Текст книги "Последний проблеск света (ЛП)"
Автор книги: Клэр Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Ты правда думаешь, что она куда-то ведет?
Я бросаю на него быстрый взгляд. Заметно, что ему все еще больно, но он прилагает усилия, чтобы не быть таким сварливым.
– А тебе так не кажется?
– Может быть.
Трэвис кажется сомневающимся, но я игнорирую это. Я еду вперед, и в кои-то веки моя настойчивость вознаграждается.
Мы наконец-то выезжаем из леса на огромную поляну на вершине холма.
Там дом.
Дом с весьма странной наружностью, но все-таки дом.
– Ха! Говорила же! – да, я достаточно мелочна, чтобы заявить об этом вслух. Он вроде как заслужил.
– Что это за место? – спрашивает Трэвис, высовываясь из-под крыши автомобиля, чтобы посмотреть получше.
– Похоже на дом, не так ли?
Однако я понимаю его вопрос. Здание кажется странным.
Дом состоит из одного этажа и обшит дранкой без покраски. Но крыша покрыта отражающими панелями, и с одной стороны много оборудования. Единственное, что я узнаю – некое подобие пропанового резервуара промышленных размеров.
– Это солнечные батареи на крыше? – спрашиваю я, все еще пытаясь понять, на что мы смотрим.
– Похоже на то. Заедь с той стороны, – он показывает на механизм с одного из задних углов.
Я подъезжаю туда и вижу, как Трэвис осматривается, оценивает, складывает детали воедино.
– Так и думал, – говорит он наконец. – Солнечный электрогенератор.
– Ты шутишь! Посреди такой глуши?
– А там позади определенно емкость с водой. Похоже, ручной насос, но он уходит в дом. Готов поспорить, там есть работающее водоснабжение.
Я сжимаю руль и смотрю на всю эту систему.
– Выглядит весьма странно.
– Это наверняка ручная работа. Тот, кто это сделал, явно хотел жить независимо от цивилизации.
– Это применимо ко многим людям.
– Конечно. Но на оборудование этого места наверняка ушли годы. Он начал задолго до удара. Нам придется быть осторожными. Такие люди не сбегут просто так. Может, тут кто-то живет. И он не желает видеть гостей. Поезжай снова к парадному входу.
Когда я подчиняюсь, Трэвис протягивает руку и несколько раз жмет на гудок. Затем кричит:
– Эй! Есть тут кто? Мы не ищем проблем. Лишь безопасное место для ночлега. Если хотите, чтобы мы уехали, мы уедем. Есть тут кто?
Мы ждем пару минут, но нет ни звука, ни движения.
– Не думаю, что тут кто-то есть. Если бы кто-то был дома, он наверняка ответил бы или выстрелил по нам.
Трэвис хмурится.
– Может быть, – он еще несколько раз сигналит. – Есть тут кто?
– Как мне кажется, пусто.
– Да.
– Я проеду по периметру, чтобы мы могли хорошенько осмотреться.
– Отличная идея.
Мы объезжаем дом по кругу и обнаруживаем сзади большую мастерскую, которая тоже выглядит пустой. Трэвис всматривается в окно мастерской.
– Погоди. Там. Смотри.
Я практически наклоняюсь через него, чтобы тоже посмотреть.
На земляном полу мастерской лицом вниз лежит тело.
Ну, уже не тело.
Скорее скелет, одетый в ветхую рваную одежду.
– Не выходи, – говорит Трэвис. – Просто подъезжай к двери. Я хочу посмотреть, что случилось.
Я проезжаю пару метров, и он дергает дверь в мастерскую. Не заперто. Трэвис выходит из машины и наклоняется.
Я замечаю рядом с трупом охотничью винтовку.
– Он застрелился?
– Не вижу огнестрельных ранений. Или сломанных костей в черепе и шее. Может, у него случился сердечный приступ или типа того.
– Наверное, он владелец дома. Бедняга. Обустроил все для выживания. Наверное, он был так горд собой, что оказался готов, когда ударила катастрофа. А потом у него однажды утром просто отказало сердце.
Глаза Трэвиса делаются нетипично мягкими, изучая мое лицо.
– Думаешь, произошло что-то в этом духе?
– А ты нет?
– Похоже на то, – он кивает. – Ладно. Тогда стоит попытаться попасть в дом, чтобы провести ночь.
Я направляю джип как можно ближе к окну, которое кажется самым простым для взлома. Трэвис хромает туда и ударяет по нему прикладом дробовика.
Мы оба ахаем, когда его оружие отскакивает обратно. Окно остается невредимым.
– Черт, – выдыхает Трэвис. – Это укрепленные окна.
– Он реально подготовился для выживания.
Трэвис делает шаг назад и косится на боковую стену дома.
– Мне бы очень не хотелось выбивать дверь, поскольку мы были бы в настоящей безопасности внутри.
– Подожди! Если он работал там в момент смерти, то у него наверняка при себе ключ. Надо проверить.
Трэвис снова бросает на меня этот нежный взгляд. Понятия не имею, чем это вызвано.
– Хорошая идея. Отвези нас обратно, и я проверю.
Я жду, пока Трэвис сядет обратно в джип, и тогда говорю:
– Я сама проверю. Ты пострадал и все такое.
Он издает сухой смешок, но не спорит.
На самом деле, мне совсем не нравится шарить в одежде мертвого человека в поисках ключа.
К счастью, теперь он уже превратился в скелет. Я не уверена, что справилась бы с этой задачей, если бы он до сих пор был сочным и разлагающимся.
Под его грудной клеткой я нахожу ключ на веревочке. Должно быть, он носил его на шее.
Мы возвращаемся к входной двери, и я легко отпираю ее ключом, позволяя Трэвису первому переступить порог с дробовиком наготове.
– Мы заходим! Есть кто дома?
Никто не отвечает.
Дом маленький и простой. Одна главная комната со старым диваном, креслом, небольшим столом со стульями и печкой. В отдельной маленькой комнате расположена кухня. А с другой стороны – спальня с двуспальной кроватью и ванной.
Во всех комнатах ни души.
– Должно быть, это был труп владельца, – бормочет Трэвис, когда мы завершаем осмотр дома. Он прислоняется к косяку. Я знаю, что у него болит лодыжка. – Все окна и дверь укрепленные. Если запремся здесь, ночью будем в безопасности.
– Хорошо. Ты сказал, тут есть солнечный генератор. Как думаешь, он еще работает?
– Не знаю. Нет причин для поломки вроде бы. Помоги мне найти щиток.
Мы отыскиваем панель на задней стене в кухне. Трэвис с минуту изучает ее.
– Похоже, тут есть автоматическое отключение. Должно быть, со смерти того парня прошло минимум шесть месяцев, раз он уже скелет. Может, даже больше. Электричество могло отключиться автоматически. Может, надо просто включить обратно.
Он щелкает переключателем.
Раздается жужжание, и загорается пара лампочек.
Я хлопаю в ладоши.
– Электричество! У нас есть электричество! Поверить не могу.
Трэвис тоже почти улыбается.
– Этот парень знал, что делает. Готов поспорить, что пропановый резервуар – это подстраховка для солнечного генератора, – он косится в сторону ванной. – Давай посмотрим, что он сделал для водоснабжения.
Ванная обустроена так же просто, как и остальное жилище – бежевый кафель, небольшая душевая кабинка, раковина и странного вида унитаз.
Трэвис изучает обстановку, затем начинает работать металлическим рычагом, подсоединенным к крану в раковине.
В раковину течет вода.
Я снова хлопаю в ладоши и сдерживаюсь, чтобы не начать пританцовывать.
– Водоснабжение! Этот парень был гением!
– Он был весьма сообразительным. Все управляется ручным трудом, чтобы ничего не зависело от электричества или аккумуляторов. Давай посмотрим туалет.
Трэвису требуется минутка, чтобы разобраться, но в итоге он показывает мне, как надо поработать рычагом, чтобы наполнить бачок. Он улыбается, сняв крышку с бачка, и наблюдает, как от его манипуляций с рычагом бачок наполняется водой.
– Видишь? Надо наполнить бачок перед походом в туалет, чтобы иметь возможность смыть. Если пописать, хватит и половины. Но лучше набрать полный бачок, если надо…
Я хихикаю, когда он умолкает на середине предложения.
– Если надо сходить по-большому.
Он прочищает горло.
– Да.
– А что насчет душа?
Трэвис осматривает его, несколько раз дергает рычаг насоса, затем щелкает переключателем на большом ящике, прикрепленном к стене у душа. Раздается звук, будто что-то включилось.
– Что это?
Теперь он безудержно улыбается. Я еще не видела у него такой улыбки.
– Водонагреватель.
– Что?
– Водонагреватель. Когда нагреется, будет горячая вода.
– О Господи! О Господи! – я обнимаю себя, слегка сгибаясь пополам. – Хочешь сказать, сегодня вечером мы сможем принять горячий душ?
– Не вижу, что может нам помешать.
А я к этому моменту не вижу, что может обрадовать меня еще сильнее.
***
Но я правда радуюсь еще сильнее.
Мы находим под домом огромный погреб, набитый едой. Консервированной едой. Сушеной едой. Многолетними запасами хорошо хранящейся еды для выживальщиков, которую раньше можно было заказать через интернет.
Из-за его лодыжки я не даю Трэвису спускаться по лестнице, и сама поднимаю пару банок говяжьего рагу, запечатанную пачку крекеров со сроком хранения 25 лет, упаковку смеси для брауни (к ней надо просто добавить воды) и бутылку пива.
Я беру лишь одну бутылку, ибо сомневаюсь, что мне оно вообще понравится.
– Трэвис! – я сердито смотрю на него, когда поднявшись, обнаруживаю, что он стоит на кухне и шарит по шкафчикам. – Тебе надо сесть и приподнять лодыжку повыше.
– Да нормально.
– Нет, не нормально. Твоя нога ужасно опухла.
– Плюс-минус час роли не сыграет. Я дам ноге отдых, когда мы поедим и примем душ.
Я начинаю протестовать, но в итоге сдаюсь. Трэвис нацепил свое упрямое лицо.
– Иди в душ первой, – говорит он. – Я приготовлю ужин, а потом помоюсь сам. Нам нужно время, чтобы вода снова нагрелась между двумя приемами душа.
Я колеблюсь, но он уже открывает одну из банок.
Он сегодня ворчлив, а меня до сих пор мучают спазмы из-за месячных, так что я решаю, что заслужила пойти в душ первой.
Вода вполне теплая, но не обжигает. Мне все равно. Это так приятно, что я стою под струями и дрожу от эмоций.
Прошли годы с тех пор, как я принимала горячий душ.
Я мою волосы, скребу все свое тело, а потом стою и наслаждаюсь.
Будь у меня бритва, я могла бы даже побриться. Я не брилась с тех пор, как электростанция вышла из строя. Большинство знакомых мне женщин тоже перестало бриться. Это одна из роскошей, которых мы лишились вместе со всем остальным.
Я решаю, что мне это не так уж важно.
Иметь гладкие ноги и голые подмышки – это приятно, но бритье всегда было занозой в заднице.
Трэвиса волосы, похоже, не смущают. Видимо, мое тело нравится ему и таким.
У меня все равно нет бритвы, если только я не хочу попытать удачи с опасной бритвой Трэвиса.
Мне этого совсем не хочется.
Главным образом я просто в восторге от того, что чувствую себя реально чистой.
Когда вода остывает, я выключаю ее и выхожу из душа. Я заворачиваюсь в одно из полотенец, лежащих на полке. Вся моя одежда грязная, так что я не хочу ее надевать. Поэтому я иду к шкафу в спальне и нахожу там большую клетчатую рубашку из хлопка, сделавшуюся мягкой от долгой носки. Я застегиваю ее и смотрю на себя.
Подол доходит почти до колен. Надо лишь закатать рукава и все будет хорошо.
Я расчесываю волосы и оставляю их мокрыми и распущенными, отправляясь на поиски Трэвиса на кухне. Он прислонился к шкафчику и медленно помешивает рагу, стоящее в кастрюльке на небольшой плите.
– Пахнет вкусно!
– И на вкус тоже отлично, – он оборачивается ко мне и замирает. Что-то загорается в его взгляде.
Я смущенно смотрю на себя.
– Я нашла это в шкафу. Ну, главное что чистое.
– Ага, – его голос звучит хрипло.
– Почему ты на меня так смотришь? Я полностью прикрыта.
– Знаю. Но это неважно. Ты адски сексуальна.
Я краснею и закатываю глаза. Затем достаю посуду для ужина.
Мы едим за маленьким обеденным столом. Мне не нравится пиво, так что Трэвис выпивает всю бутылку. Рагу вкусное, а крекеры оказываются настоящим лакомством. Хрустящие. Соленые. Хлебные.
Мы давно такого не ели.
Брауни готовы к тому моменту, как мы доедаем рагу. Они не похожи на настоящие брауни, но все равно шоколадные.
Шоколадные.
Я пребываю в счастливом трансе, пока мы прибираемся и чистим зубы. Трэвис остается в ванной, чтобы принять душ.
Мне нечего делать. Я довольная, усталая, чистая и сытая.
Так что я забираюсь в постель и жду его.
Трэвис принимает долгий душ, как и я, а вернувшись, он одет лишь в трусы. Я уже заперлась и выключила все освещение, кроме лампы на прикроватной тумбочке, чтобы он сразу мог лечь в постель.
– Ложись и дай мне еще раз перевязать твою лодыжку, – говорю я ему, вставая коленями на кровать. Я на той стороне, что у стены, так что Трэвис с тихим стоном ложится рядом. – Ты слишком переусердствовал. Так никогда не поправишься, если не будешь отдыхать.
– Выбора не было, – он кажется усталым.
Еще более усталым, чем я.
Я подвигаюсь ниже, чтобы осмотреть его лодыжку, которая сделалась пурпурной и опухшей.
– У тебя был выбор. Ты мог оставить больше работы мне. В морозилке есть формы для льда. Я их наполнила, так что завтра сможем приложить к твоей лодыжке лед.
– Звучит здорово.
Закончив бинтовать, я забираюсь под одеяло рядом с ним, и Трэвис выключает свет.
Он пахнет чистотой. Не совсем как Трэвис.
Я лежу рядом. В глубине души мне хочется подвинуться и пообниматься, но наши отношения не такие. Я не уверена, как отреагирует Трэвис, так что не рискую.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.
– Что? О, нормально. Живот немного побаливает, но ничего ужасного.
– Хорошо, – он делает паузу на пару минут, затем продолжает: – Как ты относишься к тому, чтобы остаться тут на пару дней?
Я так удивлена, что поворачиваю голову и смотрю на него в темноте.
– Что?
– Нам необязательно это делать. Но я просто подумал. С моей лодыжкой сложно будет защищать нас в дороге. Так что я подумал, может стоит… отдохнуть немного, прежде чем пускаться в путь.
Я тяжело дышу. Даже не уверена, почему. Я не знаю, что сказать.
– Думаешь, мы можем позволить себе задержку?
– Не знаю. Никак нельзя сказать, когда тот парень отправился в дорогу, и как быстро движется стадо. Но нет толку спешить, если я не могу нас защитить. Лодыжка должна зажить.
– О. Да. Логично. И Мария же сказала, что найдет других людей, чтобы отправить с ними то же послание. Им может повезти больше, чем нам.
– Верно. Нам необязательно оставаться, – повторяет он. – Знаю, ты уже думаешь, что это бесконечное путешествие, так что, может, ты не хочешь откладывать…
– Я не против, – перебиваю я. Мне не нравится то, что я слышу в его голосе. – Все хорошо. Мы можем остаться на пару дней. Нам надо, чтобы твоя лодыжка зажила. И мы оба очень… устали. Мы можем побыть здесь. Само собой, мы можем задержаться на пару дней. Стада останавливаются и грабят каждый город, что им встречается. Это должно занимать немало времени.
Тело Трэвиса расслабляется рядом со мной.
– Ладно. Хорошо. Так и поступим.
Какое-то время мы лежим молча.
До меня доходит, что Трэвис может хотеть секса. У него ранее было такое выражение в глазах. Но он не пытается соблазнить меня. Даже не трогает. Мне сейчас так комфортно, и вовсе не хочется потеть и распаляться.
К тому же, спазмы от месячных вовсе не помогают почувствовать себя сексуальной.
Если мы останемся здесь на пару дней, то завтра будет полно времени для секса. При условии, что его не оттолкнут месячные.
– Жаль, что нельзя посмотреть телик, – говорю я наобум через несколько минут.
– Я видел небольшой телевизор на полке в главной комнате, но мы увидим лишь статический шум. Сейчас уже нет кабельного или трансляций.
– Я даже не видела в доме никаких книг. Интересно, чем этот парень занимался тут в одиночестве. Я была бы не прочь почитать.
– Можешь почитать свои стихотворения.
– Знаю, – я улыбаюсь и поворачиваюсь на бок лицом к нему. – Я все равно заучила большинство из них. Я пару раз видела, как ты их читал. Что думаешь?
– Неплохо, – он смотрит в потолок. – Некоторые хорошие. Некоторые я не смог понять. Почему ты их так любишь?
– Не знаю. Просто люблю. В девятом классе у меня была очень хорошая учительница английского, мисс Дженсон. Она была очень молодой (закончила колледж год или два назад), и она привила мне любовь к поэзии. Наверное, с этого все и началось.
– Мне понравилось стихотворение про парня, который убил свою жену.
Я хмурюсь, по памяти перебирая стихи в книге.
– Которое? «Аннабель Ли»?
– Нет. Я думал, тот парень просто спал с ее мертвым телом, – он кажется искренним, задумчивым, будто и правда пытается понять стихотворения.
Я усмехаюсь.
– Да. Наверное, именно это там и описывается.
– В этих стихах много жуткого. Я имел в виду то, где у богача был ее портрет, но это он ее убил. Ты понимаешь, о каком я?
– О да. «Моя последняя герцогиня». То есть, ты догадался, что он ее убил?
– Естественно. Жуткий тип. Богатый, бессердечный засранец. Но стихотворение мне понравилось.
Поддавшись импульсу, я начинаю читать стихотворение в темноте. Я столько раз декламировала его вслух, что слова сами слетают с языка.
Трэвис слушает, весело фыркая, когда я добираюсь до лучших строк.
«Так опускаться, унижать себя,
Я вовсе не намерен был».
Когда я заканчиваю, он протягивает руку, чтобы нежно дотронуться до меня.
– А «Аннабель Ли» знаешь?
Конечно, знаю. Я декламирую его вслух, и эти ритмичные зловещие слова повисают в тишине комнаты.
Когда я заканчиваю, Трэвис протяжно выдыхает.
– Изумительно. У тебя очень хороший голос для чтения стихотворений. Они мне особо не нравились, пока я не услышал их в твоем исполнении.
– Спасибо, – я чуть ли не ерзаю от удовольствия, доставленного его комплиментом.
– Какое твое любимое?
– Не знаю. Может, «Волшебница Шалот»?
– Та, что с леди в башне?
– Да. Оно самое.
– Я не смог понять, почему она умерла. Что произошло, черт возьми? Она ложится в лодке и просто отбрасывает коньки?
Я не могу перестать улыбаться.
– Ага. По сути, так и есть. Думаю, подразумевается, что она умерла от любви или типа того.
– Ты знаешь его наизусть?
– Да. Да, знаю.
С минуту я колеблюсь, затем начинаю читать его вслух. Оно длинное и занимает некоторое время, но я чувствую напряжение в теле Трэвиса, пока он слушает.
Он правда слушает.
На середине мне так и хочется что-то сделать со своими руками, так что я поднимаю руку Трэвиса с покрывала. Я играю с ней, ощупывая его костяшки и водя большим пальцем по его ладони.
Он не убирает руку.
– Очень красивое, – говорит он, когда я закончила. – Напоминает мне о тебе.
– Правда? Почему?
– Не знаю. Просто напоминает, – он кажется застеснявшимся, так что я не настаиваю.
– Когда я ездила в Лондон, я видела могилу Теннисона в Вестминстерском аббатстве. Я также видела могилу Браунинга. Он написал то, что про герцогиню. Я была в таком восторге, видя надгробья своих любимых поэтов.
– Не сомневаюсь. Когда ты ездила?
– Когда мне было пятнадцать. Бабушка и дедушка возили меня туда летом. Мы посетили Лондон, Париж и Рим, – я сглатываю, когда реальность накрывает меня подобно удару. Подобно физическому удару из ниоткуда. – Теперь их нет. Городов. Всех трех. Все в них пропало. Они просто… перестали существовать.
Мои глаза щиплет, и я не знаю, почему. Вроде я уже перестала плакать над потерянными вещами.
Трэвис берет меня за руку, переплетая наши пальцы.
– Да. Наверное.
Мое горло болит, но я все равно говорю.
– Ужасно думать о том, что теперь исчезло из мира. Эйфелева башня. Вестминстерское аббатство. Сикстинская капелла. Я помню, как посещала Лувр и видела Мона Лизу. Все это… все просто… исчезло навсегда.
Я уже плачу, а ведь я больше никогда не плачу. Но слезы текут из глаз, а тело дрожит.
Трэвис протягивает руку и привлекает меня к себе, обнимая обеими руками. Он держит меня, ничего не говоря.
– Прости, – мямлю я, по большей части взяв себя в руки. – Не знаю, что на меня нашло. Это просто вещи. Вещи. Умерли миллиарды людей, и я не могу плакать о них. Я не знаю, почему плачу об этом. О зданиях. О вещах.
– Нее, – хриплый голос Трэвиса окрашивается акцентом. – Это, может, не люди, но это и не просто вещи. В них вложено ужасно много смысла. Истории. Не знаю. Правды и красоты… как говорилось в том стихотворении. В непонятном про урну. То, что делает искусство хорошим.
– Человечность, – говорю я, смахнув несколько слезинок и найдя нужное слово.
– Человечность, – Трэвис как будто пробует слово. – Да. Что-то такое. В этих вещах заложено много человечности. И об их потере стоит плакать.
Я еще немного плачу и теперь уже не чувствую себя виноватой. Я утыкаюсь лицом в теплую обнаженную грудь Трэвиса, пока эмоции не исчерпывают себя.
– Хотелось бы мне поплакать и о людях, – шепчу я в темноте.
Трэвис очень нежно гладит меня по волосам.
– Может, однажды и сумеешь. Но я понимаю. Я тоже это чувствую. Иногда нам надо плакать о мелочах, потому что большие вещи – слишком бльшие.
Я шмыгаю носом и вытираю глаза простыней, затем снова прижимаюсь щекой к его груди. Я чувствую его сердцебиение. Оно быстрое и размеренное. Живое.
Когда я полностью расслабляюсь, Трэвис бормочет:
– Готов поспорить, Мона Лизу спасли.
– Что?
– Ну Мона Лизу? Это же картина, так? Я ее никогда не видел, но она не может быть слишком большой. У них была пара месяцев перед падением астероида. Кто-нибудь наверняка додумался ее спасти. Кто-то должен был отвечать за это. Они бы не позволили ей просто сгореть.
Я улыбаюсь от серьезности его голоса, еще несколько раз шмыгая носом.
– О. Да. Наверняка.
– Возможно, мы потеряли Эйфелеву башню. И Сикстинскую капеллу. И то место, где похоронены все твои поэты. Но кто-то должен был спасти Мона Лизу.
– Да. Да, – я вытягиваюсь, чтобы поцеловать его в подбородок. – Готова поспорить, так и есть.
– Я это знаю, – он утыкается в мои волосы носом в темноте. – Может, когда-нибудь в далеком будущем они отстроят мир до прежнего состояния. Может, я даже однажды посмотрю на нее.
Я крепко обнимаю его.
– Может быть. Мне понравилось, что ты сказал. Про правду, красоту и все такое. Это было очень умно.
Трэвис фыркает.
– Я никогда не говорил ничего умного об искусстве. Просто читал эти стихи и пытался их понять. Раз ты их так любишь.
Такое чувство, будто он улыбается.
Я тоже улыбаюсь.
Теперь мне лучше. Ноющая боль в груди отступила.
Может, это какая-то странная и внезапная надежда, но мне это помогает. Мона Лиза могла пережить разрушение Европы. И через десятки лет у Трэвиса может появиться шанс ее увидеть.
Когда теряешь почти все, ты черпаешь надежду там, где удается ее достать.
Спасение Моны Лизы.
Искорка человечности после конца света.
Я засыпаю, гадая, куда они могли поместить картину, чтобы сберечь ее.
Глава 8
Я просыпаюсь, зная, что проспала долго, и время уже очень позднее. В комнате светло даже с закрытыми ставнями, и я не ощущаю знакомого тяжелого утомления, от которого сложно даже открыть глаза.
Я смотрю в потолок и вспоминаю, где я.
Повернув голову, я вижу, что Трэвис крепко спит рядом со мной. Его рот слегка приоткрылся, обе руки лежат поверх одеяла.
Я поворачиваюсь на бок лицом к нему, наблюдая, как его грудь медленно поднимается и опадает при дыхании, и как одна его рука сжимает одеяло в кулаке.
Я и раньше видела, как он спит. В лесу, когда нам приходилось спать поочередно. Но он никогда не спит так крепко, когда мы ночевали в лагере. В большинство таких ночей он получает лишь несколько часов отдыха.
Я даже представить не могу, насколько он устал, и насколько ему нужно так отоспаться. Мне надо в туалет, но я не хочу выбираться из постели, поскольку боюсь его разбудить.
Так что я сворачиваюсь на боку, наблюдая за ним и стараясь не думать о том, как мне нужно пописать.
Может, он просыпается естественно, как и я, а может, он чувствует на себе мой пристальный взгляд. В любом случае, через несколько минут его ресницы начинают трепетать, и он слегка ерзает под одеялом.
– Лейн, – бормочет он. Его глаза до сих пор закрыты.
– Да. Я здесь.
– Лейн! – на сей раз мое имя звучит почти спешно. Его глаза распахиваются, и он приподнимает голову над подушкой.
– Я здесь, – я протягиваю руку и дотрагиваюсь до его голой груди. – Я здесь, Трэвис.
Его тело расслабляется, и он улыбается мне, опускаясь обратно на подушку.
– Доброе утро.
– Доброе. Мы заспались.
– Да. Поверить не могу, что проспал так долго. Должно быть, прошло часов двенадцать.
– Мы устали.
– Наверное, – он протягивает руку и убирает мои волосы с лица. Поскольку я не заплела их перед сном, волнистая масса рассыпается по моим плечам и подушке. – Ты хорошо спала?
– Да. Только что проснулась. За всю ночь практически не пошевелилась.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально. Я же только что сказала, что хорошо спала.
– Я не это имел в виду.
Я хмурюсь, и только потом понимаю, о чем он спрашивает.
– О. Да. Нет, все хорошо. Этим утром спазмы почти не мучают. Как твоя лодыжка?
– Ноет. Но не слишком сильно.
– Ты мне врешь?
– С чего бы мне врать?
– Потому что это стоическое мачо-дерьмо в твоем духе. Тебе нравится строить из себя сильного и неуязвимого.
Его серо-голубые глаза теплее и мягче обычного. Мне очень нравится выражение в них. Его губы слегка изгибаются, и он говорит:
– Может, это не притворство. Может, я правда такой сильный и неуязвимый.
– Ну, ты сильный, – я вожу кончиками пальцев по аппетитным очертаниям его плеча и бицепса. – Но ты не неуязвимый. Помнишь, вчера ты растянул лодыжку.
– Не напоминай мне.
– Я буду тебе напоминать. И продолжу тебе напоминать. Сегодня тебе нужно поберечься и не расхаживать туда-сюда. Ты вообще ничем не будешь заниматься
– Ничем?
– Ничем, – я твердо киваю, показывая, что настроена серьезно.
Он тихонько хмыкает, но на лице отражается скорее веселье. Его выражение теплое и становится еще теплее.
– А я думал, мы могли бы кое-чем заняться.
– Чем, например? – можете считать меня дурой, но я до сих пор понятия не имею, о чем он говорит.
Его глаза распаляются еще сильнее.
– О.
– Только если ты хочешь. Прошлой ночью не хотел спрашивать, раз ты плохо себя чувствовала. Но если этим утром тебе лучше…
В моем животе зарождается трепет – теперь уже скорее эмоциональный, нежели физический. Я запускаю руку под одеяло, прикасаясь к его груди, животу и наконец добираясь до переда его трусов.
Он тверд.
– Ты так и проснулся? – спрашиваю я, отчасти веселясь, отчасти испытывая восторг, когда ощущаю его эрекцию под тонким хлопком.
– Практически да, – его бедра неуемно движутся под моей ладонью. – Тебе хочется?
– Меня сейчас не мучают спазмы, но все равно же идет… Ты можешь испачкаться.
– Какое мне до этого дело, черт возьми?
Я хихикаю, перелезая через него, чтобы выбраться из постели.
– Я сейчас вернусь. Надо сходить в туалет и кое-что проверить. А потом мы можем кое-чем заняться.
– Ты только недолго!
Смех и предвкушение все еще бурлят во мне, пока я бегу в уборную и делаю то, что нужно.
Вернувшись, я уже готова.
– Думаю, все будет нормально, – говорю я, забираясь на кровать, стягивая одеяло и седлая его бедра. – В плане месячных вроде все нормально, – когда Трэвис начинает приподниматься, я распластываю обе ладони на его груди. – Неа. Ты должен беречь лодыжку.
– Все с моей лодыжкой нормально, – его глаза блуждают по моему лицу и телу с жаром и собственничеством, которые вызывают во мне восторг. На мне все еще большая мужская рубашка, но Трэвису явно нравится то, что он видит. – Не нужно со мной сюсюкаться.
– Ну, а я все равно буду с тобой сюсюкаться. В этот раз я могу быть сверху, – я опускаю взгляд на его большое распростертое тело и ощущаю легкий трепет нервозности. – По крайней мере, я думаю, что могу. Возможно, тебе придется немного мне помочь.
Его улыбка выглядит нежной. Самоуверенной в такой манере, что пробуждает предвкушение. Как будто он смотрит на то, что принадлежит ему.
– Какая бы помощь тебе ни понадобилась, я к твоим услугам.
Моя легкая тревожность мгновенно унимается от выражения на его лице. Я вожу руками вверх и вниз по его груди, ощущая крепкие мышцы, жестковатые золотистые волоски, бугорки сосков. Он наблюдает за мной, пока я ласкаю его. Я опускаюсь к его напряженному прессу и дорожке волос, скрывающейся под поясом боксеров.
Его пах слегка приподнимается, и я понимаю, что движение неосознанное. Инстинктивный ответ на расположение моих рук. Я на несколько секунд кладу ладонь поверх бугра его эрекции, затем возвращаю ее к животу.
Трэвис стонет, когда я дразняще улыбаюсь.
Я наклоняюсь, мои губы тянутся к его рту, пока я не замечаю, насколько неподвижно он замер, почти застыл… и я внезапно соображаю, что творю.
Он не целует меня в губы. Никогда.
Значит, я тоже не могу его поцеловать.
Я быстро маскирую этот порыв, оставляя легкий поцелуй на его подбородке.
Затем опускаю лицо, чтобы поцеловать его в плечо. Поласкать ртом точку пульса на горле. Продолжить дорожку поцелуев к одному соску. Он пахнет чище обычного, потому что принял душ вчера перед сном, но его тело распаляется, и я улавливаю знакомый запах Трэвиса.
Мне это нравится.
Это оказывает странное воздействие на мои интимные зоны.
– Бл*ть, Лейн, – бормочет он, запутываясь обеими руками в моих распущенных волосах. – Ты меня убиваешь. Я и без того был готов.
Я хихикаю от его слов.
– Теперь ты знаешь, что я чувствую, когда ты делаешь так со мной.
– Это другое.
– Почему?
– Ну потому что.
– Ну-ну.
Выражение в его глазах в мгновение ока снова сменяется со смеющегося на сексуальное.
– Сними рубашку, Лейн. А потом немножко подвинься выше, чтобы я сделал тебя тоже готовой.
Я мгновенно реагирую на хриплые нотки в его голосе. Все мое тело напрягается от предвкушения. Я медленно снимаю рубашку, а затем позволяю ему подтянуть мое тело выше по кровати, где он поднимает голову и дотягивается до моих грудей.
В этой позе я чувствую себя немного неловко и беспомощно, но это почему-то еще сильнее возбуждает. Ноющая потребность нарастает между моих ног, пока он сосет и покусывает, а его ладони гладят мое обнаженное тело.
– Что стало с твоими трусиками? – спрашивает он, выпуская мою грудь изо рта и сжимая ладонями мою голую задницу.
– Я их сняла. Подумала, что так будет удобнее.
Он усмехается, и я чувствую эти вибрации, когда он снова берет мою грудь в рот.
– Хорошая идея.
Уже вскоре я хнычу и ерзаю, возбуждение становится глубинным и сильным. Трэвис все еще трудится ртом, сжимает и гладит мою задницу, бедра, между ног. Когда терпеть уже невозможно, я выпрямляюсь и смотрю на него, раскрасневшись и тяжело дыша.
Он одаривает меня еще одной сексуальной, самоуверенной улыбкой.
– Похоже, теперь ты готова.
Я прищуриваюсь.
– Видимо, утренний секс делает тебя самодовольным.
Он усмехается и помогает мне, пока я стягиваю его трусы.
– Не притворяйся, будто тебе это не нравится.
Мне это правда нравится. Мое сердце совершает сумасшедшие кульбиты, между ног горячо и влажно. Но я изо всех сил стараюсь сделать отстраненное лицо.
– Это в тебе говорит эго?
– Разве? – он опускает руку между моих бедер и раскрывает меня поглаживающими движениями. Затем вводит в меня палец, отчего влага так и сочится. – Непохоже, что это только мое эго.
Я стараюсь сохранить пренебрежительное выражение, но терплю полный провал. Перед ним просто невозможно устоять. Я трясусь от смеха и предвкушения, пока пытаюсь расположить себя над его бедрами.
