Текст книги "Московское воскресенье"

Автор книги: Клара Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Глава сорок девятая

Раннее майское утро. Солнце только что взошло. На горизонте густая дымка. Гриша сидит на старте и ждет разведчика.

Конец войны! Получилось как-то проще, чем все ожидали. Гриша изучает карту. Он обещал прилететь к Кате, как только она окажется в радиусе пятидесяти километров. Сейчас до Кати было всего сорок!

Грише пришла совсем простая мысль: написать письмо Маршанцевой. Объяснить, что он давно любит Катю Румянцеву, что проверил свое чувство, что дружба их скреплена длительными испытаниями и потому он просит разрешить жениться на Кате Румянцевой.

Ночью Гриша написал письмо Маршанцевой, а утром в третий раз переписал набело и послал со знакомым летчиком в Берлин.

Письмо это Маршанцева получила утром одиннадцатого мая. Несколько минут она сидела, обдумывая «послание». Потом вызвала Речкину.

– Хочу с тобой посоветоваться, – сказала Маршанцева, держа в руках письмо Гриши. – На мое имя поступило официальное письмо от летчика Рудакова из двадцатого гвардейского штурмового Севастопольского Краснознаменного ордена Кутузова полка с просьбой разрешить ему жениться на…

– Что-о?! – воскликнула Речкина, от удивления округляя глаза.

– Почитай.

Речкина вздохнула, словно только сейчас разрешила себе поверить – война в самом деле кончилась.

Она вспомнила, сколько раз появлялся этот настойчивый штурмовик на их аэродроме. И вот он добился своего.

– Что же, победа за ним.

– Я тоже так думаю, – сказала Маршанцева. И они вызвали штурмана.

Катя прибежала, уверенная, что сейчас получит срочное задание.

– Садись, Катя. Мы решили выдать тебя замуж.

Маршанцева сделала паузу и лукаво переглянулась с Речкиной. Катя изумленно заморгала.

– Дело в том, – продолжала Маршанцева, – что я получила письмо от старшего лейтенанта Рудакова. Он просит разрешить жениться на тебе.

– Ах! – произнесла Катя, качнувшись на стуле, но в следующее мгновение она уже повисла на груди Маршанцевой. Все было ясно.

Старший лейтенант Черненко была откомандирована за женихом. И началась подготовка к свадьбе.

В пять часов того же дня самолет По-2 прибыл на аэродром, где базировался штурмовой полк. В одно мгновение он был окружен летчиками. Они помогли Марине выйти из кабины, несколько минут несли ее по аэродрому и кричали: «Ура!»

Марина не смеялась. Она была серьезна, как посол дружественной державы, прибывший с почетным поручением.

Поздоровавшись с Веселовым, она потребовала проводить ее к командиру. Но как раз в этот момент командир сам подошел к ней, и Марина официально вручила ему пакет.

Командир прочел письмо, удивленно посмотрел на Марину, потом еще раз прочел и рассмеялся:

– Рудакова ко мне!

Гриша уже был наготове: он кое-что подозревал.

– Читай! – сказал сквозь смех командир и передал ему письмо. – Вслух читай!

Гриша мгновенно пробежал письмо и уставился на командира.

Не переставая смеяться, тот махнул рукой.

– Согласен!

Письмо пошло по рукам.

Старший лейтенант Черненко стояла навытяжку, ждала.

К ней подошел Веселов:

– Ты будто меня не замечаешь?

– Я при исполнении служебных обязанностей, – важно ответила Марина.

Подбежал Гриша и уже готовился залезть в кабину, но Веселов вдруг сказал:

– Я лечу с вами.

– Самолет не возьмет троих, – начал было Гриша, но Веселов перебил:

– Ты за руль, я в кабину, Марина ко мне на колени.

Все присутствующие согласились, что это весьма дельное предложение. Какая же свадьба, если на ней не будет представителя штурмового полка?!

Вечером самолет с женихом прибыл на аэродром, где дислоцировался полк Маршанцевой.

Жениха встретила Герой Советского Союза Нечаева и преподнесла букет цветов. Потом Гришу повели к Маршанцевой, которая ждала его в парадной форме и при всех орденах. Да и жених был ослепителен: вся грудь увешана орденами.

Рудаков всем понравился.

– Рада видеть вас. Помню вас еще с Кубани.

Гриша сказал:

– Поздравляю вас с победой.

– Спасибо, – ответила Маршанцева, – поздравляю и вас.

На этом официальный прием был закончен.

Гришу повели к Кате.

Вокруг него мелькало множество летчиц, он оглядывался на каждую, опасаясь не узнать Катю. Все они очень переменились за то время, что он не видел их. Это были уже не те хохотушки, которых он помнил, а солидные товарищи, в больших чинах и при орденах. Гриша даже не знал, как разговаривать с ними.

Они подошли к большому дому, окруженному парком. Высокая дверь медленно приоткрылась, и Гриша увидел, как на широкий балкон вышла девушка. Он бросился к ней, думая, что это Катя, но девушка сделала два шага, остановилась, с усмешкой сказала:

– Катя-то вон где!

Гриша обернулся. Из других дверей вышла Катя и, улыбаясь, приближалась к нему.

Он хотел броситься к ней, обнять, прижать ее к груди, целовать долго-долго, но шедшая рядом Марина будто плеснула в него холодной водой. Она сделала два шага навстречу Кате, вытянулась, отрапортовала:

– По приказанию командира полка старший лейтенант Рудаков доставлен!

Гриша улыбнулся так приветливо, что Катя не могла рассердиться на него за эту шумную затею.

– Удивлена?

– Нет. Рада! – Возражать было нечего, да и не хотелось. – Здравствуй, Гриша, здравствуй!

Он смотрел на нее в упор. Наконец-то он вздохнет свободно, наконец освободится от тоски, от вечного страха и сомнений: она любит, любит его.

Но мучения Гриши еще не кончились, их окружили девушки всего полка, повели в клуб.

Там уже Веселов играл на трофейном аккордеоне. Гриша должен был улыбаться и отвечать на шутки, в то время как ему хотелось остаться с Катей, глядеть ей в глаза и говорить без конца: «Люблю тебя, очень, очень! Люблю, как уже говорил тебе раньше, на всю жизнь!»

В двадцать один час вступительная часть была закончена и всех позвали к столу. Стол был уставлен всевозможными закусками и винами, но Гриша уже не различал деталей: бокалы, тарелки, блюда, вазы с фруктами – все смешалось.

По правую руку от него сидела Катя, по левую – Варвара Федоровна Маршанцева. Катя была очень красивой. Он боялся даже смотреть на нее, но знал, что она красивее всех. Глаза ее тихо улыбались, и, когда их взгляды встречались, она отвечала: «Я счастлива!»

Маршанцева подняла бокал:

– Предлагаю выпить за счастье нашей Кати и ее мужа.

Бокалы зазвенели, летчицы согласно договоренности с Речкиной пригубили вино и поставили бокалы. Заметив это, Гриша сделал то же самое.

Но летчики, приглашенные из соседних полков, выпили бокалы до дна и, как это у них заведено, налили по второму. А когда выпили, то под шумок вдруг опустели и бокалы девушек.

– За здоровье Кати! – кричали одни.

– Горько! – кричали другие.

Марина нагнулась через стол, шепнула:

– Целуйтесь, сейчас можно!

Гриша взглянул на Катю, она, улыбаясь, смотрела на него. Он нагнулся и поцеловал ее. Поцеловал, что называется, «официально», разве так надо целовать любимую, которую ждал всю жизнь!

Но и тут майор Речкина внесла свои коррективы:

– По русскому обычаю полагается трижды.

Грише пришлось подчиниться. Он нагнулся к Кате и поцеловал ее три раза.

Начались тосты, которые полагаются на каждой свадьбе, когда веселятся все, кроме главных действующих лиц. Гриша все это терпел, подбадривая себя, – не много им еще шуметь осталось!

Два радиоприемника передавали музыку из Москвы, их сменяли аккордеоны, весь полк танцевал до упаду.

Утром все летчицы и гости, которые запаслись увольнительными на сутки, поехали осматривать Берлин.

Немцы расчищали улицы. Но пока что вместо улиц были дикие ущелья из груды обломков.

Машина шла по бывшим главным улицам Берлина. Вот она, Блюхерштрассе, на ней станции метро, похожие на колодцы, повсюду грязь и развалины. Вот знаменитый Ландверканал, на мосты которого они бросали бомбы. Машина мчится дальше, по прямой – и вот рейхстаг. И знаменитая Колонна Побед, на пьедестале которой начертана летопись германских завоеваний. Однако Катя не нашла на колонне упоминания об исторической битве на Чудском озере, когда Александр Невский разгромил «псов»-рыцарей. На пьедестале стоит женщина, опустив крылья, – это Победа, которая оказалась побежденной.

Девушки остановились около рейхстага, чтобы рассмотреть его издали. Еще одна груда развалин.

Летчицы стали карабкаться вверх и подошли вплотную к рейхстагу. Все стены его были исписаны автографами. «Это неплохо, – подумала Катя, – рейхстаг будет стоять как памятник победителям. Надо и нам оставить свой след». Она подняла валявшийся тут же кусок мела и написала:

«Прилетели в Берлин с Волги.

Летчицы Нечаева, Румянцева».

Катя крикнула подругам:

– Идите распишитесь!

Марина охотно взяла у нее мел и крупными буквами написала:

«М. Черненко».

Передала мелок другим, и все подписались:

«Н. Мельникова, Федотова, Малахова…»

Недалеко от них остановилась группа офицеров. Лейтенант, встав на каменные обломки, писал размашистыми, крупными буквами:

«Да здравствует мир!»

Катя невольно вскрикнула:

– Павел!

Лейтенант обернулся, посмотрел на нее и бросился навстречу:

– Ты ли, Катя!

– Здравствуй, Павел! Вот и увиделись! Поздравляю с победой!

– Спасибо! И я поздравляю! Можно тебя поцеловать?

– Только не крепко.

– Почему?

– Цензура не позволяет, – пошутила Катя, косясь на Гришу. – Познакомься с моим мужем.

Павел отшатнулся:

– Ты вышла замуж? Когда?

– Вчера.

Она подозвала Гришу:

– Это мой университетский товарищ Павел Березин.

– Очень приятно! – сказал Гриша.

Павел окинул Гришу критическим взглядом и не нашел, к чему бы придраться: «Парень что надо».

Гриша стоял около них и молчал. Молчанием он торопил Катю – пора идти. Катя начала прощаться:

– До свидания, Павел, до встречи у памятника Ломоносову.

– Теперь эта встреча, пожалуй, будет ни к чему! – заметил Павел.

– А дружба? Дружбу ты ставишь ниже любви?

– Не всегда.

– Тогда приходи обязательно!

Вернувшись домой, Гриша заметил, что Марина и Веселов чем-то встревожены: они вели какие-то бурные разговоры.

Вечером Марина пошла к Маршанцевой:

– Товарищ командир, можно обратиться по личному делу?

– Обращайся, слушаю, – Маршанцева насторожилась, словно угадывала, о чем будет просьба.

– Товарищ командир, – запинаясь, начала Марина, – разрешите мне тоже выйти замуж…

«Так и есть», – подумала Маршанцева с неудовольствием и, чтобы скрыть это, начала расспрашивать девушку о женихе. Знает ли она его характер? Проверила ли она свои чувства? Может быть, между ними еще и нет любви, а только одно увлечение?

– Нет, нет, – запротестовала Марина, – мы давно и крепко любим друг друга.

– Ну что ж, я согласна, выходи. Мне он кажется хорошим человеком. Желаю тебе счастья. Вы думаете после демобилизации жить в Москве?

– Да, он перейдет в Гражданский воздушный флот, а я буду учиться.

– Вот и хорошо, позовите меня на свадьбу! Я тоже буду в Москве.

Марина изумленно посмотрела на нее:

– Товарищ командир, вы меня не так поняли, я хочу сегодня свадьбу справить.

– Сегодня! – в свою очередь изумилась Маршанцева. – Час от часу не легче! Как же так сегодня? Ведь надо же подготовиться. Я вчера истратила все лимиты, теперь надо экономить.

– А нам ничего не надо… За общим ужином вы объявите о нашей свадьбе. Вот и все.

Маршанцева задумалась. Вчера одной сделали свадьбу, сегодня другой, а завтра третья захочет? Нет, надо это пресечь. Но если вчера разрешили одной, то почему сегодня я запрещаю Марине? Нельзя же ее обидеть!..

– Я согласна, но только ты не обижайся, если ужин будет скромным.

– Нам ничего не надо! – воскликнула Марина. – Мы так, по-товарищески!

– Ну, хорошо, – согласилась Маршанцева. Она тут же подумала, что гости из соседних полков принесут по бутылочке вина – и свадьба будет настоящая.

И она приказала поварихе постараться, чтобы все было пышно, торжественно и вкусно.

– Захватить вина? – сговаривались летчики, получившие новое приглашение в полк Маршанцевой. – Это можно! – И захватили кто сколько мог донести.

В полку Маршанцевой пировали второй вечер. И весть об этом разлетелась по всем полкам, расположенным невдалеке.

Самолет за самолетом стал прибывать на аэродром. Знакомые по Кубани, по Кавказу летчики выходили нарядные и торжественные, шли прямо к командиру.

– Что-о? Опять свадьба! Нет, нет, нет! – решительно отказывала Маршанцева всем женихам. – Не могу! В Москве приглашайте меня. Прибуду с удовольствием.

Опечаленные женихи разлетелись, девушки успокоились. Не так уж долго осталось ждать.

И вот в полк прибыл долгожданный приказ. Все собрались на последнее партийное собрание. Последний раз с ними говорила командир полка:

– Дорогие мои, ну вот наш славный полк закончил боевой путь в Берлине. Дадим себе слово, что и в мирных условиях, в труде и в учебе, будем требовательны к себе, как гвардейцы, будем настойчивы, как гвардейцы, будем честны и дружны, как гвардейцы. Будем всю жизнь помнить наших подруг, павших смертью храбрых, будем всю жизнь чтить память нашей старшей подруги Марины Расковой.

После командира слово взяла комиссар:

– Кончилась наша боевая жизнь, но мирная жизнь только начинается. Я хотела бы, чтоб наш полк вошел в эту мирную жизнь как дружный коллектив, чтобы все мы во всех случаях жизни помогали товарищу, заботились друг о друге и завоевывали славу в мирном труде и учебе. Пусть слово «дружба» будет нашим паролем в новой жизни, которую мы начинаем с завтрашнего дня. – Кате вдруг стало грустно: «Вот и кончилась наша совместная жизнь, борьба, радость побед! Каждый отныне пойдет своим путем, и только редко-редко, совсем случайно встретишь кого-нибудь из подруг, взволнуешься, вспомнишь о прошлом, и оно озарит тебя светом пережитой опасности и отблеском победного салюта… Какими мы будем завтра? Изменимся или останемся верны тем высоким идеалам, которые поддерживали нас в самые трагические минуты и помогали самым высоким надеждам… Мир знает немало примеров чистой и искренней дружбы и любви. Но то, что объединяло нас, стоит выше всех этих примеров. Может быть, только железная сплоченность партии, коллектива одинаково мыслящих и борющихся за одно дело людей и могла так объединить нас. И как будет жаль, если мы разъедемся в разные стороны и никогда ничего больше не узнаем хотя бы об одной из нас… Нет, так не должно быть!»

Она вдруг попросила слова и заговорила о том, что взволновало ее. Нет, она не может расстаться с друзьями! И она предлагает хоть один раз в году встречаться всем, всем… Она не может всех пригласить к себе домой, да и не найдется во всем мире такого дома, который мог бы вместить в себя всех ее боевых друзей. Для них нужна самая большая площадь города, где бы они могли собраться, скажем, второго мая каждого года, на другой день самого веселого праздника мира, взглянуть друг на друга и отчитаться за все, что успели они сделать за истекший год…

Она считает, что эти встречи обогатят их жизнь, заставят каждую из них думать не только о себе, но и обо всем полковом товариществе. И место такое есть: в центре Москвы, напротив Большого театра, ежегодно утром второго мая, чтобы затем весь день провести вместе, как провели мы вместе эти четыре военных года…

– А если кто на Кубань или в Сибирь уедет? – тут же спросила практичная Даша.

– Ну что ж, если нельзя будет приехать в отпуск, пусть напишет в нашу мирную штаб-квартиру по адресу: Московский университет, математический факультет, студентке Рудаковой. А я отвечу каждой. Я хочу стать техническим секретарем нашего мирного полка…

– Девочки, а как здорово придумано! – воскликнула Маша Федотова, которая до этого выглядела самой грустной из всех. У нее-то – все это знали – никакой семьи не было, а теперь весь полк так и оставался ее семьей. – А как интересно-то, ведь только подумать, мы же не знаем, какими мы будем через год, через два, через пять лет!

Да, какими мы будем? Мы еще и сами не знаем этого, но мы знаем другое: мы будем строителями, создателями нового мира, перед нами распахнуты двери в будущее, которое мы сами отстояли в боях. И ясно, что через пять-шесть лет на площади Свердлова перед Большим театром соберутся ученые, инженеры, партийные работники – хозяева большой советской земли!

Голосования не было. Все вскочили с мест, окружили Маршанцеву и Речкину, стали упрашивать их взять на себя руководство новым, «мирным» штабом, а потом еще долго сидели тесной группой, пели песни полка, вспоминали погибших подруг.

В тот же день за Рудаковым пришел самолет, и Катя вылетела вместе с мужем в двадцатый штурмовой. Там его ждал вызов в академию, и наутро они вылетели в Москву.

Под крыльями промелькнула Москва-река, плотины на канале, дома-коробки стали увеличиваться, и вот открылся весь простор Центрального аэродрома.

Григорий выпрыгнул первым. Помог Кате выйти из самолета, поставил на землю свой чемодан. Потом распрямился и посмотрел вокруг.

Вот она, Москва!

Не успел он и рта раскрыть, как шофер подхватил его чемодан и побежал к «виллису». Гриша с Катей переглянулись. Это даже неплохо, им далеко ехать – на другой конец города.

И вот полилось, шелестя, Ленинградское шоссе, потом открылась широкая, как река, улица Горького, площадь Маяковского, площадь Пушкина…

– Стой, шофер, сначала к университету.

– Есть, к университету!

Вот и улица Герцена, Манежная площадь. Сердце Кати замирает. Ей писали подруги, что на университет упала бомба. Что-то сейчас увидит она?

Вот знакомая чугунная решетка сада. Вот оно, здание университета. Памятник Ломоносову!

Ах да… Раньше был бронзовый бюст на пьедестале. Справа стоял раскидистый тополь, а слева, вот здесь, серебряные елочки. А сейчас совсем другая статуя Ломоносова, ученый стоит во весь рост, правой рукой опершись на шар. Другой Ломоносов, ну да после войны и мы все стали другими!

– Здравствуй, Ломоносов! Здравствуй, старый университет! Вот я и вернулась.

«Виллис» несется дальше, на тихую окраину. Вот она, их маленькая улочка. Вот стандартный заводской дом. Катя летит по лестнице, Гриша едва поспевает. Она распахивает дверь, бежит по коридору, в свою комнату.

– Мама!

– Дочка! – воскликнула с удивлением мать. Катя прижимается к ее груди. Слезы радости льются у обеих. Они не могут говорить.

– Погоди, – шепчет мать, отрываясь от нее, – что же это я! Надо скорее позвонить на завод отцу. – Она хочет идти к двери, но вдруг замечает постороннего: – Военный? Кто же это?

– Знакомься, мама, это мой муж.

– Муж, – шепчет мать и опускается на стул.

Гриша подходит к ней, наклоняется и целует маленькую, слабую женщину, ставшую теперь для него родной.