Текст книги "Норвежская новелла XIX–XX веков"

Автор книги: Кнут Гамсун

Соавторы: Сигрид Унсет,Юнас Ли,Терье Стиген,Коре Холт,Артур Омре,Ангнар Мюкле,Александер Хьелланн,Кора Сандель,Ингер Хагеруп,Оскар Бротен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Финн Хавреволл

Это Карл Юхан пришел с цветами

Жил-был мальчик по имени Свен. Толстый, жизнерадостный парнишка, и умер он девяти лет от роду.

Когда мама Карла Юхана узнала, что господь призвал Свена к себе на небо, она пошла в сад и нарвала большой букет красных и белых астр для матери Свена. Бог дал, бог и взял… Подумать только, это мог быть и ее Карл Юхан! Пути господни неисповедимы…

Ну, вдаваться в это не стоит, но, во всяком случае, будет красиво, если Карл Юхан сам отнесет матери Свена цветы и выразит свое искреннее сочувствие. Они так дружили, Карл Юхан и Свен! По-настоящему дружили.

Карл Юхан тем временем на улице мучил своего маленького братишку. Он показывал ему, как японцы пытают пленных. Братишка, к сожалению, не хотел понять, что пленный китаец переносит пытки с возвышенным спокойствием. Ни звука не слетает с его губ. Он страдает молча.

Когда мама постучала обручальным кольцом в оконное стекло, Карл Юхан мгновенно послушался. Может, мама услыхала рев китайца? Увы, стук мог означать одно из двух: или его куда-нибудь пошлют, или он получит нагоняй. Хорошо, что хоть не то и другое сразу…

И хорошо, что прекратились японские пытки.

Карлу Юхану не хотелось идти к матери Свена с цветами. Прямо отказаться он побоялся, но… Есть разные причины. Кстати, он еще не приготовил письменные уроки на завтра…

Но ведь Свен был его лучшим другом, так или нет?

Да, но…

И разве он не понимает, как тяжело маме Свена потерять сыночка?

Понимает.

Конечно, понимает.

А как он думает, что сказал бы Свен, если бы узнал, что, когда он умер, его лучший друг не захотел даже пойти к его маме с цветами?

Он не знает.

Ему хотелось спросить у мамы, а что действительно сказал бы Свен, но он не решился.

Он сдался.

Сдался и прекратил всякое сопротивление, сраженный доводами, из которых понял одно: если он не пойдет с цветами к матери покойного Свена, ему не поздоровится.

Букет был очень большой.

Самый большой букет, какой он видел в жизни – увы! Он осторожно нес его, держа в вытянутой руке, и так потел, что ладони у него позеленели – на них полиняла шелковая бумага. До земной обители Свена было совсем близко, и, чтобы немного протянуть время, он несколько раз обошел вокруг квартала. Ему было ужасно не по себе.

Хорошо бы, Свен был жив.

Все было бы гораздо проще.

Он отдал бы Свену цветы. А Свен отдал бы их своей маме с сердечным приветом от мамы Карла Юхана. А потом им обоим дали бы по пирожному, а Карла Юхана попросили бы передать большой привет маме. А после они со Свеном придумали бы что-нибудь интересное.

Но Свен умер.

Свен теперь покойник.

Хорошо бы самому умереть!

Его найдут мертвым у дверей, с букетом в руках, на пути к умершему другу. Их похоронят вместе, и все будут плакать.

Какая жалостная картина!

В обители горя на кухне сидела служанка Магла и горевала. Она истово горевала с самого утра, с половины восьмого. Господи, беда-то какая! И кто мог ждать…

Когда в дверь позвонили в тридцать третий раз за день, она чуть не чертыхнулась, хоть это и грех. В конце концов, всему есть предел.

Даже цветам и визитерам.

Звонил Карл Юхан.

В безмолвном оцепенении, с выражением тупого отчаяния на лице, он держал в вытянутой руке букет – тридцать третий за день. Он с мольбой смотрел на Маглу – все оказалось еще хуже, чем он думал. Слезы застилали ему глаза, но он почувствовал, как Магла сильными руками схватила его голову и прижала к животу. Что-то теплое закапало ему на затылок. Магла плакала.

Он очнулся в темной комнате со спущенными шторами; Магла с мрачным и зловещим пафосом произнесла; «Это Карл Юхан тоже пришел с цветами».

Тогда он понял, что все кончено.

Сейчас они придут.

Придут и заберут его.

В потных руках он держал букет красных и белых астр, а голос Маглы все звучал у него в ушах: «Это Карл Юхан тоже пришел с цветами, это Карл Юхан тоже пришел с цветами, это Карл Юхан…»

Когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что не один в комнате. Здесь же покойник. И еще какие-то темные фигуры с белыми пятнами лиц. Они качаются и бормочут…

Ждут его.

Ждут и бормочут.

Одна фигура поднялась и бросилась к нему, хрипло вскрикнув и издавая еще какие-то странные звуки, и тут он не выдержал. Он разразился ревом, не оставлявшим сомнений в глубине и искренности его горя, он запустил букетом в скорбящую мать, уткнулся лицом в ладони, упал на пол и расплакался так, будто его избивали.

Жил-был мальчик по имени Карл Юхан. Он был сильнее всех на улице, зато Свен умел выше пускать струю. Ни один мальчишка на их улице не умел так высоко пускать струю, как Свен. На это стоило посмотреть! Но, может, он потому и умер так рано, что немножко перебарщивал? А может, так высоко пускать струю грех?

И за этот грех он наказан смертью?

Когда Свен умер, Карлу Юхану было девять с половиной. Просто не верится, что ребенок в его годы способен на такие сильные переживания. Мальчик так горевал, это прямо поразительно.

То же сказала мать Свена, которая на следующий день позвонила и поблагодарила за букет. Да, прямо поразительно. Бедняжка был просто вне себя. Весь изошел слезами. Потрясающая и незабываемая картина – скорбящее дитя…

А Свен вправду на небе, как они говорят?

Дело, конечно, не в струе… К сожалению, у Свена могли быть неприятности и по другим причинам. Например, он потихоньку курил. Конечно, Карл Юхан тоже курил, он не отрицает, более того – он-то и таскал дома сигареты у отца. Но, насколько он помнит, зачинщиком был Свен. И еще они воровали яблоки в саду у Кристиансена. И тут, насколько он помнит, зачинщиком был Свен.

Надо быть лучше Свена.

– Ты до сих пор грустишь по Свену, сынок?

………………………………………………………………………………………………………………………

– Карл Юхан, подойди к своей мамочке, она тебе что-то подарит.

………………………………………………………………………………………………………………………

– Карл Юхан, выйди же и поиграй с ребятами!

Нет.

Все напрасно.

Он не хочет.

Просто удивительно, до чего ребенок горюет о потере друга. Он всегда был немного нервным. Когда он ходил с цветами к матери Свена, он вернулся в таком возбуждении! Вы только подумайте! Весь следующий день пролежал с температурой. Но все же… с похорон прошло целых три недели.

А ведь он как-никак ребенок.

Ночью они приходят.

Он лежит тихо-тихо. Он спит, спит.

Но вот они дышат на него…

Дышат холодом ему в затылок.

Надо просыпаться.

Поскорее просыпаться, не то они заберут его.

Их руки скребут по одеялу.

Холодные, жесткие руки.

Мы пришли за тобой!

Мы заберем тебя, унесем в своих холодных, жестких руках.

Серые фигуры гонят его из сна в кошмарную явь, полную оцепенелого безмолвного страха. Он открывает глаза в темноте и видит их. Они поджидают его. На стульях, за шкафом и под кроватью.

Серые фигуры.

Они качаются и ждут.

Бормочут и ждут.

Карл Юхан уже большой мальчик, у него теперь отдельная комната, и снова перевести его к родителям и маленькому братишке невозможно. Об этом просто речи быть не может. Представляете, как это неудобно? Маленький ребенок, который еще ничего не понимает, – дело другое, но спать в одной комнате с мальчиком восьми-девяти лет совершенно невозможно. А что он боится темноты – это ерунда.

Вот если б он только так не кричал по ночам…

Его крики действуют на нервы.

Ну что ж… Когда ему станет уж совсем невмоготу, пусть приходит и ложится с родителями. Больше ничего не остается.

Так что теперь все в порядке.

Все в порядке, когда ему разрешают лечь с мамой.

К папе он не хочет.

У папы холодные, жесткие руки.

Горевать не так-то легко. Иногда он забывает об этом на много дней. Но когда вспоминает, то горюет вдвойне. Ведь они так дружили, он и Свен. И ведь если он не будет горевать, они придут ночью. Бедняжечка Свен…

Свен теперь на небе. А если Свен не на небе, надо горевать еще сильнее, чтобы не попасть туда, где находится Свен, если он не на небе.

Бедняжечка Свен.

Бедный, бедный покойный Свен.

Нет, нельзя идти играть с другими мальчиками.

Надо сидеть дома и горевать.

– Милый боженька!

– Милый боженька, я буду лучше других мальчиков.

– Лучше Свена…

– Милый Свен, помоги мне стать лучше тебя.

– Милый Свен!

– Сделай так, чтоб они не приходили по ночам.

– Сделай так, чтоб они не приходили по ночам, чтоб они не забрали меня, и я буду горевать о тебе всю жизнь и до скончания века больше ни с кем не буду дружить…

Жили-были два мальчика.

Один спит вечным сном, другой все еще ждет своего часа. Один рано был призван к престолу всевышнего, другой вырос кротким и набожным – образец для сверстников, услада для родителей, гордость класса.

Итак, в конце концов все обернулось к лучшему – нет худа без добра. Ибо душа второго мальчика была вовремя сокрушена страхом и покаянием. Когда-то он был сильнее всех на улице и неистощим на всякие проказы. Но это ему не зачтется.

А зачтется ему, что он внял гласу господню и в девять лет задумался о спасении души. Страх перед карой связал ему руки, и он прошел по жизни чистым и безгрешным…

Как большинство ханжей.

Перевод С. Белокриницкой

Эйвин Болстад

Сильнейший

В доме Асбьёрна Куллинга среди ночи задребезжал телефон. Асбьёрн, сонно пошатываясь, выбрался из постели.

– Да! – раздраженно буркнул он в трубку.

С минуту длилось молчание, а потом послышался торопливый, прерывистый шепот:

– Они уже едут к Кристиану… Беги к нему скорее, остались считанные минуты… Я стою в будке на станции…

Еще не совсем очнувшись от сна, Асбьёрн пробормотал:

– Что за шутки, черт побери? Кто едет? Куда? – В эту минуту он окончательно проснулся и похолодел от страха.

– Черт возьми! Да они же, понимаешь, они! Беги скорей!.. Кто у телефона? Это ты, Рольф? Рольф! Отвечай же! Я ведь шкурой рискую, оставаясь здесь…

– Это не Рольф, – хрипло ответил Асбьёрн. – Вы ошиблись номером.

– А, черт! – огорченно и устало сказал кто-то на другом конце провода, потом заговорил быстро и горячо:

– Если вы знаете Кристиана Дагестада, бегите к нему и передайте то, что я сказал. Поторопитесь, сам я не могу.

Голос внезапно умолк. Может, прервалась связь, а может, время истекло. Но скорее всего ему помешали; вероятно, появился кто-то, кому не полагалось слышать этот разговор. Впрочем, все уже было сказано. Асбьёрн получил тревожную весть и должен был передать ее дальше. Но тот, кто позволил, ведь даже не знает, с кем говорил.

– Я все слышала! – прошептала Эльна. Она стояла рядом с ним, бледная, с горящими глазами. Блеск их казался странным на застывшем, неподвижном лице. Асбьёрн чувствовал, что она охвачена ужасом, но в то же время полна твердости и решимости.

На улице тихо шелестела от ветра листва деревьев. Но в ушах Асбьёрна этот тихий шелест превращался в монотонный гудящий напев, постепенно наполнивший все вокруг. Он вдруг почувствовал, что его подхватил какой-то вихрь, который увлекает его за собой, подобно тому как налетевший на мирную деревню циклон увлекает в своих смертоносных объятиях все, что попадается на пути. Монотонный гул звучал все громче и громче, пока Асбьёрн скидывал пижаму и ощупью искал рубашку. Пальцы двигались лихорадочно и неуверенно. Он протянул ногу, и Эльна быстро надела на нее ботинок. Запонка выпала у него из рук, он наклонился было, чтобы поднять ее, но тут же почувствовал, до чего это бессмысленно. Ну, к чему ему сейчас запонка? Асбьёрн быстро натянул брюки. Мысли его блуждали, он никак не мог сосредоточиться. В мозгу проносились какие-то смутные видения, обрывки картин, но сосредоточиться на чем-либо он был не в силах. Впрочем, одна мысль настойчиво сверлила мозг: надо перебраться через залив! Через несколько минут немцы будут там. Надо перебраться через залив!

Застегивая подтяжки, Асбьёрн сердито бормотал:

– И почему этот парень ошибся номером! Угораздило же его попасть ко мне! И почему, почему он не позвонил раньше, когда еще было время в запасе!

Асбьёрн задыхался от безмолвной ярости. Он быстро надел левый башмак. «Тебе вовсе незачем туда ехать», – сказал вдруг голос внутри его. «Ничтожество!» – в ту же минуту ответил другой голос. «Об этом ведь никто не знает». (Асбьёрн еще больше заторопился, обрывая шнурки на ботинках.) «Ты не поедешь». (Он завязал шнурки.) «Ты останешься дома». (Он встал и надел пиджак.) «Ты не успеешь, это бесполезно, они с минуты на минуту будут там…»

Вдруг появилась Эльна. Она встала в дверях, широко раскинув руки.

– Ты провозился уже минут шесть. Я не пущу тебя, Асбьёрн. Ты не успеешь. Я больше не могу… Сначала отец, затем Рейдар, а теперь еще и ты… Асбьёрн, ты слышишь, что я говорю? От города всего десять минут езды, а ты провозился уже шесть. Ты даже через залив не переедешь. Слишком поздно…

Асбьёрн знал, что она права, но все-таки не мог поступить иначе. А время шло, и с каждой уходящей секундой его намерение становилось еще бессмысленнее и безнадежнее. И вдруг с ним что-то произошло. Он яростно обрушился на жену. Его словно прорвало, и он, не помня себя, кричал ей в лицо резкие, злые слова. Потом умолк, точно выплеснув раздражение и злобу, которые тяжким грузом давили на него все это время. Он знал, что виною тому были накопившиеся в нем за годы оккупации ненависть, укоры совести, неуверенность, разочарование. В течение всех этих бесконечно долгих лет оба они влачили жизнь в страхе, в напряжении. Рушились надежды, а поработители одурманивали их пропагандой, унижали, оскорбляли, повергали в нечеловеческий ужас. Простые люда, они были сейчас всего лишь пешками в игре, их словно бросили в тигель, и им понадобилось собрать все силы, чтобы не утратить человеческий облик.

За несколько мгновений Асбьёрн излил на жену все, что накипело на душе, и ринулся из комнаты. Эльна испуганно отпрянула в сторону. Асбьёрн сбежал с лестницы, рывком распахнул дверь и нырнул в ночную темень.

Только теперь он понял, до чего бессмысленны были его ядовитые слова. Они не имели никакой связи с тем, что сейчас, происходило. А между тем эти слова могли разрушить основу, на которой покоилась их совместная жизнь. Они задевали лучшие чувства, которые Асбьёрн и Эльна и без того до невозможности расточили, отравили, растоптали! А между тем ведь это жена помогла ему сейчас. В минуты мучительных колебаний она сделала то, что было ему нужнее всего. Именно Эльна заставила его принять решение и отправиться в путь, ведь ее попытка удержать его уже сама по себе была косвенным обвинением, намеком на его трусость… И всегда она, спокойная, рассудительная, оказывалась сильнее его. Именно она всегда утешала и ободряла…

Асбьёрн бегом спустился с откоса. Со времени звонка незнакомца до того момента, когда он стоял в лодке и отвязывал цепь, прошло не более десяти минут. Он вставил весла в уключины, оттолкнул лодку и принялся грести с такой силой, что у него заныли мышцы живота. Он пересек залив, несколькими сильными взмахами весел изменил курс и причалил к пристани. Выпрыгнул, наткнулся в темноте на крутой откос, вскарабкался вверх и побежал что есть силы. Споткнувшись о корень дерева, он упал на тропинку, прямо в жидкую грязь, но тут же вскочил и помчался дальше. Он задыхался, сердце колотилось где-то у самого горла. Во рту появился приторно-сладковатый вкус крови, его душил кашель, вызывая мучительные приступы тошноты. Асбьёрн вспомнил, как однажды в лыжной эстафете он спасся от явного поражения лишь благодаря тому, что свалился в канаву и сломал лыжу. Да, именно спасся. В тот раз он бежал, и его не покидало предчувствие поражений, он понимал, что не справится, что силы его на исходе. Но теперь ему ни за что нельзя «сломать лыжу»! Он пополз, яростно впиваясь ногтями в землю. Черт возьми, он преодолеет проклятую трусость! Когда он взбирался на последний холм, ноги его уже спокойно и уверенно отыскивали опору, в руках, цеплявшихся за корни кустарников, не ощущалось ни малейшей дрожи. Внешне движения его стали спокойнее, но внутри все дрожало от напряжения.

На вершине холма он увидел дом. От главного входа дорога круто сбегала к бухте, огибая каменистый утес, а затем шла вдоль берега и обрывалась у длинного деревянного мола. Асбьёрн перепрыгнул через изгородь как раз в тот момент, когда к главным воротам с шумом подъезжал автомобиль. На мгновение Асбьёрн оцепенел, а затем поднял с земли камень и что есть силы швырнул его в окно. Звон стекла, разлетевшегося на множество осколков, еще стоял в ушах Асбьёрна, когда он, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, побежал навстречу немцам. Он обогнул большой цветочный газон, помчался по дороге, круто свернул и укрылся за холмами. Голоса позади него перешли в дикий рев, и, охваченный невероятным чувством торжества, он понял, что преследователи устремились в погоню за ним.

Короткий, отрывистый револьверный лай бил по голове, словно удары кастета. Мозг Асбьёрна с чуткостью сейсмографа регистрировал все впечатления. Он спрыгнул в ложбинку и притаился. Ему казалось, что в воздухе носится осиный рой, – это вокруг него звенели пули. Луч прожектора взмыл высоко вверх, а затем стал медленно шарить вдоль дороги. Асбьёрн отчетливо видел озаренные ярким светом деревья. Перед глазами у него плясали черные тени. Целый град пуль с мягким цокающим звуком обрушился на стволы деревьев. Асбьёрн, пригибаясь, перебежал дорогу, снова спрыгнул в ров и помчался к пристани. Пристань была так близко и в то же время так далеко! Это похоже было на кошмарный сон, когда изо всех сил убегаешь от опасности и все-таки кажется, что не удаляешься от нее ни на шаг. Добравшись до деревянного мола, он нырнул во тьму и с громким всплеском исчез в глубине залива…

Кристиан Дагестад, услыхав звон разбитого стекла, кубарем скатился с дивана. Он бросился к окну, открыл его и осторожно вылез, наступив ногой на каменное ограждение. Затем он перешагнул на усыпанную гравием дорожку и шмыгнул в кусты живой изгороди. Перебравшись через нее, он ничком упал на землю и с минуту лежал, притаясь и прислушиваясь к топоту множества ног, удалявшихся по направлению к морю. Он прополз в соседний сад и лишь тогда, поднявшись с земли, пустился бежать со всех ног. Он перелезал через какие-то заборы, несся через поля, скрытые между холмами. Наконец он пересек проезжую дорогу и исчез в густом лесу. Ноги его едва касались земли, опасность удесятеряла силы. Взобравшись на вершину лесистого склона, он как подкошенный упал на землю, задыхаясь и ловя воздух широко открытым ртом. Сердце его билось сильными неровными толчками. Постепенно он немного пришел в себя. Два часа спустя он уже входил в спальню товарища.

– Я не знаю, кто это был, – рассказывал Дагестад, – не имею ни малейшего понятия. Но этому человеку я обязан жизнью.

– Может быть, и мы тоже, – сурово ответил товарищ.

– Может быть, – согласился Кристиан, с трудом подавляя дрожь. – Кто знает, каково ему сейчас приходится.

Спустя немного он добавил:

– Это было совсем близко, я даже слышал всплеск воды, когда он прыгнул в залив. Надеюсь, ему удалось скрыться.

Едва только Асбьёрн вынырнул на поверхность, он сразу же увидел шарящие лучи карманных фонарей, услышал злобные выкрики, отрывистые слова команды. Немцы пытались сбить замок с лодки Дагестада. Стоило Асбьёрну показаться из воды, как по нему снова начали стрелять, и ему пришлось мгновенно укрыться за ближайшей скалой. Добравшись под прикрытием темноты до своей лодки, Асбьёрн сел в нее и стал бесшумно пересекать залив в самом узком месте. Он пристал к берегу, привязал лодку у причала и швырнул весла в открытую дверь лодочного сарая, стоявшего почти у самой, воды.

Неожиданно рядом с ним оказалась Эльна. Она быстро схватила весла и спрятала их в старом тряпье между стропилами на чердаке.

– Скорее! – шепнула она. – Нет, нет, не сюда, не этой дорогой!

Он шел за нею, точно во сне, спотыкаясь и прихрамывая. Вода хлюпала в ботинках. Они миновали лесок, обогнули холм с беседкой. Но вдруг оба замерли на месте. На противоположной стороне залива вдоль берега по каменистой дороге, рокоча, двигался автомобиль. Внезапно прожектор стал шарить по воде и по домам, находившимся по эту сторону залива. Яркий луч на мгновение задержался на тропе к дому Асбьёрна. Если бы они пошли этой дорогой, их бы наверняка обнаружили. Асбьёрн и Эльна прибавили шагу, они подошли к дому с черного хода, стараясь не выходить из тени, образовавшейся между двумя световыми полосами.

– Пошли! – тихо сказала Эльна.

Она открыла дверь подвала и повела мужа вниз, держа его за руку, точно малого ребенка.

– Раздевайся! Быстрее! – Он послушно сорвал с себя одежду и, вздрогнув от холода, стал растирать обнаженные руки и плечи.

– Иди наверх и надень пижаму. На ночном столике есть бензофенил. Прими три таблетки и поставь пузырек на место… Иди… Я скоро вернусь!

Он с минуту стоял неподвижно, наблюдая, как она заворачивает в узел его промокшую одежду и башмаки.

– Ну, иди же, – повторила она, слегка подталкивая его.

Он поднялся наверх, осторожно открыл дверь в спальню и вошел. Постояв в задумчивом оцепенении, он вспомнил, что она велела ему сделать. Он натянул на себя пижаму, схватил с ночного столика бензофенил, быстро проглотил три таблетки и поставил флакон на место. Затем снова задумался, точно припоминая, что же еще ему следует сделать. Пробормотав: «Нет, больше ничего», полез под перину.

Эльна! Зубы у него стучали, он вцепился ими в подушку. Что с ней? Отчего она не идет? Что случилось?

Сердце его бешено колотилось, какой-то комок подступил к горлу, и он несколько раз судорожно глотнул. Но затем во всем теле появилась легкая дрожь. Это бензофенил стал оказывать свое действие. Возбуждение постепенно проходило, и он чувствовал, что удары сердца становятся все ровнее и спокойнее. Вошла Эльна, сняла с себя халат и легла рядом с ним. Она сказала:

– Ты откроешь им, когда они придут. Тебе надо выглядеть сонным, недовольным. А потом я выйду на лестницу.

Они долго лежали молча, глядя в полутьму спальни. Он облизывал языком губы, пытался окликнуть ее, но ему это не удавалось. Она лежала совсем тихо, задумчиво щурясь. Ее лицо было замкнуто, спокойно и сосредоточенно.

– Эльна! – начал было он, но голос опять изменил ему.

– Это они, – произнесла Эльна, приподняв голову с подушки. – Лежи, пусть они немного постучат.

В это мгновение ружейные приклады забарабанили во входную дверь.

– Ступай, – шепнула она. – Я приду следом за тобой.

Он поднялся с постели, открыл дверь и неверными шагами стал спускаться по лестнице.

В его ушах все еще звучал голос жены. Надо притвориться заспанным, раздосадованным. Он повернул ключ и быстро открыл дверь.

– Кто там? – рявкнул он в темноту и замер, не в силах сказать больше ни слова.

Перед ним стояли три солдата. Не удостоив его ответом, они быстро прошли мимо него и, направив карманные фонари на пол, стали осматривать каждую половицу. Вдруг в доме зажегся яркий свет, и Эльна, появившись на лестнице, спокойно спросила:

– Кто это пришел, Асбьёрн?

В ответ раздался повелительный голос:

– Погасите свет! Почему нет затемнения?

– О, простите! – испуганно проговорила Эльна, погасив свет; она сошла вниз, сбивчиво признаваясь в непростительной рассеянности. Она так сожалеет!..

Один из солдат перебил Эльну:

– Затемнение тут ни при чем. Есть у вас другой вход в дом? Ведите нас туда.

Они прошли к черному ходу, и солдаты снова осмотрели каждую половицу.

– Вы не слышали, никто не пробегал мимо вашего дома?

– Нет. До нас доносились выстрелы, но мы думали, что это учения, – ответила Эльна. – Уверяю вас, теперь мы больше никогда не будем забывать о затемнении. Мы ведь всегда так осторожны…

– Знаете, чем вы рискуете, если прячете кого-нибудь у себя в доме? – спросил тот же солдат уже несколько миролюбивее. – Никто не входил к вам за последние десять минут?

– Нет, – ответила Эльна, испуганно посмотрев на него. – Насколько я знаю, нет. Ведь у нас все двери были заперты, – верно, Асбьёрн? Но, может быть, вам лучше обыскать дом?.. Уф, как здесь холодно. Асбьёрн, закрой, пожалуйста, дверь! Так вы будете делать обыск?

Асбьёрн с восхищением наблюдал за Эльной. С каким удивительным самообладанием она держится! Он вопросительно посмотрел на солдат.

В это время из соседнего двора донесся крик офицера, и все трое побежали к нему. Один из солдат перемахнул через ограду, примяв сапогом цветы на клумбе. Немцы столпились там, тыча пальцами в песок и указывая руками по направлению к леску. Хриплый мужской голос кричал что-то с другой стороны залива. Дом Кристиана Дагестада был ярко освещен.

Солдаты ушли к автомобилю. Асбьёрн и Эльна постояли немного, прислушиваясь. Затем он осторожно прикрыл входную дверь и повернул ключ в замке. Они поднялись в спальню. Асбьёрн сбросил ночные туфли и лег в постель. Эльна стояла выпрямившись, вскинув голову. Плотный шелковый халат – свадебный подарок мужа – красиво облегал ее ладную фигуру. Она медленно сбросила его с себя, глаза ее радостно сияли. Повернувшись к зеркалу, она слегка поправила волосы. Это было когда-то привычное, но давно забытое движение, выражавшее радость, покой, уверенность в себе.

Затем Эльна спросила:

– Как ты думаешь, удалось Дагестаду скрыться?

Он ответил:

– Да, конечно. Ведь когда я убегал от них, они думали, что гонятся за Кристианом.

Асбьёрн и Эльна посмотрели друг другу в глаза, и он сказал с расстановкой:

– Забудь то, что я говорил тебе перед уходом. Все это неправда.

Она не ответила и только поцеловала его.

Перевод Ф. Золотаревской