне:

– За сутки-двое две трети этих танков немцы отремонтируют и опять введут в бой. А мы свои пушки уже не введем.

– Почему?

– Потому что вывезти их, поврежденные, с поля боя не смогли. Не на чем было.

Тот же вопрос возник и при разборе августовских боев южней Сталинграда. Здесь командование фашистской 4-й танковой армии попыталось прорваться к городу с юга, через станцию Тингута. В помощь нашей стрелковой дивизии были переброшены 186, 504 и 507-й истребительно-противотанковые полки. Огонь их 60 пушек способствовал тому, что противник потерял много танков и был вынужден сам перейти к обороне. Однако и потери истребительно-противотанковых полков были велики. И опять на вопросы о причинах потерь ответ мы получали однозначный:

– Побило коней.

Дело в том, что летом – осенью сорок второго подавляющее большинство артиллерийских противотанковых частей все еще возили свои орудия в конных упряжках. На открытой степной местности, при господстве вражеской авиации, при массированных танковых атаках, зачастую с нескольких направлений одновременно, конная артиллерия быстро теряла свои маневренные качества. Кони выходили из строя, артиллеристы лишались средств передвижения, или, как принято у нас говорить, средств тяги. [50]

Доклады всех наших товарищей, приезжавших из Сталинграда, сводились к одному; пушка ЗИС-3 хорошо зарекомендовала себя и как противотанковое средство, и как легкое орудие, которое с успехом вело борьбу с артиллерией противника, с его пехотой, разрушало траншеи, проволочные заграждения и тому подобное. Однако необходимо как можно скорей перевести противотанковую артиллерию на механизированные средства тяги. Это актуальнейшая задача дня.

Не надо думать, что такие вопросы решались на совещаниях и заседаниях с докладами и содокладами. Нет! Год войны всех нас – и начальников и подчиненных – приучил к оперативности. Так было и с решением о переводе на автотягу артчастей. Николай Николаевич Воронов собрал накоротке заместителей и начальника штаба, все они заранее прочитали подготовленные нами материалы, в том числе различные свидетельства участников боев. Обговорили и тут же решили: при распределении каждой новой партии автотягачей предпочтение отдавать противотанкистам.

Результаты этого решения вскоре же стали видны всем заинтересованным сторонам. С переводом легких артполков на механическую тягу резко возросла их маневренность, уменьшились потери, повысилась эффективность боевого применения иптаповских частей.

* * *

Среди других вопросов, которыми пришлось летом – осенью 1942 года заниматься нашему оперативному отделу, был и такой, как определение боеспособности итальянской и румынской артиллерии под Сталинградом. Прорвавшись к Волге близ северных предместий города и выйдя к его южной, а затем и западной окраинам, обе немецкие армии – 6-я полевая и 4-я танковая – уже в сентябре увязли в уличных боях и потеряли оперативную подвижность. И чем более теряла силу вражеская ударная группировка, чем сильней втягивалась в кровопролитные бои в самом городе, тем слабей становились ее растянувшиеся фланги. Чтобы компенсировать эту опасную ситуацию, гитлеровское командование выдвинуло на фланги войска тогдашних своих союзников – фашистской Италии и королевской Румынии. Так на нашей рабочей карте появились 8-я итальянская и 3-я румынская армии северо-западней Сталинграда и 4-я румынская армия – южней города.

Если о румынской королевской армии и ее артиллерии мы имели достаточно полное представление, то особенности [51] организации, тактики, боевой подготовки итальянской артиллерии нам предстояло изучить. В предыдущих операциях на советско-германском фронте войска Муссолини были представлены лишь тремя частично моторизованными дивизиями с легкой артиллерией. А в августе – сентябре под Сталинградом перед нами предстала полнокровная армия – три армейских корпуса, оснащенных артиллерией и минометами разных калибров, вплоть до тяжелых.

Разведывательная информация, в том числе полученная от пленных, помогла нам получить достаточно ясное представление о боевых возможностях 8-й итальянской армии. Разнокалиберность легкой артиллерии уже не говорила в ее пользу. Например, легкие пушки, которыми были вооружены артиллерийские полки пехотных дивизий, имели калибры 65, 75 и 76 мм. То же наблюдали мы и в гаубичной артиллерии. Зачастую в одном полку и даже дивизионе были легкие гаубицы двух-трех калибров. При таком разнобое вести огонь дивизионом, а тем более артполком, чрезвычайно трудно (имею в виду, разумеется, результативный огонь). Наверное, поэтому итальянцы предпочитали стрельбу отдельными батареями. Поступавшие к нам донесения с фронта позволяли в оперативных сводках делать выводы о невысоком уровне боевой подготовки итальянской артиллерии.

Насыщенность пехотных частей и соединений артиллерией была в итальянской армии достаточной. Пехотный полк имел пушечную батарею, каждый батальон – шесть противотанковых пушек и четыре миномета. Дивизии и корпуса располагали штатными артиллерийскими полками с тяжелыми пушечными дивизионами. А в конно-моторизованной дивизии «Черели» (два кавалерийских и два пехотных моторизованных полка) имелись два артполка – конный и на мехтяге.

В чем итальянцы превосходили своих немецких и румынских союзников, так это в моторизации артиллерии. Напомню, что летом – осенью 1942 года артполки немецких пехотных дивизий в подавляющем большинстве были на конной тяге. Аналогичные артполки 8-й итальянской армии насчитывали в штате более 150 автомашин каждый. Легкая пушечная батарея имела до 10 автомашин. Таким образом, организационная структура, противотанковая направленность, моторизация – все это соответствовало требованиям, которые предъявила к войскам вообще, к артиллерии в частности, вторая мировая война – «война моторов», как ее еще называли. Однако перечисленные выше [52] факты не могли компенсировать слабую тактическую и огневую подготовку итальянских артиллеристов, а также их нестойкость в бою. Когда в конце августа наши части нанесли короткий удар с форсированием реки Дон, итальянская пехотная дивизия «Сфорческу» в панике бежала на юг и остановилась только после 10–15-километровой «пробежки». Артиллеристы этой дивизии практически не оказали своей пехоте никакой огневой поддержки и многочисленный автотранспорт использовали, для того чтобы умчаться в тыл, подальше от боя.

Примерно в 20-х числах сентября генерал-полковник Н. Н. Воронов вызвал к себе полковника М. В. Ростовцева и меня. Внеочередной вызов почти всегда означал какую-то новую задачу. Николай Николаевич Воронов и Федор Александрович Самсонов рассматривали карту, перебрасывались короткими репликами. Генерал Воронов жестом пригласил нас к знакомой до мельчайших штрихов карте Сталинградского сражения, сказал так:

– Фланги фашистской группировки чрезвычайно растянулись. Немецкие армии завязли в уличных боях. Это процесс необратимый. Вражеские потери будут расти, сталинградская мельница будет перемалывать их резервы, и в конце концов немецкое командование передаст свои фланги на попечение союзников. К вам, товарищи, просьба такая: предельно усильте внимание к фланговым группировкам противника; по возможности регистрируйте все артиллерийские перегруппировки на флангах; в идеале нам сейчас и в ближайшее время необходимо знать расположение каждой немецкой, румынской, итальянской батареи. Именно здесь и здесь – на флангах. Существенные в этом смысле факты немедленно докладывайте Федору Александровичу или мне...

Вышли мы с Мишей Ростовцевым, он и говорит мне:

– Ты понял?

– Понял.

Дело в том, что, обсуждая обстановку под Сталинградом, сильные контрудары наших войск против северного фланга фашистской группировки, мы с Михаилом не раз останавливались взглядом на дальнем конце этого фланга, где велись пока что бои местного значения. Самое слабое место во всем фронте немецко-фашистской группы армий.

Конечно, мы не знали, что несколько дней назад в Ставке советского Верховного Главнокомандования зародился план, который два месяца спустя воплотился в дело – в наступательную операцию по окружению, ликвидации и [53] пленению 330-тысячной группировки немецко-фашистских войск под Сталинградом. Да если бы мне и сказали о таком плане, я сразу не поверил бы. Уж больно тяжким было в те дни положение Сталинграда. Фашисты ворвались в город, рассекли его оборону на изолированные части, прижали защитников города к Волге. Берлинские радиокомментаторы отсчитывали часы, оставшиеся до окончательного падения Сталинграда.

Но Николай Николаевич Воронов нацелил нас с Ростовцевым на фланги этой наступающей армады, коротко нарисовал ее перспективы и нашу конкретную задачу. Вроде бы и немного сказал, а в то же время вполне достаточно. Весьма ободренные, мы принялись за работу, за выявление и уточнение вражеских артиллерийских группировок на флангах.

Первый день артиллерии

В своих воспоминаниях Георгий Константинович Жуков рассказал, как 12–13 сентября в Ставке возникла идея контрнаступления под Сталинградом, как она оформилась в предварительный план. Напомню, что в этом разговоре участвовали трое: Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин и члены Ставки Г. К. Жуков и А. М. Василевский. Говорили о том, что попытки армий левого крыла Сталинградского фронта – 24-й, 1-й гвардейской и 66-й – прорваться с севера к Сталинграду и воссоединиться с его защитниками, с 62-й армией, успеха не имели. Атаки, длившиеся с 5 по 11 сентября, противник отбил. Среди главных причин этой неудачи Г. К. Жуков назвал малочисленность гаубичной артиллерии в этих армиях.

Вследствие больших потерь в гаубицах, в том числе тяжелых, в сорок первом году, эвакуации некоторых артиллерийских и смежных с ними заводов на восток страны, значительного срока, требовавшегося для пуска этих предприятий на новом месте, удельный вес гаубичной артиллерии в войсках резко снизился. Это остро чувствовалось в начальный, оборонительный период Сталинградской битвы. Мои товарищи по Штабу артиллерии Красной Армии, занимавшиеся формированием полков РВГК, сетовали на трудности с материальной частью тяжелой артиллерии, особенно гаубиц и пушек-гаубиц. Уже сформированные артполки нельзя было отправить на фронт по этой причине – ждали эшелонов с орудиями. И хотя сталинградское направление находилось в тот момент в центре внимания и Ставки, и Главного [54] артиллерийского управления, и нашего штаба артиллерии, решить проблему тяжелой артиллерии в августе – сентябре еще не удалось. В упоминавшемся, например, наступлении левого крыла войск Сталинградского фронта в 24-й армии было 410 легких орудий и только 12 тяжелых, в 1-й гвардейской армии соответственно 421 и 24 орудия, в 66-й армии – 504 и 12 орудий. А ведь это было главное направление фронта! На правом крыле, где также проводились частные наступательные операции, в одной из которых потерпела серьезное поражение 8-я итальянская армия, обеспеченность тяжелыми калибрами была еще более низкой: на 1500 стволов легкой артиллерии приходилось лишь 24 тяжелых орудия{16}. Это приводило к тому, что наша артиллерия не могла во время артподготовки подавить дальние цели – главным образом дальнобойную артиллерию противника, а та, оставаясь недосягаемой, вела огонь и по нашей атакующей пехоте и по позициям легкой артиллерии.

Но вернусь к плану Ставки. Как пишет маршал Г. К. Жуков, в поисках решения, которое в корне изменило бы обстановку на сталинградском и кавказском направлениях, они пришли к мысли нанести противнику концентрические удары с целью окружить и разгромить его главные силы. Причем обе ударные группировки – и с севера и с юга – решено было сосредоточить против румынских королевских войск, прикрывавших фланги 6-й полевой и 4-й танковой немецких армий. Верховный Главнокомандующий одобрил этот пока предварительный план, и с того дня он стал быстро воплощаться в дело.

Сроки проведения операции в значительной мере определились работой тыла, тем, как заводы и фабрики, наращивая производственные мощности, смогут обеспечить формируемые соединения военной техникой и снаряжением, а фронты – боеприпасами; как справятся работники транспорта с очень большим объемом перевозок в районе, где сеть шоссейных и железных дорог была слабо развита.

Труженики тыла отлично справились со своими заданиями. Самым отрадным для нас стал резкий скачок в производстве артиллерийского вооружения. Теперь по железным дорогам в сторону Сталинграда из мест формирования едва ли не ежедневно уходили эшелоны артиллерийских полков, и не только истребительно-противотанковых с их легкими пушками, но и тяжелых пушечных и гаубичных [55] полков, вооруженных 122-мм пушками, а также гаубицами и пушками-гаубицами калибра 152 мм.

Артиллерийская техника, все нараставшим потоком поступавшая на фронт, радовала. Критический период, когда так не хватало вооружения, был преодолен. Мы понимали – это начало, то самое, про которое говорят, что оно – половина дела. Уральский индустриальный богатырь уже расправил могучие плечи. И когда, например, Нарком вооружения СССР Дмитрий Федорович Устинов писал в начале ноября в открытой печати о трудовых подвигах заводских коллективов, в частности артиллерийского завода, где директором Герой Социалистического Труда т. Елян{17}, мы в штабе артиллерии знали, что за этими скупыми строчками стоит все та же новая пушка ЗИС-3. Рационализаторы предложили вместо кованых осей к этой пушке делать оси штампованные, что сократило время на их обработку в 20 раз!

Трудовой подвиг тыла позволил осенью 1942 года не только регулярно пополнять фронтовые потери в технике и вооружении, но и создать запасы, необходимые для такой крупной наступательной операции, как Сталинградская, и других операций, тесно с ней связанных. В суть готовившейся операции был посвящен очень узкий круг лиц, и в конце сентября, когда оперативная группа начальника артиллерии Красной Армии генерал-полковника Н. Н. Воронова опять выехала под Сталинград, мы, члены этой группы, ничего еще официально не знали. Могли только предполагать. Лишь в октябре на Донском фронте Николай Николаевич Воронов посвятил нас в необходимые для нашей работы детали наступательной операции.

Задачи опергруппы вытекали из задач, поставленных перед генералом Вороновым как представителем Ставки и ведущим артиллеристом. Он должен был оказать помощь командующим артиллерией фронтов и армий в организации артиллерийского наступления в масштабах, которые до сих пор не практиковались даже в крупнейших сражениях сорок первого – сорок второго годов.

Трудностей было много. Начались они с того, что Николай Николаевич Воронов, рассказав очень кратко о предстоящей наступательной операции, предупредил меня о строжайшей секретности и добавил:

– Никаких машинисток, никаких копий. До особого [56] указания каждый документ будете составлять в одном экземпляре, и только от руки.

Среди первых подобных документов были планы рекогносцировки местности. Каждому привлекаемому к рекогносцировке товарищу я вручал документ, он читал, расписывался и возвращал мне. Генерал Воронов сам руководил этими выездами на линию фронта. Сначала с группой командующих артиллерией армий, позже с группами командующих артиллерией дивизий с разных точек зрения изучались и будущие позиционные районы нашей артиллерии, и оборона противника, и даже отдельные цели. Переодевшись в красноармейские шинели с соответствующими знаками отличия, где пешком, где перебежками, а где и ползком по-пластунски отрекогносцировали все участки, намеченные для главных и вспомогательных ударов войск северного крыла – Юго-Западного и Донского фронтов.

Когда работали близ Сталинграда, командующий артиллерией 62-й армии генерал Н. М. Пожарский сказал с сожалением:

– Другие будут наступать. А мы?

Понять его можно. Неимоверную тяжесть Сталинградской многомесячной обороны вынесла на своих плечах 62-я легендарная армия. Высокое мужество и воинское мастерство показали ее артиллеристы в уличных боях. А сам Николай Михайлович Пожарский блестяще организовал управление огнем тяжелой артиллерии, и этот огонь, всегда внезапный для врага, всегда мощный и очень меткий, стал артиллерийским щитом Сталинграда. И вот близится день, когда оборона обернется решительным контрнаступлением, но уже другие армии сыграют в нем решающую роль.

– Успокойтесь, Николай Михайлович! – добродушно сказал генерал Воронов. – Будете наступать, обязательно будете. Но – по особому плану. Наш с вами разговор еще впереди.

К двадцатым числам октября принципиальные вопросы использования артиллерии были отработаны, однако с ними был ознакомлен лишь узкий круг лиц. В артиллерийских штабах до конца октября знали об операции немногие. Добиться скрытности советскому командованию удалось и за счет других заранее разработанных мероприятий. Например, переброска артиллерии РВГК под Сталинград и вывод артполков в позиционные районы должны были осуществиться непосредственно перед наступлением, то есть за восемь – десять дней до него. Ясно, что перебросить к фронту 75 артиллерийских и минометных полков в столь сжатые [57] сроки, причем строжайше соблюдая правила маскировки, весьма трудно. Но поставить эти тысячи орудий на огневые позиции – это еще четверть дела. Главное в том, чтобы полки, дивизионы и батареи, призыв на место, сразу же получили все необходимые сведения о противнике, о целях, по которым будут вести огонь. Ведь многие полки прибудут за день-два до часа Ч, до артподготовки, поэтому времени на разведку и другие подготовительные мероприятия они не получат. Обеспечить их данными для ведения огня – это дело штабов артиллерии армий. Но, как уже говорилось, немногие товарищи в этих штабах были осведомлены о предстоящей операции.

Таким образом, скрытность подготовки, выразившаяся в сжатых сроках вывода артиллерии на позиции, в необходимости обеспечить ее заранее подготовленными данными, заставила и нашу опергруппу и товарищей из артиллерийских штабов работать очень напряженно – отдыхали по два-три часа в сутки, не более. Замечу, кстати, что день 19 ноября как начало контрнаступления был назначен после неоднократных его переносов с более ранних сроков. А 27 октября, когда штабы артиллерии 5-й танковой, 21-й, 65-й и других армий Юго-Западного и Донского фронтов были извещены об операции и приступили к ее подготовке, выдвижение артиллерии РВГК на огневые позиции нам приказали закончить к 8 ноября{18}.