Текст книги "Танки решают все!"

Автор книги: Константин Мзареулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

6

По давней, превратившейся в образ жизни привычку Сталин работал ночью. Ко времени, когда он появлялся в кремлевском кабинете, успевали случиться основные события уходящих суток, по которым требовалось решение Верховного. Он молниеносно – способности быстро читать выработалась еще в далекой молодости – просматривал стопки подготовленных секретариатом документов, обзванивал маршалов, генералов, наркомов, секретарей республиканских и областные комитетов партии. Примерно к полуночи складывалась более-менее законченная картина минувшего дня, и можно было делать выводы, анализировать ситуацию и составлять планы на будущее.

Анализ ситуации не радовал. Хотя неимоверными усилиями удалось восстановить сплошной фронт и сорвать вражеское продвижение на брянско-курском направлении, противник все равно продолжал рваться через Донбасс. Рябышев вроде бы прочно держится на Миусском лимане, не пускает немца в Таганрог, но правее 38-й еще не восстановила силы 9-я армия, а Власов – не самая лучшая замена Харитонову. И на Западном фронте наступление не ладится – слишком прочную оборону немцы построили, да и дерутся как черти.

Сняв трубку, он велел соединить с Центральным госпиталем и, когда ответил главврач, поинтересовался здоровьем генерала Харитонова. Ответ ошеломил его – скончался, не приходя в сознание. Как глупо, в разгар сражений боевой генерал умирает от болезни… Сталин сокрушенно покачал головой – жизнь устроена неправильно, он давно понял это, но ничего не мог поделать.

От печальных мыслей отвлек Ортенберг – главный редактор «Красной звезды» принес оттиски завтрашнего… нет, уже сегодняшнего номера. Первую полосу Верховный одобрил, только приказал убрать громадный портрет товарища Сталина, заменить фотографиями героев-красноармейцев или подбитых немецких танков. На второй полосе был отличный подвал – статья генерала Катукова о тактике немецких танковых войск. Корреспонденции с фронта, письма из тыла, патриотическая инициатива сибирских колхозников, боевое братство советских народов, обзор событий на Тихоокеанском театре военных действий, армии китайских коммунистов развернули грандиозное наступление на японских захватчиков, американские «летающие крепости» в очередной раз бомбили японский флот возле Панамы и даже потопили эсминец. Очень хорошая статья Эренбурга – действительно, почаще надо одергивать англосаксов, а то их пресса чуть ли не радуется нашим неудачам на фронте… А это что такое?

Сталин нахмурился. Журналист сделал удивленное лицо – явно не чуял за собой никакой вины. Пришлось объяснять:

– Товарищ Ортенберг, если вы не забыли, я тоже когда-то имел некоторое отношение к газетному делу, – начал Верховный мягким тоном, который порой бывал страшнее самого свирепого нагоняя. – В революционной молодости товарищ Сталин не только выступал на митингах, организовывал стачки рабочих, экспроприировал царские банки и бегал с каторги. Товарищ Сталин выпускал подпольные газеты, писал для них статьи, поэтому немного понимает, что такое большевистская печать.

Ортенберг напряженно молчал. Встав из-за стола, верховный двинулся вдоль стола, изредка затягиваясь трубкой и продолжая разнос.

– Задача большевистской печати сегодня заключается в том, чтобы сообщать советскому народу и всему миру правду о нашей стране, о нашей армии, о том, как надо побеждать врага. Стало быть, задача большевистской печати заключается в том, чтобы сообщать сведения, полезные для победы в Отечественной войне, а в дальней перспективе – для окончательного построения социализма. Отсюда, товарищ Ортенберг, вытекает другая задача большевистской печати – ни в коем случае не печатать в советских газетах ничего такого, что мешало бы нам победить в войне.

Глаза главного редактора расширились, едва не выкатившись из орбит. Кажется, он наконец-то сообразил, что сильно проштрафился, но по-прежнему неспособен был понять, что именно натворил. Сталин почувствовал разочарование: Ортенберг оказался достойным учеником Мехлиса – худший пример партийного бюрократа. Новая поросль старой гвардии, глупо убежденная в собственной правоте, считающая главным не конкретное дело, но вовремя сказанные красивые слова с цитатами вождей. Услужливые дураки, которых с таким трудом корчевали в предвоенные годы, но так до конца и не выкорчевали, потому что скотина Ежов сам оказался той же породы.

Укоризненно поглядев на редактора сквозь клубы табачного дыма, Верховный решил: «Отправим в Палестину вместе с Мехлисом». Затем сообщил, строго чеканя слова:

– Ваша большая ошибка – материал о гвардии рядовом, который своим телом накрыл амбразуру.

– Товарищ Сталин… – воспрянув духом, взмолился журналист. – Это уже не первый случай. Фронтовые газеты много раз сообщали о таких подвигах…

– Очень плохо, что сообщали! – резко прервал его Верховный. – Я могу понять молодого красноармейца с горячим сердцем, который готов на самопожертвование во имя победы и в порыве боевого азарта бросается на пулемет. Но люди в газетной редакции должны думать не сердцем, а головой, иначе грош им цена. Хороший журналист должен был посоветоваться с фронтовиками, выяснить у них, много ли пользы от подобного подвига. Вы спрашивали об этом у фронтовиков?

– Никак нет, товарищ Сталин, – гордо заявил Ортенберг. – Этот замечательный факт буквально просится на газетную полосу, поэтому мы решили рассказать…

– Вы решили неправильно. – Верховный повысил голос. – В отличие от вас товарищ Сталин нашел время, чтобы поговорить с фронтовыми командирами и услышал в ответ, что никакой пользы от таких поступков нет. Потому как пулеметная очередь бьет со страшной силой, поток металла отбросит тело героя, и амбразура мгновенно будет открыта снова. Вы пытаетесь пропагандировать напрасное самопожертвование, напрасную смерть отважного солдата. Завтра, начитавшись наших глупых статей, десятки красноармейцев безрассудно бросятся на амбразуры, и напрасная гибель этих героев-патриотов будет на вашей совести…

Взгляд его выражал неприязнь и недовольство, что могло означать как легкий нагоняй, так и более серьезные последствия.

– Вы не поняли сути события и едва не устроили пропаганду красивого, но неправильного поступка. Эту статью необходимо снять из номера… – Сталин хлопнул ладонью по корректуре. – Поручите хорошему журналисту – например, Симонову или Долматовскому – толково разъяснить, что бойцы должны не закрывать пулеметное гнездо своим телом, а научиться метко бросать гранату или поражать амбразуру из противотанкового ружья. Неплохо бы и стихи на эту тему написать – попроще да подоходчивей.

Не слушая испуганного «так точно», Сталин предупредил редактора, что придется переместить его на другую работу. Вредную статью из последнего номера Верховный перечеркнул красным карандашом и назвал второй грубой ошибкой Ортенберга. Тот слабым голосом выдохнул:

– А какая же первая?

– История с якобы погибшими панфиловцами, – насмешливо напомнил Сталин.

Ортенберг потупился. Во время прошлогодних боев на смоленском направлении случилась весьма некрасивая история. Возле перекрестка дорог у безвестного до тех дней поселка «Красная дубрава» полсотни легких немецких танков при поддержке пехотной роты напоролись на крепко окопавшийся стрелковый батальон 316-й дивизии генерала Панфилова. Панфиловцы положили немало фрицев и пожгли десятка полтора жестянок, задержав противника почти на сутки. Наши потери составили 28 убитых.

Оказавшийся поблизости корреспондент «Красной звезды» быстро состряпал репортаж, в котором немного преувеличил масштаб события. Однако Мехлис который тогда был начальником ГлавПУРа, надоумил Ортенберга еще сильнее приукрасить это событие. В итоге их совместного творчества получился лубок про 28 героев-панфиловцев, которые все полегли смертью храбрых, но голыми руками остановили танки. Прочитав ту статью, Сталин удивился: почему немцы, перебив оборонявшихся, отступили? Проверка по линии особых отделов и рапорт командарма Рокоссовского прояснили ситуацию, и разгневанный Верховный всыпал виновным строгача с перцем за чрезмерное усердие.

Как видно, урок впрок не пошел.

Между тем, Ортенберг, напрасно надеясь отделаться малой кровью, хрипло произнес:

– Разрешите написать рапорт о переводе на фронт, товарищ Верховный Главнокомандующий. Искуплю вину перед партией…

Усмехнувшись, Сталин обрадовал журналиста известием о предстоящей командировке в несуществующее государство Эсраэль, которому предстоит стать форпостом социализма на Ближнем Востоке. По вытянувшемуся лицу Ортенберга несложно было понять, что бравый политработник предпочел бы комиссарить на фронте.

– Там тепло, апельсины растут круглый год, – пошутил Верховный и шевельнул ладонью: мол, забирай свои бумажки и ступай работать.

Собирая листы, покрытые строчками типографской краски, бывший редактор взмолился:

– Товарищ Сталин, вы себе не представляете, каково это, когда вокруг одни евреи… И вдобавок арабы.

– Не будьте антисемитом, товарищ полковник, – добродушно напутствовал его Сталин. – Это контрреволюционные настроения, ничуть не лучше буржуазного сионизма. И не бойтесь трудностей. Конечно, поднимать полк в атаку – это проще и привычнее, но в Палестине вас ждет интересная работа.

«Если вы с Мехлисом не наломаете дров, от вас же любой глупости ждать можно», – мысленно продолжил он, покосившись на спину вылетевшего из кабинета журналиста.

А ведь могут натворить дел, придется приставить к ним толковых армейских командиров, которые не побоятся перечить бывшему завотделу ЦК. Павлов слабоват, да и напуган опалой – Мехлис его сломает, а Буденный далеко не всегда сможет заступиться. Павлова придется отозвать, лихой танкист на главном фронте пригодится, пусть покажет, как умеет мехкорпусами ворочать… А в Иерусалим пошлем генерала, долго служившего в Туркестане, хорошо знакомого с Азией, с мусульманами. И дураку Мехлису надо будет внушить, чтобы не смел соваться в оперативные вопросы.

Этим летом Мехлис сильно проштрафился в Крыму, куда был опрометчиво послан в качестве представителя Ставки. Застращал комфронта Козлова, превратил Военный совет фронта в заседания партхозактива, развернул политмассовую работу, мешал командирам управлять войсками. Как следствие, Манштейн сбросил обе наши армии, защищавшие Керченский полуостров, в море, хотя должно было случиться наоборот.

Теперь приходится планировать десант, чтобы вернуть Крым и деблокировать армию Батова, которая второй месяц обороняет Севастополь, отрезанная от главных сил. Для этой операции на кавказский берег Черного моря выводились из Ирана две армии – 44-я и 47-я. Каждой придавалось по бригаде морской пехоты и танковые части. Справится ли с такой задачей Козлов – Сталин сомневался. Продолжая раздумывать, как бы поумнее расставить кадры, Верховный позвонил наркому флота. Адмирал Кузнецов доложил, что подготовка десантной операции завершается, определены участки и порядок высадки частей, назначены боевые корабли и транспортные суда, ремонтируются оставшиеся от царского флота десантные баржи, ведется отработка взаимодействия с сухопутными войсками и авиацией.

– Дата начала операции пока не назначена? – осведомился нарком.

– Ориентируйтесь на середину или даже начало ноября. Уложитесь?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Ну, смотрите. Надеюсь, не подведете.

Опуская трубку на рычаги, он – никто же не видит – не старался согнать с лица довольную улыбку. Молодой командир, назначенный наркомом ВМФ в звании капитана 1-го ранга, был несомненной удачей кадровой политики Сталина. Кузнецов не подведет, десант в Крыму потрясет немецкую оборону, заставит противника ослабить главное направление, где никак не удавалось окончательно переломить события в нашу пользу.

Сокрушенно покачивая головой, Сталин снова закурил и склонился над расстеленной на столе картой. С первых дней октября 4-я танковая армия противника ломилась на восток вдоль черноморского побережья, с ходу захватила Мариуполь, но уперлась в плотную оборону на Миусе, форсировать лиман немцам не удалось. Теперь, по логике вещей, противник будет вынужден перенести главные усилия севернее, в полосу 6-й армии, которая до сих пор продвигалась уступом, чуть отставая от Гота.

Жуков и Москаленко без конца молотили по левому флангу Паулюса, положили в атаках чуть ли не сотню тысяч красноармейцев, в том числе три воздушно-десантных и два механизированных корпуса, только немцы отмахивались от них, как от мошкары. Согласно сегодняшней сводке, атаки прекращены, обескровленная 1-я гвардейская закрепилась на рубеже Донецкого кряжа, Жуков вылетел в Москву. Надо думать – будет просить еще десяток дивизий и пару сотен танков. Не получит.

Сталин твердо решил, что резервы придется послать с Жукову, а на Южный фронт, чтобы укрепить оборону в Донбассе. Тимошенко сообщал, что утром противник начал разведку боем по всему фронту 9-й армии. Власов бодро рапортовал об успешном отражении атак, но завтра Паулюс может нащупать слабые места. Отвлечь противника, заставить перебросить резервы, ослабить южный фланг – для этого оставалось лишь продолжать тяжелое наступление в полосе Западного и Ленинградского фронтов. Бить на Витебск и от Старой Руссы вдоль шоссе Дно – Псков. В этих районах Красная Армия обладала решительным перевесом в силах и средствах, и атакующие дивизии продвигались пусть медленно, но неуклонно. С другой стороны, пора было понять, что фон Клюге стянул на стык своих 9-й и 3-й танковой все, что смог собрать, а потому пробиться там будет сложно.

Конечно, к концу ноября завершится формирование и боевая подготовка новых стратегических резервов. Это почти сотня дивизий, причем половина из них укомплектована опытными солдатами, которые сражаются с первого дня войны, а до этого прошли через малые войны. Это пять ударных армий, две тысячи новых танков, артиллерийские дивизии. Если бросить в бой такую силищу, то фронт, безусловно, будет прорван, Конев наконец-то ворвется в Витебск и бросит подвижные соединения на юг, вдоль Могилевского шоссе.

Глаз пробежал вдоль линии фронта и задержался на резком изгибе. В гомельских болотах синяя лента немецких позиций поворачивала с севера на восток Сталин прищурился – если перенести усилия в стык 4-й и 2-й танковой, где противник ослабил оборону… В идеале такой удар раскалывал фронт группы армий «Центр», и Красная Армия врывалась в Бобруйск, получая возможность развивать успех и на юг, и на север. В худшем случае лишь оттесним немцев за Днепр, заставим укрепить треснувшую оборону, снимая дивизии с других участков, а там снова ударим на Витебск…

Верховный понимал, что замысел надо будет продумать и доработать. На пути наступления нес воды свои Днепр, на форсирование которого даже немцы потратили весь июнь. Но идея показалась ему перспективной – через час приедет Егоров, надо будет с ним посоветоваться, пусть операторы Генштаба просчитают все аспекты операции.

Отвлекая от размышлений, раздался звонок телефона. Голос Берия сообщил, что генерал Владислав Андерс, командующий армией, сформированной из пленных поляков в Средней Азии, снова заартачился. Андерс категорически отказался направить свои дивизии на советско-германский фронт и требует переправить армию через Иран к англичанам в Палестину. Нарком внутренних дел добавил:

– Несколько генералов и часть старших генералов не согласны с этой шлюхетской тварью. Они готовы остаться в СССР и воевать на нашем фронте.

В охватившем его гневе Сталин едва не отдал приказ разоружить поляков и вернуть предателей в лагеря. Однако он помнил, что за Андерса горой стоит Черчилль, а портить отношения с союзниками не хотелось. С большой неохотой Верховный выдавил:

– Черт с ними, пусть убираются. У тебя все?

– По моим каналам поступают сообщения о плохом положении с 9-й армией. Как будто разбита и отступает. Я проверяю.

– Доложи, когда проверишь.

Сталин раздраженно швырнул трубку на рычаги. Поляки, по обыкновению, демонстрировали присущие буржуазии подлость и неблагодарность. Даже анекдот родился: «Вторая мировая война – это долгие попытки русских, американцев и англичан заставить поляков воевать против Гитлера»!

– Генерал Голованов ждет в приемной, – доложил секретарь.

– Пусть заходит.

Как и большинству сталинских выдвиженцев новой волны, Александру Голованову еще не исполнилось сорока лет. Накануне войны Сталин поручил молодому генералу создание АДД – Авиации дальнего действия – из летчиков Гражданского воздушного флота. Эти пилоты и штурманы, в отличие от военных коллег, имели огромный навык полетов на большие расстояния с использованием радионавигации. Сейчас под командованием Голованова находилось около пятисот тяжелых бомбардировщиков, которые днем и ночью трепали глубокий тыл противника.

Вытянувшись во весь богатырский рост, командующий АДД доложил о последних рейдах на железнодорожные узлы Днепропетровск и Харьков, через который немцы снабжали войска группы армий «Юг». В подтверждение своих успехов Голованов показал свежие, еще влажные фотографии горящих эшелонов.

– Дня два по этой дороге ни один поезд не пройдет, – уверенно заявил генерал. – А завтра-послезавтра добавим.

– Хорошо поработали, – весело согласился Верховный. – Жаль только, Клюге от вас ушел. Упустили подлеца, товарищ Голованов. Как же так?

Летчик печально развел руками.

– Все сделали, как надо, товарищ Сталин. Послали разведку, сфотографировали этот самый дом отдыха НКВД на берегу Друти. А ночью лучшие экипажи прицельно положили два десятка бомб крупного калибра. Ни здания не осталось, ни парка вокруг, ни казарм охранного батальона, ни штабного бронепоезда…

– Знаю, знаю… – Сталин ободряюще похлопал расстроенного генерала по плечу. – Партизаны и разведчики подтвердили, что штаб группы армий поражен, и немцы вывезли из развалин не меньше сотни трупов. Не ваша вина, что в это время Клюге был на фронте… Вы хотите что-то сказать?

– Так точно, товарищ Сталин. Вечером мои орлы возвращались из налета на Днепропетровск и вроде бы заметили войсковые колонны на дорогах к востоку от Сталино.

– Хорошая новость, – проворчал Верховный. – Кавкорпус выдвигается на подмогу армии Власова.

– Никак нет, товарищ Сталин. Большие массы механизированных войск и пехоты двигались на восток. Я подумал…

Голованов нервно сглотнул. Кажется, он стал гонцом принесшим злую весть.

Недоуменно прищурясь, Верховный протянул руку к телефону, но аппарат зазвонил, не дождавшись, когда Сталин коснется трубки. Взволнованный голос командующего Южным фронтом заворчал в трубке прежде, чем хозяин кабинета успел прижать ее к уху. С нарастающим беспокойством Голованов следил, как меняется лицо Верховного, выражая страшную душевную муку. Так и не произнеся ни слова, Сталин швырнул трубку на рычаги телефона. Затем, медленно повернувшись к летчику, сказал совсем тихо:

– Беда у нас, товарищ Голованов. Большое горе… – Он горько вздохнул и тяжело опустился на стул. – Тимошенко сообщил, что немцы прорвали фронт на Миусе… Что делать будем?

Растерявшись, Голованов пробормотал:

– Не могу знать… я ведь простой летчик…

– А я – простой бакинский пропагандист! – огрызнулся Сталин. – И не учился в Военной академии.

– Виноват, товарищ Сталин. Поднимем обе дивизии тяжелых бомбардировщиков и прямо на рассвете начнем обрабатывать колонны в степи.

– Правильно, – Сталин вяло махнул рукой. – Займитесь. И договоритесь со штабом ВВС, чтобы вам обеспечили истребительное прикрытие.

Покинув кабинет, Голованов столкнулся в приемной с Егоровым и Жуковым. Спустя полминуты, на лестнице, генерала едва не сбил с ног бежавший вверх по ступенькам Берия.

Маршал и генерал армии, стоя по стойке смирно и не смея даже опустить глаза, принимали разнос. Берия с удовольствием слушал, как Сталин красочно распекает великих полководцев, частенько переходя на матерные характеристики.

– Из-за вас, выродков и предателей, немцы еще до рассвета приедут в Ростов! – выкрикивал Верховный. – Вы не командиры Красной Армии, а стадо тупых баранов! Алкаши недоношенные, не умеете командовать – идите окопы копать, больше пользы принесете! А вы, товарищ Жуков, полевой бордель можете открыть, сифилитик несчастный – сколько баб за год войны поменял? Дождешься, скотина, что не Берия тебя в подвале пристрелит, а какой-нибудь полковник, у которого ты очередную шлюху уведешь! Или тебя на штыки поднимут солдаты, которых ты по ровному полю без артподготовки в атаку гонишь, ублюдок, мать твою… – Он повернул налитые кровью глаза на Берию и прохрипел: – А ты чего стоишь, ишак мингрельский? Где твои знаменитые дивизии?

Старика надо было немного успокоить, направив в правильном направлении верховный гнев, и Берия гордо сообщил:

– Мои войска пытаются исправить глупость армейских идиотов. Полк Пияшева перекрыл шоссе, расстрелял передовые подразделения прорвавшегося противника, взяты пленные. Сейчас Пияшев останавливает бегущих красноармейцев и сажает в оборону. Я направил ему в помощь полк Ваупшасова и диверсионную бригаду Лютого. Так что до утра немцы там ни на шаг не продвинутся.

Егоров торопливо вставил:

– По приказу Тимошенко две дивизии уже заканчивают посадку в эшелоны на станциях Армавир и Краснодар. Там всего двести километров – через шесть-семь часов первые подразделения прибудут в Ростов. Чуть позже подоспеют противотанковые полки и стрелковая бригада из 1-й гвардейской…

Гнев – признак слабого характера – медленно отступал. Выпустив пар, Верховный возвращался в рабочее состояние. Глубокие затяжки окончательно вернули спокойствие – по крайней мере, внешне. Ткнув дымящимся мундштуком трубки в Егорова, Сталин приказал ледяным голосом:

– Докладывайте по порядку.

Поспешно, даже суетливо – пока Верховный не разбушевался повторно и не отдал присутствующему наркому приказ об аресте провинившихся – Егоров шагнул к столу. Дрожащими пальцами маршал расстелил карту и приступил к докладу, водя пальцем по красным и синим пиктограммам оперативно-тактических обозначений.

– Еще прошлой ночью поступили сведения, что противник рокирует подвижные соединения из состава 4-й танковой армии в полосу 6-й полевой. Как стало ясно к середине дня, в полосе нашей 9-й армии были сосредоточены два танковых корпуса. На рассвете немцы начали сильные атаки против центра и правого фланга 9-й при мощной воздушной поддержке. Согласно вашему указанию, на помощь Власову был направлен кавалерийский корпус, дислоцированный в Калмыкии, а также стрелковая дивизия и артиллерийская бригада из Новочеркасска. Около полудня Власов заверил меня по телефону, что противник остановлен, что войска армии прочно удерживают поселок Куйбышевский и что резервы будут использованы для контрудара с целью ликвидировать незначительные вклинения на центральном участке. В вечерней сводке штаб армии также сообщал об успешно отраженных атаках, – Егоров сделал короткую паузу. – Однако около девяти позвонил Гречко, командующий 57-й армии, доложивший, что 9-я отступила, не поставив соседа в известность, и теперь левый фланг 57-й не прикрыт и подвергается сильным атакам противника…

– То есть вы уже четыре часа назад знали о прорыве фронта, но не доложили, – задумчиво прокомментировал Верховный. – Понимаю, не хотели огорчать товарища Сталина подобными второстепенными мелочами.

– Виноват, товарищ Сталин, мы проверяли эти сообщения, – маршал Егоров снова принял стойку «смирно». – Готов понести любое наказание.

– Никого не забудем, когда время придет, – флегматично заверил Верховный. – Продолжайте.

По словам начальника Генштаба, сообщение показалось невероятным и нуждалось в перепроверке. Операторы направления попытались связаться по радио и телефонным линиям с командирами разных уровней, с комендатурами в населенных пунктах. Ответы поступали самые разные и путаные. Штаб фронта был не в курсе происходящего, штаб 9-й армии не отвечал, начальник станции Ровеньки поведал о звуках боя где-то поблизости, а из шахтерского поселка им. Микояна женский голос ответил, что по улицам проехали, стреляя во все стороны, какие-то танки. Однако в 9.40 генерал Власов, связавшись по рации с Генштабом, доложил, что армия отступила на запасные позиции, а просочившиеся в тыл небольшие группы вражеских танков и пехоты вскоре будут уничтожены.

В Генштабе вздохнули с облегчением, поэтому через полчаса, когда Берия сообщил Егорову о приходящих по линии НКВД тревожных докладах, маршал успокоил наркома: дескать, обстановка сложная, но принимаются меры, держим ситуацию под контролем. К общему ужасу, около 11.20 генерал Рябышев доложил, что правый фланг его армии оголен, немцы полностью заняли полосу обороны 9-й армии, а теперь концентрируют пехоту и танки, явно готовясь утром ударить на Таганрог вдоль восточного берега Миуса – во фланг и тыл 38-й армии.

Потом начали поступать донесения делегатов связи, еще засветло выехавших из Новочеркасска и Ростова на поиски отступающих частей. К полуночи штабу Южфронта удалось привести разбитые дивизии в подобие порядка, создать очаговую оборону и наладить снабжение. Вскоре после полуночи вышли на связь штабы двух разгромленных дивизий, штабы которых разместились в небольших населенных пунктах. Согласно их докладам, немцы прорвали фронт 9-й армии уже к полудню, тогда же был взят Куйбышевский, а штаб Власова потерял управление войсками. Остаток дня полки и дивизии сражались в частичном окружении, с наступлением темноты оторвались от противника.

– Обделались с ног до головы, – с отвращением прокомментировал Сталин. – Там голая степь, завтра немцы бросят танки на Новочеркасск и Ростов, а пресловутые очаги обороны методично ликвидируют пехотой и авиацией – это они хорошо умеют. Резервы которые были посланы на помощь Девятой, наверняка разгромлены ударами с воздуха.

– Так точно, – подтвердил Егоров. – Кавкорпус рассеян, сейчас штаб фронта ищет подразделения по всей степи и возвращает в Новочеркасск. Стрелковая дивизия подверглась бомбардировке и занимает оборону на рубеже Северского Донца.

Сталин долго смотрел на карту – места были знакомые, они с Егоровым руководили здесь фронтом в Гражданскую войну. Попутно Верховный с негодованием подумал, что Власов побоялся сразу сообщить о тяжелой ситуации, надеялся выправить положение при помощи жалких резервов, а потом стало поздно.

– Надо сосредоточить усилия на обороне Новочеркасска и Ростова, – произнес он, вздыхая. – Голованову я уже отдал распоряжения, перебрасывайте туда всю авиацию, какую сможем собрать с других участков фронта.

В следующие полчаса Верховный переговорил со штабом Южного фронта, поручил Тимошенко нанести по флангам прорвавшихся немецких корпусов удары силами 57-й и 38-й армий, а разгромленную 9-ю оттянуть на правый фланг рябышевской армии – между Таганрогом и Ростовом. Временно забытые Егоров и Жуков прикидывали, где можно построить прочную оборону, и согласились, что в ровной, как стол, степи это практически невозможно. Войск на пути немцев было немного – формирующиеся в Ростове и Новочеркасске 7-я и 8-я резервные армии, которым предстояло получить номера 62-й, 64-й общевойсковых, да дивизии неполного состава, наскоро набранные по Северокавказскому военному округу. Жуков неуверенно предложил сдержать немцев на рубеже Дона, навязать уличные бои в городах, а тем временем подготовить мощный удар с севера. При этом, как само собой разумеющееся, предполагалось, что левый фланг Юго-Западного отогнется далеко на север, а Южный будет прижат к Дону. И в очень сложном положении окажется 38-я армия, ближайшая судьба которой казалась очевидной: уже завтра немцы наверняка блокируют ее в Таганроге, но за рябышевское хозяйство Сталин беспокоился меньше всего – тылом армии становилось Азовское море, где хозяйничал Черноморский флот. А вот 57-ю придется оттянуть на северо-восток, на рубеж Коминтерн – Шахты – Артемовский…

– Приказ Рокоссовскому, – сказал Сталин, оборвав стратегические мечтания Жукова. – Юго-Западному фронту прочно удерживать Донецкий кряж и Ворошиловград. 1-я гвардейская армия передается фронту, Генштабу позаботиться о пополнении армии, надо срочно восстановить ее боеспособность. Разбитые части 9-й направить к Таганрогу и подчинить штабу 38-й… – Он подумал, что надо будет чуть позже поговорить с обоими – Рокоссовским и Тимошенко. – Товарищ Жуков, я слушаю ваши предложения.

Не подходя к карте, Жуков повторил – уже более четко, без лишних слов – прежний план: жесткой активной обороной сдерживать немцев на Дону, выматывая их силы и продолжая наносить удары с севера. Генерал подчеркнул, что через несколько дней, когда Красная Армия закрепится на новых позициях и на линии Сёверского Донца, сложится конфигурация фронта, благоприятствующая ударам во фланг 6-й армии противника. На уточняющий вопрос Сталина он ответил, что для прорыва фронта достаточно создать ударную группировку в составе 1-й гвардейской и 57-й армий, усилив их десятком стрелковых и кавалерийских дивизий, а также двумя-тремя танковыми или механизированными корпусами.

Жуков оборвал доклад, вовремя заметив скептическую гримасу Верховного. Покачав головой, Сталин проворчал: дескать, товарищ Жуков уже пытался остановить немцев такими ударами, но всего лишь разменял двадцать наших дивизий на две немецкие.

– Атаки с севера, конечно, надо продолжать, – задумчиво проговорил Сталин. – Это необходимо, чтобы отвлекать силы противника от Ростова, но разгромить немцев и погнать обратно на запад этими ударами не получится… Вот что, товарищи полководцы – подумайте как следует, пока мы поговорим о других делах.

Маршал и генерал армии послушно склонились над картами, перешептываясь вполголоса. Раскурив трубку, Верховный сел за письменный стол и тихо, по-грузински, спросил наркома внудел, о чем тот хочет сказать уже полчаса.

– Власов убежал к немцам, – так же тихо и тоже по-грузински ответил Берия. – Он уже от них звонил Егорову и успокаивал. Я этому барану в маршальских петлицах объяснял, но ишак не поверил…

Грязно выругавшись сначала по-грузински, потом по-русски, Сталин осведомился:

– Ты уверен? Про Потапова тоже говорили, что он в плен попал, что его немцы раненного пристрелили, а он через неделю вышел из окружения.

Берия даже руками взмахнул, как бы отметая даже тень сомнения, и уверенно подтвердил:

– На этот раз никаких ошибок. И с нашей стороны видели, и с той стороны верные люди подтвердили.

– Расстреляем, никуда не денется… – Верховный хотел что-то добавить, но вдруг насторожился, прислушиваясь, и громко поинтересовался: – Что вы там секретничаете? Какое такое другое решение?

По лицам военачальников промелькнула гримаса растерянности. Егоров, который в отличие от Жукова был давно знаком со Сталиным и знал, какой чуткий слух у кремлевского властелина, ответил первым: