Текст книги "Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ)"

Автор книги: Константин Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

В это самое время представитель короля прусского получил сильное подкрепление. Приехала невеста великого князя, со своею матушкой. Две принцессы Цербстских: старшая и младшая. Занятные дамы, право слово. Принцесса-мать высокая, стройная – впрочем, немудрено быть стройной при такой зверской шнуровке корсета. Держится, будто аршин проглотила, и движется с правильностью механизма. То ли супруг ее, прусский офицер, подбирал себе невесту по выправке, то ли он уже в браке, вместо дозволенных наслаждений, учил жену строевым артикулам. Дочурка – иная, и намного интересней. Четырнадцатилетняя девушка, с неизжитой еще подростковой нескладностью и с маской благонравия на лице, которая иногда сползает. Тогда ее облик оживляют слишком умные для благонравной девицы глазки: остренькие, как зубы прибылого волчонка. Наследник с нею рядом – рохля, да и только. Кому в их семье царствовать, а кому править – заранее можно предвидеть. Ну, а получится ли из этого ребенка русская Изабелла Фарнезе, пока никто не скажет. Так что, дай Бог здоровья и долгих лет государыне Елизавете Петровне.

Следует отдать должное императрице: никакое родство, никакая дружба и никакие старания франко-голштино-прусских интриганов не давали оным carte blanche в прокладке политического курса империи. Баланс между партиями она блюла. Сегодня, бывало, примет Лестока или Брюммера, узнает их мнение по некому вопросу; завтра выслушает Бестужева, предлагающего совершенно обратное; решения же не примет никакого. Взбешенный царской медлительностью Шетарди выплеснет свое негодование в письме Амелоту – а терпеливый, как паук, вице-канцлер, посмеиваясь, велит выбрать из посольской депеши самые оскорбительные выражения для сведения той, к которой они относятся. Вот так, до поры до времени, и шли дела. К сожалению, система действовала одинаково в обе стороны: мои доклады и промемории на высочайшее имя не имели никакого преимущества перед чьими-либо иными и точно так же вылеживались неделями в ожидании резолюции.

Впрочем, нашлось одно дело, избежавшее обыкновенной волокиты. Окончилась Сибирская экспедиция, которая шла десять лет и поглотила свыше трехсот тысяч рублей. Плавание Колумба, в сравнении с нею, – воскресная прогулка в городском парке. Это ежели сравнивать усилия и жертвы. А если полученные выгоды… С выгодами было неважно. Сенат, в докладе на высочайшее имя, предложил «экспедицию, от которой нималого плода быть не признавает, вовсе отставить», императрица согласилась и повелела сей канал утечки казенных денег заткнуть. Иркутские крестьяне, взятые для работ, были отпущены, ссыльные из благородных – возвращены в коренную Россию, а вот служители и ссыльные из простолюдинов, числом в несколько тысяч, оставлены в дальних краях на собственном иждивении, без жалованья. Не то, чтоб меня сильно задела несправедливость такого решения: русский мужик нигде не пропадет. Скорее, обидно стало за пропадающее втуне богатство. Взял на откуп, в пользу Камчатской компании, охоту на морского зверя в Пацифическом океане и право торговли с прибрежными странами. Заодно приобрел незадорого оставшееся экспедиционное имущество, включая Охотскую и Авачинскую (иначе Петропавловскую) гавани со всем хозяйством. Когда речь пошла не о том, чтобы деньги из казны платить, а о том, чтоб оные получать, матушка-государыня явила пример отменной резвости.

Вот с этих сумм и были даны ассигнования на достройку и оснащение Азовского флота. Мешки с моим серебром, вырученным от продажи китайских товаров в Ливорно, пересылали в Анненхафен, не распаковывая. Никакой возможности для столичных корыстолюбцев прикарманить хоть малую часть или употребить на какой-нибудь вздор, сказавши после этого, что денег нету! Хуже обстояли дела с людьми: резерв обученных моряков отсутствовал. С кораблей надо было снимать, в Кронштадте или Архангельске. И переводить на юг, лучше целыми командами, кои с большим трудом за минувшие три года сколотили: иначе там все придется начинать сначала.

Однако императрица этакий маневр даже и обсуждать отказывалась, под тем претекстом, что негоже решать сие без адмиралов; а наши волки морские в сухопутную Москву, разумеется, не поехали. Началась бесконечная писанина. Поступать, как должно, сановники боялись, особенно те, кто помоложе. Скверность их положения в том состояла, что сделать по-моему означало всерьез поссориться с великим князем. Когда-нибудь в будущем это отзовется… Ну, вы понимаете. Мне катастрофически не хватало влияния, чтобы тягаться с пятнадцатилетним мальчишкой, которым вертели его нерусские придворные. Помочь могла бы только внешняя сила, чуждая верноподданного трепета.

Говоря прямо, тут был надобен английский посол. Стоит ему решительно заявить, что Британия не допустит никаких перемен в статусе Шлезвига – и вся голштинская затея рассыплется, словно карточный домик. Но вот беда: знакомец мой, баронет Сирил Витч, сидел на сундуках в Санкт-Петербурге и ждал замены, ибо получил известие от главы Северного департамента о своем отзыве. Новый же посол, лорд Тироули, не спешил осчастливить нас своим присутствием. Прослужив четырнадцать лет в солнечном Лиссабоне, ехать после этого в зимнюю Русь, где птицы на лету замерзают… Согласитесь, у него был резон помедлить.

Даже два резона. В это самое время Франция окончательно переступила грань, отделяющую «помощь» союзной Испании от полноценного участия в войне. Одиннадцатого февраля неподалеку от Тулона случилась баталия между английской медитерранской эскадрой и соединенным франко-испанским флотом. Невзирая на численное превосходство англичан, бой вышел равным. Как часто бывает в подобных случаях, обе стороны объявили о своей победе. Те и другие прекрасно сознавали, что лгут: и французский адмирал Лабрюйер, и его британский коллега Мэтьюс были наказаны за неумелое командование; Мэтьюс даже предан суду – и приговорен к изгнанию из Royal Navy, вместе с двенадцатью подчиненными капитанами.

Так или иначе, война разгорелась с новой силой, и Тироули обратился к своему королю с почтительнейшей просьбой о переводе с дипломатической службы в армию. Судя по сведениям, полученным из Лондона, он впрямь был боевым офицером: в тринадцать лет сделался лейтенантом в полку королевских фузилеров, коим командовал его отец, и прошел всю войну за Испанское наследство. Был дважды ранен (один раз – тяжело), побывал в адъютантах у герцога Мальборо, после чего дослужился до полковника, переняв от батюшки наследственное место. Вот дальнейшие чины, вплоть до генерал-лейтенантского, получил уже за посольские заслуги. Теперь воинственный милорд не торопился в Москву, ибо мечтами был уже во Фландрии и вовсю громил проклятых лягушатников. Как мне сообщили, возврат на военную стезю ему был обещан – однако лишь после того, как выполнит миссию в России.

Что ж, приходилось ждать. Посольский обоз с удручающей медленностью тянулся сквозь Литву и Курляндию, словно бы отягощенный неведомым грузом. Фридрих, король прусский, лично распустил слух о природе этого груза: конечно же, там деньги! Двести тысяч английских фунтов, для подкупа русских вельмож! Вздор, конечно: в серебре это вышло бы две с лишним тысячи пудов, или сорок пароконных повозок; в золоте две или три повозки, но даже и такое количество, в бедной на деньги стране, немедленно бы сказалось на курсе золотой монеты. Жаль, но это была всего лишь выдумка – не отяготившая совесть ее автора только по причине полного отсутствия оной.

Пока лорд, с деньгами или без них, продолжал путь, трогать голштинцев не следовало. Как и решать что-либо по поводу флота. Зато в части приватных дел – хлопот привалило с избытком. Надлежало устроить промыслы на восточных морях. Слава Богу, изрядную долю работы удалось переложить на Шувалова, главного моего соратника в сей коммерции.

– Ты, Петр Иваныч, поморские свои откупа брось, – убеждал я молодого партнера, – там сливки давным-давно сняты. Служители твои ныне пытаются рыбные ловли, кои дают жителям пищу насущную, несносными поборами обложить. Что с нищих соберешь, окромя проклятий на свою душу?! Медяки убогие, да и только! Зато на востоке… Шкура морского бобра стоит в Кантоне до тридцати рублей, морского кота – полтора-два… Так этих котов там миллионы! Зверобоев набрать – ни малейшей трудности не составит; задержка лишь в грамотных и верных людях для ведения денежных дел. Из моих будут мореходы, да главноуправляющий. Помощника ему, будь любезен, своего ставь. И низовых приказчиков на фактории. Сам увидишь: в тех краях каждый человек нам вдесятеро прибытка даст, против Поморья!

– Так и трат на их содержание, Александр Иванович, не менее, чем вдесятеро, выйдет, – возражал расчетливый компаньон. – Три рубля за пуд ржаной муки, обыкновенная тамошняя цена! Это же безумие, да и только!

– Ничего безумного, если это будет наша мука, коей мы станем торговать в Камчатке. При достаточном подвозе цена упадет – но все же, думаю, останется раз в пять выше московской. На месте хлеб не растет, тепла не хватает. Полагаю, следует поискать ничейные земли с более мягким климатом: либо в Америке, либо между Камчаткой и Японией. В случае удачи, главную квартиру нашей промысловой компании туда и переведем.

– Что, на американский берег? Далеко!

– Филипповы острова от Испании ничуть не ближе, а прибыль от них короне изрядная. Главным образом, благодаря торговле с Китаем – так и мы на то же самое делаем ставку. Доход все издержки покроет. Лучше бы отыскать хлебородное место на азиатском берегу, но тут заминка в китайском богдыхане. Будь он китайцем, никаких препятствий бы не было: а он, чтоб ему черт приснился, манжур!

– А какая разница?!

– Такая, дражайший Петр Иваныч, что китайцев совершенно не интересуют земли, на которых, по холодности климата, рис не растет. Японцев – тоже, кстати. А русским вполне годятся области, где вызревает хотя бы ячмень. Так чего бы не ужиться по соседству с этими народами? Обширные пространства, граничащие с Китаем с севера, прекрасно бы нам подошли, да вот беда: именно там земля манжурская и находится! Родина богдыхановой фамилии и высшей знати. Туда они китайским-то своим холопям хода не дают, под страхом отсечения головы, – а уж чужаков подавно не допустят. Оружием взять? Не то, чтобы очень трудно было, да ссориться с ними нельзя: весь наш прожект держится на торговле мехами, которую их император может в любое время своею волей запретить. Нет, на этой стороне моря – искать нечего. Вот на островах посмотреть, поближе к Японии, еще можно.

– На тех, что от Камчатки к югу тянутся?

– Эти тоже слишком холодные. Искать надо у самой японской границы. Вальтон и Шельтинг туда ходили, но самую интересную часть почему-то хуже всего картировали. По голландским сведениям, весьма достоверным, там должен быть большой остров Эдзо – однако наши мореплаватели его не нашли. С покойного Вальтона теперь не спросишь, а лейтенант Алексей Шельтинг вызван из Якутска, скоро приедет. Может, у него какие дополнительные записи есть. Впрочем, отыщется сей остров или нет, материк американский точно никуда не денется. Самое северное испанское поселение на его берегу – иезуитская миссия Лорето, под двадцать шестым градусом широты. Оттуда до гор, виденных командором Берингом, никак не меньше четырех тысяч верст. Уж наверно, найдется на таком пространстве годное для фактории место. Разве только туземцы очень злые… Тогда из Новой Голландии снабжать придется. Вот это уже далековато: больше десяти тысяч верст.

– Бескрайние просторы. Прямо не по себе становится, как помыслишь! Сумеем ли такими управить?!

– Почему нет? Когда-то необразованные казаки всю Сибирь прошли, покорили и царям ею поклонились. Неужто мы глупее?! Или наши люди трусливее?! Осилим, сомнений не питаю. Только надо действовать быстро, пока мы в тех морях не имеем соперников. Просто чудо, что никакие сукины дети туда раньше нас не добрались! Погоди: когда пойдут большие деньги – набегут европейцы. Слетятся, как осы на мед. Ее Величество дарованной нам хартией дозволила держать компанейскую стражу из нарочно купленных мужиков. Хорошо, но мало. При случае, попроси государыню о расширении сего права. Потребен указ, разрешающий в эту стражу верстать казаков и ландмилицких солдат. Нужна приватная армия, как у британских или французских ост-индцев.

– Н-ну-у, это будет непросто. Не лучше ль положиться на государственную защиту? А то – своя армия… Удельное княжество… Точнее, графство! Так, что ли, дорогой граф?

Камергер весело рассмеялся. Я тоже: не люблю чопорную, принужденную серьезность. И ответил в тон компаньону:

– Сначала у нас удельное герцогство появится. Балтийский флот, вон, уже превратили из русского в голштинский. Того гляди, Брюммер с Лестоком и армию по той же дорожке направят. А голштинская армия наших с тобой владений не оборонит. Да не пугайся, шучу. Если всерьез, то вот, гляди: в Англии и Франции о княжеской вольнице давным-давно и думать забыли, но индийским купцам частное войско держать позволяют. Как думаешь, почему?

– Скорее всего, для немедленного ответа на враждебные действия туземцев. Докладывать и проводить по инстанции обыкновенным путем было бы слишком долго.

– Именно! Махина государственная неповоротлива и неуклюжа. Особенно – в делах коммерческих. Да и в иных-прочих, если они требуют шустрости. Бывают ситуации, когда холопей своих оказывается выгодно не то, чтобы совсем на волю пустить – но посадить на очень длинную привязь. Вот это неплохо бы матушке Елизавете Петровне как-нибудь нечувствительно внушить.

– При любой возможной оказии, по мере сил постараюсь. Дело общее, Александр Иваныч!

Одними разговорами не ограничилось: по весне снарядили небольшую флотилию для плавания в Камчатку, с заходом в Африку и Новую Голландию. Это сверх индийских и китайских судов, кои теперь отправлялись ежегодно. Фактория Банкибазар и другие новообретенные земли были благосклонно Ее Величеством приняты и тут же переданы под управление моей компании. Бестужев исполнил, что обещал: голландские власти получили по дипломатическим каналам вежливое, но строгое внушение. Оно подействовало. Вообще, обстановка благоприятствовала смелым прожектам, ибо главные державы европейские сцепились в ожесточенной схватке, и любой враждебный шаг в отношении колеблющейся пока России мог толкнуть ее в противоположный лагерь. По сей веской причине, наших людей боялись обижать.

Долгожданный британский посол достиг Москвы в апреле, в самом конце. Обоз его буквально плыл по реке грязи, в которую обратился Санкт-Петербургский тракт. Могу вообразить, в каких выражениях милорд имел честь отводить душу и аттестовать окружающую страну. Ну, и черт с ним. Любовь к России от него не требовалась. Требовалось намерение использовать силу империи Всероссийской на благо его родной Англии – и готовность соразмерно за это платить.

Подробности бесед с лордом Тироули не стану покамест обнародовать: время для сего еще не пришло. Замечу только, что претензия посла на главную роль в низвержении Шетарди, которую он заявлял в отчетах своему лондонскому начальству, совершенно необоснованна. Эта виктория целиком принадлежит Бестужеву. Я бы даже сказал, что маркиз сам решил свою судьбу, свалившись, будто слепец, в приготовленную для него волчью яму. Если в твоих докладах имеются пассажи, крайне обидные для государя, к коему ты послан – разумно ли посылать бумаги обычной почтой?! Опять сказалось пренебрежение к русским: разве эти тупые варвары сумеют разгадать шифр, недоступный для лучших умов Франции? А вот, сумели. Верней, нашли того, кто сумел: крещеного еврея Гольдбаха. Лорд, если в чем-то содействовал, так разве в повышении накала страстей – и соответственном усилении эпитетов, какими награждал Шетарди своих неприятелей и собственно императрицу. Наконец, у Елизаветы, все это читавшей, терпение лопнуло, и над французской партией грянул гром.

Я искренне наслаждался прекрасным зрелищем. Наиболее примечательна в нем была мгновенная смена фрунта теми вельможами, кои вчера еще терлись в приемной маркиза. Всех превзошел старый прохиндей Ушаков: давно ли он с полным усердием стряпал Лопухинское дело, и вот теперь явился в челе тех, кто послан был арестовать Шетарди! В семьдесят лет, и так чутко держать нос по ветру – это не каждому дано!

Впрочем, арест француза был домашним и не весьма долговременным. Он получил сутки на сборы – и вылетел из Москвы, как пробка из шампанской бутылки. Его коллега Дальон остался, но полностью утратил влияние: все обходили беднягу, как зачумленного. Прусско-голштинские симпатизанты, правда, уцелели, собравшись кучкою около наследника престола – но теперь уж и не мечтали ни о каком Шлезвиге. Ежели спросить, а для чего же снаряжали Балтийский флот, любой из них с невинным видом пожал бы плечами: дескать, мы-то здесь причем? У адмиралов узнавайте, это им, наверно, что-то пригрезилось!

Казалось бы, можно праздновать победу. Увы, ничего подобного! Маятник имперской политики, тяжелый, как целая планета, стремительно проскочил точку покоя и понесся дальше, в другую сторону. Теперь сторонники австрийского союза, во главе с вице-канцлером Бестужевым, получили решительный перевес и готовы были вовлечь Россию в противоположный, но столь же бессмысленный и бесплодный для нее альянс. Война за самостоятельность державы начиналась сызнова.

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Надир-шах Афшар, великий воин, имел свое прирожденное проклятье. Имя ему было – Дагестан. Давно ли покоритель Индии, опрометчиво сунувшийся в горы, был бит нещадно и принужден спасаться бегством, и вот опять. Персияне осадили Карс, но в их далеком тылу появились отряды лезгинцев, кои скоро умножились до того, что начали угрожать Дербенту, Шемахе и даже Тифлису. Надир снял осаду, дабы оборотиться лицом к вездесущим неприятелям; сия ретирада беспокойного соседа чрезвычайно ободрила турок, принявших оную за всеконечную конфузию. Теперь великий визирь Сеид Хасан-паша, и без того наглый безбожно, окончательно перешел с Россией на язык угроз.

Надо сказать, что женское правление, волею небес установившееся в нашей империи после смерти внука Петра Великого, применительно к отношениям со странами Востока имело одну невыгодную сторону. Магометане, свыкшиеся с рабской покорностью собственных женщин, безотчетно ожидали того же от правящей императрицы Всероссийской. Когда же встречали иное – воспринимали сие, как оскорбление установленного Аллахом порядка, и не делали никаких выводов из неудач. Вели себя подобно гордому джигиту, коему отказывает в покорности гулящая девка. Мне доносили из Константинополя, что и сам визирь, и шейх-уль-ислам, и многие иные сановники ратуют за войну с русскими; сдерживает султана Махмуда лишь отсутствие формального мира с шахом, да переговоры с французами о денежной субсидии для сей войны. Ежели начать раньше времени, придется воевать бесплатно.

Все попытки посла Вешнякова трактовать о компенсации за набег встречали высокомерную отповедь: крымцы, мол, были в своем праве, творя возмездие за разорение Суджу-кале. О наказании виновных – тем более речи не было. Вдохновленные таким оборотом дел, ногаи в мае месяце попытались повторить зимний успех, но на сей раз были отбиты. С большим трудом и с полным напряжением сил, – однако через Днепр их не пустили. Что примечательно, набег шел не из Крыма, с немецкой основательностью запертого фон Штофельном, а из Едисанских и Буджацких степей, беспосредственно подвластных султану. Casus belli несомненный! И что же?! Назовите это как угодно: хоть миролюбием, хоть трусостью, – только сенаторы наши отклонили все предложения ответить врагу надлежащим образом.

Черт с ними, я не настаивал. Спешка в таких случаях неуместна. Да и действительно, ввиду всеобщего нежелания войны было бы лучше, если б османы сами на нас напали. О том усердно старался французский посол в Константинополе граф Кастеллан; английский же его коллега Эверард Фокенер невзлюбил сей город и отбыл в свое туманное отечество, бросив дипломатические дела на попечение секретаря Стенхопа Аспинволла. Сей последний с защитой и поддержкой британской коммерции как-то еще справлялся, а прочее все предоставил Божьей воле. Неудивительно, что французы одолевали. Когда я указал на сие лорду Тироули, настойчиво твердившему, что Россия должна оказать помощь Англии по действующему союзному договору, он только руками развел:

– Excellency, на это мне повлиять не удастся, ибо сношения с Портой состоят в ведении Южного департамента, с вами же ведет дела Северный. Вторжение в чужую сферу было бы сочтено неуместным.

– Тогда не удивляйтесь, дорогой друг, что здешние конференц-министры упорно противятся посылке войск в Европу. Турки – зримая и очевидная опасность, тогда как не всем понятные принципы европейского эквилибриума совершенно не побуждают наших вельмож к действию.

– Но святость союзов…

– Милорд, Вы помните договор, не так ли? В нем говорится о помощи в случае нападения на союзную державу. Именно нападения, никак иначе. Но в столкновении адмирала Мэтьюса с французами атакующей стороной были британцы, и происходило оно в двух тысячах миль от ваших берегов. Кроме того, имеется оговорка на случай, если сторона, обязанная послать вспомогательный корпус или эскадру, окажется в затруднительном положении вследствие войны с каким-либо иным неприятелем: тогда обязательство не действует.

– Вы считаете диких кочевников достаточно серьезным противником, чтобы применить этот пункт?

– Не считал бы, если б за ними не стояли турки. По сути, следует говорить о необъявленной войне со стороны Порты Оттоманской, через приграничные народы, состоящие под протекцией султана. Это сухопутное подобие берберийских пиратов, которые Вам, наверно, хорошо знакомы…

– Конечно, знакомы! За время пребывания в Лиссабоне я изучил повадки этих хищников. Они опасны только для слабых.

– Сами по себе – да, действительно. Однако попробуйте вообразить, что берберийцы исполняют роль авангарда и дозоров вражеского флота, равного по силе Royal Navy, скрываясь при надлежащем отпоре под его защиту. Вы и в этом случае отнеслись бы к ним с тем же презрением?

– У меня не столь живое воображение, как у Вас, Excellency. К счастью, такое невозможно. Порта никогда не сравнится с нами на море.

– А с нами – вполне. Как на море, так и на суше. Мы не вправе легкомысленно относиться к наскокам вассалов султана, ибо без его тайной воли они бы на сие не осмелились. В сущности, вопрос лишь о том, перейдет ли малая необъявленная война со стороны турок в обычную, ведомую всею силой державы. Если британская дипломатия не в силах оказать нужное давление при дворе падишаха Махмуда – возможно, стоит вернуться к одному прожекту, коий я предлагал еще Вашему предшественнику. Имею в виду русскую эскадру в Медитеррании. Сэр Сирил, полагаю, о том докладывал?

– Да, конечно. Считаете, это напугает падишаха?

– По крайней мере, озадачит. Уверен, что в планах войны с Российской империей османы никогда не брали в расчет присутствие наших кораблей в медитерранских водах. Это будет повод для них задуматься и, возможно, по здравом рассуждении, остановиться. Что же касается испанцев и французов… Пока вы не имеете столь решительного перевеса, чтобы загнать их в гавани, под защиту береговых батарей. А общими силами – почему нет?!

– Было бы неплохо. Однако мои сведения о государственных финансах вашей империи заставляют предположить, что сей прожект возможно осуществить лишь на английские субсидии. При таком условии – не знаю, имеет ли он смысл для Британии. Разумнее тратить деньги на оснащение собственных кораблей, чем на содержание союзных.

– Мы можем поделить расходы. В моих силах убедить Ее Величество ассигновать те же суммы, которые потребны для содержания этих кораблей в наших балтийских портах, с полной командой и в готовности. Все, что сверх того – пусть внесет ваше Адмиралтейство. Это приемлемо?

– Пока не знаю. Предложение кажется разумным, но последнее слово принадлежит не мне. Ее Величество согласится на полное подчинение своей эскадры британскому командованию?

– С определенными оговорками. Надо предусмотреть ее двоякое использование. Скажем, часть времени – против французов, часть – для демонстрации флага возле турецких владений. Или для очистки моря от берберийцев, если сие сочтено будет уместным. Здесь возможны компромиссы: надеюсь, что мы договоримся.

– Я немедленно отпишу об этом в Лондон.

Возможность вести подобные беседы обеспечивалась предварительным соглашением с Бестужевым, после высылки Шетарди почти всесильным. Касательно английского союза, разногласия наши были невелики. Зато, когда дело касалось Венского двора, они вырастали до небес. Попытки вице-канцлера представить собственные симпатии и антипатии в иностранных делах, как некую «систему Петра Великого», не оставались без ответа. Иной раз случалось и поспорить в конференции по иностранным делам, в дружеском тоне, но твердо:

– Алексей Петрович, в настоящее время я тоже за союз с британцами, но давай не будем обольщаться. Мы оба помним, какая была с ними вражда в конце правления государя Петра Алексеевича. И в будущем обстоятельства могут перемениться так, что снова на вражду повернем. Совершенно уверен, так и будет! Однако сейчас почитаю выгодным сколь возможно долгое сохранение союзнических отношений. Англичане дают нам то, чего никто другой дать не в силах: доступ в индийские моря. При малейшем их противлении, ничего бы у меня не вышло. Пока в тех краях мы не встали твердою ногою, ссориться с ними было бы весьма неразумно. Точно так же, и в европейских оказиях можно много пользы из сего альянса извлечь. Особенно, если торговаться как следует.

– Ты, Александр Иванович, слишком уж по-купечески подходишь к делу.

– Потому что я знаю англичан. Пройдохи, от поденщика до лорда, каждый норовит на копейку рублей купить. С благородством в лице и добродетелью на устах, обманут и обдерут, как липку. Ничего страшного: вести с ними дела вполне возможно. Именно по-купечески, никак иначе! Главное, не верить словам. С ходу акцептовать все, что они предлагают – ни в коем случае нельзя. Иначе выйдет союз однобокий. Примерно, как у всадника с лошадью.

– Зачем же тогда противиться акцессии нашей к алиансу Венского и Саксонского дворов? Там уж всяко люди порядочнее. Главное же – эти державы, по положению их земель, единый с сею империею интерес имеют.

– Интерес в смысле обороны с юга? Вена, как союзник в войне с османами, абсолютно ненадежна. За последние полвека цесарцы дважды были в союзе с Россией против Порты, и оба раза предали, заключив сепаратный мир. Один раз побили турок, но замирились без нас, другой – сами оказались биты, и сделали то же самое. Третья война, в промежутке, велась отдельно из недоброжелательства к нам. Не вижу причины, почему в дальнейшем наследники этих людей будут вести себя иначе. Вместо согласного с правилами государственной экономии движения к теплым морям, Венский двор пытается навязать обоснованную для него, но бессмысленную для нас вражду к Прусскому королевству, которое России не опасно.

– Может стать опасно.

– А кто не может? Если таким опасениям давать ход, каждого встречного надо на всякий случай охаживать дубиной по голове: вдруг он разбойник, или просто замыслил злое?

– Нынешний король безбожным захватом Силезии яснее ясного показал, что таковые опасения отнюдь не пусты. Что тут гадать: разбойник – не разбойник?! По делам видно, каков он есть.

– Каковы все, таков и он. От сотворения мира корысть, зависть и злоба царят в сей юдоли скорби. От короля до нищего, всякий человек грешен: как только видит возможность поживиться на чужой счет, восьмую заповедь начисто забывает. Однако воздаяние за сей грех часто настигает преступника уже на этом свете; весьма вероятно, что Фридрих сам навлечет на себя беду. Европа так устроена, что земли и могущество можно приобрести только за счет других держав. Ничейного пространства здесь нет. Обращаться на похищение чужого с таким пылом, как нынешний прусский король, означает соединить против себя всех соседей.

– Совершенно верно, дорогой граф! Пора и нам в числе соседствующих держав противустать ненасытной жадности сего амбициозного монарха, дабы не утратить по беспечности приобретения Петра Великого. Сейчас короля можно еще остановить, когда же он покорит или устрашит прочие державы и полностью овладеет Римской империей, будет поздно!

– Помилуй, Алексей Петрович! Тебя послушать, Фридрих – просто демон из бездны. Даже если он подлинно таков, его средства слишком ограниченны. Он силен не столько собственною силой, сколько поддержкой Франции. Полагаешь, французам выгодно полное разрушение вестфальской системы? Империя, соединенная под рукою прусского короля, прямо на их восточных границах… При первых признаках подобной угрозы они обратятся против своего клиента и разрушат собственное дело.

– Твоими бы устами…

– Спасибо за пожелание. Позволь еще несколько слов. Хочу напомнить, что Российская империя с Пруссией отнюдь не соседствующие державы: их разделяют Литва и Курляндия.

– Занять эти страны нетрудно, Александр Иванович.

– Еще легче их разорить, пользуясь нашим превосходством в иррегулярной коннице. Жаль Курляндию, и Литву тоже жаль, – но, если Фридрих вздумает осадить Ригу, у нас в запасе есть контраргумент сокрушительной силы. Обратив пространство между Мемелем и Митавой в пустыню, мы вынудим врага к немедленному отступлению. Подобный ход очевиден любому офицеру, имеющему понятие о стратегии и обозном деле. Не сочти за обиду: ты не военный человек и такие вещи знать не обязан. Но король, несомненно, знает. Он не станет делать попытку, грозящую неминуемой гибелью осадному корпусу. Поэтому повторю: Пруссия много кому опасна, только не нам. Собственного интереса в нынешней европейской войне Россия не имеет. Кто хочет нашей помощи – пусть платит, и не деньгами. Деньги – тлен.

– Странно слышать сие от миллионщика.

– Ну, миллионщик – и что? Значит, могу судить со знанием дела. Вон, англичане быстро смекнули, что от них надобно.

– А с цесарцев или Августа что предложишь взять? В Индию они и сами не вхожи.

– Для начала, уравнять своих православных подданных с приверженцами Рима.

– Ты, разве, батюшка, не римской веры?!

– Хотя бы и калмыцкой был – сие не помешало бы мне видеть неправду притеснений. Кто воспретит мирянину желать избавления пастырей собственной церкви от явного и тяжкого греха?!

– Н-да. Ты ведь в Сорбонне подвизался юношей?