Текст книги "Весь Клайв Баркер в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 127 (всего у книги 388 страниц)

Лишь одна деталь выдавала в бывшем хозяине комнаты не совсем обычного нищего. На стене у двери висела карта Соединенных Штатов, исписанная какими-то знаками и пометками. Писал он каракулями и, как показалось Гарри, на смеси латыни и русского, так что смысл проступал с трудом. Тем не менее одно было ясно – какие-то города, немногим больше десятка, представляли собой для Киссуна особую важность. Больше всего значков и пометок скопилось вокруг Нью-Йорка, в юго-западной части Северной Дакоты и в Аризоне. Гарри снял карту, свернул и положил в карман. Потом бегло осмотрел комнату, надеясь обнаружить еще какие-то подсказки. Больше не нашлось ничего интересного, кроме колоды странных карт: потрепанных, явно нарисованных от руки. Гарри рассмотрел их. Карт было около двадцати, и на каждой изображен один простой символ: круг, рыба, рука, окно, глаз. Не раздумывая, Гарри и их положил в карман. Потом он обошел гниющие останки ликса и выбрался на улицу.

Только дома, разложив карты на полу, Гарри понял, что изображено на них. Тесла Бомбек описывала эти символы, когда говорила про расшифрованные ею изображения на медальоне из пещер Паломо-Гроува.

По ее словам, в центре должен быть человек; а здесь Киссун, рисовавший карты, разделил человеческую фигуру на две половины, каждая с одной вытянутой рукой и двумя нога ми. Остальные символы остались теми же, что и на медальоне. Если Гарри ничего не напутал и правильно помнил объяснения Теслы, то над головой человека помещались четыре знака, изображавшие восхождение человечества к единому. Под ногами – четыре других знака, символизирующие возвращение к простейшим организмам. Над левой рукой, откуда спирально исходила не то энергия, не то кровь, знаки выстраивались в цепочку, которая тянулась к облаку – эмблеме Косма. Знаки над правой рукой вели в пустой круг, означавший тайну Метакосма.

Гарри смотрел на символы, разгаданные Теслой, и не понимал, зачем они понадобились Киссуну. Может быть, он просто играл в карты? Складывал метафизический пасьянс, чтобы убить время, пока обдумывал свои планы. Или он не тратит время на чепуху? Возможно, такой пасьянс был средством предсказывать или инициировать события.

Гарри ломал голову над этой загадкой, когда прозвучал телефонный звонок. В трубке раздался голос Нормы.

– Включи новости, – сказала она.

Он нажал на кнопку. Замелькали кадры горящего дома, сопровождаемые рассказом репортера. В подвале здания обнаружены погибшие, говорил он. Общее число жертв еще не известно, но он лично видел, как вынесли двадцать одно тело. Живых в доме нет, и шансы их обнаружить невелики.

– Это то, что я думаю? – спросила Норма.

– Да, – ответил Гарри. – Про состояние тел что-нибудь говорили?

– Только то, что практически все обгорели до неузнаваемости. Насколько я понимаю, это изгнанники?

– Да.

– Они сильно отличаются от нас?

– Очень.

– Тогда возникнут вопросы, – сухо прокомментировала Норма.

– Сложат в папку и сделают вид, что ничего не было, – отозвался Гарри.

Он видел такое не раз. Сталкиваясь с иррациональным, люди предпочитают не замечать того, что выходит за рамки их понимания.

– Там было кое-что еще, Норма Вернее, кое-кто.

– И кто же?

– Киссун.

– Не может быть.

– Клянусь.

– Ты видел его? Во плоти?

– Вообще-то он был в чужой плоти, – ответил Гарри, – но я уверен, что это он.

– Он возглавлял орден?

– Нет. Он убил их всех, – сказал Гарри. – Они открыли проход к Субстанции. «Нейрика», как назвал это один из них.

– Это и значит «проход», – пояснила Норма. – Проход к священному знанию.

– Так вот, Киссун закрыл его.

Норма замолчала, переваривая новость.

– Погоди-ка, – сказала она. – Значит, они открыли нейрику, а Киссун их убил и прошел…

– Нет.

– Ты сказал…

– Я сказал, что он его закрыл. Он никуда не прошел. Он остался здесь, в Нью-Йорке.

– Ты его нашел?

– Нет. Но я найду.

Глава 3

В надежде все-таки застать Киссуна Гарри вернулся на Морнингсайд-Хайтс и трое суток следил за домом. Он не знал, что делать, если Киссун вернется, и утешался тем, что колода и карта были у него. По-видимому, эти вещи обладали для их хозяина определенной ценностью. Если Киссун пожелает его убить, он прежде захочет выяснить, где они. По крайней мере, так думал Гарри.

Но, как оказалось, ни ожидания, ни расчеты не оправ дались. Гарри, почти не смыкая глаз, семьдесят два часа следил за домом, но Киссун не появился. Тогда Гарри вошел в дом. От ликса осталось лишь грязное пятно возле лестницы. В спальне Киссуна все было перевернуто – похоже, хозяин все-таки приходил. Теперь всё, понял Гарри. Киссун закончил здесь свои дела. Он отправился дальше, куда-то в другое место.

На следующий день Гарри выехал в Северную Дакоту, и началась погоня, растянувшаяся на семь недель. О своем отъезде Гарри сообщил только Норме, да и то без подробностей. Норма засыпала его вопросами, но он боялся шпионов Киссуна, которые могли затесаться среди ее духов. Еще очень хотелось поговорить с Грилло, но Гарри решил воздержаться. Положа руку на сердце, он никогда не был уверен в том, что Грилло действует правильно, и в надежности Рифа. Если дать информацию Грилло и пропустить ее через компьютеры, не исключено, что Киссун сам найдет Гарри раньше, чем тот отыщет шамана. Лучше тихо раствориться в пространстве; пусть думают, будто д'Амур погиб.

В Северной Дакоте Гарри провел одиннадцать дней – сначала в Джеймстауне, потом в Наполеоне и Уишеке, где по чистой случайности напал на след и отправился дальше на запад. Там в разгар свирепой июльской жары он обнаружил следы еще одного побоища, учиненного Киссуном. В этот раз обошлось без пожара, так что слухи о странной внешности погибших просочились в прессу, а вскоре кто-то замял скандал. Тем не менее Гарри понял: Киссун снова, как и в Нью-Йорке, обнаружил и уничтожил группу изгнанников. Открыли они проход в Метакосм или нет, было неясно. Скорее всего, открыли. Иначе зачем Киссун их убил?

Был еще один вопрос, терзавший Гарри с момента отъезда из Нью-Йорка, Почему эти изгнанники, высланные за пределы Метакосма и столько лет прожившие в Косме, наконец получили ключ к проходам? Они нашли заклинание, открывавшее двери, прежде наглухо закрытые для них? Или двери, разделявшие Косм и Метакосм, стали прозрачнее?

Стояла такая жара, что мозги плавились. Гарри вернулся в Уишек, чтобы попытаться напасть на след Киссуна и понять, куда тот двинулся дальше. Но от жары и страхов, усиленных этой жарой, у него совсем поехала крыша. Начались галлюцинации, и за два дня ему дважды померещилось, что он видел Киссуна: старик как будто заворачивал за угол, Гарри бежал за ним следом и, конечно, никакого Киссуна не обнаруживал. В сумерках он смотрел, как все вокруг погружается во тьму, и ему казалось, что он видит бегущие тени, словно темнота размывала стену между мирами, и та начинала идти трещинами.

Он искал утешение в окружавших его людях – грубоватых, простых женщинах и мужчинах, выбравших для жилья этот безрадостный уголок. Они отличались здравым смыслом, добытым всей их непростой жизнью, и этот здравый смысл мог удержать Гарри на пороге безумия. Он не решался обратиться к ним за помощью прямо (в городке уже косо на него поглядывали), зато слушал их разговоры в надеж де, что простой бесхитростный разум защитит его от подкрадывавшегося хаоса. Но опоры он не нашел. В разговорах местных жителей звучали тоска, злость и растерянность, и они ничем не отличались от всех прочих людей на свете. Днем они прятали свои чувства, угрюмо выполняя тупую работу. По вечерам мужчины напивались, а женщины сидели дома и смотрели по телевидению дурацкие сериалы и шоу, от которых у всех на этом континенте, от восточного побережья до западного, начинается размягчение мозга.

Потом Гарри увидел в газете заметку про массовое убийство в Далате и с радостью уехал в Миннесоту, надеясь напасть на след. Надежда не оправдалась. Через день после его прибытия убийцы – двое братьев и их общая подружка, члены какой-то секты, все в состоянии тяжелого психоза, – были арестованы и во всем сознались.

Понимая, что вот-вот потеряет след, Гарри стал подумывать о поездке в Небраску, а потом к Грилло в Омаху. Он долго не хотел звонить Грилло – еще не улеглась обида, – но все больше и больше склонялся к мысли, что выбора нет. Он решил подождать еще сутки. На следующий день, осушив для уверенности полбутылки скотча, Гарри набрал номер Грилло, но оказалось, что Грилло нет дома. Сообщения на автоответчик Гарри не оставил, как обычно опасаясь, что оно дойдет до чужих ушей. В итоге он прикончил бутылку и отправился спать пьяный, чего с ним не случалось много лет.

Во сне ему привиделось, что он опять попал в ту зловонную комнату на Уикофф-стрит и стоит рядом с демоном, убившим отца Гесса, Желтая, как янтарь, кожа демона мерцала, то вспыхивая, то тускнея.

За те долгие часы, что они провели в одной комнате, демон называл себя и Молотобойцем, и Петром Кочевником, и Лентяйкой Сьюзан* (* Лентяйка Сьюзан – вертящееся блюдо (менажница), собр.: вертящееся приспособление в автомобиле под полом с несколькими отделениями, как в менажнице). Но под конец, то ли одурев от усталости, то ли от скуки, демон стал называть себя «д'Амур».

– Я – д'Амур, – повторял он снова и снова. – Я есть ты, ты есть любовь, потому-то и крутится мир.

Он повторил эту чушь раз двести или, может быть, триста, всякий раз по-новому – то как проповедь с кафедры, то как приглашение к совокуплению, то как эстрадный шлягер, – пока слова навечно не отпечатались у Гарри в мозгу.

Проснулся он до странности спокойным. Словно подсознание, вернувшись во сне к началу всех злоключений, вы числило взаимосвязи, ускользавшие наяву.

С гудящей головой он сел за руль и поехал искать ночной магазин, где бы продавали кофе. Он нашел лавку на бензозаправке и просидел там до рассвета, размышляя над словами демона Конечно, он ломал над ними голову и прежде. Он забыл многое, приятные минуты навсегда канули в прошлое, но слова демона он помнил.

– Я есть ты, – сказал демон.

Ну, с этим достаточно просто. Какое адское создание не пытается убедить жертву в том, что само оно – всего лишь ее отражение?

– Ты есть любовь, – твердил демон.

Тоже не нужно много ума, чтобы догадаться. д'Амур по-французски означает «любовь».

– На том стоит мир, – внушал демон. Всего-навсего штамп, от частоты повторений почти утративший значение.

Никакого глубинного смысла здесь нет.

И все-таки смысл должен быть, в этом Гарри не сомневался. Слова – это ловушка, все попадаются на иллюзию их важности. Но Гарри не понимал этой важности. Он не раз гадал загадки и сейчас, просидев в забегаловке на заправке до рассвета, а утром, после пяти выпитых за ночь чашек кофе, заказав себе яичницу из трех яиц с «канадским» беконом. Но ни бекон, ни пять чашек не помогли найти ответ. Пора было идти, ехать дальше и надеяться, что судьба сама приведет его к Киссуну.

Подкрепившись, он вернулся в мотель и снова склонился над картой, найденной на Морнингсайд-Хайтс.

Кроме Джеймстауна и Нью-Йорка на ней оставалось еще несколько мест, пусть не до такой степени, но тоже густо помеченных символами. Одно во Флориде, другое в Орегоне, еще два в Аризоне, и еще шесть или семь. Откуда начать? Он выбрал Аризону – потому что когда-то любил женщину, которая родилась и выросла в Фениксе.

* * *

Дорога заняла пять дней и пролегла через городок под названием Маммот в Аризоне, где на одном перекрестке его окликнула по имени женщина с голосом чистым, будто журчание воды по камням. Она была крошечной, ее кожа напоминала темную папиросную бумагу, а глаза были посажены так глубоко, что он не мог разобрать их цвета.

– Меня зовут Мария Лурдес Назарено, – проговорила она. – Я жду тебя шестнадцать дней.

– Я не знал, что меня кто-то ждет, – отозвался Гарри.

– Тебя всегда кто-то ждет, – сказала женщина – Между прочим, как поживает Тесла?

– Вы знакомы?

– Я видела ее на этом самом месте три года назад.

– Забавное место, – отозвался Гарри. – Интересно знать, что в нем особенного.

– Да, действительно, – рассмеялась женщина. – А особенная в нем я. Как Тесла?

– Как всегда. Сумасшедшая. По крайней мере, была та кой, когда мы с ней виделись в последний раз, – сказал Гарри.

– А ты? Ты тоже сумасшедший?

– Очень может быть.

Ответ, похоже, понравился женщине. Она подняла голову, и Гарри впервые разглядел ее глаза. Зрачки отливали золотом.

– Я дала Тесле револьвер, – сообщила она – Он все еще у нее?

Гарри молчал.

– д'Амур!

– Скажи, ты та, про кого я думаю? – вместо ответа спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Сама знаешь.

Она снова улыбнулась.

– Глаза выдали, да? Тесла не заметила. Хотя… в тот день она была не в себе.

– Вас тут много?

– Очень мало, причем почти все ассимилировались. Но я вот настолько… – Мария показала кончик мизинца, – вот настолько помню Субстанцию. И это дает мне знание.

– Например, какое?

– Например, где появишься ты или Тесла.

– И это все?

– Почему же? Есть ли у тебя сейчас цель?

– Есть.

– И что это?

– Киссун.

Ее передернуло:

– Так он и есть твоя цель.

– Он здесь?

– Нет.

– Он был здесь?

– Нет. С какой стати? Ты думаешь, он здесь появится?

– Боюсь, что да.

Женщина огорчилась.

– Мы думали, мы здесь в безопасности, – проговорила она. – Мы не пытались открыть нейрику. Нам пока не хватает силы. Но мы думали, он нас не найдет.

– Боюсь, он уже знает, что вы здесь.

– Мне пора. Я должна предупредить остальных. – Она взяла Гарри за руку, ладонь у нее была влажная. – Спасибо. Я найду способ тебя отблагодарить.

– В этом нет необходимости.

– Есть, – сказала она и, прежде чем. Гарри успел возразить, перешла улицу и скрылась из виду.

Он остался в Маммоте на ночь, хотя был уверен, что женщина по имени Назарено говорила правду и Киссуна по близости нет. Гарри провел в дороге уже не одну неделю и очень устал. Он рано лег, но поспать не удалось – его разбудил тихий стук в дверь.

– Кто там? – проворчал Гарри, нашаривая выключатель.

В ответ он услышал не имя, а адрес.

– Сто двадцать один, Спиро-стрит, – тихо произнес хрипловатый голос.

– Мария? – спросил он, взял револьвер и подошел к двери. Но когда он ее открыл, в коридоре никого не оказалось.

Гарри оделся, спустился вниз, спросил у портье, как найти Спиро-стрит, и вышел на улицу. Спиро-стрит находилась на краю города, и многие дома там были в таком состоянии, что Гарри удивился, заметив признаки жизни: на подъездных дорожках старые автомобили и мешки с мусором, выставленные на вытоптанные газоны. Дом под номером сто двадцать один выглядел чуть лучше остальных, но глаз тоже не радовал. Чувствуя, как револьвер приятно оттягивает карман, Гарри подошел к приоткрытой двери.

– Мария? – позвал он. В доме было так тихо, что и шепот показался громким.

Ему никто не ответил. Гарри снова позвал ее и толкнул дверь. Дверь распахнулась. На полу на старом половичке стояла обеденная тарелка, где горела большая белая свеча, обложенная по кругу бусами. Перед свечой у стены, опустив голову и закрыв глаза, сидела Мария.

– Это я, – сказал он. – Я, Гарри. Что ты хочешь?

– Уже ничего, – ответил голос у него за спиной.

Он потянулся за револьвером, но не успел достать его, как холодная рука сдавила затылок.

– Нет, – просто сказал голос.

Гарри поднял руки, показывая, что там ничего нет.

– Ко мне кто-то пришел и назвал адрес… – объяснил Гарри.

Тогда заговорил другой голос; тот самый, который он слышал через дверь в гостинице.

– Она хотела вас видеть, – произнес он.

– Отлично. Вот, я пришел.

– Вы опоздали, – сказал первый. – Он нашел ее.

Гарри похолодел. Пристально он всмотрелся в лицо Марии. Лицо было безжизненно.

– Господи.

– Ловкий фокус, – промолвил посланец. – Она сказала, что вы святой, но что-то не похожи вы на святого.

Ледяная рука сильнее сдавила затылок, и на миг Гарри показалось, что череп сейчас треснет. Потом его мучитель сказал очень тихо:

– Я есть ты, ты есть любовь…

– Хватит! – взвыл Гарри.

– Я всего лишь читаю твои мысли, д'Амур, – отозвался человек. – Пытаюсь понять, друг ты нам или враг.

– Ни то ни другое.

– Ты вестник смерти, известно ли тебе это? Сначала Нью-Йорк…

– Я ищу Киссуна.

– Мы знаем, – последовал ответ. – Мария рассказала. По тому она послала свой дух на его поиски. Теперь можешь пойти, повергнуть его в прах и стать героем. Такова твоя меч та, да?

– Иногда…

– Ты жалок.

– Я думал, после всего, что он сделал с вашим народом, вы захотите мне помочь.

– Мария умерла, чтобы тебе помочь, – сказал первый. – Считай, что это наш вклад в твое дело. Она наша мать, д'Амур.

– Бог ты мой… Очень жаль. Поверьте, я этого не хотел.

– Она лучше тебя знала, что тебе нужно, – продолжал посланец. – Потому нашла его для тебя, Он явился и высосал ее душу, но все же она его нашла.

– Она успела сообщить, где он?

– Да

– Значит, вы скажете?

– Какой ты быстрый, – сказал тот, кто его держал, склонившись к уху Гарри.

– Бог ты мой, он убил вашу мать! – воскликнул д'Амур. – Неужели вы не хотите, чтобы я его убил?

– Чего мы хотим, не имеет значения, – ответил второй сын. – Мы всю жизнь это знаем.

– Тогда я буду хотеть этого вместо вас, – заявил Гарри. – Я найду способ убить ублюдка.

– Какая убийственная злоба, – пробормотал первый над его ухом. – А как же твоя философия, д'Амур?

– Какая философия?

– Я есть ты, ты есть любовь…

– Это не моя.

– А чья?

– Если бы я знал…

– Знал бы, и что тогда?

– Тогда, наверное, не попал бы сюда, и не пришлось бы мне делать за вас грязную работу.

Воцарилось молчание. Потом посланец сказал:

– Что бы потом ни случилось… – Ну?

– Ты его убьешь или он тебя…

– Дай-ка попробую угадать. «Не возвращайся сюда».

– Верно.

– Договорились. Они снова замолчали.

Свеча на тарелке перед Марией затрепетала.

– Киссун в Орегоне, – сказал посланец. – В городке под названием Эвервилль.

– Точно?

Они не ответили.

– Значит, точно.

Рука все еще сжимала затылок, хотя братья не издали ни звука.

– У нас есть еще общие дела?

Они по-прежнему молчали.

– Если нет, я, пожалуй, пойду. Мне ехать утром.

Снова ответом ему стало молчание. Он потянулся и потрогал свой затылок. Никакой руки там не было, только ощущение прикосновения. Он оглянулся. Братья исчезли.

Гарри задул свечу перед Марией, тихо попрощался. По том вернулся в гостиницу и изучил на карте дорогу в Эвервилль.

Часть V
ПАРАДГлава 1

Уже не в первый раз после того, как Тесла угодила в Петлю, ей приснились блохи. Теперь они появились над хребтом Хармона, поднявшись гигантской волной, выше цунами, потом посыпались оттуда и потекли вниз, грозя затопить всю Америку. Эвервилль превратился в остров. Мейн-стрит затопил блошиный поток, темный и плотный, по которому от дома к дому сновали спасательные плоты.

Кто-то выглядывал из окон и узнавал ее, хотя сама она никого не знала.

– Ты! Это ты! – кричали они, тыча в нее пальцем, когда она проплывала мимо в своей маленькой скрипучей лодчонке. – Это ты натворила! Ты со своей обезьяной. – На плече у Теслы сидела обезьяна, одетая, как положено, в жилет и красную фетровую шляпу. – Признавайся! Это сделала ты!

Она оправдывалась. Да, она действительно знала, что поднимется волна. Да, наверное, она зря столько ездила и теряла время, когда нужно было предупредить народ. Но она не виновата. Она тоже жертва обстоятельств, как и они. Она не…

– Тесла! Проснись! Ты слышишь меня? Да просыпайся же!

Она разлепила веки и увидела перед собой Фебу, улыбавшуюся во весь рот.

– Я знаю, где он. И знаю, как он туда попал.

Тесла села, вытряхивая из сознания последних блох.

– Ты про Джо?

– Конечно, про Джо.

Феба села на край дивана. Ее била дрожь.

– Мы виделись ночью.

– Ты о чем?

– Сначала я думала, что это сон, а это оказался не сон. Точно нет. Я и сейчас помню все так же ясно, как в тот момент, когда мы встретились.

– Где вы встретились?

– С Джо.

– Понятно, что с Джо, но где вы встретились, Феба?

– Там. В Субстанции.

Сначала Тесла подумала, что Фебе просто очень хотелось узнать про Джо и тот ей приснился. Но когда Феба стала рассказывать, Тесла подумала: возможно, это правда.

Рауль тоже поддакнул.

– А я тебе что говорил… – зашептал он, когда Феба упомянула о пороге, будто бы расположенном на горе Хармона. – Я же тебе говорил, там что-то есть.

– Если порог там… – предположила Тесла.

– Тогда ясно, с чего здесь у всех едет крыша, – закончил он за нее.

– Мне нужно туда, – сказала Феба. – Я пройду через порог и найду Джо. – Она взяла Теслу за руки, сжала ее ладо ни. – Ведь ты мне поможешь? Скажи, что поможешь.

– Да, но…

– Я так и знала. Как только проснулась, сразу поняла: вот зачем мы познакомились. Тесла поможет мне найти Джо.

– Где он был, когда вы расстались? Феба погрустнела.

– В море.

– Что за корабль?

– По-моему, корабль ушел без Джо… Кажется, они решили, что он мертвый. Но он жив. Я точно знаю. Если бы он утонул, я бы чувствовала другое. Сердце бы стало пустым, понимаешь?

Тесла смотрела на нее, слушала возбужденный, радостный голос и на миг ощутила зависть, потому что никогда в жизни не переживала ничего подобного. Наверное, это глупо – пытаться найти человека, оставшегося где-то там, в приснившемся море, когда всему миру грозит опасность; но Тесла привыкла браться за безнадежные дела. Если несколько последних часов жизни она потратит на воссоединение любящих – неужто ради них не стоит рискнуть?

– Джо сказал тебе, где порог?

– Где-то рядом с вершиной. Мы найдем его. Я уверена, найдем.

* * *

Меньше чем через полчаса Тесла и Феба вышли на улицу, а в городе уже кипела жизнь. На Мейн-стрит было полно народу: там надували шары, вешали флажки и электрические гирлянды, ставили турникеты. Разумеется, вокруг каждого занятого делом стояли критики и советчики, пили кофе и ели пончики.

– Лучше в объезд, – сказала Феба, когда они остановились в пробке.

Там скопилось с десяток машин, потому что впереди разгружали грузовик, привезший стулья для трибуны.

– Спокойно, – отозвалась Тесла. – У нас впереди целый день. Не дергайся.

– Если бы они знали то, про что знаем мы, – задумчиво проговорила Феба, глядя на прохожих.

– Они и так знают, – сказала Тесла.

– Про Субстанцию? – недоверчиво переспросила Феба. – Вряд ли. По-моему, они и понятия про нее не имеют.

– Может, они просто не хотят вспоминать, – проговорила Тесла, вглядывалась в веселые лица. – Не забывай, все попадают в Субстанцию как: минимум трижды.

– А я пролезу еще один раз, – гордо заявила Феба.

– Тебе помогают с той стороны. Всем помогают, каждому в свое время, но обычно об этом забывают. И живут дальше, как и жили, и думают, будто их жизнь – настоящая.

– Ты принимала наркотики?

– Было дело, – кивнула Тесла, – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты так говоришь… Потому что для меня в этом нет никакого смысла. – Она подняла глаза на Теслу. – Ну вот, ты только что сказала про настоящее. Но ведь так и есть. Я настоящая. Ты настоящая. Джо настоящий.

– Откуда ты знаешь?

– Что за дурацкий вопрос! – воскликнула Феба.

– Можешь дать дурацкий ответ.

– Мы это все делаем. Действуем. Я не похожа на… на… – Она запнулась, поискала глазами и показала пальцем на человека, который сидел за столиком уличного кафе со стаканчиком кофе и листал комиксы в газете. – Меня никто не нарисовал. Не придумал. Не сделал. Я сама стала такой, как есть.

– Вспомнишь эти слова, когда мы попадем в Субстанцию.

– Почему?

– Потому, что там много сделанного.

– И что?

– Ну, сделанное можно и переделать. Так что, если тебе будет что-то угрожать…

– Я просто скажу, пошел вон, – подхватила Феба.

– Ты быстро учишься, – сказала Тесла.

Они свернули с Мейн-стрит, и машин наконец стало по меньше. Потом они поехали по узкой дороге, петлявшей вверх, в сторону хребта Хармона, и там автомобилей не было вовсе. Когда они преодолели треть пути вверх до вершины, дорога вдруг закончилась, без предупредительных знаков и ограждений.

– Вот черт, – сказала Феба. – Я думала, она идет наверх.

– Прямо до вершины?

– Ага.

– Похоже, тут еще шагать и шагать, – сказала Тесла, выходя из машины и оглядывая верхний, покрытый лесом, склон.

– Готова?

– Нет.

– Давай попробуем, раз уж приехали.

И с этими словами она первая двинулась в гору.

* * *

За свою долгую жизнь Будденбаум видел немало людей, уставших от бесконечного парада жизни. Они предпочли смерть, отказавшись участвовать в надоевшем карнавале. Будденбаум такого не понимал. Разумеется, суть человеческих взаимоотношений в основе своей никогда не меняется, но ведь главная прелесть в нюансах, всегда накладывающих особенный, неповторимый отпечаток. Будденбаум знал по опыту: ни одна мать не может вырастить детей, равно отмерив обоим число поцелуев и шлепков, и нет на свете двух влюбленных пар, идущих к алтарю, а затем к могиле одинаковым путем.

Честно говоря, Будденбаум их жалел – либо слишком умных, либо слишком самовлюбленных, не пожелавших или не сумевших присоединиться к веселой массовке, к общему шествию, каждый поворот которого дарит зрителям и участникам удивительные переживания. Тех, кто отворачивался от действа, какому не гнушались покровительствовать и рукоплескать небожители. Будденбаум сам не раз слышал эти рукоплескания.

Переломы заживали с поразительной быстротой (еще неделя, и его выпадение из окна превратилось бы в одно досадное воспоминание), тем не менее чувствовал он себя скверно. Возможно, позже – когда явятся аватары и он будет знать, что все под контролем, – он примет немного лауданума. А пока грудь его болела, он заметно хромал и утром, отправившись искать приличное место для завтрака, привлек к себе нежелательное внимание. Идти к Китти неловко, рассудил он и нашел в двух кварталах от гостиницы маленькую кофейню. Выбрал столик возле окна и заказал завтрак.

Собственно говоря, он заказал два завтрака и быстро рас правился с ними, готовясь встретить хлопотный день. Он едва смотрел на тарелку, слишком внимательно вглядываясь в лица и руки прохожих, стараясь по ним угадать своих хозяев. Впрочем, никто не обещал, что на этот раз они явятся в человеческом облике. Они могли (никогда не предскажешь) спуститься на землю в облаке света или вкатиться на город скую улицу в огненной колеснице Иезекииля. Дважды на его памяти они принимали облик животных, решив ради забавы посмотреть карнавал в шкуре зверушки или комнатной собачонки. Единственное, чего никогда не видел Будденбаум, так это их настоящих лиц, и после многих лет службы уже не надеялся узнать, как они выглядят. Возможно, никаких лиц у них просто нет. Возможно, они так любят перевоплощения, потому что на самом деле бесплотны.

– Все в порядке?

Он поднял глаза и увидел, что рядом стоит официантка. До этого он не обращал на нее внимания, хотя она была великолепна: рыжие волосы, уложенные локонами, пышная грудь, накрашенное лицо.

– Похоже, у вас сегодня что-то намечается, – сказал Будденбаум.

– Встреча, – ответила она, хлопая густо накрашенными ресницами.

– И мне кажется, что будет она не в молитвенном собрании? – сострил Будденбаум.

– Мы с девочками после фестиваля всегда устраиваем небольшую вечеринку.

– Ага, так это все Для фестиваля? – подхватил Будденбаум – Значит, у вас в городе по такому случаю делают при ческу.

– Вам нравится? – сказала она, осторожно трогая локоны.

– По-моему, экстраординарно, – сказал он и не приврал ни на йоту.

– Спасибо, – просияла официантка. Она порылась в кармашке фартука и достала клочок бумаги. – Если захотите заехать. – Она протянула ему бумажку. Там был адрес и схема улицы. – Мы можем приглашать друзей, но только избранных.

– Я польщен, – отозвался Будденбаум. – Кстати, меня зовут Оуэн.

– Рада познакомиться. Я Джун Давенпорт. Мисс.

Не обратить внимание на последнее слово было бы не вежливо.

– Не могу поверить, что вы до сих пор свободны, – воскликнул Будденбаум.

– Нет никого стоящего, – сказала Джун.

– Кто знает? Может быть, сегодняшний вечер все изменит, – проговорил Оуэн.

На лице ее промелькнула тень надежды.

– Хорошо бы, – сказала она куда веселее, чем посмотрела, и отошла к клиенту, просившему кофе.

«Что может быть прекраснее, – думал Оуэн, выходя из кафе, – чем этот взгляд, вдруг исполнившийся надежды? Ни звездное небо, ни ягодицы мальчика – ничто не сравнится с выражением лица Джун Давенпорт (мисс), которую все держат за шлюху, когда та вдруг подумала о мужчине своей мечты».

Там, на ее размалеванной физиономии, он прочел столько всякого, что для пересказа не хватило бы тысячи и одной ночи. Пути пройденные и пути отвергнутые. Сожаления о выборе сделанном и о выборе упущенном.

Сегодня – в любую секунду, от сего момента и до вечера – перед ней будут открыты новые пути и возможности нового выбора. Вот сейчас, сейчас, сейчас, в это мгновение и в следующее, стоит ей повернуть голову в любую сторону, и она увидит лицо, которое полюбит. Или отвернется и найдет другое, так же легко.

Направляясь к перекрестку, где он собирался дежурить, несмотря на события предыдущего дня, Будденбаум бросил взгляд на хребет Хармона. И увидел, что главная его вершина укрыта густым туманным облаком. Будденбаум остановился. Остальное небо было ясное, и это наводило на мысль, что туман не совсем естественного происхождения.

Не оттуда ли явятся его наниматели? Не спустятся ли они, подобно олимпийцам, с горной вершины, скрытой от глаз смертных? Будденбаум такого пока что не видел, но ведь все когда-то происходит впервые. Так что оставалось лишь надеяться, что сегодняшний сюжет не окажется эпическим. Если они явятся в громах и молниях, то на улицах может и не остаться зрителей.

Кто тогда придет на вечеринку к Джун Давенпорт?

* * *

Туманное облако заметил не только Будденбаум, Дороти Баллард уже даже успела позвонить Тарфу Томпсону: она доверяла его метеорологическим прогнозам и потому спросила, не прольется ли на участников парада неожиданный дождь. Тарф успокоил ее. Туман, конечно, странный, но ни каким дождем и не пахнет, в этом он уверен.

– Вообще-то, – добавил он, – если бы я меньше разбирался в погодных явлениях, то принял бы его за морской туман.

Успокоенная Дороти вернулась к своим делам.

Первое мероприятие – «живые картинки о первых поселенцах в Орегоне, которые разыгрывали в парке на открытой сцене пятиклассники миссис Хендерсон, – началось на десять минут позже, чем было объявлено, зато собрало толпу человек в двести, и все прошло очень мило. Дети в шляпках и капорах или с деревянными ружьями выглядели про сто прелестно и декламировали свои роли так старательно, будто от этого зависела их жизнь. Особенно тронула Дороти сценка про некоего преподобного Уитни (Дороти слышала о нем первый раз, но не сомневалась в добросовестности Фионы Хендерсон), который и привел в долину Уилламетт через зимние перевалы отряд пионеров. Когда Мэтью, сын Джеда Джилхолли, который играл преподобного, появился на сцене из бумажного снега и воткнул в траву крест, вознося хвалу Господу за спасение своей паствы, у Дороти на глаза навернулись слезы.