Текст книги "Танки решают все!"

Автор книги: Константин Мзареулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 41 страниц)

6

Открывая совещание, Верховный сообщил, что маршал Егоров, уговоривший Ставку отпустить его на командную должность, назначен командующим 1-м Прибалтийским фронтом, поэтому товарищ Василевский становится начальником Генштаба, а товарищ Антонов – начальником Оперативного управления. Приняв пожелания успеха от членов Ставки и Политбюро, Василевский доложил о положении дел в Западной Европе.

В то время как советские и болгарские войска при поддержке партизанских армий Иосифа Тито заканчивали освобождение Югославии, американцы, вытеснив немцев из Туниса, высадили десант в Сицилии. Как стало известно еще позавчера, король и военные арестовали Муссолини, отстранили от правления фашистскую партию и объявили, что Италия прекращает войну. В ответ Германия направила в Италию дополнительные дивизии. Ранее немецкие войска оккупировали юг Франции, готовясь отражать возможные десанты англо-американских союзников из Африки. По сведениям разведки, немецкое командование вывело с Британских островов на континент до 6 немецких и 2–3 английские дивизии, заменив их соединениями, разгромленными в последних боях на Восточном фронте.

– Рузвельт и Черчилль пишут, что следующей их целью является высадка на Британских островах, – задумчиво проговорил Сталин. – Сейчас, когда оборона Англии ослаблена, это возможно.

Нарком флота Кузнецов откровенно усомнился: дескать, в океане пиратствуют «волчьи стаи» Гитлеровских подлодок. По мнению адмирала, любые войсковые перевозки из Америки в Англию сопряжены с риском огромных потерь, на которые англосаксы вряд ли пойдут. Тем более что вся четверка больших авианосцев типа «Эссекс» медленно идет на восток по Севморпути.

Сталин, хмурясь, покивал и закурил папиросу – трубку врачи запретили. Он прошел вдоль стола от Молотова до Ворошилова и обратно, после чего поинтересовался, в каком состоянии Балтийский флот.

– Оба старых дредноута в строю, хотя у «Марата» бомбами повреждена вторая башня. – Кузнецов понимал, что Верховный знает об этом, а вопрос задал, что бы остальные услышали ответ. – Два новых крейсера и «Аврора» в полной готовности. На «Кронштадте» неполадки в машинах, полный ход дать пока не можем, но узлов двадцать выжимает. «Советский Союз» достраивается у стенки, начинается установка третьей башни. Эсминцы…

Остановив его нетерпеливым жестом, Верховный уточнил:

– Нас интересует, сможет ли флот дать бой немцам, если противник двинет эскадру в Рижский залив и в район Таллина.

– Придется долго тралить фарватеры, товарищ Сталин. Там и наши минные банки, и немецкие. Но если противник направит свои надводные корабли к входу в Финский залив, то – милости просим. Авиация быстро превратит надводные корабли в подводные.

Снова кивнув, Верховный подошел к столу с картами и велел Антонову рассказать о ситуации, сложившейся на советско-германском фронте.

Новый начальник Оперативного управления сжато изложил итоги последних сражений. Отразив наступление на Минской дуге, Красная Армия перешла в общее наступление. Встречные удары 3-го Украинского фронта с юга и 1-го и 2-го Белорусских фронтов с севера при фронтальных ударах 1-го и 2-го Украинского привели к окружению около сорока дивизий вражеской группы армий «Украина». Антонов признал, что замысел Пинско-Ровенской и Белостокской наступательных операций удалось осуществить далеко не полностью. Группировка Манштейна была сильно потрепана, дивизии отступали в беспорядке, теряя технику и тысячи пленных, но все-таки немалая часть соединений сумела пробиться через Львов, либо просочиться сквозь непрочный фронт окружения. Теперь немцы с отчаянной энергией приводили в порядок разбитые корпуса и одновременно строили оборону на рубеже реки Буг и на довоенной польской границе.

– Это даже неплохо, – заметил маршал Егоров. – Чтобы восстановить и удерживать фронт, противнику пришлось перебросить туда почти все резервы. Теперь их группировки на других участках могут противопоставить нашим танкам разве что голый тыл.

– Навряд ли это многим лучше, чем ослиная упряжка, – пошутил Сталин.

Они еще не знали, что вскоре родится понятие «восемь Сталинских ударов». Случайное, вынужденное решение бить врага последовательно на разных участках, где сложились необходимые условия, будет названо гениальным замыслом величайшего из стратегов. Но это будет потом, ближе к концу войны, когда у Сталина вырвется: «Даже политика может быть грязным делом!» Пока же Антонов сообщил, что войска после тяжелейших боев обескровлены, то есть нуждаются в отдыхе и пополнении. Поэтому Генштаб предлагал остановить наступление на Западном стратегическом направлении, чтобы привести соединения в порядок, а тем временем нанести сильные удары на флангах.

На ближайшие дни намечалось сильное наступление 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов: стремительным прорывом танковых корпусов через Дриссу на Ригу отсекались сразу две немецкие армии – 16-я и 18-я, а советские войска, развивая наступление, выходили к Восточной Пруссии. Чуть позже должны были перейти в наступление фронты южного направления, которым ставилась задача разгромить Львовскую группу немцев и перенести боевые действия на венгерскую и чехословацкую территорию.

– Подумайте о создании сильного ударного кулака в Югославии, – неожиданно потребовал Сталин. – Если немцы попытаются восстановить фашизм в Италии, нам придется ввести войска на Апеннинский полуостров. Встретимся с американцами где-нибудь на Тибре. Ну, последний вопрос повестки дня – сообщение наркома иностранных дел.

Не вставая с места, Молотов ошарашил руководителей страны и армии новостями, поступившими по дипломатическим каналам и по линии разведки буквально за час до совещания. Подчиняющаяся буржуазному эмигрантскому правительству Польши антисоветская банда под названием Армия Крайова подняла восстание в Варшаве. Англичане просили немедленно начать наступление на польскую столицу.

Не говоря ни слова, Сталин вопросительно посмотрел на военных. Василевский, Егоров и Антонов переглянулись с мрачными лицами. Затем начальник Генерального штаба высказался, не скрывая негативного отношения к этой идее:

– Если будет дана директива, войска, безусловно, перейдут в наступление. Учитывая, что в частях и соединениях осталось менее половины личного состава, примерно четверть техники, на исходе горючее и боеприпасы… – Он развел руками. – Передовые части Рокоссовского стоят в ста тридцати километрах от Варшавы. Полагаю, что с имеющимися силами мы сможем преодолеть не более половины этого расстояния.

Маленков раздраженно выкрикнул:

– Вы предлагаете погубить армию ради помощи этим авантюристам?

– Товарищ Василевский вовсе не предлагает наступать, он всего лишь отвечал на вопрос Верховного Главнокомандующего, – миролюбиво напомнил Сталин и вновь обратился к начальнику Генштаба: – Скажите нам, когда войска западного направления будут готовы начать Варшавскую и Краковскую наступательные операции?

Докладная записка с подробными сведениями лежала на столе Верховного с прошлого вечера. Василевский понял, что вопросы задаются ради протокола, поэтому четко отрапортовал: дескать, примерно через месяц-полтора. За это время на фронт прибудут маршевые пополнения, раненые бойцы вернутся в свои полки из госпиталей, будут отремонтированы поврежденные танки, заводы пришлют новые сотни боевых машин и тысячи тонн снарядов.

Верховный подвел итоги: дескать, наступление на Варшаву невозможно ни сегодня, ни через неделю, но будет начато, как только сложатся необходимые условия.

– Завтра же напишу об этом Черчиллю, – сказал он. – Союзники должны были заранее предупредить нас о подготовке восстания. Пора понять, что нельзя ставить русских перед фактом и требовать пожарных мер. Подумайте, чем мы можем помочь Варшаве на этом этапе – я имею в виду воздушные удары по немецким войскам, отправку диверсантов. Наверное, можно будет сбрасывать оружие на парашютах.

Берия первым откликнулся: мол, в его ведомстве найдутся поляки, готовые завтра же прыгнуть с парашютом хоть на Варшаву, хоть на Берлин. Попросив разрешения отлучиться, он выбежал из кабинета, чтобы поговорить по телефону с нужными людьми. Вслед за ним, правильно поняв намек, ушли остальные.

Когда захлопнулась дверь, Сталин сел напротив Молотова и знакомым жестом предложил высказываться.

Оставаясь вдвоем, они становились вполне откровенными, чего не позволяли себе даже в присутствии верного Политбюро. Вот и сейчас Верховный открытым текстом заявил, что не верит в успех восстания, потому что полякам отродясь ничего путного не удавалось. Тем не менее, сказал он, эту авантюру следует всячески поддерживать, чтобы немцы не подавили мятеж за несколько дней.

– Немцам придется бросить на усмирение Варшавы немалую часть резервов, которых у них и без того почти не осталось, – говорил он, скупо жестикулируя. – Это облегчит жизнь для наших фронтов, когда мы ударим по группе армий «Север».

– По-полезное дело, – кивнул второй человек государства. – Тем более что эта проклятая Армия Крайова не-не больно-то нас любит – вот пускай немцы ее и причешут. Нам же потом легче будет устанавливать порядок в шляхетских воеводствах… Почему мы должны помогать этим негодяям после того, как армия Андерса отказалась воевать в самые трудные дни под Ростовом? И вообще, помнишь, как в прошлом году аковцы не пришли на помощь восставшему варшавскому гетто? Отсидеться норовили, поберечь силенки, чтобы выступить, когда мы для них Польшу от немцев освободим.

– Поторопились хитрые паны, – согласился Сталин. – Думали, что наши танки скоро возле Варшавы окажутся. Приезжают глупые русские, а в Варшаве уже пшеклента шляхта заправляет. Не выйдет!

Они посмеялись, обсудили кое-какие вопросы, возникшие в связи с продвижением Красной Армии на Балканах и в Италии. Оба были едины в твердом убеждении: везде, куда ступит сапог советского солдата, правительства должны сформироваться из коммунистов. Европа, более того – Евразия – должна стать социалистической.

– Да и Африка тоже, – задумчиво проговорил Молотов. – Египет, Ливия…

– Боюсь, американцы постараются не пустить нас в Африку, – предположил Сталин. – Эту часть проблем придется решать позже…

Поскребышев сообщил через селектор, что прибыла сборная команда ученых и разведчиков, занимавшихся урановой бомбой. Довоенные разработки советских физиков-атомщиков, подкрепленные успехами всесильной резидентуры НКГБ в Америке, обещали вскорости одарить державу оружием невероятных разрушительных способностей. Бомба ожидалась года через два-три-четыре, порукой тому был запущенный в позапрошлом месяце реактор. Но к боеприпасу такой мощности требовалось быстрое средство доставки огромной дальнобойности. Сталин конкретизировал задачу: нужен серийный бомбардировщик сверхдальнего радиуса действия, который сможет при необходимости долететь до Северной Америки, а потом даже вернуться обратно… Хотя последнее было отнюдь не обязательно. Главное – добраться до цели.

– Поручим Туполеву и Мясищеву, – сказал Берия. – Между прочим, немцы делают какую-то ракету… – Он вытащил записную книжку, перелистал и зачитал по складам мудреное слово: – двух… сту-ча… двух-ступенчатая… Эта дрянь как раз предназначена, чтобы долететь до Нью-Йорка.

– Жаль, Циолковский помер, – задумчиво изрек Молотов. – Головастый был мужик, можно было ему поручить.

Поразмыслив немного, Берия сообщил:

– Сидит у меня на севере некий инженер Королев, раньше в РНИИ работал, а теперь пишет кляузы: дескать, его неправильно арестовали… И, кстати, врет, будто может сделать дальнобойную ракету.

– Займись, – распорядился Сталин, пожав плечами. – Ничего же не теряем, а ракета и бомбардировщик нужны позарез. После победы в Европе у нас неизбежно возникнут проблемы с Америкой. Двум медведям в одной берлоге тесно…

Настойчиво затрезвонил телефон кремлевской линии. Подняв трубку, хозяин кабинета услышал непривычно взволнованный голос наркома госбезопасности.

– Товарищ Сталин, это Меркулов…

– Узнал вас, как ни странно, – ухмыльнулся Верховный, которого доброе начало этого вечера привело в благодушное настроение. – Вам, наверное, товарищ Берия нужен?

Собеседник на другом конце телефонного провода шумно перевел дыхание, и Сталин машинально подумал, что у наркома проблемы с сердцем – как бы инфаркт не свалил хорошего человека…

– Никак нет… – Меркулов запнулся. – Вы должны узнать первым. Что-то происходит в Германии. Служба радиоперехвата ловит непонятные сообщения. Кажется, было покушение на Гитлера…

– Могли бы подождать месяц, пока мы подготовимся к наступлению, – пошутил Сталин. – Приезжайте со всеми материалами, поговорим.

Он показал пальцем: уходят все, кроме Молотова и Берии. Затем позвонил секретарю и велел срочно вернуть Василевского.

7

Во вторник 29 августа совещание началось в 13.10 по берлинскому времени. Генерал Йодль уныло повествовал о кислом положении дел на фронтах. Из-за предательской выходки короля Италии пришлось направить на Апеннины дополнительные немецкие дивизии, которые заняли Рим, нанесли поражение франко-американским силам вторжения и создали прочную оборону южнее Неаполя. Тем не менее американцы продолжают подвозить подкрепления, в Африке уже сосредоточено до миллиона янки, «сверхкрепости» с баз на Мадейре и на Украине совершают налеты на Германию. Кроме того, началось вторжение вражеских сил на острова Корсика и Сардиния. Генеральный штаб предполагал, что в скором времени американцы попытаются использовать эти плацдармы для высадки десанта на французское побережье в районе Тулона.

Подобные панические рассуждения продолжались уже не первый день и порядком надоели штандартенфюреру Фриц Даргез, адъютант фюрера от СС, был рядом с Гитлером уже десять лет, присутствовал на всех совещаниях, официальных церемониях, наслушался самых разных очень секретных сведений, поэтому не обращал внимания на содержание очередного доклада. Отмахиваясь от мухи, каким-то образом залетевшей в бункер, он равнодушно разглядывал созванную на совещание публику.

Как обычно, здесь были адъютанты от всех родов войск, включая главного адъютанта – туповатого Шауба. Вокруг фюрера стояли с озабоченными лицами тупые генералы: Кейтель, Цейцлер, Йодль, Варлимонт, Шмундт и другие. Неожиданно открылась дверь и вошел выскочка-фронтовик Штауффенберг. Как обычно, начальник штаба Резервной армии протолкался поближе к фюреру, положил под стол набитый бумагами портфель и громким шепотом сообщил Кейтелю:

– Господин фельдмаршал, я жду срочного звонка из Берлина. Генерал Фромм должен передать последние данные.

Он был удостоен косого, испытывающего взгляда фюрера. Впрочем, Гитлер вновь обратил внимание на карту, а Кейтель досадливо шикнул: дескать, занимайтесь своими делами, полковник, и не мешайте серьезным людям решать важные вопросы. Что называется, поставил на место поганого аристократа, – с удовлетворением подумал Даргез.

Между тем генерал Хойзингер, начальник оперативного отдела, начал рассказывать ужасы о положении на Восточном фронте, который растянулся до Италии. Цейцлер и Хойзингер были уверены, что русские не зря наращивают силы в Югославии и Румынии – они могут нанести стремительные удары, вторгнуться в Венгрию, а затем и в Италию. По этой причине генералы умоляли фюрера направить на Балканы дополнительные войска из резерва.

– Может быть, оберст фон Штауффенберг, сообщит нам, сколько дивизий можно немедленно взять из Резервной армии? – робко предложил Цейцлер.

Все взоры устремились на Штауффенберга и тот, неловко орудуя единственной рукой, стал поднимать из-под стола свой портфель.

– О резервах поговорим позже, – раздраженно повысил голос Гитлер. – Резервы нужны всем направлениям, не только Балканам. Цейцлер, где сейчас армия Зеппа Дитриха?

Начальник Генштаба ОКХ доложил, что 6-я танковая армия СС, выполняя приказ фюрера, выдвигается в Венгрию и занимает исходный район для дальнейших действий вокруг озера Балатон. В этот момент зашел фельдфебель-связист и доложил:

– Герр генерал Фельгибель приказал передать, что из Берлина звонит герр генерал Фромм и вызывает к телефону герра оберста фон Штауффенберга.

Замахав обеими руками, Кейтель велел Штауффенбергу бежать к телефону и поскорее возвращаться, потому что предстоит серьезная торговля из-за резервных дивизий. Штауффенберг снова положил портфель под стол, поправил повязку, закрывающую выбитый глаз, и вышел, аккуратно затворив за собой дверь.

– Вот здесь, от Балатона в Венгрии до Загреба в Хорватии, нет гор, здесь – равнина, – победоносно провозгласил Гитлер. – Здесь мы нанесем главный удар осенней кампании, разгромим еврейско-большевистские орды и сможем с позиции силы заставить противников заключить мир!

Проклятая муха прожужжала рядом с ухом Гитлеру. Фюрер повертел головой, остановил взгляд на Даргезе и потребовал, чтобы адъютант прикончил назойливое насекомое. Представив себе, как глупо будет он выглядеть, бегая по бункеру за мухой, Фриц кивнул на Николауса фон Белова и неосмотрительно пошутил:

– Мой фюрер, муха – летающий объект. Ее должен убить адъютант от Люфтваффе.

К его гигантскому огорчению, фюрер не был предрасположен к юмору Неуместная шутка Фрица Даргеза и последующий смешок адъютанта от Люфтваффе фон Белова привели его в ярость.

– Убирайтесь, штандартенфюрер, на Восточном фронте вас поучат хорошим манерам! – заорал Гитлер, и его лицо побагровело от притока крови. – А вам, оберст фон Белов, кажется смешно? Убирайтесь оба! Мне такие адъютанты не нужны!

В помещении, где сидели телефонисты и охранники, их встретили удивленные, настороженные взгляды. Закрыв дверь, фон Белов прошипел дрожащим от злости голосом:

– Нашел время острить, идиот!

Ошеломленный Даргез, не ожидавший подобной вспышки хозяйского гнева, пробормотал: дескать, острота получилась неудачной. Заглушив его оправдания, за стеной громыхнуло, стены зашатались, с потолка посыпалась штукатурка.

Резко обернувшись, уволенные адъютанты тупо смотрели на дверь, из-за которой доносились приглушенные стоны. Оттолкнув их, офицер охраны потянул ручку, но дверь не поддавалась, как будто была заклинена. Несколько минут потребовалось, чтобы прибежали солдаты с ломами. Дверь выломали, и в предбанник выплеснулся воздух, наполненный едкой вонью дыма.

Первыми вошли офицеры дивизии «Гроссдойчланд», следом протиснулись адъютанты. Увидев творившийся внутри кошмар, фон Белов невольно подумал, что Фриц Даргез пошутил весьма удачно и своевременно. Идиотский юмор эсэсовца спас жизнь им обоим.

В свете чудом уцелевшего плафона было видно, что тяжелый стол превратился в груду щепок, тлели обрывки карт и мундиров. Растерянный фон Белов увидел окровавленное лицо генерала Кортена, начальника штаба Люфтваффе, потом на глаза попался лежавший навзничь Кейтель. Мелькнула мысль: «Где фюрер?» Оберст, словно в оцепенении, водил взглядом по трупам, увидел, что Цейцлер и Варлимонт помогают друг другу подняться – на обоих висели лохмотья разодранных мундиров. Хойзингер пошевелился, чуть поднял и снова уронил голову.

Гитлер лежал поперек разбитой столешницы – наверное, наклонился над картами, когда произошел взрыв. Его ноги ниже колен превратились в фарш, левая ступня была оторвана, из раны хлестала кровь. Уже появились санитары с носилками, кто-то орал, чтобы дали пройти, кто-то приказывал вызвать еще врачей и выносить все тела. Медленно, как сомнамбула, едва передвигая ноги, фон Белов подошел к носилкам и помог медикам уложить фюрера. Перекошенное лицо Гитлера было неподвижно, глаза остекленели.

Вокруг не было никого, чтобы спросить совета – главный адъютант фюрера генерал Шмундт тоже скончался, как и генерал Кортен. Все старшие офицеры были убиты, либо тяжело ранены и контужены, взрыв уничтожил все руководство Сухопутных сил, в бункере царила паника. Внезапно фон Бутова осенило. Пробившись к телефону, он наорал на растерянного начальника связи Фельгибеля и приказал соединить его с рейхсмаршалом.

Телефонисты суетились, и Фельгибель повторял, как испорченный граммофон:

– Вот что бывает, когда ставку размещают так близко к линии фронта…

Лишь в 13 02, через двадцать минут после взрыва, удалось соединиться с поездом Геринга – протягивая фон Белову трубку, унтер-офицер шепнул, что рейхсмаршал совсем близко – возле городка Гольдапп. Оберст, запинаясь, доложил о случившемся Бернду фон Браухичу, адъютанту главнокомандующего Люфтваффе. Его собеседник не понял и трижды переспросил – сынок бывшего главкома Сухопутных войск был туповат и наверняка не совсем трезв. Николаус фон Белов обругал его грязными богохульствами, лишь после этого к телефону подошел сам рейхсмаршал. Он тоже не сразу поверил, заставил рассказать о происшествии подробно, затем переспросил:

– Оберст, вы уверены, что фюрер мертв?

В комнату связи как раз ворвался обезумевший Фриц Даргез, хрипло требовавший связать его с рейхсфюрером СС.

– Рейхсмаршал, здесь штандартенфюрер Даргез, он знает точно, – громко произнес фон Белов и продолжил шепотом: – Фриц, это точно, что фюрер…

– Да, точно, я сам щупал все артерии! – простонал штандартенфюрер. – Фюрер погиб, мы все погибли, это конец!

– Рейхсмаршал, штандартенфюрер Даргез подтверждает. Фюрер убит при взрыве бомбы, я сам видел, как он умирает. Генерал Кортен убит на месте. Рейхсмаршал, здесь не осталось ни одного живого генерала, кроме Фельгибеля. Вы должны немедленно приехать и принять командование.

Геринг заверил взволнованного адъютанта, что немедленно отдаст необходимые распоряжения, затем осведомился, где в момент покушения находились Гиммлер и Борман. Узнав, что обоих не было в бункере, рейхсмаршал неразборчиво выругался, потом велел оповестить обоих. Оберсту фон Белову было приказано следить за развитием событий, причем обо всех важных событиях сообщать в штаб Люфтваффе – фельдмаршалу Хуго Шперле или генералу Карлу Боденшатцу. Он также поручил фон Белову написать подробный рапорт и объявить, что новый начальник штаба Люфтваффе будет назначен в ближайшее время.

Повесив трубку на рычаг, фон Белов машинально посмотрел на часы – стрелки показывали 13.13. Рядом с ним орал в телефонную трубку Даргез, убеждавший Гиммлера, что его рассказ – не пьяная шутка и что Клаус Штауффенберг, покинувший бункер за пять минут до взрыва, бесследно исчез.

В момент покушения Гиммлер находился в своей восточнопрусской резиденции на озере Маурзее на расстоянии 25 километров от Растенбурга и приехал в ставку около двух часов дня. Полчаса тряски по грунтовым проселкам он потратил на обдумывание случившегося. Рейхсфюрер СС не был профессиональным полицейским и понимал, что не сможет провести полноценное расследование. Однако многолетнее руководство спецслужбами давало кое-какие навыки, поэтому он сумел сделать предварительные выводы.

Гиммлер почти не сомневался, что генералы, игравшие в заговор с довоенных времен, все-таки решили перейти от болтовни к делу. Главный вопрос заключался в том, ограничится ли дело взрывом в бункере, или армейская верхушка набралась решимости совершить настоящий переворот. Война была проиграна, любой нормальный человек понимал: надо начинать переговоры с англосаксами, договариваться о прекращении войны, торговаться за границы по состоянию на осень или хотя бы весну 1940 года. Такие контакты налаживали и сам Гиммлер, и Геринг. В последние недели даже Гитлер соглашался, что нужно попытаться договориться с Вашингтоном и согласиться на вывод немецких войск с Британских островов, из Франции, даже с Балкан. Впрочем, покойный фюрер вполне резонно сомневался, что союзники согласятся разговаривать с Германией, пока он остается у власти.

Теперь, когда «наци № 1» выведен из игры, перспективы мирного прекращения войны становились вполне реальными…

Прибыв в ставку, Гиммлер первым делом приказал провести его к телу фюрера. Выстояв скорбную минуту над телом, он выслушал доклады офицеров, руководивших охраной ставки и успевших провести торопливое расследование. Оставалось все меньше сомнений: бомбу подложил изменник Штауффенберг, которого гестапо давно считало неблагонадежным офицером. Хотя весьма подозрительным выглядело и поведение двух адъютантов фюрера – Даргеза и Белова, которые по непонятным причинам покинули бункер буквально за минуту до взрыва.

На всякий случай рейхсфюрер приказал арестовать обоих, и лишь после этого – примерно в 14.20 – исправил свою оплошность и позвонил в Берлин начальнику РСХА обергруппенфюреру Кальтенбруннеру – он обязан был сделать это сразу же, как только услышал о покушении, но сначала растерялся, а потом решил перепроверить сообщение и лично убедиться в смерти Гитлера. Он сообщил шефу полиции безопасности о покушении, после чего потребовал немедленно вылететь в Растенбург во главе бригады опытных криминалистов и следователей гестапо.

О смерти фюрера Кальтенбруннер уже знал и сам принимал необходимые меры, еще полчаса назад приказав срочно сформировать следственную группу. Говорить об этом обергруппенфюрер не стал, и дал правдоподобный ответ:

– Мюллер отправит своих людей в самое ближайшее время. Я вылечу немного позже, надо обеспечить порядок в Берлине. Мне докладывают о странных передвижениях воинских частей, а в моем распоряжении только детективы с пистолетами и батальон Скорцени.

– Да, вы правы, – согласился Гиммлер, напуганный сведениями о передвижениях войск. – Если это переворот, надо стянуть к столице войска СС, я отдам приказ…

Связаться со штабом войск СС не удалось, потому что начальник связи Фельгибель был причастен к заговору и успел отключить некоторые телефонные линии. Гиммлер начал нервничать гораздо сильнее, кричал на связистов, а сам подумывал вернуться на озеро, где ждали прекрасный телефонный узел и мощная радиостанция. С другой стороны, он не был уверен, что следует покидать ставку.

От этих мыслей рейхсфюрера отвлек рейхслейтер Борман, предложивший поговорить в его бункере. Гиммлер принял приглашение и, следуя за секретарем партийной канцелярии, не без труда скрывал улыбку, столь неуместную в сложившейся обстановке. Тема предстоящей беседы не вызывала сомнений: Борман торопился решить главный вопрос – о преемнике.

До последнего времени все нити управления Рейхом замыкались на одного человека. Лет десять назад была популярна шутка: дескать, партия национал– социалистов состоит поровну из националистов и социалистов, причем соединяет эту публику лишь черточка по имени Адольф Гитлер. Теперь же следовало срочно подыскать на замену столь же харизматичную фигуру – популярного в народе человека, который был бы прекрасным оратором, умелым государственным руководителем и опытным дипломатом, а также пользовался авторитетом в армии. Гиммлер и Борман прекрасно понимали, что ни один из них не удовлетворяет этим требованиям. Иными словами, новым вождем должна стать компромиссная фигура – кто-то послушный воле истинных правителей.

– Формально второй человек в партии – Геринг, – поморщившись, произнес Борман, едва вышел лакей, расставивший на столе кофейный прибор. – Как вы понимаете, толстяк Герман слаб и болен. Пора заменить его настоящим генералом на посту главкома Люфтваффе. Пусть Геринг остается верховным лесничим.

– Он давно потерял авторитет, – согласился Гиммлер. – Тот давний указ фюрера о назначении Геринга преемником утратил силу. Есть еще один претендент – Франц фон Папен, который формально числится вице-канцлером. Полагаю, этим дурачком можно пренебречь.

– Безусловно. Надо подумать о популярном генерале, лишенном политических амбиций, – рейхслейтер сделал паузу пытаясь прочитать мнение на лице собеседника. – Возможно, кто-нибудь из стариков – Рундштедт или Редер.

Усмехнувшись, рейхсфюрер СС одернул слишком ретивого творца истории:

– Генералов, лишенных политических амбиций, не существует в природе. Я бы остановил выбор на молодом военачальнике, который будет благодарен нам за доверие… Например, Роммель или Дениц. И, боюсь, нам придется учитывать мнение Геббельса.

После короткой дискуссии они пришли к согласию: еще раз обсудить вопрос при участии министра пропаганды и других руководителей партии, выбрать приемлемого кандидата, затем утвердить его на съезде НСДАП. При этом обязательно разделить главные посты: рейхсканцлера, рейхспрезидента и Верховного Главнокомандующего. Борман становился официальным руководителем партии, Гиммлер – единственным вождем СС.

– Тут у нас нет разногласий, – удовлетворенно резюмировал рейхслейтер. – Что вы думаете о покушении?

Гиммлер пренебрежительно поведал историю генеральской фронды. Покойный фюрер, которому он регулярно докладывал собранные гестапо данные, считал подготовку переворота несерьезным делом и не давал санкции на репрессии против заговорщиков. По мнению Гитлера, аресты Бломберга, Вицлебена, Бека, Гальдера и других известных военачальников могли вызвать недовольство и даже раскол офицерского корпуса. Поэтому Гиммлер санкционировал изоляцию лишь наиболее опасных участников заговора, которые были связаны с коммунистами.

По этому поводу Борман высказался уклончиво, но признал, что рейхсфюрер был связан приказами Гитлера. Весьма довольный достигнутым взаимопониманием Гиммлер вспомнил, что нужно переговорить с берлинским центром РСХА. Кивнув, Борман снял трубку и буркнул: «Соедините с Кальтенбруннером». Гиммлер раздраженно подумал, что шеф полиции безопасности и начальник гестапо слишком тесно связаны с Борманом, а потому обоих следует заменить более лояльными сотрудниками. Внезапно он увидел, как лицо Бормана сделалось удивленным, и он переспросил, при чем тут дворец президента рейхстага. Дав отбой, он потребовал соединить с Геббельсом. Ответ из канцелярии министерства пропаганды привел его в бешенство.

Даже без объяснений Гиммлер понял, какую ошибку они допустили, решая судьбу Германии. Оба совсем забыли о человеке, не только носившем высшее воинское звание, но и сохранившем считавшийся утратившим значение пост президента рейхстага.

Согласно аксиоматике коллективного псевдосознания, широкая общественность историю знает очень и очень плохо. Для миллиардной массы потребителей основной источник знаний о грандиозных событиях прошлого – это слабо усвоенные и давно забытые школьные учебники, безграмотные телепередачи и, главным образом, опусы кинематографистов, жертвующих правдой во имя политкорректности, оживляжа и текущих идеологических штампов.

Неудивительно, что в конце XX века советские люди представляли себе обстановку в III Рейхе исключительно на основе киноэпопеи «Великая победа» и авантюрных телесериалов «Бомба для фюрера» и «Тринадцать моментов последней осени». Проще говоря, вражеские руководители представлялись бестолковыми клоунами, а Вермахт и СС – рвущейся в решительное отступление толпой хорошо одетых, но совершенно не умеющих стрелять дистрофиков.