Текст книги "Московское воскресенье"

Автор книги: Клара Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава двадцать пятая

Наступление продолжалось. До аэродрома доносился такой гул, будто горы превратились в вулканы и извергали огонь. Черный дым поднимался со всех сторон, укрывая небо. В горах горели аулы.

Летчицы стояли у самолетов и ждали команду. Мимо Кати несколько раз прошла Маша Федотова. В карманах ее как-то особенно гремели инструменты. Она ходила вокруг самолета, залезала под мотор, стучала молоточком тут и там, хотя самолет был в полной исправности. От нетерпения она не знала чем заняться.

Гул доносился все громче и громче, в бой вступали новые артиллерийские орудия.

– Слышишь? – сказала Нечаева. – Это наши пошли!

Катя посмотрела на запад – там черная дымовая завеса заслоняла солнце. Все с нетерпением ждали ночи. Приборы проверены, самолеты готовы, они ревут стальными глотками, набирают силу. Стрелами проносятся по земле, поднимая вихрь пыли, и врезаются в прохладное небо.

Хотя небо темно, но звезды – глаза Вселенной – смотрят на Катю, подбадривают: «Не подкачай! Смелее! Передовая линия близка. Сейчас по земле идут танки, бьет артиллерия. Помогай им. Будь солдатом. Бей без промаху!»

Привыкшие к темноте, глаза видят, как блестит река. Вот и переправа. Газ убран, самолет снижается. Катя медлит, хотя летчица и шепчет:

– Бросай!

Но штурман еще проверяет расчет. Можно. И рука нажимает бомбосбрасыватель.

Тихие долины и темные горы, над которыми раньше летчицы спокойно пролетали, сейчас объяты пламенем. Где-то бомбы пробили нефтепровод, горящая нефть хлынула в реку, и эта огненная река превратила ночь в день.

Катя никогда еще не видела такого зрелища. Часто вспоминала она полеты над горящими городами, над пылающей степью, много картин человеческого бедствия осталось в ее памяти, но ничего похожего на то, что увидела она в эти часы, не было. Линия фронта еще не изменилась, но бои шли с нарастающим ожесточением. Все быстрее оборачивались самолеты между передним краем и аэродромом, словно летчицы решили наверстать долгие часы ожидания наступления.

На рассвете они возвращались на аэродром. В сером тумане, словно поседевшая за эту страшную ночь, лежала земля. Девушки не могли уйти спокойно спать, возбуждение было так велико, что, когда над их головами на смену им промчались штурмовики, они махали им, кричали:

– Добивайте их!

В небе стало тесно от самолетов.

Наступать, уничтожать врага было легче, чем защищаться.

Днем полк стоял в сорока километрах от линии фронта, но с наступлением темноты делал «подскок» на ближайшую площадку и оказывался в такой близости от передовой, что летчицы слышали даже пулеметные очереди. С этого временного аэродрома полк работал всю ночь. Весь полет с этой площадки и обратно занимал пятнадцать – двадцать минут.

Возвращаясь из второго рейса, Катя заметила, что самолет Нади Полевой уже пошел в третий рейс, и стала торопить свою летчицу. Пришло время настоящей битвы, нельзя упускать ни минуты.

– Скорее, скорее!

Но вооруженцев не надо было подгонять. Они в одно мгновение заправляли ленты в «шкас» и подвешивали бомбы. Никто не разговаривал, не отдыхал – наконец-то началась настоящая работа!

Через сорок минут Нечаева, возвращаясь на аэродром, вгорячах при посадке поломала костыль самолета.

Не успела испуганная летчица выпрыгнуть на землю, как самолет окружили техники.

– Отдохните, – успокоила их Маша Федотова, – через пятнадцать минут все будет готово.

Катя недоверчиво взглянула на самолет: он захромал, устал, что ли? Она-то приметила его характер: в воздухе он оживает, поет, а опустившись на землю, прикидывается мертвым. Эту его хитрость Катя распознала и остановила Дашу, когда та направилась в столовую:

– Сейчас полетим.

– Пойдем заправимся.

Они прошли мимо Маршанцевой, которая не остановила их: во время полетов она всегда становилась молчаливой, больше думала, чем говорила.

Катя тревожно покосилась на нее:

– Неужели не заметила?

– Заметила, – с неохотой ответила Даша, – но не может же она сердиться на каждый наш промах. А мне и так стыдно. Словно новички, приземлиться не сумели.

В столовой было шумно.

– Как ветер?

– Писем нет?

– Катя, почему не ешь? Да она спит!

Через четверть часа ремонт был закончен и самолет снова пошел на передний край. Он летит мимо звезд и луны, он послушен летчице, ему тоже хочется жить, а не валяться в бурьяне расплавленным комком.

Ветер ровный, небо чистое.

Но ближе к передовой небо озаряют вспышки, артиллерия ведет огонь по противнику. В гул канонады врывается уханье бомб.

– Кажется, опоздали. Надо было раньше ударить по аэродромам, не дать гадам подняться.

– Ничего, – успокаивает Даша, – сейчас они выпустят танки, и мы поработаем над ними.

Но подойти к цели оказалось невозможно.

Самолет выскочил из облаков, и вдруг штурман увидела железную дорогу – по ней-то и отступали вражеские эшелоны. Далеко не уйдете! Бомбы догонят!

Бесшумно планируя, Даша уводит самолет. Высота уже двести метров.

За ними потянулись огненные нити трассирующих пуль.

– Обнаружили!

Катя внутренне сжалась, отдав себя на волю и умение летчицы.

Щупальца прожекторов вот-вот схватят их, Даша бросает самолет из стороны в сторону. Но лучей уже не пара, а десятки; кажется, так и пронзят самолет острые мечи. Вот схватили в вилку. Катя ослепла, зажмурила глаза, нагнула голову к приборной доске. Ждет мгновение, но прожекторы погасли.

– Кто так метко ударил по ним? – обрадовалась Даша. И Катя поняла, что летевший следом экипаж выручил их.

– Спасибо!

Над головой появились звезды, это значит, что дым остался позади. Ах, хорошо!

 
Все выше, выше и выше
Стремим мы полет наших птиц.
 

– Катя, что ты там бормочешь?

– Подпевай!

 
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
 

Глава двадцать шестая

После обеда мотористы разбудили Катю. Она пошла к колодцу умыться и увидела, что Даша занимается своим любимым делом – помогает женщинам вскапывать грядки. Пласты чернозема ровно ложились под ее лопатой и блестели, как намасленные. Лицо Даши порозовело, пестрая косынка сбилась на макушку. Она копала землю и старалась перегнать всех. И, только оставив других далеко позади, остановилась отдохнуть. Потерла мозоли, сказала:

– Ох, бабоньки, после войны приеду к вам в колхоз работать.

– Мы вас в председатели выберем! – весело отозвалась одна из женщин.

Они с изумлением смотрели на летчицу, которая взяла лопату и обогнала их. Справилась. А они-то о ее работе и думать не смели. Днем, когда девушки ходили по селу, они казались совсем обыкновенными, но ночью, когда они поднимались в небо и улетали туда, где убивают, женщины только изумлялись. Это для них было непостижимо.

Катя сидела на траве и слушала веселый говорок женщин, как вдруг ей закричали, чтобы они с Нечаевой шли в штаб. Катя, еще выйдя из землянки, видела, что к штабу подъехал кто-то из командиров наземных войск, и сейчас подумала, что приехали из части, с которой взаимодействует их полк. Как всегда, будут благодарить за помощь. Но, войдя в штаб, застыла от изумления. Пожилой майор, сидевший против Маршанцевой, с укором говорил:

– Неужели вы не заметили, что танки только днем стоят под горой, а ночью их уводят в лощину? А вы прилетаете и лупите по пустому месту, просто спасу нет. Мы смотрим на вас и… простите, не то хотел сказать, смотрим на вас и кулаки сжимаем от обиды.

Маршанцева слушала, склонив голову, на переносице резко врезалась морщинка.

Летчицы поглядывали друг на друга, изумленные и растерянные.

Майор заметил наконец, какое тягостное впечатление произвели его слова на летчиц, и поторопился утешить их:

– Я для того и приехал, чтобы договориться.

Летчицы молчали.

– Давайте действовать согласованно. Ведь задача летчиков – помогать пехоте! Значит, летчики должны следить за сигналами и должны быть готовы поразить цель, какую мы укажем огнем или ракетой. Вот так и договоримся. Сегодня ночью мы будем давать вам зеленую ракету в направлении того пункта, где вам надо бомбить. Только уж бейте, пожалуйста, без промаха! – сердито заключил он. – По ракетчикам немцы ой как стреляют!

И, хотя говорил он сурово, летчицы повеселели.

Но Маршанцеву все терзала тревога. Как же так, она-то считала своих летчиц такими опытными, подготовленными, и вдруг такая ошибка – бомбить по пустому месту!

Она послала Нечаеву и лучшего штурмана Курганову на разведку погоды. Хотя небо над аэродромом было чисто, но у горизонта что-то клубилось – то ли нерастаявший дым ночного боя, то ли дым от пожара.

Маршанцева стояла под деревом и ждала самолет. Да, надо работать еще искуснее, не допускать ошибок. Ведь они прошли такую суровую школу. Весь февраль работали отлично, а условия-то были хуже. Оттепель, слякоть, непролазная грязь. Неизвестные дороги, горящие города. Самолеты буксовали в грязи. Приходилось вытаскивать их под «Дубинушку», а тут еще налетали немцы и бомбили дороги. В те дни была убита механик Антонова, ее похоронили около школы в саду. Много, много невзгод пришлось пережить.

– Летит! – вдруг сказала она вслух, уловив шум возвращающегося самолета.

Женя Курганова была надежным разведчиком. Уж если она получила задание, то так проутюжит небо, что все станет ясным.

Выпрыгнув на землю, Женя спешила к командиру, раздумывая, как получше доложить. Сегодня надо во что бы то ни стало летать, чтобы исправить вчерашний промах, но погода, увы, не совсем благоприятна. Низкая облачность и туман закрывают район цели. И Женя колеблется между долгом и желанием оправдаться перед суровым майором-пехотинцем.

– Над целью высота облачности сто метров, – наконец доложила она.

Лицо Маршанцевой нахмурилось.

– Сто метров? Значит, бомбить нельзя.

– Но восточнее от цели, – быстро вставила Женя, – километров на тридцать, небо ясно. Там ветер десять километров в секунду, возможно, что через час или два облака растают и небо прояснится.

Маршанцева слушала, становясь все более мрачной, и, совсем расстроенная, ушла в штаб.

Оставшиеся на аэродроме с нетерпением ждали ее решения, ходили по полю, но старались не показать своего волнения.

– Пусть буря! Пусть гроза, а мы полетим! – сказала Катя. – Должны лететь!

– Конечно, надо лететь! – подхватила Даша. – Мы покажем этим чертям, как нас обманывать!

Темнота медленно окутывала землю, сады, хаты, улицы. Но приказа о вылете не поступало. Уже начали поговаривать, что полетов не будет, но все сидели в готовности номер два.

Странная тишина была кругом. Не бегали механики, не шумели моторы, не галдели летчицы. Глаза всех были устремлены к хате, в которой помещался штаб. Вдруг там показался огонек ручного фонарика. Кто-то вышел. Мгновенно все были на ногах. Командиры эскадрилий разбежались по самолетам в ожидании приказа.

Когда Нечаева повела самолет на боевое задание, темное небо кое-где прокалывали звездочки. Подходя к цели, она сказала штурману:

– Смотри в оба!

– Смотрю, – ответила Катя. – Вижу, справа кто-то стреляет, впереди кто-то бомбит.

Они перелетели передовую, снова погрузились в темноту, и вдруг Катя закричала:

– Ракета! Ракета! – и так нагнулась к прицелу, будто собралась не бомбы сбросить, а спрыгнуть на врага.

Зеленая стрела прочертила небо, словно сорвала звезду, мгновение держала ее на кончике острия, потом по параболе уронила на землю. Катя впилась взглядом в то место, где рассыпались искры. Повторения не понадобилось. Она увидела цель и положила самолет на боевой курс.

Но пехотинцы словно сомневались, что летчицы так скоро увидят их сигнал; для большей наглядности они включили еще и прожектор. Острый луч уперся в небо, потом с наклона лег в лощину: бейте сюда.

Летчицы слетелись со всех сторон, кружились над лощиной, пока не превратили ее в огненное озеро.

– Горючего! Бомбы! – всю ночь слышалось на аэродроме.

Самолеты стремительно уходили в небо. Летчицы поклялись смешать с землей припрятанную технику врага.

Катя чувствовала ту большую, счастливую усталость, какая бывает в результате хорошей работы. На такую мелочь, как зенитки, они просто не обращали внимания.

За ночь Катя все же так устала, что отказалась от завтрака, легла под плоскость и сразу заснула.

Вечером Даша разбудила ее.

– Ну как? – забеспокоилась Катя. – Сообщили наземники результаты нашей работы?

– Только поскупились на слова, всего два слова и сказали: «Спасибо. Выручили».

Глава двадцать седьмая

Самолеты летят на запад. Над головой такое прозрачное небо, что Катя протягивает руку за борт – не шелк ли, туго натянутый, висит над ними. Теплый ветер отбрасывает ладонь, разглаживает все морщинки на лице. Распрямив плечи, Катя пьет приоткрытыми губами весенний воздух.

Земля блестит, обвитая золотыми потоками играющих ручьев. Сияют круглые зеркала озер, их так много, что они слепят глаза. На штурманской карте озер нет. Это весенняя вода заполнила все воронки от бомб, все противотанковые рвы, траншеи и окопы. Весна омывает израненную землю. Степь оживает. Зеленые поля пересекают золотые узоры отраженного в воде солнца.

Прищурив глаза, Катя вглядывается в точку, мелькнувшую впереди, – точка расплывается, и вот уже отчетливо виден населенный пункт.

Самолеты снижаются… Ведущий делает круг над станцией. Катя приглядывается, но не узнает знакомых мест. Где же зеленые сады, где белоснежные хатки? Пустырь и обгорелая земля.

Самолеты опустились. Штурман Румянцева встала на землю, подбросила шлем в небо:

– Ура! Мы вернулись!

– По старым квартирам! – раздалась команда.

Катя успела взглянуть в лицо Маршанцевой – у нее разгладились все морщинки. Она, улыбаясь, отдает какие-то распоряжения начальнику штаба, которая, тоже с улыбкой, слушает ее.

А солнце льет и льет золотые потоки, лучи стелются под колеса самолетов и вырывают на камуфлированных машинах то свежую заплату, то надпись на фюзеляже:

«Мстим за боевых подруг Галину Руденко и Ольгу Климову».

Самолеты рулят на старую стоянку. Вот она, знакомая улица, такая широкая, что некоторое время служила им взлетной полосой. По сторонам ее стояли фруктовые сады. Яблоня переплеталась с яблоней, а под их шатрами прятались самолеты. Тут же рядом стояла хатка, прямо из открытого окна Катя бросала в кабину планшет и шлем. Бывало, доедая вареники, которыми угощала ее хозяйка, она следила из окна, как готовили самолет. Техники развязывали ветви яблонь – и самолет рулил на старт, то есть на улицу.

Но сейчас неузнаваема станица. Нет садов, вдоль улиц торчат развалины обгорелых хат. Кучи мусора, щебень и кирпич, повсюду изрытая, опаленная боями земля.

Хата, в которой Катя и Даша когда-то жили, стояла без крыши и без крыльца. Из окна не показалось знакомое лицо казачки Панченко, ее певучий голос не окликнул их.

Молча оглядели девушки разрушенный дом, обгорелый подоконник, груду пустых гильз – отсюда фашисты вели стрельбу. Слева, на белой стене, полосы крови. Видно, как человек стоял во весь рост, прислонившись к стене, так и убит был выстрелом в голову. Тут же, на стене, чьей-то торопливой рукой написано:

«Смерть гадам!»

Девушки остановились у окна. Мимо, к соседнему дому, рулил самолет. На крыльцо выбежала женщина, всплеснула руками:

– Милые мои, вернулись!

Сбежав с крыльца, она обняла выпрыгнувшую из кабины Наташу.

Повсюду слышались веселые и грустные восклицания, из полуразрушенных хат выбегали казачки и обнимали девушек.

Катя подошла к своему самолету, расстелила под крылом шинель и легла, стараясь не думать ни о чем. Почему не встретила их веселая казачка? Жива ли она? Нашла ли своего мужа?

По двору, громыхая ведрами, пробежала Женя:

– Катя! Ты почему лежишь? А где ваша хозяйка? Почему она печь не топит, стол не накрывает?

– Нету нашей хозяйки, – тихо ответила Катя.

Из другого дома, также с ведрами, бежала к колодцу Марина Черненко. На ней поверх брюк был повязан фартук, на голове торчали рожки пестрой косынки. Ну чем не казачка? Она с грохотом поставила ведра возле Кати, низко поклонилась, нараспев сказала:

– Хозяйка гостиницы «Мечта пилота» просит забронировать номера. Сейчас пол вымою – буду пускать желающих. Для вас оставлю «люкс»: две комнаты, ванна, балкон, вид на поле боя.

– А я сейчас самовар поставлю, – сказала Женя и побежала к колодцу.

Катя вздохнула. Горе мешало ей радоваться. Слишком тяжело видеть эти следы войны. Но слезами горю не поможешь. Надо мстить врагу и не слабеть от горя, а бить без промаху.

Она поднялась и пошла к колодцу. Марина, изогнувшись над срубом, ведром на короткой веревке старалась зачерпнуть как можно больше воды.

– Полное! – обрадовалась она, поставив ведро на край сруба. – Что значит ловкость! А хозяйка уверяла, что мне не достать воды. – Черные глаза ее сверкнули на солнце, как золотые. Но тут она увидела Катю и насторожилась: – Что у вас стряслось?

– Ничего, дай напиться.

Марина заглянула в ее печальные глаза и не стала расспрашивать. Выплеснув ладонью щепки, она нагнула ведро.

Из хаты выбежала пожилая казачка, спотыкаясь о пни вырубленных деревьев, заторопилась к колодцу:

– Отдай ведро, нельзя гостье мыть пол. Я и стол в сад вынесла и скатертью накрыла. Прошу к столу, милые мои. Дай ведро, сама донесу, а вы отдыхайте. В воздухе и под землей, думается мне, самая трудная работа. Я вам и постельки приготовила, свежей соломки постелила.

– Приглашайте Катю, – сказала Марина и, подхватив ведра, побежала к хате, плеская воду на сапоги.

– Идите, дочки, чем богаты, тем и рады, – заговорила казачка, обняв Катю.

Проходя мимо опустевшей хаты, Катя спросила:

– А где Анна? Ушла ли она к мужу?

Казачка испуганно покосилась на обгорелое окно, тихо ответила:

– Немцы приказали ей уходить, а она встала вон у той стены и сказала: «Вы уходите из моего дома». Ну, как стояла во весь рост, так и застрелили ее. А дня через три, когда наши шли в наступление, забежал Николай…

Катя молча прошла мимо окна, мимо груды хвороста, оставшегося от сада, подошла к столу, накрытому белой скатертью, и села на скамейку. И вдруг вспомнила ночь, когда она кружилась над этой станицей, отыскивая фашистский штаб. Проверив все ориентиры, она нашла здание штаба и сбросила на него бомбы. Марина оторвала ее от горького раздумья:

– Катя, подавай по конвейеру.

И на стол поплыли миски с кукурузной кашей.

– Катя, не зевай, – кричали девушки, – ешь, пока горячая, больше есть нечего, все фрицы подобрали!

На шум к столу сбегались летчицы и штурманы, разместившиеся в соседних хатах.

Перепрыгивая через груды хвороста, подошла Надя с букетом цветов. Цветы были в кармане гимнастерки, в волосах.

– Складчина? Примите и мой пай. – Она положила букет на стол. Девушки потянулись к нему и растащили по цветку.

Опершись на плечи Марины, Надя заглянула в миску:

– Опять кукуруза! А я иду и думаю, чем это так вкусно пахнет? Не то медом, не то цветами, а это вот чем! – И, взяв миску, она села на ступеньки крыльца. Казачка подошла к ней:

– Здравствуй, землячка! Ну как, навестила ли родителей?

– Лечу, лечу к своему дому! Ужас как соскучилась по маме. Вот пройдем Кубань – и вырвусь в свою Высоколозовую! Теперь уже скоро. Пехота не задерживается, освобождает город за городом.

Казачка смотрела на девушек и вытирала слезы:

– Все живы, а немцы-то говорили, будто вас сожгли на Кавказе. Я как услышала об этом, аж сердце похолодело. И вдруг ночью слышу… тук-тук-тук. Выбегаю, гляжу – самолетик летит. Э, думаю, врут немцы, живы мои девоньки. А тут как раз попова дочка с офицером мимо проходила, я и говорю ей: «Олимпиада Иоанновна, наши летят!» А она отвечает: «Никогда ваши не вернутся». И направились они в железнодорожный сад. Я долго смотрела им вслед, платье на ней было белое, долго видно было. Стали они линию переходить, а в это время как ахнет бомба – и нет офицерика, улетел туда, откуда не возвращаются, и попова дочка с ним за компанию.

Катя перестала жевать цветок, посмотрела на Дашу, та подмигнула ей. Передвинув стебелек в угол губ, Катя спросила:

– Вон там слева упала бомба?

Казачка кивнула:

– Именно там. Там был штаб, под яблонями много машин стояло, а после взрыва я побежала, взглянула – нету штаба! И подумала тогда, не мои ли девоньки пролетели? С той поры и ждала вас.

По лицу казачки текли слезы.

– Что же я стою, – вдруг спохватилась она, – вам отдыхать надо, я еще соломки подброшу. Сейчас, сейчас, для всех приготовлю.

Она ушла, а девушки сидели задумавшись, вспоминали все, что пережили за этот год.

Мысли Кати вернулись к разрушенной хате. Она представила Анну, стоявшую во весь рост перед палачами. Потом посмотрела в конец улицы, где осталась груда развалин от немецкого штаба. А хорошо она расквиталась с врагом! За одну Анну – целый штаб. И, положив руки на плечи Даше, сказала:

– Правильно мы с тобой поработали.

После завтрака все пошли в хату, кто-то крикнул, озорно смеясь:

– Занимай место в партере, на галерке будет жестко!

Девушки легли на душистую солому. Только коснулись подушек – погрузились в крепкий, исцеляющий сон.

Прислонившись к косяку двери, казачка смотрела на них, и слезы бежали по ее щекам.

– Родные мои, – шептала она, – уцелели! Вернулись!