Текст книги "Московское воскресенье"

Автор книги: Клара Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Глава одиннадцатая

В густом саду на окраине станицы было душно от пыли. Дорога на Ставрополь проходила невдалеке, и вся пыль войны оседала на этот сад. Сквозь серую завесу тускло просвечивала спелая черешня, но до нее никто не дотрагивался.

К пяти часам летчицу Нечаеву и штурмана Румянцеву вызвали в штаб, и они приготовились получить новое задание. Явились минута в минуту, но их попросили обождать: в штабе заканчивалось срочное совещание командиров.

Нечаева присела на ступеньки крыльца и вертела в руках веточку мальвы.

Румянцева нетерпеливо ходила по дорожке от крыльца до калитки.

– Катя, посмотри, до чего тонко сделаны эти цветки. Снаружи – пунцовые, а внутри – белые лучики, словно кисточкой нарисованы. Такая вот мелочь, а какое мастерство!

– Вот уж именно мелочь! – буркнула Катя. – Не понимаю, как ты можешь говорить сейчас об этом. А меня вот что волнует: долго ли еще нам ждать?

Даша спокойно ответила:

– На войне все время уходит на ожидания да выжидания. Не тот командир хорош, который с бухты-барахты на смерть пошлет, а тот, который семь раз примерит, а уж потом отрежет. А когда меряют, не торопятся.

– Должно быть, ночь будет серьезная, – вслух подумала Катя.

– Теперь все ночи серьезные.

– Заметила, какое лицо было у командира?

Даша пожала плечами и неохотно проговорила:

– У нашего командира на лице ничего не заметишь. Она у нас молодец, выдержка железная, не то что у других…

– У кого «у других»? – насторожилась Катя.

– Ну, указывать не буду, – с хитринкой улыбнулась Даша.

– Ага! Понимаю! И приму к сведению…

Из дома напротив вышла старушка, подошла к ним. У нее было загорелое морщинистое лицо, глаза мутные, как вода Дона.

– Скоро у них совещание кончится? – спросила она, тревожно заглядывая в окна. – Жду Варвару Федоровну обедать, а ее все нет. Блины остыли. – Остановившись перед летчицами, она посмотрела на них, потом вздохнула и сказала: – Может быть, вы свободны?.. Может, пойдете поедите? Не пропадать же добру. Намесила, напекла, а ей и поесть некогда.

Голос ее звучал так грустно, что нельзя было отказаться.

– Спасибо, – сказала Катя. – Мы, пожалуй, зайдем. В окно увидим, когда кончится совещание.

Даша кивнула, и они пошли за старушкой.

Хозяйка проворно вынула из печки горшок и опрокинула на тарелку горку блинов. Кисловатый запах сразу напомнил Кате о доме. Морщинистое лицо старушки было похоже на материнское. Как будто они у мамы дома побывали.

– Это с собой в небо захватите, – давала хозяйка блины перед уходом. – Чай, не ангелы, полетаете-полетаете – и есть захотите.

Девушки пятились к двери:

– В небе есть некогда. Лучше спрячьте, а мы после полетов забежим.

– После полетов? – старушка сразу осеклась, на глаза навернулись слезы. «Вернетесь ли?» – подумала она, но вслух произнести не посмела.

С улицы донесся голос дежурной по части:

– Нечаева! К командиру!

Обняв старушку, Катя подумала: «И плечи такие же, как у мамы, и такая же согнутая спина, щека такая же мягкая, и глаза чуть что – и в слезах, и нельзя смотреть на них, нельзя… Ты не девочка, ты солдат, и тебя зовут».

Катя вырвалась и ушла, не оглядываясь.

– Как только начнутся дожди, – сказала она Даше, – попросим у командира разрешения перебраться к этой мамаше. Тут и помыться и просохнуть можно, а это нужно солдату.

– Солдату надо только одно, – сухо перебила Нечаева, – фронт удержать!

– Удержим, – ответила Катя и погрозила кому-то кулаком.

Зайдя в штаб, Катя услышала разговор Маршанцевой с комиссаром:

– Положение тяжелое, вал катится дальше. Пехота первого эшелона смята, артиллерийские полки раздавлены. Остатки стрелковой части откатились на восток.

Катя видела ночью в степи этот железный поток. Силу этого потока она уже знала.

Самолеты летели навстречу этой железной лавине, бомбили, а пламя с земли показывало им, что они работали удачно.

Всю ночь самолеты бомбили мотопехоту и поработали на славу. Немцы не успели подтянуть сюда зенитки, приготовиться к обороне и укрепиться. Маршанцева посылала самолет за самолетом.

И когда рассвело, возле самолетов не было слышно ни оживленного разговора, ни смеха, ни шуток: все спали, а кто от напряжения и усталости не мог уснуть – молча отдыхали.

Катя и Даша остановились в хате казачки Анны Панченко.

– Дивчины, вы из-под Ростова? Не видали там моего Николая? – выспрашивала их казачка, угощая варениками.

– Не видали, – ответила Катя, удерживая горестную улыбку.

– Мы работаем в воздухе, а он, наверно, в наземных частях, – пояснила Даша. – Пехота от нас далеко, но я думаю, что ваш Николай жив, а не пишет только потому, что некогда. Я вот тоже родным не пишу, радости мало, а о горе зачем писать?

Оглядывая комнату, Катя видела, что здесь люди жили не только в достатке, но и зажиточно. На окнах – тюлевые шторы, на столе – вышитая скатерть, в углу – городская никелированная кровать с горой подушек и перин, такая высокая, что Кате пришлось бы подставить табурет, если бы она захотела отдохнуть на ней. В комнате были патефон, швейная машинка – все, что полагается в приданое богатой невесте.

Анна Панченко угощала летчиц, смотрела, с каким аппетитом девушки уничтожали вареники, и горестно сокрушалась:

– Эх, оплошала я. Мне бы надо было пойти с казаками, с Николаем. Вместе в колхозе работали, а как война началась, я и оторвалась от него. Надо было уйти с ним… Зачем я осталась? Здоровая, сильная, стрелять бы научилась, а я со стариками да с малыми детьми осталась… Нет, нехорошо получилось!

К ужину пришла Надя Полевая, такая опечаленная, что Катя встревожилась – не заболела ли?

– Хуже, – отмахнулась Надя, – за стариков сердце болит. Я думала, мы из Ростова пойдем на Батайск, Тихорецкую, надеялась забежать к своим, помочь эвакуироваться, а не удалось…

Разложив на столе карту, она изучала маршрут. До станицы Высоколозовой было далеко. Она хотела отпроситься и слетать к родным, но с каждым днем увеличивалось расстояние до дому. И с каждым днем враг приближался к дому ее родителей. Что теперь делать?

Вечером в станице было тихо. Шелестели листья в саду, ярко светила луна. На ступеньках хаты сидели девушки и тихо пели про казака Дорошенко, который «веде свое вийско, вийско запорижьске, хорошенько!».

Катя слушала и думала о доме.

Сейчас отец, наверно, пришел с работы. Все поужинали и вышли на улицу. Сидят на скамейках под окнами и обсуждают новости с фронта. А фронт, вот он! В степи виднеется зарево, там огненная черта отделяет нас от немцев. Сейчас, как только из штаба дивизии сообщат расположение наших войск и дадут условные сигналы для опознавания частей, мы вылетим на эту передовую.

Но через час полк опять получил приказ перелететь на новую точку.

Казачка с плачем провожала девушек.

– Что мне делать? – сквозь рыдания спрашивала она.

– Поезжай со своим колхозом на Кавказ, – посоветовала Катя.

– А хата? У меня по осени сын родится, для него надо хату сберечь.

Она стояла в тяжелом раздумье, но, увидев, как девушки спешат, стала проситься с ними:

– Я буду вам бомбы подносить. Замолвите за меня словечко перед командиром.

Но Катя знала, что ответит их командир. Маршанцева только взглянет на казачку – все поймет и, конечно, откажет. И она могла посоветовать только одно: уехать как можно дальше на восток.

Глава двенадцатая

Полк отходил… Впереди был Кавказ.

После степей все здесь казалось необычным.

Ступив на землю, Катя замерла от изумления. Прямо перед ней под самое небо вздымалась горбатая земля. На передней цепи гор рос какой-то кустарник, но дальше, в разрыве, возвышалась вторая, покрытая более редкой зеленью, а еще дальше и выше, под самые облака, уходили снежные вершины.

– Поглядите, – воскликнула Надя Полевая, – до чего же здесь изуродована земля!

– И на землю-то не похожа, – вставила Нечаева, – на земле поля и лесочки, а тут и не разберешь что. Совсем другая планета.

– Не на Марс ли мы заскочили? – пошутила Евгения.

– Тебе лучше знать, ты будущий астроном, изучила все планеты, – проговорила Нечаева и тут же тоскливо вздохнула: – Вот это залетели!

Она сняла шинель, сдвинула шлем на затылок, внимательно оглядываясь, стала изучать местность.

– Трудно нам здесь будет… Ну не гулять прилетели, надо браться за дело… Что это там, у подножия горы, синеет?

Катя взглянула вдаль, где клубился туман:

– Должно быть, река.

– Река? Отлично! Можно умыться! – И, бросив шинель в кабину, Даша пошла по полю, изрытому колесами.

– И я с тобой! – Евгения побежала за ней.

– И я, и я! – подхватило несколько голосов.

Яркое солнце опрокидывало на землю потоки горячих лучей. Еще и семи не было, но от жары уже трудно дышалось.

Катя сидела под крылом самолета, с тревогой думала: «Вот и Кавказ».

Мысленно она оглянулась назад. Там были поля, где легко размахнуться, а здесь…

Высокие горы пугали ее. Перед ней на маленькой площадке, со всех сторон замкнутой горами, стояло множество самолетов. Здесь были «илы», «яки», СБ и Р-5, а в стороне, по краю железнодорожной насыпи, цепочкой стояли их маленькие машины. Катя глядела на узкий котлован и думала, что ни один самолет не сможет подняться отсюда. Она пошла в штаб узнать, что же будет дальше.

Около тяжелых бомбардировщиков громко бранились техники и механики.

«Хороший знак, – решила Катя, – если опробуют моторы, значит, куда-нибудь собираются. Но как они тут развернутся?»

Впереди убегала в темное ущелье выгоревшая добела дорога. По сторонам ее стояли синие виноградники. Ровные межи тянулись по склону горы и такими же ровными рядами пересекали поле.

Катя никогда не видела, как растет виноград. Сейчас на нее смотрели прозрачные гроздья, затуманенные росой; смотрели, словно глаза тех, кто сажал эти лозы, кто рыхлил под ними землю, кто выращивал их, кого война прогнала с родных мест и кого летчицы теперь должны защищать.

Штаб помещался в ауле у подножия горы.

Комиссар Речкина сидела за столом и рассматривала большую карту из склеенных листов. Вся карта была исчерчена красными и синими стрелами, показывавшими передвижение линии фронта. Около стола стояла Нечаева и свертывала в трубочку старые листы штабной карты.

Уж много раз Кате приходилось наблюдать, как одна карта заменяется другой, и всегда ее охватывала горькая обида. Словно земля уходила из-под ног. Еще один кусок карты свернут в трубку, и неизвестно, скоро ли эти трубки развернутся.

– Товарищ комиссар, можно войти?

Речкина подняла голову, сухо ответила:

– Входи. Вот карта, изучай Кавказ.

– Я хотела бы знать, что мы здесь будем делать.

– Воевать, – сухо ответила Речкина. – Сейчас командир вернется из штаба дивизии и скажет, как будем воевать и где.

Катя подошла к окну. Вот он какой, Кавказ! «Тебе, Кавказ, суровый царь земли…» – вспомнила она стихи Лермонтова. Она много читала о Кавказе, видела его на открытках «Привет с Кавказа!». Представляла его себе так: по горам вьется тропинка, черкешенка с кувшином на плече спускается к хрустальному ручью; сакли, чинары да еще, кажется, лезгинка, которую плясали студенты-горцы в университетском клубе. И вот он перед ней.

Из-за этих высоких гор они будут налетать на врага, бомбить и уходить в неприступное ущелье.

От реки возвращались девушки. Кате тоже захотелось освежиться. Она спустилась к ущелью, по которому стремительно бежала река.

Умывшись, сразу подумала о завтраке. На той стороне аэродрома, в лесочке, видела кухню.

Она вышла на белую дорогу. Впереди в облаках пыли двигался обоз переселенцев. Седые, запыленные лошади тянули телеги со скарбом. На возах сидели дети, а старики и женщины шли пешком.

С Катей поравнялся мальчик лет двенадцати. Придерживая карманы, набитые гроздьями винограда, он обернулся назад и крикнул:

– Мамка, догоняй!

Женщина с мешком за плечами попыталась догнать обоз, но задохнулась и махнула рукой:

– Иди. Догоню…

Катя взглянула на нее. Серое, словно каменное, лицо. Только черные глаза вдруг знакомо сверкнули, и она узнала шахтерку из поселка «Труд горняка».

– Голубушка солдатик! – воскликнула шахтерка, узнав Катю. – Вот так встреча! Вы-то как сюда попали? Вы же оставались позади. Как же очутились впереди нас?

Обняв Катю, она смотрела на нее так радостно, будто встретила родную сестру.

– Ну чего же молчишь? – сурово вопрошала она. – Неужели немцы и сюда добрались?

– Нет, нет! – поторопилась ответить Катя. – Сюда мы не допустим.

– Пора бы их остановить, – сказала шахтерка. – Мы идем и думаем: когда же домой заворачивать? И здесь солнышко греет, а все-таки мы бездомные. Смотри, винограду-то сколько! Я думаю захватить лозу и посадить возле дома, выращу для ребятишек. Как ты думаешь, вызреет?

Катя не знала, что ответить. Шахтерка внимательно посмотрела на нее, вздохнула:

– Понимаю, почему ты молчишь… А я вот думаю, что мы вернемся и виноград созреет.

Взглянув на обоз, она оживилась и потянула Катю за собой:

– Погляди на ребят – сидят на возу да посмеиваются. Им-то что? Солнышко светит, и ладно. А старший пешком идет, вон он, в бумажном колпаке.

Катя шла за обозом и с удовольствием слушала шахтерку. Ее радовало, что женщина так уверенно смотрит на свое будущее.

Впереди был виден аэродром. На нем началось какое-то движение. Вот тяжелый бомбардировщик медленно развернулся, и сразу образовался просвет. Потом послышался гул моторов, – должно быть, ястребки готовились к вылету.

Вдруг она услышала знакомый звук приближающегося самолета и невольно остановилась. Вскинув голову, она увидела немецкий разведчик.

Земля закачалась у нее под ногами. Немецкие разведчики здесь!

Но в небо уже поднялись истребители, и разведчик мгновенно скрылся.

Надо было торопиться. Прощаясь с шахтеркой, Катя снова услышала гул моторов и подумала, что это возвращаются наши ястребки. Но гул приближался и становился надрывным. И в то мгновение, когда она подумала: «Это немцы», бомбардировщик повис над дорогой и начал расстреливать обоз из пулеметов.

Вокруг аэродрома застучали зенитки. Послышался свист падающей бомбы.

«Это у нас!» – подумала Катя и представила, что сделает бомба на поле, где крыло к крылу стоят самолеты.

Она побежала вперед. Навстречу ей шли машины с боеприпасами, с горючим, рулили самолеты, разбегаясь от пожара.

Слева по узкой взлетной полосе поднимались легкие бомбардировщики. Кате представилось самое страшное: вдруг Нечаева улетела, не дождавшись ее? Улетел и весь полк в неизвестном направлении.

Самолеты пролетали над ее головой так низко, что она инстинктивно наклонялась, чуть не падая, бежала через поле.

Наконец она увидела свой самолет: он стоял подрагивая от нетерпения. Летчица уже надевала очки.

Около нее стоял какой-то летчик, который, взглянув на Катю, хотел что-то сказать, но Даша закричала:

– Скорее! – и кивнула на летчика: – У меня уже есть пассажир, могу с ним улететь.

Катя поспешно полезла в кабину, стала надевать шлем. Даша сказала:

– Нам приказано взять вот этого товарища. У него только что разбомбили машину, и командир приказала перебросить его на новый аэродром, куда перелетела его часть.

Катя взглянула на летчика и узнала его. Этот лейтенант шутил с ней на аэродроме в Энгельсе. И вот он попал в беду, и они должны выручить его. Она и фамилию вспомнила:

– Лейтенант Рудаков? Встречались на Волге!

Летчик изумленно оглядел ее:

– Неужели вы та самая маленькая девушка из Энгельса? Но как вы выросли! Я бы ни за что не узнал вас. И не только выросли, но и возмужали.

– Еще бы, – ответила Катя, – работа нелегкая, пришлось набирать силу.

Даша смотрела то на одного, то на другого:

– Так вы знакомы?

Лейтенант Рудаков поспешно ответил:

– Встречались… Старшина Румянцева! Не ожидал встретить вас на фронте.

– Нам подают сигнал! – перебила его Даша.

Лейтенант нерешительно смотрел на Катю, словно ждал ее приглашения.

Но летчица скомандовала:

– Скорее в кабину!

Катя изумилась: в кабине двоим не поместиться, разве что один сядет другому на колени… Но ведь лейтенант не сядет к ней?

Но тут она услышала команду Даши:

– Лейтенант, садитесь первым!

Рудаков проворно выполнил приказание, сел и взглянул на Катю.

Она с каменным лицом опустилась к нему на колени.

Самолет стремительно побежал по полю.

Рудаков на мгновение закрыл глаза. Ну, что-то будет? Он еще не доверял опыту этих девушек. Но все же почувствовал, что самолет оторвался от земли.

«Летим», – подумал он.

Катя сидела строгая и сосредоточенная, смотрела то на землю, откуда били зенитки, то на небо, где еще продолжался воздушный бой.

– Наши начали атаку! – сказал Рудаков. – Сейчас мой друг Саша рубает за меня. Вы, наверно, его помните?

Катя не ответила. Она передавала летчице курс, торопилась отвести свой беззащитный самолет подальше от воздушного боя.

– Правее, еще правее. Так держать!

Сорок минут полета – и пейзаж резко изменился. Вместо синих виноградников потянулись скалистые горы, покрытые черно-зеленым лесом. Все здесь было огромно. За облака уходили снежные вершины; необъятные деревья, увитые лианами, как колонны, подпирали небо. Это была страна великанов, и Кате она показалась неприступной.

Глава тринадцатая

О, каким сложным оказался этот Кавказ! Надо было приноравливаться и к изменчивым воздушным течениям над горами. Иной раз возвращение на аэродром бывало труднее бомбежки.

Женя Курганова только что вернулась из разведки района, и штурманы забрались под крыло ее самолета, чтобы уточнить на своих картах дополнительные ориентиры.

У своего «дугласа» возился мрачный и злой механик. Он стоял спиной к девушкам и старался не замечать их. К нему подошел солдат с котелком и спросил:

– Неужели эти тоже летают?

– Проходи, – сурово ответил механик, не отрываясь от своего дела.

Но солдат осторожно подошел к девушкам.

– Чего глядишь, пехота? – весело окликнула его Евгения. – Дай щей попробовать. Они, наверное, из роз – ведь капуста на Кавказе не растет.

Солдат словно этого и ждал. Быстро достал из-за голенища ложку и подал котелок:

– Ешь! Что капуста! Было бы мясо. Попробуй, свежая баранина. Немец разбомбил овечье стадо – ну, не пропадать же добру: не поленились, собрали, что после бомб можно было собрать, обмыли в реке – и в котел. Мед, а не щи! Видишь, ложка, как кинжал, торчит.

Евгения взяла ложку и зачерпнула щей:

– Ничего, хорошие. Надо бы дать нашей поварихе попробовать, чтобы она знала, как в пехоте готовят.

Загорелое лицо солдата расплылось в довольной улыбке:

– Понравилось – так ешьте, а я за добавкой сбегаю. Ну кто еще хочет? – Он присел около девушек. – У нас в одиннадцатой стрелковой здорово ругают ваш полк. Правда, без вас нам хуже было бы, да уж и с вами не сладко. Куда ни придем, немец начинает вас искать и бомбит, бомбит. Вы уже давно сорвались и улетели, а он все трясет наши души. Только успеваем закапываться да раскапываться, словно одной лопатой и воюем. Послушали бы вы, как пленные вас обзывают, неловко даже передать: «ночные ведьмы», говорят. А я вот гляжу на вас и вижу: нисколько вы на ведьм не похожи. Просто девушки вроде моей Нюрки, она только чуток потолще. А в храбрости, пожалуй, от вас не отстанет. Известное дело, русские девки храбрущие.

Он повернулся к единственному мужчине, механику, и спросил:

– Правильно я говорю?

Механик стоял, подпирая спиной самолет, насмешливо усмехнулся. Он был совсем другого мнения об этих девчонках, но не стал распространяться, только коротко заметил:

– Лучше бы они не бомбы, а письма возили. Их, видно, из Сибири пешком носят: ждешь не дождешься.

Летчицы сделали вид, что не слышат его, но солдат сейчас же запротестовал:

– Я думаю, не сладкое это дело – летать. Вот, к примеру, ранят

[пропущено 9 строк]

как мыши, в землю зарылись, боитесь голову поднять – а над вами самолеты летают. Это девчонки немцев бомбят». Такую задал нам трепку…

Летчицы поняли, что солдат сочиняет на ходу, но его речь нравилась им, и они хотели, чтобы это было правдой.

Евгения крепко пожала шершавую руку солдата:

– Спасибо, пехота!

И летчицы заулыбались.

– Будем знакомы, – сказала Евгения. – Заходи в гости. Скажи, как звать?

Солдат заторопился:

– Заболтался с вами! Имя-то мое Иван. Бывалов фамилия. Ну прощайте. Коли уцелею, проведать приду.

Девушки махали ему, пока он шел к лесу и оглядывался. Потом они многозначительно подмигнули мрачному механику и занялись своим делом.

Женя начала объяснять линию обороны на Тереке.

– Противник продвинул сюда, – говорила она, ведя синюю стрелу по карте, – три танковые дивизии и мотопехоту. Им удалось прорвать нашу оборону и занять город Прохладный. Вот здесь они готовятся форсировать Терек и двинуться на Грозный. Сегодня ночью мы будем бомбить их на переправе.

Штурманы слушали, молча отмечая на картах новый маршрут.

На Кавказе была жара. Посохли листья на деревьях, выгорела трава, пожелтел кустарник.

Лица у девушек через два дня обгорели, носы лупились. Терек манил в прохладу, но купаться было некогда: они готовились к трудным боям.

В Терской долине строились оборонительные укрепления.

[пропущено 9 строк]

но встревожилась: придется девушкам подтянуться и не отставать от мужского полка.

Они вместе проработали задачу и выпустили самолеты.

Перед вылетом Гончаров сказал своим летчикам:

– Ну, орлы, смотрите не подкачайте, чтоб мне не пришлось краснеть перед командиром этого девичьего полка!

А на другом краю аэродрома Маршанцева наказывала своим летчицам:

– Ну, девушки, покажите, что глаз у вас верный! Пусть каждая бомба ляжет в цель.

Девушки как-то сразу стали серьезнее, тише. Впервые их полк встретился с таким же полком легких ночных бомбардировщиков, но только мужским. Тут было основание посоревноваться! Летчики-мужчины с тяжелых бомбардировщиков или истребителей в счет не шли: слишком отличались их машины от У-2, девушки старались не замечать этих остряков с их «вековой отсталостью». Но с «гончаровцами» шутки плохи! Машины однотипные, и вдруг парни обгонят?

Ночь была трудная, бомбили переправу, которую фашисты укрепили особенно сильно. Нечаевой во время последнего вылета пришлось долго маневрировать, а когда сбросили наконец бомбы, самолет сразу схватили прожекторы.

Огненные хвосты снарядов потянулись к самолету. Летчица бросала самолет из стороны в сторону, но лучи прожекторов держали их в вилке, а зенитчики не жалели снарядов, расстреливая тихоходную машину.

Из темноты вдруг вынырнул самолет, спикировал на прожекторную установку и погасил ее. Потом бомбы упали на зенитную батарею, обстреливавшую самолет Нечаевой. Тогда немцы перенесли огонь на машину смельчака, стараясь сбить ее, и этим воспользовалась Нечаева: она успела уйти в спасительную темноту.

Доложив обстановку, штурман Румянцева спросила:

– Кто вылетел следом за нами?

Маршанцева ответила, что не выпускала больше ни одного самолета.

– Но это был легкий бомбардировщик! Он нас и выручил!

Маршанцева позвонила в штаб гончаровского полка. Дежурный ответил, что с переправы только что вернулся самолет лейтенанта Коробкова. Коробков доложил, что удачно подавил несколько огневых точек и прожекторную установку противника. О самолете, который он, по словам Маршанцевой, выручил, лейтенант ничего не говорил, но это и естественно: в полку майора Гончарова взаимовыручка на первом месте, а хвастаться у них не любят.

Маршанцева положила трубку и с досадой сказала:

– А вот сам-то и есть первостатейный хвастун! – Помолчав немного, добавила: – А вам, девушки, этого Коробкова следовало бы разыскать и поблагодарить. Если бы не он, кто знает, что с вами могло бы случиться!

О благодарности командир могла бы и не напоминать. Катя и Даша уже успели подумать об этом.

Утром они отправились разыскивать своего спасителя.

Полк гончаровцев стоял у самого Терека. Там слышался веселый мужской гогот, удары по воде крепкими ладонями, будто прачки дубасили по белью деревянными валками: летчики купались. Выше по течению расположились девушки: кто стирал подворотнички, носовые платки, кто, взвизгивая, окунался в холодную горную воду.

Даша и Катя решили подождать, когда гончаровцы вылезут из воды и пойдут на аэродром – по дороге удобнее, словно бы невзначай, подойти к ним. А пока что недурно было последовать хорошему примеру и тоже искупаться.

Даша сбросила форму, поправила купальник и запрыгала с камня на камень, выбирая местечко поглубже. Катя еще сидела на берегу, а Даша уже окунулась и поплыла.

У Кати от страха округлились глаза. Дашу несло в бурном потоке, вертело, накрывало с головой, выбрасывало, и она не могла справиться с течением.

Вот Дашу уже пронесло мимо девушек, купавшихся возле самого берега, перевернуло под острозубой скалой, вот уже виден только голубой купальник да доносится еле слышный крик:

– Помогите!

Катя побежала по берегу туда, где весело гоготали гончаровцы. Дашу несло прямо к ним.

Дашин крик всполошил весь берег. Девушки бежали по камням, крича: «Спасите! Спасите!»

Несколько парней бросились в воду, образовав цепочку. Ближние к берегу держались за камни и удерживали спасателей, а те барахтались в бешеной воде, выжидая, когда Дашу швырнет к ним.

Сильные руки подхватили «утопленницу» и вынесли на берег.

Посиневшие от холодной воды парни торопливо отступили за кусты. Только Дашин спаситель, длинноногий, улыбающийся, стоял перед ней, глядя на перепуганную девушку.

– Спасибо, что выручили! – Даша протянула руку.

Спаситель ухватился за эту руку обеими своими и никак не мог отпустить, будто теперь тонул сам. Но и Даша не торопилась отнять ее. Только опустила глаза, торопливо назвалась:

– Даша Нечаева.

Парень словно проснулся, смущенно представился:

– Лейтенант Коробков. Иван. Ваня.

– Так это вы нас ночью выручили? Спасибо, товарищ Коробков, спасибо!

– Значит, это вас над переправой ловили?

В это мгновение и прибежала Катя. Даша обрадованно крикнула:

– Смотри, кто нас выручил! Лейтенант Коробков!

Тут она заметила, что Коробков все еще держит ее руку, и осторожно высвободила ее. Мало ли что подумают девушки, приближавшиеся целой толпой! Сама она могла бы простоять со своим спасителем хоть до вечера – у нее были наготове тысячи вопросов к нему, – но в полку было жесткое негласное правило: с «братцами» разговаривать поменьше! И она торопливо сказала:

– До свидания, товарищ Коробков!

– До очень скорого! – почти шепотом произнес Коробков и так посмотрел на спасенную, что Даша даже рассердилась на подруг: «Ну что они сбежались? Ведь не утонула же я! Не дали даже поговорить с хорошим человеком!»

Уходя, она несколько раз оглянулась туда, где стоял у шумной реки длинноногий лейтенант Коробков.