Текст книги "Калейдоскоп моего сердца (ЛП)"

Автор книги: Клэр Контрерас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Спасибо тебе огромное, что делаешь это для нас, – начинает она. – Я всегда ищу новые занятия для детей, но клоуны и кино больше не так привлекают их. Просто мне хотелось, чтобы они делали что-нибудь совершенно другое, понимаешь? Если им нужно находиться здесь, они нуждаются во взаимодействии с людьми, которые не только лекарства выдают.

Она сводит брови вместе, когда заканчивает, и я уверена, она обожает детей. Я решаю, что мне нравится Джен.

– Я приложу все усилия, чтобы сделать их счастливее, – отвечаю ей, ободряюще улыбаясь.

– Спасибо, – она делает паузу. – Оливер сказал, вы давно знакомы.

Я поражена внезапной сменой темы разговора.

– Да, он лучший друг моего брата.

– Я думаю, термин, который он использовал, чтобы описать вас был «его самый любимый человек», – она улыбается мне, и я понимаю, что она хочет услышать от меня что-то личное об Оливере. Но дело в том, что её заявление лишает меня дара речи.

– Он так сказал?

– Да, сказал, – кивает Джен.

– Это ...... интересно, – учитывая все что было, хотела добавить я, но промолчала.

– Позвольте показать, ваше новое рабочее место. Вы сказали, что можете к нам приходить три раза в неделю, правильно? – говорит она, вставая.

– Я могу приходить, когда пожелаете, но вещи, с которыми я работаю не всегда даются легко.

Она смеётся и поднимает руки вверх.

– Нет, спасибо, я не хочу нести ответственность за эту катастрофу.

Джен провожает меня в соседнее крыло и, прежде чем отправится к себе в кабинет, показывает, куда идти и с кем говорить. Проходя по коридорам, я рассматриваю устаревшие фрески, украшающие стены. Единственный контраст с синим, который покрывает стены, это рыбы, плавающие в разном направлении. От увиденного, я чувствую, как нарастает паника. Кто станет рисовать аквариум в детской больнице? Это место должно быть утешением для детей и их родителей. Тряся головой от отвращения, я слышу чей-то смех.

– Я так понимаю, ты не одобряешь? – говорит внезапно возникший Оливер.

– Тебе нечем заняться? – спрашиваю я, срывая на нем своё раздражение. И направляюсь вперёд, чтобы пронестись мимо него, при этом задевая его руку.

– Я сожалею, – говорит он, заставляя меня остановиться. Я не оборачиваюсь.

– Я сожалею о случившемся, – продолжает он. – Просто... видя тебя и когда ты... Я просто .... Дерьмо. – он смеется.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

– Все в порядке. Извинения никогда не были твоей сильной стороной.

Он съёживается, и я разворачиваюсь и ухожу.

Глава 8

Все по-разному понимают понятие двигаться дальше. Для меня это означало продать наш общий с Уайтом дом. Для моей мамы – ходить на свидания. Так что, в данный момент я сижу напротив Дерека, который, как оказалось, славный парень. Он был очень внимательным, открывал мне двери, ждал пока сяду я, и только потом садился сам. Он поинтересовался у меня, как прошел день, внимательно слушая. Дерек неплохо выглядит, имеет хорошее чувство стиля, но почему-то мысленно я не здесь. Я постоянно отвлекаюсь, когда он рассказывает о своей работе архитектора.

– Я тебе не наскучил? – вежливо спрашивает Дерек.

– Нет, вовсе нет. Извини! Это просто… – я вздыхаю. – Это немного странно для меня.

– Я понимаю. Моя мама рассказывала о... ну, ты знаешь, – говорит он, махнув рукой в мою сторону.

– Да. Я могу говорить об этом. Это просто странно сидеть здесь с другим парнем, – улыбаясь, говорю я.

– Это твоё первое свидание после его смерти, – говорит он, с понимающей улыбкой.

– Да.

–Ты все ещё... как бы это сказать... это звучит странно, сказать, что ты одержима им, потому что он не бывший, который порвал с тобой и двигается дальше. – Его слова висят в воздухе.

– Нет, я в порядке. Правда. Я просто сижу здесь, думая о том, что будет дальше. Возьмешь ли ты меня за руку или попытаешься поцеловать, или, ну я не знаю. – Смеясь, я пожимаю плечами. – Думаю, я только что сделала это свидание еще более странным.

Дерек смеется.

– А что, если мы будем двигаться шаг за шагом? Никаких держаний за руки, и никаких поцелуев, если ты не хочешь этого. Мы даже еду еще не заказали.

– Ты прав, – говорю я, улыбаясь и чувствуя при этом, как спадает напряжение. Это просто ужин. У меня есть дурная привычка опережать многие события. Мне нужно научиться контролировать свои чувства и просто дышать. Я начинаю рассказывать Дереку о больнице и детях, с которыми работала на днях. Ужин проходит быстро и, когда он провожает меня до дома, солнце уже садится.

– Похоже, сегодня у тебя есть компания, – говорит Дерек, замечая свет в окнах.

– Да, Виктор любит, когда в доме много людей. Обидно, что он никак не может запомнить, что свет на крыльце нужно включать, – говорю я, вызывая его смех.

– Я провожу тебя, чтобы удостовериться, что ты не упадешь.

Мы доходим до двери и неловко стоим, не зная, что делать дальше.

– Так... целовать или не целовать? – спрашивает он. Я не могу видеть его лица, но улыбка в его голосе, заставляет меня чувствовать себя комфортно.

На мгновение я задумалась об этом. Я не целовалась ни с кем после Уайта, но не могу сказать, что не хотела бы узнать, на что будет похож поцелуй другого мужчины. Поцелуи Уайта всегда ощущались легкими. Они были комфортными, знакомыми. Сделав глубокий вдох, я наклоняюсь вперёд. Руки Дерека держат меня чуть выше локтя, а его губы прижимаются к моим. Мгновение спустя, включается свет и открывается входная дверь. Мои глаза распахиваются, и мы отскакиваем друг от друга, как будто нас поймали за тем, что мы делали нечто большее, чем просто целовались. Наши головы поворачиваются в сторону Оливера, который опирается на открытую дверь, скрестив руки на черной футболке. Взгляд его зеленных глаз переходит с меня на Дерека и обратно.

– Извините. Я не знал, что вы здесь, – говорит он, не выглядя при этом раскаивающимся.

– Джентльмен всегда провожает девушку до двери, – сказал Дерек, улыбаясь мне.

– Спасибо тебе за вечер, – улыбаюсь ему в ответ.

– Мне это только в радость. Я позвоню тебе завтра. Быть может, мы могли бы повторить?

Я смотрю на Оливера, который нагло наблюдает за нами.

– Конечно. Позвони мне.

Я жду, пока Дерек дойдет до своей машины, чтобы заговорить с Оливером.

– Ну? Ты уже уходишь?

– Нет, я просто услышал шум снаружи и вышел, чтобы проверить.

Его глаза, сверкают озорством и это вызывает во мне волну гнева. Направляясь в сторону двери, он хватает меня за руку и наклоняется к моему уху.

– Когда я смогу пригласить тебя на свидание? – спрашивает он.

Мой пульс ускоряется, и я вырываю руку из его хватки.

– Никогда.

Я слышу, как он смеётся за моей спиной, когда бегу по лестнице в свою комнату, как маленькая напуганная девочка. Я осознаю, что действительно боюсь. Я чертовски напугана присутствием Оливера в моей жизни. В прошлый раз, когда я подпустила его к себе, для моего сердца это закончилось не очень хорошо. Интересно, догадывается ли он об этом?

Глава 9

Разговаривая все утро с риэлтором, я кое-что поняла: вы можете попытаться изменить свою жизнь в том направлении, в котором вам бы хотелось, но, в конце концов, ветер сам будет вести парус вашей жизни. Это отстойно. Оставшееся время, я рисую океан с балкона в моей комнате, затем собираю вещи и еду в больницу. Сразу направляюсь к кабинету Джен. Я стучусь, не смотря на приоткрытую дверь.

– Входите, – отзывается она. В отличие от других людей в больнице на работу Джен носит брюки и блузку. По крайне мере, это то, во что она была одета каждый раз, когда я видела ее. Она поднимает голову и улыбается мне, вытирая пятно на блузке.

– Извини. Чертов кофе.

– Вот, что происходит, когда ты носишь белую рубашку, – говорю я, и она смеется.

– Каждый раз одно и то же. Казалось бы, я должна уже усвоить урок.

Я смотрю вниз на свою белую рубашку и пожимаю плечами.

– Я художница, так что могу жить с этим. В любом случае, я хотела у тебя кое–что спросить.

– Конечно. Присаживайся. – Она указывает на кресла перед ней, и я сажусь на ближайший.

– Я знаю, что это, наверное, невозможно сделать, но должна спросить. Могу ли я перекрасить помещения в педиатрическом отделении?

Джен хмурится.

– Я понимаю, что это невозможно, но я должна была спросить.

– Нет, нет. На самом деле, мы должны перевести некоторых пациентов в другое крыло, чтобы установить новое оборудование. Так что, если бы ты могла все сделать в это время, то это вполне осуществимо. Мне нужно обсудить идею с боссом, хотя...

Я чуть ли не визжу от восторга.

– Комнаты будут свободны?

Джен смотрит мне в глаза и улыбается.

– Что ты придумала?

– Ну, – начала я, заламывая себе руки. Мне начинает казаться, будто я использую эту возможность в своих интересах, несмотря на то, что я была тем, кто собирался оплатить все это и потратить свое свободное время. – Я готова оплатить все. Не хочу, чтобы вы подумали, будто собираюсь компенсировать себе затраты. Также, если я смогу пригласить сюда своих друзей, мы могли бы сделать что–то действительно хорошее.

На мгновение она притихла, завязывая свои светлые волосы в хвост.

– Так ты готова оплатить краску и работу своих помощников?

– Да, конечно, – отвечаю я быстро.

Джен снова притихла, всматриваясь в мое лицо дольше, чем мне хотелось бы. Я жду ее ответа, сложа руки на коленях.

– Ты действительно хочешь это сделать? – спрашивает она наконец. – Почему?

Я резко выдыхаю, мои плечи поникли.

– Разве мне нужна причина?

– Я полагаю нет, – говорит она, пожимая плечами. – Но многие не будут делать подобное бесплатно.

– Я не многие, – отвечаю я, улыбаясь. – Если хочешь, могу поговорить с твоим боссом.

Она отрицательно качает головой.

– Я позвоню ему прямо сейчас. Сомневаюсь, что он будет против. Много лет обсуждалось, что крыло нужно отремонтировать. Я напишу тебе, как только получу ответ.

– Большое спасибо. С нетерпением буду ждать ответ, – говорю я, и направляюсь в сторону двери.

– Эстель, – зовет она меня. Я поворачиваюсь, и она дарит мне маленькую улыбку. – Миру нужно больше таких людей, как ты.

Ее слова заставляют меня гордо улыбнуться. Моя жизнь может быть очень трудной и хаотичной, но в большинство дней я ложусь спать, чувствуя себя умиротворенной мыслью, что, возможно, я сделала что–то хорошее в жизни другого человека. Я благодарю ее и направляюсь в педиатрическое отделение, пока не выставила себе полной дурой и не начала рыдать перед ней. Когда я захожу в отделение, первым, кого я увидела, был Оливер. Он стоит ко мне спиной, облокотившись на стойку сестринского поста.

Я не слышу, что он говорит, но, судя по смеху медсестер, с которыми он разговаривал, вы бы подумали, что шутил сам Джим Керри. Я уверена, что это не так. Оливер не самый лучший шутник, хотя он старается, но женщины, кажется, этого не замечают. Так же, как и я когда–то, давным давно. Я подавляю желание закатить глаза и с огромной улыбкой прохожу мимо них, приветствуя. Не задерживаясь надолго, прохожу мимо Оливера, стараясь не смотреть на его лицо, но замечаю, как он выпрямляется.

Я осматриваю комнату, которую мне выделили, мой взгляд падает на мольберты и коробки рядом с ними. Взяв стопку белой бумаги, я прикрепляю на каждый мольберт по листу, и слышу, как открывается дверь. Заходит Джемма – пухленькая, рыжая медсестра, толкая перед собой кресло-каталку. Я познакомилась с Джонни, тринадцатилетним мальчиком с ДЦП, когда я встречалась с ребятами в свой последний визит. Сейчас я поздоровалась с ним, затем с Дэнни, Мэй, Майком. Все они подростки, и все больны раком.

– Вы готовы, ребята? – спросила я, улыбаясь.

Каждый из них качает головой, все молчат. Конечно, все, кроме Джонни, играют в своих телефонах. Я вздыхаю, зная, что нас ждет впереди. Это то, с чем я имею дело каждый раз, когда ко мне в студию приходит новая группа подростков после школы. Благодаря этому, я пришла к выводу, что подростки во многом походят на новую обувь – сперва неудобная, натирающая волдыри, но как только вы ее разносите, то не жалеете ни об одном мозоле.

– Вы хотите делать здесь скучное, глупое шоу или же хотите рисовать разное дерьмо на этих полотнах? – говорю я, привлекая к себе внимание всех и сразу. Их глаза расширяются, как будто они не могут поверить в то, что я сейчас сказала.

Майк убирает свой телефон в карман и, наконец, впервые смотрит на меня. Он, не стесняясь, позволяет своим серым глазам пройтись по моему телу, как будто я какая–то девочка, за которой он собирается приударить.

– Могу я нарисовать вас? – спрашивает он. Я качаю головой, смеясь. Он, определенно, дерзкий. Мэй, кажется, не впечатлена его комментарием и закатывает глаза, положив свой телефон в задний карман и скрестила руки на груди.

– Хорошо, – начинаю я. – Во–первых, мы не рисуем людей. Во–вторых, я вижу, ты собираешься доставить нам проблемы, – говорю, указывая на Майка с поднятой бровью. – И я собираюсь позволить этому произойти, потому что в какой–то степени мне нравятся трудности... пока ты не начнешь приставать ко мне. – Стоя спиной к двери, я не знаю входят ли другие дети, пока я говорю. Но я с моей маленькой речью, как солдат, и вероятнее всего мне придется повторять ее еще несколько раз.

– Это, на самом деле, одно из главных моих правил. Да, у меня есть правила, – говорю я, когда Майк стонет. – Правило номер один: не приставать к вашему учителю. Правило номер два: держать руки при себе, – говорю, смотря на Майка и Мэй, и радуюсь, что сказала это, так как замечаю, как они покраснели. – Правило номер три: уважайте творчество друг друга, все мы рисуем по–разному и давайте будем честными – не все из нас хорошо рисуют, я в том числе. Пожалуйста, не бейте друг друга картинами или скульптурами. И, наконец, эта художественная комната – Вегас. В этой комнате мы можем говорить обо всем, о чем пожелаете. Мы можем кричать, швырять краску на холст, и никто не сможет осудить нас. Поняли?

Все медленно кивают.

–У меня вопрос, – говорит Мэй, сидя у мольберта. – Вы сказали, что плохо рисуете, но вы художник. В чем разница?

Улыбаясь ей, я отвечаю.

– Огромная разница. Лучше всего, у меня получается делать вещи своими руками. Обычно я использую битое стекло, чтобы сделать маленькие скульптуры.

– Битое стекло? – спрашивает Майк, выпучив глаза.

– Ага.

– Что вы делаете из него? – спрашивает Дэнни.

– Сердца.

– Вы делаете сердца из битого стекла? – спрашивает Мэй.

Я киваю и оборачиваюсь. От неожиданности мои руки взлетают к груди, когда я вижу Оливера, который опирается на стену возле двери, сложив руки на груди. В его зеленных глазах мелькают смешинки, и при взгляде на мое лицо его губы расплываются в широкой улыбке.

– Что ты делаешь здесь? – спрашиваю я, пытаясь унять колотящееся сердце.

– Все мои пациенты сейчас здесь. – Он пожимает плечами, засовывая руки в карманы своего белого халата.

– Оу, – отвечаю я и возвращаюсь к детям. – В любом случае позвольте показать вам, о чем я говорю. – Подхожу к коробке, лежащей на столе возле Оливера, которую принесла ранее. Моя рука задевает его, когда прохожу мимо, и его дыхание учащается, отчего мое дыхание тоже сбивается. Мне нужно успокоиться. Беру маленькую коробку и иду в другую часть комнаты, оказываясь перед всей группой. Заходит Джемма и шепчет что–то Оливеру. Я вижу, как он кивает ей в ответ, прежде чем та выходит.

– Перерыв, – объясняет он одними губами, когда видит мой взгляд. Я киваю ему и открываю коробку, осторожно доставая стеклянное сердце.

– Боже мой, – говорит Мэй и ее голубые глаза расширяются в неверии. – Вы сделали это?

– Да, – говорю я, гордо улыбаясь. На лице Оливера расплывается улыбка, которая заставляет мое сердце пропустить удар, потому что это не та улыбка, которую он использует, чтобы очаровывать девушек. Эта улыбка дарит тепло, утешение. Она появляется только тогда, когда он соглашается с тобой в чем–либо или гордится тобой. Возвращая свое внимание к сердцу, беру его в руки.

– Это мы называем 3D сердцем, так как оно не плоское, а имеет множество граней.

– Круто, – сказал Майк.

– Это действительно красиво, – соглашается Дэнни.

– Спасибо. Это моя фишка. У большинства художников есть своя особенность, которой они известны. Уорхол использовал промокшие чернила, чтобы подписывать свои работы. Ромеро Бритто использует эксцентрические цвета, и когда вы смотрите на одну из его скульптур или картин, не возникнет сомнений, чья это работа. Даже если они создают что-то другое, благодаря намеку, вы узнаете автора. Моя особенность – сердца. Я рисую их... создаю скульптуры ... Это мой «Калейдоскоп сердец». Это моя отличительная черта.

– Ооо, – восклицает Мэй. Она тянет руку, чтобы прикоснуться к сердцу, но передумывает и опускает ее.

– Возьми его, – говорю я.

– Нет, я не хочу его разбить. Оно такое красивое.

– Возьми. Ты можешь оставить его себе.

Глаза Мэй расширились.

– Ты мне его даришь?

– Да.

– Но, что, если я разобью его? – спрашивает она, нерешительно поднимая сердце, поворачивая его много раз, при этом создавая небольшие радуги по всей комнате.

– Ну, – говорю я, поднимая свой взгляд на Оливера, пристально наблюдающего за мной. – Это сердце. В какой-то момент оно обязательно разобьется. Рано или поздно кто-нибудь придет и разобьет его, это можешь сделать и ты. – Я замолкаю, мое сердце бешено бьется в груди, поскольку пристальный взгляд Оливера становится серьезным, а я стою загипнотизированная им, пытаясь освободиться от его чар. – Кроме того, я знаю девушку, которая сделала это сердце, и, если оно разобьется, она сделает новое. – Подмигивая ей, обращаюсь ко всему классу. – А теперь поговорим о картинах.

Взгляд Оливера прожигает во мне дырки в течении следующего часа, но я отказываюсь смотреть на него. Дети рисуют разные вещи: Мэй рисует сердце, Майк – эмблемы Лос-Анжелес Лейкерс, Дэнни – рыб. Все они освоились с кистью и холстом перед ними. Подхожу к каждому, помогая им усовершенствовать их движения, изучить и управлять весом своих рук. Когда заканчивается урок и наступает время вернуться каждому в свою палату, они благодарят меня, говоря уже о следующем уроке. Чувствую облегчение и тепло, которое длится всего лишь три минуты, прежде чем Оливер подходит ко мне, пока я убираю класс.

– Разбитые сердца, – говорит он, скрипя зубами. – Это логично.

– Это не разбитые сердца, это «Калейдоскоп сердец», – поправила его я.

– Какая разница, ты делаешь их из осколков.

Я медленно подхожу к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать его теплое дыхание на своем лице, наклоняя голову, впиваюсь в него ожесточенным взглядом.

– Разница в том, что они уже сломаны, и я использую осколки, чтобы восстановить сердца. Каждое сердце должно иметь второй шанс, возможно, оно опять будет разбито. Но поскольку оно уже разрушено, большая вероятность, что будет не так больно, когда оно разобьется во второй раз.

Его глаза всматриваются в мое лицо, как будто в поисках другого ответа. Мы смотрим друг на друга долгое время, достаточно долго, чтобы мое сердцебиение ускорилось. Достаточно долго для того, чтобы он обхватил меня руками за шею и притянул к себе, обрушая свои губы на мои. Моя решимость покидает меня, когда мои руки погружаются в его волосы. Я тяну его ближе к себе, наши языки сплетаются в страстном танце. Он глубоко стонет мне в рот, и горячая волна проносится по всему моему телу, стремясь в сторону бедер. Не могу вспомнить, когда у меня был такой поцелуй. Я чувствую, что плыву и тону одновременно.

Когда мы отстраняемся друг от друга, оба тяжело дышим, и я чувствую, что все мое лицо пылает. Еще мгновение я смотрю на него – на его взъерошенные волосы, мой взгляд скользит по его губам и слегка кривоватому носу, на ямочку на подбородке. Смотрю в его ярко–зеленые глаза, которые меня уже давно очаровали. И тогда реальность обрушивается на меня, словно мяч брошенный из ниоткуда, и я отступаю от него.

– Этого не должно было случиться, – говорю я, бросаясь мимо него, прежде чем он сможет среагировать. Он не последовал за мной, и это хорошо. И даже если часть меня хотела, чтобы он побежал за мной, я не ждала, что так будет. Он никогда так не делал.

Глава 10

Оливер

Прошлое…

Теперь я могу многое рассказать об эволюции и о том, какими прекрасными могут вырасти гадкие утята. Вот, что я чувствовал по отношению к Эстель, когда приехал домой на летние каникулы. Я только развез пьяные задницы Дженсена и Джуниора по домам, паркуясь у дома Вика. Он был не в лучшей форме, чем они. Я же бросил пить, когда узнал, что может сделать алкоголь с печенью. Парни напоминали мне об этом дерьме всю ночь, делая ставки, сколько ещё я продержусь, пока я попивал пиво, которое мне дали несколько часов назад. В то время, как они были заняты, напиваясь и подкатывая к сомнительным девушкам, я строил планы, которые касались Триш и её головы между моих ног. Она была моделью и практически мечтой любого мужчины.

Вздохнув, я поднял Вика, зная, что он не доберётся до своей комнаты без моей помощи. Раздражало, что я должен нянчить трёх парней, которые знают, как обращаться с выпивкой, но этой ночью, они действовали как неопытные девчонки, которых мы раньше высмеивали на вечеринках. Я открыл дверь, и Вик, невнятно пробормотав благодарности, направился к своей комнате.

Покачав головой, я повернулся и запер за собой дверь, убирая ключ в один из цветочных горшков, которые его мама держала снаружи. Спускаясь по ступенькам, улыбнулся мысли о Триш, о её больших сиськах, упругой заднице, о том, как она сосала мой член. Когда я дошёл до конца дома, остановился и понял, что идти домой мне придётся пешком. Дом моей матери был всего в нескольких кварталах отсюда, но я все ещё думал вернуться в дом и остаться на ночь. Мое внимание привлекли звуки тихого плача. На мгновение я подумал, что мне показалось. Было темно и поздно, время, когда нормальный человек уже спит. Но потом, откинув свои длинные волосы назад, которые порыв ветра бросил мне в лицо, я услышал плач снова и остановился.

Осмотревшись, понял, что звуки доносились со стороны дома Вика. Я замер на мгновение, надеясь, что это была не миссис Рубен. Прошлый раз, когда мне пришлось успокаивать плачущую мать лучшего друга, мне пришлось удирать из Доджа. Неохотно, я поднял глаза и увидел маленькую фигурку, сидящую на крыше дома. Открывшийся мне вид, почти сбил меня с ног, отчасти это из–за того, что мне пришлось задирать голову, чтобы рассмотреть получше, но в основном, потому, что я мог поклясться, что это Эстель, только этого не могло быть. Девушка, сидящая там, была не ребёнком. Но потом меня осенило, когда я в последний раз видел Эстель? Я прищурился, пытаясь рассмотреть получше, но не смог. Подойдя к задней части дома, я залез на дуб, по которому поднимался миллион раз, и шагнул на крышу. Она сидела с поникшей головой, её длинные волнистые волосы, падали ей на плечи, закрывая лицо.

Когда я сел рядом с ней, она подпрыгнула с визгом. Удивление и страх отобразились на ее печальном лице. Я знал Эстель с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, я никогда не видел её такой. Даже когда она не получила главную роль в "Щелкунчике", репетируя несколько месяцев. И сразу предположил, что причиной её слез был разрыв с парнем. Моя кровь вскипела при мысли о том, что какой–то неудачник делал это с ней.

– Что случилось? – спросил я, она вытерла слезы и покачала головой. Её лицо больше не было мокрым, за исключением слез, собравшихся у ее губ. Я никогда не замечал, насколько они были пухлыми. Я никогда не замечал, как порозовели её скулы или как она хмурит брови, когда смотрит на меня. Я бы никогда не заметил, как очаровательны её глаза. Множество оттенков делали их похожими на кусочки мрамора, которые я собирал, будучи ребёнком. Мой взгляд медленно опустился к её шее, я заметил, как она сглотнула, затем к груди, которая теперь была полной, не такой, как в прошлый раз, когда я видел её в купальнике, тогда она была плоскогрудой. Иисус Христос, эта девушка горяча.

То, как она прочистила горло, вернуло мое внимание к ней, положив конец извращенному рассматриванию её повзрослевшего тела.

– Ты так выросла, – сказал я, прежде чем смог остановить себя, поежившись от звука моего голоса, таким нуждающимся, хриплым и, черт бы его побрал, отчаянным. Я ожидал, что она закатит глаза, как обычно делала, но эта девушка, эта долбаная девушка посмотрела на меня и улыбнулась самой сексуальной улыбкой, которую я когда–либо видел. Я только что был на вечеринке полной горячих и улыбающихся девушек, но улыбка Элли была медленной и чувственной, хотя она не прилагала никаких усилий для этого. Это просто была её улыбка, та которую видел столько, сколько себя помню. Пользоваться такой улыбкой, этой ее повзрослевшей версией было незаконно.

– Ты подкатываешь ко мне? – спросила она соблазнительным тоном, который поразил меня до чертиков.

– Это зависит... – сказал я, пододвигаясь к ней, забыв, что нахожусь в доме своего лучшего друга и это его младшая сестра. Пришедшую мне было в голову мысль о том, что Вик может нас найти, я сразу же отогнал. В тот момент под небом, полным звёзд, вместе с грустной Эстель, все, о чем я мог думать – это заставить её улыбаться.

– От чего зависит? – прошептала она.

– Сработает ли это, – прошептал я в ответ, гладя её по спине. Мне не стоило этого делать, потому что теперь я знал, что на ней нет лифчика под её тонкой кофточкой, и это знание разбудило все, что находилось у меня ниже пояса.

Она мягко покачала головой, её глаза метались между моими глазами и губами, как будто она представляла мои губы на своих. Мне не должна нравится эта идея.

– Нет, – сказала она наконец.

– Почему ты плачешь? – спросил я, убирая волосы ей за ухо, чтобы лучше рассмотреть её. Покачивание её ноги привлекло моё внимание, и я увидел, что она одета в юбку.

– Что черт возьми произошло?

– Я в четвертый раз ушибла колено в танце и, когда сегодня пошла к доктору, думала, что мне снимут бандаж как в прошлый раз, но он сказал, что у меня разрыв крестообразной связки левого колена, и я не смогу танцевать, – сказала она хриплым шепотом. Элли отвернулась, а я заметил новые слёзы, собирающиеся в уголках её глаз. – Мои мечты о Джуллиарде исчезли. Не то чтобы у меня был реальный шанс, но теперь все разрушено.

Мне нечего было ответить. Всю свою жизнь Эстель танцевала и рисовала, но танец был её страстью, её светом. В её танце вы могли увидеть её чувства, что при этом испытывала и как она это любила.

– У тебя впереди целый учебный год, Элли. Не отчаивайся. Ты сама сказала, такое случалось и раньше, – сказал я, вытирая её слезы. Она посмотрела на меня и покачала головой, но не отклонилась.

– Не так, как сейчас, – прошептала она, слизывая слезы со своих губ. – В этот раз для меня все кончено. Я знаю это.

Я прижал её к своей груди, позволяя выплакаться, это было все, что я мог сделать.

– Мне так жаль, цыпленок, – прошептал я, целуя её в макушку. Этот жест можно было расценить как братский, если бы я не закрыл глаза и не вдохнул запах её волос, представляя, как они раскинутся по моей подушке.

Она отстранилась и посмотрела на меня, вытирая слезы.

– Почему ты здесь? Разве ты не должен быть на одной из тех безумных вечеринок, о которых постоянно говоришь?

– Я был, привёз Вика и услышал, как ты плачешь.

Она кивнула перед тем, как снова взглянуть на меня.

– Итак, я выросла, – сказала она, повторяя мои слова, и улыбнулась с блеском в глазах, что заставило мою грудь сжаться, а джинсы натянуться.

– Да, выросла.

Она наклонилась ближе так, что наше дыхание слилось воедино. Если кто–то из нас подастся хоть на сантиметр вперед, наши губы соприкоснутся, и, о Боже, как же я хотел этого.

– О чем ты думаешь? – спросила она, ее дыхание щекотало мои губы.

– О вещах, о которых не должен думать, – прошептал я в ответ, опустив глаза на её губы, задаваясь вопросом, как это будет чувствоваться.

– Например? – спросила она, и её дыхание чувствовалось на моих губах.

Я закрыл глаза и откинулся назад.

– О вещах, о которых девятнадцатилетний не должен думать с шестнадцатилетней.

– Ты ведёшь себя так, будто намного старше меня, – мы по–прежнему говорили шепотом, пытаясь сохранить это сумасшествие в секрете.

– Я достаточно взрослый, чтобы знать лучше, – ответил я, наклонив голову ближе и слегка коснувшись её губ, потом провел ими в сторону, пока не добрался до уголка ее рта, и поцеловал ее там.

– Мне всегда было интересно, как это будет чувствоваться, – глубоко вздохнув, сказала она, когда мои губы скользили по ее губам.

– Ты никогда не целовалась с парнем? – спросил я, отклонившись. Что, черт возьми, не так с парнями в ее школе? Я даже не поцеловал её. По крайней мере, не по–настоящему.

Элли тихо рассмеялась и посмотрела на меня так, будто у меня выросли рога.

– Я имею ввиду, как это будет чувствоваться с тобой, – она смущенно улыбнулась и перевела свой взгляд на пространство между нами, туда, где соприкасались наши руки.

– Ты думала об этом? – улыбаясь, спросил я, желая, чтобы её признание не делало меня счастливым, но оно делало.

– Часто, – сказала Элли, пытаясь скрыть улыбку.

Тяжело вздохнув, я провел рукой по волосам и оглянулся на открытое окно. Мне нужно сменить тему. Я не мог думать о её желании поцеловать меня или о том, чтобы сделать с ней намного больше.

– Не могу поверить, что ты выбралась сюда с этим гипсом. Позволь мне помочь тебе вернуться обратно.

Я предложил ей руку и помог встать, глядя вдаль, концентрируясь на звуках океана, на чем угодно, лишь бы не смотреть на неё. Наши руки по-прежнему были переплетены, и я все ещё мог чувствовать её пристальный взгляд, обращённый на меня. Знал, что если взгляну на неё, то поцелую её по полной программе, погрузив свой язык в ее рот и посасывая ее пухлые губы. Я знал это. Но я не мог. Это было неправильно по отношению к ней и к Вику.

– Готова? – спросил я, когда потянул её за руку в направлении окна. Я смотрел, как она забралась в комнату, не оборачиваясь в мою сторону. Попрощавшись с ней, я уходил, когда она окликнула меня. Я вернулся и просунул голову в окно.

– Ты вернёшься завтра? – спросила она, и в её глазах светилась надежда.

Я взглянул на небо, надеясь, что оно скажет мне, что это была плохая идея. Вздохнув, снова посмотрел на неё.

– Я ни о чем не могу думать, кроме как об этом. – И это было правдой. В течение этого месяца я возвращался каждую ночь, после того, как ребята расходились, и рассказывал Элли все о наших приключениях. Большинство моих рассказов были наполнены предупреждениями, чего девушка не должна делать на вечеринке, поэтому, несмотря на влечение, которое я к ней испытывал, я наставлял ее как старший брат. Было тяжело держаться от неё подальше, поэтому я возвращался каждую ночь. Я полюбил наши лёгкие разговоры обо всем и ни о чем. Мне нравилось, когда она считала, что шутки у меня хреновые, и как её глаза блестели, когда я рассказывал хорошие. Но в некоторые вечера она прислонялась ко мне и спрашивала, поцелую ли я её, когда ей исполнится восемнадцать, и чтобы я сделал, если бы она была незнакомкой из моего колледжа.