Текст книги "Танки решают все!"

Автор книги: Константин Мзареулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

– Командир полка, зайди в машину, – сухо сказал комкор и кивком головы показал на грузовик с крытым брезентом кузовом.

В кузове имелись стол с картами, длинные скамьи по бортам, печурка, радиостанция, парнишка-адъютант и сержант-связистка. Краснобородов приказал обоим выметаться, пригласил Алексея присесть, но водки не предложил. Только налил кружку горячего бледного чаю да выдал кусок сахара.

После непонятного молчания, упорно не глядя в глаза собеседнику, полковник преувеличенно бодро поведал: дескать, ни враг, ни родное командование не ждали от 31-го корпуса столь успешных действий. Теперь же штаб фронта охренел, не нарадуется на феодосийскую группу войск, послал по железной дороге дивизион «катюш» и два маршевых батальона пополнения, а ночью по морю подвезут танковый батальон.

– Вроде бы еще пару полков пришлют, обе бригады в дивизии развернем – будет у меня настоящий корпус, – хвастался Краснобородов, но тут же добавил: – А морскую пехоту велено отправить обратно. Час назад должны были уехать по железке первой же шайтан-арбой…

Он закашлялся и замолчал. Потом, по-прежнему отводя взгляд, комкор осведомился, хватит ли в тяжелых танках солярки, чтобы совершить марш в сто километров. Вопрос удивил Алексея: трудно было представить, куда приведет марш на такую дистанцию. Прибывающие дивизии становились в оборону в десятке километров западнее Владиславовки и Ак-Маная.

– Даже больше проедем… – На всякий случай Часов уточнил: – Идем на Симферополь?

– Идешь в Керчь, – буркнул Краснобородов и наконец-то поднял взгляд. – Ерунда с тобой получилась, молодой-красивый. Твое хозяйство, оказывается, назначалось другому фронту, а к нам ты попал самовольно.

Он рассказал ошеломленному майору, что еще позавчера ночью командующий Южного фронта маршал Тимошенко прислал шифровку, требуя подтвердить прибытие 87-го полка. В этот момент как раз начинался бой, поэтому на писюльки от соседей никто не обратил внимания. Утром начальник штаба корпуса ответил: мол, полк героически сражался, а через час командующий Крымским фронтом генерал Козлов приказал вывести тяжелый полк в Керченскую военно-морскую базу, разместить по баржам и вернуть на Таманский полуостров в распоряжение 47-й армии Южного фронта.

– Разве 47-я не будет высаживаться в Крыму? – вырвалось у Часова.

Краснобородов посмотрел на него, как на сумасшедшего и произнес очень тихо:

– Ты, что ли, дурак? Ты о чем спрашиваешь? Тебе светит трибунал по десятку статей – дезертирство, невыполнение боевого приказа, измена Родине, прокуроры еще чего-нибудь придумают!

– Никаких статей, – Леха продолжал бодриться, хоть и появились дурные предчувствия. – У меня приказ за подписью представителя Ставки корпусного комиссара Мехлиса и начальника штаба Крымского фронта генерал-майора Вечного.

– Где этот приказ? – быстро спросил полковник.

Похолодев, Алексей понял, что приказ, вероятнее всего, сгорел вместе со штабным грузовиком. Высунувшись из-за брезентовых пологов, он позвал Зарембу. Начальник штаба не сразу понял, о чем его спрашивают. Потом, так и не прочувствовав драматичности момента, весело сообщил:

– У меня полный порядок, товарищ майор. Машина сгорела, но почти все документы, карты и печати мы спасли.

– Что значит «почти»? – заорал Краснобородов. – Где приказ Мехлиса и Вечного об отправке вашего полка в Крым?

Лицо Зарембы сделалось виноватым. Расстегнув планшет, он вытащил пачку бумаг, рассортировал их на столе и протянул Часову слегка подсыревший документ.

– Вот он, – сказал начальник штаба. – Не успел подшить.

Часов громко выдохнул и взялся за сердце. Краснобородов отобрал у Зарембы приказ, внимательно прочитал и проговорил с облегчением:

– Ну, молодые-красивые, считайте, что живы остались. Эта поганая бумажка защитит вас надежнее танковой брони… – Он подумал и добавил: – И чтоб ни капли в рот, ни-ни! Перед начальством вы должны предстать сухими!

Пока полк готовился к маршу, Часов и Заремба, по совету Краснобородова, составили подробное донесение о вчерашних боях и отдельный рапорт о потерях. Оба документа машинистка штаба корпуса перепечатала в трех экземплярах, один из них полковник оставил у себя и заверил, что телеграфирует в штаб Тимошенко зашифрованный текст, присовокупив свой рапорт о блестящих действиях танкистов.

Вскоре после полудня танковая колонна двинулась на восток. Освобожденные районы Крыма быстро превращались в укрепленный тыл: повсюду вдоль дороги были натыканы зенитки, на ровном поле успели оборудовать аэродром – здесь выстроились рядами самолеты разных типов, в небе патрулировали пары истребителей.

Войска прерывистой лентой тянулись в западном направлении. Из-за плотного встречного движения танкам частенько приходилось съезжать с шоссе и, сбавив скорость, тащиться по бездорожью. Странное было чувство: свежие части идут на фронт, а им суждено возвращаться в тыл.

И хотя военным людям положено исполнять, а не обсуждать приказы, разговоры неизменно возвращались к загадочным перемещениям полка. Самым удивительным и необъяснимым оставалось совместное проживание на Тамани сразу двух фронтовых управлений. И если задачи Крымского фронта были понятны, то штабу Южфронта полагалось обосноваться где-нибудь на другом берегу Азовского моря, поближе к войскам, обороняющим Таганрог.

Внезапно Часова осенило. Хлопнув себя по лбу, Алексей воскликнул:

– Вот оно что! Нас должны были перебросить через Азов – на южные подступы к Ростову! А этот пидар-инквизитор загнал полк в Крым.

Сидевший на соседнем люке башни Заремба задумчиво поглядел на командира, мысленно прикидывая карту тех мест, и согласился:

– Да, пожалуй… Командарм был в Ейске, оттуда в Таганрог рукой подать.

– Хоть с этим разобрались, – Леха громко фыркнул. – Жаль, с нами долго разбираться не станут.

Заремба сам прекрасно понимал ситуацию, в объяснениях не нуждался и пробормотал уныло:

– Ну да, нас ждут под Ростовом, а мы на крымских курортах прохлаждаемся. Раз маршал нервничает, то виноватых долго искать не станут. Скажут: мол, не маленькие, должны были знать, к какому фронту относитесь.

– Это верно – должны были, – вздохнул Алексей. – Одна надежда, что сразу не расстреляют, дадут возможность искупить кровью.

Марш продолжался без осложнений. Низкая облачность, легкий снегопад с метелью и барражирующие истребители надежно защищали от Люфтваффе. Тем не менее настроение у обоих майоров испортилось вконец, одолевали гадкие опасения. Не добавляли бодрости и обидные насмешки встречных: дескать, ошиблись дорогой мужики, фронт – он совсем в другой стороне.

Около четырех вечера, когда начало смеркаться, впереди показался городок. Заремба уверенно заявил, что колонна приближается к Керчи. Потом тяжело вздохнул, показав на покосившиеся столбики, обмотанные обрывками колючей проволоки, и проговорил с горечью:

– Это мы в сентябре заграждение ставили перед Турецким валом. Протянули через весь перешеек колючку в десять колов. А большие командиры забыли отдать приказ, чтобы войска заняли позицию и организовали оборону. Так и стояли тут против фрицевской дивизии – два батальона пехоты, мой эскадрон да два разбитых КВ. Весь день до вечера продержались…

Он махнул рукой.

– Зато вчера мы другую дивизию в голую степь прогнали, – меланхолично сказал Часов. – Ты отсюда как ушел – на пароходе?

– Вплавь. На середине пролива чуть не замерз, но какой-то катер близко случился. Подобрали.

Заремба угрюмо замолчал и весь остаток пути только курил и тихонько матерился.

На керченской базе флота их уже ждал особист в звании капитана 3-го ранга. Брать танкистов под стражу он явно не собирался, только предъявил шифрограмму штаба Южфронта: танки погрузить на баржи и в темное время суток перевезти в порт Ейск, а командиру полка срочно вылететь в штаб фронта. Разговаривал особист вполне благожелательно и сообщил, что главный командный пункт Южфронта находится в станице Старо-Минская и что майора Часова доставят на место самолетом.

Командование полком Часов возложил на начштаба, которому уже вполне доверял. Раздав последние указания, Леха кое-как обтер чумазое лицо чистым снегом, сменил замасленный ватник на овчинный тулуп, и худые сапоги – на фетровые бурки. На прощание старые друзья Сазонов и Черкесиани полезли обниматься, а Заремба сказал совсем тихо:

– Не боись, штаб Тимошенко – не штаб Духонина.

Особист сам сел за руль старенькой «эмки» и отвез Алексея на поле, где стояли две дюжины древних бипланов.

– Женский полк ночных бомбардировщиков, – пояснил морской контрразведчик – Слыхал?

– Слыхал, – подтвердил продолжавший немного нервничать танкист. – «Ночные ведьмы». Кино про них было, «Небесный тихоход».

Пилотом выделенного ему «кукурузника» оказала: веселая плотно сбитая тетка лет тридцати – курносая с маслянистыми голубенькими глазками. Первым делом «ночная ведьма» сообщила, что зовут ее Татьяной, что незамужняя и всегда таяла при виде крепких мужиков. Затем, обиженная, что занятый своими мыслями Леха не откликнулся на ее намеки, летчица посоветовала подложить шлем под сраку, а не то инструмент отморозить можно.

Шлемофон у Часова был зимнего образца, на овчине. Поневоле усмехнувшись наивной попытке попробовать на нем старый авиационный розыгрыш, Алексей натянул головной убор поплотнее и пошутил: дескать, если сидеть на шлеме, то уши отмерзнут.

– Для тебя уши важнее? – удивилась Татьяна. – Ну ты, хлопец, эфиоп!

Кабинки на самолетике были открытые, незастекленные. Летчица усадила Часова на заднее сиденье, пристегнула брезентовыми ремнями, накрыла клеенчатым чехлом, при этом старательно прижималась грудью, забронированной многими слоями теплой одежды. Ужасно громко затрещал мотор, раскрутился пропеллер. Биплан-кукурузник задрожал, как будто хотел развалиться на фанерные куски, но все-таки оторвался от утоптанного снега и полетел невысоко над морем, покачивая сдвоенными крылышками.

Уже стало совсем темно, поэтому Леха плохо представлял, где они летят. Несколько раз «ночная ведьма» Татьяна поворачивалась и что-то говорила, но шум двигателя заглушал ее голос. Алексей снова разнервничался, опасаясь одновременно и предстоящего разговора с высокими чинами, и немецких истребителей, которые могли внезапно появиться из непроглядной тьмы.

Довольно скоро плавная качка убаюкала майора. Дрему прервал неприятный толчок, и Часов, открыв глаза, увидел, что пропеллер крутится еле-еле. Спросонок Алексей натужно соображал, отчего самолетик так сильно вздрогнул – то ли авария случилась, то ли У-2 стукнулся об грунт. Наконец, с трудом разглядев очертания каких-то строений, он сделал вывод, что посадка прошла благополучно.

– Вылазь, молчун, – недовольно скомандовала Татьяна. – Кажись, идут за тобой.

В самом деле, кто-то ускоренным шагом направлялся к приземлившемуся биплану. Не конвой и не расстрельная команда – всего один человек в перетянутом ремнями полушубке. Не успел Алексей опасливо спрыгнуть с ненадежно прогибавшегося под сапогами крыла, как на шею ему бросилась… Аня. Судьба любит устраивать неожиданности, но крайне редко это получается удачно.

К реальности их вернул завистливый голос «ночной ведьмы»:

– Неужто не знаете, что на морозе целоваться нельзя?

Не без труда оторвавшись от него, Аня заносчиво сообщила:

– Я – девушка станичная, в степи выросла. А мой парнишка – вообще белый медведь из Мурманска. Нам холода не страшны.

– Ну, как знаете, – проворчала Татьяна. – Ишь, побежали, не терпится им…

Схватив Алексея за рукав, Аня утащила его на окраину аэродрома, где ждал ленд-лизовский «виллис». Они устроились на заднем сиденье обтянутой брезентом кабины, Аня приказала водителю: «Вперед», – затем тихо заговорила:

– Неважные твои дела. Мехлису вставили клизму за то, что умыкнул полк у соседнего фронта. Чтобы оправдаться, он накатал телегу: мол, в твоей части нет дисциплины, среди комсостава пораженческие настроения, к месту погрузки полк прибыл без горючего и боеприпасов. Лично ты присвоил бронетягачи и обманул представителя Ставки, будто имеешь на то приказ командования. А еще ты, в сговоре с братом вредителя Манаева восхвалял врага, критически отзывался о тактике советских войск и нашем оружии.

Про настроения в полку и разговор с Иосифом – это Гаврилей успел настучать, – сообразил Алексей. Остальное тоже было неправдой, разве что американские броневики он присвоил без разрешения, но с другой стороны, армейское начальство не запрещало оставить «халф-траки» в полку.

– И куда ты меня везешь? – мрачно осведомился Часов. – В трибунал?

– Пока на КП фронта. Честно скажи, что из этих обвинений правда.

– Как посмотреть… Что враг силен – это мы с Манаевым обсуждали. И что надо тактику менять – тоже. При желании можно подвести под пораженческие настроения…

Выслушав его объяснения и задав несколько вопросов, Аня резюмировала:

– Ничего серьезного, если не врешь… То есть можно награждать или расстреливать – так и так получится по справедливости. – Она ободряюще улыбнулась. – Имей в виду: твоему полку отводится особая роль, поэтому решать вопрос будут очень высокие инстанции. Причем Тимошенко сильно Мехлиса недолюбливает, а Егоров – тот просто люто ненавидит.

– И начальник Генштаба здесь! – вырвалось у Часова.

– А ты как думал? – Она сделала большие глаза. – Готовится важнейшая операция, которая решит судьбу войны! Так что на нашей стороне два маршала, у которых есть хвалебный отзыв твоего крымского комкора. Но последнее слово все равно скажет нарком… Ну, выходи, приехали.

Снаружи медленно падал крупный снег. Несмотря на затемнение, можно было понять, что они находятся на плацу воинского гарнизона, оборудованного еще в довоенное время. Из головы не шли последние слова Ани. Трудно было поверить, что на фронт прибыл сам нарком обороны…

– Здесь нарком госбезопасности? – переспросил Алексей.

Ответ окончательно запутал ситуацию:

– Нет, его первый зам.

Потом стало не до разбирательств. Из темноты раздался возглас: «Вот он!» – и к Часову бросились несколько фигур в полушубках. «Все-таки арестуют», – грустно подумал Алексей. Однако бежавшие остановились в трех шагах, вытянулись, четко откозыряли и представились:

– Капитан Шабрин!

– Старший лейтенант Озеров!

Имена были смутно знакомы – с этими людьми судьба сводила и разлучала Часова в кровавом хаосе второго года войны. Увидеть их вновь Алексей не рассчитывал и сказал вполне искренне:

– Рад видеть обоих живыми-здоровыми. Вольно, товарищи командиры. – Он осведомился, шагнув навстречу: – Служите в охране штаба?

Они недоуменно переглянулись, и Шабрин немного сбивчиво объяснил, что прибыл в 87-й танковый полк на должность командира роты и пригнал шесть КВ-3, а Володька Озеров назначен в ту же часть командиром роты автоматчиков, каковую роту он привел с собой. «Жуть чего творится! – подумал ошеломленный Часов. – Следующему командиру достанется хозяйство, укомплектованное почти по штату…» Забыв об удивлении, он поинтересовался, в каком состоянии техника и где размещен личный состав.

– Здесь, в казарме… – начал было Шабрин. – Я разрешил солдатикам отдыхать.

– Пошли, нас ждут, – поторопила Аня и подтолкнула Часова, указывая направления.

Где-то поблизости ударил в небо луч прожектора, замолотили зенитки. Такого освещения хватило, чтобы разглядеть стоявшие на другом конце плаца танки. Алексей машинально подметил, что машины были старых выпусков. По форме башен и дульного тормоза нетрудно было узнать модификации KB-3А и КВ-3Б.

Аня привела его в штаб части. Судя по плакатам, когда-то в гарнизоне стояли зенитчики. Сейчас здесь командовали суровые товарищи с петлицами войск НКВД. Светышеву они, видимо, знали, но все равно проверили документы, а Часова три раза поворачивали в разные стороны, чтобы сверить анфас и фотографию в удостоверении. После этого сидевший возле телефонов майор объявил, что дело танкиста будет разбираться после совещания, то есть не раньше чем через час. Иронически осмотрев Алексея, он поручил Ане организовать помывку и кормежку вызванного с фронта командира.

В баню его, само собой, не повели. Зато дали полведра кипятка и кусок мыла, так что Леха сумел смыть грязь с лица и шеи. Даже отдраил почерневшие от масла и сажи руки, а потом побрился.

Покончив с гигиеной, он вдруг почувствовал, что зверски голоден. В командирской столовой, что напротив штаба, оказалось немноголюдно, зато кормили отменно. Конечно, не иранская шашлычная, но подали большую фаянсовую посудину наваристого борща с островком сметаны и огромным мослом, покрытым слоем жирной говядины. Аня только ресницами хлопала, наблюдая, на каких скоростях летает Лехина ложка.

– Ты куда торопишься? – хихикнула она. – Включил прямую передачу…

– Привычка, – профыркал Алексей набитый ртом. – Кто промедлил, тот голодный остался. Еще на флоте научили, а в танковой школе науку закрепили…

На второе он взял котлеты с вермишелью, а его спутница – рыбу и картофельное пюре. Блаженно допивая сладковатый компот, Алексей почти поверил, что попал в рай, но появился энкавэдэшный капитан, поманивший его пальцем.

– А вы, Светышева, пройдите к Саркисову, – добавив капитан.

Шепнув: мол, Гриша Цакоев тебя проводит, и все будет хорошо, – Аня подмигнула на прощание. Следуя за сотрудником НКВД, Часов покинул уютное здание столовой. Они обогнули штаб, подошли к одноэтажному строению без окон, перед которым был выставлен караул. Капитан сказал что-то, и часовые расступились. Вслед за энкавэдэшником Алексей вошел в раскрытую кем-то дверь. В тусклом свете настенных лампочек он видел длинный коридор, по концам которого стояли автоматчики.

Капитан Цакоев показал на уходящую вниз лестницу. Снова навалилось оцепенение – подвалы с некоторых пор вызывали дурные мысли о выстреле в затылок. Впрочем, ступеньки привели в просторное, хорошо освещенное помещение, охраняемое опять-таки бойцами НКВД. Между двумя стальными, как у сейфа, дверями без табличек сидел за столом полковник-артиллерист, спросивший:

– Это и есть Часов?

– Он самый, – подтвердил капитан. – Я его ксиву читал.

Полковник подозрительно посмотрел на оперативника. Видимо, заподозрил того в неуместном юморе. Потом махнул рукой, велел Алексею сдать оружие, повесить тулуп на вбитые в стену вешалки и, показав на дверь справа от себя, разрешил входить.

Тяжелая стальная створка – не иначе, для крейсера или даже линкора делали – отворилась на удивление мягко и беззвучно. Переступив порог, Часов оказался в настоящем штабном кабинете. На стене висели портреты Ленина и Сталина, на длинном столе были расстелены оперативные карты. Три немолодых человека с выбритыми до блеска черепами, одетые в генеральские френчи и галифе, стояли спиной к двери.

Один из них разговаривал по телефону – больше слушал чей-то рапорт, только изредка негромко произносил короткие одобрительные фразы. Другой обладатель лампасов покосился на вошедших – Алексей узнал по профилю маршала Тимошенко – и легонько махнул рукой: мол, подождите в сторонке. Между тем говоривший по телефону произнес: «Отлично!» и положил трубку.

– Что там, Дмитрий Григорьевич? – осведомился Тимошенко.

«Дмитрий Григорьевич – это наверняка наш командарм Павлов», – подумал Алексей. Тот как раз повернулся, и стало видно знакомое по довоенным фотографиям лицо бывшего начальника Автобронетанкового управления и командующего Западным округом. Только вот звездочек в петлицах стало поменьше – за поражение в Белоруссии генерал армии стал генерал-лейтенантом.

– Задонский радировал, что его дивизия высадилась на плацдарме с минимальными потерями, – доложил Павлов. – Полки вступили в бой, освобождают восточную и северную часть города. Плавсредства с дивизией Шундакова и корпусной артиллерией уже отошли от причалов.

Еще один десант! Часов был поражен. Он совершенно не представлял, на какой берег могут высаживаться войска Южного фронта из порта Ейск, куда направлялись сейчас баржи с его танками. Разве что на азовское побережье Крыма – где-нибудь южнее Перекопа. Нет, там Арабатская стрелка, которую проще взять наступлением по суше от Ак-Маная…

Леха осторожно шагнул влево, чтобы рассмотреть карту, которую заслоняли старшие по званию – мужики, как на подбор, грузные и широкоплечие. К своему стыду, он увидел, что ошибался: красные стрелки корабельных маршрутов пересекали Азовское море не в западном, а северном направлении, упираясь в Мариуполь. Оставалось предположить, что Верховное командование наметило здесь еще одну отвлекающую операцию. Впрочем, продолжение разговора заставило Часова еще сильней устыдиться собственной недогадливости и осознать полное отсутствие у него стратегического мышления.

Третий участник совещания медленно обошел вокруг стола, и Часов увидел знакомое лицо над маршальскими петлицами – это был Егоров.

– Продолжай, Семен Константинович, – сказал начальник Генштаба.

Тимошенко заговорил, водя указкой по карте:

– Таким образом, в результате тяжелых боев на прошлой неделе 38-я армия потеснила противника на несколько километров к северу, захватив командные высоты. Нынче утром на этих позициях неожиданно для противника объявилась 5-я ударная…

– Неожиданно? – переспросил Павлов.

Посмеиваясь, маршал Егоров подтвердил, что переписку целой армии с танковым корпусом удалось частично сохранить в тайне. Наверняка вражеская разведка засекла прибытие некоторых частей, но принимала передвижения за подвоз подкреплений для 38-й и 9-й. А тем временем специальная группа военной разведки до последнего дня имитировала радиопереговоры штаба 5-й ударной из совсем другого района к северу от Ростова.

– Вот именно! – Тимошенко тоже хохотнул. – В результате генерал Потапов Михайло Иваныч, вдребезги разгромив немецкую пехотную дивизию, быстро продвигается на север вдоль левого берега Миуса, а его подвижная группа в составе танковой бригады и кавдивизии стремительным броском захватила железнодорожный мост через Миус возле Матвеева Кургана и удерживает плацдарм на восточном берегу. В настоящее время к мосту подтягиваются другие части, на плацдарм уже переброшены стрелковая дивизия и артиллерийская бригада. Все атаки противника успешно отражены, плацдарм расширен до пяти километров по фронту и двух в глубину.

Комфронта добавил, что 38-я армия Рябышева развернулась фронтом на восток, прикрывая фланг и тыл ударной.

На основе услышанного Часов сделал для себя вывод: тем самым Южный фронт перерезал важный путь снабжения немецких войск под Ростовом. Впрочем, цель и задача десанта в Мариуполе оставалась для майора загадкой.

– Теперь, Дмитрий Григорьевич, наступает твоя очередь, – продолжал Тимошенко. – Диспозиция тебе известна. За две ночи нужно сосредоточить на том берегу Азовского моря два корпуса и части армейского подчинения. Весь завтрашний день будешь расширять и укреплять плацдарм. А послезавтра на рассвете наносишь на правом фланге удар корпусом Серафимова и всеми танковыми частями, быстро продвигаешься на север, и выходишь в тыл немецким войскам, блокирующими плацдарм 5-й ударной армии. После этого Потапов всеми силами переправляется на правый берег и развивает наступление на север, а мы тем временем переправим к тебе 3-й корпус. На третий день операции ты должен взять Волноваху. Таким образом, твоя армия разворачивается фронтом на запад от Мариуполя до Волновахи.

– Юго-Западный фронт перейдет в наступление послезавтра утром, – добавил Егоров. – 30-я армия Лелюшенко тоже повернется фронтом на запад, создавая внешний фронт окружения. Тем временем главные силы Рокоссовского быстро продвинутся на юг, освободят Сталино и, встретившись с дивизиями Потапова, замкнут кольцо окружения.

«Вот оно что! Встречные удары с севера и юга! – Только сейчас Алексей начал понимать всю красоту этого замысла. – Классические „канны“, и вся группа армий „Юг“ попадает в окружение!»

– Сделаем! На части порвемся, но сделаем! – заверил Павлов. – Маневренное сражение – это по мне.

Командующий фронтом добродушно пошутил: мол, это тебе не Трансиордания, после чего наконец обратил внимание на стоявших возле входа капитана НКВД и майора-танкиста. Удивленно поглядев на них, Тимошенко осведомился, по какому делу вызваны. Цакоев докладывал не по уставу – видать, в их конторе с этим было не строго.

– Понял, это танкист, который в Крыму дров наломал. – Тимошенко заулыбался. – Мало тебе одного десанта, так решил в обоих отличиться!

Павлов весело вставил:

– Значит, нашлись мои танки! С какими потерями привел технику, майор?

Почуяв себя в своей тарелке, Часов обрадовался, воспрял духом и стал объяснять, что потерь в танках нет, но машины разбросаны по всему морю. Тимошенко прервал его на полуслове, резонно заявив: мол, в Ейске тяжелые танки без надобности. Маршал вызвал из другой комнаты начальника штаба фронта генерал-полковника Ватутина и приказал развернуть баржи с ИСами на Мариуполь. Из этой сцены Леха сделал философический вывод: «Кажись, обошлось. Скоро буду на фронте, а там все просто».

Он ошибался. Бронированная дверь плавно распахнулась, и в проеме нарисовался Мехлис. Алексей вздрогнул встрече с «инквизитором» он предпочел бы штурм опорного пункта и даже встречный бой против батальона «тигров».

Окинув присутствующих осуждающим взглядом, Мехлис строго проговорил, нацелив указательный палец на Часова:

– Надеюсь, вы уже рассмотрели вопрос этого негодяя.

На лицах обоих маршалов появились неприязненные гримасы. Павлов отвел злые глаза, но зачем-то поправил висевшую на бедре кобуру. Егоров сухо произнес:

– Делаю вам замечание, генерал-лейтенант. В армии действуют определенные правила обращения к старшим по званию и должности. Что же касается товарища майора, то мы как раз собирались задать ему несколько вопросов. – Затем, обернувшись к Алексею, маршал осведомился: – Как вели себя в бою новые танки?

В такой обстановке вопрос прозвучал неожиданно. Сбитому с толку Часову понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Быстро справившись с растерянностью, он заговорил, даже не заглядывая в записную книжку.

Для начала он честно предупредил, что ИСы не подергались прицельному обстрелу противотанковой артиллерии, не вступали в огневой контакт с равноценными танками противника, прямых попаданий крупнокалиберных снарядов не отмечено. Помянул скользящий удар 75-мм снаряда самоходки, оставивший на лобовой броне царапину глубиной около 3 см. Малокалиберные и короткоствольные пушки полевой артиллерии, а же чехословацких и американских танков оставляли неглубокие вмятины.

Леха разошелся, говорил легко, не задумываясь:

– В смысле бронирования новые машины по меньшей мере не уступают ка-вэ-третьим. Оптические приборы отечественного производства стали чуть получше, но все равно их не сравнить с американскими и немецкими. Механическая часть сработала лучше, чем я ожидал. Прежде случалось, что дизель и трансмиссия выходят из строя на пятый-восьмой час марша, но вчера и сегодня мы прошли больше ста километров, а все машины остались на ходу…

Внезапно Тимошенко прорычал:

– Что ты сказал?! Прошли сотню… – Комфронта бросил бешеный взгляд на Егорова. – Да за такое расстреливать надо!

– Вот именно, – обрадовался Мехлис. – Как я уже говорил, налицо провокационное критиканство и огульное поношение советского оружия. Хотя, надо признать, что немалая часть военной продукции, по причине злостного вредительства на заводах, не соответствует требованиям партии…

Против обвинений, провозглашаемых от имени партии, спорить всегда трудно – как отразить голыми руками удар ломом. И хотя все, кто находился в комнате, были членами ВКП(б), даже маршалы, не нашли, что ответить.

Мехлис же, поставив военных в затруднительное положение, напористо развивал успех:

– Вступив в сговор с бывшим царским офицером Краснобородовым, этот двурушник злостно нарушил приказ, самовольно провел операцию, не санкционированную фронтовыми инстанциями. В результате его полк почему-то сохранил боеспособность, тогда как танковая бригада Крымского фронта наголову разгромлена, лишилась всех машин и большей части личного состава!

Наконец-то Егоров осмелился прервать бушующего партработника и напомнил, что он тоже был полковником старой армии. В свою очередь, Алексей громко сказал, что даниловская бригада была укомплектована старыми быстросгорающими танками и вообще понесла основные потери, когда стала действовать самостоятельно, а потому он, майор Часов, к потерям 56-й бригады отношения не имеет. Отмахнувшись, Мехлис потребовал прекратить антипартийную демагогию, после чего приказал капитану Цакоеву арестовать изменника, двурушника, провокатора и вредителя Часова.

В кровеносной системе Лехи бурлила, молотя по нейронам и синапсам, гремучая смесь адреналина, всевозможных эндорфинов и серотонина. Человек по натуре вспыльчивый, он уже совершил индуцированный квантовый переход в предельно возбужденное состояние и сильно жалел, что сдал ТТ охране.

Попутно мелькнула мысль, что командиром полка после него станет кто-то из старших по званию, то есть Литвин или Заремба, но ни тот, ни другой не имеют достаточно опыта, а Сазонова, который всего лишь капитан, никто не назначит…

Замогильные раздумья притихли, поскольку Цакоев, равнодушно посмотрев на Мехлиса, неожиданно для всех громко зевнул и меланхолично проговорил:

– Вы не можете мне приказывать. Тем более я никому не позволю никого расстреливать без суда и следствия.

Побагровевший «инквизитор» повысил голос:

– Тут уже напоминали, что в армии надо выполнять приказы старших по званию!

– По званию тут постарше вас имеются, – скучающий голосом возразил капитан. – И вообще я не армейский, не надо на меня кричать, я тоже кричать умею. Если что-то понадобилось – обратитесь к полковнику Саркисову – пусть он мне прикажет.

– Вам не полковник приказывает, а член ЦК! Исполняйте!

Маршалы и командарм тихо охнули: Мехлис, что называется, зашел с козырей. К общему изумлению, у Цакоева нашелся козырь постарше.

Нагло улыбаясь, капитан поведал, что вот этой рукой, расстрелял двух секретарей ЦК, двух союзных и десяти республиканских наркомов, а уж приговоры простым членам ЦК приводил в исполнение вовсе без счета.

Кто-то говоривший с заметным кавказским акцентом громко добавил за спиной Часова:

– Между прочим, твоего дружка Ежова тоже он грохнул.

Повернувшись вполоборота, Часов увидел загромоздившего весь дверной проем очень большого дядьку с веселым добродушным лицом безжалостного убийцы. Петлицы у него были красные, с тремя золотистыми звездочками вдоль просвета. Комиссар госбезопасности второго ранга. Вероятно, тот самый первый замнаркома госбез, о котором Аня говорила.