Текст книги "Последний проблеск света (ЛП)"

Автор книги: Клэр Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Я смотрю на нее, затем медленно протягиваю Трэвису.

– Это было у мужчины. Перед смертью он сказал, что это надо доставить в Форт-Нокс.

Трэвис читает записку, а потом, должно быть, перечитывает снова и снова, потому что долго не поднимает головы.

– Моя бывшая жена сейчас в Форт-Ноксе, – по его голосу я понимаю, что он боится за нее.

– Все мои близкие, что у меня еще остались, сейчас в Форт-Ноксе.

Он облизывает губы.

– Ладно. Мы возьмем это. Стада движутся очень медленно. Им приходится делать так из-за их численности, и они останавливаются в каждом городе для грабежа. Мы наверняка сумеем их опередить.

– Ты так думаешь?

– Мы должны это сделать. Там Шэрил. Все там.

– Ладно. Если удастся найти достаточно бензина, то на джипе мы сможем ехать весьма быстро, даже если придется съехать с дороги.

– В конце концов нам определенно придется съехать с дороги. Но мы поедем как можно быстрее.

– Я не понимаю часть про волка.

Трэвис качает головой.

– Я точно не знаю. Но стада иногда помечают себя. Может, это их метка – чтобы дать нам знать, какое стадо туда направляется.

– О. Может быть. Ну, давай отправляться. Сколько у тебя бензина?

– Примерно четверть бака. Далеко не уедем.

– Тогда попробуем найти еще. По пути должны встретиться заброшенные города.

– Ага, – Трэвис закрывает заднюю откидную дверь джипа, а потом тянется ко мне, вынуждая меня ахнуть и отпрянуть.

Он быстро опускает ладонь, не дотронувшись до меня.

– Прости. У тебя из руки идет кровь. Ты же сказала, что не пострадала.

Я удивленно смотрю на себя.

– Не пострадала. Эти парни мне не навредили. Должно быть, я порезалась, когда шарилась в кузове грузовика. Даже не заметила.

Я снимаю рубашку, у которой теперь порван один рукав, беру предложенную им влажную салфетку и вытираю кровь со своего предплечья. Затем слегка разворачиваю свое тело, чтобы он мог наложить повязку на порез.

Я замечаю, что его глаза задерживаются на моей майке, где влажная ткань льнет к грудям, и чувствую себя странно смущенной, надевая обратно рубашку. Я перестала носить лифчик пару лет назад, когда «косточки» на последнем сломались. Мои груди слегка подпрыгивают при этом движении, и соски отчетливо видны через поношенную ткань.

– Спасибо.

Он что-то бурчит. Затем берет бутылку воду и протягивает мне.

– Попей. Ты выглядишь так, будто вот-вот грохнешься в обморок.

– Ну спасибо, – сухо бормочу я, и сарказм срабатывает по привычке. Затем я медлю и говорю более искренне: – Спасибо тебе. За то, что остановился и помог, имею в виду. Я все контролировала, но могу и не справиться. Так что спасибо.

Он теперь смотрит вниз, почти как будто я его смутила. Но он не похож на того мужчину, которого можно смутить, так что я не уверена, что он чувствует.

– Любой остановился бы.

– Нет. Не остановился бы. Уже нет. Едва ли кто-то вмешался бы. Так что спасибо.

Он кивает и бурчит что-то неразборчивое. Затем произносит уже другим тоном.

– Нам лучше отправляться в путь, если только ты не хочешь положить что-то еще.

Я сую руку в сумку, убеждаясь, что нет ничего, что надо выложить с припасами. Но все остальное – личные вещи или предметы, которые я хочу постоянно иметь при себе.

– Нет. Это все.

– Тогда запрыгивай.

Я слишком устала, чтобы куда-то прыгать, но медленно забираюсь на пассажирское сиденье.

Трэвис смотрит на меня так, будто ждет чего-то.

– Что? – спрашиваю я наконец.

– Пей воду. Я не хочу смотреть, как ты теряешь сознание.

Я привыкла экономить воду по максимуму, так что жадно пить из новой бутылки кажется роскошью. Но он ждет меня, так что я откручиваю крышку и делаю пару глотков.

Он кивает, все еще наблюдая за мной. Затем переключает передачу, но держит ногу на педали тормоза.

– Почему ты не пьешь? – спрашивает он излишне ворчливо, когда я опускаю бутылку и делаю несколько глубоких вдохов.

Я награждаю его такой мрачной гримасой, какую только могу изобразить.

– Пью же. Я не хочу пить слишком быстро, чтобы меня опять стошнило. И мне совсем не надо, чтобы мной так командовали.

– Похоже, что все же надо.

Я кошусь на него в тусклом свете. Сейчас примерно послеобеденное время, но из-за постоянной дымки пыли и пепла последние проблески солнечного света меркнут намного раньше, чем должны.

Я честно не могу сказать, серьезен он сейчас или нет.

Поскольку нет ни намека на улыбку, я решаю, что он не дразнится, и мрачнею еще сильнее.

Он издает тихий фыркающий звук, которого я не понимаю, и косится туда, где моя сумка соскользнул на пол машины. Я оставила ее не застегнутой, и оттуда выглядывает моя книга.

Я вижу, на чем сосредоточен Трэвис, и быстро наклоняюсь, чтобы сунуть книгу обратно в сумку и застегнуть ее.

– Стихи? – спрашивает он в той же скептической манере, что и ранее этим днем.

Я прищуриваюсь и стараюсь выглядеть грозной. Почти уверена, что толку от этого нет. Во всем виновата та чертова ямочка на подбородке.

– Да. Стихи. Я же тебе говорила ранее.

– Почему ты таскаешь с собой эту книжку? – он смотрит на меня так, будто я выжила из ума.

Может, у него есть основания так считать, учитывая, что стало со знакомой нам цивилизацией.

Я потеряла свою семью. Я потеряла свой город. Я потеряла все, и существует лишь малый шанс, что я выживу и доберусь до Форт-Нокса. И еще меньше шансов, что мы доберемся туда прежде, чем базу захватит стадо. Но я все равно цепляюсь за эту книгу.

Теперь все сводится к выживанию. Стихи больше не имеют значения.

Есть слова, которыми я могла бы объяснить это ему. Слова о надежде. Об остатках утерянной красоты. Об эхе смысла в тусклой реальности.

Но я даже не пытаюсь объяснить.

Может, я и правда сошла с ума.

Читаю стихи после конца света.

Я вообще ничего не говорю.

Глава 2

Мы едем всего час, после чего становится слишком темно, чтобы двигаться дальше.

До случившегося я назвала бы это время ранним вечером, но садящееся солнце уже заслонено стеной грязных облаков и дымки, и вскоре Трэвису придется включить фары, так что мы ищем место, где можно провести ночь.

Ночью теперь слишком опасно бывать на улице. Трэвис, может, силен и хорошо вооружен, но мы с ним вдвоем противостоим всему, с чем можем столкнуться в темноте. Дневной свет – это единственный безопасный вариант.

Мы находим старую ферму с домом за холмом, который едва виден с дороги. Большинство окон разбито, а значит, внутри не будет полезных припасов, но на расстоянии многих миль отсюда нет городов, и уединение фермы все равно кажется более безопасным вариантом.

Мы прячем джип, забираем вещи и входим в полуразрушенный фермерский домик.

– Едва ли тут найдешь консервы или воду, – я окидываю взглядом гостиную, покрытую грязью, паутиной и старыми птичьими гнездами. Большая часть мебели сломана или гниет от погодных условий, проникающих внутрь.

– Да уж. Давай пойдем наверх. Нам нужна лишь одна нетронутая комната.

Состояние верхнего этажа оказывается более хорошим, одна спальня выглядит нетронутой. Дверь закрыта, и тут нет разбитых окон. Это была детская с двумя одноместными кроватями.

Мой желудок скручивает, пока я смотрю на маленькие постели, до сих пор аккуратно заправленные покрывалом с Бэтменом и таким же постельным бельем.

Тут жила семья. Совсем недавно.

– Сгодится, – говорит Трэвис, позволяя мешку припасов соскользнуть на пол. Он наблюдает за мной. – Что не так?

– Ничего.

– Тебе снова плохо?

– Нет. Я в порядке, – я прогоняю жгучее ощущение из горла и головы. Затем подхожу к пыльным шторам, чтобы впустить остатки скудного света. – Тут немного душно. Как думаешь, можно приоткрыть окно?

Трэвис подходит, чтобы хмуро посмотреть в задний двор, выходящий на бывшее пастбище. Теперь там лишь серые холмы, обнесенные кусками проломленного забора.

– Наверное, – он частично приподнимает створку окна. Там даже имеется сетка.

Я сажусь на кровать, снимаю обувь и ремень. Дышу насыщенным вечерним воздухом.

– Тебе нужно что-нибудь съесть, – он шарит в своем рюкзаке и предлагает мне протеиновый батончик и бутылку воды.

– Мне пока нормально.

– Ничего тебе не нормально. Ешь.

Я тупо смотрю на него.

Он сует руку мне под нос.

– Сейчас же.

Я принимаю от него воду и протеиновый батончик, хотя тихонько ворчу из-за его приказов. Я заталкиваю в себя еду и минутку сижу, убеждаясь, что она не полезет обратно.

Вроде нет. От скуки я читаю этикетку на батончике и вижу, что срок годности вышел почти год назад. На вкус нормально. Сроки годности уже не имеют значение. Если еда выглядит нормально, ты ее ешь.

Я наблюдаю, как Трэвис толкает комод, располагая его перед дверью, чтобы забаррикадировать ту на случай вторжения. Затем он садится на детский стульчик и чистит свой дробовик, заодно поедая протеиновый батончик.

Я примостилась на краю одной кровати, допивая воду, когда он встает, потягивается с головы до пят и расстегивает ремень.

Мой желудок бунтует, но не от еды.

Если Трэвис окажется извращенным типом, это случится сейчас. Теперь я в западне с этим мужчиной. Ночью. В комнате на втором этаже. Где дверь забаррикадирована тяжелым комодом.

Если он думает, что заслуживает платежа за оказанную мне помощь, то потребует этого сейчас.

Он встает и долго молча смотрит на меня. Наконец, бормочет:

– Спи уже, девочка.

Когда он растягивается на другой кровати, я выдыхаю и наконец-то снимаю рубашку, откидываю одеяло и тоже ложусь.

У него есть несколько свечей и светильник с одной из тех батареек, который должны работать вечно, но этой ночью нет смысла тратить свет впустую.

Мы ничего не будем делать в темноте.

Я рада, что мои инстинкты не ошиблись на его счет.

Я рада, что сказанное им было не просто словами, призванными побудить к подчинению.

Трэвис реально достойный мужчина.

Я чувствую его запах со своего места – запах его тела смешивается с пропитанным сажей воздухом, поступающим из окна. Его отчетливый запах успокаивает. Это означает, что я не одна.

Я в месте, которое настолько безопасно, насколько можно надеяться, к тому же с мужчиной, способным меня защитить. Дверь забаррикадирована. Никто не может попасть в окно без лестницы. И мы в абсолютной глуши.

Я чувствую, как мое тело расслабляется впервые за долгие недели.

– Я чувствую себя лучше, – говорю я в тишине. Еще не полностью стемнело, и я знаю, что Трэвис не спит, потому что время от времени он меняет позу.

Он хмыкает.

– После еды, имею в виду. Спасибо, что заставил.

Он снова хмыкает.

Я поворачиваю голову и хмуро смотрю на него.

– Мог бы общаться не только хмыканьем, знаешь ли.

Он лежит, согнув одну руку и подложив под голову. Другая теребит покрывало. Он им не накрылся. Его оружие на полу возле кровати, рядом с ремнем, к которому прикреплены ножны с охотничьим ножом. Он не поворачивается посмотреть на меня, пока бормочет нечто неразборчивое.

– А это было просто хмыканье из нескольких слогов.

Он поворачивает голову и недовольно смотрит прищуренными глазами.

– Я сказал «спи уже, девочка».

Я закатываю глаза и поворачиваюсь на бок, спиной к нему.

Я пыталась быть милой. Дружелюбной. Завязать разговор в неловкой ситуации. Но это явно выходит за пределы способностей или интересов Трэвиса.

Сегодня днем он говорил больше. Он рассказал мне о себе, но тогда я держала его под прицелом. С тех пор он сообщал мне только практичные факты. Он не хочет знакомиться со мной.

Я не должна жаловаться.

Если он не хочет быть моим другом, то и не нужно. Он может лежать молча и смотреть в потолок до восхода солнца, если ему так вздумается.

Он ничего не просил в обмен на разрешение поехать с ним, так что моим платежом станет то, что я буду терпеть его раздражающе молчаливую натуру без жалоб.

Если он хочет молчаливого спутника, он такого и получит.

В комнате становится прохладнее, так что я накрываюсь одеялом. В целом кровать весьма удобная.

И я правда чувствую себя в безопасности.

Я закрываю глаза и развлекаю себя мыслями обо всем том, что я бы сказала Трэвису, если бы мне было дозволено.

Ему пора подстричься.

Ему надо отвечать на вежливые комментарии не просто хмыканьем.

Мне почти двадцать один год. Ему необязательно называть меня «девочкой».

Мне очень жаль, что его маленькая дочка умерла.

Я надеюсь, что с его женой в Форт-Ноксе все хорошо. Надеюсь, мы сумеем найти ее и остальных жителей Мидоуза, пока не стало слишком поздно.

Чувствует ли он потребность закурить или окончательно справился с этой привычкой?

Считает ли он, что у нас есть шансы добраться до Форт-Нокса, пока стадо не захватило всех знакомых и дорогих нам людей?

У него очень хорошие руки.

Может, завтра он будет дружелюбнее.

Я рада, что он не оказался мерзким типом.

На этой мысли я засыпаю.

***

Я сплю так хорошо, как не спала многие месяцы. Я просыпаюсь раз или два, едва осознаю окружение, а потом снова засыпаю, когда улавливаю запах Трэвиса. Я не просыпаюсь по-настоящему, пока не чувствую ладонь на своем плече.

– Лейн. Лейн. Пора просыпаться.

Я моргаю, шмыгаю носом и пытаюсь понять, какого черта происходит.

– Светлеет. Нам пора в путь, – Трэвис все еще стоит над моей кроватью, но убрал руку с моего голого плеча.

– Угум, – я заставляю себя сесть, тру лицо и убираю прядки волос, выбившиеся из кос. Глянув в окно, я вижу, что он прав. Тусклые проблески рассвета уже пробиваются во тьме. – Должно быть, я проспала целую вечность.

Он издает бессловесный звук, который я принимаю за подтверждение.

– Ты спал? – спрашиваю я. Он надел обувь и отошел на другой конец комнаты, чтобы открыть карманным ножом консервированные персики. Он выглядит точно так же, как и вчера.

– Ага. Немного, – он пальцами съедает половину персиков в банке, затем протягивает остальное мне.

Я вздыхаю, поскольку после вчерашней рвоты они выглядят не очень аппетитно, но я ни за что не стану тратить еду впустую. Я ем персики, и на вкус они оказываются очень даже ничего

Поскольку он явно проснулся в неразговорчивом настроении, я не пытаюсь болтать. Доев, я надеваю рубашку, ремень и обувь, а Трэвис отодвигает комод от двери. Мы собираем вещи, идем внутрь и кладем все в машину.

Его визит в туалет занимает больше времени, чем мой, так что я смотрю на свои карты, пока жду.

Вернувшись, Трэвис занимает водительское сиденье и наклоняется над картами вместе со мной.

– Видишь хороший маршрут? Нельзя приближаться к междуштатным дорогам, и лучше избегать этого и вот этого, потому что данные города довольно большие.

Ему не нужно объяснять мне, почему стоит избегать междуштатных дорог и городов.

– Я думала, нам стоит просто прямиком поехать сюда, – я провожу пальцем по карте, прослеживая протяженность старой двухполосной дороги. – Разве не сгодится? Это проведет нас прямиком через всю Западную Вирджинию.

Он еще минуту изучает карту и кивает.

– Ага. Выглядит отлично. Сегодня надо будет найти бензина, иначе джип придется бросить. Высматривай маленькие городки, которые могли остаться не разграбленными.

– Черт. Чтобы добраться до Форт-Нокса, понадобится целая вечность, да?

– Да. Но стада движутся еще медленнее нас, лишь бы нам удавалось найти бензин.

– Ладно. Ну, давай отправляться в путь.

***

День оказывается длинным и как бы скучным. Время от времени мы натыкаемся на людей, но большинство идет пешком, а в те два раза, что мы натыкаемся на другие автомобили, Трэвис немедленно съезжает как можно дальше с дороги, чтобы не столкнуться с ними. Нам приходится остановиться в трех разных заброшенных городках, прежде чем мы находим в гараже машину с бензином в баке. У Трэвиса есть сифонный насос получше моего, так что мы пользуемся им, чтобы перелить бензин в наш джип. В том же доме нет еды или одежды, но я нахожу несколько банных полотенец и полный тюбик зубной пасты вдобавок к нашим припасам.

В остальном мы проводим день в дороге, и Трэвис почти ничего не говорит.

Я стараюсь… правда стараюсь… не раздражаться на него.

Он мне ничем не обязан. Уж точно не обязан разговаривать со мной.

Но все равно… Его что, убьет, если он немного поболтает или улыбнется?

Мы останавливаемся посреди дня, чтобы пописать и размять ноги. Трэвис проверяет двигатель. Как по мне, все работает нормально, но может, он возится с двигателями просто ради забавы.

Я в сотый раз за день смотрю на карту.

– Видишь что-то? – спрашивает он, закрывая капот и возвращаясь на водительское место.

– Ничего нового, – пот стекает по моей шее в ложбинку между грудями. Я пытаюсь отлепить майку от кожи и создать какое-то движение воздуха.

Трэвис так резко отворачивает голову в сторону, что я удивленно моргаю. Затем понимаю, что он наверняка отчетливо видел мое тело под майкой.

Я от природы не худенькая. И мама, и бабушка были невысокими и фигуристыми, и я наверняка была бы такой же, если бы хорошо питалась. Я годами не получала нормальное количество калорий, но мои груди все еще достойного размера.

По крайней мере, я всегда так думала. Питер, единственный бойфренд, что у меня был, с дразнящей улыбкой говорил, что моя грудь вызывает у него желание пускать слюни и тяжело дышать.

Трэвису, похоже, неловко, но он не особо сражен тем, что видит под моей майкой.

– Прости, – я стараюсь не смущаться. Мне нравится считать себя зрелой невозмутимой личностью, но я все равно чувствую, что щеки немного краснеют. – Я не могу перестать потеть.

– Ага. Я тоже, – он поднимает низ футболки и вытирает им лицо.

Мне хотелось бы сделать то же самое, но при этом обнажится такое количество кожи, что Трэвис наверняка выпрыгнет из машины и убежит к холмам.

Я хихикаю от мысленного образа. Не помню, когда в последний раз делала это.

Он бросает на меня быстрый взгляд.

– Прости, – я снова хихикаю.

– Ты в порядке?

– Ага, – я прикрываю рот ладонью в попытках сдержать смех, но это не работает.

– Какого черта? У тебя истерика или что?

– Может быть, – я подавляю очередной смешок. – Прости. Просто подумала кое о чем забавном.

Он заводит двигатель и трогает машину с места. Минуту спустя он спрашивает.

– Не хочешь поделиться, что тебя так развеселило?

Мои губы слегка приоткрываются. Он правда хочет услышать, что меня рассмешило? Он явно улыбаться-то не умеет, так что будет делать с этой информацией?

Я качаю головой.

– Лучше не стоит.

Может получиться неловко, поскольку я смеялась над ним.

***

Час спустя мы сталкиваемся с проблемами.

Некоторые поселения вдоль этой дороги не ушли и не бросили свои города. И, что вполне понятно, они не хотят, чтобы незнакомцы проезжали за их охраняемый периметр. Они выставили баррикады и не пропустят нас.

Они нормальные люди, совсем как Трэвис и я. Они пытаются защитить себя и спокойно жить своей жизнью, насколько это возможно. Мы не спорим и не пытаемся переубедить их, чтобы те нас пустили.

Но это означает, что нам почти пятьдесят километров приходится пилить по бездорожью, чтобы их объехать.

Один охранник, с которым мы говорим, рассказывает нам о старой горной тропе, которая пролегает по лесу и в итоге выведет нас на ту же дорогу за всеми баррикадами. Проискав ее почти час, мы с Трэвисом все же находим эту тропу. Езда дается сложно, путь завален опавшими ветками и резко петляет вверх и вниз по горам. Это намного медленнее, чем ехать по дороге, и я даже не хочу думать о том, насколько больше бензина мы тратим.

Мы преодолели лишь половину тропы, когда начинает темнеть.

Вокруг нет домов. Нет никаких построек. Нас окружает лишь полумертвый лес.

– Нам придется разбить лагерь, – наконец, говорит Трэвис.

Я уже пришла к тому же выводу.

– Ладно, – я сглатываю. – Думаешь, мы будем в безопасности.

– Наверное. Вокруг ни души. Едва ли тут еще кто-то будет проезжать.

Он еще несколько минут ведет машину, после чего мы находим хорошее место, ровное и с быстрым доступом к ручью, который течет вдоль тропы.

Он паркуется, и мы принимаемся за дело.

Трэвис копает яму и разводит в ней небольшой костер. Я проверяю воду в ручье, и она оказывается на удивление чистой. Я наполняю большой котелок, имеющийся у нас в запасе, и начинаю кипятить воду над огнем – дополнительная мера предосторожности, чтобы мы не заболели из-за каких-нибудь бактерий. Когда вода вскипит и остынет, мы сможем наполнить все свои пустые бутылки. Пока она кипятится, я открываю банку тушеных бобов и вываливаю ее в котелок поменьше.

Мы подогреваем бобы и едим их с вяленой олениной. Я выпиваю две бутылки воды, и Трэвис делает то же самое. Поскольку у нас будет вода, чтобы сразу же наполнить их, мы можем позволить себе такую роскошь.

На самом деле, ужин получается замечательным.

Закончив, я достаю новый тюбик зубной пасты и втираю небольшое количество в зубы, затем споласкиваю рот.

Я почти и забыла, каково это – ощущать чистоту во рту.

Вдохновившись зубной пастой, я решаю искупаться в ручье. Я хватаю одно из полотенец и беру из сумки наполовину использованный брусок мыла.

Трэвис выдавливает себе зубную пасту, когда я встаю и говорю:

– Я пойду помоюсь.

Он кивает и хмыкает.

– Я имею в виду, реально помоюсь. В ручье.

Я вижу, как понимание отражается на его лице.

– Смотреть не буду.

– Спасибо. Видит Господь, мы оба пахнем не очень хорошо. Тебе тоже стоит подумать о том, чтобы помыться.

Его брови взлетают на лбу.

– Ну не одновременно, – поспешно объясняю я. – После меня, имею в виду. Можешь помыться после меня. Если хочешь.

Черт. Можно ли еще сильнее выставить себя идиоткой?

Он издает один из тех странных, тихих, хрюкающих звуков, что я слышала от него раз или два.

– Понял.

Небо темнеет, но полная темнота еще не наступила, и от костра полно света. Я подхожу к ручью и снимаю грязную одежду, убедившись, что Трэвис изменил позу и сидит спиной ко мне.

Я оставляю на себе майку и трусики, потому что не могу заставить себя раздеться под открытым небом. Затем захожу в ручей.

Ручей довольно крупный, и глубина воды составляет около шестидесяти сантиметров. Мне с лихвой хватает, чтобы намочиться, намылиться и смыть все с себя.

Я наслаждаюсь этим. Очень. Чувствую, как грязь, пот и пыль последних дней смываются с меня прохладной водой.

Я приседаю и наклоняюсь, чтобы опустить под воду всю голову, расплетаю волосы и надеваю резинки на запястье, чтобы не потерять.

Царапая ногтями кожу головы, я жалею, что нет шампуня. За неимением лучше я намыливаю руки мылом и переношу пену на волосы.

Не лучший вариант, но и то хорошо.

Выпрямляясь, я чувствую себя намного лучше. Воздух становится прохладнее с наступлением темноты, но температура вполне комфортная.

Я смотрю в сторону Трэвиса. Он до сих пор сидит в той же позе. Его спина прямая как кол.

Наверное, он даже не испытывает искушения глянуть в мою сторону.

Мои женские прелести его явно не прельщают.

Интересно, как выглядела его жена.

Одновременно с этой глупой мыслью я что-то слышу. Внезапный звук, заставляющий меня дернуться и тихонько вскрикнуть.

Трэвис уже вскочил на ноги и шагает в направлении шума.

Я обхватываю руками свое туловище и стою в неглубокой воде, одетая лишь в промокшую белую майку с трусиками, и наблюдаю, как Трэвис отправляется на разведку.

– Оставайся здесь, – отрывисто говорит он, продолжая идти в направлении звука.

На минуту он растворяется в сгущающейся темноте и деревьях.

Я в совершенно беспомощном положении, и мне это не нравится, так что я вброд выхожу из ручья и выхватываю пистолет из кобуры рядом с одеждой.

Я держу его наготове, когда Трэвис возвращается.

Он качает головой.

– Ничего там нет. Думаю, просто ветка сломалась и упала.

Я расслабляюсь и нагибаюсь, чтобы положить пистолет обратно.

Когда я выпрямляюсь, Трэвис смотрит на меня. Его глаза фокусируются на моем лице, а потом опускаются ниже. Его плечи напрягаются. Щеки слегка краснеют. Он втягивает странный маленький вдох, и его взгляд еще раз быстро пробегается по моему телу.

Затем он дергается и хмуро смотрит на меня.

– Проклятье, женщина. Прикройся. Ты такая мокрая, что с таким же успехом могла бы стоять голышом.

Я тянусь за полотенцем и хмуро кошусь на него в ответ.

– Тебе необязательно быть таким злыднем. Мы услышали странный звук, так что я подумала, что пистолет важнее моей скромности.

Он хмурится намного драматичнее, чем когда-либо прежде, и поворачивается ко мне спиной.

– Скажи, когда будешь в приличном виде.

Я вздыхаю и вытираюсь. Мысль о том, чтобы надеть грязную одежду на прекрасное чистое тело вызывает рвотные позывы.

– Я завернусь в полотенце, пока моя майка и трусики не высохнут.

Трэвис неразборчиво бурчит. Затем, минуту спустя, спрашивает.

– Прикрылась?

Я подтыкаю край полотенца, чтобы оно надежно держалось на груди.

– Да. Прикрылась. Иисусе, Трэвис. Ты как будто никогда в жизни голой женщины не видел.

Он бросает на меня косой взгляд, поворачиваясь лицом, но ничего не говорит.

Я бы предпочла, чтобы он со мной спорил. Тогда у нас хотя был бы нормальный разговор, а не та ситуация, где один хмыкает в ответ на попытки поддерживать нормальную человеческую беседу.

Я забиваю болт на этого раздражающего мужчину и сажусь перед огнем, чтобы расчесать волосы. На это уходит много времени, потому что волосы у меня длинные и густые, а я три дня не расчесывала косы.

Трэвис подходит, чтобы взять полотенце из кузова.

– Что делаешь? – спрашиваю я.

– Пойду помоюсь, раз ты говоришь, что я воняю.

– Я не хотела быть грубой. Я же тоже воняла.

Единственным ответом служит очередное неразборчивое ворчание.

– Вот, – говорю я, поворачиваясь в его сторону с маленьким кусочком мыла. – Можешь взять… – я шумно сглатываю, потому что Трэвис наполовину снял футболку.

Мой взгляд безошибочно падает на широкую мужскую грудь перед моими глазами.

Это совершенно прекрасная грудь. И его пресс плоский и хорошо очерченный. На груди у него растет немного светлых волосков, и мне очень нравится, как это выглядит. А от правой подмышки до пупка у него пролегает тонкий белый шрам.

Я перевариваю это в те несколько секунд, что требуются ему, чтобы стянуть футболку через голову.

– Прости, – говорю я, и мои щеки горят. Это нелепо. Ничего же не случилось, просто он снял футболку. – Я просто хотела дать тебе мыло, если хочешь.

– О. Да. Спасибо, – он берет мыло и ждет, пока я отвернусь, прежде чем делать что-то еще.

Я сижу на камне у огня, спиной к нему, и заканчиваю расчесывать волосы. Я слышу, как он движется. Шорох одежды. Плеск воды.

Интересно, остался ли он в трусах, как я. Наверняка.

Мне интересно, какое у него нижнее белье.

Мне очень хочется повернуть голову и взглянуть украдкой.

Но это было бы грубо. И неприлично.

Он не подглядывал за мной, так что я тоже не могу подглядывать за ним.

Вместо этого я сосредотачиваюсь на расчесывании своих мокрых волос.

– Мыла больше нет.

Услышав его слова, я поворачиваюсь, не подумав. К моему облегчению (разочарованию?), он уже надел джинсы и сушит волосы полотенцем.

– Ничего страшного. Может, мы найдем еще мыло в каком-нибудь доме или типа того, – я справилась с колтунами в волосах, но еще не заплела обратно. Я вижу, как Трэвис косится на них, будто его что-то удивляет. – Я пойду сполосну рубашку. Хочешь, твою тоже постираю?

Он моргает, будто не понимает, что я предлагаю.

– Трэвис?

– Что? О. Да. Конечно. Спасибо, – он все еще елозит полотенцем по волосам. Он делает так уже давно.

Я беру свою рубашку, затем подхватываю его футболку по дороге к ручью, где намачиваю обе вещи и пытаюсь отскрести хотя бы часть грязи и пота.

Обе вещи в плохом состоянии, но мы ничего не можем поделать. У нас обоих нет запасной одежды.

Закончив стирку, я поворачиваюсь и обнаруживаю, что Трэвис сидит на моем камне у огня и бреется опасной бритвой.

– Ты можешь делать это без зеркала? – спрашиваю я с искренним любопытством.

– Если действовать осторожно, то да.

Я с интересом наблюдаю.

– У тебя есть ножницы? Тебе стоит подровнять волосы, раз уже ты настроился приводить себя в порядок.

Его губы изгибаются.

– Нет. Ножниц нет. Но если хочешь наводить марафет, тебе лучше позволить мне отрезать эту твою гриву ножом.

Я ахаю и поднимаю руку к волосам.

– Зачем мне их обрезать?

– Их слишком много. Если на тебя кто-то нападет, то будет очень легко схватить тебя за волосы.

Я разделяю волосы посередине и начинаю плести.

– Я не стану обрезать волосы только из-за этого. Если кто-то сумеет схватить меня, то они поймают меня хоть с длинными волосами, хоть без них.

Он пожимает плечами и проводит бритвой по оставшимся участкам подбородка. Он еще не порезался, даже не имея крема для бритья.

Это глупо. Я знаю, что это глупо. Но меня беспокоит, что он хочет отрезать мои волосы.

Мне нравятся мои волосы. Они всю мою жизнь были длинными. Все всегда говорили, как это красиво.

Моя грудь и мои волосы. Это единственные мои преимущества в плане внешности.

А Трэвис назвал их гривой.

Я заканчиваю плести косы. Мои трусики по большей части высохли, так что я встаю и подхожу к месту, где оставила джинсы. Я бросаю полотенце и прежде, чем Трэвис успевает издать хоть гортанный звук возмущения, я натягиваю джинсы по ногам.

Спать буду в джинсах и майке, как и прошлой ночью.

Остальные наши вещи сушатся у огня. Нас окружает лишь темнота и тишина. И вообще ни капельки неважно, что Трэвис хочет отрезать мои волосы.

Он вытирает лицо влажным полотенцем.

– Я все сбрил?

Я подхожу ближе, а он приподнимает подбородок, показывая выбритое лицо.

Он обладает более привлекательной внешностью, чем я думала изначально. Я понимаю это, всматриваясь в его лицо. Вчера я думала, что его глаза серые как сталь, но они оказываются серо-голубыми и меняют оттенок в зависимости от освещения. Мне нравится его сильный подбородок и точеные скулы.

На нем нет рубашки, и это мне тоже нравится.

Сейчас я так близко к нему. Хотя мы только что помылись, я все равно улавливаю легкие нотки запаха Трэвиса. Он знаком мне спустя всего два дня.

Неожиданный завиток жара сворачивается в моем животе.

– Ну? – спрашивает Трэвис ворчливо. Он трет лицо, ища пропущенную щетину.

Я отстраняюсь, чувствуя, что мои щеки снова краснеют.

– Похоже, ты не пропустил ни волоска. Как нам спать?

Несмотря на размытый вопрос и отсутствие продолжения, Трэвис понимает, о чем я спрашиваю.

– В джипе есть спальный мешок. Только один, но мы здесь не можем спать одновременно. Надо, чтобы один оставался на страже.

– Логично. Можно спать по очереди, – я иду за спальным мешком, при этом осознавая, что действительно чувствую себя хорошо.

В моем желудке есть еда. Я выпила предостаточно воды. Я относительно чистая. Я до сих пор ощущаю привкус зубной пасты. Трэвис, может, и раздражает, но он не мерзкий тип. И я готовлюсь ко сну.

Я и не осознаю, что напеваю себе под нос, пока расстилаю спальный мешок у огня, очень близко к месту, где Трэвис сидит на камне.

– Что это? – спрашивает он внезапно.

– Что именно?

– Песня. Звучит знакомо.

Мне приходится заново пропеть несколько нот, чтобы сообразить, что за песня крутилась у меня на уме.