Текст книги "Весь Клайв Баркер в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Клайв Баркер

* * *

В шесть семнадцать, в то время как Феба стояла возле автомата и наливала себе кофе, Мортон открыл глаза. Когда она вернулась в палату, он нес что-то про то, как плыл в лодке и упал за борт:

– Я мог утонуть, – твердил он сиделке, вцепившись в одеяло, будто в спасательный круг. – Я мог… мог утонуть.

– Нет никакой лодки, мистер Кобб. Вы в больнице…

– В больнице? – переспросил он, оторвав голову от подушки на дюйм или два, хотя сиделка изо всех сил пыталась его удержать. – Но я плыл…

– Тебе приснилось, Мортон, – сказала Феба, подходя ближе.

При виде ее память о том, как он попал в больницу, вернулась к нему.

– Господи, – простонал он сквозь стиснутые зубы. – Господи боже. – Голова его снова упала на подушку. – Сука, – пробормотал он. – Проклятая сука.

– Успокойтесь, мистер Кобб, – сказала сиделка, но Мор тон в приступе ярости вдруг сел на постели, отчего капельница отлетела в сторону.

– Я все знал! – заорал он, указывая пальцем на Фебу.

– Делай то, что тебе говорят, Мортон.

– Пожалуйста, подержите его руку, миссис Кобб, – обратилась к ней за помощью сиделка.

Феба отставила чашку и поспешила на помощь, отчего Мортон пришел в бешенство.

– Не тронь меня, сука гребаная! Не тро…

На полуслове он замолчал, издав слабый звук, как будто тихо икнул. Вся злоба мгновенно иссякла – руки бессильно упали по сторонам, лицо обмякло и побледнело, – и сиделка, не сумев удержать, уложила его на подушку. Потом она побежала за помощью, а Мортон опять стал задыхаться и биться в конвульсиях, еще более жутких, чем раньше.

Феба не могла просто стоять и смотреть на это.

– Все в порядке, – проговорила она, вернувшись к кровати, и положила ладонь на его холодный лоб. – Мортон, послушай меня. Все в порядке.

Белки глаз за закрытыми веками двигались. Он страшно хрипел.

– Держись, Мортон, – призвала Феба, потому что ему явно становилось хуже. – Потерпи.

Если он и разобрал ее слова, то не послушался. А когда он ее слушал? Он метался и бился в судорогах, пока телу хватало сил. Потом вдруг замер.

– Мортон, – прошептала она, – ты не посмеешь…

Возле постели уже стояли медсестры и врач, отдававший какие-то команды, но Феба ничего не замечала. Она видела перед собой только застывшее лицо Мортона. Капли слюны, засохшей на подбородке, широко распахнутые глаза. Вид у него был почти такой же, как на пороге ванной, – вне себя от ярости. Эта ярость не утихла, даже когда море, приснившееся ему, сомкнуло волны над его головой.

Одна из сестер взяла Фебу за руку и осторожно повела прочь от кровати.

– Боюсь, у него не выдержало сердце, – пробормотала сестра, пытаясь ее утешить.

Но Феба лучше знала, что произошло. Этот дурак захлебнулся.

* * *

На исходе дня всегда наступал момент, когда город погружался в синие сумерки, а на горе солнце еще продолжало сиять во всей красе. Оттуда Эвервилль казался городом-призраком, притаившимся в тени горы. То, что минуту назад было прочным, становилось почти бесплотным. Люди вдруг переставали узнавать собственных соседей; дети, которым было прекрасно известно, что никто не прячется за оградой и не ползет за мусорными баками, начинали в том сомневаться.

В этот последний час перед закатом, пока еще не включились уличные фонари и светильники над дверями домов, все становилось ненадежным. В городе, погруженном в сомнения, призрачные души бродили по призрачным улицам и думали, что вся жизнь – это короткий сон, способный погаснуть, как пламя свечки, от первого порыва ветра.

Сет Ланди любил этот час больше всего. Больше, чем пол ночь или тот промежуток перед рассветом, когда луна уже села, а там, где вот-вот должно взойти солнце, на небе пробивалась серенькая полоска. Этот час был для него лучшим.

Сет стоял на городской площади, глядя, как на вершине горы гаснет последний отблеск света, и слушал звон молоточков – в такое ненадежное время он всегда слышался громко. Вдруг из сумерек вынырнул человек, понравившийся Сету с первого взгляда. Он подошел к Ланди и спросил:

– Что ты слышишь?

Раньше подобный вопрос Сету задавали лишь врачи. Но этот человек не был врачом.

– Мне слышно, как ангелы стучат молоточками по той стороне неба, – сказал он. Почему бы не ответить честно?

– Меня зовут Оуэн Будденбаум, – представился человек, подойдя ближе, и Сет уловил в его дыхании запах бренди. – Нельзя ли узнать, как зовут тебя?

– Сет Ланди.

Оуэн Будденбаум подошел еще ближе. А потом, пока го род в сомнении замер вокруг них, поцеловал Сета в губы. Никто никогда раньше не целовал Сета, но он всем сердцем, всем нутром, всей душой почувствовал правильность этого поцелуя.

– Послушаем молоточки вместе? – спросил Оуэн Будденбаум. – Или пойдем и сами постучим?

– Сами постучим, – еле слышно отозвался Сет.

– Прекрасно, – кивнул Будденбаум. – Сами так сами.

Несмотря на поздний звонок Грилло и возню с Люсьеном, Тесла проснулась рано – достаточно рано, чтобы послушать пение птиц, пока его не заглушил шум движения на Мелроуз и Санта-Монике. В кухне на полках было пусто, так что она отправилась в кафе на первом этаже Центра здоровья на Санта-Монике, открывавшееся на радость местным мазохистам в пять утра. Там она купила для себя и для гостя кофе, фруктов и горячих булочек с отрубями.

– Не хочу, чтобы ты с ним трахалась, – напомнил Рауль, когда она возвращалась к себе в квартиру. – Мы договорились: пока мы вместе, никакого секса.

– Может быть, Рауль, мы теперь до смерти вместе, – ответила Тесла, – и, черт меня подери, я не собираюсь все время жить монахиней. Тем более что времени у меня, воз можно, почти не осталось.

– Надо же, какие у нас сегодня грустные мысли.

– Слушай, ведь обезьяны любят секс В зоопарке они только сексом и занимаются.

– Пошла ты на хрен, Бомбек.

– Вот спасибо, именно это мне и нужно. А ты недоволен. Значит, не станешь возражать, если я займусь самоудовлетворением?

– Без комментариев.

– Я решила переспать с Люсьеном, Рауль. Так что привыкай к этой мысли заранее.

– Шлюха.

– Обезьяна.

Когда она вошла в квартиру, Люсьен уже успел принять душ и сидел на солнышке на балконе. В шкафу он нашел себе кое-что из старых вещей Теслы: латаные джинсы года этак шестьдесят восьмого и кожаный жилет, который сидел на нем лучше, чем в свое время на Тесле.

«Ах, молодость, молодость», – подумала она, глядя, как легко он оправился после ночных излишеств.

Румяный и улыбающийся, он поднялся, чтобы помочь ей разобрать пакет, и позавтракал с завидным аппетитом.

– Я чувствую себя дураком после вчерашнего, – сказал он. – Никогда меня не рвало. Впрочем, я и водки никогда не пил – Он бросил на нее косой взгляд. – Ты учишь меня плохому. Кейт говорит если хочешь, чтобы твое тело стало сосудом для Бесконечного, нужно держать его в чистоте.

– Ну и слова. Сосуд для Бесконечного. Что именно это значит?

– Ну… это значит… понимаешь, мы сделаны из того же материала, из чего и звезды. Ну и… Нужно только открыть душу… И Бесконечное… Ну, ты понимаешь. Все соединяется в одно, и поток льется через нас

– «Прошлое, будущее и миг сна между ними – составляют единый мир, живущий одним бесконечным днем».

Люсьен оторопел

– Откуда это? – спросил он про цитату.

– Никогда не слышал? Мне это сказал… – Тесла замолчала, припоминая. – То ли Флетчер, то ли Киссун.

– Кто такой Киссун? – спросил Люсьен.

– Я не хочу о нем говорить, – ответила она.

В жизни у Теслы имелось немного воспоминаний, которые она старалась не ворошить, и Киссун, несомненно, был одним из них.

– Расскажи про него, когда будешь в настроении, – попросил Люсьен. – Хочу знать все, что знаешь ты.

– Ты будешь разочарован. Он накрыл ее руку своей.

– Пожалуйста. Я серьезно.

Она услышала, как обезьяна у нее в мозгах издала звук, изображающий рвоту, и не смогла удержать улыбки.

– Что тут смешного? – удивился Люсьен, несколько уязвленный.

– Ничего, – сказала она. – Не будь таким обидчивым. Терпеть не могу обидчивых мужчин.

* * *

В семь тридцать они покинули дом и долго ехали на се вер вдоль побережья. То ли Тесла, то ли Рауль, то ли оба совместными усилиями выработали фантастическую способность чуять полицейских, и там, где им не грозила встреча со стражами порядка, Тесла выжимала сто и сто десять. К вечеру в среду они пересекли границу штата, а около десяти решили, что на сегодня хватит. Остановились в мотеле – одна комната, одна кровать. Что это означает, было ясно.

Люсьен отправился за едой, а Тесла позвонила Грилло. Грилло звонку обрадовался. Разговор с Хови не получился, пожаловался он и сказал, что ей, возможно, стоит тоже позвонить Катцам – подтвердить, что дело и впрямь серьезное.

– А куда, черт возьми, подевался д'Амур? – поинтересовалась Тесла. – Мне казалось, присматривать за ними дол жен он.

– Хочешь знать мое мнение? – сказал Грилло.

– Ну?

– Его больше нет.

– Что?

– Он напал на какой-то серьезный след. Он не говорил, в чем дело. А потом просто не вышел на связь.

Эта новость поразила Теслу. Дружеских отношений с д'Амуром у нее не было, после Гроува они виделись только раз, когда пути странствий привели Теслу в Нью-Йорк. Но он прикрывал тылы, будучи знатоком эзотерики, и Тесла привыкла к тому, что он присутствует в жизни. Теперь оказалось, что прикрытия нет. И если проиграл д'Амур, который вел свою войну пятнадцать лет, который имел все средства защиты (включая несколько татуировок), то на что надеяться Тесле? Не на что.

Люсьен, слава богу, не принял всерьез ее слова насчет обидчивости. Едва увидев лицо Теслы, он сразу понял: что-то случилось. Он осторожно спросил, в чем дело, и она ответила Он принялся ее успокаивать, но она ясно дала понять, что слова ей не нужны, так что он коснулся ее раз-другой, потом поцеловал, а вскоре они оказались в постели. Люсьен предупредил, что опыт у него небольшой и ей не стоит рас считывать на многое.

Тесле понравилась такая скромность, к тому же, как выяснилось, излишняя. Отсутствие широты кругозора компенсировалось глубиной исполнения. С таким азартом она не занималась любовью, наверное, лет двадцать – еще с колледжа. Кровать под ними скрипела, и спинка мерно ударялась о стену, углубляя вмятину, оставленную здесь теми, кто занимался любовью до них.

Поначалу Рауль промолчал. Даже не пискнул. Но когда они, подкрепившись холодной пиццей, пошли по новой, Рауль воспротивился:

– Он не будет больше этого делать.

– Пусть делает хоть всю ночь, – ответила она, – если сил хватит. – Она потрогала Люсьена, погладила и направила в себя. – Похоже, хватит.

– Господи, – простонал Рауль, – как ты можешь? Довольно. Сейчас же.

– Заткнись.

– Хотя бы глаза закрой, – попросил Рауль.

Но ей стало любопытно.

– Смотри, – ответила она и приподнялась. – Смотри, как сейчас мы двинемся навстречу…

– Черт…

– Сойдемся, как дороги на перекрестке.

– Да ты спятила!

Она поглядела в лицо Люсьену. Глаза у него были полу закрыты, брови сдвинуты.

– Ты… в порядке? – выдохнул он.

– В полном, – сказала она.

Обезьяна у нее в голове продолжала вопить, выкрикивая слово за словом в такт движениям Люсьена:

– Он… будто… заколачивает… гвозди… Не могу… больше…

Тут она почувствовала, как его воля пересекает границу, которую они установили, оказавшись в одном теле. Это было больно, и она застонала от боли, а Люсьен принял это за стон наслаждения. Его объятия стали еще крепче, движения сильнее.

– О да! – восклицал он. – Да! Да! Да!

– Нет! – завизжал Рауль и, прежде чем Тесла успела сообразить, что происходит, захватил полный контроль над телом.

Ее руки, томно-расслабленные, вдруг взметнулись с подушки и вцепились ногтями в голую спину Люсьена. Тот отодвинулся, потрясенный. Из горла у нее вырвался звериный вопль – она не подозревала, что способна издать его, – а ноги обхватили Люсьена и сбросили на пол. Все произошло так быстро, что Тесла осознала случившееся, лишь когда Люсьен уже лежал на полу возле кровати.

– Какого черта? Что с тобой? – спросил он, снова обретя дар речи.

Довольная обезьяна немного сдала позиции, и Тесла смогла ответить:

– Это… не я.

– В каком смысле не ты?

– Честное слово, – проговорила она, поднимаясь с постели.

Но Люсьен не подпустил ее к себе. Он мгновенно вскочил на ноги и отпрыгнул к стулу, где валялась его одежда.

– Погоди, – сказала она, не делая попыток приблизиться. – Я все объясню.

– Слушаю, – отозвался он, глядя на нее с опаской.

– Здесь не только я, – начала она, понимая, что объяснить все почти невозможно. – В моем теле есть еще кое-кто. – По крайней мере, подумала она, принцип он понять должен. Не сам ли он утром толковал о сосудах? – Его зовут Рауль.

Люсьен посмотрел на нее так, будто она заговорила на другом языке.

– О чем ты? – произнес он с явным сарказмом.

– О том, что во мне поселилась духовная оболочка чело века по имени Рауль. Он сидит у меня в мозгу уже пять лет. И он не желает, чтобы мы делали то, что делали.

– Почему?

– Ну… А почему бы ему самому не объяснить.

– Что? – услышала она голос Рауля.

– Давай, – сказала она вслух, – ты это устроил. Вот и объясняй.

– Не могу.

– Ты мне кое-чем обязан, не так ли?

Люсьен, слышавший только часть перепалки, смотрел на нее с откровенным недоверием Она расслабила мышцы и ждала.

– Только что ты болтал очень бойко, черт тебя подери, – мысленно сказала она Раулю.

Не успела она договорить, как рот ее задвигался сам со бой, и из него послышались сначала звуки, потом слова Люсьен наблюдал за этим представлением с каменным лицом. Она подозревала, что он счел ее сумасшедшей, но у нее не было способа его разубедить, пока действо не закончится.

– Все ее слова, – заговорил Рауль, окончательно овладев голосом Теслы, – правда. Я духовная сущность человека, который… чьим телом завладел великий злодей по имени Киссун.

Она не думала, что он станет рассказывать Люсьену ту историю, и от неожиданности гнев вспыхнул в ней с новой силой. Обычно они не касались этой темы. Все, что относи лось к Киссуну, причиняло боль им обоим. Но насколько же это труднее для него, потерявшего из-за фокусов колдуна свое тело?

– Тесла… оказала… мне… огромную услугу, – продолжал он, запинаясь. – Такую услугу… что я… всегда буду… ей благодарен.

Он облизнул губы. Он нервничал, и во рту у нее пере сохло.

– Но ты… ты занимался этим… с ней, а ведь я мужчина… – Он затряс головой. – Не могу – Когда Рауль заговорил, Люсьен инстинктивно прикрылся рукой.

– Я уверен, что ты хотел доставить ей удовольствие, – Рауль помолчал. – Но то, что доставляет удовольствие Тесле, невыносимо для меня. Понимаешь?

Люсьен промолчал.

– Я хочу, чтобы ты понял, – продолжал Рауль. – Хочу, чтобы ты не принимал на свой счет. Ты ни при чем Честно.

При этих словах Люсьен подобрал с пола белье и начал одеваться.

– Вот и все, что я могу сказать, – заключил Рауль. – Я оставлю вас, чтобы…

Тесла вклинилась в разговор, не дав Раулю закончить фразу.

– Люсьен! – обратилась она к юноше. – Что ты дела ешь?

– Это кто из вас? – мрачно спросил он.

– Это я, Тесла.

Она поднялась с кровати, набросив на себя простыню, и присела перед ним на корточки. Люсьен продолжал одеваться.

– Я понимаю, наверное, раньше тебе не приходилось слышать ничего подобного…

– Ты права.

– А как насчет Кейт и Фредерики?

– С Кейт я не трахался, С Фредерикой тоже. – Голос у него дрожал. – Почему ты меня не предупредила?

– Я не думала, что нужно.

– Я занимаюсь этим с мужиком… А ты «не думала, что нужно»?

– Погоди. Значит, дело в этом? – Она выпрямилась и посмотрела на него снизу вверх. – Где же твоя любовь к приключениям?

– Наверное, вся вышла. – Он натягивал ее старые джинсы.

– Ты уходишь?

– Ухожу.

– Куда?

– Не знаю. Поймаю попутку.

– Послушай, останься хотя бы до утра. Мы ничего не будем делать.

Она услышала в своем голосе отчаяние и выругала себя. Что такое? Один раз трахнулись, и ей уже не дожить одной до утра?

– Ладно, – согласилась она– Если ты хочешь уехать, иди лови попутку. Ты ведешь себя как подросток, но это твои проблемы.

Она удалилась в ванную и включила душ, напевая как будто себе под нос, но достаточно громко, чтобы он понял: ей нет до него дела.

Через десять минут, когда она вышла, его не было. Мок рая после душа, она села на край кровати и окликнула Рауля:

– Вот мы опять вдвоем.

– Ты справилась лучше, чем я думал.

– Если через несколько дней мы еще будем живы, – сказала она, – мы разделимся. Понял?

– Понял.

Они замолчали, и Тесла подумала, что уже забыла, как жить одной.

– Тебе действительно было так плохо?

– Омерзительно.

– Ладно, зато теперь ты знаешь, от чего избавлен.

– Так ослепи меня.

– Что?

– Это Тиресий.

Она все равно не поняла.

– Ты что, не знаешь этой истории?

В этом заключался один из парадоксов, который они обнаружили: бывшая обезьяна Рауль, получив образование от Флетчера, знал куда больше мифов, чем профессиональный литератор Тесла.

– Расскажи, – попросила она, откидываясь на подушку.

– Сейчас?

– Ты лее оставил меня без развлечений. – Она закрыла глаза. – Давай рассказывай.

Не раз уже он рассказывал ей древние легенды. Про похождения Афродиты, про странствия Одиссея и падение Трои. Но рассказ про Тересия как нельзя лучше подходил к их теперешнему положению. Вскоре Тесла уснула, и ей приснилось, что фиванский прорицатель Тиресий (если верить легенде, он побывал и мужчиной, и женщиной; однажды он заявил, что женщина получает в десять раз больше удовольствия, чем мужчина, и разгневанная богиня ослепила его за то, что он выдал эту тайну) ищет ее по «Америкам» и находит на развалинах Паломо-Гроува. Там они наконец занялись любовью, и земля приняла их в свои объятия.

Примерно в то самое время, когда в Орегоне, к югу от Сэлема, Тесла уснула в мотеле, Эрвин Тузейкер пришел в себя после странного сна на полу в собственной комнате. Кто-то разжег в камине огонь; краем глаза Эрвин увидел пляшущие языки пламени и обрадовался, потому что по неизвестной причине замерз, как никогда в жизни.

Он не сразу вспомнил, как попал домой. Кого-то он с собой привел, в этом он был уверен. Он привел Флетчера. Они ждали до сумерек… Кажется, так. Ждали в развалинах, пока не зажглись первые звезды, а потом вернулись пешком по боковым улицам, где почти никого не было. Машина его так и осталась стоять возле здания масонской ложи. Он смутно помнил, как Флетчер сказал, что ненавидит машины, но тут Эрвин сам себе не поверил, решив, что эта фраза ему приснилась. Как можно ненавидеть машины?

Эрвин попытался поднять голову, но его сразу же замутило, и он снова лег на пол. На это его движение из угла откликнулся чей-то голос, Флетчер был здесь, в комнате.

– Проснулся, – сказал он.

– Я, кажется, простудился, – пожаловался Эрвин. – Чувствую себя ужасно.

– Пройдет, – успокоил его Флетчер. – Лежи спокойно.

– Мне нужно воды. И аспирина. Моя голова…

– Не валено, что тебе нужно, – прервал его Флетчер. – Это тоже пройдет.

Несколько рассердившись, Эрвин все же чуть-чуть повернул голову, чтобы увидеть Флетчера, но взгляд его натолкнулся на обломки мебели – одного из четырех кресел в колониальном стиле, стоивших ему несколько тысяч. Эрвин простонал:

– Что случилось с моим креслом?

– Я его сжег, – ответил Флетчер.

Это было уже слишком. Проклиная себя за доверчивость, Эрвин с трудом сел и обнаружил, что прочие кресла тоже разбиты в щепки, а вся комната – он содержал ее в том же порядке, что и свой архив, – совершенно разгромлена. Со стен исчезли гравюры, на полу валялись птичьи чучела из его коллекции, сброшенные с полок.

– Что произошло? – спросил он. – Ограбление?

– Это твоя работа, не моя, – ответил Флетчер.

– Не может быть.

Эрвин поискал гостя глазами и увидел, что Флетчер сидит в уцелевшем кресле спиной к хозяину. Гость смотрел в окно. За окном было темно.

– Поверь, это ты, – проговорил Флетчер. – Нужно быть хоть немного уступчивее.

– О чем вы? – не понял Эрвин. Он рассердился, отчего голова у него разболелась еще больше.

– Ляг и лежи, – велел гость. – Сейчас все пройдет.

– Прекратите повторять одно и то же! – воскликнул Эр вин. – Я требую объяснений, черт побери!

– Объяснений? – переспросил Флетчер. – О, это всегда непросто. – Он отвернулся от окна; Эрвин не понял, как это вышло, но кресло каким-то образом повернулось вместе с гостем. При свете огня Флетчер выглядел лучше. Кожа казалась здоровее, чем прежде, глаза ярче. – Я уже сказал, что пришел сюда с определенной целью.

Эту часть их беседы Эрвин вспомнил легче, чем все остальное.

– Бы пришли спасти меня от банальности, – сказал он.

– И как, по-твоему, я сделаю это?

– Не знаю, и сейчас мне не до этого.

– А до него? – спросил Флетчер. – До твоей мебели? Поздновато. До твоих безделушек? Тоже поздновато. Боюсь…

Эрвину не нравился этот разговор, совсем не нравился. Он дотянулся до каминной полки, ухватился за край и попытался встать.

– Что ты делаешь? – поинтересовался Флетчер.

– Хочу найти лекарства, – ответил Эрвин. Было бы глупо говорить, что он собирается вызвать полицию, ни к чему только раздражать гостя. – Вам что-нибудь нужно? – вежливо добавил он.

– Например?

– Например, что-нибудь поесть или попить. У меня есть сок, содовая…

Ноги у него подкашивались, но до двери было несколько шагов. Эрвин шагнул к ней.

– Мне ничего не нужно, – отозвался Флетчер. – У меня здесь все есть.

Эрвин взялся за ручку, почти не слушая Флетчера Он хо тел выйти отсюда, выйти из дома, пусть ему даже придется дрожать от холода до приезда полиции.

Когда пальцы его сомкнулись на ручке, огонь, так удачно преобразивший Флетчера, осветил руку Эрвина. Выглядела она, мягко говоря, неважно. Кожа на запястье провисла, будто сухожилие под ней вдруг усохло. Он отодвинул рукав рубашки и едва не закричал. Неудивительно, что он чувствовал слабость. Рука будто лишилась мышц: от пальцев до локтя остались буквально только кожа и кости.

Только теперь до него дошел смысл последней фразы Флетчера.

«Мне ничего не нужно…»

– Господи, нет! – простонал Эрвин и попытался открыть дверь. Она, конечно, была заперта, и ключ исчез.

«У меня здесь все есть».

Он закричал и стал биться о дверь всем своим весом. Когда крик захлебнулся, потому что в легких закончился воздух, Эрвин услышал за спиной шорох и, оглянувшись, увидел Флетчера, двигавшегося к нему, не покидая все того же колониального кресла. Тогда Эрвин повернулся лицом к своему мучителю, прижавшись спиной к двери:

– Ты сказал, что пришел спасти меня.

– Разве твоя жизнь не банальна? – сказал Флетчер. – И разве смерть не спасет тебя от нее?

Эрвин открыл рот, чтобы сказать: нет, моя жизнь не банальна. У меня есть тайна, настоящая тайна.

Но он не успел сказать ни слова. Флетчер коснулся его руки, и Эрвин почувствовал, что жизнь уходит из него, слов но радуясь возможности переместиться туда, где ею распорядятся более разумно.

Он заплакал – больше от злости на это дезертирство жизни, чем от страха. И пока Флетчер тянул из него силы, а они текли прочь, Эрвин плакал до тех пор, пока плакать стало уже некому.

* * *

Джо не собирался забираться высоко в горы. Он хотел переждать в лесу на склоне, пока улицы города не опустеют. Тогда он спустится и проберется к дому Фебы. Таков был его план. Но в какой-то момент вечером – по совершенно необъяснимой причине – ему вдруг захотелось немного пройтись. Он поддался этому желанию, и оно стало гнать его вверх в какой-то странной, непонятно с чего вдруг навалившейся истоме, до тех пор, пока Джо не вышел на открытое место. Вечер выдался прекрасный. Вид с горы открывался захватывающий: город, долина и, самое главное, дорога – та дорога, по которой они с Фебой уедут сегодня ночью. Потом он снова двинулся дальше через лес, который не редел, а становился все гуще, и порой ветки деревьев смыкались над головой, заслоняя звезды. Наркотический транс – побочный эффект перкодана – не проходил, хотя обезболивающее действие явно заканчивалось; но Джо карабкался вверх, не обращая внимания на боль. Транс изменял его ощущения, оттеняя их, как капля горечи, добавленная к сладкому.

Прошло еще немного времени – больше, чем он ожидал, – и деревья наконец расступились. Джо вышел на открытое место, огляделся и увидел, что зрелище того стоит; городок внизу походил на шкатулку с бриллиантами. Джо уселся на камень, чтобы полюбоваться видом. Зрение у него всегда было острое, и даже с такой высоты он заметил пеше ходов на Мейн-стрит. Он подумал, что это туристы вышли полюбоваться ночным Эвервиллем.

Тут он вдруг почувствовал, как что-то тянет его, мешая спокойному течению мыслей. Сам не понимая зачем, он повернулся к вершине. Встал на ноги, пригляделся. Или зрение его все же обманывало, или там на самом деле мерцал свет, то разгораясь, то угасая. Джо какое-то время смотрел на него, а потом зашагал туда, словно завороженный, не отрывая глаз.

Источника сияния он не видел (его скрывали скалы), но убедился в том, что свет реальный, а не обман зрения. Кроме света, на вершине было еще что-то. Джо расслышал звуки – настолько далекие, что он скорее почувствовал их, чем услышал: некий ритм, как будто очень далеко, в соседнем штате, кто-то бил в огромный барабан. И почти не различимый звон, от которого рот Джо наполнился слюной.

До расселины между скалами оставалось не более пяти десяти ярдов, и Джо теперь смотрел только туда. Он направлялся прямо к расщелине, между ее зубцами. В паху невыносимо болело, боль пульсировала в такт ударам барабана, глаза слезились, рот был полон слюны.

Ощущения становились с каждым шагом отчетливее. Пульсирующая боль расползлась по всему телу от макушки до пяток, и вскоре Джо казалось, что каждый его нерв начал вздрагивать в этом ритме. Слезы текли из глаз, в носоглотке выделялась слизь. Во рту скапливалась слюна. Но он продолжал идти, твердо вознамерившись разгадать загадку, а когда до скалы оставалось три шага, Джо обнаружил там еще не что. В расселине, омываемой волнами света, кто-то лежал. Существо ростом со взрослого человека, но пропорциями больше напоминавшее эмбрион: чрезмерно большая голова и недоразвитые, слишком маленькие ручки, которыми он обнимал себя.

Джо обомлел и непременно обогнул бы это создание, если бы к источнику света вел другой путь. Но скалы были слишком отвесные, а нетерпение слишком велико, чтобы искать обходные пути, поэтому он направился дальше мимо лежавшего.

В тот же миг одна бессильная, недоразвитая ручка вдруг поднялась и схватила его за ногу.

Джо закричал и упал спиной на камни. Существо держало его крепко. Оно подняло свою уродливую голову, и даже сквозь пелену слез Джо увидел глаза создания: взгляд его отнюдь не казался взглядом умирающего. Взгляд был ясным и четким, как и голос, раздавшийся из безгубого рта

– Меня зовут Ной, – сказало существо. – Ты пришел, чтобы вернуть меня домой?

* * *

Феба оставалась в больнице до полуночи, пока не завершились все формальности, связанные со смертью Мортона Снова появился Джилхолли – насколько поняла Феба, он пришел, как только ему сообщили новость.

– Дело осложняется, – сообщил он, – и для вас, и для вашего приятеля. Вы понимаете?

– Мортон умер от сердечного приступа, – сказала Феба.

– Подождем результатов вскрытия. А пока что я хочу, чтобы вы сразу же позвонили нам, если Фликер даст о себе знать. Вы меня поняли? – Он помахал пальцем у Фебы перед носом, на что при других обстоятельствах получил бы достойный ответ. Но сейчас, играя роль скорбящей жены, она должна была сдерживаться.

– Поняла, – ответила она спокойно.

Ее смиренный вид вроде бы убедил шерифа Голос его не много смягчился.

– Ну зачем вы это сделали, Феба? – спросил он. – Я хочу сказать, вы же меня знаете. Я не расист, но если вам захотелось любви на стороне, почему вы выбрали черного?

– Почему каждый из нас что-то выбирает?

Она отвернулась, не рискнув посмотреть прямо в его сочувственное лицо, боясь, что не сумеет сдержаться и влепит пощечину.

Но он явно счел опущенный взгляд Фебы знаком раскаяния, потому что положил ей руку на плечо и шепнул:

– Я знаю, сейчас вам трудно в это поверить, но всегда есть свет в конце тоннеля.

– Неужели? – проговорила она.

– Можете мне поверить, – ответил он. – А сейчас иди те домой и ложитесь слать. Поговорим утром.

«Утром меня здесь не будет, болван, – подумала она, вы ходя на улицу. – Утром я уже буду там, где ты меня никогда не найдешь. Рядом с тем, кого я люблю».

Конечно, спать она не легла, хотя у нее все болело. Сейчас нужно было собраться. Феба раскладывала вещи – что взять, а что выбросить, – по ходу дела наведываясь к холодильнику за куском пирога или сосиской, и посадила желтое пятно горчицы на ночную рубашку, в которой хотела показаться Джо. Потом, когда вещи были сложены, она быстро пролистала фотоальбомы, выбирая, что взять с собой. Снимок это го дома, когда они с Мортоном, сияющие и полные надежд, только въехали сюда. Парочку детских фотографий. Мама, папа, Мюррей и сама Феба – шести лет от роду, а все равно толстая.

Свадебные фотографии она всегда ненавидела, даже те, что без Мортона, но из сентиментальности общий снимок взяла, а вместе с ним еще и два других, сделанных на параде восемьдесят восьмого года, когда доктор Пауэлл вдруг решил оплатить собственную платформу, и она сама сшила себе потрясный костюм аптечного пузырька.

Когда она собрала вещи, рассмотрела фотографии, доела пирог и сосиски, было уже почти три часа, и она подумала: уж не поймал ли Джилхолли ее Джо? Но от такой мысли Феба отмахнулась. Если бы поймал, он бы уже позвонил и похвастался. Или позвонил бы сам Джо – сказать, что не придет и что нужно искать для него адвоката.

Нет, ее любимый по-прежнему на свободе; он просто еще не добрался до нее. Может быть, он хочет сначала зайти к себе, чтобы забрать кое-что из вещей, и ждет, пока улицы окончательно опустеют. Или отправился добывать машину, в которой они уедут, а потом бросят где-нибудь, чтобы сбить погоню со следа. Или почему-то замешкался – так случалось, когда она была рядом и у них было много времени.

К рассвету они уедут, и все будет хорошо. До восхода солнца оставалось два или три часа. Феба вышла на заднее крыльцо и стояла там, глядя в темноту деревьев, в ожидании Джо. Он придет. Рано или поздно, но он придет.

* * *

– Где твой дом? – спросил Джо у Ноя.

Тот, не ослабляя хватки, продолжая стискивать ногу Джо, поднял левую руку и показал на расщелину между скалами, откуда струился свет и слышался рокот барабана.

– Что там такое? – удивленно поинтересовался Джо.

– Ты действительно не знаешь?

– Не знаю.

– В десяти шагах отсюда берег Субстанции, – сказало странное существо. – А я слишком ослаб, чтобы их пройти.

Джо опустился на корточки рядом с Ноем.

– Не так уж и ослаб. – Он кое-как высвободил ногу из цепких пальцев Ноя.