Текст книги "Последний проблеск света (ЛП)"

Автор книги: Клэр Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Я не против.

Он удерживает меня на месте, обняв одной рукой, и пес бросает на нас недовольный взгляд, когда ему приходится вставать и заново устроиться, плюхнувшись нам на ноги.

– Как твоя книга? – спрашивает Трэвис.

– Ну. Нормально. Лучше, чем ничего.

– Надо было пойти со мной на охоту.

– Я не охотник.

– Я никого не убивал. Но я видел кролика.

– Да? – я поднимаю голову, чтобы посмотреть на выражение его лица. Он выглядит расслабленным и довольным, но в то же время в его глазах светится восторг. Должно быть, он наслаждался проведенным днем.

– Да. Кролика, индюшек и кучу других птиц.

– Каких?

– Несколько кардиналов. Голубую сойку. Три синицы. И пару ворон.

– Ух ты. Поверить не могу, что их было так много, – я прижимаюсь щекой к его груди. Я чувствую биение его сердца. Быстрое и размеренное. – Жаль, что я не увидела синиц. Они такие милые маленькие пташки. Они часто прилетали к птичьей кормушке моей бабушки. Другие птицы садились прямо на кормушку и отъедались, но синицы всегда хватали один маленький кусочек и взлетали на ветку, чтобы съесть его. Но когда других птиц отпугивала кошка или что-то в этом роде, синицы всегда были самыми храбрыми. Они всегда первыми возвращались к кормушке.

Похоже, Трэвис улыбается, когда бормочет:

– Тебе следовало пойти со мной на охоту. Могла бы увидеть синиц.

– Вороны мне тоже нравятся. У них такие повадки. Всегда кажется, что они обращаются прямо к тебе.

– Вероятно, так оно и есть. Вороны – одни из немногих птиц, которые могут узнавать конкретных людей.

– В самом деле? Я этого не знала.

– Да. Вороны очень умны. Когда я был ребенком, соседский мальчик часто кричал и швырял чем попало в пару ворон, которые ошивались на нашей улице. Прошло совсем немного времени, и каждая ворона в городе начинала каркать над этим мальчиком всякий раз, когда видела его. Я почти уверен, что вороны на моей улице рассказали о нем всем другим воронам. Они все ненавидели этого парня.

Я хихикаю над мысленной картиной, которую нарисовал его рассказ.

– Похоже, он это заслужил.

– Конечно, заслужил. Мне никогда не нравились те, кто плохо обращается с животными.

– Мне тоже, – я рассеянно поглаживаю его плоский живот, наслаждаясь ощущением его упругой плоти и напряженных мышц. – От тебя сегодня так пахнет свежим воздухом.

– Да? – он утыкается носом в мою макушку. – Я думал, от меня всегда воняет, как от Трэвиса.

Пару дней назад я подшучивала над ним по поводу его запаха Трэвиса, и он, очевидно, не забыл.

– Я никогда не говорила «воняет». И ты действительно всегда пахнешь Трэвисом. Но есть разные виды запахов Трэвиса.

– О, да? Какие же?

– Есть запах горячего, потного Трэвиса. А еще есть запах Трэвиса, только что принявшего душ. И еще запах готового к сексу Трэвиса. А еще есть уличный запах Трэвиса – тот, который пахнет землей, деревьями и воздухом. Вот как ты сейчас пахнешь.

– Ааа. Понял, – я чувствую, как что-то касается моих волос, поэтому я наклоняю голову, чтобы посмотреть, что это. Но Трэвис ничего не делает, когда я смотрю. Его глаза закрыты, а уголки рта приподняты.

– Как твоя лодыжка? – спрашиваю я.

– Хорошо. Все еще немного побаливает, но теперь я могу нормально двигаться, если она перевязана.

Я снова кладу голову ему на грудь, все еще лениво поглаживая его бок.

Я жду, не скажет ли он, что нам пора уходить, но он этого не делает.

Он ничего не говорит, когда его тело расслабляется под моим. Через пару минут я почти уверена, что он задремал. Пес определенно уснул. Он снова храпит.

Я не засыпаю, но мне нравится вот так прижиматься к ним.

Довольно скоро мы больше не сможем этого делать.

***

Трэвис дремлет всего полчаса.

Когда он начинает ерзать подо мной, я сажусь. У меня есть идея, которую я хочу попробовать на ужин, и мне нужно будет вскоре приниматься за нее.

Трэвис тоже садится, потягиваясь и лениво улыбаясь мне.

Вставая, он наклоняется, чтобы поправить повязку на лодыжке. Он сгибается в талии так, что его задница оказывается прямо передо мной, и мягкая джинсовая ткань туго натягивается на аккуратном, упругом изгибе.

Я даже не думаю об этом. Его задница просто неотразима.

Я легонько шлепаю его.

Трэвис хрюкает и дергается, явно удивившись. Все еще наклоняясь, чтобы закрепить компрессионную повязку на лодыжке, он бросает на меня прищуренный взгляд через плечо.

Я беспомощно хихикаю, глядя на выражение его лица.

– Прости. Не смогла устоять.

Он выпрямляется, нависая надо мной.

– Ты не смогла устоять?

– Верно, – я пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица, но безнадежно терплю неудачу. – Мишень была слишком заманчивой.

В его глазах вспыхивает искра. Наполовину свирепая, наполовину игривая. Когда он наклоняется ко мне, я знаю, к чему он ведет.

Он собирается шлепнуть меня по заднице так же, как я шлепнула его.

Естественно, я стараюсь не дать ему сделать это.

Мы устраиваем глупую борьбу на диване, где я пытаюсь вырваться из его досягаемости, а он пытается перевернуть меня, чтобы добраться до моей попки.

У меня получается довольно хорошо. По крайней мере, я так думаю.

Я беспомощно хохочу, крепко прижимаясь задницей к подушкам дивана.

Наконец Трэвис поднимает меня на руки и перекидывает через плечо, так что моя голова оказывается у него за спиной, а ноги свисают спереди.

Теперь моя задница легкодоступна. Он несколько раз быстро шлепает меня ладонью, пока я визжу, корчусь и хихикаю.

– Ты жульничаешь! – я хватаю его за рубашку сзади и тяну на себя.

– Почему это жульничество? – ему лучше удается сохранять невозмутимое выражение лица, чем мне, но я слышу нотки смеха в его голосе.

– Потому что это не моя вина, что ты сильнее меня, – я понимаю, что его задница находится в пределах досягаемости моих рук, поэтому шлепаю по ней несколько раз. Под таким углом шлепать не совсем удобно, поэтому звук получается неудовлетворительный.

Пес поднимает голову, чтобы посмотреть, что мы делаем, и тут же опускает ее обратно, вытягиваясь еще сильнее, так что он теперь занимает большую часть дивана.

Трэвис фыркает и начинает идти.

– Ты сама напрашиваешься, женщина.

– Я ни на что не напрашиваюсь. Куда ты меня несешь?

– Увидишь.

Вскоре становится ясно, что он несет меня в спальню. Добравшись до кровати, он снимает меня со своего плеча и бросает на матрас. Я пытаюсь вырваться, но он мне не позволяет. Он быстро надвигается на меня, обхватывая мои ноги своими, чтобы удержать меня на месте.

Он щекочет меня – мои бока, подмышки, нижнюю сторону коленей, ступни – и я визжу и смеюсь, пока почти не начинаю рыдать. Он тоже смеется. Мягким, низким и раскованным смехом. Затем он переворачивает меня на спину и несколько раз шлепает. Просто легкими взмахами руки.

Он все еще нависает надо мной, когда останавливается. Я лежу на животе, моя голова повернута набок, а щека прижата к одеялу. Он оседлал заднюю часть моих бедер и теперь наклоняется вперед, пока не оказывается надо мной, опираясь на предплечья. Его тяжелое дыхание обдувает мой затылок, шевеля волосы, выбившиеся из моих кос.

Мое сердце колотится как сумасшедшее, но оттенок моего восторга изменился.

Я внезапно осознаю его вес, размер, жар, силу позади меня.

Он меняет позу, и я ахаю, когда чувствую, как выпуклость в его джинсах упирается в мой зад.

– Ты хочешь? – хрипло бормочет он.

– Да, – мой голос звучит до смешного запыхавшимся. От возбуждения у меня между ног все сжимается почти до боли. – Да, пожалуйста.

Он приподнимается достаточно, чтобы схватить пояс моих леггинсов, и стягивает их с моих ног, забирая с собой носки и трусики. Затем он стаскивает с меня футболку, и я оказываюсь полностью обнаженной, когда он ставит меня перед собой на четвереньки.

Я смотрю через плечо, пока Трэвис снимает рубашку и джинсы. Он остается в трусах и снова нависает надо мной, целуя в шею сзади, затем прокладывая дорожку поцелуев по спине. Одну руку он заводит под меня, чтобы помять мои груди, и благодаря его рту, руке и моему беспомощному положению я вскоре ерзаю от нужды.

Трэвис повыше поднимает мои бедра, одной рукой трогая меня между ног. Я быстро сделалась горячей и влажной, и он одобрительно хмыкает, скользнув в меня одним пальцем.

Когда он убирает руку, я думаю, что он снимет трусы, но он снова целует меня, еще ниже. Опускается чуть ниже попки. Прежде чем я осознаю происходящее, он приподнимает нижнюю половину моего тела над матрасом и раскрывает меня, чтобы крепко и небрежно лизнуть меня от клитора до входа.

Я пищу от удовольствия и удивления, прежде чем он снова меня опускает.

– Понравилось, да? – в его голосе слышится горячая улыбка.

Я смотрю на него через плечо, пока он сбрасывает трусы. Он раскрасневшийся, сексуальный и напряженный.

– Ты просто удивил меня.

– Ага. Только и всего.

– Ну, может, это ощущалось вроде как приятно. Но я думаю, тебе нужно больше практики. Если хочешь попробовать еще раз, с моей стороны никаких возражений.

Он тихо и весело хмыкает, вставая на колени позади меня, теперь уже полностью обнаженный. Без предупреждения он приподнимает нижнюю часть моего тела и снова лижет, и на сей раз его рот задерживается достаточно надолго, чтобы вырвать из меня протяжный мяукающий звук.

Трэвис опускает меня обратно и разводит мои ягодицы, чтобы приставить себя к моему входу. Он несколько раз тычется, прежде чем погрузиться полностью, и я издаю жалобный стон, когда его толстая эрекция проникает в меня.

– Видимо, это тебе тоже нравится, – говорит он между хриплыми вдохами.

Я уже не могу изображать дразнящий сарказм. Мое тело ощущается слишком приятным, слишком наполненным, слишком нуждающимся. Я прижимаюсь горячей щекой к лоскутному одеялу и трусь попкой об его пах.

– Да. О да. Мне нравится.

Трэвис стонет, отстраняясь и совершая еще один медленный толчок.

Я ахаю и хватаюсь за покрывало подо мной.

Он толкается снова. И снова. Медленно. Глубоко. Томительно приятно.

Это продолжается так долго, ощущения нарастают так сильно, и я пытаюсь подавить рвущиеся из меня громкие и мучительные звуки.

Наконец, я уже не могу терпеть. Я хрипло умоляю его.

– О Боже, Трэвис, пожалуйста. Пожалуйста. Мне надо… О Боже, мне надо…

– Скажи мне, что тебе нужно, – он перестал двигаться, погрузившись в меня. Я чувствую, как его яички задевают мою чувствительную плоть.

– Мне нужно сильнее. Быстро. Мне нужно… мне нужно…

– Что тебе нужно, милая?

– Мне нужно…

– Скажи мне.

– Мне нужна тряска, – торопливо признаюсь я, гадая, почему это признание меня уже не смущает. – Мне нужно, чтобы твои толчки сотрясали меня. Сильно. Мне это нужно, чтобы кончить.

Трэвис издает фыркающий звук, и я не знаю, это от возбуждения или от веселья. Но он немедленно набирает скорость, толкаясь в меня жестко и быстро.

Я кричу от облегчения, когда его движения сотрясают все мое тело.

– Да! Еще. Пожалуйста, еще.

Он упирается одной рукой и жестко трахает меня сзади, вдалбливаясь со шлепающим звуком при каждом толчке. Я такая шумная, что поворачиваю голову и ору в покрывало, когда оргазм наконец-то овладевает моим телом.

Он хрипел как животное, а теперь издает сдавленный звук, когда мои внутренние мышцы крепко сжимаются вокруг него. Он проталкивается вопреки моим сокращениям, пока я упиваюсь оргазмом, а затем выходит.

Я думаю, что Трэвис кончит, но он этого не делает. Он без предупреждения поворачивает меня, снова разводит мои ноги и подтягивает меня за бедра ближе к тому месту, где он стоит на коленях. Затем приподнимает мою попку и снова пристраивается ко входу.

Я стону и выгибаю спину, тяну руки в поисках чего-нибудь, за что можно подержаться, но нахожу лишь покрывало. Я комкаю ткань в кулаках, когда он снова начинает двигаться во мне.

Горячие глаза Трэвиса в искусственном освещении кажутся серыми, и его взгляд блуждает по всему моему телу. По моему влажному лицу. По моим голым грудям, подпрыгивающим от его толчков. По моему животу. По моим разведенным бедрам. По месту, где соединяются наши тела, где он входит и выходит из меня.

Ему явно нравится все, что он видит. Выражение его лица собственническое. Почти первобытное.

– Ты хочешь снова жестко? – хрипит он.

– Да! – я беспомощно мотаю головой, когда во мне начинает нарастать очередной оргазм. – О да. Пожалуйста. Мне нужно очень жестко.

Он набирает скорость и силу до такой степени, что с каждым толчком отталкивает мое тело назад. Его хватка на моих бедрах беспощадна, мои груди, ноги и косы подпрыгивают от его движений.

Я кончаю, сама того не ожидаю, и на сей раз никак нельзя приглушить громкость. Я рыдаю и рыдаю, умоляя его не останавливаться.

Он продолжает трахать меня, пока наслаждение не становится настолько интенсивным, что меня это пугает.

– Хватит, – наконец, ахаю я. – Трэвис. Я больше не…

Он сразу же замедляется и перестает совершать толчки. Лишь слегка перекатывает бедрами.

– Ты в порядке?

Слезы катятся по моему лицу.

– Да. Да. Просто так хорошо, что я уже не могла это выносить, – я улыбаюсь, чтобы он видел – я правда в порядке.

Он улыбается в ответ, и пот стекает по его лицу.

– Мне нужна минутка, чтобы кончить. Хочешь, чтобы я вышел прямо сейчас?

Я качаю головой.

– Нет, когда ты будешь готов.

Он снова начинает двигаться, но не так рьяно, как раньше. Его глаза не отрываются от меня, пока он подводит себя к оргазму и до конца удерживает мой взгляд.

Его хриплые вздохи сменяются сдавленными звуками, а потом он выходит из меня, и его лицо искажается. Он все еще смотрит мне в глаза, сжимая себя в момент оргазма и кончая мне на живот.

По какой-то причине наш зрительный контакт не менее интенсивный, чем мои оргазмы.

Даже интенсивнее.

У меня в горле стоит ком, а глаза щиплет от слез, когда Трэвис испускает протяжный низкий стон и падает на меня.

Обычно он так не делает. Обычно он ложится рядом со мной. Но на сей раз он падает на меня сверху, и я обвиваю его руками. Его сперма теперь размазана по нашим животам, но нам обоим наплевать.

Он тяжело дышит в изгиб моей шеи. Его тело горячее и тяжелое.

Спустя пару минут он поднимает голову и смотрит на мое лицо.

– Ты в порядке?

– Да. Мне хорошо. Очень хорошо.

– Я был не слишком груб, нет?

– Нет. Ровно столько грубости, сколько мне хотелось.

– Ты сказала мне остановиться.

– Да, но не потому, что ты был слишком груб. А потому, что если бы я кончила еще раз, я могла бы попросту потерять сознание или умереть от удовольствия.

Он усмехается, черты его лица расслабляется.

– Тогда хорошо.

– Да. Даже лучше, чем хорошо.

– Ты бы сказала мне, если бы я был слишком груб, верно?

Мое сердце сжимается от робкого вопроса в его глазах.

– Да. Я бы сказала тебе, Трэвис. Я же сама просила жестко. Если я правильно припоминаю, я умоляла об этом.

– Да. Наверное. Просто убеждаюсь. Хочу быть уверенным, что хорошо с тобой обращаюсь.

Я поглаживаю его щеки обеими руками.

– Трэвис, ты хорошо со мной обращаешься. Ты всегда хорошо со мной обращаешься. Я никогда не встречала кого-нибудь, кто обращался бы со мной лучше.

– Хорошо, – он делает паузу. Затем бормочет: – Взаимно.

Я неуверенно улыбаюсь ему в ответ, когда он наклоняет свое лицо к моему. Мое сердце замирает, как всегда, когда мне кажется, что он может поцеловать меня, но он этого не делает.

Вместо этого он утыкается носом в мое горло, прижимаясь мягким поцелуем к точке, где бьется пульс.

Это кажется неожиданно нежным, и я обвиваю его руками, обнимая.

Теперь его тело стало более мягким. Не таким обжигающе горячим.

Мы еще несколько минут лежим, прижавшись друг к другу, пока я не спрашиваю:

– Ты не навредил своей лодыжке из-за всей этой активности, нет?

– Нет. Все просто прекрасно, – он глубоко выдыхает. Я чувствую, как воздух покидает его легкие.

Я сглатываю. Мои руки слегка поглаживали его спину, но теперь замирают.

– Да.

– Наверное, нам следует уехать завтра.

У меня сводит живот, хотя я знаю, что это правильно. Мы должны это сделать. Возможно, человеческая натура снова сводится к тому, что каждый сам за себя в погоне за выживанием, но оставаться здесь, пока всем нашим близким грозит опасность – это попросту невыносимо и эгоистично.

– Д-да.

Он поднимает голову и встречается со мной взглядом.

– В конце концов, придется уйти. Наши люди нуждаются в нас.

Он не говорит этого вслух, но я знаю, что он думает о Шэрил.

Его связь с ней всегда будет сильнее, чем его связь со мной. По веским причинам. Он знал и любил ее много лет.

Трэвис – мой попутчик и временный партнер для секса, но я не настолько глупа, чтобы ожидать чего-то другого.

Может, я и молода, но не глупа.

Место, в которое превратился этот мир, способно лишь вредить. И в конце концов ты теряешь людей, которых любишь.

Я снова пытаюсь улыбнуться.

– Приятно было побыть здесь, иметь возможность отдохнуть… но сейчас пора уходить.

Что-то меняется в выражении лица Трэвиса. Что-то, чему я не могу дать названия.

– Да. Пора идти.

В тот вечер на ужин я готовлю красную фасоль с рисом. Я нарезаю и обжариваю на гриле несколько консервированных сосисок, чтобы добавить к гарниру. Я не была уверена насчет этих сосисок, потому что мясо в банке – это «кот в мешке», но на самом деле они довольно вкусно сочетаются с фасолью и рисом, и Трэвис несколько раз за едой говорит, как ему это нравится.

Псу это тоже нравится. Он получает несколько кусочков сосисок.

Когда мы прибрались, я выпускаю пса и сажусь на заднюю ступеньку, пока он убегает в лес. Вечер кажется приятным. Воздух не очень густой и не слишком горячий.

Есть одно место за деревьями, откуда я могу видеть закат.

Трэвис выходит, чтобы присоединиться ко мне с остатками своей бутылки пива, и молча садится рядом. Он кладет предплечья на бедра, слегка наклоняясь вперед, чтобы увидеть, как солнце садится на небе.

Интересно, испытывает ли он те же тяжелые и душераздирающие чувства, что и я?

Мне действительно понравилось это место, и завтра мы должны его покинуть.

– Фиолетовым будет, – говорит Трэвис после нескольких минут молчания.

Я оглядываюсь и вижу, что его глаза устремлены в небо.

Он прав. Закаты после падения астероида стали странными. Дымка в небе меняет их внешний вид, цвет. Какое-то время цвета там вообще не было. Ничего, кроме тусклой серости. Но цвет вернулся примерно в прошлом году, уже не такой яркий, как раньше, и обычно преобладает один оттенок.

Сегодня вечером цвет темно-фиолетовый.

Мы наблюдаем, как бледно-голубоватое небо превращается в пурпурное, с краем светло-оранжевого цвета прямо вокруг солнечного шара. Окружающие горы и деревья загораживают нижнюю часть горизонта, но это все равно настоящий закат.

Это прекрасно. И странно грустно. Смотреть, как последний проблеск света окрашивается в пурпур. Наблюдать, как затуманенная яркость солнца медленно угасает по мере того, как оно опускается к горизонту.

Оставляя нас во тьме.

Но только после финального спектакля. Последнее слово солнца миру. Безошибочное доказательство его идентичности – его существования – даже когда оно исчезает.

Через несколько минут стеснение в груди и горле становится болезненным. Я протягиваю руку и нахожу ладонь Трэвиса на ступеньке между нами.

Он переплетает свои пальцы с моими и нежно сжимает. Мы держимся за руки, пока солнце не опускается за деревья.

Когда солнце снова взойдет, все будет по-другому.

Эта интимная передышка закончится.

Нам снова придется войти в избитый мир.

Уже темнеет, когда пес возвращается из леса. Он подбегает и обнюхивает Трэвиса, затем подходит ко мне и пытается протиснуться между моих ног, чтобы уткнуться носом мне в лицо.

Я освобождаю для него место, скользя ладонями вверх и вниз по его мягкой спине. Вчера мы смогли по-настоящему помыть его, так что сейчас он чистый. Его порезы заживают.

Комок в горле угрожает задушить меня, пока я позволяю животному уткнуться в меня носом. У него теплое тело. Прохладный, влажный нос. И собачье дыхание.

Он привязался к нам. Теперь он любит нас.

Он думает, что мы его люди.

Я издаю негромкий гортанный звук, пытаясь сдержать нарастающие эмоции.

– Мне так жаль, Лейн, – Трэвис протягивает руку, чтобы почесать собаке шею.

Он этого не говорит, но он не думает, что пес должен идти с нами. Я знаю все причины, которые он мог бы мне привести, и все они веские.

У людей больше нет домашних животных. Не в этом мире. Еда должна использоваться для того, чтобы накормить людей.

А не собак.

И пес снова и снова подвергался бы опасности в дороге с нами.

Четыре года назад я никогда бы не поняла такого решения, но сейчас я понимаю это.

Отчаяние меняет людей. Оно отнимает много хорошего в этом мире.

Я с трудом сглатываю, и мне приходится сглотнуть еще раз, прежде чем я могу заговорить. Я не знала наверняка, но мне не следовало надеяться ни на что другое.

– Я знаю, – я утыкаюсь лицом в шею пса и несколько раз дрожу, но, выпрямляясь, сохраняю самообладание.

Слез нет.

– Он будет ждать, когда мы вернемся, – хрипло говорю я, опуская руки и вставая.

Трэвис тоже встает. Говорит хрипло:

– Я знаю, что он будет ждать.

– Мы вообще не должны были заботиться о нем, если нам придется его оставить.

– И это я тоже знаю.

Мое горло болит, как рана, когда я впускаю пса внутрь и следую за ним. Как обычно, он сворачивается калачиком на своем месте перед дровяной печью – похоже, для него не имеет значения, горит огонь или нет.

Трэвис включил водонагреватель в ванной перед тем, как выйти на улицу, так что я принимаю последний горячий душ, мою волосы и наношу кондиционер. Я наполняю водонагреватель и снова включаю его, прежде чем выйти из ванной, чтобы Трэвис тоже мог принять душ.

Я расчесываю и заплетаю волосы, забираюсь под одеяло на своей стороне кровати – у стены – и жду, когда Трэвис присоединится ко мне.

Он приходит в постель примерно через двадцать минут.

Как только он забирается под одеяло, я подвигаюсь к нему, и он перекатывается так, что оказывается между моих ног. Он целует мой подбородок. Точку пульса на горле. Он медленно расстегивает свободную рубаху, в которой я спала, и целует обнажающуюся кожу.

Обычно мы разговариваем, пока занимаемся сексом, но сегодня ни один из нас ничего не говорит. У меня до сих пор стоит ком в горле, так что я все равно не уверена, что смогу говорить.

И не кажется, что нам нужны слова.

Я высвобождаю руки из рукавов, пока Трэвис посасывает мои груди, и провожу пальцами по его спине, от задницы до лопаток. Затем запутываюсь руками в его густых влажных волосах, ахая, когда он нежно тянет мой сосок зубами.

В итоге он прокладывает дорожку поцелуев к моей шее, посасывает точку пульса. Мое сердце уже бешено колотится. Эмоции во мне сильнее физического возбуждения, но и то, и другое переполняет меня, захватывает.

Трэвис приподнимает одно мое бедро, чтобы моя нога обхватывала его бедра. На нем одни трусы, и он тверд. Уже готов.

Но сегодня он не ощущается горячим и спешащим.

Он кажется тихим и нуждающимся, как и я.

Глубоким.

Он проводит губами по линии моего подбородка, прочерчивает ее очертания. Щекочет языком ямочку на моем подбородке. Дышит на кожу прямо у уголка моих губ, и я еле сдерживаюсь, чтобы не выгнуться и не прижаться губами к его рту.

Я тихо скулю, дергая его за волосы.

Трэвис опускает голову с приглушенным стоном и снова целует мое горло.

Теперь я уже подаюсь навстречу его весу, мои ладони опускаются к его заднице, забираются под трусы, чтобы ощутить крепкую теплую плоть.

Он охает, не отрываясь от моей кожи. Приподнимается, чтобы сдернуть боксеры. Устраивается между моих ног и придерживает себя рукой.

Затем он толкается в меня. Я обхватываю его ногами, сцепляя лодыжки, чтобы удержать их на месте.

Я мокрая и податливая, но все немного ноет от наших энергичных забав ранее. Я не ощущаю нужды кончить. Я просто хочу чувствовать его, обнимать вот так.

Знать, что он со мной.

Трэвис покачивает бедрами, его эрекция скользит во мне. Толчки неглубокие, он никогда не выходит слишком далеко. Иногда целует меня в шею. Иногда смотрит на меня в темноте, дышит на мою кожу.

– Тебе нужно посильнее? – спрашивает он через несколько минут.

Я двигаю бедрами в его ритме. Держусь одной рукой за его бедро, другой – за бицепс.

– Нет. Мне хорошо. Именно так.

– Как думаешь, сможешь кончить?

– Не знаю, – я прерывисто выдыхаю, мое горло снова ноет. – Но мне это нравится. Просто продолжай.

– Ладно, – он двигает бедрами. Наклоняется, чтобы потереться подбородком о мою щеку. Его щетина царапается. И это успокаивает. – Нормально?

– Да. Просто продолжай, – моя рука сдвинулась на его бедре, и теперь мои пальцы слегка задевают низ складки между его ягодицами. Это местоположение случайно. Это кажется интимным. Естественным. Я не убираю руку.

Так продолжается долгое время, и мне кажется, будто мне нужна каждая секунда. Будто стоит Трэвису кончить, и все хорошее исчезнет.

Пусть я и знаю, что это чувство иррационально, я ничего не делаю, чтобы подтолкнуть его к спешке.

Он терпелив.

Он всегда давал мне то, в чем я нуждалась.

Он и сейчас дает мне то, в чем я нуждаюсь.

Моему телу хорошо, но оно не приближается к оргазму. Однако в итоге я чувствую, что напряжение в теле Трэвиса начинает изменяться. Он становится горячее. Его ритм уже не такой размеренный.

Мне тоже надо дать ему то, в чем он нуждается.

Я впиваюсь пальцами в его задницу. Он охает и дергает бедрами.

– Ох, бл*ть, милая.

– Кончай сейчас, – я сжимаю его ногами и своими внутренними мышцами, заставляя его снова охнуть. – Я хочу, чтобы ты кончил.

– Ты уверена?

– Да. Я готова. Я хочу, чтобы ты кончил.

Его тяжелое дыхание учащается до громкого пыхтения, бедра активно работают. Минуту спустя он выдавливает:

– Лейн. Бл*ть. Лейн.

Его тело напрягается так, будто вот-вот сломается. Он с силой вдалбливается в меня.

В самый последний момент он ахает и приподнимает бедра, чтобы выйти. Он натужными брызгами кончает на мое бедро.

Он едва успел выйти. Обычно он делает это раньше.

После я притягиваю его сверху. Крепко обнимаю, пока его тело расслабляется.

Мое тоже расслабляется, но ком из горла не уходит.

Трэвис встает, чтобы привести нас в порядок, а я в итоге нахожу в себе силы сходить в туалет.

Я проверяю пса. Он развалился на боку на маленьком коврике в гостиной и громко храпит.

Затем я возвращаюсь в постель и перелезаю через Трэвиса, чтобы попасть на свою половину кровати.

Он притягивает меня к себе, и я засыпаю в его объятиях.

Я так и лежу в его объятиях, когда просыпаюсь следующим утром.

***

Мы тихие, как это обычно бывало по утрам, пока одеваемся, завтракаем и собираем вещи в джип. Мы берем столько еды и припасов, сколько можем вместить в грузовой отсек, и наполняем все наши бутылки водой из колодца.

Пес съедает порцию корма, уходит по своим делам, а затем ходит за нами хвостиком, пока мы собираем вещи, высунув язык и наблюдая за происходящим. Его хвост иногда нерешительно виляет, как будто он надеется порадоваться, но не уверен, что ему это позволено.

Я едва могу смотреть на него.

Когда мы упаковываем вещи и Трэвис в последний раз осматривает дом, чтобы убедиться, что нам больше ничего не нужно брать с собой, я быстро и крепко обнимаю пса, на минуту зарываюсь лицом в его шерсть, а затем отпускаю его. Я забираюсь на пассажирское сиденье машины.

Я не собираюсь плакать.

Это собака. Мы даже не придумали ему имя. Мы знали, что нам придется оставить его.

Я сажусь на свое место и молюсь, чтобы Трэвис поскорее вернулся, и мы уехали отсюда до того, как я начну реветь.

Трэвис все еще в доме, а пес сидит рядом с машиной и выжидающе смотрит на меня.

Когда я не двигаюсь, пес подходит и кладет передние лапы на пол с пассажирской стороны. Я думаю, он просто приподнимается, чтобы его погладили, поэтому наклоняюсь и глажу его по голове, по ушам.

Он несколько раз виляет хвостом и запрыгивает прямо ко мне в джип.

Я издаю приглушенный стон, когда он перелезает через мои ступни. Рядом с моими ногами лежит стопка сложенных полотенец и одеяло, поскольку это единственное место, где мы могли их разместить, и пес плюхается прямо на них.

Он радостно пыхтит, глядя на меня, выглядя очень довольным собой.

Я сижу напряженно, почти дрожа от волнения.

Я не могу выгнать пса.

Я просто не могу.

Я действительно не думаю, что способна на это.

Проходит еще минута, прежде чем Трэвис выходит, одетый в свои джинсы и черную футболку, которые мы нашли в том пустом доме. Он проверяет, заперта ли дверь – мы уже решили взять ключ с собой на случай, если нам понадобится вернуться за припасами когда-нибудь в будущем – а затем направляется к джипу.

– Пес, должно быть, убежал, – говорит он, приближаясь. – Не могу его найти. Хотел попрощаться… – он замолкает, проскальзывая на водительское сиденье и замечая пса поверх полотенец.

Он замирает, глядя сверху вниз на высунутый язык собаки и едва заметно виляющий хвост.

Его молчание длится так долго, что я ерзаю на своем месте.

– Я его сюда не сажала. Он залез сам.

Трэвис делает глубокий вдох, его взгляд перемещается с пса на мое лицо.

Я не шевелю ни единым мускулом. Я чувствую, как под моим левым глазом собирается слеза, и в конце концов мне приходится смахнуть ее кончиками пальцев, прежде чем она упадет.

Трэвис кривится.

– Черт возьми. Будь все это проклято. Ему придется сидеть прямо там. Другого места для него нет. Я схожу за собачьим кормом.

Я издаю негромкий всхлипывающий звук, когда из глаз вытекает еще пара слезинок. Я глажу пса, пока Трэвис уходит в дом и возвращается с пакетом собачьего корма.

– Это все, что мы можем взять с собой, так что псу тоже придется сидеть на пайке, – он наклоняется, чтобы втиснуть пакет рядом с кучей полотенец. – И у тебя не будет много места для ног.

– Мне все равно, – я чешу пса за ушами, когда он принюхивается к собачьему корму и более уверенно виляет хвостом. Похоже, он знает – пакет с собачьим кормом означает, что он определенно поедет с нами.

Трэвис качает головой, глядя на пса, но протягивает руку, чтобы быстро погладить его.

– Черт подери, пес. Ты и она… оба.

– Он и я оба что? – спрашиваю я, заинтригованная неясным заявлением.

Он качает головой, глядя на меня так же, как на пса.

– Ты и он оба. Погубите меня.

Я смахиваю еще одну скатившуюся слезу.

– Мы не хотим тебя губить.

– Я знаю, что не хотите. От этого только хуже, – бормочет он так, будто разговаривает с самим собой. Он смотрит на покатую земляную дорогу.

Я не уверена, что именно он имеет в виду, но кажется, это не что-то плохое. Его тон и лицо выражают нежность.

Пожалуй, я согласна на такое.

***

День долгий и дискомфортный.

Мне и псу очень тесно на пассажирском сиденье. Я, конечно, не собираюсь жаловаться, но я уже забыла, каково это – весь день быть в дороге. Всегда быть начеку в случае опасности. Постоянно искать бензин. Тащиться по старым горным тропам, потому что дороги – это слишком большой риск.