Текст книги "Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ)"

Автор книги: Константин Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Бисер и стеклянные бусы, которые превосходно идут в Африке, у американцев успеха не имели. Зато зеркала, от совсем небольших, с ладошку, до сравнительно крупных, берут охотно и по дорогой цене. Муку, сухари – только давай. Водку – тоже, но тут есть сомнения: легко пьянеют и буйны во хмелю. Напои индейцев, и кровопролитие можешь считать неизбежным. Судя по всему, междоусобные стычки у них часты. Топоры, ножи, наконечники стрел и копий нужны не только для валки леса или охоты на зверей, но также для валки соседей и охоты на них. На огнестрельное оружие смотрят – как пылкий юноша на обожаемую, хотя недоступную, возлюбленную. Слава Богу, мы там пока одни. Появятся европейские соперники – появятся ружья у туземных воинов. Будет, как на англо-французской колониальной границе. Не знаю, когда, но будет обязательно. К этому надо быть готовыми. Укрепиться и обзавестись союзниками.

А что касается хлеба, лучше действовать по-хитрому. Угощать, само собою, и предложить: мол, хотите иметь в изобилии такую пищу – покажем, как ее добывать! Дайте лишь землю под распашку. Привезти лошадок, развести, научить обращаться… Участок для поселения можно и купить. Или арендовать, за небольшую плату. Необходимость деликатного обращения с местными надо хорошенько людям объяснить. Даже ближайшие мои сподвижники не вполне понимают: зачем этакие политесы? Взять силой, да и все! Но в этом случае копеечная экономия может обернуться многотысячными потерями в будущем. Обидишь одно племя – настроишь против себя всю страну. И наоборот, подкуп вождей и целых селений откроет наилучшие возможности для преумножения коммерции. Дружелюбие и гостеприимство следует вознаграждать. Туземцы, первыми впустившие русских в свою землю, должны получить прямую и очевидную для прочих выгоду, ставши посредниками и помощниками в меховой торговле. Их богатство сделается предметом зависти, будут попытки его отобрать… Нужно добиться, чтоб дикари воевали не против нас, для изгнания со своих берегов, а между собою, за положение наших подручных.

В этом смысле, весьма интересен опыт Франции. Ее колонии на американском континенте гораздо менее населены, нежели испанские или английские. Так вышло, что самый многочисленный народ Европы отправил за океан в десятки раз меньше поселенцев, чем его соседи. Не стану входить в глубокомысленные рассуждения о причинах. Понятно, что дело во внутреннем устройстве государств, законах и отношениях сословий. У России та же беда: простолюдины прикованы к месту. Колонизация en masse – невозможна. Но если сравнить пространства, подвластные королю Георгу и королю Людовику (испанцы не в счет, они начали раньше на сто лет), окажется, что французы даже превзошли англичан. Причина – в разумном плане действий, позволившем утвердиться в устьях крупнейших рек и продвигаться по ним в глубь суши, а также в отношениях с туземцами. Гордый бритт взирает на дикарей с нескрываемым презрением. Французский же мехоторговец, пробравшись в неосвоенные места, обыкновенно начинает с подарков старейшинам и сватовства к дочери вождя. С туземной точки зрения, он человек сказочно богатый и отказа, как правило, не встречает. При содействии тестя коммерция идет, как по маслу. Дети его, свои для обеих сторон, окончательно приводят племя под власть колониальной администрации. Насколько известно, большинство индейцев ведет счет родства по женской линии. В сем есть резон: поди знай, кто настоящий отец ребенка; с матерью сомнений не возникает. Метисы, в силу этого, считаются полноправными членами материнских племен, без малейшего ущерба в правах. А по вере, языку, занятиям и привычкам – гораздо ближе к французам. Получается передаточное звено к туземным народам, при посредстве которого их втягивают в общегосударственную орбиту.

Есть в Новой Франции и чистокровные французы – большей частью рожденные девушками-сиротами, отправленными в Америку на королевском иждивении и выданными там замуж с приданым от монарха. Забавно, что колонисты, вышедшие из народа столь галантного, не умели устроить свою семейную жизнь, пока «король-солнце» не занялся сводничеством. Англичане, наоборот, везли жен с собою, не надеясь на королевскую заботу. Так вот, провиантское обеспечение французских владений осуществляют, главным образом, потомки сих filles du Roi. Смешанные семьи заниматься земледелием не любят. Спросите, почему? Все очень просто. В крестьянском обиходе отчетливо разделяются занятия мужские и женские, которым учатся в детстве, перенимая у отцов и матерей. Индианкам эти навыки заимствовать не у кого, а без оных полноценное хозяйство вести нельзя. Если я намерен продовольствовать компанейских служителей собственным хлебом, хотя бы часть колонистов надо иметь женатых. Лучше брать молодые пары без потомства. На месте нарожают. Довезти младенцев живыми в такую даль – задача почти неисполнимая. Беринг был в изрядных чинах, и то у него дети перемерли.

Впрочем, чужой опыт не следует перенимать вслепую. Надо учитывать важное различие будущих компанейских владений с французскими колониями. Ключевой товар нашей коммерции – шкуры морского бобра, который водится, естественно, в море. За бобра обыкновенного, речного (главный предмет добычи у французов), китайцы платят в восемь раз меньше. Поэтому продвигаться в глубь суши нашим скупщикам интерес невелик. Более того: нет никаких препятствий к тому, чтобы всю торговлю вести с кораблей. Гавани, крепости, верфи, поля и пастбища – потребны и в этом случае. Но располагать их надо не с расчетом утвердить свою власть на земле, а в видах господства над прибрежными водами. Пресечь морские набеги, не допускать междоусобных войн, мирить враждующие племена – первое, что придется взять на свои плечи. Обращение жителей в подданство станет естественным следствием этих усилий и может оказаться чрезвычайно полезным в будущем, когда явятся суда других наций. Если берег принадлежит Российской империи, чужеземный торговец считается контрабандьером и никто слова не скажет против того, чтобы он, вместе с командой, почтил своим присутствием нерчинские рудники. А коли берег ничейный, корабельщиков и тронуть нельзя: самих пиратами объявят.

Судя по некоторым признакам, нападения с моря составляют привычную часть жизни индейцев. Морелли наметанным взглядом медитерранского уроженца сразу заметил, что они располагают свои жилища не там, где было бы удобней для промысла, а там, где их легче защитить. Поэтому есть хорошие места у самой воды, совершенно никем не занятые. Наше превосходство в оружии и фортификационном искусстве достаточно велико, чтобы с лихвою возместить почти любые недостатки оборонительных позиций. Не вижу причин, почему бы сие не использовать, поселившись, где местные не смеют. Воевать все равно придется: в первом плавании к Америке уже начали. Но желательно ограничить применение силы обороною собственных факторий и поддержкою союзных племен: прямое покорение американских жителей, по сибирскому образцу, не окупится. В Сибири такая метода была единственно возможной, ибо русские в ту давнюю пору не имели довольного количества товаров на обмен. Зато могли собрать достаточно многочисленные отряды, чтобы «примучить» туземцев и заставить платить ясак соболями. Только, чем дальше от коренной России, тем медленнее шло дело. На подчинение камчадалов тридцать пять лет понадобилось, а чукчи, вон, до сих пор не объясачены. Не потому, что эти народы крепче якутов или енисейских киргизов: до них, просто-напросто, трудней добраться. Америка от нас еще дальше, и населена значительно гуще Чукотки: там требуются более хитрые способы. Иначе увязнем в бесконечной войне и никакого толку не добьемся.

Торговля, ведомая с должным искусством, позволяет обирать простодушных дикарей с гораздо меньшею затратою сил, нежели примитивное обложение данью – затем, что происходит при содействии самих обираемых. Людей для нее нужно сравнительно немного. Промысловиков, скупщиков пушнины, матросов и мастеровых понадобится, согласно примерному расчету, около тысячи; земледельцев – в несколько раз больше. По вековому опыту человечества, крестьянин может сравнительно безболезненно отдать (продать, обменять на нужные в хозяйстве товары) от десятой до пятой части урожая. Кое-где можно встретить более суровые правила, вплоть до работы исполу, но это уже кондиции кабальные и требующие серьезных средств принуждения. Значит, пять-десять тысяч семей земледельцев? Многовато. Не будем забывать: доставка людей к новооткрытым берегам встанет мне в несколько раз дороже, чем стоила бы в России покупка равного числа крепостных.

Пожалуй, единственный способ ограничить затраты на колонизацию сколько-нибудь разумною суммой заключается в использовании туземцев. Вокруг Анианского залива жителей много. Смышленые и привычные к морю, они чрезвычайно искусны в рыбной ловле и добыче морского зверя. Почему бы не привлечь их к делу? В Новой Голландии сие не вышло; но тамошние чернокожие уж слишком дики и малосмысленны. Ни пряником, ни кнутом не заставишь работать. Индейцы не столь безнадежны. Может, удастся составить из них промысловые партии, передвигающиеся на компанейских кораблях и ведущие охоту на бобров по всему обширному побережью. Верстать в матросы сразу не получится, ибо сии дети природы лишены понятия о дисциплине. Но в перспективе – почему бы и нет? Надо лишь постепенно вовлекать их в коммерцию и в общую с русскими жизнь.

Описание плавания «Святого Иоанна», доставленное курьером через всю Сибирь, лишь ненамного опередило сам корабль, благополучно доставивший груз чая из Кантона в Ливорно. Капитан прибыл ко мне в Кафу на флейте «Ромул», вместе с завербованными для Крыма неаполитанскими виноделами. Почему не на «Иоанне»? Турки бы не пустили. По Ак-Кадынларскому трактату, через проливы имеют право ходить далеко не всякие суда. Любые особенности, приличествующие военному кораблю, служат уважительною причиной для недопуска в сердце османской столицы. А мои «торговые фрегаты» построены были по чертежам французского пятидесятипушечника «Диамант», с весьма небольшими изменениями. Нижней орудийной палубы нет, да обводы заострены для скорости. Хищная природа сразу бросается в глаза: как бы тигр ни прятал клыки, его не принять за овечку. Чтобы зря не тревожить султана, сразу по окончании турецкой войны я заказал на оставшейся без казенных заказов Анненхафенской верфи небольшую флотилию иных судов, наподобие голландских флейтов. Подкрепления для установки пушек снаружи не заметны, а сами орудия легко и быстро убираются в трюм и так же просто могут быть возвращены на место. Слишком много охотников до чужого добра бороздит Медитерранское море, чтобы пренебрегать вооружением. В то же время, обличье у кораблей вполне мирное. Имена они получили в честь древнеримских героев.

Воздав Морелли подобающие почести и вознаградив соразмерно заслугам, расспросил обо всех мельчайших подробностях, могущих способствовать основанию колонии или затруднить оное. Осведомился, сколько времени ему нужно на отдых и на встречи с родными, перед следующим плаванием.

– Ваше Сиятельство, жаль Вас разочаровывать, но я хотел бы остаться на берегу насовсем. У меня теперь достаточно денег, чтобы купить виллу близ Неаполя и закончить карьеру моряка.

– Как же корабль, команда? Может, передумаешь?

– Я уже стар, Ваше…

– Моложе меня. Кажется, лет на десять?

– Не всем дано сохранить такую живость в преклонные годы, господин граф. Устал. Жена состарилась, дети выросли – все без меня. Дни дома – месяцы в море. Хочется покоя.

– Тебя сложно будет заменить.

– Господин граф, мой подшкипер не раз это делал во время последнего плавания. Теодор вполне готов к должности капитана.

– Федя Рябов? Не слишком юн?

– Старше, чем были Вы, когда получили полк под начало.

– Да, время летит. Ладно. Отдыхай. Пусть хранит тебя Пресвятая Дева! Заскучаешь на берегу – помни, корабль для капитана Морелли всегда найдется.

Успел Альфонсо соскучиться по морю, или же нет – никому не известно, потому что следующей зимой его зарезали разбойники. Вместе с женою, в недавно купленном имении. Распространился слух о сказочных богатствах, привезенных капитаном из дальних стран, а кто-то из слуг предал и впустил злодеев.

Зачем стремиться к покою, если тебе сие не суждено?!

ХОЗЯИН ЧЕРНОМОРЬЯ

Еще до возвращения «Святого Иоанна» я задумал создать ответвление Камчатской компании в Крыму, к чему подталкивали важные резоны. Дело в том, что регулярные ветры, сменяющиеся в индийских морях по календарю, строго задают время отправления и прибытия кораблей. К путешествиям в Америку, Камчатку и Новую Голландию сие не относится, а вот для плавания в Бенгалию или Китай из Лондона и Амстердама лучше всего выходить в феврале; соответственно, из России – на месяц раньше. Но, увы, Балтийское море в это время сковано льдом! О Белом и говорить нечего. В Екатерининской гавани на Мурмане бывает чисто (если зима не слишком суровая), однако покинуть ее и лавировать против обычного в этот сезон штормового зюйд-веста – занятие для самоубийц. Только крымские порты пригодны для выхода зимою.

При отплытии в январе, медитерранских пиратов не следует опасаться: их быстрые низкобортные суденышки недостаточно мореходны, чтобы выдерживать зимние шторма. Разбой здесь расцветает по весне, одновременно со всею природой. Как нарочно, возвращение из Ост-Индии совершается обычно в то самое время, когда оголодавшие тати выходят на промысел. Наилучший способ избежать неприятностей – от Гибралтара до Чанак-кале ходить исключительно караванами, под охраной военных кораблей. Пользуясь нахождением эскадры Мишукова между Ливорно и Тулоном, я совсем уж было договорился о таком сопровождении, когда политическая погода вновь испортилась. Толчком к перемене послужила смерть Надир-шаха.

Если кто-то еще сомневался, что персидский властитель безумен, обстоятельства его смерти полностью сии сомнения развеяли. Представьте: разгневавшись за что-то на своих гвардейцев, шах самым серьезным образом пообещал наутро отрубить им всем головы и преспокойно улегся спать. Под их охраной. Естественно, до утра величайший воин Востока не дожил. Началась смута, дележ наследства… К счастью для Персии, никто из соседей не попытался урвать от нее кусок: после прошлого опыта разорительных и бесплодных войн, завоевание персидских провинций ничуть не вдохновляло ни нас, ни турок. Зато исчезновение сего страшного врага вернуло уверенность в своих силах султану Махмуду. Порта проиграла войну, сражаясь против русских и персиян одновременно; так, может, хоть с одними русскими справится? Мирный трактат снова поставлен был под сомнение. Пришлось бросать недоусмиренный Крым и мчаться в Букурешть, для проверки готовности войск и наведения страху на турок. Сия комиссия увенчалась успехом: султан так и не решился напасть. А когда пришло время платить очередную часть контрибуции – отдал все, что полагалось по договору. Глядя на кожаные мешки, наполненные серебром, я почти слышал зубовный скрежет, сопровождавший отправку сих ценностей из Константинополя. Видимо, некий грамотный стратег объяснил-таки повелителю правоверных, что начинать новую войну с Россией, когда русская армия занимает северный берег Дуная на протяжении шестисот верст от устья – не самая разумная затея. Лучше заплатить, спровадить Шайтан-пашу из Валахии, занять фокшанское дефиле, укрепить городки на нижнем Дунае, – вот тогда можно будет на что-то надеяться. Без этого – смертельно опасно.

Судя по дальнейшим событиям, турки сделали слишком обширные приготовления, чтобы с легкостью и без ущерба сдать назад; но военная партия при султанском дворе охотно согласилась с предложением визиря сначала испытать возрожденную османскую мощь на более слабом противнике. Оставя на Дунае лишь гарнизоны, армия двинулась к Морее. Махмуд объявил войну Венеции.

Ни Российская империя, ни я лично не имели никаких обязательств на сей случай. Во время недавнего нашего столкновения с турками Serenissima не просто хранила нейтралитет, но с отменной подлостью пресмыкалась перед султаном, рассчитывая на его признательность. Не помогло. Ну, так кто им виноват?! Венский двор, более нас обязанный республике (хотя бы за проход своих войск в Италию и обратно через ее владения), ограничился лишь словесной поддержкой. В Европе шла всеобщая свара, никому дела не было до мелких происшествий на юго-востоке. Венецианские крепости, обороняемые малочисленными отрядами наемников, сдавались одна за другою. Лишь наступившая зима прервала успехи турок; однако не было ни малейшего сомнения, что с возвращением теплых дней магометане двинутся дальше.

На море важных баталий не случилось, но присутствие флотов обеих сторон делало проход сквозь Архипелаг весьма опасным для торговых судов приключением. Один из моих флейтов на пути в Ливорно пропал, вместе с командой. Лишь через три или четыре месяца удалось выяснить, что он взят венецианским кораблем, а матросы (большей частью неаполитанцы) насильно завербованы его капитаном. Осторожный Захар Данилович Мишуков отказался от прежней договоренности, боясь по какому-либо недоразумению втянуть Россию в чужую войну.

Русские полки, тем временем, покидали Валахию. Не хотелось сдавать выгодную позицию – однако турки свою часть обязательств исполнили, придраться не к чему. Значит, надо и нам исполнять. Для обороны новое расположение войск вполне годилось; вот наступать из него было бы затруднительно. Я надеялся, что и не придется. Еще год, по меньшей мере, Порте будет не до нас. Но после нетяжелой войны с Венецией и чаемого присоединения Морейской провинции османы могут поймать кураж и слишком о себе возомнить. Нынешнее спокойствие обернется новой грозою. Дурные намерения султана обличало его явное стремление уклониться от выплаты последней части контрибуции: вместо сбережения денег, он тратил эти средства, которые я уже считал своими, на армию и флот. Если бы хотел мира с Россией – рассчитался бы с долгами, прежде чем напасть на венецианцев. Не сделал сего – значит, собирается разорвать Ак-Кадынларский трактат. Слава Богу, голландский кредит уже погашен, и заморским факториям не угрожает переход в чужие руки. Зато обязательства российской казны перед пайщиками Компании являют собой весьма деликатную проблему, хотя бы уже потому, что договорные отношения государства с подданными не имеют прецедентов в истории нашего отечества. Кроме того, личная моя заинтересованность в этом деле позволит недоброжелателям объяснить новое столкновение с турками приватной корыстью графа Читтанова: на меня выльют ушаты дерьма, от коего очень трудно будет отмыться.

Поэтому следовало отдать предпочтение дипломатическим средствам. Благо, императрица прислушивалась к моему мнению по всем вопросам, связанным с Портой Оттоманской. Бестужев, думаю, весьма удивился, когда его упорный оппонент вдруг сделался доброжелательным к Венскому двору. Что делать: положение изменилось. Надир был в высшей степени ненадежным союзником; но даже во время мира он приковывал изрядную часть османских сил к восточной границе. Его вероломство и непредсказуемость играли, в этом случае, нам на пользу. После убийства шаха могущественная персидская держава, простершаяся от Евфрата до Инда, вдруг рассыпалась, будто карточный домик. Султан Махмуд обрел возможность сосредоточить все свои войска в Румелии; при возобновлении враждебных действий следовало ожидать, что турки окажутся гораздо сильнее, чем прежде.

Лишь совместный демарш двух империй мог бы посеять смятение в стане врага и заставить отказаться от планов реванша. Или отложить оные на долгий срок. Цесарцы сумели преодолеть жестокий кризис, в который повергла имперскую армию смерть Евгения Савойского, и наладить свою военную машину. Это сделало их потенциально ценными союзниками, а не нахлебниками, как бы получилось прежде. Единственно, для поворота лицом к Востоку Марии Терезии требовалось завершить войну в Европе. Елизавета согласилась помочь. Тридцатишеститысячный корпус Василия Репнина выступил из Лифляндии на Рейн. К его прибытию военные действия уже сменились переговорами о мире: полагаю, грозное движение русских войск много сему способствовало. Однако неучастие их в баталиях дало французам формальный повод возражать против присутствия наших дипломатов на Ахенском конгрессе. Союзники, как Лондон, так и Вена, охотно согласились оставить Россию за дверью, вопреки ранее заключенному трактату, и умоляли канцлера не возвышать голос против сего явного оскорбления. Не преминув воздать европейцам должное, в письме государыне, за причиненную империи обиду, я все же высказался в пользу сохранения альянса: лучше дать им возможность искупить свой грех в Константинополе.

Усмирение Порты Оттоманской требовалось не только нам одним. Цесарцы равнодушным оком взирали на успехи турок в греческих землях, но когда всепожирающий пламень войны добрался до близкой к их владениям Далмации, встревожились не на шутку. Тайному советнику Ланчинскому не составило большого труда согласовать трехстороннюю конвенцию. Правда, венецианские послы были отчасти разочарованы: сенат республики мечтал о возвращении всего, отнятого султаном, тогда как Вена и Петербург заявили о готовности противодействовать лишь дальнейшему движению магометан, оставляя Морею и архипелагские крепости в их добычу. Рвать из пасти у хищника кусок, в который он уже вонзил клыки – гораздо опаснее, нежели взять под защиту тот, на коий зверь только еще облизывается. Адриан Неплюев, вместе с австрийским интернунцием Пенклером, представили великому визирю Сеиду-Абдулле Бойнуэгри декларацию, формально не имеющую свойств ультиматума, но по сути бывшую им. Турок сделал вид, что воевать Далмацию не больно-то и хотелось. Ионические острова, не включенные в сие соглашение, венецианцы отстояли сами: осада Корфу закончилась безрезультатно.

После долгой и утомительной войны в Европе, союзники наши не слишком охотно шли на обострение с Портой. Дабы побудить Марию Терезию и ее муженька к деятельной поддержке Ак-Кадынларского трактата, требовалось нечто иное, чем посылка русского корпуса на Рейн, ибо рассчитывать на благодарность post factum в политике не стоит. Приманкой стало Молдавское княжество, состоявшее у нас в залоге впредь до внесения султаном последней части выкупа. При нынешнем разорении этой земли – скорее бремя, нежели актив, да и просто России не надобное. Бестужев охотно вспомнил старый свой прожект касательно совместного протектората христианских держав; обсуждалась и возможность раздела княжества меж нами и цесарцами по реке Прут. Все это, разумеется, на случай неспособности Махмуда выкупить сие владение. Впрочем, толковали о том, как о неизбежном, ибо полнейшее опустошение султанской казны ни для кого не было секретом. Подобный исход меня не привлекал: сия затея была лишь ложной диверсией, для испуга туркам и для соблазна Венскому двору. Сведения о тайных переговорах мои люди окольными путями довели до визиря. Поскольку в это самое время он готовился подписать мир с Венецией, его действия оказались предсказуемы: за турок расплатилась Serenissima. Волки остались сыты, овцы – целы. Австриякам вернули полученную в Ахене пощечину. Канцлер, правда, что-то заподозрил, и наши с ним отношения совсем испортились.

Дипломатические ухищрения оказались далеко не единственным, и даже не главным моим занятием в тот год. Вновь населить берега нижнего Днепра, от Богородицка до Очакова, и привести в действительную власть императрицы крымский берег, – вот что требовало наибольших усилий. Людей отчаянно не хватало. Великорусские мужики крепки земле; малороссияне едва оправились от чумы тридцать восьмого года и перебираться в запустевшие земли совсем не рвались; турецкие христиане слишком боялись прежних господ, чтобы стать серьезной опорой в случае будущих столкновений, которые непременно когда-нибудь случатся. Годными выглядели разве что сербы с цесарской Военной Границы, согласные променять разделенное меж магометанами и католиками отечество на единоверную Россию, но Бестужев и тут строил препоны, опасаясь трений с союзниками. Приходилось черпать из ландмилиции, растягивая силы поселенного войска и на днепровскую долину, и на владения в Крыму: благо, татары присмирели. Положение ханства было двойственным. Его сокрушение обернулось бы для нас чрезмерными потерями в людях и новой войною с султаном, который под давлением черни был бы принужден вмешаться, независимо от своего желания. Однако все понимали, что хан остается в окружении русских почти на положении аманата, и при действительной угрозе со стороны Порты я просто обязан буду его задавить, обезопасив тем самым свой тыл. Шаткое равновесие, невзирая ни на что, держалось, становясь все более привычным. По весне крымцы со своими стадами допущены были на пастбища между Днестром и Бугом, а осенью возвратились на полуостров, не устроив по дороге больших бесчинств. Ландмилицкие солдаты, стоящие в ключевых пунктах, ворчали при виде исконных врагов, ругали начальство за излишнюю, по их мнению, доверчивость (и меня тоже ругали: как же иначе?), но дисциплину все же блюли, не учиняя самовольных действий. Правление приграничными землями подобно было танцу на канате над пропастью. Все, как издревле здесь повелось: во времена Овидия не слыхивали еще ни о русских, ни о татарах, а что он писал из черноморской ссылки? В сих краях, дескать, редко бывает мир, и никогда нет веры в мир. За семнадцать веков больших изменений не случилось.

Дурные законы и военная опасность мешали трудам по превращению Дикого Поля в благоустроенную земледельческую область, но отнюдь их не останавливали. Хлеботорговая компания, составленная нежинскими греками, извлекла немалую выгоду из турецко-венецианской войны и вызванного ею затруднения подвоза в Константинополь. Огромный город жрал в три горла; сильно выросшие провиантские цены обернулись денежным дождем, пролившимся на южную Россию. Кое-что досталось и ханским подданным: еще лет десять назад разоренные Минихом и лишенные летних пастбищ кочевые ногаи начали с голодухи обращаться к землепашеству; теперь сия перемена привела их к нежданному богатству. Вполне можно было надеяться на дальнейшее умножение в Крыму оседлого народа и, как следствие, склонности к миру. Посевы – не стада, их от врага в горы не угонишь.

Крымский берег, взятый у турок, удалось полностью утвердить в русской власти посредством расквартирования в его важнейших пунктах регулярных войск. Следующий шаг – постепенную замену их дополнительными ландмилицкими полками – предполагалось выполнить в течение пяти лет. Указ о расширении штата прошел все инстанции без малейшей задержки; деньги в казне тоже нашлись. Примерно половина военных поселенцев переводилась с Азово-Днепровской линии, остальные набирались из вольницы. Изрядную долю составили беглые, употреблявшие всем известную хитрость: прикинуться малороссиянами, лучше всего – польскими выходцами. Достаточно пробраться в Речь Посполитую через почти не охраняемую границу, набраться местных интонаций и словечек, добыть здешнюю одежду – и пожалуйста, выходи обратно в Россию, назвавшись на заставе каким угодно именем, да и записывайся охотником в крымские полки. Формально розыск в Богородицкой и Очаковской провинциях действовал, иногда крепостных людей для отчета ловили: но только самых глупых или неосторожных. Ровно столько, чтобы при случае избежать прямых обвинений в потворстве. А уж в Крыму… Была оказия, бесстрашный ловец ревизских душ как-то раз на полуостров заехал. Да и пропал без следа. Все, кого спрашивали, только пожимали плечами: «татары шалят…»

Валахи, греки, армяне, крещеные черкесы, – этих я тоже брал охотно, главным образом для передачи русским колонистам нужных на юге хозяйственных умений. Но желающих находилось немного: слишком строгий порядок поддерживался в ландмилицких войсках. Не всякий регулярный полк мог по этой части с ними равняться. А ежели кто не готов терпеть воинскую дисциплину, так и нечего ему делать в строю. Вон, на торговых судах – вечно матросов не хватает. Правда, у хорошего капитана тоже не забалуешь, но это только в плавании. Сойдя на берег – отведешь душу на воле.

Торговый флот и впрямь рос стремительно. Хлебный ажиотаж породил судостроительную горячку. Анненхафенские плотники работали столь же напряженно, как в войну, и все же не справлялись с заказами. Когда ко мне явились купцы, желающие устроить на Днепре, ниже порогов, приватную верфь, я всячески прошение их поддержал, поручив верным людям сопровождение оного в Коммерц-коллегии и Сенате, и даже отписал самой императрице. Азов, Керчь, Кафа и возрожденный Очаков быстро превращались в значительные вывозные порты. Таможенный тариф на Черном и Азовском морях был установлен весьма льготный. Лишь на вывоз хлеба – солидная пошлина, дабы в погоне за наживой не оголодить ненароком пол-страны. Все равно, оборотистый торговец мог за один сезон утроить капитал. На запах золота потянулись евреи с польской Украины, повезли зерно из шляхетских имений. Помня упорное нежелание государыни допускать сей народ в пределы империи, я постарался выстроить систему коммерции таким образом, чтобы оставить за ними скупку хлеба, доставку оного к речным пристаням и сплав по Припяти и Днепру до устья Ирпени, где проходит граница; но хитрых негоциантов удержать в узких рамках было сложно. Пошли в дело крещеные приказчики, всяческие подставные лица, кредиты купцам-христианам, ставящие сих последних в полностью зависимое положение… На мой взгляд, бороться с этим вовсе не имело смысла: преследуя собственную корысть, сыны израилевы играли на руку России, отводя часть польского экспорта в наши порты и, соответственно, лишая сих прибытков Данциг. Более того, не стоит забывать, что политическая ориентация идет очень часто следом за торговыми связями. Открыв торговлю через Черное море, мы создали все условия для коммерческого протектората над правобережьем Днепра, бассейном Припяти и прилегающей частью Литвы. Что в государственном смысле это пока еще Речь Посполитая – не беда. Чем больше оборот, тем прочнее будет сидеть Варшава на русском крючке. Незначительное изменение наших таможенных правил сможет обернуться радостью или горем для изрядной толпы шляхтичей и магнатов, обладающих в сем непорядочном государстве большим влиянием, нежели король.

Сам я хлебом не занимался, имея более выгодные товары. Чугунное литье с южного завода шло и в Константинополь, и в Трапезунд. Котлы расходились от Белграда до Багдада. Чугун в слитках турки тоже брали, пока шла Морейская война. Понятно, что для изготовления пушечных ядер и мортирных бомб, но меня это не смущало. Если б еще Венеция купила, было бы совсем хорошо: нет лучше, чем торговать оружием и нужными в военном обиходе материалами с обеими сражающимися сторонами (если, конечно, вы не заинтересованы в победе одной из них). Османо-венецианское замирение освободило архипелагский путь и открыло для русской посуды и печного литья все медитерранские рынки, кроме Испании, где англичан потеснить не удалось, потому как дальность перевозки имеет значение. В видах расширения сбыта в Персии (котлы и сковороды людям нужны, даже если государство распалось) поручил своим инженерам вновь изучить возможность устройства канала, соединяющего Волгу с Доном. Впрочем, итог был негативным. Чудовищный объем земляных работ: при нынешних размерах торговли канал не окупится и за тысячелетие. Дорога от Пятиизбянской до Царицына, отсыпанная и замощенная по древнеримским образцам и годная для использования в любое время года, в перспективе могла быть выгодной, если бы к персидским товарам прибавить уральское полосовое железо, пустив его к черноморским портам. Но меня это не устраивало: не затем держу Тайбольский завод на Ладоге, чтобы его оставить без сырья. К тому же, отсутствие дорог гораздо больнее сказывалось в ином месте. Путь от чугунолитейных мастерских до морского берега, длиною примерно в сотню верст, временами становился совсем непроезжим. Весной и осенью приходилось ждать месяцами, пока удастся перевезти тяжелый груз до торговой пристани в Анненхафене. Доменные печи производили горы шлака, так что материал для отсыпки имелся в изобилии. Вот на это и пустили доход, оставшийся после выплаты дивидендов.