Текст книги "Последний проблеск света (ЛП)"

Автор книги: Клэр Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Она, наверное, думала, что больше никогда его не увидит.

В моей жизни никого такого нет. Только моя учительница английского в девятом классе.

Все остальные люди, с которыми у меня было общее прошлое, погибли.

Даже Трэвиса у меня больше нет.

Я думала, мы доберемся до Форт-Нокса, и я наконец-то сумею перевести дух. Наконец-то расслабиться. Быть в безопасности.

Но это были лишь детские грезы. Мне надо было догадаться.

Ничто хорошее не задерживается в этом мире.

Все оказывается отнятым.

Ощутив что-то влажное на щеке, я дергаюсь и осознаю, что это пес нюхает мое лицо.

Я думала, он останется с Трэвисом. Я дрожу от эмоций, освобождая для него место между моим телом и стеной. Он ласково лижет мое лицо, будто чувствует, что что-то не так. Затем сворачивается калачиком и сразу засыпает.

Я прижимаю его к себе, находя утешение в его теплом лохматом теле. Он тихонько храпит.

Ну, хотя бы пес меня любит.

Хочет видеть меня рядом.

Теперь все иначе.

Трэвис не мой.

Мне надо привыкнуть к одиночеству.

Я пытаюсь быть сильной, но я не такая сильная, как мне хотелось бы. Несколько слезинок вытекает из моих глаз.

– Вот ты где.

Голос удивляет меня так сильно, что я резко дергаюсь, заставляя пса поднять голову и наградить меня сонным недовольным взглядом.

Это Трэвис. Он стоит на коленях рядом со мной.

– Я тебя везде искал.

– Я была тут, – я стараюсь говорить нормально, но терплю сокрушительный провал.

– Надо было сказать мне, что ты ложишься спать, – его тон звучит легко и естественно, но потом он, видимо, присмотрелся ко мне хорошенько. Он опускает руку и смахивает одну мою слезинку большим пальцем. – Ох, милая.

Я уже не могу перестать трястись. Я зажмуриваю глаза, надеясь, что слезы не вытекут. Я все еще лежу спиной к помещению, спиной к Трэвису.

Он расстегивает спальник и приподнимает верхнюю часть, чтобы забраться под нее. Поскольку я не поворачиваюсь, он пристраивается к моей спине и обнимает меня рукой.

Из-за положения пса передо мной Трэвису приходится обнимать и меня, и пса.

Я дрожу, шмыгаю носом и стараюсь не рыдать, пока он прижимается ко мне сзади.

– Мне так жаль, – бормочет Трэвис минуту спустя. – Мне так жаль, Лейн.

Я думаю, он говорит о Шэрил. Он говорит мне, что понимает. Что он не может быть со мной, как раньше, и ему жаль, что это причиняет мне боль.

Я уверена, что именно об этом он и говорит.

Затем его тихий, хриплый голос доносится до моего уха.

– Мне жаль, что это не то, на что мы надеялись. Мне жаль, что Форт-Нокс не смог дать нам безопасность. Мне жаль, что осталось так мало наших. Мне очень жаль, что для тебя нет безопасного места. Мне жаль, что так много наших умерло.

Теперь я плачу по-настоящему. Он кажется таким нежным.

– Это неправильно. Что у тебя отняли все. Даже надежду на Форт-Нокс. Неправильно, что у тебя никого не осталось.

Я сильно шмыгаю носом и вытираю щеку о спальник.

– У меня есть пес.

Он надломлено фыркает.

– Да. Верно. У тебя есть пес.

Я не должна позволять ему обнимать меня так. Я не должна вот так искать у него утешения.

Мы посреди очень людного общего зала церкви. Мы в темном углу, но освещение все равно мерцает. Люди могут нас увидеть. Вокруг нас полно жителей Мидоуза – людей, которые знали меня как подростка, как чью-то внучку. Людей, которые выросли с Трэвисом.

Они могут подумать, что я дурочка, цепляющаяся за мужчину, который никогда не будет моим.

Или хуже того, они могут подумать, что Трэвис – засранец, пользующийся уязвимой девушкой.

Я не могу допустить, чтобы они так подумали.

Шэрил может увидеть нас, вот так свернувшихся в спальнике.

Это неправильно. Мне не стоит позволять Трэвису делать так просто потому, что я чувствую себя эмоционально зависимой.

Но я как будто не могу его оттолкнуть.

Он всегда давал мне все, в чем я нуждалась.

И он снова делает это прямо сейчас.

Может, завтра я буду сильнее.

***

Следующим утром я не чувствую себя сильнее.

По большей части я как будто онемела.

Трэвис всю ночь спал со мной в спальном мешке. Я знаю это потому, что он до сих пор рядом, когда я просыпаюсь. Когда-то ночью он перекатился на спину, а я прижимаюсь к его боку в типичном для нас положении.

Я поднимаю голову и вижу, что Трэвис уже проснулся. Его веки отяжелели. Волосы пребывают в абсурдном беспорядке.

Я улыбаюсь, потому что он – тот, кого я хочу видеть каждое утро после пробуждения.

Он улыбается в ответ.

– Как ты?

– Нормально. Наверное. Лучше, чем вчера, – этим утром мне не хочется плакать, но я все равно чувствую какое-то бремя внутри. Не думаю, что оно куда-нибудь уйдет. Теперь это будет моим естественным состоянием. – Спасибо. За прошлую ночь, имею в виду. Ты не обязан был оставаться со мной. Я была в порядке.

Он бросает на меня беглый взгляд, возможно, будучи сбитым с толку. Или удивленным. Я толком не понимаю. Но это мгновенно сменяется небрежным пожатием плеч.

– А чем еще мне было заниматься?

Проводить ночь с Шэрил, но я не могу сказать это вслух, потому что это выдаст, что именно я чувствую.

Мы разговариваем тихо, поскольку мы не одни в помещении. Всюду вокруг нас люди, и я остро это осознаю.

Мне это не нравится. Пребывать в такой толпе.

Я бы предпочла быть с Трэвисом наедине, как раньше.

Но предлагать ему такое будет неправильно. Я знаю, он чувствует себя ответственным за меня, даже если в этом больше нет необходимости.

Он был со мной лишь потому, что у нас не было выбора.

Он бы никогда не прикоснулся ко мне, если бы я не попросила, если бы я не умоляла.

Нет никакого способа – в любом другом мире, в любое другое время – которым мы сошлись бы вместе.

Я не могу принуждать нас к чему-то просто потому, что мне этого так сильно хочется.

– Ты как? – он сдвигает ладонь и убирает выбившиеся волосы с моего лица. Должно быть, он почувствовал мои эмоциональные терзания.

Я снова улыбаюсь ему.

– В порядке. Что стало с псом?

– Он вскочил не так давно, когда кто-то открыл дверь. Наверное, выбежал на улицу.

Я сажусь и осматриваюсь по сторонам. Некоторые люди все еще спят, но другие начинают вставать и одеваться. Небольшая группа в углу, похоже, готовит еду.

Может, это теперь станет моим миром.

В окружении всех этих людей.

Трэвис тоже садится, и черты его лица искажаются, когда он оборачивается ко мне.

– Мне надо было встать раньше.

– Зачем?

– Люди смотрят. Гадают, с чего бы это мне спать с тобой.

Я оглядываюсь и понимаю, что он прав. Большинство не пялится в упор, но я замечаю немало разговоров исподтишка.

Это неизбежно.

Мы новенькие в группе.

И мы с Трэвисом не должны быть вместе.

Трэвису явно некомфортно из-за этого. Он бормочет:

– Они все думают, что я какой-то извращенец.

– Уверена, они так не думают.

Я считаю, что они скорее осуждают меня, какую-то дурочку, которая пытается увести достойного мужчину от женщины, которая в нем нуждается… но я не говорю этого. Я лишь печально улыбаюсь Трэвису, когда он встает и потягивается.

Он не задерживается, чтобы поговорить со мной, и я едва ли могу его винить. Он не хочет, чтобы все считали нас парой.

Сегодня я должна справиться лучше.

Я не буду назойливой или приставучей

Трэвис – не мой, так что я должна вести себя соответствующим образом.

***

Сбор вещей и приготовления к дороге – медленный процесс, когда задействовано так много людей. Я нахожу это весьма раздражающим, но терпение никогда не было моей сильной стороной.

Я коротаю время, стараясь держаться подальше от Трэвиса, чтобы он не подумал, будто я торчу возле него и надеюсь получить внимание. На самом деле, это сложнее, чем я ожидала, потому что он вечно оказывается рядом.

Но я стараюсь изо всех сил и намеренно болтаю с кем угодно, кроме него.

Я жду на улице с остальными, стараясь не строить гримасы из-за того, как долго занимают сборы, когда Мак подходит поговорить со мной.

Я улыбаюсь и вежливо приветствую его. Он, Анна и остальные будут путешествовать с нами минимум день, пока наши пути не разойдутся. Я еще не приняла решение, отправляться ли с ними, когда они отделятся от основной группы.

Мак хмуро смотрит на меня.

– И с чего вдруг бойкот?

Я так удивлена на вопросом, что на мгновение у меня отвисает челюсть.

– Это я тебе бойкот устроила, что ли?

– Не мне, – Мак кивает через плечо в ту сторону, где Трэвис возится с двигателем джипа. – Ему.

– Я не устраивала ему бойкот!

– А мне так не кажется. Ты ведь все утро его избегала?

– Я не избегаю его! – я наполовину смеюсь, наполовину возмущена, поскольку не уверена, дразнится Мак или нет. Я еще не так хорошо его знаю, чтобы уловить различие.

– Готов поспорить, он думает, что ты его избегаешь.

– Не думает, – я рискую глянуть на Трэвиса и вижу, что он отворачивает голову. – Мы же не приклеены друг к другу, знаешь ли.

– Может, и не приклеены. Но явно создавалось впечатление, будто вы вместе. А этим утром ты убегаешь как трусливый зайчишка всякий раз, когда он приближается.

– Не убегаю. Происходит вовсе не это, – я тру лицо и стараюсь подумать, как объяснить. – Мы на самом деле не были вместе. Не в таком смысле.

– Ты уверена?

– Да, я уверена. У тебя все так просто звучит, но на деле это никогда не просто.

– Ну, если ты так говоришь. Просто мне нравится этот парень. Думаю, он заслуживает лучшего.

– Конечно, он заслуживает лучшего, – эмоции быстро накрывают меня, заставляя мой голос надломиться. – Но между нами все не так. Он не хочет, чтобы люди пялились на нас. Он сказал, что не хочет, чтобы люди считали его извращенцем.

Мак снова хмурится.

– Сколько тебе лет?

– Эм, ты знаешь, какое сегодня число?

– Не уверен. Наверное, начало августа.

– Тогда мне двадцать один год.

– И в чем проблема? Ты взрослый человек. Он взрослый человек. С чего вдруг считать его извращенцем? Как по мне, все просто.

– Это не всегда так работает, Мак.

Уголки губ Мака приподнимаются.

– Не вижу причин усложнять. Но серьезно. Даже если ты не втюрилась в этого парня по уши, хотя бы относись к нему хорошо.

– Я и отношусь к нему хорошо. Просто пытаюсь дать ему немного пространства.

Мак наклоняется, и его глаза блестят. На сей раз я знаю, что он дразнится. Он бормочет прямо мне в ухо:

– И сколько же, по-твоему, ему нужно пространства?

Я весело фыркаю – смешок получается совсем немного дрогнувшим, потому что меня до сих пор терзают эмоции из-за Трэвиса – и дружелюбно ударяю его кулаком в руку.

Крепость его бицепса удивляет меня, заставляя моргнуть и уставиться.

– Черт, Мак. У тебя рука как ствол дерева.

Он усмехается и напрягает мышцы с игривой иронией, которая не может не очаровать.

– Можешь восхищаться сколько угодно.

Я собираюсь ответить, но тут лицо Мака меняется. Его взгляд сосредоточен за моим плечом, так что я оборачиваюсь.

Трэвис стоит там с серьезным лицом. Когда я встречаюсь с ним глазами, он тихо говорит:

– Думаю, они готовы отправляться. Ты со мной поедешь?

Я застываю, захваченная врасплох тревогой и нерешительностью.

Практически все во мне хочет поехать с Трэвисом. Где еще мне есть место?

Но я же сегодня должна быть сильной. Я не должна быть приставучей. Я не заставлю остальной мир верить, будто мы с Трэвисом пара.

Мы не пара.

– О, – говорю я наконец, выдавливая улыбку вопреки своим чувствам. – Я думала, что этим утром могу побыть с Анной, если ты не против.

– Конечно, – Трэвис переводит взгляд с меня на Мака. Затем отрывисто кивает, поворачивает и шагает к джипу, пока пес радостно семенит следом.

– Черт, женщина, – говорит Мак. – Вот это было реально холодно, – последнее слово он чрезмерно растягивает.

Я снова слегка толкаю его.

– Ничего не холодно. Ты понятия не имеешь, что происходит.

– Наверное, не имею. Но я кое-чему научился с тех пор, как мир развалился на куски. И вот один такой урок: Если любишь кого-то, лучше держаться за них изо всех сил.

Я прерывисто втягиваю воздух и выдыхаю, пытаясь избавиться от прилива новых эмоций.

Мне больше всего хочется держаться за Трэвиса – так крепко, как он мне позволит.

Но мне это не разрешено, если только он не хочет тоже держаться за меня.

***

День проходит так же, как и утро. Странно, раздражающе, досадливо медленно. Большую часть утра я провожу с Анной. Мы едем в пикапе с Маком и рассказываем друг другу о своих жизнях в последнее время.

Я стараюсь не оглядываться постоянно в поисках Трэвиса, чтобы узнать, что он делает и с кем. Я считаю, что мне лучше не знать.

Примерно в середине второй половины дня караван останавливается. Это еще один повод для раздражения – мы останавливаемся, хотя в дне осталось еще часа три, когда можно продолжать дорогу. Есть весомая причина. Мы дошли до хорошего, безопасного убежища. Заброшенный отель, который послужит всем нам домом на эту ночь. Это маленькое захолустное здание, два этажа с отдельными входами в номера. И это место удалено, окружено лесами. Скорее всего, мы не найдем более безопасного места для ночлега, так что логично остановиться здесь.

Но это доказывает то, что я не хочу оставаться с караваном.

У них даже нет точного места назначения. Они просто пытаются убраться из региона с опасными бандами головорезов, чтобы им было спокойнее.

Я говорю Маку про маленькие городки, которые мы с Трэвисом миновали по дороге и которые пострадали от землетрясений. Их много. И там до сих пор доступно много бензина, еды и припасов. Это хорошее место, где караван может основаться как минимум временно. Мы не видели никаких больших групп за все время, что пробыли там.

Мак кажется заинтересованным и хочет поговорить с другими – кто бы там ни принимал решения за группу.

Мне это тоже не нравится. То есть, то, что если я останусь с ними, у меня не будет права голоса в том, куда я иду и что со мной будет.

Люди устраиваются в номерах отеля, но мне не хочется торчать внутри остаток дня и ночи, так что я пока не захожу. До заката еще несколько часов, а охранники уже расставлены по периметру.

Когда пес подбегает ко мне со свешенным языком и надеждой в глазах, я нахожу упавшую ветку дерева и отламываю подходящего размера палку.

Я несколько раз бросаю ее псу. Как всегда, сначала он сразу приносит ее обратно. Только потом он решает, что лучше ляжет и будет ее грызть.

Я знаю, что вокруг кишат люди, но впервые за два дня я чувствую себя в одиночестве и наслаждаюсь этим.

– Привет.

Кроткий голос удивляет меня, поскольку я думала, что одна. Я поворачиваюсь и вижу, что Трэвис стоит в паре метров от меня, сунув руки в карманы джинсов.

– Привет, – говорю я.

– Хочешь прогуляться? – его глаза смотрят серьезно. Лишь слегка неуверенно. – Может, мы могли бы поговорить.

Мое сердце подскакивает к горлу. Он хочет поговорить. Он знает о моих чувствах. Он наконец-то мягко отпустит меня.

Я не хочу затевать этот разговор. Я меньше всего на свете хочу этого. Но я не нахожу в себе сил отказать Трэвису, когда он просит вот так.

– Хорошо.

– Слышал в лесу пару голубых соек, – говорит он все еще без тени улыбки на лице. – Может, нам удастся их найти.

– Звучит здорово. Я целую вечность не видела голубых соек.

Мы бок о бок идем в лес, и пес следует за нами по пятам, все еще неся в пасти палку.

Трэвис слушает и идет в направлении тихого чириканья, что доносится до нас. Мы легко находим птиц. Их три. Примостились на паре веток. Двое улетают при нашем появлении, но одна склоняет голову и пытливо смотрит на нас.

Меня так восторгают ее яркие маленькие глазки и красочные перья, что я неосознанно хватаюсь за руку Трэвиса.

Я не знаю, как это происходит. Правда не знаю.

Я определенно не делаю это намеренно.

Но моя ладонь движется будто сама по себе. Вниз по руке Трэвиса. Задерживается на запястье. Затем он берет мою ладонь.

Я сжимаю его руку. Ничего не могу с собой поделать. И он крепко держится даже после того, как мои пальцы разжимаются, так что я бы не смогла убрать руку, даже если бы захотела.

Я не хочу.

Мы держимся за руки и продолжаем идти.

Он сказал, что нам надо поговорить, но, похоже, он не спешит начинать. Сейчас он такой расслабленный, каким я не видела его с тех пор, как мы покинули наш маленький домик. Его ладонь теплая и сильная, крепко сжимает мою руку.

Мы видим ворону на высокой ветке, и та неодобрительно каркает на нас, отчитывая за грехи, о которых мы совершенно не догадываемся.

Это заставляет меня рассмеяться.

Трэвис сжимает мою ладонь.

Мы идем, пока не добираемся до края леса. Мои мысли вертятся вокруг Трэвиса, вокруг того, что мы скажем друг другу, когда он наконец-то решит заговорить… и мне не приходит в голову, что мы не осторожны.

Но мы не осторожны.

И мы оба должны знать, к чему это приводит.

Мы выходим из леса, все еще держась за руки, а потом резко останавливаемся от увиденного.

Трое мужчин сидят вокруг костра.

Я мгновенно узнаю одного из них. Это тот седеющий парень, что был на мотоцикле с четырьмя другими, окружившими нас в тот день. Те, которых мы посчитали разведчиками для волчьего стада. Наверное, двое его спутников тоже были в той четверке, но я не узнаю их.

Зато я узнаю седеющего парня. Три мотоцикла стоят рядом.

Мужчины явно удивлены, как и мы. Они пили пиво и жевали табак.

Я шокирована повторной встречей с ними, но это не должно меня удивлять. Мы возвращаемся по той же территории, где впервые видели этих типов.

И мы с Трэвисом вообще не обращали внимания на окружение.

Вообще.

Седеющий тип в прошлый раз сказал, что если увидит нас снова, то мы уже не уйдем живыми.

И если они пройдут чуть дальше, они найдут караван. Они сумеют предупредить стадо.

Все в отеле окажутся в опасности.

Воцаряется странный момент, когда все мы впятером смотрим друг на друга, замерев на грани между узнаванием и действием, и никто из нас не шевелит и пальцем.

Трэвис реагирует первым. Он толкает меня за себя и поднимает дробовик в положение для стрельбы.

– Беги, – рявкает он. – Сейчас же. В лес. Приведи помощь.

Я подчиняюсь. Это чистый инстинкт. Я напугана, и сложно игнорировать повелительные интонации в его голосе. Так что я разворачиваюсь на пятках и бегу.

Один из парней стреляет в меня.

Я не могу в это поверить, но так и происходит. Я не знаю, кто именно, ибо смотрю в противоположную сторону, но целились явно в меня. Я знаю это потому, что пуля просвистела так близко, что я ощутила движение воздуха у левого уха.

Трэвис испускает разъяренный рев. Затем он стреляет. Я полагаю, что это он. Затем еще больше выстрелов. Много. Громкие. Оглушающие. Ужасающие.

Я слышу, что пес рычит как никогда свирепо. Затем раздается незнакомый матерящийся голос, и пес тявкает от боли.

Именно это тявканье проникает сквозь туман паники в моем мозгу.

Гремят выстрелы. Трэвис стоит там абсолютно беззащитный. Его точно подстрелят.

И один из этих ублюдков только что причинил боль моей собаке.

Мне плевать, что сказал Трэвис. Я не буду убегать. Я сделала всего три шага, но разворачиваюсь и достаю пистолет из кобуры.

Если кто в этом мире и принадлежит мне, так это Трэвис и пес.

И они оба сейчас в опасности.

Я вижу, что один из мужчин целится в Трэвиса, так что я стреляю. Первая пуля улетает мимо, так что я пытаюсь еще раз. На сей раз я попадаю ему в плечо, и он падает.

Пес все еще на ногах, и он подбегает к раненому и агрессивно рычит на него. Даже если мужчина в состоянии встать на ноги, ему это никогда не удастся благодаря псу.

Должно быть, Трэвис подстрелил третьего, потому что он лежит на земле и не шевелится.

Седеющий мужчина тоже ранен, но вскакивает на ноги.

Трэвиса ранили. На его бедре видна кровь. Но пуля, должно быть, зацепила вскользь, потому что травма ему не мешает. Он по-прежнему стоит на ногах и перезаряжает дробовик так быстро, что я едва могу отследить его движения.

Но все же это недостаточно быстро.

Я навожу пистолет на седеющего мужчину, но он стреляет прежде, чем я успеваю нажать на курок. Он целится прямо в Трэвиса.

Я слышу выстрел. Вижу, куда наведено дуло. Трэвис только начинает поднимать дробовик, когда в него попадает пуля.

Я читала в книгах, что в моменты кризиса все происходит как в замедленной съемке, но со мной все не так. Обычно все проносится размытым пятном и случается так быстро, что я не могу отследить отдельные детали.

Но сейчас весь мир будто едва ползет. Возникает слишком большая задержка между звуком выстрела и тем, когда Трэвис дергается от попадания.

Я действительно вижу, как пуля вонзается в его грудь, разрывая футболку. Я вижу кровь, расползающуюся по серой ткани. И я вижу, как он падает назад.

У него уходит слишком много времени, чтобы упасть на землю.

Я слышу гулкий удар, когда он приземляется.

Я кричу. Во все горло. От абсолютной ярости.

Я поднимаю пистолет и стреляю в седеющего мужчину. Я настолько не в себе, что целюсь паршиво. Пуля свистит поверх его волос.

На его лице появляется уродливая ухмылка, когда он ступает ближе к Трэвису, который теперь распростерся на земле. Мужчина игнорирует меня. Он считает, что я не сумею ему навредить. Он собирается снова выстрелить в Трэвиса, чтобы убедиться, что он мертв.

Я точно это знаю.

Я снова целюсь. Моя ладонь настолько вспотела, что я едва могу удерживать оружие. Я стреляю. На сей раз я попадаю ему в бок.

Он охает от боли, делает пару шагов назад. Затем переводит пистолет на меня.

Теперь он зол. Он убьет меня, если сможет.

Я снова стреляю. На сей раз я попадаю ему прямо в грудь.

Он падает и больше не шевелится.

Я бросаю пистолет и бегу к Трэвису, падая на колени у его тела.

– О Боже! Трэвис? Трэвис! Ох, пожалуйста, Господи, пусть он будет жив!

К моему удивлению, глаза Трэвиса открыты, когда я тянусь к нему. Его бледные губы слабо улыбаются.

– Ох, милая. Ты очень хорошо справилась.

Я обеими ладонями зажимаю его пулевое ранение. Оно на самом деле не на груди, а ближе к плечу. Но крови так много. Она везде.

– Трэвис. Пожалуйста, Трэвис.

Он не отвечает. Его глаза закрываются. Он вообще не шевелится.

Я слышу приближающиеся голоса. Они зовут нас. Люди в отеле, должно быть, услышали выстрелы и спешат на помощь.

Теперь уже слишком поздно. Это не имеет значения.

Я сомневаюсь, что что-то будет иметь значение после этого.

Трэвис не шевелится.

Ничто из всего плохого, что со мной случилось, не причиняло такой боли, как сейчас. Я думала, что больше не плачу из-за людей. Я думала, что худшее со мной уже случилось, но только теперь я достигла конца падения.

Все для меня завершилось. Наконец-то. Конец света.

Я продолжаю попытки остановить кровотечение Трэвиса своими руками.

И я плачу.

Глава 12

Только после время ускоряется. Только после события превращаются в размытое пятно. Только после я едва осознаю, что происходит.

Прибегают Мак и кое-какие другие люди из каравана. Двое остаются разобраться с двумя трупами и раненым, тогда как остальные несут Трэвиса в отель.

Там есть доктор, которого они вызывают. В прежней жизни он был акушером-гинекологом, но он – все, что сейчас есть в нашем распоряжении.

Трэвис не мертв, но он и не приходит в сознание.

Мне не позволяют остаться в комнате, пока они занимаются его ранами. Я не хочу уходить, но меня буквально выталкивают.

Я сижу с псом на бетонном полу возле гостиничного номера и жду.

Я не знаю, что происходит в номере. Люди пытаются заговорить со мной – Анна, Мак, даже Шэрил – но я не в состоянии поддерживать нормальный разговор.

Я понятия не имею, как долго сижу там, обнимаю пса и молюсь, пока Мак не выходит из номера и не говорит:

– Тебе лучше зайти внутрь.

Я пытаюсь заговорить и не могу. Мое горло сжимается.

– Он не мертв, – поспешно заверяет Мак. – Я не хотел тебя пугать. Он постоянно зовет тебя.

– Он в сознании? – колени меня не держат, так что я прислоняюсь к стене.

– Нее. Он совершенно не в себе. Но постоянно зовет тебя. Не останавливается. Мы достали пулю и заштопали рану. Он потерял много крови, но думаю, с ним все будет хорошо, если обойдется без лихорадки и инфекции. Выстрел был паршивым, пуля вонзилась неглубоко. Но он не лежит смирно. Я подумал, если ты будешь рядом, это поможет.

Когда я захожу в номер, Трэвис бледный и весь вспотел. На нем нет футболки, одно плечо скрыто большой повязкой. Его глаза закрыты, волосы прильнули к коже.

Нижнюю половину его тела прикрывает простыня, и он на моих глазах со стоном сталкивает ее ниже. Его глаза закрыты, но когда я приближаюсь к кровати, они распахиваются, и он поднимает голову.

– Лейн!

Он смотрит в никуда. Явно пребывает в бреду.

Я ускоряюсь до неуклюжего спотыкания и наклоняюсь над кроватью, схватив его за ближнюю ко мне руку. Это не та, у которой ранено плечо, и он вытянул эту руку, слепо хватаясь. Я вцепляюсь в нее обеими ладонями.

– Трэвис. Трэвис, все хорошо. Все хорошо. Я здесь.

Доктор – неприметный мужчина средних лет, одетый в мятые брюки хаки и грязную рубашку-поло. Он стоит рядом с кроватью и смотрит на Трэвиса.

– Будь осторожна. Он метался. Нам пришлось удерживать его силой, чтобы я сумел извлечь пулю.

Пальцы Трэвиса до боли сжимают мою руку. Он все еще ерзает на кровати, но поворачивает голову в мою сторону. Его глаза снова закрыты.

– Лейн, – бормочет он.

– Я здесь. Я никуда не уйду.

Требуется несколько минут, но тело Трэвиса наконец-то расслабляется.

Доктор протяжно выдыхает.

– Слава Богу. Бедняге пришлось вытерпеть всю процедуру без обезболивающих. У нас даже нет виски, чтобы его успокоить. Но пуля не повредила ничего жизненно важного. Я правда думаю, что с ним все будет в порядке, если он будет отдыхать и не вызовет расхождение швов. Можешь остаться с ним на время? Похоже, он хочет тебя.

Я все еще цепляюсь за руку Трэвиса и сажусь на стул, который подтаскивает для меня Мак.

– Я останусь.

***

Проходит несколько часов, и Трэвис приходит в себя.

Я все еще сижу на стуле. Моя спина ноет, рука болит, потому что все это время Трэвис стискивал ее мертвецкой хваткой. Я так устала и опустошена, что запрокинула голову на спинку стула и закрыла глаза. Но я не сплю.

Я дергаюсь от неожиданности, когда хриплый голос Трэвиса произносит:

– Я получаю пулю в грудь, а она решает немного вздремнуть.

Я выпрямляюсь, ахнув. Его глаза открыты и не отрываются от меня. Они кажутся осоловелыми, но взгляд осмысленный, и уголок его губ приподнят.

Я выпаливаю то, что меньше всего имеет значение.

– Ты получил пулю в плечо, а не в грудь. Она почти не нанесла урона.

– Болит просто адски.

– Не сомневаюсь. Но я не спала.

– Ладно.

Мне хочется расплакаться, но я стараюсь держать себя в руках и улыбаться.

– Мне пришлось дать отдых глазам, потому что ты целую вечность не приходил в себя.

– Ну прости, что я такой медленный.

– Все хорошо. Я тебя прощаю.

С минуту мы смотрим друг на друга. Хватка его пальцев наконец-то ослабла, но он не отпускает мою руку.

Наконец, он сухо бормочет:

– Я же сказал тебе бежать.

– Я знаю, что ты мне сказал. Но ты же не думаешь, что я автоматически буду делать все, что ты мне говоришь, нет?

Он фыркает.

– Ты никогда так не делала.

– Я не хотела бежать.

– Видимо, нет.

– Если бы я побежала, тебя бы сейчас не было в живых, – предложение начато легким тоном, но тембр меняется, когда я осознаю правдивость своих слов.

Как я была близка к тому, чтобы потерять его.

Как это разбило бы мое сердце.

– Думаешь, я этого не знаю? – его лицо на мгновение искажается. – Никогда этого не забуду. Никогда в жизни. То, как ты разворачиваешься и расправляешься с двумя мужиками как маленькая воительница.

Я с трудом сглатываю.

– Ты уже подстрелил двоих. Это единственная причина, по которой я справилась. И я думаю, они были пьяными или типа того.

– Были. Ужасно целились. Иначе они бы нафаршировали меня пулями. Но все равно… Ты спасла мою жизнь. Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – я сжимаю его ладонь. Мне очень хочется его обнять, но в его нынешнем состоянии это невозможно. Приходится довольствоваться его рукой. – Ты спасал мою жизнь каждый день с тех пор, как я застала тебя за попытками украсть мой мотоцикл.

– Да не крал я его.

Я хихикаю.

– Как скажешь.

Его дыхание медленное и ровное, но он до сих пор болезненно бледный. Его лицо влажное от пота и периодически искажается от боли.

Его глаза не отрываются от моего лица, и выражение в них заставляет мое сердце сжиматься.

– Пес в порядке? – спрашивает Трэвис минуту спустя. – Он тоже очень хорошо справился. Где он?

– С ним все хорошо. Один из парней, видимо, пнул его, но у него лишь немного синяков. Он за дверью, уткнулся носом в щелку. Его не пускают сюда.

– Почему нет?

– Беспокоятся из-за микробов. Инфекция и все такое. Я им говорила, что он очень хороший пес и не станет прыгать на кровать или лизать твои раны, но они не хотят рисковать.

Трэвис хмурится, явно недовольный этим фактом, как и я.

– Они меня-то еле пустили, – добавляю я.

– В смысле?

– В прямом, они не пускали меня в комнату, пока лечили тебя. Они впустили меня только тогда, когда ты начал звать меня в бреду.

– Я такого не делал.

– Делал. Я тебя слышала. Видимо, это убедило их, что тебе будет лучше в моем присутствии. Надо было тебе позвать пса. Может, тогда и его пустили бы.

– Кто все эти люди, указывающие нам, что делать?

Я пожимаю плечами.

– Да все. Доктор и эта женщина по имени Патти, которая была медсестрой, а теперь решила, что она всем начальник. Бобби Фрейзер заглядывает время от времени, чтобы проконтролировать процесс. И даже Мак приходит и говорит мне, что делать. Все эти приказы начинают раздражать.

– И не говори. Это меня тут подстрелили. Если я хочу, чтобы ты и пес были со мной, то я должен иметь возможность быть с вами, – Трэвис кажется весьма капризным, и это заставляет меня улыбнуться. – Мне не надо, чтобы все на свете нам указывали.

– Ну, они же правда помогли. Остановили кровотечение, достали пулю и заштопали тебя, тем самым наверняка спасли тебе жизнь.

Он хмыкает.

– Так что, думаю, мы не должны жаловаться.

Я слышу снаружи голоса и жду, не зайдет ли кто. Но никто не приходит, и голоса постепенно стихают.

Однако это напоминает мне кое о чем.

Я позволяю ладони Трэвиса выскользнуть из моей руки и выпрямляюсь.

– О. Ты хочешь, чтобы я позвала Шэрил? Или… или кого-то еще?

Трэвис моргает и хмурится.

– Что? Зачем?

– Я просто подумала… подумала, что ты захочешь ее увидеть.

– Почему? Она же не пострадала или типа того, нет?

– Нет. Она в порядке. Беспокоилась о тебе. Я просто подумала…

Он все еще хмурится, будто не может понять, что я пытаюсь сказать.

– Я могу поговорить с ней попозже. Мне сейчас не хочется иметь дело с большой толпой.

– Ладно. Ты хочешь, чтобы я… ушла?

Он издает звук ворчливого возмущения.

– Нет! Ну то есть, если ты сама не хочешь. Может, тебе надо отдохнуть или типа того.

– Мне не надо отдохнуть.

– Вообще-то надо. Ты выглядишь вроде как усталой, – он пытается подвинуться на кровати и шипит от боли. – Почему бы тебе не прилечь рядом со мной?