Текст книги "Еретик Жоффруа Валле"
Автор книги: Константин Курбатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
На ходу Базиль расстегнул камизоль и извлек кожаный мешочек, в котором хранил бриллиант. Тот самый бриллиант, который достался ему от матери.
Базиль не помнил свою мать. Но тетка, мать его двоюродной сестры Франсуазы, передавая ему бриллиант, рассказала, кому принадлежал бесценный камень и в чем заключено его волшебное свойство.
– Ты узнаешь этот камень, папа? – спросил Базиль, приблизившись к возвышению, на котором сидел первосвященник.
– На свете существует множество драгоценных камней, – осторожно ответил Пий V. – Почему я должен поверить тебе, что это и есть тот самый камень?
– Мне его оставила мать, – ответил Базиль. – Которую ты убил. А подлинность камня я докажу тебе очень просто. Я прикасаюсь к вам и...
– Нет! – воскликнул папа. – Ни с места! Что ты хочешь?
– Прежде чем я дотронусь до тебя, чтобы привести свои доказательства, ты исполнишь то, для чего я сюда приехал. Мне необходимо разрешение на брак.
– Но я уже высказал свое отношение к тому греховному союзу, – неуверенно проговорил папа, косясь на страшный камень в руках сына.
– Ты изменишь свое отношение к браку, – сказал Базиль. – Или... Можно я тебя обниму, родной папочка?
Шаг на помост, где сидел папа, заставил его святейшество в ужасе вскочить.
– Остановите его! – раздался крик. – Он сошел с ума!
Крепкие руки схватили Базиля, не дав ему приблизиться к папе.
– Ты затрясся потому, – сказал Базиль, – что мои слова истинны. Ты знаешь это сам. Я жду твоего ответа на просьбу короля Франции Карла Девятого.
– Считай, что его просьба удовлетворена, – кивнул папа.
– Прикажи освободить Жоффруа Валле и наших слуг.
Нервным жестом его святейшество подал знак, чтобы Жоффруа освободили.
– Прощайте, всемогущий владыка, – поклонился Базиль. – И последнее. Как истинный христианин...
Сильный прыжок к подножию папиного кресла оказался столь стремительным, что Базилю не успели помешать.
– ...я должен поцеловать твою туфлю, – закончил Базиль, прижимаясь к папиной ноге.
Схватившись за сердце и выкатив глаза, первосвященник вскочил с кресла и тут же грузно опустился обратно.
– Вот... она, – пробормотал он. – Вот... Господи... Отведите меня в опочивальню. Я устал. У меня кружится голова. Врача! Скорее врача! И прикажите сыскать моего астролога. Скорее! Я задыхаюсь!
IV. СВАДЬБА ВЕКА
В то великолепное солнечное утро, в понедельник 18 августа 1572 года со всего города, со всех окраин и предместий стекался на остров Ситэ парижский люд. Каждому хотелось взглянуть на гугенота с католичкой, которые перед лицом бога и церкви соединялись узами Гименея.
Необычный брак нес с собой долгожданный мир. А кроме того, королевская свадьба – это всегда богатая и бесплатная гулянка, на которой любой бездомный бродяга, нищий и калека мог до отвала набить брюхо и выпить столько вина, сколько вместит его бездонная утроба.
Толстопузые бочки с вином, окружавшие площадь перед собором Нотр Дам, ждали своего часа.
На огромном, затянутом зеленой материей помосте, на котором предстояло разыграть первую часть свадебного торжества, заканчивались последние приготовления.
Ковровая дорожка, по которой должны были пройти молодые, горела ярким пурпуром. Завершение представления намечалось в соборе при значительно более узком круге избранных. А толпе на площади тем временем должны были предоставить неограниченную возможность есть, пить и веселиться.
Помост, вознесенный над брусчаткой площади на полтора человеческих роста, пока пустовал. Пустовали и бесконечные столы, которым предстояло заполниться мясом, хлебом и зеленью. А к острову тянулись и тянулись все, кто мог ходить, – бедные и богатые, старые и молодые, здоровые и больные. Чтобы взглянуть на свадьбу века. Чтобы как следует набить брюхо. Чтобы, коль подвернется удачный повод, от души подраться. И чтобы во всю глотку пожелать молодым счастья и долголетия.
Лишь одно, казалось бы, пустяковое обстоятельство вызывало у парижан недоумение. Почему свадьбу назначили на понедельник? Кто по понедельникам играет свадьбы? Ой, не к добру это! Ой, худо может откликнуться! Поговаривали, будто на понедельнике настояла вдовствующая королева-мать. Она советовалась со своим астрологом графом Бридуа, и тот якобы назвал точную дату – 18 августа.
Больше всех весть о точном назначении срока свадьбы пришлась не по душе невесте. Раз назначен точный срок, значит, уже не отвертеться.
– Вы меня обманули! – кричала на мать Маргарита. – Я доверилась вам и ничего не предприняла сама. А я могла бы предпринять. Если бы не вы, я бы сама сумела расстроить эту мерзкую свадьбу. Умереть должна была не Жанна, а ее сыночек! И пускай бы Карл докапывался, отчего Наварра протянул ноги.
– Я не думала, дочка, что так скверно получится, – оправдывалась Екатерина Медичи. – Но Наварру пока трогать нельзя. Гугеноты еще слишком сильны. Мы метили в другого человека. И я положилась на одного верного слугу. Он метко стреляет, но, увы, оказалось, слишком медленно заряжает мушкет. Он не успел сделать то, что ему поручили. Но поверь мне, он сделает это.
– Что он сделает? – визжала Марго. – Вы снова потчуете меня обещаниями! Я больше не верю вам!
– Иди спокойно к аналою, дочка, – успокаивала ее мать. – Граф Бридуа заверил, что ты скоро останешься вдовой. По-моему, молоденькая и красивая вдовушка во сто крат привлекательнее любой девицы.
– Но вы сами говорите, что Наварру трогать нельзя. Каким же образом я останусь вдовой?
– Сейчас его трогать нельзя, – глубокомысленно подвела итог королева. – Потому на первый раз мы прицелимся в другого человека. Вслед за которым неминуемо последует Наварра. Иди, дочь моя, и не сомневайся. Бог не оставит тебя своей милостью.
Спешка со свадьбой была вызвана не только тем, что ее жаждал поскорее увидеть Карл IX. В Риме произошло событие, которое заставило Лувр поторопиться с браком. Христианский мир облетела скорбная весть о внезапной кончине папы Пия V. Вместо него конклав кардиналов избрал наместником бога на земле папу Георгия XIII. И если маркиз де Бук с Жоффруа Валле привезли в Париж благословение предыдущего папы на брак, то неизвестно, как отнесется к намеченной свадьбе новый папа.
– Мой дорогой маркиз! – радостно встретил Карл IX вернувшегося из Рима Базиля. – Честное слово, никак не думал, что вы сумеете выполнить столь сложную миссию. Но я сразу поверил вам. Вы молодчина! Как вас встретил Пий Пятый?
– С распростертыми объятиями, ваше величество. Папа оказался на удивление добросердечным человеком. Жаль, что с ним произошло такое несчастье.
– Да, жаль, – согласился Карл. – Я имел о его характере несколько иные сведения. Но это теперь неважно. Тут все постоянно хотят обвести меня вокруг пальца. Рядом ни одного порядочного человека. А вы мне нравитесь. Что вы хотите получить за услугу, которую оказали Франции и мне, Карлу Девятому?
– Благодарю вас за щедрость, ваше величество. Я ни в чем не нуждаюсь. Для нас с Жоффруа Валле высшая награда – принести пользу своему отечеству.
– Похвально! – воскликнул король. – С каждой минутой, маркиз, вы нравитесь мне все больше. Я мог бы осыпать вас и вашего друга золотом и бриллиантами. Но и то и другое слишком мизерная плата за то, что вы совершили. Я хочу заплатить вам полной мерой. И сделаю это. Высшая плата – когда король Франции находится в долгу у своего подданного. Отныне любая ваша просьба и в любое время будет выполнена незамедлительно. Вы получаете исключительное право входить в мои покои в любое время. Я умею быть щедрым и могу все. У ваших ног любые богатства Франции. Вам следует лишь молвить слово, маркиз.
После аудиенции Жоффруа смеялся: неплохо бы попросить у короля, который может все, чтобы каждый француз, не оглядываясь, открыто высказывал свои мысли и молился так, как ему больше по душе. И чтобы за слово не пытали и не убивали. Потому что, убивая себе подобных, мы всегда немножечко убиваем самих себя. И пусть помосты во всем мире строятся для свадеб, а не для эшафотов. Как тот грандиозный свадебный помост, который целый месяц сооружали плотники перед собором Нотр Дам.
Весь Париж пришел сюда сегодня, чтобы лицезреть пышную свадьбу коронованных особ.
Под радостный гул и приветственные крики толпы гордо прошествовал к трону под балдахином Карл IX. С плеч его величественно спадала расшитая золотом по голубому полю просторная мантия.
– Да здравствует король! – прокатилось над площадью.
Карл опустился в кресло. Губы у него топорщились хоботком. Руки возлежали на подлокотниках. Правая нога грациозно подалась вперед.
Появление молодых вызвало у толпы взрыв восторга. И Генрих Наваррский и красавица Маргарита шли к венцу с высоко поднятыми головами.
– Именем господа нашего Иисуса Христа, – начал свадебный обряд кардинал Бурбонский, – соединяю вас...
Пока он напевно произносил торжественные слова, Наварра не спускал улыбающихся глаз со своей невесты. Маргарита стояла, потупив глаза, и явно нервничала.
– Нельзя на собственной свадьбе выглядеть такой букой, – с очаровательной улыбкой шепнул ей жених.
Невеста не отозвалась. Лишь щеки у нее налились румянцем.
– Красавица, – не отставал Наварра, – я безмерно счастлив оттого, что вы меня столь страстно любите.
Краска на щеках невесты стала еще ярче. А Наварра, не обращая внимания на речитатив кардинала, продолжал:
– Сейчас нам предстоит поцеловаться, родная. Перед всем Парижем. Счастливейшая минута! Я ждал ее всю жизнь.
Наварра жадно обхватил невесту и впился в ее губы своими губами. Она, задохнувшись, еле вырвалась из его объятий. Прошипела, стараясь сопроводить слова улыбкой:
– Как вы смеете?
– Моя несравненная! – просиял Наварра. – Я так безумно люблю вас! Затянувшийся на столь длительное время поцелуй чуть нарушил плавный ход бракосочетания. Кардинал Бурбонский, млея от жары, чувствовал, как у него по спине, меж лопатками, стекает пот. Екатерина испепеляла негодующим взглядом дочку, столь неприлично прильнувшую к жениху. Карл IX, любуясь делом своих рук, которое успешно продвигалось к финишу, еще величественнее отставил ногу.
Во всю мощь звенели колокола. Сопела стража, сдерживая напор толпы. Гудели над площадью голоса.
– Ловко целуются!
– Поцелуй ее еще разок, Наварра!
– Такую красавицу можно целовать, не останавливаясь!
Великолепно началась на площади перед собором Нотр Дам свадьба, которой суждено было стать свадьбой века. Но все испортила ее концовка. Когда пышная процессия потянулась в собор, Генрих Наваррский и его единоверцы демонстративно отказались от причастия.
– Мы тверды в своей вере! – сказали гугеноты.
– В день бракосочетания Наварра мог бы пойти и на уступки, – возроптали католики.
И торжество несколько померкло. Впрочем, чего можно было ожидать от свадьбы, которую назначили на понедельник. Давно известно: великий грех – играть свадьбы по понедельникам.
V. ЗАПОЗДАВШИЙ ВЫСТРЕЛ
Откликнулся грех через четыре дня. Лувр еще от всей души гулял, пил и веселился, отмечая выдающееся событие, а небо над Парижем уже затягивало мрачными тучами.
Грандиозный помост перед вратами собора Нотр Дам разобрать пока не успели. Зеленую материю с него сняли, а сооружение до времени оставили. И под уютной крышей, правда не спасающей от дождя, обосновались бродяги и нищие, бандиты и воры, веселые женщины и бездомные подростки. Пусть сквозь щели меж досок светит луна, но за жилье, да еще в самом центре города, не требуют уплаты. Охапка соломы служила постелью. Бочка из-под свадебного вина – столом. А небольшой костерок давал тепло ночью и служил очагом для приготовления пищи днем. Как ни щедро накормил добрый король Карл IX парижский люд на веселой свадьбе, ненасытное нутро на другой же день снова просило пить и есть.
– Так чего Наварра не пошел к причастию? – рассуждали под помостом свободомыслящие философы.
– Потому как на каждого задарма не напасешься хлеба, – отвечали самые мудрые.
– Много я сожрал, причащаясь, того хлеба!
– Ты немного, да другой немного. Получается цельный воз.
– Да там жратвы – воробью на завтрак.
– Хоть и крохи, а все равно бесплатно нельзя. Наварра из-за того хлеба и войну с нашим королем затеял.
– Во жмот!
– Все они, гугеноты, такие.
– Бить их нужно, паразитов. Давить, как вшей.
– Давить! – дружно соглашались обитатели свадебного сооружения, досконально докопавшиеся до причин разногласий между католиками и гугенотами.
В то обычное и ничем не примечательное утро, ровно через четыре дня после свадьбы, 22 августа 1572 года, обитатели деревянного помоста вдруг ни с того ни с сего заговорили, что фортуне пришел конец и помост не сегодня завтра начнут разбирать.
Началось с того, что в дальнем углу стала подвывать женщина. Сердобольные бабки пояснили, что женщина рожает. Когда она перестала выть, они, крестясь, сообщили, что родился мертвый мальчик. В пятницу, да еще мертвый младенец – тут явно клонило не к добру. Как оно вскоре и вышло.
Едва отмучилась роженица, к помосту заявилась со своей повозкой группа странствующих циркачей. Их интересовало, не продаст ли кто тоненькую девочку лет шести. Такая девочка нашлась. Циркачи долго ее щупали и торговались с родителями. После горячих споров и размахиваний руками сошлись в цене.
Сунув за щеку золотую монету, счастливый отец навострился тут же прокутить ее в своем любимом кабачке на улице Засохшего дерева. Жене, чтобы она не предъявляла глупых требований на чужие денежки, муженек сунул в глаз кулаком, напомнив, что он и так целых шесть лет кормил сопливку, которая появилась на свет неизвестно от кого.
Вскоре, однако, обладатель золотой монеты в испуге примчался обратно, не успев промочить глотку. Из его сбивчивого рассказа выяснилось, что ему едва удалось унести ноги. Там, на улице Засохшего дерева, прозвучали выстрелы, которые всполошили всю округу.
– Они хотели убить адмирала! – запыхавшись, рассказывал обладатель золотой монеты.
И небоящиеся ни бога, ни черта бродяги и нищие, бандиты и воры, веселые женщины и шустрые подростки вдруг необычайно разволновались. Какое-то особое чутье подсказало им, что нужно смазывать пятки. От кого? Почему? Этого они не знали. Как не знают того крысы, когда бегут с обреченного корабля перед его отбытием в дальнее плаванье.
– Быстрее, ребята! – прозвучал под деревянным помостом тревожный клич.
Но что же на самом деле произошло?
В тот день, 22 августа, адмирал Гаспар де Колиньи попросил у короля аудиенцию. И, как всегда, получил ее. Однако значительная разница в возрасте помешала адмиралу понять, что для молодых четыре дня пиршества слишком малый срок и что праздник еще далек до завершения.
Карлу просьба об аудиенции не понравилась.
– Чертов старик, – буркнул он, маясь головной болью. – Свое отжил и теперь мешает жить другим. Но и не принять его нельзя. У него что-нибудь срочное?
– Не можем знать, ваше величество, – доложили королю. – Адмирал желает видеть вас лично.
Встретив адмирала у себя в кабинете, Карл похлопал его по плечу и усадил в кресло Екатерины Медичи, у окна под клеткой с зелено-красным попугаем. Разговор, который завел адмирал, не понравился королю еще больше, чем сам приход адмирала. Кто любит, когда у него просят денег! А здесь шла речь не просто о деньгах. Немецким ландскнехтам, которых нанимал адмирал, до сих пор не выплачено жалованье. Кошелек адмирала пуст. Ландскнехты волнуются. Чтобы избежать возможных конфликтов, им нужно заплатить обещанное и отправить домой.
Получалось черт знает что! Адмирал вербовал за границей войска, чтобы разбить его, Карла. А теперь, разбив, просил у Карла уплатить тем войскам деньги.
Следовало бы сказать адмиралу, что здесь не торг победителя с побежденным. Достаточную цену, свою сестру, Карл уже выложил. И коль адмирал сам нанимал тех ландскнехтов, пусть сам с ними и расплачивается. Но с другой стороны, и отказать адмиралу было опасно. Если среди ландскнехтов начнутся волнения...
Голова у Карла раскалывалась после вчерашнего позднего застолья, и он, стараясь не показать своего состояния, изо всех сил сдерживаясь, сказал, что да, конечно, не уплатить сейчас такой пустяк было бы попросту глупо, что королевская казна целиком в распоряжении адмирала, что он, адмирал, превосходно знает, как Карл относится к нему, считая своим другом и отцом.
Удовлетворенный адмирал отправился восвояси, в свой особняк на улице Засохшего дерева. А Карл, сорвав гнев на подвернувшейся под руку прислуге, отправился играть в мяч. После игры он приказал собрать музыкантов, чтобы послушать лютню.
Тем временем и прозвучали те два злополучных выстрела, один из которых ранил адмирала в левую руку, а другой раздробил на той же левой руке указательный палец.
– Стрелок целился вон оттуда, – не теряя самообладания, проговорил адмирал, когда к нему бросились его верные дворяне-гугеноты.
– Убийца не уйдет от нас! – воскликнули они, выхватывая пистолеты и шпаги.
Над решеткой окна, куда указывал адмирал, еще вился синий дымок. Но у того, кто стрелял, оказалась наготове резвая лошадь. Стук ее копыт затерялся в переулках столь быстро, что мысль о погоне отпала сама собой.
– Они дорого заплатят за вашу кровь, господин адмирал! – кричали возмущенные гугеноты.
– Это Гизы!
– Мы отомстим!
– Успокойтесь, друзья, – сказал адмирал, превозмогая боль. – Мой юный друг, король Карл Девятый, сам достойно накажет преступника. Я в этом убежден. Я только что был у короля и еще раз имел счастье видеть его полнейшее дружелюбие.
– Но он... – послышались голоса.
– Я приказываю, – сказал адмирал, – отбросить всякую подозрительность, которая может привести к новой крови. Мы не поддадимся на провокацию. Тот человек, который стрелял, не имеет никакого отношения к нашим спорам. Он просто закоренелый бандит.
Истекающего кровью адмирала донесли до дома и уложили в постель. Срочно вызвали врачей. Поставили в известность короля.
Узнав во время концерта о случившемся, Карл рванул на груди пурпуэн. Глаза его вылезли из орбит и остановились. Губы посинели и с трудом пропустили несколько слов.
– Подлецы, – прохрипел король. – Кто посмел? Лошадей! Мы срочно едем к нашему другу адмиралу.
Весь ужас, как показалось Карлу, заключался в недавнем разговоре с адмиралом об уплате денег ландскнехтам. Деньги из королевской казны – тем, кто воевал против короля, – и эти злосчастные выстрелы в адмирала вдруг зловеще соединились в одну цепочку.
– Разыскать... Едем... – задыхаясь, хрипел король. – Приговорить к самой страшной смерти. Всех причастных. Едем.
В особняке адмирала на улице Засохшего дерева Карла IX, его мать и многочисленную, хорошо вооруженную свиту встретили с должным почтением, но сдержанно. Прохладный прием распространился даже на Генриха Наваррского и его молодую жену. Окружение адмирала как бы подчеркивало: теперь ты, Наварра, в их гнезде и потому чужд нам.
– Отец мой, – сказал король, подойдя к кровати адмирала, – вы ранены, а я страдаю. Клянусь отомстить за ваши раны так страшно, что моя месть никогда не сотрется в памяти потомков.
Движением глаз Екатерина Медичи дала понять, что она присоединяется к словам сына.
– Мне значительно легче, – произнес адмирал слабым голосом. – Ваш визит, ваше величество, лучший бальзам на мои раны. Я убежден, что недоразумение утрясется, я поправлюсь, и мы вновь будем вместе.
С тем же достоинством, с каким они явились сюда, король и его свита покинули дом предводителя гугенотов. И лишь у себя в Лувре Карл дал полную волю чувствам. Среди его подданных нашлись подлецы, которые хотят разрушить то, что он с таким невероятным усилием слепил. Они посмели перечить его воле! Они восстали против него!
Кто?
Первые, на кого пало подозрение, были Гизы – Генрих Гиз, его брат и его дядя, кардинал Лотарингский.
– Никакой пощады! – ревел Карл. – Пусть вся Франция, весь мир узнают, что для меня нет ничего невозможного! И герцоги, и кардиналы понесут суровое возмездие, если они осмелились встать на пути короля. Я знаю! Этот заносчивый Генрих Гиз не может пережить потерю Марго. Что ж, теперь он потеряет больше. Взять всех троих! Пытать! И четвертовать!
– Не торопитесь, ваше величество, – подала голос Екатерина Медичи. – Как бы вам не совершить опасную ошибку. Покушение на адмирала, вы правы, действительно организовали Гизы. Но инициатива в том не их. Они исполняли чужую волю. Если вы арестуете их, Гизы скажут, что они выполняли мой приказ.
– Ваш? – только и сумел выдохнуть Карл.
– А вы и я, ваше величество, пока одно целое, – добавила Екатерина. – Это мы с вами стреляли в адмирала. Надеюсь, вы не станете преследовать Гизов за то, что они выполняли наш приказ?
– Но зачем было нужно стрелять в адмирала?
– Чтобы он первым не выстрелил в нас.
– И что же теперь?
– Теперь необходимо добить их, пока они не опомнились и не узнали, по чьему приказу раздались выстрелы, – твердо сказала королева.
И Карл понял, что попался. Отправь он теперь мать хоть в самый дальний монастырь, гугеноты не поверят, что король не причастен к покушению. Выход был только в одном – опередить их.
Судя по всему, до счастливого вдовства Маргариты оставалось совсем немного.
VI. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, АНЖЕЛИКА!
Временные жильцы, что поселились под свадебным помостом у собора Нотр Дам, учуяли нависшую над Парижем беду интуитивно. Жоффруа Валле в отличие от них, узнав о выстрелах на улице Засохшего дерева, мгновенно понял, что должно за ними последовать. Он лишь недоумевал, почему вслед за двумя выстрелами сразу же не загремели тысячи других. И с той, и с другой стороны.
Впрочем, нет худа без добра. Предгрозовое затишье дало Жоффруа Валле время, чтобы разыскать Анжелику и спасти ее. По мнению Жоффруа, в предстоящей бойне больше всего могли пострадать невинные, не имеющие никакого отношения к раздорам между католиками и гугенотами. Так обычно всегда происходило в истории – спорят одни, а расплачиваются другие.
Отправляясь в Рим, Жоффруа снял для Анжелики уютную квартирку в одной из тихих улочек квартала Марэ. Он оплатил ее на два года вперед и оставил Анжелике достаточно средств для скромной, но безбедной жизни. С тех пор как Анжелику «сожгли», ей приходилось прятаться, постоянно оглядываться и контролировать каждый свой шаг.
Жоффруа отправился в Рим, но и Анжелика, и он отлично понимали, что Рим лишь предлог, что это бег от самого себя, бег к работе над своей книгой. И, вернувшись из Рима, Жоффруа не пришел к Анжелике. Он запретил себе даже думать о возможности пойти к ней. А теперь, поняв, какая гроза надвигается на Париж, бросился спасать свою любовь.
Примчавшись к дому, где Жоффруа снял ей квартиру, и немного подождав у запертой двери, он отправился к квартирной хозяйке. То была пожилая женщина, вдова кого-то из верхушки чиновничества, которых называли «людьми мантии». Жоффруа с Анжеликой так сразу и прозвали ее для себя – Старая Мантия. А она явно принимала Жоффруа за богатого жуира.
– Анжелика? – удивилась Старая Мантия. – Разве вы не знаете? Она оставила ключи и ушла. Сказав, что не вернется. Я специально поинтересовалась, куда она уходит. Но ответа не получила. Я как чувствовала. Мне так неудобно перед вами. Желаете получить обратно деньги? Но если вам вновь понадобится, я всегда к вашим услугам. У нас здесь тихо и, благодарение господу, мало любопытных. Может, зайдете выпить стакан вина? Желаю вам успеха, месье.
Он понял: Анжелика испугалась, что Жоффруа не выдержит и придет к ней. И потому ушла сама.
Но куда? Где ее искать?
Людные места Жоффруа обходил, на базары не совался. Выбирал тихие улочки и переулки. Но только зря стоптал ноги.
Неожиданно его осенило. Не на той ли она поляне за городской стеной, где у небольшого пруда, в зарослях вечнозеленых кустов верещатника лежал каменный лев? Он спал, тот лев с всклокоченной гривой, навечно уткнув нос в землю. Быть может, большой продолговатый камень и не походил на льва, но Анжелике он показался львом, и Жоффруа поддержал ее. Они случайно открыли эту поляну, полюбили ее и часто приходили сюда.
– Как живой, – сказала тогда Анжелика про каменного льва. – Только спит. А сам все видит, хитрец.
– Он не смущает тебя? – спросил Жоффруа, целуя Анжелику.
– А ты думаешь, – спросила в свою очередь она, – что, кроме льва, нас больше никто не видит?
– Я люблю тебя, Анжелика, – прошептал он. – Я каждую минуту хочу, чтобы ты была моею.
– И я тоже, Жоффруа, – вторила она.
Это было, когда он сжег свою рукопись. Стояли холода, но день выдался солнечный и теплый. Какой волшебной казалась в тот момент жизнь! Жоффруа, словно мальчишка, обрадовался поляне, окруженной кустами вечнозеленого верещатника.
– Я люблю тебя, Анжелика!
Каменный лев делал вид, что спит и ничего не видит. Синее небо укрывало их своим пологом. Птицы пели им сладостный гимн любви.
Как же он сразу не догадался, что она сейчас там? Жоффруа бросился к их поляне. И увидел Анжелику.
Она прошептала, прижав к груди руки:
– Ты? Господи, я думала, что уже больше никогда не увижу тебя. И лучше бы не увидела. Я уже стала понемногу отвыкать от твоего лица.
Он бросился к ней, хотел обнять. Она отстранилась, жалобно улыбнулась.
– Как ты мучаешь меня. Я хотела убежать от тебя. Насовсем. Зачем ты снова разыскал меня?
Схватив ее руки, он покрыл их поцелуями. А она качала головой и беззвучно плакала.
– Я люблю тебя, Анжелика, – бормотал он. – Я не могу без тебя.
– Какое мученье, – стонала она. – Зачем ты пришел, Жоффруа?
– Ты слышала о выстрелах на улице Засохшего дерева? – спросил он.
– Кто же о них не слышал.
– Ты догадываешься, к чему они могут привести?
– Ты потому и пришел? Чтобы спросить у меня о выстрелах? У короля Карла Девятого, наверное, хорошие лекари, Жоффруа. Они помогут адмиралу. А рана в руку вовсе не так опасна.
– Я боюсь, Анжелика, что дело значительно серьезней, чем тебе кажется. Война, которая столько лет велась на полях Франции, теперь может вспыхнуть внутри Парижа.
– Ты неисправим, Жоффруа, – улыбнулась она. – В каждой мелочи ты видишь нечто огромное. Да бог с ними со всеми, и с гугенотами, и с католиками. Они как-нибудь разберутся сами. Нам бы с тобой разобраться в собственных отношениях.
– Даже ты не веришь мне?! – удивился он. – Но ведь то, что происходит, само бросается в глаза. Они будут разбираться в своих расхождениях с помощью крови других, которые ничего не смыслят ни в религиозных разногласиях, ни в евхаристии.
– Что с тобой? – прошептала Анжелика. – Из-за каких-то двух выстрелов ты напридумывал столько страхов. Успокойся, родной, все будет хорошо.
– Не будет! Я пришел, чтобы предупредить тебя, защитить и спрятать. Где ты сейчас живешь? Неужели мы сегодня с тобой первый раз в жизни поссоримся?
– Идем отсюда, – попросила она. – Я бы не хотела, чтобы мы ссорились с тобой здесь.
Они покинули пруд, но идти с Жоффруа Анжелика отказалась. Сказала, что нанялась служанкой к двум пожилым одиноким людям и никогда не покинет их.
– Кто они, твои старики? —спросил он. – Католики? Гугеноты?
– Их младший сын стал гугенотом, и они последовали за ним.
– Прочь из этого дома, Анжелика! И как можно скорей!
– Нет, Жоффруа, я не уйду от них.
Старомодный, пропахший сухими травами домик, где жили старики, скрипел и грозил развалиться. Половицы под ногами пели на все лады, потолки прогнулись.
– Вот здесь я и живу, – сказала Анжелика. – Старики для меня как родные дед с бабкой. Они такие беспомощные и трогательные. И так любят друг друга! Наверное, лишь в старые времена существовала такая светлая и самозабвенная любовь. Без всяких мучений и сомнений, просто и открыто.
– Собирайся! – приказал Жоффруа.
– Тебе так хочется, чтобы я стала изменницей? – спросила Анжелика. – Чтобы бросила на произвол судьбы стариков?
– А где их дети?
– Где бывают нынешние дети? – вздохнула Анжелика. – Живут для себя. И выясняют, кто прав: католики или гугеноты.
На шум явилась божья старушка, сухонькая и бесплотная. Заулыбалась, покрасовавшись довольно белыми зубами. Ласково молвила:
– Вас зовут Жоффруа Валле? Милости просим. Я вас сразу узнала. Анжелика не устает рассказывать о вас. А я ее все время убеждала, что вы непременно придете.
Старик с печатью былого величия в своем благообразном облике, еле волоча ноги и с трудом опираясь на палку, едва добрался до кресла. Анжелика бросилась к нему, помогая сесть.
– Что?! – кричал он, вскидывая голову и поднимая ухо. – Сборщик податей?! Мы заплатили! Мы им за все заплатили! Пусть убирается! Жоффруа Валле? Не имел чести быть знакомым. Кто рассказывал? Анжелика? Никогда не слышал.
Старушка извинялась и хлопотала, накрывая стол. Старик стучал палкой в пол, строго хмурил брови и кричал, что при короле-рыцаре Франциске I таких безобразий, как сегодня, не водилось, что нынешние люди потеряли совесть и каждый норовит побольше урвать и поменьше сделать.
– Чего ты пристал к Анжелике?! – гремел он. – Ты старше ее лет на пятнадцать, если не на все двадцать.
– На тринадцать, – уточнил Жоффруа.
Но ворчун не услышал поправку.
Объяснить старикам, чтобы они поостереглись, Жоффруа не решился. Вряд ли бы они поняли его. Даже до Анжелики никак не доходило, что в скором времени ожидает Париж.
– Ты зря сопротивляешься, – не переставал он тихо напоминать ей. – Я все равно не уйду отсюда без тебя.
– Но ты сам видишь, какие они, – возражала Анжелика. – Как их можно оставить.
В ее спокойной убежденности звучало столько силы, что Жоффруа начал серьезно опасаться, сумеет ли он вытянуть ее из этого ветхого домика.
Помогло совершенно неожиданное явление. На пороге собственной персоной возник маркиз де Бук.
– Кто еще таков?! —сердито крикнул старик.
– Маркиз Базиль де Бук, – с поклоном представился он. – Простите, что пришел незванно. Мне необходимо срочно переговорить с Анжеликой. А заодно и с господином Жоффруа Валле, которого я никак не ожидал застать здесь.
– Как ты разыскал меня? – удивилась Анжелика.
– Какое это имеет значение, – сказал Базиль. – Я не поверил Жоффруа, но он оказался прав. Осведомленные люди под строжайшим секретом сообщили мне, что готовится избиение гугенотов. Оно может начаться каждую минуту. Сигналом к резне послужит набат на колокольне церкви Сен– Жермен-л’Оксерруа. Я привез Анжелике белый бант на шляпу и белую повязку на рукав. Все, кто после сигнала окажутся в Париже без этих примет, будут уничтожены.
– А повязка и бант для Жоффруа? – воскликнула Анжелика.
– Я разорву на две части свой бант и свою повязку, – сказал Базиль. – Анжелике лучше всего укрыться в таком месте, где не пахнет гугенотами. У меня есть на примете такое местечко.
– Ты едешь? – посмотрел на Анжелику Жоффруа.
С минуту подумав, она отрицательно покачала головой.
– Нет, я останусь здесь.
