Текст книги "Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ)"

Автор книги: Константин Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

ДОМА И ЗА МОРЕМ

Алчность человеческая воистину не знает границ. Открытие для русского хлеба вольных путей сначала в Константинополь, потом, после окончания Морейской войны, в Италию и Прованс, чрезвычайно воодушевило дворянство. Были основания питать некоторую надежду на благодарность сего сословия открывателю проливов и на поддержку осторожных, умеренных шагов по смягчению суровых правил, приковавших крестьян к тощим наделам. Получаешь выгоду сам – оставь малую толику тем, чей труд служит ее источником! Сытый и полный сил мужик больше и глубже вспашет: богатство земледельца легко превращается в богатство помещика. А который к земледелию не склонен – пусть идет на заработки, зачем ему мешать?! Он же оттуда денег принесет! Подати да оброки заплатит исправно, а полезные промыслы в нашем отечестве умножатся, избавясь от вечной нехватки рабочих рук. Всем польза будет: самому работнику, владельцу его, промышленнику и казне. Чего бы не облегчить отходникам получение пашпортов, а казенным крестьянам – переход в мастеровые или в городские обыватели?!

Увы, все упования на разумность человеческого рода оказались полнейшим вздором. Клещ, впившийся в тело, скорее даст себя напополам разорвать, чем отцепит кровососущий хоботок; точно так же вело себя и благородное шляхетство, не внимая доводам здравого смысла. Его ответ на возвышение хлебных цен оказался тупым даже не по-скотски, потому как и зверю бывает присуща хитрость, а по-насекомому, что ли… Выжимать из крестьян весь хлеб, до зернышка, сверх необходимого на посев и на скудную, впроголодь, кормежку; ловить, кого можно, и сажать на пашню; вводить в имениях бесчеловечные порядки, достойные плантаций Вест-Индии. Вот вам сумма дворянской хозяйственной мудрости. В уездах степного Поволжья, издавна служивших пристанищем беглых, появились шайки «ловцов» во главе с отпускными офицерами: занявши какое-либо село, они мучительством и побоями принуждали мужиков сознаваться, что их предки бежали сюда из имения вожака шайки, а потом, якобы по закону, увозили живую добычу в сие имение. Казанский губернатор Степан Тимофеевич Греков, отнюдь не замеченный в сочувствии подлому народу, жаловался в Сенат на разорение от сих мнимых законников и вполне резонно указывал, что крестьяне родословий не ведут, а под кнутом кого угодно из предъявленной росписи пращуром признают. Не требовалось долгих изысканий, чтобы с полной определенностью выяснить: по Уложению деда правящей ныне государыни, сыск беглых установлен пожизненный, но не наследственный, и указы отца ее точно так же не причисляют потомство, зачатое крепостным человеком после побега, к достоянию прежнего владельца. Однако, эти бесспорные юридические аргументы ни сенаторами, ни самой императрицей услышаны не были. Охота на людей продолжалась. Жертвы ее в долгу не оставались: бросали на погибель семьи, сбивались в многолюдные ватаги, да и устремлялись на разбой. Провинции, уже двести лет пребывающие под скипетром русских царей, ныне были столь же небезопасны, как в первые годы после завоевания.

Во вверенной моему попечению Азовской губернии сих безобразий пока удавалось избежать. Являлись и там такие же шалуны, как на Волге: в Елецкой и Бахмутской провинциях, еще до отъезда моего в Москву. Но русские законы столь противоречивы… Вот один только шаг кто-нибудь ступит: маленький шаг, в любую сторону, – и непременно найдется указ, позволяющий за это подвести его, по меньшей мере, под кнут. А то и в каторгу, или под топор палача. Правда, смертные приговоры Елизавета исполнять запретила: велено отправлять на высочайшую конфирмацию. Сама же она поклялась перед иконой Пресвятой Девы, что во все правление свое ни единого человека смертию не казнит. Так что, всех милует. Душегубам рвут ноздри, да гонят в Сибирь. Но мне даже и такого не требовалось. Посечь легонько, под арестом подержать – и хватит. Кому вменили самоуправство, с непочтением к поставленным от государыни властям, кому подлог, кому обиду, сделанную крестьянским девкам… Тем и отвадили от самовольных действий: ищешь беглого холопа, так изволь установленным порядком подать в канцелярию прошение. Потом ждать, пока власти примут надлежащие меры. Терпежу не хватает? Ну, милый мой, у нас тут регулярное государство! Греков подобным образом действовать не мог, будучи лишь действительным статским: на три ранга ниже меня. Даже я, при всем своем влиянии и богатстве, оценил впоследствии, как много способна принести вреда сосредоточенная ненависть доморощенных рабовладельцев.

Нельзя сказать, что сии настроения были исключительной принадлежностью какой-либо одной из придворных партий. Разлитые повсеместно, они пробивались то там, то здесь. Пожалуй, всего сильнее – в настойчивых стараниях отменить вывозную пошлину на хлеб. Или снизить до символической величины. Петиции от авторитетных сенаторов подавались на высочайшее имя неоднократно, снабженные безупречными выкладками от имени новейшей науки о пользе всемерного расширения вывоза и улучшения торгового баланса. Спущенные императрицей обратно в Сенат, они находили весьма широкую поддержку. Любой несогласный обнаружил бы против себя многочисленных и ожесточенных оппонентов. Хитроумный Бестужев от вмешательства ловко уклонился, спихнув дело Шувалову и мне. Петр Иваныч тоже колебался, заставляя себя уговаривать.

– Нельзя на это идти. – Твердил я ему. – Зерно в Европе до трех крат дороже. Дадим беспошлинный вывоз – улетит со свистом, для собственных нужд ни шиша не останется. У нас города разбегутся или вымрут. Чем станем армию кормить, непонятно.

– Преувеличиваешь, Александр Иванович. Столько вывезти – кораблей не хватит. Хотя, конечно, мгновенная отмена недопустима… Насчет плавного снижения тарифа стоит подумать. При условии, чтобы в неурожайные годы прибегать к полному запрету вывоза.

– Кораблей хватит. Французы уже договорились с Махмудом о пропуске торговых судов в Черное море, с уплатою трехпроцентного сбора. Сейчас англичане отправили к туркам нового посла, чтобы добиться для себя того же. Думаю, и голландцы не замедлят. Осталось два препятствия: таможня и русские дороги. Зимний извоз наладить нетрудно, дощаники сколотить для сплава – еще проще. Все можно сделать. Вопрос – нужно ли? Зачем умножать вывоз хлеба из страны, где большая часть народа раннею весной голодает?

– Странно. Позволь спросить, в таком случае, кто для сей коммерции высочайшее дозволение испросил и дорогу за море купцам открыл?!

– Грешен, батюшка. Я и открыл. Да только не затем, чтоб с Речью Посполитой состязаться, кто больше вывезет. Все нужно делать в разумную меру.

– Ну, и как оную меру измерить, разумная она или нет?

– Да очень просто. Армия, флот и тыловые службы, достаточные для сокрушения осман, потребуют трех миллионов пудов провианта ежегодно, из них большая часть – хлеб и крупы. Под это количество нужны амбары, магазины, пристани, ластовые суда, повозки, тягловый скот… Люди нужны, способные тем хозяйством управить. Дороги надо строить. Запашку прибавить заранее. Хлопот – море, и деньги огромные.

– Ты что же, Александр Иванович, на полтораста тысяч считаешь?!

– Даже больше, учитывая гарнизоны и обозников. Теперь смотри, как красиво получилось: вся многосложная система снабжения уже почти готова, при этом не потрачено ни единой казенной копейки. Купцы сие сделали, ради прибыли! В случае войны что будет, представляешь?

– Чего тут хитрого? Турки проливы закроют, вывоз прекратится. Хлеб некуда деть, кроме как продать кригс-комиссарам. А он хранится в таких местах, из которых его водою доставлять удобно…

– Вот мы с тобою и разобрались. Вывозная торговля хлебом в размере потребностей большой армии допустима и уместна, ибо дает нам хорошо отлаженный механизм провиантских поставок и подвоза. Чуть больше… Ну, пусть будет резерв. Значительно больше – дело ненужное и вредное, потому как способствует умножению чуждых народов, в ущерб своему. Сытость благоприятствует чадородию, голод – наоборот. Согласен?

– С этой точки зрения – безусловно, только есть еще коммерческий интерес!

– Любезный друг, мне ли этого не знать?! Однако таковой интерес выгодней и полезней преследовать, торгуя изделиями сложных промыслов, нежели вырванными из голодных ртов жизненными припасами. Употребив сей хлеб на прокормление умелых мастеровых, я выручу за чугунное литье впятеро больше денег, за белую жесть – вдесятеро, за оружие… Оружие, это и вовсе золотое дно!

Петр Иванович все мои аргументы понимал прекрасно и был, в общем-то, с ними согласен, хотя защищать тариф от нападок не шибко спешил. Вероятно, брат Александр уведомил его о чаяниях шляхетства и предостерег от непопулярных шагов. А мне куда деваться? Это я напоил сего Кощея – значит, должен его и укрощать. Ладно еще, императрица без долгих раздумий согласилась именно со мною. Не любит она терять доходы. Кто оказался виноватым в глазах публики, легко догадаться. Опять граф Читтанов нехорош: грабит, видите ли, благородное сословие! Мнение толпы, три года назад вознесшее победителя турок до небес, ныне кинулось в противоположную крайность. Будь у нас демократия, как некогда в древних Афинах, – точно бы подвергли остракизму.

Так что, дела государственные шли очень трудно и криво. Рабство росло и укреплялось; вместо мечтаемого наступления на это зло, едва удавалось держать против него не слишком успешную оборону. Одна была светлая радость: вести из новоучрежденных колоний.

Раньше всех, еще весною, бросил якорь в Кронштадте «Святой Лука», вернувшийся из Новой Голландии. Корабль, под командой капитана Тихона Полуектова, вышел из Архангельска загруженным лишь наполовину. Вольных поселенцев, не без труда набранных мною среди однодворцев и ландмилицких солдат, он подхватил на Капо Верде, а скотий молодняк для сих будущих земледельцев закуплен был у голландских колонистов на юге Африки. Не из России же скотину везти, если можно взять ближе, да и породою лучше. Большая часть завербованных ехала с женами, что создавало изрядный соблазн для матросов; дабы прекратить то и дело вспыхивающие драки, в порту Св. Елизаветы приобрели полдюжины черных рабынь. Этих тоже ссадили на Таранданском берегу, как стали называть, вослед туземцам, выбранное для поселения место (а саму деревню, соответственно, Таранданией). Правда, на местном наречии название области звучит несколько иначе, русскому человеку и не выговорить. Но в грубом приближении, как мне сказали, похоже.

Что любопытно, у старых поселенцев, не имевших других женщин, кроме новоголландских туземок, рослые и крепкие африканки пошли нарасхват. Моментально разобрали в жены, невзирая на их корабельную службу. А дело в чем: они же из земледельческих племен! Бродячие дикари, живущие охотой и сбором всевозможных даров природы, к длительной однообразной работе не то, что не расположены – они просто к ней не способны! Проще убить, чем заставить. Ответственны ли за это врожденные различия нрава, или привычка, с раннего детства вошедшая в плоть и кровь, не знаю, – но упорный труд в течение целого дня никому, кроме земледельцев, не дается. Возможно, поэтому вест-индские индейцы у испанцев на плантациях вымерли, а черные рабы, ввезенные вместо них, прижились. У нас получилось еще наглядней: те и другие – чернокожие. Разница в облике невелика, зато в поведении – огромна.

К тому же, местные девки весьма слабы здоровьем, и детей рожают таких же хилых. Мрут они от каждого чиха. Младое поколение уступает численностью отцам. Учитывая, что матросов в поселке через пятнадцать лет после кораблекрушения и половины от первоначального числа не осталось (кто умер, кто насовсем ушел к дикарям), без вливания свежей крови маленький русский анклав со временем бы полностью истаял, растворившись среди окрестных бродячих народцев. А с вливанием – совсем другое дело! Старожилы владеют бесценным опытом ведения хозяйства в краях, ничем не похожих на Россию. Новоселы многочисленны, молоды, крепки, а самое главное – женаты на русских бабах, котрые против туземок – что преображенский гренадер против забракованного рекрута! Доселе, к моему крайнему неудовольствию, зерно приходилось возить туда, а не оттуда. Теперь на берегу Новой Голландии появились настоящие крестьяне. Еще год-другой, и они смогут снабжать заходящие в бухту корабли не одним только кунгурячьим мясом (дурацкое название длиннохвостых зайцеподобных тварей народу почему-то понравилось и, против ожидания, прижилось). Будет хлеб, будет соленая рыба. В небольших количествах уже есть. Прошлый раз бедолагам со «Святой Анны» оставили пару лонгботов, годных для охоты на тюленей или рыбной ловли, но слишком ненадежных, чтобы возыметь надежду уплыть на них из природной тюрьмы. Сетей они сами наплели, бочек наделали, соленые лиманы на тамошних берегах нашли; рыба, хоть не похожая на привычную селедку или треску, оказалась годной к засолке. Тихон взял маленько на пробу.

Теперь ему не требовалось спешить. Следующим заданием, после доставки колонистов и домашней живности для них, было детальное изучение близлежащих мест, с положением оных на карту. Тарандания лежит на неширокой приморской равнине, за деревней переходящей в холмы, а еще несколькими верстами дальше – в пологие, заросшие лесом горы. По описанию, раза в два пониже крымских. С них бежит множество речек и ручьев с чистейшей ключевою водой; часть из них в засушливое время пересыхает. Зимы, в русском понимании, вовсе нет: у моря снег не выпадал ни разу, в горах такое случалось дважды или трижды на памяти старожилов. Период с мая по сентябрь похож на подмосковное лето, прохладное и с умеренными дождями; с октября по апрель – на лето сухое и жаркое, как в причерноморской степи. За горами, довольно легко проходимыми, неторопливо течет к морю большая река. В сравнении с прочими тамошними речками большая: шириной примерно с Оку под Коломной. Одни туземцы называют ее Куаама, другие – Покатару. Устье оной Полуектов осматривал еще семь лет назад, в первом своем плавании к сим берегам, и нашел неудобным для судоходства по великому множеству песчаных мелей; а для земледелия приречная равнина слишком засушлива.

Двигаясь вдоль берега к зюйд-осту от устья реки, примерно в ста пятидесяти испанских лигах обнаружили превосходную бухту, в прошлые визиты не замеченную. Понятно, почему: вход в бухту довольно узок и слегка изогнут; при взгляде с проходящего мимо корабля лишь на несколько минут открывается лежащая за сим каналом водная гладь. Стоит наблюдателю чуть отвлечься – даже днем можно пропустить. А уж при движении ночью, на пристойном удалении от берега… Но если б мои мореплаватели тогда не торопились, они бы до Камчатки и до Америки совсем никогда не добрались. Теперь сочли уместным уделить внимание промежуточным пунктам. Предшествуемые шлюпками, постоянно бросая лот, вошли в залив – и обнаружили сорокаверстное водное пространство, защищенное от ветров и волн с любых направлений. Будь сия гавань обнаружена раньше, поселение бы, вероятно, устроили здесь. Ныне менять хорошее на лучшее смысла не было. Приметили местечко на будущее: вдруг еще один порт в Новой Голландии понадобится. Или возвысятся ценою шкуры морских котов, чрезвычайно изобильных в заливе.

Еще дальше к зюйд-осту вековой давности карта Яна Блау обещала Землю Ван-Димена, а на порядочном расстоянии от нее – то ли Зееланд, то ли Штатенланд. Видел их один только Абель Тасман, а после него сии землицы были сто лет никому не надобны. Нужны ли они мне? Бог знает. Вряд ли. Если бы мой капитан дальше направлялся на север, я предписал бы ему не отклоняться. Но курс его лежал как раз на юго-восток, затем что хотелось испробовать неизведанный доселе маршрут вокруг мыса Горн. Для возвращения из Новой Голландии западным путем приходится долго и мучительно лавировать против устойчивого встречного ветра, потом смещаться к северу и ловить зимний муссон. Разумеется, если сезон подходящий: иначе мучения продолжатся. А при плавании в обход Америки открывается прекрасная возможность уйти к югу, дабы использовать к своей выгоде тот самый беспрерывный западный ветер, с лихвой искупив небольшое увеличение расстояния.

Поскольку Ван-Дименова земля находилась прямо на пути мореплавателей, чего бы оную не осмотреть? После недавнего путешествия моих «евангелистов» ясно стало, что это не оконечность Новой Голландии, как полагали прежде, а отдельный от нее остров. Насколько обширный, населенный или необитаемый, благоприятный для земледелия или нет – сие подлежало исследованию. Мнилось, что дальше к югу климат прохладней, следственно, удобнее для русских. Полагая, что северная и южная гемисферы симметричны в этом смысле, Тарандания примерно соответствует северу Африки; дальний же край Ван-Дименова острова приведет нас на сорок третий градус широты: это Барселона, Рим, Дербент… Места, вполне подходящие для белых людей.

Действительно, полоса жары осталась позади. Команда вздохнула с облегчением. Причудливо изрезанный холмистый берег, покрытый девственным лесом до самой полосы прибоя, манил таинственною сенью. Высаживались с величайшей осторожностью: сразу огородили лагерь рогатками из срубленных тут же молодых деревьев. Ночью почти не спали, обнимая верные мушкеты и с опаской прислушиваясь к жутким звериным воплям, доносящимся из близкой чащи. Поутру, злые от недосыпа, обошли окрестности. В низинах, возле ручьев, где почва влажная и мягкая, видели звериные следы (впрочем, не крупнее собачьих) и отпечатки босых человеческих ног. Тасман сообщал, что видел дым, но это доказательство населенности не было бесспорным: гроза тоже может зажечь лес. Теперь сомнений не осталось. Один из матросов напугал всех, пальнув навскидку: якобы, между деревьев мелькнула чья-то черная спина. Никаких признаков, что выстрел был успешным или хотя бы сделан по действительной, а не примерещившейся цели, обнаружить не удалось. Штурман Черемисин, руководивший сею вылазкою, огонь без команды воспретил и от греха увел людей к месту стоянки. В густых зарослях преимущество ружей перед дикарскими копьями и стрелами не столь бесспорно, как на открытой местности.

Задерживаться на острове не стали. Незачем. Срубивши, для образца, по нескольку деревьев разных пород, моряки вернулись на корабль. Туземцы… Если они столь же дики, как их новоголландские соседи (чему есть очевидные признаки), то ни вреда, ни пользы от них ожидать не следует. Да и рано еще о том задумываться, поскольку колонистов наших сей берег может заинтересовать разве что запасами древесины – после того, как будет сведен весь лес на Таранданских холмах. А он растет быстрее, чем его рубят.

Капитан прошел с севера на юг вдоль восточной стороны острова и собирался обойти его кругом, но передумал, сочтя маневр слишком опасным: совместное действие ветра и течения легко могло бросить корабль на прибрежные скалы. Как только «Святой Лука» перестал противиться стихии и повернул нос на восток, он помчался, делая без малого сотню лиг в сутки, и всего лишь через неделю юнга с мачты крикнул: «Земля!»

Неведомый Зееланд таил намного больше загадок, нежели Ван-Дименов берег. Что здесь есть жители, ни малейших сомнений не имелось: голландцы сто лет назад потеряли в бою с ними четырех матросов, после чего Абель Тасман присвоил найденной им бухте зловещее название «Moordenaarsbaai», сиречь «Залив убийц». Двадцать две больших лодки, наполненных воинами, преследовали европейских пришельцев, пока те не удалились в открытое море. Ничего общего с пугливыми новоголландскими либо вандименскими дикарями, не умеющими сделать простой долбленки! Более того. Со времен Марко Поло картографы где-то здесь помещали страну Боач, которой легендарный путешественник приписывал невероятное изобилие золота. Славный Меркатор так и написал прямо на карте: provincia aurifera quam pauci ex alienis regionibus adeunt propter gentis inhumanitatem, что значит «золотоносная провинция, мало посещаемая чужеземцами из-за бесчеловечности ее народа». Будем справедливы: человечные и гостеприимные народы, обитавшие в золотоносных провинциях, давным-давно исчезли с лица земли. В лучшем случае, потомки оных с кайлом в руках добывают драгоценный металл для благородных идальго и стоящего над ними короля. А бесчеловечные… Коли до них еще и путь неблизкий – пожалуй, могли уцелеть. Зееланд, несомненно, одно из самых удаленных от Европы мест. Многие географы предполагают в нем северный выступ большого материка, именуемого ими Terra Australis Incognita; но само существование сей «Неизвестной Южной Земли» весьма сомнительно, понеже опирается на одни лишь спекулятивные рассуждения, а не на достоверные факты. Впрочем, безусловно отвергнуть ее бытие тоже нельзя, как и предполагаемую соразмерно пространству численность населения в десятки миллионов душ. Помню, я еще юношей читал сочинение французского гугенота Дени Вераса, поместившего на южном континенте целую империю севарамбов, которой автор даровал законы и политическое устройство согласно своим мечтам. Давным-давно частью помянутого материка считали также Новую Голландию, пока Тасман не обошел ее с юга и востока. Теперь пришел черед Зееланда. Ну, как и он окажется островом? Так и растает «Южная Земля», словно ледышка на весеннем солнце!

Двигались с опаской: не дай Бог наскочить на подводную скалу. В краях, где туземцы воинственны и кровожадны, шлюпки не спасут, а только сделают гибель более ужасной. Зато с борта «Святого Луки», который втрое крупнее, нежели «Морской Петух» Тасмана и впятеро превосходит его по мощи бортового залпа, на любых дикарей можно поплевывать. Вот насчет высадки… Рискованно, конечно, – но пройти мимо, даже не ступив на слывущую золотоносной землю, представлялось Тихону недостойным. Тем паче, перед путешествием вокруг мыса Горн погулять по тверди больше не доведется. Бог знает, сколько месяцев предстоит скучать без берега!

Впрочем, высаживаться прямо в Заливе убийц, который лежал впереди, как-то не хотелось. Могло, конечно, статься, что за минувшее столетие прибрежные жители утратили злобный нрав или уступили место иному, более дружелюбному племени; однако всерьез рассчитывать на столь благоприятные случайности было бы глупо. Капитан решил поискать иное место. Нет оснований полагать, что сия земля везде населена одинаково плотно и обычай туземцев неизменен. Взять, скажем, Европу: менее тысячи английских миль отделяют процветающие города Нидерландов от убогих рыбацких деревушек Норвегии, а сии последние – от пустынь, где кочуют язычники-лопари. Так, может, и здесь различия не меньше? Пытались пройти вдоль берега к зюйд-весту, лавируя против свежего встречного ветра: двое суток истратили почти что зря, совсем немного удалившись от приметной скалы, маячившей то на левой, то на правой раковине. Между тем, туземные лодки несколько раз видели в зрительную трубу. Очень далеко, никаких подробностей не разобрать; но за мореплавателями, несомненно, следили. При таком курсе, дикари на малых гребных судах с легкостью могли опередить корабль и приготовить путешественникам засаду. Чтобы не отдавать первенство в принятии решений зееландским жителям, повернули на обратный курс и двинулись путем Тасмана. Только от мыса, лежащего под тридцать пятым градусом южной широты, пошли не к норду, как голландец, а вдоль берега к зюйд-осту, затем к зюйду. На восточной стороне полуострова море выглядело намного спокойней, прибой не так свирепствовал. Берег казался безлюдным. Неделя, проведенная в пути, вселяла надежду, что опасные места остались далеко за кормою. Тем не менее, взяли все возможные предосторожности.

Место высадки укрепили еще старательнее, чем на Ван-Дименовой Земле. У матросов руки чесались проверить близтекущие речки на золото, но капитан заставил начать с фортификации. Не зря, как выяснилось: в предутренней тьме чья-то босая нога зацепила скрытую в траве бечевку, щелкнул колесцовый воспламенитель, и двухфунтовый пороховой заряд выбросил из вкопанного за оградой бочонка горящие связки просмоленной пакли. Насколько хватило света, окрестность усеяна была дикарями – здоровенными, полуголыми, разрисованными для пущего страха.

Минутное замешательство туземцев позволило занять оборону. Мушкетный залп ополовинил первые ряды атакующих, однако не обратил их в бегство. Завязалась рукопашная: против багинетов и абордажных сабель зееландцы очень ловко дрались крепкими палками в сажень длиною. На одном конце острие (деревянное, наконечник отсутствует), на другом – лопасть, как у весла. Может, это весла и есть? От выстрелов дикари шарахались, но возврашались и вновь бросались в бой. Крепкие, черти! Так драться против могущественных колдунов, коим подвластны гром и молния, – надо иметь отчаянную храбрость! У наших уже было с десяток раненых. Да еще двое из тех, кто караулил за оградой, вслушиваясь в чуждую ночь, пропали бесследно. Когда рассвет дозволил полностью использовать все преимущества огнестрельного оружия, местные поняли бесплодность своих усилий, прекратили атаку и скрылись. Пора было и морякам уносить ноги. Только… Своих бросать не хотелось. Понятно, что всего скорее часовых застали врасплох и придушили; так хоть бы трупы найти для христианского погребения… А ежели они еще живы?!

Сколь бы неограниченной ни казалась твоя власть над людьми, идти против того, что подчиненные считают честью и правдой, нельзя. Тихон это правило знал. Отплыть, не попытавшись выручить пропавших матросов, значило бы уронить себя в глазах команды. Капитан кликнул охотников (идти захотели все, даже раненые), отослал на «Святого Луку» минимально необходимый состав для управления кораблем, отдал приказ подшкиперу сняться с якоря, коли не вернется к закату, и двинулся по следам неприятеля. Туземная деревня обнаружилась совсем недалеко: скрытая от взоров и укрепленная двойным палисадом. Сразу понятно, что дикари не токмо чужеземцев, но и друг друга весьма охотно режут. Ну, или дубинками глушат, если резать нечем. За частоколом угрожающе рычали, скалили зубы и высовывали розовые языки злобные двуногие звери. Матросы тоже разъярились: почему-то сии жесты показались им чрезвычайно обидными. Кроме мушкета, каждый нес по паре ручных гранат, – с них и начали. Когда развеялся дым, пространство между заборами было подобно мясной лавке. Ударили в багинеты, но серьезного сопротивления не встретили: уцелевшие жители бежали в лес, пользуясь нехваткою наших сил для полного окружения.

Пропавших часовых, Андрона Семенова из Усть-Сысольска и Микеле Альваро из Калабрии, нашли у костра посреди селения. Точнее, нашли отрубленные их головы – и признак ужасного пиршества, печеное человеческое мясо. С большим трудом Полуектов удержал своих людей от опрометчивой погони, для немедленного истребления туземцев, которую они рвались учинить, и отвел к морю, пока враги не опомнились. Не испытывая судьбу, ушли немедля. Общее мнение было: «Ну его нахрен, и золото, с таким народом». Капитан заключил примерно то же самое, только иными словами: мол, для закрепления на этом берегу понадобится высадить значительный отряд и держать для его поддержки небольшую эскадру – а признаков, подтверждающих золотоносность сей провинции, обнаружить пока не удалось. Весьма сомнительно, чтобы древние путешественники могли о том судить со знанием дела, ибо дикари здешние металлов не знают, а пришлые рудознатцы, если бы и сумели доплыть в такую даль, были бы немедля употреблены жителями в пищу.

Далнейшее плавание «Луки» оказалось трудным, даже мучительным, потому как удобных пунктов для отдыха не встретилось вплоть до островов Капо Верде, а путь до них занял почти полгода. Так что, лиха довелось хлебнуть: без малого четверть команды перемерла от хворей. Возможно, заход на Терра дель Фуэго или в соседнюю, столь же бесхозную, Патагонию облегчил бы участь больных – но мог и усугубить. Способна ли скудная природа тех мест поддерживать здоровье человека европейской расы, или обрекает его на гибель, вопрос пока еще не исследован. Против иных кругосветных путешествий, потери наши можно считать умеренными. Впрочем, хвастаться на весь мир я не спешил. Обнародовать обстоятельства плавания значило бы открыть свои тайны соперникам, заведомо нас превосходящим. Поэтому для непосвященных пустили в оборот ложную версию. Конечно, всех матросов молчать не заставишь… Однако разделить правду и моряцкие байки бывает иной раз весьма затруднительно. Да и не поверит никто, чтобы русские, до сих пор почитаемые в искусстве навигации робкими учениками, опередили на восточном океане признанные нации мореплавателей.

Месяцем позже «Луки» прибыл к родным берегам «Сервий Туллий», ходивший в Америку с колонистами, а на возвратном пути доставивший партию чая из Кантона в Ливорно. Его систершип «Нума Помпилий» под командою Федора Рябова остался в Анианском заливе для изучения оного и для защиты двух только что основанных колоний от немирных индейцев. Почему двух? Так получилось. Не сложились дружественные отношения у бывших ландмилицких солдат с Харлампием и его адептами. Это еще мягко сказано – внушало беспокойство, как бы русские люди не перебили друг дружку безо всякой помощи дикарей! Думаю, теснота во время путешествия немало способствовала зарождению сей вражды. На воле, да в окружении опасных инородцев – все пройдет со временем. Но по-первости лучше развести еретиков с приверженцами официальной церкви: как ни молод был начальник экспедиции, искусство управления он превзошел и нужду сию отчетливо чувствовал. Обеим партиям поселенцев дал выбрать место согласно их собственным предпочтениям. Ландмилицкие разместились на острове; сектанты – на матерой земле, близ устья крупной реки, впадающей в залив. Туземцы именовали оную Стауло, а колонисты окрестили, по созвучию, Стольной или Столичной. Селение же, на берегу ее основанное, гордо назвали Новым Петербургом!

Высечь бы их за своевольство, да больно далеко: шиш дотянешься. К тому же, сходство с окрестностями града Петрова и впрямь имелось. Когда я развернул начерченную моряками карту, первая мысль была: «зачем они изобразили Невскую дельту?!» Знакомые контуры, ветвление речных проток… Лишь со второго взгляда заметны отличия. Где ожидаешь увидеть Петропавловскую крепость, нет острова, зато имеется холм. Вот на нем харлампиевцы и обосновались. Поставили большой дом, один на всю общину, окружили палисадом. Индейцы (соседи тех, кого Альфонсо защищал от вражеского набега) встретили поселенцев доброжелательно: даже помогали. Небезвозмездно, разумеется. Плодородную, удобренную речными наносами низину возле подножия холма начали расчищать под посевы. Дело шло медленно из-за отсутствия рабочего скота: в корабельных трюмах для него места не хватило. Доставка животных планировалась лишь на следующий год.