Текст книги "Последний проблеск света (ЛП)"
Автор книги: Клэр Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– О. Это бабушкина любимая, – я колеблюсь. Затем начинаю петь первые строчки.
«Будь моим видением, O Господь моего сердца;
Для меня нет ничего, кроме спасения, которым ты являешься».
У меня не очень хороший голос. Не такой, как у бабушки. Но я умею попадать в ноты, и звуки моего пения не отвратительны.
Трэвис не сводит с меня глаз, когда я умолкаю.
– Знаешь ее? – спрашиваю я, внезапно засмущавшись.
– Ага. Твоя бабушка иногда пела ее в церкви. Мне всегда нравилось.
Мне она тоже всегда нравилась.
На мгновение я скучаю по ней так сильно, что щиплет глаза.
Я не плакала, когда она умерла. Не могла. В человеческую душу встроен защитный механизм. Ты доходишь до точки, когда потери столь колоссальны, что та часть твоей души, которая болит при потере чего-либо, просто отключается. Ты немеешь.
Я даже не могу переварить, что означает тот факт, что за последние четыре года умерли миллиарды людей.
Что почти все мои близкие мертвы.
Что моя бабушка умерла всего несколько дней назад.
Я не могу это переварить. Это давит подобно грузу на груди, но не заставляет плакать.
Это просто есть.
– Ты знаешь всю песню? – спрашивает Трэвис, и его хрипловатый голос перебивает мои мысли.
– Да.
Он колеблется, будто ждет. Затем:
– Ну и?
Я фыркаю от тихого веселья. Затем пою ему всю песню, сидя на коленях поверх спального мешка.
Я не пела несколько лет. Это странно. Эмоционально.
Закончив, я не знаю, что делать, и Трэвис ничего не говорит.
Но он слушал. Я видела, что он слушал.
Наконец, я сбрасываю с себя странный транс. Я встаю, чтобы пописать за деревом, потом складываю последнее сухое полотенце в качестве подушки и забираюсь в спальный мешок, чтобы прилечь.
– Я посплю половину ночи. Просто разбуди меня, когда придет твой черед.
Он хмыкает.
Я сажусь и смотрю ему в глаза.
– Ты не можешь бодрствовать всю ночь. Тебе тоже нужен сон. Пообещай, что разбудишь, когда будет моя очередь стоять на страже.
Он бросает на меня нетерпеливый взгляд и издает очередной невнятный звук.
– Хмыканье – это не ответ. Пообещай.
– Проклятье, девочка, а ты упрямая. Ладно. Обещаю.
Я киваю, довольная своей победой, и вытягиваюсь в спальном мешке.
Он толстый, теплый и сильно пахнет Трэвисом. Земля твердая и неровная, но мне вполне комфортно, чтобы заснуть.
Мне нравится потрескивание огня. Мне нравится, что Трэвис сидит так близко, что я могу протянуть руку и дотронуться до него, если захочу. Мне нравится, что в кои-то веки я не ощущаю запах собственного пота при каждом движении.
Я лежу на спине, закрыв глаза, и слушаю ночь.
Минуту спустя я понимаю, что именно слышу помимо звуков огня и ручья. Мои глаза распахиваются.
– Насекомые!
Трэвис меняет позу.
– Чего, блин?
– Насекомые. Прислушайся. Слышишь?
– Да. Не очень много. Но что-то есть. Сверчки. Кузнечики.
– Я так давно вообще их не слышала, – я улыбаюсь в небо. – Я помню, в детстве летними ночами они были такими громкими, что даже хотелось зажать уши.
– Ага.
– Может, ученые были правы. Может, планета в итоге все же оправится. Они говорили, что потребуется несколько лет, но это случится. Может, мир вернется к жизни.
– Может.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на его лицо в оранжевых отсветах пламени. Он наблюдает за мной. Не улыбается, но в кои-то веки не выглядит мрачным.
– Может, когда мы будем старыми, то снова пойдем в поход, и леса будут зелеными, наполненными насекомыми, птицами и сверчками. Кроликами. Белками. Енотами. Опоссумами.
– И оленями, – хрипло бормочет Трэвис.
– И оленями. Раньше их было так много, что они бродили даже по нашему району. Подходили прямо к заднему крыльцу и жевали цветник моей бабушки, – я хихикаю. – Она так злилась. А я тайком выходила с утра и бросала им яблоки.
– Не надо было их кормить.
– Знаю, – я бросаю на него притворно мрачный взгляд. – Но они были такими миленькими, когда уминали яблоки, – я глубоко дышу, окруженная спальным мешком, теплом от огня и тьмой ночи. – Послушай насекомых. Я думала, что больше никогда их не услышу.
Мы оба долго слушаем. Через несколько минут я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, что делает Трэвис, и замечаю, что он отворачивается от меня.
Я гадаю, о чем он думает.
Скорее всего, я никогда не узнаю.
Он не тот мужчина, который впускает других к себе в душу.
– Спой еще раз.
Его прямолинейные слова меня удивляют, и мой взгляд невольно снова взлетает к его лицу.
Его выражение непроницаемое, но теперь он смотрит мне в глаза.
– Спой еще раз, – повторяет он, и его тон смягчается почти до мольбы.
Так что я пою. Я снова пою песню, лежа и глядя во тьму надо мной.
Есть нечто странно зловещее в звуках моего голоса под открытым небом. В смысле старых, знакомых слов. Мой голос несколько раз срывается на последних строчках.
«Сердце сердца моего, что бы ни случилось.
Будь по-прежнему моим Видением, О Правитель всевышний».
Когда я заканчиваю петь, мы оба не говорим ни слова, так что мой голос словно задерживается в воздухе, смешиваясь с другими звуками ночи.
Я думаю о том, что чувствовала, когда пела эту песню в детстве. Иногда я чувствовала присутствие, поднимавшееся во мне, воспарявшее, тянувшее так, будто моя душа устремлялась в небеса.
Я больше не верю в эти слова. Я больше не верю в Бога, который заботится обо всех нас. Я не могу представить, чтобы кто-то о нас заботился.
Любимая песня моей бабушки, может, по-прежнему прекрасна, но в ней больше нет смысла. Только не после всего случившегося.
Или, может…
Может, сейчас она значит еще больше.
Гимн веры во времена конца света.
Я засыпаю под тихий хор насекомых, которые, как я думала, погибли навсегда.
Глава 3
Я не просыпаюсь, пока не чувствую, как кто-то аккуратно трясет меня за плечо.
– Моя очередь? – мямлю я, сразу понимая, где я и что происходит.
– Да. Если ты нормально себя чувствуешь, – Трэвис склоняется надо мной. Я вижу его в свете костра. На нем до сих пор нет рубашки.
– Я в порядке, – я неуклюже выбираюсь из спальника и сажусь на камень, где ранее сидел он. На земле стоит полупустая бутылка воды, которую он, наверное, потягивал, так что я тянусь к ней и делаю несколько глотков, стараясь окончательно проснуться.
Он уходит в темноту. Пописать, наверное. Затем возвращается и опускается на спальник, положив дробовик и нож в пределах досягаемости, затем расстегивает спальник и небрежно накрывается верхней частью.
Полагаю, он не хочет застегивать молнию, чтобы в случае необходимости суметь быстро вскочить на ноги.
– Время от времени шевели угли в костре, чтобы не погасло, – он кладет голову на то же полотенце, что я использовала в качестве подушки. – Я всегда сплю чутко, так что сразу проснусь, если будут проблемы.
– Ладно. Все будет хорошо. Поспи.
Мы больше ничего не говорим. Трэвис закрывает глаза. Его дыхание выравнивается меньше чем за минуту, и я практически уверена, что он уже спит.
Ночь долгая, и компанию мне составляют лишь размеренное дыхание Трэвиса да собственные мысли.
Я осознаю, что наблюдаю за ним, пока он спит.
У него на шее шрам длиной два с лишним сантиметра, полосой отходящий от его левого уха. Его волосы высохли, торча в разные стороны, а в передней части пробора образовался чуб.
Одна его рука лежит поверх спальника, и волоски на предплечье как будто светятся в отсветах костра.
Он не храпит, но шумно дышит. Это странно успокаивает.
На мой шестнадцатый день рождения бабушка и дедушка купили мне подержанную машину, на которой ездили уже четыре года. У нее была плохая коробка передач, так что мне приходилось гонять ее в мастерскую Трэвиса на ремонт почти так же регулярно, как и для обычного обслуживания.
Сидя в ночной тиши, я стараюсь вспомнить каждую деталь моих взаимодействий с Трэвисом в тот период.
Я никогда особо не думала о нем. Я знала, что он женат. Я никогда не воспринимала его как привлекательного или интересного парня. Мне не нравился запах сигаретного дыма, всегда витавший вокруг него.
Он был просто мужчиной, который чинит мою машину. Ничуть не примечательнее мясника в местном продуктовом магазине или парней, которые вывозили мусор.
Маленький кабинет у мастерской всегда пребывал в бардаке, стол завален бумагами, казалось, многолетней давности. У него всегда был термос с кофе. И футболка с эмблемой политехнического университета Вирджинии. Я помню фото новорожденного младенца в рамке рядом с этой кепкой.
Наверное, его дочка, Грейс.
Однажды, когда я пришла забрать машину, он разговаривал по телефону. Он показал извиняющийся жест, заканчивая разговор.
Не знаю, почему я запомнила, что он говорил звонившему. Тогда меня это вовсе не интересовало. Но сидя на камне, посреди леса, рядом со спящим Трэвисом, я вспоминаю большую часть слов.
«Мне надо идти, Шэрил… Да… Да. Я знаю… Можем поговорить об этом сегодня вечером… я же сказал, что сожалею… я знаю, но это же ты недовольна… я ничего не могу поделать».
Он повернулся ко мне спиной, заканчивая разговор, и прошел в дальний угол кабинета. Однако я все равно слышала его.
«Это неправда… я никогда ничего такого не делал… Шэрил, прекрати. Я не могу сейчас все это обсуждать. У меня клиент пришел».
После этого он повесил трубку. Я передала ему чек, который дедушка дал мне для оплаты, а затем уехала в своей машине. Я никогда не задумывалась о том разговоре.
Даже в самых бурных своих фантазиях я не думала, что буду сидеть так близко к этому мужчине. Что буду слушать, как он спит. Что буду гадать насчет его нижнего белья.
Что он будет всем, что осталось у меня в этом мире.
Теперь я понимаю, что в тот день он наверняка ругался с женой по телефону. Ее звали Шэрил. Он упомянул это вчера. Я по-прежнему ничего о ней не знаю, но он явно до сих пор любит ее.
Его страх за ее безопасность – единственная настоящая эмоция, которую я замечала за ним… помимо потери его дочки.
Пару часов я сижу на камне, не шевелясь и допивая бутылку воды, начатую Трэвисом. В итоге мне приходится встать, чтобы пописать.
Когда я возвращаюсь, Трэвис все еще спит, но слегка ворочается, будто бессознательно ощутил, что что-то изменилось.
Я снова сажусь на камень, и он протягивает одну руку к моей ноге. Его пальцы легонько обхватывают мою лодыжку.
Я кошусь на его лицо, но он все еще спит.
Я не убираю ногу. Остаток ночи он держится за мою лодыжку.
***
Следующие два дня проходят в дымке дискомфортной монотонности. Нам удается съехать с тропы и вернуться на дорогу, но потом мы остаток дня ищем бензин.
В итоге мы находим пару галлонов топлива в старом пикапе, припаркованном рядом с уединенной хижиной, и в итоге проводим там ночь. Мы по очереди спим на маленькой кушетке, поскольку Трэвис не считает, что в хижине достаточно безопасно.
На следующий день мы натыкаемся на более охраняемые города, так что снова вынуждены съехать с дороги. Той ночью мы разбиваем лагерь, но ночевка получается не такой компанейской, как в первый раз.
Трэвис снова вернулся к хмыканью и безмолвным взглядам. Это ощущается как та первая ночь на одноместных кроватях. А не как тот долгий вечер у ручья.
Он снова крепко отгородился.
Это нелепо, но я скучаю по нему.
Утром пятого дня мы наконец-то добираемся до Кентукки.
Поскольку бензина опять мало, мы сверяемся с картой и направляемся в маленький городок недалеко от дороги. К нашему облегчению, он заброшен. Главная улица основательно разграблена, но мы обыскиваем районы на окраинах, где дома в более хорошем состоянии.
Мы находим тот, что не выглядит так, будто в него вламывались, и заглядываем в гараж, где видим машину.
– Да! – я улыбаюсь, отходя на шаг. – Уверена, в баке есть бензин.
– Будем надеяться.
Трэвис пинком открывает боковую дверь. В машине есть бензин. Мы наполняем джип и находим на полке в гараже канистру для бензина, так что наполняем и ее, чтобы взять с собой.
– Можно и дом проверить, раз уж мы здесь, – говорю я, и Трэвис кивает в знак согласия.
Он пинком ломает заднюю дверь. Внутри все опрятно. Нет разбитых окон.
Я задерживаю дыхание, пока мы стоим бок о бок на кухне и открываем дверцы шкафчиков.
Полки полны еды.
Многое давно испортилось – хлеб, крекеры, батончики гранолы, печенье – но тут есть консервы.
Целые полки консервов.
– О боже! – выдыхаю я, доставая две банки стручковой фасоли и обнаруживая за ней консервированные супы. – Господи, ты посмотри на это!
Трэвис хмыкает.
Не знаю, почему я ожидала другой реакции.
В шкафчике под раковиной я нахожу скомканные пакеты и начинаю складывать в них консервные банки. Трэвис берет другой пакет и кладет туда соль, перец, острый соус, а также консервированную ветчину и тунца, найденные в соседнем шкафчике.
Я улыбаюсь как идиотка, когда мы ставим пакеты у двери и начинаем обыскивать остальной дом.
Я нахожу маленькие бутылочки шампуня и кондиционера – такие, которые обычно дают в отелях. Трэвис находит сейф с оружием. Ему не удается вскрыть сейф, но рядом ящик с патронами, и некоторые подходят к нашему оружию. В подвале обнаруживаются четыре большие бутыли питьевой воды.
А в хозяйской спальне комод и шкаф с одеждой.
Я хихикаю, копаясь в ящике с нижним бельем, и нахожу несколько пар относительно новых хлопковых трусиков, которые могут подойти мне по размеру. Я проверяю лифчики, но они слишком маленькие, да и мне все равно не хочется их носить.
Они никогда не были особо удобными.
В соседнем ящике – мужское нижнее белье. Я достаю серые боксеры и расправляю их, чтобы оценить размер.
Трэвис стоит на четвереньках в шкафу и роется в обуви.
– Похоже, эти тебе подойдут, – говорю я. – Хочешь прихватить парочку?
Трэвис выпрямляется и оборачивается. Может, я воображаю это, но кажется, будто его лицо слегка краснеет.
– Конечно, – мямлит он, опуская взгляд обратно к обуви. – Похоже, женская обувь будет тебе велика, а мужская мне мала.
– Естественно. Но хотя бы мы нашли одежду. Тут есть мужские футболки, и мне тоже кое-что подойдет.
– Не бери слишком много. У нас нет места для всего, – его голос слегка приглушается шкафом.
– Не буду. Женские джинсы все равно слишком длинные для меня, но хотя бы у меня будет пара запасных футболок, – в нижнем ящике комода я нахожу спортивные штаны и пижамы. Я беру серые штаны для Трэвиса и плотные черные леггинсы для себя.
Здорово будет переодеться во что-нибудь на ночь или на то время, что мы стираем джинсы.
Я поглаживаю красивую сорочку из красного шелка и вдруг чувствую, что Трэвис стоит позади меня.
– Ты же не собираешься взять ее, нет?
– Нет, – я вздыхаю и встаю, чтобы собрать свои находки.
Я хочу эту сорочку. Хочу так сильно, что слюнки выступают.
Но в моей жизни нет места для красивого белья.
Мы тащим все к джипу, и у нас уходит почти полчаса, чтобы навести порядок в багажном отделении и уместить все, что мы нашли.
Я так рада всему, что мы прибавили к нашим припасам, что хлопаю в ладоши, когда Трэвис ставит на место последнюю бутылку воды.
Мне нравится выражение его лица, когда он поворачивается ко мне. Он не улыбается. Он никогда не улыбается. Но его лицо расслаблено, и блеск в глазах подсказывает, что он чувствует то же самое.
Не подумав, я кидаюсь на него, обнимая.
Он не обнимает в ответ. Во всяком случае, сразу же. Он напряженно стоит, пока мои руки обхватывают его. И потом его ладони медленно поднимаются, чтобы легонько лечь на мою спину в районе ребер.
Я буквально на минутку утыкаюсь лицом в его футболку, затем отстраняюсь.
Трэвис смотрит на меня, и его глаза выглядят очень голубыми. А уголки его рта капельку приподнялись.
Я ахаю.
– Ты улыбаешься?
– Что?
– Ты реально улыбаешься?
– Нет, конечно, – но его губы снова подергиваются, почти неуловимо.
Я хихикаю и снова обнимаю его. Буквально быстрое сжатие рук.
– Да, улыбаешься. Ты можешь сколько угодно строить из себя ворчуна и стоика, но я тебя знаю, Трэвис Фаррелл. И эта новая добыча радует тебя не меньше, чем меня.
Он бурчит что-то невнятное и легонько подталкивает меня к машине.
– Пора ехать.
***
На пути к городу мы минуем магазин «Доллар Дженерал»[1].
Стекло витрины разбито, помещение кажется абсолютно разгромленным, так что едва ли внутри найдется что-то полезное.
Но не проверить будет глупо. Трэвис останавливает машину.
– Я пойду и взгляну, – говорит он. – Пересядь за руль.
Я подчиняюсь, не задавая вопросов.
– Держи пистолет наготове, – продолжает он серьезно. – Если увидишь какие-то проблемы, уезжай.
– Я тебя не брошу! – мне приходится выкрикнуть эти слова ему в спину, потому что он уже исчезает в разбитой витрине.
Проходит несколько минут, и я слышу что-то с дороги.
Не шум двигателя, но звуки голосов.
Я берусь за пистолет, но ни за что не стану уезжать и бросать Трэвиса в опасности. Во всяком случае, пока у меня есть выбор.
Плевать, что он мне сказал. Я этого не сделаю.
Прицелившись из пистолета в приближающиеся голоса, я расслабляюсь, когда первым делом вижу маленьких детей на великах.
За ними следуют три женщины и два мужчины. Все едут на велосипедах.
Наверное, если нет машины, то велосипед все же лучше, чем ходить пешком.
– Тебе не нужно переживать из-за нас, дорогая, – кричит одна из женщин, заметив меня. Она выглядит лет на пятьдесят, и у нее приятная улыбка. – Мы просто проезжали мимо.
Я киваю, но ничего не говорю. Я опускаю пистолет, но держу его наготове. Я не хочу целиться в детей, но также хочу быть готова, если эта группа окажется не такой безобидной, как выглядит на первый взгляд.
– Ты одна? – спрашивает та же женщина, останавливаясь рядом с пассажирским сиденьем джипа.
– Нет.
– Уверена? Тебе не грозит опасность от нас, и в группе безопаснее, – она кивает в сторону одного из мужчин – седеющего парня с косматой бородой и пистолетом в наплечной кобуре. – У Джимми нет женщины. Он о тебе очень хорошо позаботится.
Я бегло кошусь на Джимми и с трудом сохраняю нейтральное лицо.
– Нет, спасибо.
– Не стоит отказываться так быстро. Такой красотке, как ты, нужен мужчина.
– У меня есть мужчина, – говорю я, не подумав.
– У нее есть мужчина, – голос эхом вторит моему. Более низкий. Более хриплый. Более громкий.
Трэвис.
Пока мы говорили, он вышел из магазина и теперь подходит ко мне, кладя руку на мое плечо.
Это кажется значительным. Собственническим. Будто он заявляет права.
Я чувствую тот тугой завиток жара внизу живота, который ощутила пару дней назад у ручья.
– Я ее мужчина, – говорит Трэвис грубым и запугивающим тоном. Он закинул дробовик на плечо. Не так, как для выстрела, но явно на виду. – Так что вы все можете отвалить.
– Мы не хотели ничего плохого, – говорит первая женщина. Она кажется удивленной и слегка разочарованной, но, похоже, не собирается спорить. – Извините. Мы подумали, что она одна.
– Не одна.
– Но все равно спасибо, – говорю я с улыбкой, желая завершить разговор, пока никто не разозлился. – Я ценю предложение, но он хорошо обо мне заботится. Удачи вам.
– И вам! – женщина и один из мужчин (не Джимми) машут, когда группа уезжает на своих велосипедах дальше по дороге.
Трэвис хмурится и слегка подталкивает меня рукой. Я перебираюсь на пассажирское место, позволяя ему сесть и снова вывести джип на дорогу.
Я машу, когда мы проезжаем мимо велосипедистов, и они скрываются из виду буквально за минуту, когда Трэвис прибавляет газу.
Он прищуривается и сердито смотрит на меня.
– Я же сказал тебе уезжать, если кого-то увидишь.
– Ты сказал мне уезжать, если будут проблемы. А проблем не было. Эти люди безобидны.
– Ты не могла знать этого наверняка.
– Нет, могла. Они думали, что я одна, и их предложение было искренним.
– Искренним? – цедит Трэвис, глядя на дорогу перед нами.
– Да, искренним.
– Ты хотела поехать с ними? – теперь он бросает на меня быстрые взгляды.
– Конечно, я не хотела поехать с ними. Но они не хотели навредить.
– Они хотели подложить тебя в постель этому старику!
Его ворчливое возмущение делает меня странно неуверенной. Понятия не имею, почему. Но растерявшись, я говорю то, что вообще не имеет значения.
– Не думаю, что он прямо старик. Ему, наверное, сорок с небольшим.
– А тебе-то сколько? Двадцать один? Ты реально хочешь его трахнуть?
– Нет, конечно! В чем твоя проблема? Я просто говорю, что в этом не было ничего страшного. Тебе необязательно рычать и свирепеть из-за этого. Со мной все было нормально.
– Ладно.
– Со мной все было нормально.
– Ты это уже сказала.
– Хорошо, – я заставляю себя расслабиться и перестать спорить. У меня нет оснований чувствовать себя вот так.
И у меня нет оснований смаковать воспоминание о том, как вес ладони Трэвиса ощущался на моем плече, и как хрипло звучал его голос, когда он сказал, что он мой мужчина.
Какое-то время мы едем молча.
Я думаю, почему мне могла понравиться мысль о том, что Трэвис мой мужчина, и что это может говорить обо мне.
– Ты сердишься? – спрашивает Трэвис через пару минут.
– Нет.
– Подумал, что лучше отпугивать таких людей, чтобы они не выдумывали себе всякое.
– Я понимаю и не сержусь.
– Тогда что не так?
Если я узнаю Трэвиса получше, то и он явно начинает узнавать меня.
– Ничего, – я качаю головой и пытаюсь найти слова. – Просто из-за этого я странно себя чувствую.
– Из-за чего?
– Из-за идеи, что мне нужен мужчина.
Я рискую покоситься на него и вижу, что он изучает меня с задумчиво нахмуренным лицом.
Я пытаюсь объяснить.
– Понимаешь, еще не так давно подобное мне бы и в голову не пришло. Меня воспитывали с убеждением, что женщина может сделать все то же самое, что и мужчина. Со знанием, что я могу быть независимой. Жить одна, если захочу. Или жить с кем угодно, как угодно. Идея того, что я не в безопасности, если у меня нет мужчины, который обо мне заботится… – я прочищаю горло. – Просто… это до сих пор ощущается странным.
– С тех пор многое изменилось.
– Знаю. Обычно я даже не думаю об этом, но иногда это прямо ударяет по мне. И… не знаю… мне хотелось бы снова почувствовать себя независимой. Мне хотелось бы не ощущать себя такой маленькой и беспомощной в этом новом мире.
– Ты и правда миниатюрная.
Я корчу гримасу.
– Я в курсе.
– Нет. Я имею в виду, в этом все дело. Несколько лет назад жизнь не сводилась к твоим физическим размерам. Ты могла позаботиться о себе без мужчины, потому что жизнь не сводилась к борьбе за выживание. Но теперь мы выживаем. Так, как это было в прошлом. Мужчины сильнее. Не все, но в целом мы сильнее. И это играет важную роль, когда ты сражаешься за свою жизнь. Дело не в том, что тебе чего-то недостает, Лейн. Просто ты не такая крупная, как мужчина.
Не знаю, почему, но от его слов мне правда становится лучше. Я слегка улыбаюсь.
Трэвис добавляет:
– Мужчины, может, и сильнее, но мы тоже больше не являемся независимыми.
– Что ты имеешь в виду?
– Ровно то, что я сказал. Теперь мужчины не могут прожить без женщин, как и женщины не могут прожить без мужчины. Мы нуждаемся друг в друге, – он прочищает горло и избегает смотреть на меня. – Ты нужна мне. Как я нужен тебе.
– Да?
– Думаешь, без тебя я жил так же хорошо, как и в эту неделю с тобой? Ты думаешь о таких вещах, которые не приходят мне в голову. Тебе лучше удается находить дома и бензин. Ты… ты делаешь все лучше. Возможно, я бы даже не двигался дальше, если бы не ты, и особенно если бы не то сообщение. Ты делаешь меня…
Я изумленно смотрю на него.
– Я делаю тебя каким?
Лицо Трэвиса искажается, будто он жалеет о сказанном.
– Забудь.
Я открываю рот, но его внезапно отстраненное выражение лица заставляет меня прикусить язык. Сейчас он сказал мне больше, чем когда-либо прежде, и я не хочу давить слишком сильно, чтобы он снова от меня отгородился.
Мне нравится, когда он по-настоящему разговаривает со мной.
Я думаю обо всем сказанном.
– Если я миниатюрная, это еще не означает, что я беспомощная.
Он бросает на меня взгляд, приподняв брови.
– Я умею стрелять и пользоваться ножом.
– Знаю.
– Я хорошо справилась с тобой. В тот первый день. Отогнала тебя от мотоцикла. Я справилась.
– Ты хорошо справилась, – его слова звучат искренне, но он не встречается со мной глазами.
Я хмурюсь.
– Что? Чего ты не договариваешь?
Трэвис открывает рот и закрывает обратно, совсем как я ранее.
– Скажи, – мой голос не настаивает, он почти умоляет. – Что я сделала не так?
– Ты все сделала так. Все правильно, – он поджимает губы, а потом говорит: – Большинство людей ты бы удержала на расстоянии. Это правда. Но я мог бы выхватить твое оружие, если бы захотел.
– Что? Нет, ты не смог бы!
Он не спорит, но бросает на меня скептический взгляд.
– Серьезно? Ты мог бы забрать у меня оружие? – я ни на секунду не сомневаюсь в его словах. Этот мужчина не стал бы врать о подобном. – Я думала, что действовала верно. Ты же отступил.
– Ты все сделала правильно. Как я и сказал, тебе бы удалось прогнать большинство людей.
– Но не тебя? Если бы ты хотел одолеть меня, то сделал бы это, – я вздыхаю и слегка сползаю по сиденью. – Что я сделала не так?
– Ты полагалась на пистолет. Если вся твоя надежда полагается на оружие, то ты не всегда сможешь защитить себя.
Слова кажутся правдивыми, и я долго обдумываю это. Наконец, я спрашиваю:
– Ты меня научишь? Как сделать лучше? Я знаю, я миниатюрная, но я не хочу чувствовать себя беспомощной. Ты мне покажешь?
Трэвис поворачивает голову, и его взгляд смягчается, а челюсти слегка разжимаются.
– Да. Да, я тебе помогу.
***
Раз у нас столько еды, мы останавливаемся пообедать посреди дня. Мы находим маленькую полянку, окруженную деревьями и скрытую от дороги, и едим консервированные груши и тунца.
После этого Трэвис уходит за деревья, и его нет какое-то время, так что я полагаю, что он отошел не только пописать. Я слоняюсь без дела, заново укладывая некоторые наши припасы.
Через несколько минут я слышу, как он приближается. Я чувствую его запах за собой. Я стою близко к багажнику и собираюсь сказать что-то будничное, но тут чувствую, как рука хватает мои косы.
Я ахаю, но не реагирую, когда рука за волосы тянет меня назад, а потом обвивает меня сзади, пока моя спина не прижимается к чьей-то груди.
Все происходит так быстро, что я в ужасе. Я скулю и сопротивляюсь хватке.
Я не могу освободиться.
Это Трэвис. Я знаю, что это Трэвис. Я его не вижу, но его запах окружает меня.
Моя сиюминутная паника превращается в возмущение.
– Какого черта, Трэвис?
– Ты сказала, что хочешь, чтобы я помог тебе защитить себя, – его хриплый голос раздается прямо над моим ухом.
– Сказала. И вот что ты делаешь? Не мог предупредить заранее?
– Нет. Первый урок – всегда будь настороже.
Я ерзаю, но он меня не отпускает. Он железной хваткой прижимает меня к своему телу.
– Но это же ты. Я не думала, что надо быть настороже с тобой.
– Что, если бы это был не я? Что, если бы кто-то другой подошел к тебе сзади?
– Я знала, что это ты.
– Нет, не знала. Ты не могла знать наверняка.
– Знала. Я почувствовала твой запах.
– Все пахнут как я. Ни у кого больше нет дезодорантов, – его тон изменился, будто он удивлен, но продолжает продумывать ситуацию.
– Я в курсе. Но не все пахнут одинаково. Я узнаю твою запах. Я почуяла тебя задолго до того, как ты добрался до меня, – я безо всяких причин смущена из-за этого признания. – Я знала, что это ты. Я не думала, что мне надо быть настороже.
– Ладно, – его голос делается странным. Хриплым, но не от обычной ворчливости. – Я поверю тебе в этом. Но допустим, кто-то застает тебя врасплох и хватает вот так. Что ты сделаешь?
Пока мы говорили, его хватка ослабла, но теперь опять сжимается крепче. Одной рукой он сжимает обе мои косы, а вторая рука пригвоздила мои руки к бокам и прижимает мое тело к нему.
Я сопротивляюсь, пытаясь выскользнуть из его хватки. В ответ Трэвис отпускает мои косы и обхватывает меня обеими руками, сжимая еще крепче.
Я старательно борюсь.
Ничего не работает.
Я пытаюсь пинать его по ногам, но получается разве что отдавить ему пальцы.
Трэвис охает, но не отпускает.
Я пытаюсь пихнуть локтем назад, но не могу замахнуться достаточно сильно, чтобы нанести ощутимый урон.
Я в ловушке.
Он меня поймал.
Он намного крупнее меня.
Я так раздражена, что скулю и обмякаю.
– Помоги мне. Пожалуйста.
– Какой частью тела ты можешь пошевелить?
Я на минутку задумываюсь.
– Ногами.
– А еще?
Я шевелю пальцами, но руки прижаты к телу, и я не могу до него дотянуться.
– Еще? – его голос по-прежнему раздается над моим ухом, дыхание обдает мои волосы.
Я инстинктивно поворачиваюсь навстречу.
– О. Голова. Я могу двигать головой, – я наклоняю голову вперед, а потом с силой запрокидываю и ударяю его по плечу. – Ой! По-моему, мне было больнее, чем тебе.
Он хрюкает.
– Да уж. Не рекомендую так бодаться. Но как еще ты можешь шевелить головой?
Я выгибаю шею и поворачиваю голову, пока мои губы не задевают его футболку. Я замираю, когда в голову приходит идея.
– Вот именно, – бормочет он. – Сделай это.
– Угол неподходящий.
– Так сделай его подходящим.
Я ерзаю и извиваюсь, пока не удается достаточно повернуть голову. Затем открываю рот и сжимаю зубами плоть верхней части его руки – это единственная часть его тела, до которой я могу дотянуться.
Я не кусаю, но задерживаю зубы в таком положении.
– Сделай это, – хрипло требует он.
Я колеблюсь. Это же Трэвис, и я не хочу ему навредить.
– Сделай это, – его тело ощущается таким твердым и жарким позади меня, и это нравится мне сильнее, чем должно. – Сделай это, девочка. И одновременно топни по моей ноге. Не по пальцам. Выше к лодыжке. Так сильно, как только сможешь. Я не отпущу тебя, пока не буду вынужден сделать это. Вперед.
Я подчиняюсь. Я топаю по его ноге и одновременно кусаю за руку.
Трэвис громко охает, так что, должно быть, это больно. Он не убирает руки, но хватка ослабевает. Я вырываюсь и резко разворачиваюсь, одновременно доставая нож из ножен.
Я приставляю лезвие прямо к его животу.
– Хорошо, – Трэвис покраснел и слегка согнулся вперед, в его глазах проступило почти хищное выражение. – Очень хорошо.
Меня переполняет прилив восторга, силы. Я наблюдаю, как он снова приближается ко мне. Мне удается несколько раз ускользнуть, но потом он притворяется, будто нападает слева, но обманывает и хватает за запястье так крепко и неожиданно, что нож падает в траву.
Я пытаюсь снова подхватить оружие, но Трэвис опережает меня и дергает к своей груди как тряпичную куклу. Я немедленно начинаю извиваться и поворачиваю голову, чтобы опять его укусить, но на сей раз он применяет удушающий захват, и его рука давит на мое горло. Сейчас мои зубы ближе к его руке, но он не позволяет мне двинуть головой так, чтобы впиться в его плоть.
Я хватаю ртом воздух и скулю от давления на горло, хотя это мне не вредит. Даже синяка не останется.
Но он давит достаточно, чтобы держать меня в ловушке.
– Трэвис, – хриплю я.
– Чем ты можешь пошевелить? – его голос у моего уха охрип настолько, что едва можно разобрать слова. Это практически низкое рычание.
