Текст книги "Норвежская новелла XIX–XX веков"

Автор книги: Кнут Гамсун

Соавторы: Сигрид Унсет,Юнас Ли,Терье Стиген,Коре Холт,Артур Омре,Ангнар Мюкле,Александер Хьелланн,Кора Сандель,Ингер Хагеруп,Оскар Бротен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Улав Дуун

Сестра

А в другой раз Андрес рассказывал:

В былые дни жил на Оммюнстранне человек, и звали его Севал Странн. Род Страннов осел там издавна. Был Севал по всем статьям крепкий мужик. В молодые годы служил он у пристава в писарях, потому что шибко читать да писать умел. Это у них в роду повелось. А на королевской службе он и вовсе преуспел. Да и у себя в селе отличился – в ленсманы вышел. Люди говорили, что покладистее его и человека не было, да только становился он строптив, как сиверко, когда что-нибудь задумает.

Долго он ходил неженатый, и люди не понимали, с чего бы это. На лицо он не был пригож, это верно, однако Оммюнстранна была в ту пору усадьба дай боже, да и капиталу было у него в достатке. А бабы – те на него умильно поглядывали. Наконец женился-таки, и в самую пору женился, об этом речь впереди.

А хозяин Вике в ту пору был Ула Равалссон. Народ в Вике жил и тогда в достатке, и Ула Равалссон был в селе человек почтенный и для богатеев всегда желанный гость. Овдовел он и остался с двумя сыновьями и двумя дочерьми. Вот про них-то, про дочерей, и пойдет сказ.

Старшую, покрасивее, звали Вальборгой. Волос у ней был такой светлый и сама она такая статная, что говорили – и нрав у нее легкий да веселый. А меньшую звали Беритой. Тоже была девка пригожая и осанистая. И уж так сестры дружили, что врозь, друг без дружки, жить не могли. А Ула Равалссон говаривал, когда бывал в гостях:

– Парни у меня не бог весть какие, не по мне. Зато на дочек надеюсь. Еще подумаю, прежде чем их с рук сбуду. Одно худо, что они друг без дружки никуда – впору в один двор просватывать.

Когда Вальборге пошел двадцать первый год, отец отдал ее пастору в стряпки.

– Надо вперед глядеть, – сказал он. – Подучиться малость не мешает.

Вальборга должна была прослужить там год, а за ней, думалось отцу, и Берита там же послужит. От пасторского двора до Вики было далеко, но Вальборга являлась домой под вечер, как только минет неделя, и Берита не реже к ней хаживала. А время шло, и Вальборга стала ходить домой пореже. Берита живо смекнула, что для сестры не дорога домой длинна стала, а камень поперек дороги лег.

В то лето жил на пасторском дворе то ли пасторов, то ли пасторшин родственник. Был он человек образованный, но учился дальше и метил высоко. А Берита и боялась и радовалась. Видела она, что студент между ними затесался, видела, что сестра ласково с ним переглядывается. Она и спросила Вальборгу, как у них дело. А Вальборга только засмеялась, но, видно, от счастья.

– А ты вправду думаешь заполучить его? – спросила Берита.

– Быть того не может, но думаю, что все равно так оно и выйдет, – ответила Вальборга.

– Вот бы уж я запрыгала от радости, заплясала бы! Да боязно мне, как бы все это дымом не развеялось, – сказала Берита.

А Вальборга ответила:

– Уж будто нам на доброе и надеяться нельзя!

По осени студент уехал в город. И ничего удивительного в этом не было. Но однажды в зимний вечер воротилась Вальборга домой, уселась в углу и сидела как неприкаянная. Не сразу Берита с ней заговорила, выждала, покуда они остались в избе вдвоем. Тут она и спросила ласково-преласково:

– Ну как, бросила верить, сестрица?

Ничего не ответила Вальборга, а Берита чуть не плакала.

– Но я все-таки рада, – сказала она. – Рада, что быстрый конец пришел. Я ведь знала, что то, чего быть не может, редко сбывается. И не надо никогда этому верить. Да ведь можно же забыть про него, как про все другое забывается?

А Вальборга все так и сидела в углу. Берита спросила, не сможет ли сестра побыть несколько дней дома. Стала спрашивать про то да про се. Взяла сестру за голову. Лицо было холодное, как у покойницы. Потом Берита говорила, что никогда этого не забудет.

– Тут я все и узнала, и словно земля подо мной расступилась, – говаривала она после. – Все я про Вальборгу узнала, а до того ничего такого и не ведала. II дивно мне – будто я сама при том была. Слова не могла вымолвить.

– Ну, теперь ты про все знаешь, – сказала Вальборга. – Прогнали меня нынче с пасторского двора, а теперь и отец из дому выгонит. Да то мне все едино.

– Тебе, да не нам с тобой, – сказала Берита. – Теперь и я могу тем же ходом из села податься.

А Вальборга и говорит:

– Обругай меня лучше – легче станет.

– Да ты ли это говоришь? – закричала Берита. – И надо же, родная сестра – дрянь гулящая!

– Сама не знаешь, что мелешь, – сказала Вальборга. – Лучше бы не говорила так. Теперь я решилась рассказать батюшке, что со мной сталось, а потом пойду куда-нибудь и нынче же уйду ночевать в издольщичью избу.

Ничего не ответила Берита, рухнула на лавку и зарыдала. Она отбивалась от сестры, когда та перед уходом хотела погладить ее по голове.

Потом Берита рассказывала:

– Обозвала я ее дрянью гулящей, и она в тот час для меня и вправду такая была. Да и долго была. Тошно было мне ее видеть, думать про нее было тошно.

А о том, как принял все это Ула Равалссон, не сказывали. Вальборга отыскала его у лодочного сарая. Были они там наедине. Но он на другой день пошел к пастору. Вошел громадный и добродушный и спросил, когда быть свадьбе. А пастор выложил ему про другое, про что Ула Равалссон и слыхом не слыхал: срам, дескать, венчать ученого человека с деревенской девкой, образованного – с простолюдинкой.

– Ну, стало быть, и я нынче про это знаю! – сказал Ула. А под конец осерчал и пропесочил и пастора и всех образованных. Сказывают, что домой он шел плачучи.

А Вальборга пошла на один хутор близ Хоберга, в Брейстранну, потому как тамошняя баба работала прежде в Вике и полюбила Вальборгу. Осталась Вальборга у нее, там же и родила. Оно, правда, ребеночек-то недолго пожил. А дурная молва о Вальборге не утихала. И до того дошло, что явился к ней с хутора какой-то нищий полудурок и посватался.

Лишь на третий год пришел Ула Равалссон и уговорил ее воротиться домой.

– Можно теперь, ворочайся! – сказал он. – Так и тебе будет лучше и нам. Мало-помалу все это быльем порастет. Как короста на язве, как мох на камне, так и это зарастет. А будешь сидеть здесь на хуторе, все так и останется.

Вальборга воротилась домой. А Берита была уже замужем. Вышла она за мужика крепкого, за хозяйского сына в Бьерланне, звали его Халл. За все это время Берита почти никогда не поминала про Вальборгу, а теперь пришла в родной дом и разговорилась с ней.

– Давай-ка станем опять, как прежде, сестрами да подружками! – сказала Берита. – А то мне уж невмоготу стало.

– Да будет ли прок-то? – сказала Вальборга.

– Будет! Я ведь тебе простила, сестрица, – сказала Берита.

Засмеялась тут Вальборга и молвила:

– Хоть и говоришь – простила, а заноза-то все равно сидит. Ты на меня свысока глядишь, и поделом! Да не смирюсь я с этим. Слишком я тебя люблю.

Ничего больше не сказала Берита, но на прощанье заплакала. Не часто сестры с того дня виделись. Но друг о дружке не забывали.

Долгим показалось то время Вальборге, долгим, как непогожая ночь. Но мало-помалу все пошло в гору.

Пригожа была Вальборга, как и прежде, и прежние у нее были наряды и обхождение. В церковь она ходила смело – никого не совестилась, стала якшаться с молодежью, плясала и дурачилась, как в былые дни. Не посватался бы к ней больше никакой парень-издольщик, и держала она себя так уверенно, что мало кто к ней подступался. И выходило, что не оступилась она, а вроде как совсем наоборот.

Однажды на осенней ярмарке разговорились Севал Странн с Улой Равалссоном, и малость спустя Странн спросил, не знает ли Ула толковой девки – управляться у него в доме.

– Есть одна, – сказал Ула Равалссон, – да не знаю, пойдет ли в работницы и поглянется ли тебе. Может, ты людской молвы боишься.

Севал спросил, кто же она, и Ула сказал, что это его дочка Вальборга.

– Не сыскать тебе бабы с такой хваткой! – прибавил он. – А уж она будет блюсти себя, коли в такое болото залезла. Ежели есть от жизни наука, так науки этой отведала она вдоволь. Да ведь опять же ты, поди, людской молвы боишься.

Оба они уже подвыпили, а возле них был народ. Севал хватил ладонью по столу и сказал:

– Что мне пересуды! Люди брешут – ветер носит. Вот уж не думал, что меня народ за такого считает! Однако мне показалось, что ты себе на уме, коли о дочке так говоришь. По бабской-то части у меня помехи нету, да вот не думал я, что люди меня за такого считают.

Помрачнел тут Ула Равалссон. Глянул он на народ вокруг, на всех по очереди, но слова не молвил.

– Не серчай на меня, что сбрехнул я малость, Ула Равалссон! Дело ярмарочное! – сказал Севал. – А уж тебя-то подымать на смех я и не думал, потому как знаю – нелегко тебе приходится. Беру к себе девку, и толковать больше нечего.

Тут все и закричали, что так тому и быть, что от Севала Странна они того и ждали.

– Потому как я ведь не женюсь, – сказал Севал Странн.

– И то правда! – закричал народ.

– А жениться тебе – раз плюнуть, – сказал кто-то.

А тут и заходит Вальборга в эту самую ресторацию.

Слышала она, о чем они столковались, и усмехалась. Ее-то, дескать, забыли спросить.

– Ладно! Теперь я тебя и спрашиваю, – сказал Севал Странн.

– Так вы, стало быть, не знаете, кто я такая, – говорит Вальборга.

– Да уж знаю! – отвечает тот. – И не посовещусь из-за этого держать тебя в дому.

Обернулась она к отцу, смеется этак и спрашивает, не хотят ли ее из дому сбыть.

– Упаси меня боже, дитятко! – сказал Ула Равалссон. – Только думал я, что надо бы тебе еще раз в люди пойти. А потом, глядишь, и домой честь по чести воротишься.

Тут она и молвила Севалу:

– Не стану я в девки наниматься за батрацкие деньги.

А Севал Странн встал и ответил, что будет платить по всей совести. Гоже ли так ей будет? И сказала она, что гоже.

Так вот и попала Вальборга в Оммюнстранну и стала заправлять хозяйством ни мало, ни много – у самого Севала Странна, ленсмана. Угощала начальство, суд ли собирался или просто гости наезжали. И никогда не бывало в доме ленсмана такой щедрости, как теперь. Севалу Странну это в честь вменяли. И в шутку и взаправду говорили, что ленсмана словно подменили.

С год времени прошло. И поехал как-то ленсман к судье, и толковали с глазу на глаз. Об чем столковывались, никто не знает, а только, видать, столковались, потому что Вальборга вскоре уехала домой, и ленсман сам отвез ее. Долго он пробыл в Вике. А в воскресный день в церкви было оглашение о помолвке ленсмана Севала Странна с Вальборгой, дочерью Улы Викского. Сказывали, что хозяин Вики просил ленсмана семь раз отмерить, прежде чем один раз отрезать на такой манер, потому что ему, Уле, и не спилось, что его дочка залетит так высоко. А ленсман ответил, что он все обдумал и что поздно теперь на другое поворачивать. Да и не таков он мужик, чтобы девка еще раз в боду попала, нет!

– И не чаял я, когда нанимал ее в девки, что я еще молодой да дурной.

– Слава тебе господи! Есть еще люди на свете почище всяких там пасторят! – ответил Ула Равалссон.

И уж так его проняло, что он прослезился. А Вальборга получила свое по всей совести.

А потом люди говорили, что свадьбу они отгрохали дай господи и поженились что надо. Говорили еще, что у девки, видать, свой норов, ежели она зацепила такого стойкого мужика, как Севал Странн. То же самое говорила и сестра ее Берита. А потом судачили и позлее: либо она дала себя провести, либо его провела, потому что не слыхать было про детей в Оммюнстранне.

– Вот уж не чаяла такого от Вальборги! – сказала Берита.

А Вальборга всему тому только посмеивалась, но как услыхала про сестрины слова, так сразу же побледнела и губы скривила. Сказывали потом, что она сказала:

– Ничего путного не ожидала от меня Берита. Так ведь и я от нее вовсе ничего не ждала. Ну да притихнет, когда ей малость туго придется.

Так она, Вальборга-то, и сказала.

А ленсман ничего не слыхал и ничего не говорил.

Молодой был да такой довольный, что сиял от радости. В жене души не чаял. А по малом времени потребовал долг с Халла Бьерланна. Он, Халл Бьерланн-то, незадолго до того откупил хутор у братьев и сестер за немалую цену и влез в долги. А больше всех задолжал ленсману. И не думал он, что ленсман его со двора сгонит. Были они с ним шурья и жили в мире. И поехал он в Оммюнстранну, да пришлось ему сперва говорить с Вальборгой, а та прикинулась, будто знать ничего не знает. Съездил он еще раз, застал ленсманы и слезно молил его, но в ответ не было ему ни отказа, ни согласия. С тем и уехал. Тогда взялась за дело Берита и поехала туда. Поговорила с сестрою, но вскорости смекнула, что все это сестриных рук дело, как она того и боялась. Подбоченилась Вальборга и молвила:

– Почто ты попусту прибедняешься, Берита? Занеслась бы, как прежде, да сверху бы на меня и поглядывала.

Еще горше плакалась Берита, но Вальборга тут же прочь от нее, а с ленсманом и вовсе разговору не вышло. И уехала Берита ни с чем.

А в ту пору Ула Равалссон уже помер, и двор перешел к сыну. На других по многу шиллингов не пришлось, и Берите с Халлом проку от наследства было мало. Родственники и добрые люди помогли им обзавестись новым двором – купили они Гренсетвику. С год прошло, с два ли, а вышло, что опять их с ленсманом черт веревочкой связал. Выкупил ленсман долговую бумагу и прогнал их с хутора. На этот раз они за себя уж и не просили.

Но одна хуторянка сказала Вальборге, что если так и дальше пойдет, так все село станет за Бериту.

– За дрянь тебя считать будут! – сказала она, потому как баба была не из пужливых.

А Вальборга засмеялась и ответила, что она наперед знала.

– Коли вы не пужливые, так я и подавно нет, – сказала она и прибавила: – Горько любить того, кто тебя ненавидит. Тогда уж на многое пойдешь.

И пришлось Халлу с Беритой взять в кортому хуторок под Финнстадом. Не знали они, что хозяином-то и тут был ленсман. И до той поры не знали, покуда он не свел Финнстад и Оммюнстранну в один двор.

А Вальборга кому-то и скажи:

– Ничего мне так не хотелось, как чтобы Берита переехала сюда. Прямо-таки сам господь мне пособил. И буду я моим издольщикам справедливой хозяйкой. Не бог весть какие деньги с них возьму, бедствовать в Брекке не станут.

Бреккой тот самый хуторок звали.

Ребятишек у Бериты была куча, теснота в доме страшная, и они чуть не с голоду помирали. Не стала Берита просить у хозяев подмоги, охотнее у чужих одолжалась, а люди от всего сердца жалели ее и помогали, хотя время трудное и для самостоятельных хозяев и для всех. Прослышала о том Вальборга, но не смягчилась, а сказала:

– Знает, кому досаждает!

Случалось в те времена, что бедняки пробирались на хутор и крали еду. Один раз ночью обворовали клеть у самого ленсмана. И немало украли. Почти все мужики были на рыбалке. Думали-гадали, кто же это, и на того думали и на другого, но по всему видать было, что вор морем приплыл. Рассудили, что не рослый был, видно, мужик-то, потому как пролез с узенькой галерейки в клеть, а такое мог сделать разве что щуплый парнишка, да и то насилу. Странное было воровство.

Однажды в заливе у Крепки опрокинулась лодка ленсмана. Халл был на тоне, а Берита сидела с ребятишками. Села она в четверку и погребла в непогодь прямо против сиверка. Гребет, воду вычерпывает, из сил выбивается. Не успела она подъехать, как подплыла лодка с другого берегу и подобрала ленсмана и остальных с днища опрокинувшейся лодки. Взяли и Бериту, потому как она чуть было не потонула.

А как услышала про то Вальборга, так и сказала:

– Станут теперь люди говорить, что Берита жизнь за недруга была положить готова. Знает, как верх взять. А коли придет к нам другим человеком, так опять дружить будем. За мной дело не станет.

Но Берита не пришла.

Летом в сенокос были Халл с Беритой в Оммюнстранне и отрабатывали долг за издольщину. Работали два дня и детей с собой взяли. Косили они пополудни на дальнем лугу. Вальборга с кухонной девкой понесли им полдник, некогда работнику на обед отлучаться. Как пришла Вальборга, так Берита и в сторону – не захотелось с сестрой встречаться. Поглядела Вальборга туда, где сестра стояла, и давай с младенцем нянчиться. Видать было, как она побледнела. Тут и говорит какой-то издольщик:

– Вон оно как! Есть еще, знать, харчи и у ленсмана.

Поглядела Вальборга на сестру еще раз и говорит:

– А то как же! Ворье могло бы и поболе промыслить, раз уж охулки на руку не кладут! Будь это та, на кого думаю, так и на здоровье ей. Но мне лучше уж добром отдать, чем быть обворованной. Кто у меня и так может попросить еды, тому незачем от меня бегать.

Людям стало не по себе. Переглядывались меж собой и смотрели то на Вальборгу, то на Бериту. А у Бериты лицо аж серое сделалось, и говорили, что она еле на ногах устояла. Вальборга оставила плошки и пошла домой. А Халл встал и подошел к Берите. Обратился к другим и сказал:

– Кто из вас считает Бериту за воровку?

Нет, такой срамоты еще не слыхано было, отвечали ему, но просили попридержать язык, они не хотят, дескать, ссориться с ленсманом, да и не думают, что Вальборга это от души сказала. Все они были издольщики.

А Берита забрала меньшого и заковыляла домой в Брекку. Долго она была не в себе.

– Да неужто бывает этакая злоба на белом свете? – говорила она всем, кто с ней разговаривал. И люди видели, что это ей поперек горла.

После кражи ленсман завел себе пса по кличке Космач. Такого поганого псиного отродья свет не видывал, ни дать ни взять нечистая сила. Шерсть на нем была буро-рыжая, щетинилась во все стороны, и морда была в шерсти и лапы. А в щетине видать было горящие глаза такого красного, что не дай господи, цвету. Пес был умнее любого мужика, да к тому же силен, чертяка! Злой он не был, ни разу даже на кота не кинулся. Ходит себе знай потихоньку круг дома или лежит где-нибудь настороже… Народ его по ночам страсть как боялся. А если придет кто к избе, когда хозяева уже спать легли, так он подберется, бывало, к окну в горнице и завоет, чтобы ленсман выглянул.

В темную осеннюю ночку проснулся ленсман от собачьего воя и встал с постели крадучись – жену боялся разбудить. Но та услышала, как он встает, и сказала ему, чтобы он опять лег.

– Брось об том и думать! – сказала она. – Космач шатунов во двор не пустит.

Ленсман и лег снова спать.

Но спали они плохо – то одно им слышалось, то другое. А как только в окне забрезжило, так они и встали. Ленсман поднялся первый и вышел во двор, а Вальборга за ним. Пса нигде не было видно. Нашли они его за гумном. Он лежал, подмяв под себя какую-то бабу. А это была Берита. Они не поверили глазам своим. Берита была без памяти. Они было подумали, что она померла, потому как пес покалечил ей шею и руки. Рядом с ней валялся топор. Она, видно, стукнула им собаку и раскровенила ей морду. А в руке у ней был совок с углями, и выходило, что она принесла горячих угольков, думала убить собаку и пустить красного петуха. Ленсман и полслова не промолвил. Так он делал, когда его разбирала злость. Подняли они вдвоем Бериту и внесли в дом.

– Сюда вот! – сказала Вальборга. И они внесли Бериту в горницу и положили к себе на кровать.

– Экая зверюга! – сказал ленсман.

– Да уж, собака у нас сущий зверь, – сказала Вальборга.

Стряпка уже встала и слышала это. Ленсман ничего больше не сказал, а Вальборга и подавно. Но потом они рассказали девке, что пес набросился на Бериту в стороне от избы, на дороге, и чуть было не прикончил ее, – ведь это не пес, а зверь.

Когда Берита опамятовалась, Вальборга сидела в изголовье, плакала и держала ее за руки. Берита пролежала весь день, а Вальборга почти все время просидела рядом с ней. Об чем у них речь была, того никто не знает. Ленсман то и дело заходил в комнату, но и двух слов не сказал. Каждый раз взглядывал на жену. А к полудню пришел на хутор Халл. Он повсюду разыскивал Бериту. Тут ленсмана и прорвало. Это слышали все в доме.

– У нас твоя баба лежит, а уж как оклемается малость, так и в исправительный ее!

И он рассказал, как они нашли Бериту.

А Халл из себя вышел. Стукнул кулаком по столу и объявил ленсману, что тот сам вместе с Вальборгой в этом деле виноваты, сами, дескать, прогоняли ее из дому, из одного да из другого, потом с ума свели, а теперь в исправительный засадить метят. Но уж в тот же день, как это сбудется, стрясется беда, и тогда пускай сами на себя пеняют.

Ленсман ударил его, хотел за дверь выставить, в каталажку посадить хотел за такие слова, но тут Вальборга возьми да схвати его за руку. И сталось по ее. Халла отпустили с миром.

А Вальборга другой человек стала. Выхаживала сестру, пока та не выздоровела, нянчилась с ней, как с ребеночком, плакала и просила простить ее. Обе слезы лили. Помирились они и обещались друг дружке неразлучными быть, как и в былые дни.

А в тот день, как Берите домой идти, пришел Халл. Смирный пришел, словно и не он. Всю вину на себя принял. Он-де подговорил Бериту, он ее сманил и смутил, а она была не в себе, и он уговорил ее пуститься на это. Просил ленсмана посадить его под замок, а Бериту отпустить домой. Да только ленсман ему не поверил.

– Поверишь! – сказала Вальборга.

– Ладно, – сказал ленсман. – Но тогда им обоим по закону в исправительный положено.

– Да неужто ты такой крутой? – спросил Халл.

– Заткнись! – крикнул ленсман и так хватил его по зубам, что кровь брызнула.

Вальборга давай опять дело улаживать, просила мужа опамятоваться и вести себя как люди. Но на этот раз ленсман не стал ее слушать. Он так осерчал, что стулом о пол шарахнул.

– А ты, – заорал он на Вальборгу, – ты меня на поводу водила, тебе в угоду я черные дела творил!.. Кабы сила, потолок бы на тебя грохнул!

Вальборга в ногах у него валялась при всем честном народе. Каялась, что надурила, и пускай он ее как хочет накажет, не велика беда теперь будет, когда к ней сестра воротилась, а вот над Беритой пускай смилуется, да и над мужем ее. Размяк было Севал Странн – такую власть забрала над ним Вальборга, но тут в нем чиновный дух взыграл. А уж тогда его с панталыку не сбить было.

– Взять их под арест.

Он кликнул стражника и сделал свое дело. Их отправили к судье.

Еле оттащили Вальборгу от Бериты, когда ту повезли.

Худо пришлось Вальборге, а ленсману и того хуже – так худо, что он слег. И чуть было сразу богу душу не отдал. Пришел лекарь и кинул ему кровь, а потом лекарка приходила с банками и тоже кровь отсасывала. Но ничто не помогало. Кровь ударила ему в голову и в сердце. Разбило его, и язык отнялся.

А Вальборгу думы одолели. Люди думали, что она малость тронулась. Присматривала она за мужем, ходила за ним, вела дом и хозяйство, но все равно не до того ей было.

Халл и Берита признали свою вину, и засудили их быстро. Дали несколько лет исправительного.

– А Халл-то начисто невиновный! – сказала Вальборга, услышав о том. – Я своему мужу такого сделать не сумела бы. А стало быть, и мужа не надо! – прибавила она и засмеялась. Такая уж у нее была привычка, когда ее что-нибудь мучило.

В ту же ночь ленсман помер. А на другой день Вальборга с тремя мужчинами поехала на лодке к судье и объявила, что лишила мужа своего жизни, своими руками задушила. Не могла его больше выносить. Продалась она ему, чтобы над сестрой погордиться, а теперь претерпит, как сестра, и кару и позор. Судья посадил ее под замок. Поверил он ей. Но как послушал потом еще, что она говорила, так и оказалось, что у нее концы с концами не сошлись. Взял он ее с собой и оглядел покойника вместе со сведущими людьми. Несколько раз наговаривала на себя Вальборга, а на поверку вышло, что она только глаза мужу закрыла, когда они тускнеть начали: изо всей силы пальцами прижала.

– Или мне почудилось, что я погубила его? – сказала она. – А надо бы! – И засмеялась.

Ее выпустили. Она переселилась в Брекку и взяла к себе племянников, которых отдали было обществу на прокорм. И была им добрая мать.

Но не снесла она тяготы. Через год ушла крадучись из дому и пешком пошла туда, где была Берита. И осталась там, пока Берита и Халл отбыли свой срок. Их выпустили в один день. А с Беритой она видалась, как только позволяли.

По дороге домой Вальборга померла. Но она загодя так всем распорядилась, что им достался и хутор и все прочее наследие.

Халл с Беритой прожили долго.

А в селе так говорили: кто судит Вальборгу, тому надо быть Вальборгой. Кто хочет, как она, ненавидеть, тот должен, как она, и любить.

Перевод С. Петрова