Текст книги "Московское воскресенье"

Автор книги: Клара Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Глава пятая

Февральская метель так кружила и мела, что день превращался в ночь. Замело не только аэродромы, но и ангары. Крыши их поднимались над сугробами, словно островки в мутном океане.

Катя смотрела в окно, и на душе у нее было тоскливо. Только что кончился политчас. Комиссар Речкина рассказывала о положении на фронте. Наступление наших войск под Москвой закончилось с большим успехом, немцев отогнали. Но сколько еще земли, русской земли осталось у врага! Сколько еще горя причинит враг! Катя сердилась на подруг, которые, как ей казалось, не отдавали всех сил учебе, не стремились вырваться поскорее на фронт. Правда, тот лейтенант Рудаков сказал ей, что штурмовиков сбивают на втором или третьем вылете. Может быть, он и преувеличил опасность, но он с такой жалостью смотрел на нее, что, пожалуй, говорил правду. И напрасно она тогда пренебрегла разговором с ним. Все-таки это был облетанный человек, настоящий штурмовик… Напрасно она не постояла с ним подольше и не расспросила подробно о том, как они нападают и как нападают на них. Катя забыла о письме Павла, которое лежало у нее на коленях. И не потому, что это письмо было ей неинтересно, а потому, что завладевший ее вниманием летчик Рудаков прилетел с фронта, а письмо было из тыла.

– Что с тобой? – спросила Наташа, наклоняясь к ней и заглядывая в письмо. – Ты чем-то расстроена? Что тебе пишут? Все ли благополучно дома?

– Не в этом дело! – отмахнулась Катя. – Я сейчас думаю не о доме, а о том, что надо делать, чтобы приблизить победу.

На это и Наташа не могла ответить. Она сидела за стареньким, разбитым еще школьниками пианино и пыталась что-то сыграть, чтобы хоть в воспоминаниях вернуться к тем мирным дням, когда было время и сочинять стихи, и музицировать. Но пальцы, огрубевшие от мороза, не слушались. Она захлопнула пианино и строго посмотрела на подругу.

– Мне кажется, – сказала Катя, – что надо сократить сроки обучения. Чем скорее мы попадем на фронт, тем больше уцелеет наших людей.

– Но ты представляешь, что это такое – ускорить выпуск? Это значит, что все должны равняться по тебе или по Жене Кургановой, но ведь среди нас есть и такие, которым все трудно, они не могут усвоить мотор, радиосвязь.

– Подтянем их, – продолжала Катя. – Ты подучишь Надю Полевую…

– Нет уж! Нет! – замахала руками Наташа. – С ее характером справится только ангел! А я хоть и летаю, но еще не ангел. А про Марину и говорить нечего. Она если не летает, так спит и стоя и сидя.

– Перестань шутить! Возьмемся за дело серьезно.

Накинув шинели, девушки пошли на собрание. Катя заметила, как посуровели лица девушек, когда Речкина сообщила о положении на фронте. Она переглянулась с Наташей и внесла предложение закончить учение до положенного срока.

Наступила тишина, потом все одобрительно заговорили. Катя продолжала:

– Всех отстающих возьмем на буксир. Вот Мельникова поможет Черненко, она отстает по аэронавигации, Курганова поможет всем отстающим по метеорологии.

– Можно поменьше спать, – сказала Полевая.

– И не терять время на всякие письма, – добавила Курганова.

Предложение было одобрено командованием, и Maршанцева начала тренировать летчиц, а Раскова занималась со штурманами.

На рассвете Марина Михайловна выходила на летное поле, оживленно приветствовала девушек, внимательно оглядывала их. Не обморозились? Не устали? Не закрался ли в сердце страх?

Девушки окружали, ее, притихшие, внимательные, опасаясь пропустить хоть одно слово.

Раскова говорила быстро, отчетливо – она знала, что ее поймут, ведь она сама отбирала на штурманское отделение самых смышленых и самых смелых.

Самолеты опускались один за другим. Штурманы вылезали из кабин и делились впечатлениями.

– Я нисколько не волновалась, – заявила Катя, поглядывая на Раскову, затаенно ожидая ее одобрения.

Но Раскова была скупа на слова и бесконечно требовательна. Она сделала вид, что не заметила восторженного настроения Кати, ожидающей высокой отметки за выполненный урок, только спросила:

– Штурман Румянцева, а как бы вы вели себя, если бы над вами было не голубое небо?

Катя почувствовала, что краснеет от этого сдержанного замечания. В самом деле, тут неуместны ни похвалы, ни восторженность: работа их слишком сурова.

Об этом сказала сама Раскова:

– Запоминайте все, учитывайте каждую мелочь. Там, где будут обстреливать, у вас не будет ничего, кроме личного мужества. Но мужеством не принято хвастать. Оберегайте его и помните, что высочайшее мужество – это победить врага и уйти от смерти.

И девушки работали еще напряженнее, спали по четыре часа, летали при сорокаградусном морозе.

Но однажды утром, придя на аэродром, Катя узнала, что штурманы не могут летать, так как нет самолетов. Аэродром был пуст, если не считать одинокого тяжелого бомбардировщика, который неизвестно каким образом оказался на их аэродроме.

Оставшиеся без вылетов штурманы возбужденно толпились на командном пункте.

– Дорога каждая минута, а мы теряем часы! – возмущалась Катя. Ей было особенно досадно: после учебных полетов она должна была еще заниматься с отстающими.

– Но что же поделаешь, если нету самолетов,–уныло вздохнула Курганова. – Одни улетели за деталями, другие в ремонте. Тут уж действительно безвыходное положение.

Но Катя не хотела с этим мириться, она побежала разыскивать Раскову.

Марина Михайловна недоверчиво посмотрела на нее:

– Не может быть, чтобы не оказалось самолетов. Я еще утром договорилась со штабом, должен быть для нас один самолет.

– Один действительно стоит, но он такой огромный, что к нему и подойти страшно.

– На нем будете тренироваться.

Через десять минут штурманы с Расковой стояли под крылом бомбардировщика. Никогда еще девушки не подходили близко к таким мощным машинам. Все в нем было огромным, начиная от шасси и кончая выдвижной лестницей, по которой они робко поднялись.

– Так это ваши птенцы? – весело заговорил широкоплечий летчик; по-медвежьи медлительно переваливаясь, шагнул навстречу девушкам. Согнув спину, наклонив голову, посмотрел на Катю: – Это и есть штурманы? Значит, их и надо покатать?

Катя всякий раз хмурилась от обиды, когда их так вот насмешливо рассматривали и говорили о них в таком шутливом тоне, но она заметила, что Раскова тоже улавливает этот неприятный тон, но делает вид, что не замечает его, и весело отшучивается:

– Можете катать их как угодно, но чтобы каждая имела по пятнадцати минут штурманского вождения.

Пилот качал головой: «С такими штурманами добра не жди». Но Раскова стояла рядом и не просила, а требовала, и уж от нее никакими шуточками не отделаешься, она пропустит мимо ушей все насмешки, но настоит на своем. Придется вывозить.

– Есть, товарищ майор! Но одно условие: ваши девушки слишком хрупкие и привыкли к «примусам», а как мой «бегемот» загудит, они и оглохнуть могут. Я для смелости своего штурмана захвачу, пусть он их оберегает.

– Контролирует, – поправила его коротко Раскова, и «разговорчивый» летчик понял, что наговорил много лишнего, если его так аккуратно поправили.

После этого он заговорил уже серьезным тоном:

– Видимость сегодня плохая, а скорость моего самолета еще не знакома вашим ученицам, так что задания им не ставьте, кроме проверки на смелость. Вот и посмотрите, кто сойдет сам, а кого придется на руках выносить.

Раскова промолчала, но Катя, залезая в кабину, через плечо шепнула летчику:

– Не придется, не беспокойтесь! И на вашем бомбардировщике не растеряемся.

Восьмого марта Раскова объявила зачетные полеты.

– Если все сдадите на «отлично», – сказала она, – подадим рапорт о досрочном вылете на фронт.

Ночь была темная, снежная. Дул резкий тяжелый ветер. Но Катя летела с опытной летчицей Климовой и была уверена, что задание выполнит.

Она отлично провела самолет до основного ориентира. Где-то недалеко находилось село, над церковью которого надо было сделать поворот на северо-восток. Внизу медленно начиналась пурга. Она поднималась выше, еще выше, уже не видно стало домов и деревьев, небо смешалось с землей.

Катя не слышала даже голоса летчицы. Протирая залепляемые снегом глаза, она пыталась найти хоть что-нибудь похожее на привычные ориентиры, по которым столько раз выводила самолет из этих мест. Наконец она не выдержала и сказала летчице:

– Надо выйти на Волгу, тогда я сориентируюсь.

Самолет повернул на восток. Задание оставалось невыполненным. Надо было поскорее выбираться на аэродром.

По расчету времени Катя скомандовала снижение. Оставалось пять минут полета. Но самолет шел десять, пятнадцать, а внизу все еще не было ни темных пятен береговых зарослей, ни извилистого русла Волги. Катя почувствовала, как в сердце просочился страх. Скоро кончится бензин!

– Давай на посадку! – прокричала она в трубку. И услышала глухой голос Климовой:

– Надо еще найти поле.

Климова знала, как летать и в бурю, и в метель, она догадывалась, что штурман растерялась и не видит ничего сквозь снежное месиво, и решила, что правильнее всего идти на посадку.

Самолет пошел обратно, и снова Катя до боли в глазах всматривалась в темноту и не могла увидеть желанной земли. Под самолетом бушевало только снежное море. Нетрудно было потерять ориентиры. Но Катя не доверяла и приборам, не знала даже положения самолета в пространстве. Может быть, он летит в наклонном положении, опустив одно крыло, и вот-вот чиркнет им по деревьям. А может быть, они просто кружатся на одном месте, кончится бензин – и они упадут.

Но летчица уверенно вела самолет, и вдруг до Кати донеслись ее глухие слова:

– Видишь землю?

Катя различила на белой целине серую ленту и догадалась: дорога. Летчица крикнула:

– Держись!

Самолет затрясло на неровностях. Но степная дорога была широкой, и ничего страшного не случилось. Только снежная волна ударила по кабинам. Отряхнувшись от снега, летчица сказала:

– Легко отделались!

– А машина? – спросила Катя, подавленная страхом, стыдом и отчаянием.

– В порядке!

– Но мы испытания не выдержали. – Катя опустила голову, представила, как ждут их на аэродроме, как волнуются, а они не могут еще и определить, где сейчас находятся.

Катя перелезла в кабину к летчице, и так, прижавшись друг к другу, они просидели до утра, порой ненадолго включая мотор для обогрева. Утром штурман и летчица вымерили необходимое для взлета пространство, где не было ни канав, ни столбов, и благополучно взлетели. Увидели Волгу. «Теперь-то я дорогу найду». Но радоваться Катя уже не могла. У нее замерло сердце. Как вернется она на аэродром? Ее сейчас же отчислят! Она не выдержала испытания.

Едва самолет, сделав последний взмах винтом, затих, его сейчас же обступили, и Катя увидела Раскову. Лицо у нее было бледное, глаза прищурены, казалось, что она с трудом держится на ногах и потому оперлась обеими руками о борт кабины. Выслушав рапорт о вынужденной посадке, она коротко сказала:

– Идите отдыхайте.

В этой строгой, молчаливой встрече Катя прочла свой приговор. Пока она медленно шла с аэродрома, дежурная догнала ее и передала приказ явиться на командный пункт.

«Все, теперь отчислят». Ноги стали тяжелыми, она с трудом дошла до командного пункта. Раскова сидела за столом, не поднимая глаз от карты.

– Садись, повторим урок по определению ориентиров в нелетную погоду.

Катя не сразу поняла, что от нее требуют. Неужели и сейчас счастье не покинуло ее? Неужели ее не отчислят? Неужели ей хотят только помочь?

Удивленная ее молчанием, Раскова подняла голову и увидела ее заблестевшие глаза.

– Что с тобой? – Она не допускала, что это слезы блестят в глазах девушки, эти неуместные слезы она не пожелала заметить. – Ну, приступим к делу!

Катя осторожно присела на стул, собрала всю силу, все внимание, чтобы понять и исправить свою ошибку.

– Работать в воздухе надо без ошибки, эта работа проверяется жизнью, – говорила Марина Михайловна, склонившись над Катей. – Научись находить цель, поражать ее, но и обязательно возвращаться на свой аэродром. Я научила вас самому главному – летать. Но это еще не все. Вы должны научиться решительности, молниеносности действий, смелости, а это дается напряженной и упорной работой. Нам нельзя относиться к работе легко, наша работа самая трудная. Плохое исполнение ее кончается смертельным исходом. Вы сами себя накажете, если будете невнимательны. Ни одна посторонняя мысль не должна мешать вам. Только от полной чистоты сознания и точности отработанных действий зависит успех полета. Быть внимательной – это значит жить, чуть дрогнула – и ты уже рискуешь поплатиться за это. Внимание! Внимание! Два слова пусть живут в вашем сознании – Победа и Жизнь.

Раскинув руки, как крылья, она сделала несколько гимнастических упражнений, глубоко вдыхая, освобождаясь от усталости.

– И все же обидно! Три экипажа не выдержали испытания. С такими знаниями я не могу выпустить вас на фронт. Учитесь еще! Уничтожать врага не легкое дело, но уничтожать его ночью и с воздуха вдвое труднее.

Раскова отпустила ее только к завтраку. И Катя поняла, что означало то мрачное молчание, которым встретили ее подруги. Они уже знали о решении командира продолжать учебу.

Марина Михайловна, вместо того чтоб побранить ее за невнимание, дала ей еще один урок величайшего терпения и выдержки.

И этот урок Катя не забудет никогда.

Глава шестая

Ослепительно и прозрачно весеннее небо, самолет плывет, как рыба, в голубом потоке. Земля раскрашена черными и зелеными полосами. На ней поднимается свежая озимь, играет проснувшаяся Волга – она то мчится стрелой, то вьется вокруг островов.

Глаза штурмана видят малейшие детали. Женщины на берегу тянут сети, сверкает на солнце играющая река, дети улеглись на песке. Вот и учебный полигон, на который они сбрасывали учебные бомбы. Вот и зеленый квадрат просохшего аэродрома. Ну и помучились они на нем весь апрель! Колеса самолетов скользили по грязи, а сейчас под ногами рассыпаны цветы, словно награда за их тяжелую работу.

У Кати лицо загорело, глаза смотрят пристально и уверенно. Широкие брови сошлись на переносице, углубив появившуюся морщинку.

Каждое утро они встречают с тревогой. Что сегодня на фронте? Их уже раздражает повторение пройденного, хочется действовать. Кажется, учиться больше нечему. Они подготовлены, могут идти колошматить гитлеровцев.

На аэродром прилетают истребители, штурмовики, бомбардировщики, их ведут летчики с обветренными лицами, говорят о методах обучения, о героизме.

Катя уже слышала о летчиках, которые сбили по шести – десяти самолетов.

Едва Катя и Даша вошли в столовую, как Мельникова шепнула им по секрету:

– Есть важная новость!

Девушки, как пчелы, окружили ее. Давно в полку ждали самой главной новости.

Наташа обвела всех таинственным взглядом, оглянулась по сторонам, нет ли поблизости начальства, и зашептала:

– Завтра наш полк вылетает на фронт!

Все давно ждали вылета на фронт, но к этому сообщению отнеслись недоверчиво: «Так уж и завтра!»

Не успели девушки обменяться мнениями, как послышалась команда на построение.

Маршанцева была чем-то озабочена. Взглянув на ее лицо, Катя поняла: случилось что-то очень важное.

– Командование, – звучно заговорила Маршанцева, – отдало приказ о вылете нашего полка на фронт. Вы одержали большую победу, – с гордостью добавила она. – В мирное время на учебу ушло бы три года, а вы закончили за шесть месяцев. Радуюсь за вас.

До сознания Кати не сразу дошли эти слова, хотя она и ждала их. «Вылетаем!» Кончилась подготовка. Кончилось досадное волнение, что они все еще не у дел, тогда как другие бьют врага.

После сообщения Маршанцевой все сразу закипело. Техники побежали к машинам, чтобы проверить материальную часть. Штабные работники сели за оформление документов, которые потребуются для фронта. Штурманы склонились над картами, изучая предстоящий маршрут.

Катя работала и переглядывалась с Женей, ловила ее оживленный взгляд: «Наконец-то!»

Скоро готовые, заправленные самолеты выстроились на линейке. Штурманы подошли, положили в кабины свои вещи и в последний раз взглянули на Волгу:

– Прощай, школа! Прощай, Волга!

Летчики из соседних полков пришли проводить девушек.

– Желаем вам скорой победы! Желаем побольше наград! – говорили они на прощание.

Но по их взглядам Катя угадывала, что у них больше снисходительного доброжелательства, чем веры в их силу. И тут она снова вспомнила слова Расковой о «тысячелетней косности и вековой отсталости» и потому простилась с летчиками довольно гордо: «Вы о нас еще услышите!»

Надевая шлем, Катя следила за Расковой, подходившей к своему самолету. Лицо Марины Михайловны было спокойно, глаза искрились затаенной радостью. Исполнилось их желание: они вылетают навстречу врагу.

Самолет Расковой вылетел первым. Потом звено за звеном поднялись первая и вторая эскадрильи.

Двадцать самолетов сделали круг над Волгой, подстроились к ведущим и легли на курс.

Красная черта на штурманской карте вела от кружочка к кружочку, которыми обозначены ориентиры – города, а внизу величаво лежала земля. Зеленые квадраты нивы чередовались с черными полосами свежей пахоты. Серыми жучками расползались от полевых станов тракторы. Зеленели луга, и видны были коровы на пастбище. Повсюду пробуждалась земля.

На светлом небе, как на экране, видна была дружная стая, летевшая на юг.

Катя в воздухе. Наконец-то кончилась скучная учеба, теперь они покажут себя. Еще в пионерском отряде их учили: «Будь готов защищать Родину!»

Готовы! Идем!

К вечеру полк остановился на ночевку в небольшом населенном пункте. Аэродром, вернее, луг, на который опустились самолеты, пестрел от множества цветов.

– Хорошее предзнаменование, – сказала Катя своей летчице. – Судьба уже усыпает наш путь цветами.

Летчица строго остановила ее:

– Не до шуток сейчас. – В голосе ее прозвучал горький опыт человека, видавшего беду. Она хотела охладить восторженность своего штурмана.

– Будем серьезными! – согласилась Катя и побежала догонять подруг. – Женя, вот тебе букет, тебе идут цветы!

Евгения засунула цветы в карман гимнастерки и, помахивая планшетом, пошла рядом с Катей.

Девушки шли мимо летчиков, сбежавшихся со всего аэродрома и с удивлением смотревших на них.

– Маруся! – крикнул один Кате. – Ты кашу варить умеешь? Мне нужна жинка с такими глазами! Оставайся со мной!

Но насмешки уже не обижали девушек, защитой было собственное достоинство и уверенность в своей силе. Кате хотелось ответить им: «Погодите, вы еще узнаете, какую кашу мы заварим!»

Катя не спускала взгляда с карты, с конечного пункта маршрута – станицы Морозовской, и ей казалось, что они летят слишком медленно.

Но вот впереди показались две точки, которые стремительно приближались к ним. Это были истребители. Поравнявшись с ними, истребители начали кружиться, делать горки, перевороты, всевозможные фигуры, и Катя со страхом ждала, что вот-вот они в неуемной резвости сшибут какой-нибудь из их маленьких самолетов. У нее даже шея заболела: столько ей пришлось вертеть головой, наблюдая за летчиками, устроившими им такую торжественную встречу.

Нарезвившись вволю, летчики полетели вперед, указывая дорогу новому полку.

Огромный аэродром уходил в степь, и не видно было ему конца. И невозможно было сосчитать самолеты, базировавшиеся на нем. Девушки вылезли из кабин, и техники тотчас же замаскировали самолеты зелеными сетками с ветками деревьев. И впервые Катя ощутила, что враг близко. Он может налететь каждую минуту, может сбросить бомбы на это зеленое поле, на их самолеты, которые притихли под ветвями, отдыхают и ждут, что будет завтра.

Что будет завтра?

Глава седьмая

Девушки еще спали, а командир полка Маршанцева и Раскова уже были в штабе армии и докладывали генералу Высокову о прибытии в его распоряжение.

Молодой генерал-майор с приветливым и добродушным лицом еле удерживался от улыбки, когда слушал рапорт летчиц. Он смотрел на женщин, широко раскрыв глаза, и ждал, когда они заставят поверить, что его армии может быть полезен какой-то женский полк. Он старался уяснить, как использовать этот полк на связи, на переброске раненых, но Маршанцева и Раскова упорно доказывали, что их самолеты – ночные бомбардировщики.

Генерал пожимал плечами, недоумевал: «Еще и бомбардировщики? Неслыханно!»

Он перелистал личные дела. Биографии на пол-листа, очень похожие одна на другую: родилась тогда-то, пошла в школу, принята в комсомол. А дальше – кто поступил в университет, а кто работал и увлекался летным спортом в аэроклубах.

Все добровольцами пришли в ЦК комсомола, когда враг подошел к Москве. Недолгое обучение – и вот они на фронте.

Он осторожно расспрашивал командиров:

– Умеют ваши летчицы возить по два человека в кабине? Могут они вырваться из прожекторов? Произведут посадку при ограниченных огнях?

– Могут, могут, могут! – решительно отвечала Раскова. Командир полка молчаливым кивком подтверждала это.

– Мне поручили сформировать женские летные полки, – докладывала Раскова. – Я привела в ваше распоряжение первый полк, за ним приведу и второй.

В словах Расковой звучала такая решительность, что генерал с невольным уважением смотрел на нее. Так смело может говорить только человек, глубоко убежденный в своей правоте.

– Хорошо, – сказал командующий, выслушав летчиц, – ваш полк войдет в дивизию Лебедева.

Он позвонил в дивизию и вызвал штурмана для сопровождения полка.

– Теперь полным составом не летать, разделитесь на группы. И уж если вы называетесь ночными бомбардировщиками, то летайте только ночью.

– Какие еще полки в дивизии Лебедева? – поинтересовалась Раскова, словно уже прикидывала, с кем ее девушкам придется соревноваться.

Командующий улыбнулся:

– Этот атаман принимает всех, лишь бы было побольше. У него и Р-5, и СБ, и теперь будет По-2, единственный женский полк.

Раскова поняла, почему он подчеркнул слово «единственный», и с обычной уверенностью сказала:

– Не беспокойтесь, от мужских полков не отстанем.

– Надеюсь и благодарю.

Командующий поднялся, попрощался с летчицами и пожелал им удачи.

Прием продолжался всего десять минут, но и за это короткое время он сумел разглядеть, что эти женщины-командиры упорны. Похоже, что женский полк действительно прибыл по назначению. Прибыл не в штаб для связи, а на передовую линию огня. Что ж, честь им и слава!

Проводив летчиц, командующий позвонил в дивизию Лебедева и поздравил его с новым пополнением.

Утром, проснувшись, Катя подумала: «Вот мы и на фронте… Ночью сбросим первые бомбы на фашистов».

Одевшись, она побежала к колодцу умываться. Полк разместился в маленькой станице. Белые хаты и вишневые сады показались Кате давно знакомыми. Такие хаты она видела на картине Куинджи «Ночь в Малороссии». Только сады вокруг хаток преждевременно отцвели, над ними уже пронесся ураган войны: повсюду были повалены заборы, сломаны деревья, вытоптаны гряды.

Не так Кате представлялась передовая. Она думала, что они будут жить в землянках, их будут обстреливать и бомбить немцы. Но они разместились в просторном доме, бывшей школе, их койки застелены свежими простынями, лица у девушек отдохнувшие, вид такой спокойный, будто они добрались до дому.

Катя заметила, что штурманы уже изучают карту района, где им предстоит бомбить врага. Другие девушки, пристроившись по уголкам, писали письма домой. Катя решила написать завтра: «Сегодня сброшу бомбы, и уже будет о чем написать…»

Мимо нее торопливо прошли командиры. Раскова что-то говорила комиссару полка, и видно было, что они взволнованы. Катя решила разыскать комсорга и узнать новости.

Женя Курганова сидела в бывшей учительской. Едва Катя задала свой вопрос, она усмехнулась:

– Вроде ты одна только и не знаешь, что у нас сегодня будет открытое партсобрание и к нам приедут знакомиться старшие командиры.

– Так вот отчего так взволнованы Раскова и Maршанцева!

– Нисколько они не взволнованы, – перебила Евгения. – Нет еще у них причин для волнения.

Командиры прибыли за час до собрания. Полковник Лебедев выглядел суровым. На его обветренном лице война уже оставила не одну глубокую морщину. Он с недоумением посмотрел на девушек. Неужели о них говорил ему командующий? И даже поздравил его с подкреплением. Но чем помогут ему эти девушки? Нет, не таким он представлял женский полк. Он думал увидеть крепких, высоких женщин, которые ни в силе, ни в сноровке не уступят мужчинам. Есть такие на русской земле: и пашут, и сеют, и лес рубят.

Слушая рапорт Расковой, полковник хмурился и покачивал головой, стараясь рассеять гнетущее недоверие. «Нет, нет, не женское дело война! Все эти девчонки от первого выстрела разбегутся! Надо похлопотать, чтобы их перебазировали подальше от огня».

А Катя думала: «Вот мы и на фронте! Это – партийное собрание перед боевым вылетом». Но, к сожалению, все еще помнили, да и Катя не забывала, что она сделала немало ошибок во время учебных полетов, и она не смеет просить сейчас принять ее в партию. Ей еще надо упорной работой завоевать это право. Но она с горячим восхищением слушала Галю Руденко, которая говорила словно и за себя и за нее.

– Я пришла в армию добровольно, – закончила Галина. – Сегодня у меня первый боевой вылет. Я сброшу свои бомбы точно на цель. Я отомщу врагу за мой истерзанный Киев. Я буду работать на «отлично» и к этому призываю всех комсомолок.

Теперь Кате и не надо было просить слова: Галя произнесла вслух все ее мысли. Но и другие девушки думали то же самое, что Катя.

Техник Вера Фетисова, откинув со лба льняной чубчик, по-мальчишески звонко произнесла:

– За материальную часть я ручаюсь! Моторы выручат летчиц из всякой беды.

Все выступающие говорили так горячо, что Кате хотелось сейчас же приступить к работе и доказать всем, что она может справиться с любым заданием. Но в эту первую ночь ее не назначили на задание. И ей пришлось провожать свою летчицу, летевшую с другим штурманом.

– Волнуешься, Даша?

– А ты думаешь! – ответила Нечаева. – Не учебные бомбы, а настоящие повезем, будем бомбить врага.

Самолеты ушли. Погас сигнальный огонек, на поле наступила напряженная тишина. Молчат техники и вооруженны, молчат пилоты и штурманы, все смотрят в ту сторону, куда ушли самолеты.

Мысленно Катя следила за самолетами, следила по часам и рассчитывала: вот они выходят на цель, вот сбрасывают бомбы, вот поворачивают обратно.

Она прислушивается, вглядывается в темное небо: не движется ли зеленая звездочка?

Вдруг кто-то крикнул:

– Летят!

И Катя заметила в небе огоньки. Она с облегчением вздохнула и еле удержалась, чтоб не побежать на старт, навстречу подругам.

Окружив Маршанцеву, девушки жадно слушали, как было выполнено первое задание.

Маршанцева говорила ровным, мягким голосом:

– Отбомбились по цели. Открыли боевой счет полка. Теперь вы все приступаете к работе. Задача простая – бить по скоплению врага, уничтожать огневые точки. Каждые две-три минуты в воздух поднимается самолет. Мы должны непрерывно бросать бомбы на фашистов. Действуйте быстро, смело, решительно. – Маршанцева пристально оглядела летчиц: – Все ли поняли меня? – И, прочтя ответ в суровых лицах, скомандовала: – По самолетам!

Мысленно командир провожает каждый самолет и ведет его по маршруту: он подходит к цели, бомбит и, ныряя то вверх, то вниз, уходит от обстрела. Вокруг самолета проносятся огненные пунктиры трассирующих пуль, но летчица научилась лавировать.

Вот возвращается самолет Нечаевой. Не поднимаясь из кабины, она кричит:

– Маша, бомбы!

Вооруженцы в темноте подвешивают бомбы. Это не простая задача: нужно наловчиться так, чтобы точно попасть ушком бомбы в замок бомбодержателя, а вес бомбы – сто килограммов.

Через пять минут Нечаева улетела, а на ее место опустился самолет Нади Полевой.

«Пускать ли ее снова?» – подумала Маршанцева и, подойдя к самолету, увидела, что летчица спит, склонив голову набок.

Маршанцева подозвала машину и приказала шоферу:

– Разбудите и отвезите в столовую.

До рассвета Катя не уходила с аэродрома. И когда вернулся последний самолет с Нечаевой, она подбежала к ней:

– Ну как, тяжело было?

– Дай твою ручку, – тихо сказала Даша.

Катя достала из полевой сумки автоматическую ручку, с которой не расставалась с того дня, как пришла в университет.

Даша вырвала из блокнота листок, положила на планшет и, подумав немного, стала писать.

– Теперь посмотри, все ли правильно. Ты ведь в университете училась, – значит, грамотнее меня.

Катя прочла:

«В день моего первого боевого вылета подаю это заявление и прошу партбюро принять меня в кандидаты партии. Клянусь с честью оправдать доверие партии и, если надо, отдать жизнь за Родину».

– Правильно, – тихо сказала Катя. – Поздравляю с началом боевой работы.

Утром весь полк собрался на аэродроме. Раскова прощалась с девушками.

– Ну вот, товарищи, вы и начали работать, и начали неплохо. Смело летали к цели, смело выполняли задание. Но кроме смелости нужны осторожность и мастерство. Уничтожая врага, думайте и о себе и о нашей умной машине, которая тоже должна долго жить и помогать нам бить фашистов. Сегодня я с вами расстаюсь. Я обязана вернуться в авиашколу и готовить новые кадры. Вы же своей работой должны оправдать то высокое доверие, которое оказали нам партия и правительство. Желаю вам успехов и надеюсь, что в недалеком будущем ваш полк будет гвардейским.

Катя взволнованно слушала Раскову, ее слова пробуждали лучшие чувства. Хотелось ответить, что труд ее не пропадет даром и огонь, который она зажгла в них, поможет им побеждать.

И не только Катя, но и все девушки постарались и словами, и взглядами выразить любовь и благодарность за все, чему научила их Раскова.