Текст книги "Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ)"

Автор книги: Константин Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Кроме того, не стоит забывать, что Испания участвует в нынешней европейской войне, причем без особого успеха. Еще полгода назад казалось, что Изабелла Фарнезе подтвердит славу самой заботливой мамаши среди коронованных особ, подарив своему второму сыну Миланское герцогство. За цесарцами в нем оставалась только Мантуя, да обороняемая с безнадежным упорством цитадель в занятом испанской армией Милане. Но город сей опять сослужил роль приманки в капкане на незадачливых завоевателей. Когда-то, в дни моей юности, в него попался баварский курфюрст; теперь – королева Испании. А железными челюстями послужили цесарская армия и пьемонтская. С Карлом-Эммануилом Третьим надо было либо делиться добычей, либо сразу, не давши передышки, бить его так, чтоб уже не поднялся – вместо сего, с ним вступили в переговоры и позволили оные затянуть! Разве можно верить человеку, коий родного отца в тюрьме уморил?! Сардинский король смекнул, что после замирения с Фридрихом Прусским Мария-Терезия сможет направить крупные подкрепления в Италию, усыпил бдение вражеских генералов миролюбивыми речами, а сразу по окончании армистичного срока объявил, что руки его свободны, и напал превосходящими силами на гарнизон в Асти. Девять батальонов сдались сардинцу, Прочие войска бурбонских держав, не приготовленные к сей оказии и неудачно расположенные, почли за благо отступить – тем паче, цесарцы и впрямь не замедлили явиться. Ссоры между союзниками усугубили конфузию. Через несколько месяцев Филипп Пятый Испанский скончался. На престол взошел сын его от первого брака Фердинанд, откровенно и явно ненавидящий мачеху и сводных братьев. Между вдовствующей королевой и царствующим пасынком отношения, как у точильного камня с железом – только искры летят! Совсем немного до гражданской войны не доходит. Кому там заботиться о пустых землях сомнительной принадлежности?! И если даже партии примирятся или одна другую осилит, мало ли у Мадрида хлопот в Европе? Неудовлетворенные притязания в Италии, Менорка, Гибралтар… В решении сих вопросов российское мнение хотя не имеет решающей силы, но составляет заметную гирьку на весах мировой политики. Есть, о чем поторговаться. И впредь будет.

Итак, на первую очередь сейчас выходит подбор места для будущей столицы пацифических владений Компании, средоточия ее военных и морских сил. Будь я более стеснен в средствах, порядок действий был бы иным. Пришлось бы долго и упорно наращивать капиталы, постепенно расширяя область промысла, и лишь затем увенчать естественно выросшее древо богатства железными цветами воинской доблести. У меня на это времени нет. Ни у меня, ни у Российской империи. В персональном смысле, сему причиной старость (предоставив прожект естественному ходу, боюсь не дожить до его важнейших этапов), в государственном – молодость. Россия, как молодая держава, к пиршественному столу всемирной коммерции опоздала. Лучшие куски уже растащили по тарелкам. До некоторых, впрочем, не дотянулись: полагаю, проще взять именно их, чем со скандалом отнимать у кого-то уже поделенное. Но если осовевшая от избытков колониального серебра и золота Испания или являющая завидный аппетит на сии лакомства Британия наши поползновения заметят, они непременно возжелают и последнее выхватить из-под носа.

Вскоре по возвращении «Луки» я имел честь и удовольствие доложить об этом успехе императрице. Она вправе требовать отчета и как государыня, и как владелица значительной доли в капитале. Причем, вложенные деньги – не казенные, а кабинетские, то есть принадлежащие лично ей. Конечно, Елизавета вполне могла бы и казну употреблять на платья и бриллианты: кто возразит? Однако почла за благо отделить сии средства от общегосударственных. Подобное устройство обыкновенно связывают с ограничением власти монарха, как в Англии или Швеции; но в России у него совершенно противоположный смысл. Там земские чины берегут народное богатство от расточительства государей, дабы те не пустили бюджет на подарки фаворитам, балы и любовниц. У нас Елизавета, не чувствуя себя в силах следить за всеми расходами казны, забрала некую часть на собственные нужды, отнявши доступ к ней у своих министров, не всегда служащих образцами высокой добродетели. Так любой человек, располагающий средствами, может носить с собою несколько разных кошельков, предназначая их на разные нужды.

Представив Ее Величеству, в подобающей случаю форме, все вышеприведенные соображения и мысли, я надеялся на безусловную апробацию дальнейших планов. Так бы оно, вероятно, и вышло, если бы не канцлер. Откуда он взялся? А как же без него?! Куда конь с копытом… Планы Компании имели прямое касательство к иностранным делам, поэтому Бестужева, в любом случае, требовалось в них посвятить. Докладывая дело тет-а-тет, все равно бы следовало рассчитывать на будущие консультации императрицы с главою ее дипломатического ведомства; так не лучше ли вызвать его на открытый разговор, позволяющий парировать возражения с ходу, не затягивая спор на долгие месяцы?

Разумеется, Алексей Петрович не преминул аттестовать мои расчеты, как легкомысленные и ведущие к многочисленным осложнениям. Дескать, нарушая объявленные притязания сразу двух крупных держав, мы вступим в противоречия одновременно с обеими сторонами нынешней европейской войны, чего ни в коем случае делать не следует. Рано или поздно испанцы с англичанами примирятся. Имея в дальних морях плохо защищенные фактории, кои невозможно оборонять, империя Российская может понести урон в части своего достоинства и престижа, не говоря уже о коммерческих убытках. Будучи самым протяженным изо всех государств на свете, она нуждается не в приобретении новых территорий, а в закреплении за собой и надлежащем использовании хотя бы тех, которые уже есть. Взять, к примеру, Крым…

Упоминание Крыма было и впрямь болезненным уколом. Селямет-Гирей, воцарившийся в Бахчисарае, едва ли простирал свою власть дальше окраин сего городка. Вести с ним переговоры было бесполезно. Беи и мурзы творили, что пожелают – а что они могут пожелать? Войны и добычи, разумеется! Только воевать – на самом полуострове стало некого, выход же с него стерегли ландмилицкие полки. Наскоки на окрестности трех оставшихся за нами крепостей происходили постоянно; что делается во всех прочих пунктах побережья, отданного России Ак-Кадынларским трактатом, можно было только догадываться.

Уповая, что сей мятеж утихнет, как пожар гаснет, когда уже нечему гореть, я стяжал недовольство всех молодых и нетерпеливых (особенно в гвардии), требующих немедля покорить Крым огнем и мечом. Что сие означало бы новую ссору с Портой и прекращение едва начавшейся медитерранской торговли, эти торопыги в расчет не принимали. Канцлер к их числу не относился, однако с удовольствием пользовался возникшим настроением для дискредитования оппонента.

– О Крыме, Алексей Петрович, сто раз говорено. – Дабы иметь возможность хоть на чем-нибудь согласиться, сей вопрос следовало отстранить. – Что касается американского берега, необходимо нужного для пушного промысла, он будет состоять во владении Камчатской компании, а не собственно государства. Не верю в нападение на компанейские фактории армий и флотов первостепенных держав; но даже и в этом, едва ли вероятном, случае никакого урона престижу империи не ожидаю. До какой грани поддерживать интересы своих промышленников, никто Ея Императорскому Величеству предписывать не вправе. Зато Ваша коллегия, несомненно, окажется в выигрыше, получивши еще один предмет для торга с европейскими партнерами.

– И Вы, Александр Иванович, всерьез надеетесь, что пушные звери окупят все расходы по завоеванию столь обширных земель?

– Почему «завоеванию»? На что я действительно всерьез надеюсь, это на мирную и взаимно выгодную торговлю с туземцами. Возьмите за образец английскую Гудзон-Бэйскую компанию. Что касается компанейских войск, тут должно быть нечто среднее между Гудзон-Бэйской и Ост-Индской, поскольку в нашей компании совмещены оба их промысла. К ним, по времени, может добавиться третий, коли государыне будет угодно сие дозволить.

Разумеется, женское любопытство не подвело, и Елизавета, как и было рассчитано, спросила:

– Какой третий промысел, граф?

– Металлы, Ваше Императорское Величество. Золото, серебро. Желаете – можно и в казенной монополии оставить…

– А что, там есть золото? И Вы молчали?!

– Есть ли там золото, или его нет, об этом можно только строить предположения. Никаких сведений о наличии благородных металлов в отведенных Компании землях покамест не поступало. Но я совершенно уверен в наличии оных.

– Почему?

– В горных местностях, где имеются выходы минералов, богатства натуры изначально, от сотворения мира, были распределены более-менее равномерно. Просто за минувшие века и тысячелетия в тех странах, где обитают цивилизованные народы, многие из них уже вычерпаны. Самые богатые – точно вычерпаны. Там же, где обитают дикари – сокровища лежит праздно, нетронутыми и часто ненайденными. Испанский и португальский опыт в Новом Свете подтверждает сие наилучшим образом, ибо там почти повсеместно в изобилии находили серебро. А местами – и золото. В части Америки, на которую я нацеливаюсь, продолжаются те же самые горные хребты. Ежели в южной их половине имеются многие десятки серебряных и золотых рудников, то почему северная должна оказаться пустою?!

Несложная логика сего рассуждения оказалась вполне доступна женскому уму. Голубые глаза Елизаветы обрели мечтательное выражение. Канцлер вторгся с грубою прозой жизни:

– Отнимут, Александр Иванович! Как найдется золото, так сразу же землю и отнимут!

– Кто отнимет? Если какие разбойники, то против них компанейского войска должно хватить. А ежели великие державы, то сей вопрос – в ведении Иностранных Дел коллегии!

Повернув руки ладонями кверху, я словно бы передал нечто собеседнику. Он не сразу нашелся с ответом, и этот круг игры остался за мною. Но резолюция по докладу все-таки оказалась отложена. И вопрос Крыма снять не удалось. Не удалось уже потому, что установление действительной власти над сим полуостровом и освоение американских побережий планировалось возложить на плечи людей одного и того же разряда. Что делать: в России слишком мало вольных!

Еще до войны Шувалов, с моей подсказки, пытался инспирировать указ о дозволении Камчатской компании нанимать в свою службу казаков и ландмилицких солдат. Прожект поступил в Сенат – но там старички согласились только на казаков. Из них желающих нашлось очень мало, потому как Охотск и Камчатка имеют в народе крайне дурную репутацию: место ссылки, голодное, холодное и вовсе лишенное привлекательных сторон. Чаще всего, вызывались гультяи, которые пропились догола и под хороший задаток согласились бы ехать хоть в ад, – только таких уже мои приказчики заворачивали. В колониях нужны крепкие и серьезные люди, а не всякая шелуха. Больше из крепостного состояния выкупали, ежели находились годные. Так это ж сколько денег потребуется, когда придет время тысячами колонистов возить?! Кроме того, военные умения для переселенцев более, чем желательны.

Невзирая на все хлопоты, мои и Петра Ивановича, до окончания турецкой войны пропихнуть нужный указ возможности не нашлось. Мы, впрочем, не давили сверх меры: ландмилиция была нужна против Крыма. Сие ханство, даже в урезанном виде, являло собой немалую силу, хотя за все время войны никак не повлияло на ее ход. Правда, и ландмилицких войск со мною на Дунае не было. Так в шахматах случается, когда две равносильных фигуры связывают друг друга, совершенно выводя из игры. Потом война кончилась. Но полки на Перекопе – остались.

На первых порах моя потребность в людях была не весьма велика, сравнительно с численностью поселенных войск. Все равно, в глазах сенаторов чрезмерное упорство выглядело бы весьма неприлично: как противопоставление собственного приватного интереса важнейшим целям империи. Остынет, хоть немного, вражда с татарами – тогда никто не посмотрит косо, что некоторое число солдат отправится в заморские владения. До возвращения «Луки» спешить совершенно было некуда. Зато теперь… Теперь время поскакало, как конь – галопом! Требовалось срочно найти решение сей проблемы.

Надо сказать, что крымские дела находились тогда в центре внимания публики. Везде, от аристократических гостиных до дешевых трактиров, слышались рассуждения о новообретенной провинции и о том, правильно ли граф Читтанов поступил, учинив татар вольными. Многие утверждали, что граф сделал глупость и что всех магометан следовало выселить к туркам, – причем так говорили не одни лишь трактирные политики. Особо воинственными выглядели лейб-гвардейцы: не те, кои подали рапорты и отправились в армейские полки, чтобы участвовать в войне, а пересидевшие ее в Санкт-Петербурге. Пока я валялся больным в Силистрии, канцлер тоже успел высказаться в этом духе; потом от него подобного не слыхивали. Все же он далеко не глуп, и понимает: излишество в требованиях могло затянуть войну еще на много лет. Сам же требовал скорейшего заключения мира! Однако, чем дольше продолжалась крымская безурядица, тем больше истощалось терпение императрицы и тем охотнее прислушивалась она к суждениям неразумной толпы. Успокоительные разговоры оказывали все меньшее действие.

Однажды, в очередном заседании комиссии по иностранным делам, Бестужев снова поднял дело о Крыме: нарочно в присутствии государыни. Мол, бездействие наше в установлении действительной власти над приобретенным от турок берегом служит к посрамлению России в глазах всего света. Новые подданные припадают к ногам Ея Величества, моля о защите от ярости магометан – а мы ничего не делаем! Я уже знал, что мои тайные враги устроили приезд в Санкт-Петербург депутации крымских греков и по церковным каналам связали оных с духовником императрицы. Учитывая набожность Елизаветы, с возрастом все более углублявшуюся, напрямую противиться сей интриге представлялось неплодотворным и опасным.

– Алексей Петрович, еще два года назад сим новым подданным предлагалось бесплатно и в неограниченном количестве трофейное турецкое оружие, под одно-единственное обязательство: совместно с нашими гарнизонами, оборонять собственные селения. Многие ли согласились? Да почти никто! Чего они требуют сейчас? Защиты? А самим исполнить долг верноподданных и послужить государыне-матушке?! Или на русском горбу хотят в рай въехать?!

– Александр Иванович, против умелых татарских воинов мирным селянам все равно не устоять, хоть до зубов их вооружи.

– Значит, им нет места на том берегу. Надо переселить жителей туда, где безопасно: в Керчь, Кафу, Азов, Троицк и Анненхафен, а брошенные дома и угодья отдать другим, которые готовы будут за них сражаться.

– Это кому же? Ужели опять ландмилицким?!

– Охотникам из ландмилиции. Офицерам и солдатам полевых полков, по возрасту или здоровью подлежащим переводу в гарнизоны. Переселенцам из сербов и других турецких либо цесарских славян, знающим строй и умелым в обращении с оружием. Крещеным черкесам и татарам, серьезно относящимся к новой вере. А если из крымских греков и армян кто пожелает остаться, вступивши в службу на общих условиях – пусть будут, ничего против не имею. Главное, чтобы народ и войско были одно, и войско сие владело бы способами регулярного боя. Россия сотни лет возводит защитные линии на границе со степью: все приемы известны, все правила доведены до совершенства. Вольный, вооруженный и обученный воинским умениям земледелец – самый страшный противник для кочевой орды. Дать переселенцам винтовальные фузеи и легкие пушки…

Елизавета прервала мою речь.

– Граф Александр Иванович! Давай им, что хочешь, и набирай, кого пожелаешь, – только помещичьих людей не трогай – но, Бога ради, наведи порядок в Крыму! Кроме тебя, право, некому. Поезжай и сделай! Генерал-губернатором азовским завтра же назначу. Указ об учреждении крымской ландмилиции, равно как о переводе, коли нужно, полков с Богородицкой линии сочини сам, я рассмотрю. Да, кстати: понеже сия линия оказалась ныне в удалении от границы, не вижу препятствий к перечислению ландмилицких солдат в службу Камчатской компании. Коль не передумал, можешь и это вписать.

Предложение выглядело щедрым. Необыкновенно щедрым, впору сказать. Часто ли случается, что посланному с комиссией сановнику или генералу предлагают самому составить себе инструкцию? Но то, как императрица переглянулась с канцлером, и мелькнувшее в его глазах на неуловимую долю секунды выражение хитрого довольства заставляли подозревать, что сие отнюдь не моя победа.

ПОКА ДЫШУ – СРАЖАЮСЬ

При всем старании, у меня никак бы не вышло в одно и то же время вести дела на юге, требующие личного присутствия, и направлять иностранную политику империи. С этой простою истиной надо смириться. У нас ведь как? Кто может изо дня в день дуть в уши императрице, располагая при этом ее доверием, тот и является, по сути, первым министром – хотя регламент подобной должности не предусматривает. Бестужев воспользовался крымскими неурядицами, дабы спровадить опасного соперника из Петербурга, однако сие вовсе не отменяет действительной нужды в решительных и хорошо продуманных действиях по умиротворению наших южных окраин. В случае успеха, вполне возможно рассчитывать на реванш при дворе. Враждебные канцлеру силы, тяготеющие к наследнику престола, ждут только удобного случая для атаки на зарвавшегося сановника, коего в этом кругу терпеть не могут и величают «господином Бесстыжевым». Дай время: пожалуй, гад еще приползет, прося от них защиты.

Так утешал я сам себя, сбираясь в дорогу. Но пока мой неугомонный враг не обнаруживал ни малейших признаков слабости. Более того, мне по секрету сообщили: он уже сговорился о браке своего единственного сына с племянницей Разумовского, что обещало сделать его, по отношению к императрице, почти родственником. Не владея такими приемами, тягаться с Алексеем Петровичем сложно.

Зато дарованные государыней полномочия поистине радовали душу. Не всякий вице-король бывает столь свободен в выборе средств! Хоть оружием действуй, хоть подкупом, хоть земли предлагай для выпаса стад. Только, по-моему, ни один их сих способов не отменял создания на крымском побережьи линии военных поселений. Разбойничьи татарские шайки разоряли в тех местах не одних только греков и армян, но даже и турок. Единственный знак почтения к собственной вере состоял в том, что магометан, ограбивши, отпускали, а христиан ожидали смерть или рабство. Навряд ли сие творилось с благословения хана. У него просто не было способа воспрепятствовать безудержному грабежу; а если бы вдруг способ нашелся, подданные восприняли бы такие действия, как самое мерзкое тиранство.

Честно говоря, исполненная татарами очистка побережья от прежних жителей в чем-то играла мне на руку. Доверия к ним, даже к единоверцам, сотни лет служившим перекупщиками добытого на Руси ясыря, нельзя было иметь никакого. Принудительно переселить в города, под бдительный надзор военных комендантов и таможен, значило бы озлобить против новой власти. А так – сами туда сбежались! Это христиане, понятно. Магометане в большинстве уплыли за море, в Анатолию, меньшей частью – ушли к татарам через горы. Волк не режет добычу возле логова, и Бахчисарай с Ак-Мечетью оставались сравнительно безопасны. Зато на берегу селения стояли пустыми: дома зияли выбитыми окнами, сады и виноградники зарастали бурьяном. Приходи и живи – если уверен, что сможешь постоять за себя.

Путь в южные владения императрицы я избрал не совсем обычный. Не люблю – да что там, просто ненавижу дальние путешествия на колесах! К тому же, у меня были дела в Европе. А тут как раз фрегат подготовили к отплытию в Ливорно. Зачем? Так ведь эскадра Мишукова по окончании турецкой войны не воротилась немедля в Кронштадт, а примкнула, согласно договору, к англичанам и крейсировала между Тулоном и Генуей. Сам Захар Данилович, произведенный в полные адмиралы, наконец-то освоился в медитерранских водах и на сем основании почитал себя великим флотоводцем. Он осмелел настолько, что не боялся перехватывать каботажные суда с провиантом и амуницией для бурбонских армий. При этом, Россия считалась не воюющей, а лишь «помогающей» своим союзникам державой.

Фрегат, разумеется, в Черное море не пустят; но мои торговые капитаны уже успели испробовать путь между Ливорно и Кафой. Как миновать Константинополь: официально, с верительными грамотами полномочного посла, или тайно, под видом негоцианта – можно решить по обстоятельствам. В грамотах Бестужев не отказал (хотя и посмотрел, как на сумасшедшего). Единственною невыгодой сего маршрута была потеря времени: лишний месяц, примерно, или полтора, – но с иной точки зрения это выглядело, наоборот, достоинством. Я по-прежнему сохранял уверенность, что крымским беспорядкам нужно дать утихнуть самопроизвольно. Без добычи грабительские шайки соскучатся и разойдутся; а вот вмешательство ненавистных гяуров способно разжечь огонь священной войны.

Каперы не тревожили: напротив, разбегались с нашей дороги. Первая остановка была в Амстердаме. Требовалось переговорить с банкирами по условиям погашения военного кредита и возобновить связи с чаеторговцами. Дело в том, что важное условие моей торговли с Китаем состояло в обязательстве не продавать чай в России, дабы не соперничать с сибирскими караванами. Фарфор – сбывай в любых количествах, его караванщики не возят. А чай – только в Европу. Поскольку среди перекупщиков едва ли не преобладающую долю составляли евреи, сии дела не следовало афишировать: недоброжелатели обязательно постарались бы использовать отношения с «врагами христовыми» для компрометации в глазах императрицы. Никак не пойму, что тут предосудительного. По правде говоря, мне случалось вести дела с торговцами самых разных вер, при этом особой разницы в поведении между иудеями и христианами не довелось заметить. Разве что христиане, когда желают обмануть, призывают Христа в свидетели благородства своих намерений. Евреи пользуются другими приемами. Ненавистники еврейского народа пугают, что оный старается захватить в свои руки всю торговлю и весь кредит… Что можно им ответить? «И вы старайтесь!» Я вырос в Венеции, где иудеев было множество; но соперничество с коренными венецианцами в хитрости и корыстолюбии они проигрывали вчистую, довольствуясь лишь теми видами коммерции, которые христиане почитали малодоходными либо недостойными. Не будь растяпой – вот самое действенное средство от чужеверного засилья.

Столь же тайными были беседы с ост-индскими директорами и новоизбранным Великим Пенсионарием Яковом Жилем. Предметом служил порт Св. Елизаветы в Капской земле, весьма искушавший их своею близостью к Капштадту. Будучи отдан в залог при заключении договора о военном кредите, русский городок в Африке легко мог перейти в голландское владение. Они считали сие почти свершившимся, а вот меня подобный оборот не устраивал.

По сведениям, доставленным «Святым Лукою», среди поселенцев (беглых солдат армии Миниха) в настоящее время царил раздор. Бывший унтер-офицер Федотов, избранный атаманом и после сокрушительной победы над туземцами объявивший себя вольным князем, во цвете лет взял, да и помер. С одной стороны, мне облегчение: об официальном признании императрицей сего титула за дезертиром из простолюдинов, хотя бы и помилованным, даже заикаться не следовало; он же наотрез отказывался иметь дело с любым, кто не именовал его «сиятельством». Представьте, каково приходилось моим приказчикам в Елизаветинской фактории. С другой… Пока сей самозванец, не лишенный военных и административных талантов, держал всех в железном кулаке, капштадтцы к нему и сунуться не смели. Раз попробовали, да еле ноги унесли. Теперь, при несогласии среди колонистов, соседи вполне могли еще раз попытаться. Возможно, это они Федотова неким тайным способом извели. А может, и свои постарались. Были там разговоры: мол, не затем плыли за тридевять земель, чтобы снова терпеть на своей шее начальство. Что «князь» из мужиков – так это даже еще обидней. Сложилась тайная партия, ратующая за казачье устройство, с выборными чинами. Но после смерти прежнего главы ее вожди перессорились между собою. Чем дело кончится, пока еще трудно было предсказать. Тем временем, укоренившийся за сто лет Капштадт нависал над молодым русским городком неустранимою угрозой.

Однако исход борьбы в колониях часто решается совсем в другом месте. Вот и теперь: летняя кампания во Фландрии обернулась для голландцев полосою тяжелых конфузий. Граф Мориц Саксонский, возглавивший французскую армию, показал себя блестящим полководцем и овладел всеми «барьерными крепостями», преграждавшими путь к мягкому, жирному телу расслабленных вследствие долговременного мира и благополучия Штатов. Если французы ворвутся – хватит ли у нынешних бюргеров духу открыть шлюзы и затопить собственные жилища, как сделали когда-то их прадеды? Навряд ли. Я бы даже сказал: определенно, нет. Надежда оставалась лишь на помощь англичан и цесарцев, да на вспомогательный русский корпус, об отправке коего на Рейн как раз тогда шли переговоры.

И вот, задумайтесь: уместно ли в таком положении делать обиду российской императрице, отнимая у покровительствуемой ею компании небольшое селение на краю света? Мне-то самому ясно было, что Бестужев сие не примет во внимание и уговорит государыню послать войска, невзирая ни на что. Но Великому Пенсионарию, не искушенному в тайнах Санкт-Петербургского двора, знать о том неоткуда – и можно выдать нужду за добродетель, пообещав свое содействие в обмен на урегулирование противоречий в Африке. Главное, чтобы наш посол не возревновал и не спутал мне карты. Граф Александр Головкин был сыном покойного канцлера Гаврилы Ивановича, моего недруга при жизни, да и сам в правление Анны пытался строить беглому генералу Читтанову помехи в делах. Впрочем, первая же беседа с послом убедила, что пакости он чинил только по указанию свыше, будучи в личном отношении человеком вполне безобидным. Нынешняя служба его заключалась, большею частью, в скупке у голландских моряков говорящих попугаев и всяческих певчих птиц, преимущественно канареек, и посылке оных ко двору государыни. Но самые большие усилия он прилагал к занятию, еще более увлекательному и приятному: преумножению поголовья Головкиных. Его супруга-иностранка, в девичестве графиня Екатерина Дона, оказалась феноменально плодовита и родила ему несусветное число детей, не менее двадцати пяти. Не все из них пережили опасный младенческий возраст, однако и того количества, которое наполняло посольский дом, хватило бы на полдюжины обычных семей. При столь исключительном многочадии, заниматься интригами Александру Гавриловичу было недосуг. Он исправно сопровождал меня в случаях, требующих присутствия официального представителя империи, надеясь, вероятно, через мою поддержку восстановить доверие императрицы: при восшествии ее на трон санкт-петербургские родичи Головкина сделали неправильный выбор. Сами угодили в опалу и гаагского сидельца чуть не погубили.

Яков Жиль отнюдь не был глуп или упрям: довольно быстро он согласился на разграничительную линию в десяти лигах к западу от Елизаветинска, продолжающуюся внутрь материка по меридиану. Ост-индцы кривили рожи – а куда деваться?! Метрополия в опасности! Это важнее. На восток отписанная мне территория простиралась аж до самых португальских владений. Не то, чтобы я питал надежду когда-нибудь действительно овладеть столь обширною частью Африки, однако и отказываться не стал. Правда, сие соглашение было с подвохом. Долг-то российский остался! В закладе у наших кредиторов прежде была фактория с неопределенным пространством вокруг нее, теперь – вся земля, указанная в договоре. Подозреваю, хитрый пенсионарий имел точные сведения о плачевном состоянии османских финансов и не верил в своевременную выплату контрибуции – следственно, и в погашение русского кредита. Премилая картина рисовалась его торгашескому взору. Сначала получить от простодушных варваров военную помощь, потом их же обобрать – и все законно! Все по добровольному соглашению.

Сроку до следующего платежа оставалось пока еще с запасом: чуть более девяти месяцев. Ребенка можно зачать и родить. Но если турки не смогут или не захотят выдать очередные два миллиона, набрать нужную сумму будет очень трудно. Почти невозможно, с учетом всех привходящих обстоятельств.

Тонкость в том, что долг – государственный, а заложенные активы принадлежат частной компании. Они лишь временно доверены казне в обмен на ряд существенных привилегий. Юридическая безупречность заклада их в обеспечение кредита сомнительна; однако в нашем отечестве важны не столько правовые аспекты, сколько близость к трону. «L'etat – c'est moi», сказал Людовик. Из наших монархов сие мог бы повторить Петр Великий (причем, с гораздо большим основанием), а после него частенько оказывалось, что государство – это Меншиков или Бирон; в последнее время дело все больше клонится к формуле «государство – это Бестужев». Без турецкой контрибуции, денег в казне на погашение кредита не будет. Велик соблазн разыграть казенное банкрутство, ибо потери от него падут, главным образом, на меня и моих компаньонов.

Поэтому надо искать недостающие средства самому. Императрица рассчитается потом: хоть деньгами, хоть дополнительными льготами. Одномоментно выдать крупную сумму ей тяжело, а помалу – не составит труда. Реализация груза «Святого Луки» даст полмиллиона или чуть больше; примерно столько же я могу наскрести, сведя воедино все свои денежные резервы и распродав или заложив не самые нужные активы. Остальное… Может, из кабинетских денег у государыни попросить? Шувалов тут не помощник, лучше через Разумовского зайти. Даст ли она? Бог ее знает. Поведение женщин трудно предсказать, что в денежных делах, что в любовных. Некоторым кавалерам удается немыслимое: вон, Мориц Саксонский, ныне маршал Франции. Около двадцати лет назад, еще довольно молодым человеком, сей бастард возжелал короны герцогства Курляндского. Не имея ни собственных средств, ни поддержки сильных мира сего, где взял он деньги на это дорогостоящее предприятие? Парижские актрисы (и прочие дамы полусвета) собрали для своего любимца полмиллиона ливров! Вот это, я понимаю, успех у слабого пола! Впрочем, полмиллиона ливров составляют всего лишь сто тысяч талеров, а лишнего миллиона в кабинете, скорей всего, нет. Столько бы и Бирон у Анны не выпросил, и Разумовский у Елизаветы навряд ли сможет. Кроме того, они с Бестужевым, вроде, породниться собираются… Значит, в любом случае не миновать канцлера, коий непременно начнет доказывать, что заклад сказанных денег не стоит, и лучше оставить заморские владения голландцам. Десять против одного, что императрица, по бережливости, к сему склонится.