Текст книги "Последний проблеск света (ЛП)"

Автор книги: Клэр Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Я снова поднимаю ногу, чтобы топнуть, но другой рукой он обхватывает мои бедра, прижимая мои ноги к своим.

Он ощущается горячим как огонь. Твердый, крепкий и живой в такой манере, от которой внутри все пульсирует.

– Чем ты можешь пошевелить? – снова спрашивает он.

Я двигаю бедрами, толкаясь ими назад.

Я чувствую нечто новое. У поясницы.

Это вызывает прилив жара внизу живота. Завиток глубинного наслаждения, которое я едва могу осмыслить. Теперь пульсирует уже кое-что другое.

Я беспомощно дергаюсь в его хватке, но не уверена, что вообще пытаюсь вырваться.

– Проклятье, женщина, – его голос звучит натянуто и требовательно. – Прекрати так ерзать. Чем ты можешь пошевелить?

Руками. Я внезапно осознаю, что могу шевелить руками, поскольку он держит меня за шею и бедра. Я ударяю его локтем в бок.

Трэвис охает и дергается. Я пытаюсь вырваться, как и прежде, но на сей раз не удается освободиться.

Я теряю равновесие. А может, это он спотыкается. Мы оба валимся вперед в траву.

Я падаю лицом вниз, но успеваю упереться руками, когда он меня отпускает. Трэвис приземляется сверху, его вес прижимается к моей спине.

Мы оба тяжело дышим. Он упирается руками в землю по обе стороны от меня, поднимая часть своего веса.

Та пульсация между моих бедер становится как никогда сильной, и это заставляет мое тело делать вещи, о которых я бы никогда не подумала. Я приподнимаю бедра, пока моя попка не встречается с этим бугром в его джинсах. Я потираюсь о него, издавая странный гортанный звук.

Трэвис невнятно охает и поднимается с меня, скатившись в траву рядом.

Когда я поворачиваюсь, он садится и награждает меня самым гневным взглядом на свете.

– Ты что творишь, черт возьми?

– Прости, – я потираю лицо, пытаясь собраться. Я тяжело дышу, и каждая клеточка моего тела тянется к нему, стремится к нему, жаждет, чтобы что-то случилось. – Прости. Я не…

– Ты не можешь так делать.

– Я же извинилась. Я не подумала, – я сглатываю и накрываю ладонью пылающую щеку. – Я не… я не осознавала, что ты…

– Чего ты не осознавала? Что я мужчина? – он напряжен, зол и раскраснелся не меньше, чем я.

– Конечно, я знаю, что ты мужчина. Но мужчины же разные. Они не все хотят… хотят… – я умолкаю, все еще переводя дыхание. Все еще сдерживая себя, чтобы не забраться на него и не потереться всем телом. – Я не осознавала, что ты думаешь обо мне в таком плане.

Мы долго смотрим друг на друга посреди мертвой травы, оба тяжело дышим, и воздух как будто сгущается.

– Прости, – бормочу я снова. – Я не хотела тебя дразнить.

Он не отвечает.

– Ты зол на меня?

Он испускает протяжный хриплый вздох.

– Нее. Все хорошо. Бывает. Ничего страшного.

Надеюсь, он говорит искренне, но я сомневаюсь.

Многие люди – и мужчины, и женщины – не считают секс чем-то серьезным. Это может быть просто средством скоротать время. Получить быстрое удовлетворение. Это может быть средством отплатить за защиту. Средством манипуляции. Товаром.

Но для Трэвиса секс что-то значит. Я это понимаю. Он не относится небрежно к таким вещам. В противном случае ему не было бы так неловко.

И я не хочу испортить наши отношения просто потому, что питаю к нему иррациональное влечение.

Я не собираюсь рисковать.

– Нам лучше отправляться в путь, – говорит он и слегка постанывает, когда поднимается на ноги.

Я тоже встаю.

– Еще раз извини за… И спасибо, что помогаешь мне.

Он кивает, но без тени улыбки.

– Ты хорошо справилась. Попозже я могу еще поучить тебя.

Его слова порождают облегчение.

Может, я не испортила все.

***

День клонится к вечеру, когда мы добираемся до окраин города.

Дорожное полотно испорчено. Покрытие сплошь испещрено трещинами, некоторые из них толщиной почти тридцать сантиметров. Нам приходится съехать с дороги и объезжать этот участок.

– Что вообще произошло? – спрашиваю я, глядя на этот урон.

– Не знаю. Землетрясение, наверное. Что еще может так разрушить дорогу?

– Ничего из известного мне. Ого. Наверное, тут было совсем ужасно. Посмотри на тот дом.

Его совершенно сравняло с землей.

– Я не осознавала, что в здешних местах бывали землетрясения, – говорю я, пока Трэвис объезжает разрушения, чтобы вырулить обратно на дорогу. – Как будто весь мир оказался выбит из колеи после того удара.

– Да. Так и случилось.

Вскоре мы видим заправку с прилегающим ресторанчиком фастфуда, выглядящим так, будто по нему проехался бульдозер. Рядом находится аптека.

Весь фасад аптеки попросту обрушился.

– Должно быть, землетрясения разрушили и этот магазин. Это не могли сделать мародеры.

– Да уж, – он сворачивает на парковку. – Возможно, стоит проверить. Если это было спровоцировано землетрясениями, внутри может оказаться что-то полезное.

– Да! Давай взглянем. Может, там даже есть лекарства.

Трэвис заезжает за здание и паркует джип. Мы обходим строение и ищем безопасное место входа. Вскоре становится ясно, что любые ценные вещи, которые могли находиться в передней части магазина, основательно разворованы. Под битым стеклом я нахожу бутылку кетчупа и поднимаю, показывая ее Трэвису и разочарованно качая головой.

– Наверное, вся еда была в передней части, – бормочет он.

– Да. Но тогда аптека располагалась в задней части. И все препараты без рецепта. Если сумеем попасть в заднюю часть, то можем найти что-то полезное.

Это занимает какое-то время, но Трэвис в итоге обнаруживает вход, отодвинув один из больших холодильных стеллажей, в которых раньше хранились напитки и другие охлажденные продукты. Этот стеллаж упал вперед, опираясь на обрушившуюся часть крыши. Должно быть, он невероятно тяжелый, но Трэвису удается сдвинуть его достаточно, чтобы мы попали в заднюю часть здания.

Трэвис просовывает голову туда, затем останавливается.

– Тебе лучше остаться здесь. Здание может быть нестабильным.

Затем, будто разговор на этом закончен, он наклоняется, чтобы протиснуться в образовавшийся проем.

Я возмущенно пищу и хватаю его за футболку, сжимая ткань в кулаке.

– Ни за что! Я не буду стоять тут и надеяться на лучшее. Если для меня слишком опасно, то и для тебя слишком опасно.

Его лицо искажается. Он явно раздражен.

– Я серьезно, – говорю я ему. – Я не позволю тебе рисковать жизнью из-за бл*дского аспирина.

Я вижу смирение на его лице.

– Проклятье, а ты упертая, – однако его тону недостает жара, так что я знаю, что он на самом деле не зол. – Пожалуй, все выглядит достаточно безопасно. Пошли тогда.

Я следую за ним через проем, испытывая облегчение от того, что здание вроде не собирается обваливаться нам на голову. Многие полки опрокинулись, товары кучами рассыпались по полу.

Но тут много всего.

Много всего разного.

– О Боже! Ты посмотри на это! – я перебираю раскиданные лекарства, отпускаемые без рецепта.

– Ищи нужное, но не бери слишком много. У нас нет места.

Я довольна как слон, собирая лекарство от боли в желудке, сироп от кашля, ибупрофен и все необходимое для оказания первой помощи. Трэвис поднимает стеллажи и куски стены в самой задней части здания.

– В помещение аптеки толком не попадешь, – говорит он. – Пожалуй, нам не особо нужны препараты, отпускаемые по рецепту.

– Мне не приходит в голову ничего жизненно необходимого. Брось эту затею. Если сюда придет кто-то совсем отчаявшийся, может, и откопают.

Трэвис переходит в другую часть магазина, осматривает опрокинутые стеллажи и время от времени наклоняется, чтобы что-то подобрать.

– Нашел мыло, – сообщает он. Минуту спустя добавляет: – И еще солнцезащитный крем.

Я хихикаю, наклоняясь, чтобы подобрать бальзам для губ.

– Эм, тебе нужны эти штуки?

Я выпрямляюсь, чтобы посмотреть на то, что держит Трэвис.

Упаковка тампонов.

Он не смотрит мне в глаза.

– Не знаю, – говорю я ему, подходя ближе. – У меня несколько месяцев не было месячных. Я так понимаю, из-за плохого питания и всего остального. Но если есть маленькая упаковка, можно взять на всякий случай, – я вижу небольшую коробочку и тянусь к ней.

Я бросаю еще один взгляд на лицо Трэвиса и не могу не сжалиться над ним.

– Вон там я видела кое-какие инструменты и товары для дома. Возможно, тебе стоит посмотреть.

Я украдкой улыбаюсь, когда он бросает коробку тампонов так, будто они кусаются, и шагает в центр магазина.

Он очаровательно смущается из-за некоторых вещей в такой манере, которой я совершенно не ожидала.

– Ты не видел дезодоранта, нет? – окликаю я.

Он хмыкает.

Я смотрю в его сторону.

– Это было утвердительное хмыканье или отрицательное?

– Нет. Не видел, – он хмурится. – Я помоюсь, когда мы в следующий раз найдем воду.

Я тупо смотрю на него.

– Чтобы не вонять так сильно. Ты, видимо, чуешь меня за километры.

– О! – я тихонько смеюсь. – Не за километры. И я говорила не про тебя. Я говорила про себя.

Его хмурое выражение сменяется непониманием.

– Тебе не нужен дезодорант.

– Эм.

– Ты прекрасно пахнешь, – он разворачивается и принимается копаться в куче на полу.

Я минуту смотрю на его спину и задницу, испытывая странную смесь удовольствия и неверия.

Я не пахну прекрасно. Я пахну как та, кто провела много дней на жаре без дезодоранта.

Но может, он воспринимает мой запах так же, как я воспринимаю его запах. Присутствующий, но не совсем неприятный. Знакомый. Провоцирующий некий глубинный инстинкт обладания.

В любом случае, нет смысла беспокоиться о дезодоранте. Даже если я его найду, надолго не хватит, и в итоге я снова буду вонять.

Я перешагиваю кучу предметов женской гигиены и едва не пинаю упаковку презервативов.

Я смотрю на нее.

Я почти… почти… наклоняюсь и беру ее.

Я бы хотела заняться сексом.

Я бы хотела заняться сексом с Трэвисом.

Наши уроки самообороны ранее сделали это предельно ясным.

Мне бы это очень понравилось.

Я никогда прежде не занималась сексом.

Мне было всего шестнадцать, когда мир покатился псу под хвост, и с тех пор у меня был только один бойфренд. Мы с Питером дошли бы до этого, будь у нас шанс, но он умер прежде, чем нам удалось зайти так далеко.

А после него не было никого. Не то чтобы мне не предлагали. Предлагали, и не раз. И много раз это не ограничивалось словами. Но мне никогда не хотелось переспать с каким-то парнем, просто чтобы удержаться за него, просто чтобы защитить себя, просто чтобы иметь мужчину.

С Трэвисом все иначе.

Я хочу заняться с ним сексом, потому что я хочу секса. С ним.

Он предельно ясно дал понять, что никогда не будет приставать ко мне. Но ранее сегодня днем я выяснила, что я хотя бы немножко привлекаю его.

Так что, может, перспектива секса существует.

Я почти беру презервативы.

Но все же не беру.

Сейчас между мной и Трэвисом все хорошо, и я не хочу это испортить, посылая неверные сигналы.

Может, его эрекция – это просто эрекция. Это не означает, что он хочет меня как женщину.

И кроме того…

Сейчас нам нужно думать о вещах поважнее секса.

Все дорогие нам люди в опасности. Важно лишь добраться до Форт-Нокса вовремя, чтобы спасти их.

Я оставляю презервативы на полу, и мы готовимся уходить.

– Ты в порядке? – Трэвис встряхивает пакет, подобранный с пола, и начинает складывать туда наши находки.

– Да, – я улыбаюсь ему. – В полном порядке.

Я в полном порядке.

Секс сейчас попросту не является приоритетом. И неважно, что эта ирония вызывает горький смех.

Девственница и конец света.

Глава 4

Когда мы выходим из аптеки, идет дождь.

В год после падения астероида половина мира страдала от кислотных дождей. В США их было не очень много, но дождь не ощущается таким, как в детстве. Чистым. Освежающим. Естественным.

Как небо и воздух, дождь теперь ощущается… грязным.

Капли, падающие на мою кожу, не такие мерзкие, как раньше, но я все равно бегу к машине. Крыша несколько защищает нас, но бока джипа открыты, и ветер задувает дождь внутрь.

– Проклятье, – я вытираю влагу с лица, смотрю на свои ладони и испытываю облегчение от того, что они не испачканы сажей и грязью.

Дождь определенно становится лучше. Хотя бы он больше не делает нас грязными.

– Все равно скоро стемнеет, – Трэвис вытирает лицо футболкой. – Давай найдем дом и переночуем.

– Звучит здорово. Просто надо найти такой, что еще не сильно поврежден.

Мы проезжаем торговый квартал города, пока не добираемся до спальных районов. Многие дома разрушены землетрясениями, но мы наконец-то добираемся до квартала в нормальном состоянии.

Я уже вымокла от дождя и начинаю дрожать, поэтому хмуро кошусь на Трэвиса, когда он проезжает мимо пяти-шести домов, которые пострадали от землетрясения, но выглядят пригодными для проживания.

– Чем эти не подходят?

Он пригнул голову, всматриваясь в дождь и быстро сгущающуюся темноту.

– Ищу более безопасное место, если получится найти подобное. Тогда ты сможешь проспать всю ночь.

Я чувствую странное напряжение в груди. Мои глаза широко раскрыты, пока я смотрю на него.

Трэвис бросает на меня пару нервных взглядов.

– Что? – когда я не отвечаю, он спрашивает более ворчливо. – Что?

Я прочищаю горло.

– Ничего. Давай посмотрим вот там на холме. Оттуда открывался бы отличный вид, так что там наверняка более крупные дома.

Трэвис едет в указанном направлении, и мы находим двухэтажный дом, окруженный умирающими соснами. Это наименее поврежденный дом из всех, что мы видели до сих пор. Остановившись перед гаражом, Трэвис паркует джип, выходит, приближается к гаражу сбоку и заглядывает через окошко внутрь.

– Что теперь-то не так? – спрашиваю я. Моя реакция на его заботу ранее превращается в раздражение, потому что я абсолютно промокла и устала.

– Ничего. В гараже нет машины.

– Нам сейчас не нужен бензин.

– Я знаю. Оставайся тут. Пересядь на водительское место.

Я даже не пытаюсь скрыть стон.

– Проклятье, Трэвис. Мы можем просто забраться в этот дом?

– Да. Так и сделаем. Жди здесь. Я вернусь через минутку.

Прежде чем я успеваю возразить, он исчезает за домом.

В моем распоряжении минута с лишним, чтобы поворчать из-за возмутительных привычек Трэвиса.

Затем дверь гаража передо мной открывается, и его тело медленно открывается моему взгляду, пока он поднимает дверь.

Он машет мне заезжать в гараж.

– О, – я направляю джип в гараж, паркую и выключаю двигатель.

– Так машина не будет стоять под дождем на виду, – Трэвис помогает мне выбраться из джипа.

– Умно, – мой комплимент весьма неохотный, но искренний.

Он тихо фыркает.

Поскольку мы укрыты от дождя, мы имеем возможность выбрать те вещи, что понадобятся нам на ночь.

Обитатели этого места явно потратили время на сборы перед отъездом. Тут нет еды или личных вещей, но мебель и многие кухонные принадлежности на месте. Мы направляемся в три спальни на втором этаже.

– Ни в одной нет двух кроватей, – говорю я, пока влага капает мне на лицо с мокрых волос. Моя обувь чавкает при ходьбе.

– Черт.

– Наверное, мы можем занять две комнаты. Может…

– Неа. Мы должны быть в одной комнате, чтобы я мог забаррикадировать дверь. Просто выбери любую. Неважно, какую.

Я вхожу в хозяйскую спальню – просторную комнату с большой кроватью и декоративной кушеткой под окном.

– Здесь очень большая кровать, и мы можем оба поспать на ней.

Я оглядываюсь и обнаруживаю, что Трэвис хмурится.

– Трэвис, все нормально. Кто, черт возьми, теперь переживает о сне в одной кровати? Мы спим еще ближе друг к другу, когда ночуем под открытым небом. Я не позволю тебе спать на неудобной кушетке, так что мы либо делим огромную кровать, либо опять спим по очереди.

Он ворчит, но я слышу в этом согласие, так что позволяю всем вещам, что я несла в руках, упасть на пол.

Он обходит комнату по периметру и открывает дверь в шкаф и прилегающую ванную, когда я кое-что замечаю.

– Трэвис, смотри.

Он подходит к месту, где я смотрю на красивый кирпичный камин. И рядом маленькая стопка поленьев, явно оставленная владельцами дома, когда они еще спали здесь.

– Думаешь, поленья в нормальном состоянии?

Он пожимает плечом.

– Наверное. Лишь бы сухие были, а так сгорят.

– Как думаешь, мы можем развести огонь? – в комнате не холодно, но я дрожу, потому что вымокла. – Не на всю ночь. Ровно настолько, чтобы разогреть суп.

Трэвис колеблется, переводя взгляд с моего лица на очаг и обратно.

– Наверное, можно. Едва ли кто-то увидит дым в темноте и дожде. Давай я сначала осмотрю камин, чтобы убедиться, что там чисто. И костер должен быть небольшим. И как только суп согреется, мы позволим огню погаснуть.

Я улыбаюсь ему.

– По рукам.

Довольная этим открытием, я иду к своей сумке и достаю длинную футболку и леггинсы, которые взяла в другом доме. Не подумав, я стягиваю мокрые джинсы и надеваю вместо них леггинсы.

Я кошусь на Трэвиса. Он наблюдает за мной, но теперь поворачивается спиной, хватается за мокрую ткань своей футболки и стягивает ее через голову.

Ужасно устыдившись, я отворачиваюсь от него, делаю то же самое со своей рубашкой и майкой, сменяя их на сухую футболку.

Когда мы переоделись, я развешиваю нашу мокрую одежду в душевой, чтобы за ночь все высохло. Вернувшись, я вижу, что Трэвис уже осмотрел камин и развел маленький костер буквально из одного полена.

Ранее сегодня мы нашли хороший говяжий суп с овощами. Не сгущенная химозная фигня, а хороший суп с большими кусками мяса и овощей. Я открываю две консервные банки, выливаю их в наш котелок, а Трэвис держит его над огнем, чтобы содержимое согрелось.

Пока он занимается этим, я сбегаю вниз и беру на кухне две миски и ложки, чтобы нам не приходилось есть из котелка.

Мы едим на полу перед гаснущим огнем. Суп густой, теплый и полный больших кусков мяса.

Это лучшая еда, что я ела в своей жизни.

Мне тепло и приятно, когда мы доедаем. Дождь размеренно стучит по крыше. На мне чистая комфортная одежда. Я сыта.

Я улыбаюсь Трэвису в свете огня, и он почти улыбается в ответ.

– Пока не баррикадируй дверь, – говорю я. – Мне надо будет сходить в туалет перед сном.

– Да. Мне тоже. Пью больше воды, чем обычно.

– Наверное, это хорошо, – я встаю, потягиваюсь и внезапно смущаюсь. Трэвис смотрит на меня, и я не могу прочесть выражение в его глазах.

Поскольку заняться больше нечем, я плюхаюсь на кровать и смотрю в потолок, наслаждаясь ощущением сытости и стараясь не гадать, о чем думает Трэвис.

Услышав шуршание, я сажусь, чтобы посмотреть.

Он держит что-то в пакетике.

– Нашел это в аптеке. Подумал, что стоит попробовать, – он подходит и бросает несколько ярких разноцветных упаковок на кровать рядом со мной.

Я ахаю и сцепляю руки перед собой.

Конфеты.

Конфеты!

Трэвис садится на кровать и бросает на меня смущенный взгляд.

– Шоколад испортился за четыре года, так что я придерживался других вариантов. Готов поспорить, эти могут храниться целую вечность.

Я хихикаю, разрывая пачку Skittles и позволяя маленьким цветным камушкам рассыпаться по покрывалу. Мы оба выбираем по одной конфетке и смотрим друг другу в глаза, засовывая их в рот.

– О Боже, – стону я, откидываясь назад и жуя. – Как вкусно.

Трэвис хмыкает.

Я хватаю еще несколько и жую, меня омывает удовольствие от сладкого вкуса.

Возможно, я снова застонала. Но кто мог бы меня винить?

Я уже много лет не ела ничего сладкого.

Трэвис открывает пакетик мармеладок и жует одну, но морщится.

– На вкус нормально, но очень жестко. Не лучшим образом сохранились.

Я разрываю пакетик желейных мишек и пробую одного.

– Ммм. А эти хороши. Может, чуть тверже обычного, но все равно вкусно. И готова поспорить, что с леденцами все в порядке, поскольку они и должны быть твердыми. Нам стоит приберечь их – надолго хватит. Так у нас каждый день будет лакомство.

Трэвис кивает, жуя Skittles.

Какое-то время мы едим молча, вместе растянувшись на кровати.

В итоге я говорю:

– Такое чувство, будто наступил Хэллоуин.

Я кошусь на Трэвиса и вижу, что его голова повернута ко мне, а глаза не отрываются от моего лица.

– Такое же ощущение, – поясняю я. – Сладкий вкус во рту и даже слишком набитый желудок. И восторг от целой кучи конфет разом. Понимаешь?

– Ага. Именно такое чувство.

– Ты в детстве ходил по домам, крича «Сладость или гадость»?

– О да. В Мидоузе это было важной традицией. Все наряжались, родители возили нас вдоль тех длинных прямых улиц возле утиного пруда, где можно разом пройтись по десяткам домов, при этом не проходя много миль вверх и вниз по холмам, – уголки его губ приподнимаются в выражении, которое у него считается за улыбку. – Там было сотни детей, и все приходили в одни и те же дома. Бедные жители того квартала, должно быть, тратили целое состояние на конфеты.

Я хихикаю и беру несколько желейных мишек. На их разжевывание требуется немало времени.

– Думаю, это и дальше так продолжалось. На улице моих родителей ходило много ряженых, но все же это не основная их масса. А вот через несколько улиц от них… Вау. По тем дорогам невозможно было проехать в Хэллоуин, настолько много детей.

– А ты сама ходила просить «сладость или гадость» в Мидоузе?

– Нет. Мне было двенадцать, когда я переехала, и в первый год я никого не знала. А потом была уже слишком взрослой.

Трэвис переворачивается на бок, чтобы оказаться лицом ко мне. Он выглядит расслабленным, теплым и очень сексуальным в приглушенном освещении.

– Припоминаю, что иногда в мой дом приходили и подростки. Слишком взрослые, чтобы кричать «сладость или гадость».

– Знаю, – я смеюсь. – Некоторые были просто бесстыжими. Я так не делала. Хотя в церкви, которую я посещала пару лет, были вечеринки на Хэллоуин. Называли их «Вечеринки Аллилуйя», чтобы можно было называть себя приличным христианином и все равно получать конфетки.

Трэвис хрюкает, и я узнаю в этом звуке смешок.

– Знаю я эти вечеринки. В детстве я посещал ту же церковь, и тогда они их тоже проводили.

– Ты сказал, что моя бабушка учила тебя в воскресной школе?

– Да. Она была лучшей учительницей.

– Да, – моя улыбка кажется душераздирающей, грудь сдавливает от любви и скорби.

– Это точно.

Мы молча жуем, а минуту спустя Трэвис говорит, глядя в потолок:

– Я бы водил Грейс в ту церковь, чтобы твоя бабушка учила и ее тоже. Она могла бы посещать эти «вечеринки Аллилуйя».

Мое сердце сжимается еще крепче, еще сильнее. Я перевожу взгляд и вижу, как черты Трэвиса на мгновение искажаются.

Он любил свою дочку не меньше, чем я любила свою бабушку.

Он тоже ее потерял.

Не так давно.

Моя потеря вызвала ощущение онемения, но у Трэвиса этого нет. Я гадаю, имел ли он возможность оплакать смерть своей дочери.

Может, он оплакивал ее в недели перед ее смертью.

Может, он уже не умеет скорбеть.

Это одна из тех вещей, которые были потеряны, когда мир развалился на куски.

Я не знаю, что сказать. И я боюсь, что если скажу, то Трэвис отстранится. Он снова отгородится, а я не хочу, чтобы это произошло.

Так что я тянусь к его руке, лежащей на покрывале. Я переплетаю наши пальцы и сжимаю.

Он не сжимает в ответ, но не отстраняется.

Я держу его за руку меньше минуты. Затем отпускаю и снова тянусь к конфетам.

Я не хочу, чтобы он отстранился, так что ищу возможность разрядить атмосферу.

– Когда ты был маленьким, они заставляли детей наряжаться в библейских персонажей для этих вечеринок?

– О да, – Трэвис снова кажется расслабленным. – Я каждый год наряжался пастухом, потому что можно было просто надеть халат.

Я беспомощно хихикаю от его сухого тона и мысленного образа.

– А ты? Кем ты наряжалась?

Я улыбаюсь в потолок и проглатываю Skittles перед тем, как ответить.

– В последний год я наряжалась как Есфирь. У моей бабушки была такая старинная… не знаю, что это было, то ли халат, то ли ночнушка, то ли еще что. Очень красивая и вычурная – зеленый бархат с золотой оторочкой и невероятной бисерной вышивкой. Она купила ее где-то в поездке, и я никогда не видела, чтобы она ее носила. Но мне это одеяние подходило, так что я носила ее с блестящей золотистой тканью на голове в качестве вуали. Я завивала волосы, подводила глаза черным и красила губы.

– Готов поспорить, ты была очень красивой.

– Я определенно так считала. Я так гордилась своим величием, – я тихо смеюсь, и мои глаза не отрываются от расслабленного лица Трэвиса. – Не знаю, чем думали мои бабушка и дедушка, позволяя мне наряжаться как Есфирь. Четырнадцатилетняя девчонка идет в церковь, нарядившись как женщина из гарема. Но она же упоминается в Библии, значит, все нормально.

Трэвис тоже смеется. Это настоящий смех. И он улыбается так, как я за ним еще не замечала.

Нам еще предстоит доесть конфеты.

И я счастлива.

В данный момент я счастлива.

***

Я просыпаюсь посреди ночи. Мне тепло и уютно, я окружена запахом Трэвиса.

Я немедленно понимаю, что произошло, еще даже не открыв глаза. Ложась спать, мы оба находились под одеялом, но на разных сторонах кровати. Но теперь я прижимаюсь к нему.

Во мне теплится смутная надежда, что это он перекатился ко мне, но открыв глаза, я понимаю, что все совсем не так. Мы на его стороне кровати. А значит, это я подползла, чтобы обниматься.

Он крепко спит, дышит размеренно и шумно. Волосы в его подмышке щекочут мой лоб.

Если он проснется и обнаружит, что мы вот так переплелись, ему не понравится. Я как можно осторожнее отстраняюсь.

Его рука крепче обнимает меня, и он мямлит что-то во сне.

Я лежу, пока он не расслабляется, затем снова пытаюсь отстраниться. На сей раз мне удается. Я откатываюсь на свою половину кровати и сворачиваюсь на боку, спиной к нему.

Тут не так тепло и уютно, но мне нужно оставаться здесь.

***

Когда я просыпаюсь в следующий раз, почти наступило утро, и мы снова обнимаемся.

Трэвис прижимается ко мне сзади, жесткие и горячие очертания его тела прильнули к моей груди.

Я открываю глаза и понимаю, что на сей раз мы на моей половине кровати, то есть, это он перекатился ко мне.

У меня есть всего несколько секунд, чтобы насладиться этим заключением, после чего я осознаю кое-что еще.

Трэвис тверд.

Очень тверд.

Его эрекция прижимается к моей заднице.

На нем те спортивные штаны, что я ему нашла, так что это не просто неудачно сгрудившиеся джинсы. Я чувствую его длину, прижимающуюся ко мне. На мне лишь тонкие эластичные леггинсы, так что я чувствую все.

Абсолютно все.

И мне это нравится.

Его очертания позади меня вынуждают меня сжать ноги от возбуждения.

Он одной рукой прижимает меня к себе. Его лицо прямо за моей головой. Его дыхание обдает мою шею сзади и ухо. Я чувствую его запах. Чувствую его.

Мое тело продолжает реагировать.

Трэвис слегка ерзает во сне, совершая легкий толчок навстречу моей попке.

Мне приходится подавить стон удовольствия от этих ощущений.

Мне нужно убраться от него. Я не могу позволить себе эти ощущения. Не тогда, когда он спит. Я очень аккуратно пытаюсь убрать руку, что прижимает меня к нему.

Он что-то бормочет и крепче стискивает меня, снова вжимаясь в мою задницу.

Мои щеки горят, дыхание делается неровным. Я так возбуждена, что между ног зарождается болезненное, пульсирующее ощущение.

Я думала, он чутко спит. Почему он не просыпается и не понимает, что делает?

Я понимаю, что это не всерьез. Это невольная физиологическая реакция во сне.

Но все равно. Он возбужден и прижимается ко мне. Мое тело не понимает разницы.

Я пытаюсь убрать его руку и скатиться с кровати, но он мне не дает. Он снова бурчит, и даже без слов похоже, что он ворчливо протестует из-за моих попыток отстраниться.

Я немного ерзаю, и он с низким стоном прижимает бедра к моему телу.

О Боже. Это так приятно.

И так неправильно.

Я снова пытаюсь подвинуть его руку, уже не так аккуратно, и все его тело напрягается. Я сразу же ощущаю разницу, и мне хватает ума закрыть глаза и расслабить тело.

Трэвис будет сгорать от стыда, проснувшись и поняв, что он делает.

И будет еще хуже, если он узнает, что я тоже проснулась.

Он замирает, не меняя позы. Я дышу медленно и глубоко, держу глаза закрытыми.

Затем его рука медленно отпускает мою талию. Он откатывается с приглушенным стоном. Мне не нравится, какими холодными ощущаются мои спина и задница, когда он не прижимается ко мне, но я ничего не могу поделать.

Я чувствую, как его вес смещается на матрасе, и слышу очередной тихий стон Трэвиса.

Я умираю от желания увидеть его лицо. Посмотреть, что он делает. Но я не осмеливаюсь повернуться.

С минуту я ничего не слышу. Затем раздаются его шаги по полу. Затем звук открывающейся двери.

Он не может выйти из комнаты. Вход все еще забаррикадирован комодом, который он туда подтащил. Но явно открылась какая-то дверь.

Ванная. Наверное, он вышел в ванную.

Он не может ею воспользоваться. Водопровод и канализация не работают.

Понятия не имею, что он там делает.

Я лежу совершенно неподвижно и слушаю.

И вскоре я слышу что-то новое.

Звук тихий, приглушенный, едва различимый. Но я точно это слышу.

Странный, ритмичный, шлепающий звук.

Какого черта?

Я моргаю и продолжаю слушать. Это доносится из ванной, и закрытая дверь не позволяет мне расслышать.

Но это что-то…

Мои глаза широко распахиваются, когда я понимаю, что он там делает.

Само собой, я знаю, что он делает.

Он сильно возбудился в постели. И теперь он решил об этом позаботиться.

Мое возбуждение распаляется и скручивает мое тело, когда я представляю его в ванной, пытаюсь представить его лицо, пока он дрочит.

Это нечто личное. Я не должна подслушивать.

Но ничего не могу с собой поделать.

И это заставляет мое тело испытывать нечто большее.

Не раздумывая, я запускаю руку под пояс леггинсов, пока не нахожу клитор. Я потираю его быстрыми и сильными круговыми движениями, заглушая тяжелое дыхание подушкой.

Я слышу Трэвиса. Он все еще трудится в ванной.

И я тоже.

Я еще не достигаю пика, когда слышу низкий хриплый звук, что-то среднее между хрипом и стоном. Шлепки прекращаются.

Я двигаю пальцами быстро и сильно, чтобы кончить, пока он не вернулся в комнату.

Мой оргазм накатывает быстрой горячей волной, и я хрипло ахаю в подушку, когда мое тело расслабляется.

Я успела вовремя. Я слышу, как дверь ванной открывается.

Мое тело теплое и расслабленное от оргазма, и я прячу лицо, чтобы он не увидел, как я раскраснелась. Я слышу, как он ходит вокруг, собирая мусор и перекладывая наши припасы. Затем я различаю шорох ткани. Должно быть, он переодевается, снимая спортивные штаны.

Через несколько минут я чувствую ладонь на своем плече.

– Лейн. Лейн. Уже утро.

Я издаю шмыгающий звук и перекатываюсь, открывая глаза.

– О. Утро. Привет.

– Привет, – он не улыбается, но это нормально.

Он выглядит серьезным. Собранным и естественным. Не знай я лучше, я бы и не догадалась, что он только что делал в ванной.

А он не узнает, что я делала под одеялом.

По утрам мы всегда тихие, так что все нормально, пока я встаю и переодеваюсь в свою одежду и чистое нижнее белье из вчерашнего дома. Мы делим консервированное фруктовое ассорти (Трэвис отдает мне все вишни), а потом мы выходим, чтобы облегчиться и собрать вещи.

Мы проверяем соседние дома, пока не находим машину с бензином, наполняя бак джипа и канистру.