Текст книги "Танки решают все!"

Автор книги: Константин Мзареулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

– Не понимаю, фюрер…

– Я не собирался начинать войну прежде времени я многого добился простой дипломатией, без единого выстрела. Мы строили мощный флот, чтобы шантажировать Англию, чтобы заставить наших островных кузенов играть на нашей стороне. Проблему Данцига должен был решить ультиматум, который я предъявил Польше. Так же, как годом раньше мы получили Судеты… – речь Гитлера сделалась бессвязной. – Но к этому времени Сталин взял нас за глотку. Заставил подписать не только Пакт, но и торговое соглашение. У этого большевистского главаря дьявольская сила воли…

– Войну навязал Сталин? – переспросил фон Бутов, потерявший нить рассуждений фюрера.

– В том-то и дело, что нет. Ведь Россия тоже была бы готова лишь к середине сороковых. Никто не хочет об этом думать, но Красная Армия не имела подготовленных резервов.

Он начал называть числа, которым фон Бутов не мог не поверить. В 20-е годы численность Красной Армии составляла примерно 400 тысяч. Поскольку солдаты служили 4–5 лет, это означает, что ежегодно призывалось около 100 тысяч в год. Таким образом, всего за десятилетие военную подготовку получил один миллион русских. В 30-е годы армия большевиков выросла от миллиона до двух миллионов, что составляет триста тысяч призывников ежегодно и три миллиона за десятилетие. Из них почти миллион унесли Финляндия, Турция и конфликты с Японией, а остальных Сталин был вынужден призвать в 41-42-м, когда поспешно наращивал численность своих варварских орд.

– Он начал войну вообще без резервов. Сегодня против нас воюют необученные крестьяне, – Гитлер покачал головой. – Это какая-то мистика.

Совершенно сбитый с толку фон Бутов осмелился задать еще один вопрос:

– Но кто же тогда заставил нас начать войну в такое неудобное время? Ведь не Англия и Франция, которые шли на бойню, как безропотные бараны.

– Нет, конечно, не Даладье и не Чемберлен – эти дурачки больше всего хотели избежать войны, – Гитлер тяжело вздохнул. – Я должен признаться тебе, майн либер, что не знаю ответа. Возможно, мы стали жертвами злого рока – безжалостного демона истории, чьи цели нам неведомы. Или существует в мире тайная власть, которая незримо управляет грандиозными событиями, хитроумно сталкивая лбами самые прогрессивные силы, способные возвысить человеческий дух до вершин подлинной славы.

Последние фразы фюрер истерично прокричал, на мгновение превратившись в того фанатичного оратора, речи которого завораживали миллионные толпы немцев и внушали ужас врагам Рейха. Он неожиданно заговорил о происках международного еврейства и совсем уж не к месту ошарашил слушателей: дескать, скоро расовая теория перестанет играть решающую роль, но мы должны добиться окончательного решения еврейской проблемы. Проще говоря, переселить всех евреев на Мадагаскар, а Ближний Восток отдать нашим друзьям мусульманам.

«О чем он говорит? – в смятении подумал Гюнтер. – Ближний Восток уже потерян, завтра проклятые союзники возьмут Каир, а потом из Туниса ударят по Италии». Оберст заподозрил, что стрессы последних месяцев повредили гениальный рассудок его недавнего кумира. Адъютант фюрера уже делал ему знаки, что пора прекращать аудиенцию, но фон Бутов все-таки спросил о том, что волновало его уже два с лишним года:

– Мой фюрер, когда вы приняли решение напасть на СССР? Ведь в «Майн кампф» сказано, что Россия может быть нашим сырьевым тылом.

Мутно поглядев на него, Гитлер проворчал:

– Решение было принято ровно за две недели до начала войны. Я вдруг понял, что должен совершить этот подвиг во имя Германии. – Неожиданно речь фюрера снова сделалась невнятной. – Иногда мне кажется, что истинные поджигатели войны нам известны. Ведь американская экономика не могла оправиться от Великой депрессии, пока не получила военные заказы. Поэтому еврейская банда с Уолл-стрит подталкивала европейских марионеток, эти плутократы помешали нам вернуть Данциг мирным путем. Американцы, эти зажравшиеся предатели арийской расы, мешающие свою кровь с неграми, азиатами и креолами, столкнули меня со Сталиным!

Словно рассеялась пелена помутнения, выкрики Гитлера больше не гипнотизировали. Гюнтер видел, что непогрешимый вождь путается в доводах: то ли американцы заставили его развязать бойню, то ли духи предков уговорили совершить великий подвиг… Тем временем фюрер заговорил о предавших его и Рейх генералах во главе с Паулюсом и Гейдрихом, которые даже не попытались покончить самоубийством, а сдались большевикам. Он несколько раз повторил разными словами: дескать, даже безродная шлюшка, если мужчина бросает ее, способна взять револьвер и застрелиться, а генералы и даже генерал-фельдмаршал не нашли в себе сил нажать спусковой крючок… После паузы Гитлер опять принялся выкрикивать:

– В мирное время в Германии двадцать тысяч человек ежегодно выбирали самоубийство. А здесь генерал, который видит, как умирают тридцать пять или девяносто тысяч его солдат, храбро защищаясь до самого конца, – как он может сдаваться большевикам? Одному богу известно, как могло случиться такое! Их увозят в Москву, они попадают в лапы ГПУ и подписывают прокламации, призывая сдаваться других немцев… За неделю в Румынии сдались русским сорок генералов! Какое малодушие – в старые времена полководцы, которые видели, что все потеряно, бросались на свои мечи. Ведь это так легко, а револьвер делает самоубийство совсем простым. И эта красивая женщина, действительно очень красивая женщина, которую оскорбили несколько слов. Она пишет прощальное письмо и стреляется…

Гюнтер фон Бутов ничего не понял, потому что не знал о самоубийстве Гели Раубаль, о том потрясении, которое испытал после того выстрела Гитлер, а тем более – о роли самого Гитлера в этом самоубийстве. Последние фразы собеседника оберст воспринимал как бред помутненного сознания.

Внезапно фюрер вскинул голову и продолжил знакомым всему миру лязгающим голосом:

– Возвращайся на фронт, майи либер. Я верю, что ты совершишь новые подвиги и скоро получишь из моих рук бриллианты к мечам…

Гюнтер вскинул руку в народном приветствии, выкрикнул: «Хайль Гитлер», – и строевым шагом покинул бункер. Не оставалось никаких сомнений, что фюрер безумен. Прав был Клаус фон Штауффенберг долг Вермахта – защищать Германию от всех врагов. Если главным врагом является Верховный Главнокомандующий, то и он должен быть уничтожен!

Лишь на третьи сутки наступления полк фон Бутова, потеряв дюжину «тигров», сумел выбраться из болот и завязал бой за Любань. В этой деревне прочно окопался полк противника, на флангах которого закрепились отступившие батальоны разбитой накануне русской дивизии. Пока работала артиллерия, а «штуки» бомбили изрезанные окопами и ходами сообщения холмы вокруг деревни, саперы торопливо расчищали проходы в густо засеянных минных полях. Русская артиллерия устроила ответный ад, над саперными подразделениями непрерывно рвалась шрапнель, залп «сталинских органов» накрыл второй батальон, убив несколько человек. Два танка были выведены из строя попаданием реактивных снарядов.

Отдельный 307-й полк тяжелых танков был придан 176-й пехотной дивизии, наступавшей на правом фланге 48-го танкового корпуса. Дивизией командовал пожилой генерал-майор Юрген Ханштайн, бывалый офицер, прошедший все кампании, начиная с польской. Соседом справа была английская панцергренадерская дивизия СС «Кинг Артур» из состава 2-го танкового корпуса СС. Против них оборонялась укомплектованная фанатиками из войск НКВД 70-я армия большевиков под командованием генерала Галанина. Первые два дня сражения сделали пессимизм фон Бутова фатальным: войска 1-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Рокоссовский, держались великолепно. Никогда еще русские не сражались так стойко и умело, хотя Вермахт бросил в бой огромную силу, сосредоточив на узком участке между реками Оросса и Птичь полторы тысячи танков. Отразить такой удар казалось немыслимым, однако фронт красных так и не был прорван.

Стоя на пригорке в пяти километрах от вражеских окопов, Гюнтер отдавал последние указания командирам батальонов Фрицу Штайну и Эрнсту Винцеру. Оба оберст-лейтенанта были опытными танкистами и сами прекрасно понимали, как действовать в такой ситуации, выполняя ближайшую задачу. Однако потом могли возникнуть осложнения.

– Там, за этими высотами, начинается ровное поле, – говорил фон Бутов. – Данные аэрофотосъемки у вас есть – вдоль речки отрыты окопы полного профиля с дзотами, в лесу позади пехоты стоят пушки и, вероятно, танки. Я очень рассчитываю, что русский генерал бросит танки в контратаку, и тогда мы сможем перестрелять их, а потом на плечах отступающих ворвемся на позиции артиллеристов.

Штайн, удрученный потерями во вчерашней неудачной атаке, мрачно буркнул:

– Зимой в Гранитном я тоже ждал, что русские на новых танках полезут в атаку, а я буду щелкать их, как в тире, огнем из укрытий. Но этот негодяй ночью обошел меня, а с фронта в темноте атаковали средние танки, и я потерял в уличных боях половину машин. А когда мы отступили из окруженной деревни, оказалось, что дорога отрезана новыми ИСами, которых наши снаряды даже в упор с трудом брали.

– Постарайся сегодня взять реванш, – равнодушно посоветовал Винцер. – И не подставляйся.

– Вот именно, не подставляйтесь, – строго потребовал фон Бутов. – Наверняка там фланкирован каждый квадратный метр. И не забывайте, что в опорном пункте могут оставаться неподавленные пушки. По местам, господа.

Пехотинцы уже бежали по разминированным дорожкам, следом за ними ползли штурмовые орудия. Артиллерия русских развила немыслимую скорострельность, тяжелый снаряд поджег головную самоходку. Остальные заметались под обстрелом, тяжелые машины покинули безопасные тропинки, и одно за другим два орудия подорвались на каких-то сверхмощных фугасах. Кампфгруппа с потерями преодолела минное поле, пехота развернулась для атаки, позади взводных цепочек разворачивались самоходки и батарея минометчиков. Пришло время выдвигаться танкистам, и фон Бутов отдал приказ подразделениям.

Когда головные танки приблизились к разминированным проходам, стало понятно, что первая атака захлебнулась. Перепаханные снарядами и бомбами холмы вокруг Любани огрызались огнем, и немецкая пехота залегла. Штурмовые орудия стреляли по вражеским позициям, и русские противотанковые расчеты стреляли в ответ. В паре километров правее «Матильды» британских эсэсовцев горели на минном поле, но продолжали ломиться через поле, обходя Любань с востока.

Панцер-унтер-офицер Хорст Кинкель, наводчик в танке фон Бутова, произнес, покачивая головой:

– Без нас они не справятся, – затем добавил: – Надеюсь, что мы справимся.

«Справимся, – подумал Гюнтер. – Разумеется, мы возьмем эту деревню и продвинемся чуть дальше. Прорвать первую линию обороны за три дня боев – не тот результат, каким стоит гордиться. А что потом?» Он не сомневался, что тыловая позиция русских уже подкреплена резервами, включая танковый корпус фронтового подчинения и отдельные полки тяжелых самоходок. Именно там, на второй полосе, танкистам предстояло встретиться с бронетехникой большевиков. От них требовалось преодолеть 5–8 километров под огнем артиллерии, упереться в позиции несгибаемой пехоты НКВД и получить удар в челюсть от собранных в кулак танковых соединений. Там и решится исход сражения.

В своих расчетах фон Бутов забыл о русской авиации – слишком уж привык, что в небе хозяйничает лишь Люфтваффе. Внезапно над участком наступления повисли несколько эскадрилий пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков, прикрытых истребителями. Пе-2 подожгли штурмовое орудие, два старых «тигра» и одного «королевского», нанесли потери другим подразделениям. «Черная смерть» носилась на малой высоте, расстреливая наступающих очередями автоматических пушек и ракетными снарядами.

Два танковых батальона продолжали преодолевать минное поле. «Тигры» медленно двигались по четырем проходам, вокруг них рвались снаряды. К счастью, у русских на этом участке не было крупнокалиберных пушек – только противотанковые калибром 57 и 76 мм, опасные для тяжелых танков лишь в ближнем бою. Тем не менее на трех машинах были перебиты гусеницы, на четырех – повреждены приборы наблюдения и антенны раций. Полку потребовалось около получаса, чтобы переползти заминированный участок, после чего 502-й батальон Винцера двинулся прямо на Любань, а Штайн начал обходить опорный пункт слева. На правом фланге англичане все-таки прорвались через минное поле и под непрерывным артобстрелом приводили в порядок потрепанные подразделения, готовясь атаковать опорный пункт, расположенный на буграх местности.

Зной внезапно сменился душной жарой – небо быстро затягивалось тучами, в отдалении прогремели раскаты приближавшейся грозы. Сопровождаемый пехотой батальон Винцера, в котором оставалось меньше сорока «тигров», уверенно наступал на горящую деревню. Штайн грамотно обошел Любань и открыл огонь по замаскированной под деревьями батарее, чудом уцелевшей после трехдневной авиационной и артиллерийской долбежки. Длинноствольные русские пушки были уничтожены, не успев сделать ни одного выстрела, но несколько снарядов прилетели с другого направления – там, согласно данным аэрофотосъемки, обосновалось до батальона русской пехоты и десяток вкопанных в землю танков.

– Фриц, кончай с этим подразделением, – приказал оберст и тут же переключился на Винцера – Эрнст, не отрывайся от пехоты.

Огненным валом гаубичных и минометных снарядов русские смогли отсечь наступавших на Любань пехотинцев. Танки без прикрытия подошли слишком близко к околице и принялись утюжить окопы русского полка, но под пылающими деревенскими избами уцелели противотанковые пушки, успевшие сделать несколько выстрелов в упор. Два «тигра» были поражены снарядами, еще два загорелись от бутылок с «коктейлем Молотова». Хорошо хоть Штайн продолжал наступать – хоть не слишком быстро, но без потерь. Русские пехотинцы отступили на тыловую позицию, бросив закопанные Т-34, и теперь танкисты Штайна уничтожали эти мишени с безопасной дистанции.

Время только приближалось к полудню, но стало совсем темно. Под первыми каплями и в свете молний новые роты перебегали по разминированным проходам, чтобы присоединиться к штурму деревни. Саперы тем временем расширяли проходы, изрядно загроможденные подбитыми «тиграми» и самоходками. Тягачи ремонтного подразделения уже эвакуировали на буксире машины, получившие не слишком тяжелые повреждения – эти танки будут отремонтированы и вернутся в строй к утру, не позже. Маневрируя между тяжелыми машинами, по разминированным тропинкам выдвигались легкие Pz.III.

А потом картина внезапно изменилась. Примерно в четырех километрах к востоку от Любани, в полосе 2-го тк СС, большевики бросились в контратаку на британцев, пустив десятка три танков впереди густых пехотных цепей. Слева, на фланге Штайна внезапно подали голос отлично замаскированные пушки – то ли танки, заваленные скирдами, то ли пушки приличного калибра. Русские стреляли не слишком точно, однако выпущенные со средней дистанции снаряды пробивали бортовую броню «тигров». Оберст успел насчитать три горящих танка, после чего ливень хлынул стеной, и поле боя скрылось из виду. Гюнтер требовал отчета, но командирам батальонов было не до того, оба пытались управлять своими подразделениями в условиях ограниченной видимости и неожиданных действий противника.

Вскоре оберст-лейтенант Винцер доложил:

– Пехота вошла в деревню. Каждый дом приходится брать штурмом. Три легких танка подожжены этими проклятыми бутылками.

Ничего другого фон Бутов не ждал, однако по-прежнему был встревожен положением на участке Штайна. Судя по обрывкам выкриков в эфире, там происходило что-то неприятное. Кажется, он узнал голос гауптмана Глобке, кричавшего о контратаке русских танков. Наконец голос Фрица произнес в мембране шлемофона:

– Герр оберст, это была ложная позиция. Деревянные пушки и ржавые обломки танков в окопах. Мы стреляли по пустышкам и подставили борт под фланкирующий огонь. А теперь под прикрытием дождя они атакуют.

– Сколько танков атакует? – крикнул фон Бутов. – Средние танки или тяжелые? Какие потери?

– Потери есть. Ведем бой на дистанции триста-четыреста метров. У иванов средние танки, но их много.

Выругавшись, оберст двинул в бой свой последний резерв – роту «королевских тигров» майора Норберта Кунце. Механику-водителю своей машины унтер-офицеру Вилли Флаху он велел двигаться впереди колонны – следовало держаться поближе к главным событиям, потому что управлять боем с такой дистанции, не видя происходящего, было немыслимо. Уже на марше фон Бутов приказал Винцеру:

– Оставь против деревни легкие танки, а «тигров» бросаем на подмогу Штайну.

В ответ Эрнст произнес грязное богохульство и сообщил, что на его участке тоже появились «тридцатьчетверки» и самоходки, которые внезапно возникли из-за стены дождя и открыли огонь практически в упор.

Примерно через час ярость дождя ослабла, восстановилась видимость, и стали видны десятки горящих по всему полю танков. На каждый подбитый «тигр» приходилось два-три горящих Т-34, кроме того, стороны потеряли примерно поровну легких машин. Тем не менее под шумок танковой свалки русская пехота отбросила немецкую к самой кромке минного поля. Английские эсэсовцы вообще отступили на исходные позиции, понеся тяжелейшие потери.

Тысячи тонн пролившейся с неба воды превратили грунт в грязную лужу, в которой пробуксовывали гусеницы. Солдаты с винтовками и пулеметами лежали в этой грязи, расстрелявшие боекомплект танки оттягивались за линию пехоты. Затем и пехотинцы стали отходить, потому что не представлялось возможным оборудовать позицию в полужидком глиноземе.

Когда ветер унес грозу и засветило палящее солнце, снова началась артподготовка. К трем часам дня фон Бутов и Ханштайн после недолгой артподготовки снова повели в атаку свои подразделения. Деревня была захвачена в сумерках ценой десятка танков и двухсот убитых немцев. Небольшие группы русских смогли отступить к следующей линии траншей, оборудованной в километре к северу от Любани.

Уже в темноте на командный пункт приехали командир 48-го корпуса Отто фон Кнобельсдорф и командующий 4-й танковой армией Герман Гот. Пушки и гаубицы большевиков методично обстреливали расположение полка. Критически осмотрев поле, с которого удалось эвакуировать лишь половину подбитых танков, генералы мрачно переваривали рапорт фон Бутова о потерях. После затянувшегося молчания, покосившись на неблизкий разрыв, фон Кнобельсдорф угрюмо резюмировал:

– При таких темпах мы останемся без танков через восемь дней. А ведь мы прорвали только первую армейскую полосу обороны.

– Еще два дня – и вы прорвете вторую полосу, – сказал Гот. – Дальше к северу, на фронтовом рубеже стоит свежая армия. И ровное поле на линии Бобруйск – Ясень. Манштейн уверен, что большевики сосредоточат там свои танковые резервы. Он рассчитывает за два-три дня вывести в тот район корпус Хауссера, навязать сражение, уничтожить русские танки, а затем решительным рывком пробиться далеко на север.

Насупившись, командир корпуса произнес раздраженно:

– Вы же понимаете, что мой корпус уперся левым флангом в армию Катукова. Мне понадобится несколько дней, чтобы разбить эту танковую армию или хотя бы оттеснить к северо-западу.

– И тем не менее вам придется продвигать правый фланг ежедневно хотя бы на пять километров, чтобы прикрывать стык с корпусом Хауссера.

Командир 176-й дивизии напомнил, что сегодня левый фланг 2-го танкового корпуса СС вообще не продвинулся, поэтому он, Ханштайн, вынужден выделить один полк для прикрытия оголившегося фланга. Буркнув: дескать, помнит об этой неприятности, Гот задумался над картой и объявил решение:

– Завтра ваш корпус, генерал фон Кнобельсдорф, должен направить основные усилия против армии Катукова. Бросим туда три танковые дивизии, а также развернем фронтом на запад кампфгруппу «Гроссдойчланда», усилив до предела удар по Катукову. Один гренадерский полк этой дивизии переходит во временное подчинение генерала Ханштайна. Тем временем «Лейбштандарте» и «Райх» ударят в стык двух русских армий, продвинутся на север, в результате чего Семидесятая армия будет охвачена с обоих флангов. Как только фон Кнобельсдорф разобьет Катукова, я верну «Гроссдойчланд» на этот участок, и мы концентрическими атаками возьмем в окружение армию Галанина…

– Разгром Катукова может потребовать нескольких дней, – заметил командир корпуса. – Это очень серьезный противник.

– Днем раньше или позже, но у вас получится, – флегматично проговорил Гот. – Ничего лучшего мы сделать не можем. Будем бить, где возможно, истреблять живую силу и технику противника, чтобы лишить их возможности перейти в наступление. Про соединение с войсками фон Клейста можно забыть, наша задача – убить как можно больше русских.

Из этой реплики фон Бутов уяснил, что не он один не верит в успех «Цитадели». Подтверждая его догадку, фон Кнобельсдорф вспомнил, как в прошлом месяце штаб группы армий посетил генерал-инспектор танковых войск Гудериан, который прямо говорил: мол, наступление обречено на неудачу. Гот мрачно сообщил, что и он сам, и главнокомандующий группы армий придерживаются точно такого же мнения.

С этим Гот отбыл, а Кнобельсдорф задержался на полчаса, чтобы уточнить диспозицию на завтра. Решение было вполне разумным: сформировать две кампфгруппы на основе панцергренадерского полка дивизии «Гроссдойчланд» и одного полка 176-й дивизии, добавить в каждую по батальону «тигров» и любой ценой разбить противостоящую русскую дивизию и захватить грунтовую рокаду, проходившую сразу за лесом. Это означало, что придется пройти не меньше восьми километров.

На следующий день, после четырех атак дивизия немного передвинула свои позиции к северу, но дорогу захватить не смогла. В полку фон Бутова осталось чуть больше половины танков, разгромить 1-ю танковую армию Катукова тоже не удалось, поэтому окружение 70-й армии пришлось отложить, по крайней мере, на сутки. Вечером 24 июня генерал Ханштайн приказал подразделениям временно перейти к обороне и быть в готовности к отражению контратак противника. Действительно, всю ночь русские непрерывно атаковали и на некоторых участках потеснили немцев.

В этот вечер в десятке километров от штаба 307-го полка, на КП дивизии, Евгений Долматовский торопливо записывал спонтанно рождавшиеся рифмы:

 
 И грянул, наконец, июль —
Двадцатого, в рассветный час
Снарядов вой и взвизги пуль,
И танки ринулись на нас.
 

 
 Мы знали замысел врага:
Лавина танков фронт прорвет,
Загнется Минская дуга
И в окруженье нас возьмет…