Текст книги "Весь Клайв Баркер в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 122 (всего у книги 388 страниц)

– Разве не так?

– Наверное, так.

– Тогда говори все. Про Киссуна. Про Петлю. Про Синклит. Про Субстанцию, если она до тех пор не сбежит.

– Ты знаешь, что у тебя шевелятся губы, когда ты дума ешь? – спросила Феба.

– Правда?

– Немного.

– Ну… я тут пытаюсь разрешить одно противоречие…

– Какое?

– Стоит ли говорить тебе правду, всю правду и ничего кроме…

– Ну и как, решила?

– Рассказывай.

– Решила. – Тесла отодвинула тарелку и наклонилась вперед. – Я отвечу на твой вопрос Нет, ликсы не выползли из унитаза Они явились из Петли времени…

Она никогда никому не рассказывала этого в подробностях. Сообщила, конечно, Грилло и д'Амуру, но лишь в общих чертах. Детали были слишком гнусными, вспоминать о них было слишком мучительно. Но Фебе, которую Тесла едва знала, она рассказала все под звяканье тарелок и болтовню не обращавших на них внимания людей. Это оказалось не так уж трудно. Во всяком случае, здесь, где прошлое не могло снова обрушиться на нее своей тяжестью.

– Был человек по имени Киссун, – начала Тесла, – и, если бы список самых мерзких людей на планете составляли мы, он наверняка значился бы одним из первых. Киссун был… да, вот кем он был?.. Сам себя он называл шаманом, но это не совсем так. Он обладал властью, большой властью. Мог играть со временем, мог проникать в мысли людей, мог создавать ликсов…

– Значит, он их и сделал.

– Нет, скорее всего, они существовали и раньше. Наверное, маги умели создавать их сотни лет назад. Я называю магами не фокусников, вытаскивающих кролика из шляпы, а тех, кто преображает мир… Тех, кто меняет, мир… А мы даже толком не понимаем, что происходит.

– Все они мужчины? – поинтересовалась Феба

– Большинство.

– Ага.

– Так вот, Киссун был одним из таких магов. Они назвались Синклитом и поклялись, что никто никогда не узнает…

Она замолчала.

– Ну давай, – сказала Феба. – Рассказывай.

– Никто не узнает, что есть такое место – Субстанция.

– Субстанция?

– Да. Это море, куда мы иногда попадаем во сне.

– И почему же нам нельзя о нем знать? – спросила Феба, – Если мы туда попадаем, где же тайна?

Тесла задумалась.

– Знаешь, я сама не понимаю. Я всегда думала… Что я думала? Кажется, я думала, что в Синклит входят самые умные, и раз уж они хранили эту тайну, жили с ней и умирали, значит, ее надо хранить. Но теперь, когда ты задала вопрос, я поняла, что не знаю почему.

– Они все умерли?

– Все. Их убил Киссун.

– Зачем?

– Чтобы завладеть величайшей в мире силой. Она называется Искусство.

– Ну, завладел бы, и что?

– Думаю, этого не знает никто.

– Далее Киссун? Тесла опять замялась.

– Да, – сказала она наконец, – даже он.

– Значит, он убил мудрейших, чтобы получить то, не знаю что? – произнесла Феба с явным недоверием.

– О, он не просто убил их. Он спрятал их тела в прошлом.

– Ну-ка, ну-ка.

– Клянусь. Он ведь убивал самых важных людей, пони маешь? Важнее, чем Папа Римский или наш президент. Ему нужно было спрятать их так, чтобы их никогда не нашли. И он выбрал для этого место под названием Троица.

– Где?

– Важнее знать когда, – ответила Тесла. – В Троице взорвали первую атомную бомбу. Шестнадцатого июня сорок пятого года. В Нью-Мехико…

– И ты говоришь, что там он прятал тех, кого убивал?

– Там. Кроме…

– Что такое?

– Однажды он совершил одну ошибку. Маленькую ошибку… Он запер сам себя.

– В прошлом?

– Да. Вместе с бомбой, готовой взорваться. Тогда он сделал Петлю и пустил в ней время по кругу за секунду до взрыва.

Феба улыбнулась и покачала головой.

– Что такое? – спросила Тесла.

– Не знаю, в своем ты уме или нет, но, если это записать, ты могла бы отлично заработать. Например, сделать кино для ТВ.

– Это не кино. Это правда Я знаю точно, потому что была там три раза. В Петле Киссуна.

– Значит, ты на самом деле его видела? – спросила Феба

– Конечно, видела, – ответила Тесла.

– Ну и…

– На что он похож?

Феба кивнула. Тесла пожала плечами.

– Трудно подобрать слова, – сказала она.

– А ты попробуй.

– Пять лет я пыталась забыть о нем. Но не смогла Каждый раз что-нибудь – что-нибудь грязное, мерзкое, вроде за паха собственного дерьма, – напоминало о нем. Понимаешь, с виду он так, ничего особенного. Маленький, старый, вы сохший. Но он мог одним взглядом увидеть тебя насквозь. Прочитать все твои мысли. Разглядеть твое нутро. Использовать, поиметь. – Тесла потерла руки, пытаясь их согреть, но они не согрелись.

– И что с ним случилось?

– Он не удержал время.

– Что? – спросила Феба непонимающе.

– Ту самую маленькую Петлю времени, которую создал за секунду до взрыва, – объяснила Тесла– И он отпустил ее.

– Значит, бомба взорвалась?

– Да, и он вместе с ней.

– Ты была там?

– Нет, иначе бы я здесь не сидела Но я ушла оттуда последней, я уверена в этом. – Она откинулась на спинку стула. – Вот и все, что я могу тебе рассказать. По крайней мере, сейчас.

– Занятная история.

– И ты не поверила ни слову.

– Кое-чему почти поверила. Кое-что показалось смешным. А еще кое-что… Еще кое-чему я не хочу верить. Страшно.

– Значит, ты не пойдешь со мной к Эрвину?

– Я этого не говорила, – сказала Феба.

Тесла улыбнулась и полезла в карман своих кожаных штанов.

– Что ты ищешь?

– Деньги, – ответила Тесла. – Если ты решила рискнуть вместе со мной поохотиться на ликсов, позволь мне хотя бы заплатить за пиццу.

Глава 10

Когда толпа на улицах начала редеть, Эрвин пожалел, что поссорился с Доланом. Ноги болели, все его несуществующие кости ныли от усталости, но он и без проверки знал: призраки не спят. Он будет бродить всю ночь напролет, пока жители Эвервилля, закрыв двери и окна, спокойно погрузятся в сон. Он брел по Мейн-стрит, как одинокий пьянчуга, мечтая снова встретить женщину, услышавшую его шепот у Китти. Она услышала его, пусть даже не совсем разобрала слова, а другие, в ком билось живое сердце, вообще ничего не замечали, как бы он ни кричал. Наверное, эта женщина необыкновенная, решил Эрвин. Например, она телепат.

Кое-кто его все же заметил. На Эппл-стрит из-за угла на встречу Эрвину вышли Билл и Мейзи Уэйтс, прогуливавшие двух своих лабрадоров. Собаки, поравнявшись с Эрвином, учуяли его присутствие. Возможно, они услышали запах – точно Эрвин не знал. Так или иначе собаки вдруг зарычали, шерсть у них на загривке вздыбилась, лабрадорша припала к земле, а пес вырвался и рванул куда-то, волоча по земле поводок. Билл – ему было за пятьдесят, и он был далеко не в форме – с воплем бросился догонять.

Поведение животных огорчило Эрвина. У него никогда не было собаки, но вообще-то он любил их. Неужели призрачное состояние так противоестественно, что одно его приближение сводит собак с ума?

Эрвин присел на корточки и ласково заговорил с лабрадоршей.

– Все хорошо, все хорошо, – повторял он, протягивая к ней руку. – Я никого не трону.

Собака захлебывалась лаем рядом с хозяйкой, которая беспомощно смотрела в спину мужу, догонявшему пса. Эр вин наклонился ниже, продолжая уговаривать, и животное, похоже, наконец услышало его. Лабрадорта наклонила го лову набок, и ее лай стал тише.

– Вот так, – сказал Эрвин, – вот так. Видишь, я не страшный, правда?

Ладонь его была теперь в двух футах от ее носа. Яростный лай превратился в обычное тявканье. Эрвин поднес руку еще ближе. Собака наконец умолкла, легла, перекатилась на спину и подставила живот, разрешая почесать себя.

Мейзи Уэйтс уставилась на нее.

– Кэти, что это ты улеглась? – удивилась она– Вставай.

Она потянула за поводок, пытаясь поднять собаку, но Кэти блаженствовала Вдруг она тихо зарычала, словно на мгновение вспомнила, как ее напугал тот, кто сейчас почесывал ей брюхо, а потом окончательно замолчала.

– Кэти, – устало повторила Мейзи и спросила возвращавшегося мужа: – Ты его нашел?

– А ты не видишь? – отвечал запыхавшийся Билл– Рванул к речке. Вернется, ничего с ним не сделается.

– Но машины…

– Сейчас нет никаких машин, – возразил Билл. – Ну, или почти нет. Ради бога, Мейзи, он ведь у нас уже убегал.

Тут Билл перевел взгляд на разлегшуюся на асфальте Кэти.

– Ах ты, старая шкура! – воскликнул он нежно и при сел, чтобы ее погладить. – Не понимаю, чего они так испугались?

– Меня, – сказал Эрвин, гладя живот собаки вместе с Биллом. Собака услышала. Она навострила уши и посмотрела на Эрвина. Билл, конечно, ничего не уловил, но Эрвин все равно продолжал: – Послушай меня, Уэйтс, пожалуйста! Если собака меня слышит, то и ты можешь. Послушай. Это я, Эрвин Тузейкер…

– Если ты уверен… – говорила в это время Мейзи.

– Эрвин Тузейкер.

– Уверен, – отозвался Билл. – Может, он будет дома раньше нас.

Он похлопал Кэти по солидному брюшку и встал.

– Пошли, старушка, – позвал он и, ехидно взглянув на жену, добавил: – Кэти, тебя это тоже касается.

Мейзи ткнула его локтем в бок.

– Уильям Уэйтс! – проговорила она грозно, изображая гнев.

Билл придвинулся к ней поближе.

– А не побаловаться ли нам немножко? – предложил он.

– Уже поздно…

– Завтра суббота, – сказал Билл и обнял жену за талию. – Соглашайся, или я наброшусь на тебя во сне.

Мейзи хихикнула и, дернув за поводок, подняла Кэти на нога. Билл поцеловал жену в щеку и зашептал что-то ей на ухо. Эрвин стоял очень близко, но все равно расслышал толь ко «подушка» и «как всегда». Что бы это ни означало, Мейзи тоже поцеловала мужа, и они пошли, обнявшись. Кэти тру сила рядом, поминутно оглядываясь на своего призрачного приятеля.

– Ты когда-нибудь был женат, Эрвин?

Это спросил Долан. Он сидел на ступеньках магазина «Свет и мебель для дома» и ковырял в носу.

– Нет.

– А моя, когда я умер, переехала в Сиэтл. Через семь недель и два дня собралась и уехала. Дом продала, мебель продала, а магазин сдала в аренду. Я чуть с ума не сошел. Месяц места себе не находил, ходил тут, страдал. Даже пытался уйти за ней.

– И как?

Долан покачал головой.

– Не советую пробовать. Чем дальше я отходил от Эвервилля, тем становился… призрачнее.

– Как думаешь, почему?

– Точно не знаю. Думаю, вся моя жизнь связана с городом. Может, я не могу себя помыслить где-то еще. Как бы там ни было, с тех пор я успокоился. Я знаю, где мое место. – Он поглядел на Эрвина. – По правде сказать, я искал тебя не для того, чтобы поболтать.

– А зачем?

– Я тут поговорил с друзьями. Рассказал про тебя и про то, что случилось в моем магазине. Они захотели тебя увидеть.

– Они тоже…

– Говори. Не бойся этого слова.

– Они тоже призраки?

– Мы предпочитаем называть себя «неспящие». Но во обще-то да, мы призраки.

– Зачем они хотят меня видеть?

Долан встал.

– Какая тебе, к черту, разница? – гаркнул он, вдруг озлившись. – У тебя что, есть более важные дела?

– Нет, – помолчав, сказал Эрвин.

– Так идешь или нет? Лично мне без разницы.

– Я иду.

* * *

Будденбаум пришел в себя в белой комнате, голова раскалывалась от боли. Возле постели стоял молодой человек с бледной физиономией.

– Вот ты и очнулся, – сказал он.

Молодой человек был с ним явно знаком. Будденбаум не помнил ни лица, ни имени. Недоумение его было настолько явным, что молодой человек сказал:

– Оуэн, это я, Сет.

– Сет. – Имя всколыхнуло в памяти десяток воспоминаний, закружившихся, как кинокадры на пленке.

Пленка прокрутилась раз, другой, десять, двадцать. Обнаженное тело, мерзкая рожа, небо, люди, столпившиеся над ним.

– Я упал.

– Да.

Будденбаум ощупал грудь, шею, живот.

– Я цел.

– У тебя сломано несколько ребер, трещина в каком-то позвонке и в основании черепа.

– Неужели? – Будденбаум протянул руку к голове. Та оказалась забинтована. – Как долго я пробыл без сознания?

– Примерно восемь часов.

– Восемь? – Он сел в постели. – Господи.

– Ты должен лежать.

– Некогда Мне нужно кое-что сделать. Это очень важно. – Он потер рукой лоб. – Кто-то должен приехать. Мне нужно… нужно… Бог ты мой, не помню. – Он в отчаянии по смотрел на Сета– Дело плохо, – сказал он. – Дело очень плохо. – Он схватил Сета за руку и притянул к себе. – У нас ведь была связь, не так ли? – Сет не понял, о чем он. – Мы занимались любовью, мы с тобой?

– А, да. Да, мы пришли туда, а этот идиот Босли, этот истинный, видите ли, христианин…

– В истинных христианах нет ничего плохого, – провор чал Будденбаум… Мне-то ты веришь?

– Конечно, верю, – ответил Сет, касаясь рукой его лица – Ты мне сказал, что будет.

– Да? Сказал? И что будет?

– Ты сказал, что идут аватары. – Сет с запинкой произнес это слово. – Сказал, что они выше ангелов.

Отчаяние исчезло с лица Будденбаума.

– Аватары, – повторил он. – Да, конечно.

Он спустил ноги с кровати.

– Тебе нельзя вставать, – забеспокоился Сет, – у тебя серьезные травмы.

– Бывало и похуже, и ничего, пережил, поверь мне, – успокоил его Будденбаум. – Где моя одежда?

Он встал и направился в угол комнаты, где стоял узкий платяной шкаф.

– Мы все еще в Эвервилле?

– Нет, в Силвертоне.

– Как далеко это?

– Тридцать пять миль.

– Ты как; сюда попал?

– Взял машину у матери. Но, Оуэн, тебе нужно…

– Наплевать на трещины, я рискую потерять больше, – перебил его Будденбаум, открывая шкаф и доставая свои вещи. – Гораздо больше.

– Что?

– Это слишком сложно…

– Я быстро схватываю, – напомнил Сет. – Ты же знаешь. Ты сам так сказал.

– Помоги мне одеться.

– Это все, на что я гожусь? – возмутился Сет. – Я не идиот, которого ты снял, чтобы так со мной обращаться.

– Тогда прекрати вести себя как идиот! – рявкнул Будденбаум.

Сет отпрянул.

– Все понятно, – проговорил он.

– Я не хотел тебя обидеть.

– Ты хотел, чтобы кто-нибудь помог тебе одеться. Позови сиделку. И чтобы тебя отвезли в Эвервилль. Вызови такси.

– Сет…

Поздно. Мальчишка выбежал в коридор, хлопнув дверью.

Оуэн и не попытался его остановить, ему некогда было спорить. Побегает и вернется. А если нет, значит, нет. Через несколько часов ему не понадобится ни помощь, ни дружба, ни сам Сет, ни какой-либо другой капризный мальчишка. Он, Оуэн Будденбаум, освободится от всего на свете, включая любовь, от всей земной мелочности, и начнет жить вне времени и пространства Он отринет земное, как все небо жители, безначальные и бесконечные, существующие вечно в своей удивительной и прекрасной сути.

Он почти оделся, когда в палату заглянул врач – молодой, белобрысый, лохматый, с бледным, как сыворотка, лицом.

– Мистер Будденбаум, что вы делаете? – спросил он.

– Мне казалось, это очевидно, – ответил Оуэн.

– Вы не можете уйти.

– Ничего подобного. Я не могу остаться. У меня дела.

– Удивительно, как вы смогли встать! – воскликнул доктор. – Я просто требую, чтобы вы легли.

Он направился к Оуэну, который нетерпеливо поднял руки.

– Не мешайте, – проговорил он. – Если хотите помочь мне, вызовите такси.

– Если вы отсюда уйдете, – сказал врач, – я за последствия не отвечаю.

– Вот и отлично, – кивнул Оуэн. – А теперь, прошу вас, выйдите и позвольте мне одеться.

* * *

Эвервилль гордился своими кладбищами: для такого маленького городка их было действительно много. Католическое кладбище Святой Марии лежало в двух милях от городской черты на Мулино-Роуд, а три остальных находились в городе: кладбище Пионеров (самое маленькое и самое примечательное с исторической точки зрения), кладбище Поттеров (названное так по имени семьи, чьих могил там было больше прочих) и самое обыкновенное старое городское кладбище. Долан привел Эрвина на кладбище Поттеров на Лэмброл-Драйв, возле старой почты.

По пути он беспрерывно болтал, главным образом о том, как изменился город за последние несколько лет. По мнению Долана, к худшему. Утратило смысл и исчезло многое из прошлого Эвервилля – семейные магазинчики, старые дома и даже уличные фонари.

– При жизни я об этом не думал, – сказал Долан. – Ты тоже, не так ли? Ведь живешь как можешь. Надеешься, что к тебе никто не явится из налоговой; что в субботу ты как следует повеселишься; что облысеешь не слишком рано. И нет времени задумываться о прошлом до тех пор, пока сам не станешь частью этого прошлого. Но тогда…

– Что тогда?

– Тогда понимаешь: если что ушло, то ушло навсегда. – Долан указал на здание старой почты. Ее закрыли, когда в Сэлеме открылось новая, более современная. – Вот посмотри, – сказал он. – Ведь его могли бы сохранить, так? Устроить в нем что-нибудь полезное для общества.

– Какого общества? – спросил Эрвин. – Нет здесь ни какого общества. Есть несколько тысяч людей, случайно ставших соседями. Я юрист, и мне приходилось видеть всякое. Они судятся, если не там поставили забор или спилили не то дерево. Посмотришь на них – вроде бы хорошие соседи, прекрасные люди. Но я тебе точно скажу; если бы закон позволял, они бы поубивали Друг друга.

Только когда договорил, он понял неуместность этих слов.

– Я лишь пытался защитить детей, – глухо произнес Долан.

– Я не про тебя, – пробормотал Эрвин. – То, что ты сделал…

– Было неправильно. Сам знаю. Мы совершили страшную ошибку, и сожалеть о ней я буду вечно. Но тогда мы думали, что мы правы.

– И как потом к вам отнеслось ваше драгоценное общество? Когда они поняли, что вы ошиблись. Вы стали париями, верно?

Долан промолчал.

– Вот тебе и всё общество, – заключил Эрвин.

В молчании они дошли до ворот кладбища, а там Долан спросил:

– Ты знаешь, кто такой Хьюберт Нордхофф?

– Тот, чья семья владела мельницей?

– Не только мельницей. Он тут многим владел целых пятьдесят лет.

– Ну и с чего ты о нем вспомнил?

– Он устраивает для нас прием каждую последнюю пятницу месяца.

– Здесь? – спросил Эрвин, взглянув на кладбище сквозь чугунную решетку ворот.

Луну закрывали тонкие прозрачные облака, но было достаточно светло, чтобы разглядеть могилы. Резные надгробия с ангелами или урнами отмечали места упокоения тех, чьи родственники не жалели денег, но в основном виднелись простые могильные камни.

– Здесь, – сказал Долан и провел Эрвина в калитку.

В дальнем конце кладбища рос древний дуб, поросший мхом. Под его громадными ветвями собрались шестеро муж чин и одна женщина Кто-то устроился на камнях, а один молодой человек – выглядел он слишком болезненно даже для мертвеца – уселся на нижней ветке. Возле самого дуба, перед всеми, стоял старик лет семидесяти. Его костюм, очки и витиеватая манера выражаться свидетельствовали о том, что он жил и умер очень давно. Долан наклонился и стал шепотом объяснять, кто это, но Эрвин уже догадался сам: вышеупомянутый Хьюберт Нордхофф. В этот момент Хьюберт Нордхофф увлеченно упражнялся в риторике:

– Любят ли нас? Увы, нет, друзья мои. Помнят ли нас?

Боюсь, за редким исключением, нет. Печалит ли это нас? Печалит ли это нас, друзья мои? – Он обвел всех присутствующих своими светлыми глазами и сам себе ответил: – Господи боже, да. Печалит до глубины души.

Тут он остановился, заметив за спинами слушателей Долана вместе с Эрвином, и кивнул головой в знак приветствия.

– Мистер Долан, – произнес он.

– Мистер Нордхофф, – ответил Долан и повернулся к Эрвину, – вот о ком я вам говорил. Его зовут…

– Тузеикер, – перебил Эрвин. Он не желал быть добычей Додана и потому старался держаться независимо. – Меня зовут Эрвин Тузеикер.

– Рады вас видеть, мистер Тузейкер, – сказал старик. – Я Хьюберт Нордхофф. А это…

Он подводил Эрвина по очереди к каждому из присутствующих и знакомил. Троих Эрвин знал и раньше – они были известны всему Эвервиллю (один – Джилхолли, другой – отец нынешнего мэра). Остальные имена слышал впервые, но, если судить по прекрасным костюмам, они тоже принадлежали к респектабельным семействам и, как Хьюберт, занимали не последнее место в обществе. Сюрпризом для Эрвина оказалось то, что единственная присутствующая женщина оказалась не женщиной, а неким Корнелиусом Флойдом, сошедшим в мир иной в наряде, весьма напоминавшем женский. Черты лица его были крупные, подбородок несколько тяжеловат для дамы, зато высокий и нежный голос – сказавший Эрвину, что его имя Корнелиус, но друзья называют его Конни, – этот голос мог ввести в заблуждение.

Завершив ритуал знакомства, Хьюберт перешел к делу.

– Мы уже слышали о том, что с вами случилось, – сказал он. – Вас убили. Насколько мы поняли, убили в вашем собственном доме.

– Да, совершенно верно.

– Мы потрясены. – Вокруг послышались сочувственные возгласы. – Однако, к сожалению, должен сказать: удивляться не приходится. Вполне в духе новых перемен.

– Меня убил не совсем обыкновенный убийца, – возразил Эрвин. – Если убийцы бывают обыкновенными.

– Долан что-то упомянул о вампирах, – вставил Джилхолли-старший.

– Это его слово, не мое, – снова возразил Эрвин. – Да, из меня высосали жизнь, но без этих вампирских глупостей. В шею меня никто не кусал.

– Вы знаете вашего убийцу? – спросил дородный тип по фамилии Диккерсон, сидевший на чьем-то надгробье.

– Не совсем.

– В каком смысле?

– Я его в первый раз встретил у ручья. Зовут его Флетчер. По-моему, он считает себя чем-то вроде мессии.

– Только этого нам и не хватало, – отозвался тощий парень на ветке.

– Что делать, Нордхофф? – спросил Джилхолли.

– Тут ничего не сделаешь, – сказал Эрвин.

– Не будьте пораженцем, – одернул его Нордхофф. – Надо помнить о нашем долге.

– Правильно, – подхватил Конни. – Если не мы, то кто?

– Что кто? – спросил Эрвин.

– Кто защитит наше наследие, – пояснил Нордхофф. – Мы создали этот город. Мы полили эту дикую землю своим потом, мы построили дома, в которых выросли наши дети. Теперь всему этому грозит опасность. Несколько месяцев мы провели в тревоге. И вот появляетесь вы, погибший от козней противоестественной силы, а еще мальчишка Ланди – он приходит в магазин Долана по другой причине, не менее противоестественной…

– Не забудьте про пчел, – добавил Диккерсон.

– Каких пчел? – не понял Эрвин.

– Вы знаете Фрэнка Тиббита? – спросил Диккерсон. – Который живет на Мунлейн?

– Нет.

– Он держит пчел. Вернее, держал. Десять дней назад они улетели.

– Это имеет значение? – спросил Эрвин.

– Если бы это был единственный случай, – сказал Нордхофф. – Но он не единственный. Мы, как вы уже, наверное, поняли, все видим и все слышим. В нашу задачу входит сохранить то, что мы создали, даже если люди про нас забыли. Мы знаем все. И есть десятки примеров…

– Сотни, – уточнил Конни.

– Вот именно, – сказал Нордхофф, – сотни странных случаев, каждый из которых в отдельности – такая же мелочь, как и пчелы Тиббита…

– В отличие от вашего убийцы, – перебил Диккерсон.

– Могу ли я закончить хоть одно предложение? – спросил Нордхофф.

– Можешь, если будешь говорить короче, – ответил Мелвин Поллок, старик одних лет с Нордхоффом. Большой тонкогубый рот выдавал в нем нераскаявшегося насмешника. – Он пытался вам сказать вот что: мы вложили в Эвервилль свою душу. Но мелочи, о которых идет речь, предвещают нам разорение.

– Когда город погибнет… – начал Диккерсон.

– Мы все погибнем вместе с ним, – закончил Поллок.

– Если мы мертвы, – проговорил Нордхофф, – это еще не значит, что мы должны лежать сложа руки.

Диккерсон хохотнул.

– Неплохо, Хьюберт. Будешь у нас теперь юмористом.

– Ничего смешного, – отрезал Нордхофф.

– Ну, почему же, – сказал Диккерсон, снова усаживаясь на камень. – Вот они мы, краса и гордость Эвервилля. Банкир. – Он отвесил поклон в сторону Поллока. – Торговец недвижимостью. – Он указал на Кони. – И хозяин мельницы. – Тут он повернулся к Нордхоффу. – Ну и мы, остальные члены общества. Из последних сил мы цепляемся за свое достоинство, надеемся, будто сумеем что-то изменить, остановить то, что грядет. – Он указал рукой на жилые дома за оградой кладбища – Хотя каждому, кто не боится смотреть правде в глаза, ясно – все кончилось.

– Что кончилось? – сказал Конни.

– Время. Время Эвервилля кончилось. Возможно – Он замолчал и нахмурился. – Возможно, не только Эвервилля, но и всего человечества, – пробормотал он себе под нос.

Никто не отозвался, даже Нордхофф. Где-то на улице залаяла собака, но от этого знакомого звука легче не стало. Наконец Эрвин произнес;

– Флетчер знает.

– Что он знает? – спросил Нордхофф.

– Что происходит. Может быть, он это и устроил. И если нам удастся найти способ его убить…

– А это мысль! – воскликнул Конни.

– Если не спасем город, – сказал Диккерсон, явно об радованный появившейся перспективой, – то хотя бы позабавимся напоследок.

– Бог ты мой, да мы не в силах даже рассказать что-нибудь кому-нибудь, – возразил Долан. – Как же, черт возьми, мы сможем кого-то убить?

– Он не кто-то, – заявил Эрвин. – Он что-то. Он не человек.

– Бы слишком в этом уверены, – сказал Нордхофф.

– Я не прошу вас верить мне на слово, – ответил ему Эрвин. – Пойдите и посмотрите.