355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кнут Гамсун » Норвежская новелла XIX–XX веков » Текст книги (страница 15)
Норвежская новелла XIX–XX веков
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:45

Текст книги "Норвежская новелла XIX–XX веков"


Автор книги: Кнут Гамсун


Соавторы: Сигрид Унсет,Юнас Ли,Терье Стиген,Коре Холт,Артур Омре,Ангнар Мюкле,Александер Хьелланн,Кора Сандель,Ингер Хагеруп,Оскар Бротен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Сигурд Хуль
Убийца

В один прекрасный день за столом во время завтрака появился новый человек.

Он был гораздо больше всех остальных. Не то чтобы намного выше, просто очень широк в плечах. Он сидел на месте хозяина, и Андерсу показалось, что спина у этого человека шириной со столешницу.

Люди болтали друг с другом, рассказывали всякие небылицы. А чужой почти все время молчал.

Был первый день сенокоса. После завтрака Андерс на досуге достал точильный брусок. Потом он спросил Эмбрета, что это за человек.

Эмбрет постоял немного, налаживая косу, и сказал равнодушно:

– Это ты про Мартина? Мартином его зовут.

Он слегка постучал по гвоздикам, которыми был прибит ремешок к рукоятке косы, а потом сказал:

– А еще его называют убийцей.

– Убийцей? Это почему же?

Но Эмбрет, видно, решил, что и так сказал лишку.

– Почему? Да просто так навивают, вот и все.

И тут же ушел в себя, как бы спрятавшись за своей бородой и длинным носом. Он взвалил литовку на плечо и пошел по полю догонять других. По тому, как он махал руками и сильно сгибал ноги в коленях, можно было догадаться, что он чем-то сильно раздосадован.

Целый день Андерс только и думал об этом убийце. Когда косцы полдничали в избе, он подкрался и принялся исподтишка разглядывать его. Потом они пошли на поле, и Андерс увязался за ними; он держался поодаль, однако не уходил с поля. Он боялся этого чужого, но ему непременно хотелось разглядеть его, ведь раньше он никогда не видел убийцы.

Сказать по совести, он был вовсе не страшный, этот убийца, правда, здоровенный, но смирный. Он почти все время молчал, а когда говорил, то голос его звучал тихо и приветливо. Садился он или вставал очень осторожно, словно боялся что-нибудь раздавить. Все предметы казались рядом с ним маленькими и непрочными.

На косьбе он шел позади всех. Первым шел Эмбрет, хозяин, за ним поспевал Нильс из Клейвы, легкий и верткий, как белка. За ним шел Мартин.

Они шли, срезая косами тяжелый клевер. Нетрудно было заметить, что Эмбрету и Нильсу приходилось туго. Мартин же косил играючи. Шел себе не спеша позади.

Когда задним идет лучший из косцов, ему легко поломать весь ряд, стоит только захотеть. Для этого просто надо напирать на переднего. Эмбрет косить был мастак, все говорили, и со многими проделывал такие штуки, сам рассказывал много раз.

Но Мартин и не пытался обогнать идущего впереди. Он шел не спеша, немного отступя от Нильса. Коса его будто сама ходила по густому клеверу. «Жжж!» и снова: «Жжж!»

Однако полосу он захватывал гораздо шире, чем другие.

Неудивительно, что туесок с точильным бруском сердито подпрыгивал и колотил Эмбрета по заду.

Андерс стоял поодаль и смотрел на них.

На другой день Андерс, улучив минутку, стал расспрашивать Нильса про Мартина.

Нильс сперва вздрогнул, потом оглянулся, сначала через одно плечо, потом через другое. Он это делал часто, прежде чем сказать что-нибудь, как белка, что выглядывает то с одной стороны ствола, то с другой. Потом он сказал:

– Убийца? Да это просто прозвище такое ему дали.

Он оглянулся еще дважды.

– Да ведь он, как это сказать, преступник. В тюрьме сидел, вот какое дело.

И отправился восвояси.

На другой день Андерс на покос не пошел. Видно, опасный все же человек этот Мартин.

Это случилось вечером. Андерс стоял среди двора и развлекался, бросая камешки через крышу сарая. Ему это не разрешалось, потому что за сараем было поле. Именно поэтому у него так приятно щекотало под ложечкой после каждого броска.

Тут вразвалочку, не торопясь, подошел к нему Мартин.

– Никак ты камешки бросаешь? – спросил он и поднял большой камень. – Глянь-ка, вот как надо бросать!

Он бросил камень, а Андерс стоял и смотрел. Камень полетел далеко-далеко, а потом вовсе исчез в воздухе, такого Андерс сроду не видал. С той самой минуты Андерс твердо знал: пусть себе говорят, что он убийца, преступник, в тюрьме сидел. Все равно он хочет подружиться с Мартином и научиться бросать камни так же далеко.

Правда, этому он никогда не научился. Но зато перенял у Мартина многое другое. Научился узнавать разных птиц по голосу и подражать им так, что они из любопытства подходили к нему совсем близко. Научился находить в лесу север и юг в пасмурную погоду. Выучился по муравьям и комарам определять, пойдет ли дождь, а по рябине и березе – будет ли осень сырая. По погоде в августе мог сказать, холодная будет зима или нет. Хотя говорят, что в старые времена эти приметы предсказывали вернее.

Мартин знал уйму таких примет и признаков и охотно о них рассказывал, особенно если поблизости не было взрослых. Больше всего он любил водиться с детьми. Взрослые говорили про Мартина, что он малость придурковатый, но Андерс и другие ребятишки этого не замечали, верно оттого, что они еще не были взрослыми. Он никогда не насмехался над ними, никогда не врал. Видно, потому взрослые и считали его простофилей.

Он, уж точно, был самый добрый человек на свете. И самый сильный. Андерс ходил за ним хвостом с утра до вечера.

И все же в глубине души Андерс боялся его. Самый добрый человек из всех, кого он знал, был преступник и когда-то сидел в тюрьме. В этом таилось что-то опасное и коварное.

Много лет спустя отправились как-то Андерс с Мартином в лес по морошку. Шли они к востоку, места Мартин знал хорошо.

Морошки набрали уйму – Андерс еле тащил корзину. Дело уже шло к полудню, пора было возвращаться домой. Мартин о чем-то думал и все время молчал. Это было на него не похоже?

И вдруг он сказал:

– Мы никак к Домпену подошли! Ведь я из здешних мест, ты, может, слыхал? Давай-ка дадим малость крюку.

Они прошли совсем немного и очутились на равнине. Дремучий лес кончился, здесь росли лишь реденькие елочки.

Тут Мартин стал петлять, будто сбился с дороги.

Вдруг в перелеске перед ними открылась прогалинка. На этом месте стоял когда-то дом. От него остались обломки фундамента, а посреди лежала груда кирпичей и серого камня. Здесь была печь с трубой. На камнях разросся малинник.

Мартин стоял и смотрел, спокойный, как всегда. Он молчал, но было видно, что он напряженно думал о чем-то.

Вдруг Мартин как бы пришел в себя и заметил стоящего рядом Андерса.

– Постой-ка тут маленько, Андерс, – сказал он. – Я сейчас, только пойду погляжу.

Он ушел и долго не возвращался. Когда же он вернулся, то казался спокойнее, чем всегда.

Потом они пошли по коровьей тропе. Наткнулись на груды камней, скрытых наполовину еловой порослью и малинником. А потом снова очутились перед фундаментом сломанного дома.

– Вот здесь был хутор Ланглиа, – сказал Мартин.

Снова груды камней, и опять заброшенная усадьба.

Тут был когда-то Нурбротен. Дальше снова начинался дремучий лес. Прочие заброшенные хутора лежали по другую сторону болота.

На обратном пути Мартин не сказал ни слова. Андерс же ни о чем его не спрашивал. В то время он уже знал всю эту историю – люди в деревне рассказали.

Добрый человек был Мартин, ничего не скажешь, говорили люди. Но чуть не стал убийцей, – это уж ему просто повезло.

Был он издольщиком в Домпене. Хутор его лежал в глухом лесу, место было никудышное: земля – одни камни, дом и пристройки давно обветшали. Но здесь он прожил всю свою жизнь, и отец его жил здесь до него, и дед. Тяжело им приходилось, немало дней нужно было отрабатывать на хозяина.

Но вот лес продали какой-то большой компании. И в один прекрасный день вышло распоряжение все хуторские усадьбы снова занять под лес. Они там решили, сидя в городе, что так им будет выгоднее.

Издольщики спорить не стали. Многие тогда же переселились в Америку.

Мартин же всегда был простофиля и тугодум. Он взял да заупрямился. С добрыми людьми такое бывает. Он никак не мог понять, почему ему нужно уезжать отсюда. Он всегда исправно отрабатывал за аренду, и отец его, и дед. К тому же он только что расчистил от камней картофельное поле, а камней там была пропасть. Да к тому же у него теперь были жена и ребенок. Он не стал съезжать с хутора. Ему прислали одно предупреждение, потом второе. Но он так и не мог уразуметь этого и оставался на хуторе.

И тут в один день, поздней осенью, приехал ленсман в форменной фуражке, прихватив свидетелей и все, что положено, и по всем законам согнал с хутора Мартина вместе с женой, сынишкой, коровой, козой, двумя свиньями и опечатал (так это, что ли, называется?) дверь. Тут Мартин, видно, понял, что дело не шуточное, однако спорить не стал и не сказал ни слова. Ленсман поскорее убрался назад в деревню, – должно быть, это занятие было ему не по душе.

Неделю спустя по деревне пошел слух, что Мартин опять занял дом и живет себе как ни в чем не бывало.

Дело принимало серьезный оборот. Ленсману пришлось снова ехать на хутор и выгонять Мартина по всей форме. И в тот же самый день приехал из деревни лесничий, состоящий на службе у компании. Он прихватил с собой лошадей и людей. Старый домишко тут же снесли. На этот раз трудно было понять, собирался ли Мартин снова поселиться на хуторе, потому что, когда эти люди пришли, он стоял на поло вместе с женой и сынишкой, коровой, козой и свиньями. Лесничий отчитал его как следует, он порядком разозлился, потому что люди над ним посмеивались из-за всей этой истории.

Мартин не очень-то много сказал ему в ответ. Вернее говоря, и слова не вымолвил Мартин, жена его и сынишка стояли и слушали лесничего, пока тот не замолчал. Потом они уселись поодаль на изгородь и стали смотреть, как мужики ломали их домишко и хлев. Лесничий еще раз постращал его и снова уехал в деревню.

Однако кое-что он упустил из виду – забыл сломать погреб, где хранили картошку.

Такие картофельные погреба строят обычно не рядом с домом, а на поле, потому-то, видно, лесничий и забыл про него. Погреб этот вырыт в земле. На земле над погребом – нечто вроде сарайчика с обыкновенной пологой крышей. Издали такой погреб походит на избу.

Под рождество по деревне прошел слух, что Мартин со своей семьей и скотиной живет в картофельном погребе, вернее в сарайчике над погребом. Рассохшиеся стены он проконопатил мхом, а в одном углу соорудил печурку.

Тут все повторилось сначала, ленсману пришлось снова ехать туда выселять Мартина. И разозлился же ленсман – сколько можно дурака валять. Путь туда не близкий, да и морозы ударили, снегу навалило – ленсман рвал и метал.

Лесничий и того пуще разозлился, он приехал вслед за ленсманом и сломал погреб. Он так рассвирепел, что глаза его прямо-таки молнии метали. Что ж тут хорошего, если вся деревня над ним насмехается. Шутки шутками, но теперь уже дело касалось власти и чести лесничего. Он не позволит водить себя за нос… Лесничий разнес в пух и прах Мартина, и жену его, и сынишку. Они все трое стояли, не шевелясь, на снежном сугробе и глядели на него. Скотины у них уже не было, ее забрали в залог. Выселять дважды – это денег стоит. Правда, одну свинью они еще раньше закололи.

Видно, на этот раз лесничий взял верх. Мартин съехал со двора. Поговаривали, что он поселился в старой, заброшенной избушке далеко в лесу, однако точно про это никто не знал.

Но вот наступила весна. И снова пополз слух: Мартин с женой и ребенком перебрался на хутор. Они поставили над картофельным погребом шалаш из еловых веток и живут в нем. Сажают на поле картошку, как ни в чем ни бывало.

Тут нагрянула целая куча народу: ленсман с подручным и свидетелями, лесничий со своими людьми, лошадьми, инструментом и ружьями. Надо было ко всему приготовиться, ведь этот человек, видно, вовсе спятил.

Они увидели и всю семью Мартина, и шалаш из еловых веток, и поле с только что посаженной картошкой. Шалаш они снесли, изгородь поломали, колья покидали в кучу и подожгли, потом в костер бросили еловые ветки и все сожгли дотла. Потом они выкопали только что посаженный картофель, высыпали его в мешок и забрали для верности. Закон есть закон. И на этот раз никто им не противился. Мартин стоял не шелохнувшись и смотрел на них, его огромные руки, сжатые в кулаки, повисли беспомощно и праздно. Казалось, ему нужна была целая вечность, чтобы решить, что делать дальше. Был он худой и бледный, жена и мальчонка были тоже худые и бледные. В эту зиму им пришлось не сладко – еще бы, ютиться в такой конуре…

В тот же самый вечер лесничий пришел на реку в гости к сплавщикам. Он уселся рядом с хозяином дома, где сплавщики стояли на постое, выпил немного и стал похваляться тем, что он сделал в этот день. Видно, он сам не был уверен в себе и не знал, что про него станут думать сплавщики, и потому хвалился изо всех сил. Дескать, он сломил наконец Мартина. Дескать, Мартин стоял бледный, худой и хилый, послушный, как ребенок, которого выпороли.

И вдруг, откуда ни возьмись, появился Мартин. Он не сказал ни слова, а, словно задумавшись, поднял лесничего с бревна, на котором тот сидел, и положил к себе на колени вниз животом. Потом он несколько раз шлепнул его ладонью по заду, словно непослушного ребенка. Шлепки были звонкие, однако страшного в этом ничего не было.

Но тут Мартин вошел в раж – может, оттого, что лесничий кричал изо всех сил и визжал, как резаный поросенок. Только Мартин положил лесничего на спину и принялся поддавать ему, покуда шесть или восемь сплавщиков не оттащили его.

Лесничего внесли в дом и позвали доктора. Все ребра у бедняги были переломаны. Несколько недель он, как говорят, был между жизнью и смертью. Однако он все же оклемался, иначе Мартина Домпена не выпустили бы из тюрьмы через полгода.

Вот как было дело. Со временем эта история позабылась, как все забывается. Убийцей его прозвали просто в шутку. Это лесничий назвал его так на суде, только он это сказал вполне серьезно.

Когда Мартин вышел из тюрьмы, то поселился в другом месте, тоже лесном, где он чувствовал себя как дома. Место это, говорили люди, было в глухом, непроходимом лесу, где земля вовсе тощая и каменистая, а постройки – такие же развалюхи, как и на прежнем хуторе. Хозяйствовали на новом месте больше его жена да мальчонка. Сам он работал по найму в поселке, хотя это ему было не очень-то по душе. Расторопным работником его назвать было нельзя, за всякий инструмент он брался неторопливо и осторожно, словно боялся поломать его. Стоило посмотреть, как он поднимал борону! Казалось, она была для него вовсе не тяжела. Однако он поднимал ее так осторожно, будто боялся, что она развалится на куски у него в руках.

То же самое было с мотыгой, топором и лопатой. Так же он обращался и с лошадьми – дотрагивался до них так осторожно, словно это были малые ребятишки. Да и лошади-то казались маленькими рядом с ним.

Говорили, что он стал таким с того самого дня, когда лесничий чуть не развалился на куски у него в руках. Мартин тогда до смерти напугался и понял, что с такими хиляками не стоит связываться.

Перевод Н. Ширяевой
Принцесса с Хрустальной горы

– Надо же, как долго нет снега, – говорили взрослые.

– Вон и рождество скоро, а снега все нет. Так и трава может вымерзнуть, – говорили взрослые.

И вот как-то небо заволокло толстыми серыми пуховиками, и скоро из них густо посыпался белый пух. Он сыпался весь день, и его навалило чуть не по колено.

Наутро подул южный ветер, и тяжелые темные тучи, задевая за вершины холмов, потянулись на север, как стадо больших сизых коров, которых на ночь гонят домой. Снег был мокрый, и дети – и Кари, и Тура, и Аннерс, и Осе – бросали снежки в стенку сеновала и лепили снеговика. Он получился точь-в-точь похожий на Эмбрета, с трубкой и с капелькой под носом. Потом пошел дождь. Рано наступил вечер, и до самой ночи дождь лил не переставая и шумела береза под окном.

Наутро в окошко глянул синий свет. Ночью погода переменилась, и теперь стало морозно и ясно. И двор, и дорога, и лужайки, и вся земля оделись синим сверкающим льдом.

Все сидели в кухне за столом и толковали про этот сверкающий, удивительный лед. Такого никто еще не видел. Даже Эмбрет, хотя он старше всех и видел на своем веку больше, чем все остальные. Такого не случалось, даже когда Эмбрет далеко отсюда работал, на самом хуторе Рюд. Но он давно уже, еще с тех пор, как осенью вдруг переменилась погода, знал, что быть необыкновенной зиме.

– Так и трава может вымерзнуть, – сказал он, и все, кто сидел за столом, закивали.

Кари, Тура, Аннерс и Осе вышли на дорогу и стали кататься на санках.

Вдруг навстречу стрелой вылетел человек, промчался мимо так быстро, что только ветер просвистел в ушах, и исчез из глаз. Дети застыли на месте, глядя ему вслед.

Он был на коньках.

Кари, Тура и Аннерс побросали санки, побежали домой и полезли на чердак доставать коньки, а там скорей на крыльцо коньки надевать.

К ним тихонько подошла Осе, присела на ступеньку и стала смотреть, что они делают. У Осе не было коньков.

Когда все встали и принялись кататься, она заплакала. Осе меньше всех и чаще всех плачет. На будущий год ей тоже подарят коньки, отец обещал, так что же ей плакать? Вышла мама и увела Осе в дом.

Лед был весь кочками. Ноги подскакивали на ухабах, на них потряхивало, начинали трястись шея, голова, и в глазах все прыгало, весь мир прыгал. Аннерс, самый младший на коньках, попал во дворе на посыпанную золой дорожку, упал, набил шишку на лбу и заплакал – ведь он самый маленький. И Тура пожалела его и подула на шишку, а Кари, самая старшая, даже внимания не обратила, покатилась дальше.

Они сошли с дороги и покатились по ржаному полю – подо льдом видно было пожни. Потом выехали на картофельное поле – под прозрачным льдом виднелись комья земли, бурая картофельная ботва, иногда попадались забытые картофелины. Дети увидели то место, где во время уборки разводили костерок в холодный день, когда туман стелился по самой земле и у всех зябли руки, а дым от костра клубился в тумане.

Подо льдом чернели уголья и обгоревшие головешки. Дети словно выглянули в окошко и увидали за стеклом тот осенний день.

Вдалеке маячили черные точки. Это ребята с других хуторов тоже катались на своих полях. Вон уже катят сюда.

Стояли необыкновенные дни.

Небо синее, и земля синяя. Весь мир синий и блестящий, словно из стали.

Земля сделалась гулкая, каждый звук слышен далеко-далеко. Стук топора из дальнего сарая разносится по холмам. Цоканье лошадиных копыт и человеческие голоса звонко слышатся издалека, и совсем уж неведомо из какой дали доносятся глухие, но отчетливые звуки. Весь мир звенит стальным звоном.

Большущий курган на дальнем краю хутора Стейнов стал Хрустальной горой, а Маргит Стейн была Принцессой с Хрустальной горы[10]10
  «Принцесса с Хрустальной горы» – народная сказка.


[Закрыть]
. Она сидела на вершине, у подножия большой березы. На ней была красная вязаная шапочка, а в руке она держала красное яблоко. Маргит – самая красивая девочка в округе. Кто на коньках взберется на вершину, тот получит принцессу и полкоролевства в придачу.

Многие пытались, но еще никому это не удалось. На полпути всех одолевал страх, они оглядывались назад, коленки у них подгибались, и они скатывались с горы. А Маргит сверху улыбалась, как настоящая красавица, и вокруг все смеялись. Громче всего девчонки. Они стояли в сторонке и перешептывались: все это, мол, понарошку, просто Маргит принесла с собой яблоко, а мальчишки на него зарятся. Стоило кому-нибудь упасть и скатиться с горы, как девчонки принимались хихикать и смеяться.

Аннерс знал, что он-то заберется наверх.

– Подумаешь, – сказал он, – чего тут особенного? На коньках не умеют кататься. Это же совсем легко. Вот, гляди!

И побежал.

Пробежав немного по склону, он заметил, что началась круча. Аннерс уже не знал наверняка, сумеет ли ее одолеть, и сразу глянул вниз, перепугался еще больше, и упал, и нос расквасил, и скатился с горы. Все смеялись. А когда он встал и заплакал, и на носу у него оказалась ссадина, все засмеялись еще громче. А громче всех смеялись Кари и Тура. Они смеялись и кричали, что он больше всех перетрусил и проехал меньше всех.

Когда Аннерс встал, держась рукой за нос, то увидел, что Маргит стоит и смотрит на него сверху, и не улыбается – смеется!

Вдруг кто-то крикнул: «А ну, посторонись!» Аннерс, держась за нос, заковылял прочь. Мимо промчался Уле Санн и взлетел на гору, и ни разу не оглянулся, и добежал до самой вершины. Тот самый Уле Санн, на которого наглядеться не может Кари. И со стороны казалось, что все было так легко. А Маргит встала и протянула Уле яблоко, посмотрела на него, улыбнулась и взяла его за руку. Рука об руку спустились они с горы по другому, пологому склону и ушли.

Все примолкли. Издалека, с дороги, доносился конский топот и звон бубенцов. Мужской голос что-то крикнул, и эхо долетело до кургана.

Аннерс стоял в стороне от ребят.

Никогда больше не будет он кататься на коньках при людях. Все будут спать, а он будет упражняться и научится кататься лучше всех.

А сейчас так вышло из-за того, что он еще маленький. Вот вырастет он большой, как Уле Санн, и тогда… взлетит на Хрустальную гору быстрее ветра, сразу повернет и помчится вниз, а на Маргит даже не посмотрит. Пускай себе сидит и красуется со своим яблоком.

Ему захотелось домой. Скучно стало, повсюду лед да лед, и пойти-то некуда.

Ему захотелось домой, к Осе.

– Аннерс, домой!

Это его Кари позвала. А сама на него даже не смотрит.

Наутро снова шел снег. Все накрыла громадная простыня, серое небо нависло низко над самой землей, точно большущее шерстяное одеяло, а посередине в воздухе было полно летящих пушинок. Про зловредный лед все позабыли. Аннерс и Осе выбежали на снежок. Кари и Тура ушли в школу.

Потом мама позвала их и сказала, что нужно сходить в Йонсрюд за сливками. Потому что завтра воскресенье, придут гости, а две коровы почти не дали молока, и сливок не хватит. В Йонсрюде уже обо всем знают, так что теперь надо кому-то туда пойти.

Аннерсу дали деньги, завернутые в бумажку, и он сунул их в правую варежку, чтобы все время их чувствовать, а варежки были пришиты к черному шнурку и висели у него на шее, так что не потеряются. Аннерсу и Осе дали по бидону – Аннерсу трехлитровый, Осе – двухлитровый, потому что она маленькая. И мама сказала, что туда идти недалеко и не страшно.

Аннерс промолчал, потому что все равно ничего не боялся, хотя и знал, что дорога дальняя и в пути может повстречаться опасность – вдруг навстречу попадется здоровенный бык или злющая собака. Йонсрюд был за рекой, возле самого леса, и чтобы туда попасть, надо сначала идти по дороге, потом спуститься на мост, а как перейдешь на ту сторону – подняться по склону, потом пройти мимо хутора Брюволл, а потом мимо хутора Эгорд. Аннерс только раз был в Йонсрюде. Они с отцом приезжали на лошади, и в дом Аннерс не входил. А Осе ни разу там не бывала. И она не понимает, что в дороге может повстречаться опасность. Ей еще только шесть лет, она еще и в школу-то не ходит и ничего не боится, пока не увидит что-нибудь страшное рядом, и тогда уж пугается. А вдвоем с Аннерсом Осе вообще ничего на свете не боится, потому что Аннерс рядом, а он уже вон какой большой. Другое дело – Аннерс, ему уже давно семь лет исполнилось, а с осени он даже в школу ходит, и когда Аннерс вдвоем с Осе, он вроде как один, и ему надо за двоих отвечать.

Да, остаться вдвоем с Осе – это совсем не то, что остаться с Кари и Турой. Когда он с ними, он чувствует себя уверенней, зато когда он с Осе, он будто взрослеет. По правде сказать, Аннерс рад, что пошел с Осе. Но, пожалуй, с ней чуточку страшно.

Они отправились в путь.

На прощание им наказали идти осторожно, не падать и не разлить сливки.

Они осторожно прошли через двор, на дорогу. Идти было трудно, снегу было по колено, он еще неплотно лежал на льду, и ноги то и дело скользили. Не успели они выйти на дорогу, как Осе шлепнулась, но это было ничего, потому что падать было мягко, села как на перину, только надо бидон держать перед собой, тогда он не опрокинется. Нет, на льду падать куда хуже. Лед всегда жесткий, как железо, и когда падаешь – тебя будто железной палкой стукнет, даже в голове гудит, и зубы лязгают, и в глазах темнеет. А сейчас-то падать не страшно.

Аннерс даже нарочно несколько раз плюхнулся, пустяки это, бидон только надо вот так держать!

Было уже за полдень, но до темноты далеко. Шел снег, не очень сильно. Небо было тяжелое и серое. Наверное, еще снегу навалит, объяснил Аннерс сестренке, и понюхал воздух, как его научил Эмбрет. Ветер дул с севера, кружились снежинки, за снежной пеленой еле видны дома. Осе несла бидон в правой руке, Аннерс – в левой, в правой у него были завернутые в бумажку деньги, и он зажал их в кулаке.

Ветер обдавал Аннерса и Осе холодом. А вдруг здесь бродят дикие звери или собаки? Аннерс посматривал по сторонам, но никого не видел. Он осмелел и стал рассказывать Осе, как к ним во двор забежала большая собака. Это было еще осенью в воскресенье, дома были только он и Турине. Собака вбежала так быстро, что Аннерс увидел не собаку, а длинную черную черту, которая протянулась через весь двор. Уже стемнело, и Аннерс ясно разглядел, как из ее пасти пышет красным жаром. Собака гналась за черной кошкой. Такой кошки раньше здесь не видели, и собаки тоже, и потом их тоже никто не видел…

Аннерс увлекся своим рассказом и вдруг заметил, что рассказ уже не слушается его, одно слово тянет за собой следующее, и вот уже его самого слона тянут за собою, а после идут новые слова… И все потому, что он рассказывает маленькой Осе. Она всему верит, что он рассказывает, и рассказывать поэтому легко… В общем, все это правда, собака была чужая. А кошка, должно быть, была с хутора Теппен. Правда и то, что из пасти собаки вырывался пар, ведь Аннерс сам это видел в кухонное окно.

И кошка взобралась на березу так быстро, что вытянулась по ней черной длинной чертой, она протянулась от земли и до самой верхушки, а собака все прыгала и прыгала, лаяла и лаяла, а кошка сидела на березе и шипела и шипела.

Тут Аннерс взял большой камень, вышел из кухни да как швырнет камень в собаку, и прямо в морду, а собака так и повалилась и заскулила жалобно: у-у-у! И больше ее не видали. А кошка стремглав слетела с березы, и шерсть у нее дыбом, и хвост торчит, как палка, и как зашипит, как зашипит и убежала; и больше ее не видали.

Все это правда, разве что про камень, который Аннерс швырнул, – не совсем, ведь Аннерс все время на кухне сидел, и, может быть, сам и кричал: у-у-у! Хотя нет, не могло этого быть, потому что так кричат только тролли, если им камень в глаз попадет. Так что, будь у Аннерса камень и выйди Аннерс во двор да швырни его в собаку и попади ей в глаз, собака точно бы заскулила: у-у-у!

Но вот Аннерс с Осе вышли на мост, а тут ветер был сильнее и холоднее, чем всюду, и внизу, в водопаде, вода была желтая, страшная и так бурлила, что Аннерс с Осе поскорее перебежали на ту сторону. Аннерс увидел, что Осе плачет.

Чего это она?

Осе плакала, потому что ей страшно стало злой кошки.

А когда она сказала об этом Аннерсу, то сама еще больше перепугалась и заревела в голос. Аннерс на нее рассердился. «Из-за кошки!» Подумаешь, кошки испугалась. Да кто же кошек боится? Вот уж глупости! Но тут Аннерс вспомнил ту большую собаку, и какая она была длинная, вытянулась на бегу черной чертой, и из пасти у нее жаром пышет, и почувствовал, что ему тоже так страшно стало, что смеяться над Осе не хочется, и тут как раз на дороге показалось что-то большое, а вдруг это та собака?

Но это оказалась лошадь, и человек, и сани, они появились из снежной пелены и сразу стали нестрашными. Лошадь протрусила мимо, человек в санях посмотрел на детей и вот уже проехал. Сперва еще стоял лошадиный запах, но вот и запах рассеялся, и Аннерс с Осе пошли дальше. Аннерс немного дрожал, по щекам Осе сползали две большие слезы. Осе всегда так: если ей станет страшно, так обязательно страшно-престрашно. У Аннерса же рядом со страхом всегда жила все-таки и другая мысль, что, может быть, не так все и страшно, как ему кажется.

Они все шли. Путь был такой длинный-длинный. Дул ветер, и падал снежок. Небо висело низко. Холодно стало, у обоих из носа потекло. Они прошли хутора Брюволл и Эгорд. Так далеко они еще не бывали.

Аннерс и Осе подошли к повороту на дорогу, которая вела к Йонсрюду. Здесь, наподобие ворот, поставлены два столба. Аннерс и Осе ушли далеко от родного дома, так далеко, что лучше держаться за руки, и Аннерс совсем забыл про деньги в бумажке, но потом, когда пощупал, они оказались на месте. И вообще чего тут бояться, ведь он приезжал сюда с отцом, и собаки на хуторе нет. А вот кошка есть, это точно, ответил Аннерс, когда Осе стала приставать с вопросами. И когда Осе заплакала, он ее хорошенько потряс. Беда с девчонкой связываться, лучше бы один пошел.

Аннерс и Осе вошли в большую темную кухню, здесь они никогда еще не были. Но им совсем не было страшно, потому что хозяйка, которая стояла у плиты, была добрая, и старая-престарая женщина в кресле у очага тоже; детям дали по стакану молока, и по две вафли с маслом, и по пирожку; и хозяйка была ласковая и добрая, а старушка все удивлялась: «Неужто вы и впрямь из Рогстада, неужто из Рогстада, вот как, из Рогстада, значит…» И кивала головой. Аннерс опять забыл про деньги, но, когда пощупал, они оказались на месте, и он заплатил, сколько надо, и хозяйка похвалила, какой он молодец. А старушка все кивала и приговаривала: «И впрямь из Рогстада… из Рогстада, значит».

И все было хорошо, и Аннерс с Осе вышли из кухни, спустились с крутого крыльца и пошли по дороге, домой пошли. Осе расхвасталась, что разглядела под печкой черную кошку и только нарочно виду не подала. Аннерс решил не обижать Осе и сказал, что тоже видел кошку, что это была та самая кошка, которая тогда на березе сидела.

Вдруг им обоим стало ужасно весело. Опасностей никаких нету, и обратный путь совсем не длинный. Они хохотали и аукались, хотя шли рядом – рукой достать.

Один раз чуть было не упали на скользкой дороге, но удержались, а бидоны подняли так, как научились раньше, и Аннерс сказал:

– Это разве скользко! Вот на Хрустальной горе было скользко!

И он стал рассказывать про Принцессу с Хрустальной горы, как все мальчишки хотели взобраться на самую вершину, но, пробежав немного, они вдруг пугались, оглядывались назад, пугались еще сильнее, падали и катились вниз. Тут пришел Аннерс, разбежался и помчался вверх на гору, и ни разу не оглянулся, домчался до вершины, взял яблоко, принцесса подала ему руку, и они спустились с горы быстрее ветра!

Осе слушала, широко раскрыв глаза. Аннерсу казалось, что он не идет, а летит по воздуху, и будто он вовсе не он, а кто-то другой…

У самого выхода на дорогу, направо, шла какая-то дорожка, она снова поднималась вверх и вела к лесу. Наверное, тут ездили лесорубы. Аннерс услышал свой голос:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю