Текст книги "Я стройнее тебя!"

Автор книги: Кит Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Закрытая дверь совершенно не позволяет угадать, что скрывается за ней, закрытая дверь ожидает, как недружелюбный родственник. Энни старается, чтобы в голосе ее звучала надежда, но в жизнерадостной ноте слышится фальшь.

– Эй, может, вот это оно и есть!

– Размечталась.

– Правда. Это последняя дверь.

– Да, верно. – Келли делает короткий рывок, оказывается около закрытой двери и хватается за ручку, чтобы не упасть. Она так тяжело выдохнула, что сердце чуть не выскочило у нее из груди. – Ну вот. Это конец.

– Возьми себя в руки. – Энни отталкивает Келли в сторону и нажимает на ручку. Дверь открывается, и, как подсветка внутри холодильника, на высоком потолке зажигается сорокаваттная лампочка и тускло освещает все вокруг. – Мы пришли.

Они заходят в подвальное помещение. На дальней стене, высоко-высоко, они видят единственное окошко, – обычно такие окна архитекторы проектируют, чтобы в подвалы больших или маленьких зданий проникало хотя бы немного света.

– Или не пришли, – отвечает Келли.

– Не волнуйся. Еще пару минут, и мы выйдем на волю.

Выйдут ли? Трудно сказать. Энни сейчас никак не узнать, находится ли это окно на уровне земли или же намного глубже, в самом низу световой шахты. Смогут ли они с Келли, после того как она заберется наверх и откроет окно, вылезти наружу и сразу оказаться на свободе, или же они попадут в колодец, из которого можно будет выйти по лестнице? А может, кругом будут только голые стены шахты, и придется карабкаться наверх, чтобы выбраться?

Раздается голос Келли, тревожный и громкий.

– Ты что-нибудь видишь?

– Нет. Здесь темно.

– Все-таки что ты там видишь?

Энни щурится. Так темно, что она еле различает очертания окна, не говоря уже о том, что там ждет снаружи.

– Келли, сейчас же ночь.

– Так что там снаружи, тротуар, парковка, дорожка, посыпанная гравием, или что-нибудь еще?

– Надеюсь, что тротуар, Келл. – Энни осторожно подходит ближе и смотрит вверх. Окно забито древесно-стружечной плитой, совсем как в палатах для анорексиков, вот только никто не потрудился изобразить на заколоченном окне жизнерадостный пейзаж. Плита покрашена из баллончика в черный цвет; держится она на четырех огромных винтах. – Тьфу. Оно заколочено.

Келли, вместо того чтобы начать ныть, говорит совершенно неожиданную вещь:

– He переживай. У меня на этот случай кое-что есть.

Энни берет пилочку для ногтей, которую захватила с собой подруга (что за умница эта Келли!), достает из кармана собственного халата иглу от капельницы и приступает к работе. Она подталкивает к окну пустую коробку от одежды, встает на нее и начинает откручивать винты. Пока Энни трудится, Келли сидит, прислонившись спиной к стене, и пытается прийти в себя. Это в некотором роде придает уверенности. Келли, при своих габаритах, может быть полезной, ничего при этом не делая. Пусть она и измотана, из нее все равно получается живой блок, не дающий открыть дверь. Ей достаточно всего-навсего прислониться.

– Быстрее, – говорит вдруг Келли. – Мне кажется, я что-то слышу.

Энни уже сломала несколько ногтей, но ни один винт так и не шелохнулся.

– Стараюсь, как могу, Келл.

Теперь, когда от свободы их отделяет каких-то несколько футов, но от Келли уже ничего не зависит, она начинает нервничать.

– Я слышу, как что-то едет в нашу сторону, а ты?

– Нет, вроде не слышу.

– А вдруг это тележка!

– Келли, не надо об этом!

– Что, если…

– Вот не надо об этом, и все.

Энни выполняет свою работу и при этом обдумывает ситуацию. Ее девяносто фунтов веса картонная коробка выдерживает запросто, пусть самой себе она и кажется безобразно жирной. Но что же будет, когда она откроет это окно и Келли полезет наверх? Если Келли встанет на коробку, через три секунды картон сомнется в гармошку. Выполнив здесь свою задачу, Энни должна будет отыскать в подвале ящик или приставную лестницу, которые выдержат ее подругу, и допустим, она что-нибудь найдет, и ей хватит сил притащить это сюда, но сможет ли Келли залезть на этот ящик и забраться на подоконник? Вот черт, допустим, Келли доберется до подоконника, но пролезет ли она в окно, не застрянет ли? А если и пролезет, то что делать, если они окажутся в колодце, как раз в таком, которого так опасается Энни, и придется карабкаться наверх? Что будет, если… Ей очень нелегко, но она произносит как можно энергичнее и жизнерадостнее:

– О, супер. С первым я уже справилась.

Большой винт со звоном падает на пол.

– Да тише ты, – шипит Келли. – Они нас услышат!

– Не говори глупостей.

– Они идут за нами, я просто чувствую.

– Заткнись, – сердито говорит Энни. – Они ведь даже не знают, что мы сбежали.

– А что, если кто-нибудь зашел проверить наши палаты, а нас там нет?

– Здесь они нас никогда не найдут.

– Кажется, я слышу голоса.

– Остынь, никто даже не заметил, что мы ушли.

– Они проверяли, все ли в постели! Сейчас наверняка уже за полночь!

Второй винт уже вылез, и она продолжает говорить, сжимая его зубами.

– Потише, Келли, а то нас услышат.

– Кто услышит, Энни? Энни, они идут? Думаешь, они смогут нас найти? Ты тоже слышала это?

– Что – «это»?

– Что едет тележка?

Винт номер три. Она кидает в карман второй и третий винты.

– Нет-нет, но все равно не шуми. Так, на всякий случай.

– Ты, значит, слышала, что едет тележка, но мне не говоришь?

– Келли, не могла бы ты минутку помолчать и дать мне все доделать до конца?

– Не представляю, как я заберусь на это окно.

– Я тебя подтолкну.

Келли фыркает:

– Ну-ну. Что будем делать?

– Придумай что-нибудь, – отвечает Энни, ковыряясь с последним винтом. Когда она его вытащит, щит, которым забито окно, отвалится, и они окажутся на свободе. Ну, то есть она окажется. – Давай, ты же у нас такая умная.

– То есть, по-твоему, я смогу как-то решить эту проблему?

– Обязательно. Ты такая сообразительная.

– Хорошо тебе говорить. Но я ведь еще и очень толстая.

– Не говори так, ты же замечательный человек.

Энни продолжает работать, а по щекам у нее катятся слезы. Еще минута, и глаза ее наполнятся слезами так, что ничего не будет видно. – Послушай, если я не найду чего-нибудь, на что ты сможешь встать, чтобы вылезти, я вернусь за тобой и принесу лестницу или что-нибудь еще, ну, знаешь, веревку или типа того.

– Ты не вернешься. Ты просто оставишь меня здесь.

– Никогда.

– Обещаешь?

– Я же только что сказала!

В следующую секунду Келли вскакивает на ноги.

– Ты правда ничего не слышишь?

– Правда. – Но потом она слышит. В тот самый момент, когда винт, тихо звякнув, падает на цементный пол, Энни различает знакомое, неумолимое дребезжание тележки. Тележка! О боже, что это вообще такое? Может быть, Преданные выкатывают ее тогда, когда подростки пытаются сбежать? А смог ли хоть кто-нибудь отсюда смыться? Может быть, отсюда десятки раз предпринимались побеги, и все они не удались? Что сделает с девочками Преданная Мать, если их поймают? Энни не знает. Не имеет ни малейшего представления. Ей хотелось бы знать, но нет времени оценивать вероятность успеха или неудачи этого побега. Она едва успевает отскочить, когда щит, закрывавший окно, срывается с места и падает вниз; она отшвыривает плиту в сторону, чтобы ее не придавило сверху. Щит с глухим звуком стукается об пол, после чего наступает полная тишина. Энни затаила дыхание. He дышит даже запыхавшаяся Келли, которая бесшумно возвращается на свое место и придавливает дверь своим огромным мягким телом. Тот, кто катил тележку, остановился, да-да, это, несомненно, та самая загадочная тележка, и она двигалась по коридору в их сторону. Теперь, когда дребезжание прекратилось, Энни в этом уже не сомневается.

«Все в порядке», – внушает она себе. Свобода рядом, за этим окном. Келли изо всех сил прижимается к двери, так что Преданные не сразу смогут открыть дверь и оттолкнуть Келли. За это время Энни непременно успеет вылезти отсюда, убежит и приведет кого-нибудь на помощь. Она вернется за бедняжкой Келли, вызовет полицию, приведет подкрепление, она обязательно это сделает! Когда она выберется, она, ей-богу, придет на телевидение, обратится к гвардейцам или еще к кому-нибудь, – обещаю тебе, Келл! – и непременно вернется за своей подругой. Ее отряд, из кого бы он ни состоял, войдет через главные ворота этой отвратительной больницы-тюрьмы, и они отыщут ее умную, симпатичную пышную подругу и освободят ее, чего бы это ни стоило.

Дребезжания больше не слышно. Дверь сотрясается от сильного рассерженного стука. Возможно, голос принадлежит женщине, но звучит он невероятно громко.

– КТО ТАМ?

Келли шипит:

– Они здесь!

К первому голосу присоединяются другие.

– Келл, мне пора.

– КТО БЫ ВЫ НИ БЫЛИ, НАЗОВИТЕСЬ! – стук становится громче. Теперь в дверь колотит дюжина человек.

– Понимаю, – говорит Келли.

Держась одной рукой за подоконник, а другой за оконную задвижку, Энни оглядывается, ожидая одобрения.

– Но я вернусь за тобой.

Келли храбро улыбается, и в ее улыбке читаются безрассудные надежды.

– Я тебе верю.

– НЕМЕДЛЕННО ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ!

– Обещаю!

– Вперед! Двигай отсюда, девочка.

– Я и двигаюсь, просто мне надо открыть это чертово окно. Я только…

Энни дергает раму, и наконец окно поддается; упавший щит из стружечной плиты не сбивает ее с ног, но на нее обрушивается поток щебня и мусора, который сыплется внутрь через окно. Это базальтовая крошка, а может быть, просто мусор, который скопился вокруг фундамента, например, фантики от конфет или еще что-нибудь, что дети бросали в шахту, просто всякий мусор. Через минуту этот поток грязи и камушков прекратится. Вот-вот проход освободится, и они вдохнут первый порыв свежего ночного ветерка.

– ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! ОТКРОЙТЕ!

– Торопись.

– Я и так стараюсь!

На пол сыплются последние крошки глины, а Преданные Сестры налегают на дверь, и Келли соскальзывает в сторону, а потом теряет равновесие и валится на бок. Дверь к единственному открытому окну в Веллмонте, не сдерживаемая больше ее весом, медленно открывается под натиском Преданных Сестер, собравшихся с той стороны и решительно настроенных отодвинуть неподатливую тушу бедняжки Келли.

Келли ерзает и хрипит:

– Да чтоб вас.

– О боже!

Энни, сбитая с ног потоком мусора, лежит сейчас на спине на цементном полу и смотрит на открытое окно, в котором застрял огромный булыжник. Камень заполнил собой весь проем, и благодаря ему подвал вместе с девочками не засыпало, песок течет вокруг булыжника тоненькими струйками. Теперь ясно, что находится снаружи. Путь к спасению перекрыт. В помещение не проникает ни капли свежего воздуха, и нет никакой надежды, что снаружи ждет свобода. За этим подвальным окном вовсе не ночной воздух, а сплошная масса песка и глины. Энни Аберкромби совершенно не представляет, откуда она это знает, но ей становится понятен весь ужас ситуации, в которой она находится.

Здание в Веллмонте, принадлежащее Преданным Сестрам, по конструкции напоминает обычную многоэтажку, но этажи расположены в обратном порядке, то есть подвальный этаж находится на уровне земли, а офисы-пентхаусы – в самом низу, и здание глубоко погружено в землю. Этот скверный псевдомонастырь Преданных в Веллмонте находится под землей, все двадцать с чем-то этажей.

Глава 17

– Прошу прощения. Меня зовут Марг Аберкромби, и…

– Простите, мадам, вам нельзя здесь находиться.

– Меня прислала сестра Долорес Фарина.

– Кто?

Когда тощий долговязый охранник в оранжевом комбинезоне преградил дорогу Марг, она вся выпрямилась. Результат оказывается более впечатляющим, чем раньше. За время путешествия линия подбородка у нее стала жестче, а сама она похудела. Отправившись по последней, самой удачной наводке, которую ей дали, она оказалась возле караульной будки из необожженного кирпича, стоящей посреди пустоши. Раньше в такой ситуации Марг сразу же расплакалась бы, но трудности закалили ее.

– Я сказала, что меня зовут Марг Аберкромби, и я…

Охранник поднимает руку, чтобы остановить ее. На кармашке у него нет никаких значков, но держится он неприветливо и официально.

– У вас есть пропуск?

– Пропуск?

Ослепительно сияет солнце пустыни. Щурясь, Марг разглядывает пейзаж: от всего, что находится за воротами, ее отделяют целые мили колючей проволоки; на среднем плане виднеется единственный, кроме караульной будки, признак цивилизации – вытянутое здание с крышей из оцинкованного железа. Отсюда эта постройка напоминает навес для сушки табака.

– Ваш пропуск.

– Какой еще пропуск?

– Находиться здесь можно только по пропускам.

Все совершенно не так, как ей представлялось. Ничто не говорит о присутствии Преданных Сестер, не видно ни островерхих готических построек, ни ошеломляющих монолитных гигантов вроде штаб-квартиры в Чикаго. Но ведь ее отправили именно сюда. Что это за место? Она не знает. Все совершенно непохоже на другие обители Преданных. Выглядит как последний сторожевой пост на дальней окраине чего-то, но чего, она никак не может догадаться. Если это не принадлежащее Преданным заведение, то что же тогда там, за колючей проволокой, за горным хребтом, скрывающим все из вида? Поселок-интернат для престарелых? Может, в пустынях есть лечебные курорты? Или это исправительный лагерь, где одетые в оранжевые комбинезоны люди дробят камень?

– Что это за место?

– Извините, мадам, я не могу ответить на ваш вопрос. Мне нельзя ответить, а у вас нет права здесь находиться.

Почему же тогда та робкая девушка, которую отправили проводить ее к выходу из обители Преданных в Оклахоме, послала ее сюда? Молодой Преданной явно было не более восемнадцати. Со штангенциркулем на поясе она чувствовала себя неловко, будто девочка, переодевшаяся в самодельное монашеское одеяние, чтобы сыграть роль в школьном спектакле, какие ставились до появления Преподобного Эрла. Остальные уверенно расхаживали в своих коричневых туниках, но юная помощница Марг еще не успела привыкнуть к местным порядкам.

– Там в пустыне у них тоже есть заведение, – прошептала она и, открыв дверь, сунула Марг в руку грубо нарисованную карту. – Если будут проблемы, скажите, что вас послала я.

Охранник делает шаг вперед.

– А теперь, если вы не возражаете…

Марг не сдается. Нужно быть уверенной в себе, вести себя так, как будто имеешь право войти, и тебя пустят. С улыбкой она подходит еще ближе.

– Вы не понимаете. Меня зовут Марг Аберкромби, я мать Энни Аберкромби. Сестра Долорес Фарина сказала, что вы меня будете ждать. Возможно, у вас в караульной будке лежит разрешение меня впустить.

– В будке ничего нет, мадам.

– Но и будка у вас совсем маленькая. Я уверена, что моя фамилия внесена в списки, – говорит она.

– У нас нет никаких списков.

– Посмотрите еще раз, возможно, там вы найдете мой пропуск.

– Нет, мадам, там нет никаких пропусков.

– Пустяки, просто отойдите с моего пути. Вашему начальству я все объясню.

Он выставляет вперед ладонь, как полицейский с плаката «Остановись!».

Марг самым приятным тоном говорит:

– Ну пожалуйста. Я же в такую даль ехала, из…

– Неважно, откуда вы приехали.

– Я провела в пути несколько дней!

– А ваш пропуск…

– У меня нет пропуска.

– Я знаю.

– Я не собираюсь здесь задерживаться, ничего подобного, – говорит она, – я просто ищу своих детей. В конце концов, это же мои дети.

– Простите, мадам. – Он вполне симпатичный парень, но немножко худоват, и голова у него как-то так сидит на шее, что взгляд кажется замученным и коварным. Застежки на его комбинезоне сверкают на солнце и слепят ей глаза. – Здесь у нас детей не принимают.

– Но сестра Долорес сказала, что я найду…

– Не имеет значения, что она вам сказала. Здесь вы не найдете никаких детей.

– Да нет, они на самом деле и не дети. Да что там, они совсем уже взрослые. – Она улыбается от этой мысли. – Двойняшки, – добавляет она. – Им пятнадцать лет. Мальчик и девочка. Они одного возраста, правда, Бетц на десять минут старше, глаза у них голубые, волосы каштановые, вьющиеся…

– Сюда не принимают лиц младше двадцати одного года. Таковы правила.

– А еще у них есть старшая сестра, о которой я вам говорила. Ее полное имя Роксана, но мы зовем ее Энни.

Марг долго ехала, она преодолела огромное расстояние, чтобы сюда добраться. Она изъездила вдоль и поперек весь юг и юго-запад, металась туда-сюда, следуя неверным советам. Тут – обители Преданных, там – видели близнецов, по описанию похожих на ее детей, а вот на той горе или в этой деревушке тоже есть заведение Преданных Сестер. Все ее надежды рушились, как только она подходила к входным дверям. Преданные швыряли ее, как горячую картофелину, из одного отделения в другое. Однажды она нашла след близнецов, но сколько дней тому назад это было? В каком-то городишке проводилось соревнование по поеданию. «Этот парень не имел права участвовать, – сказали местные. – Он пришел сюда и обобрал нас. А на вид такой честный. Он оценил обстановку, как только вошел, сел за стол с пирогами, и, ей-богу, под конец он обчистил нас до последнего цента и смылся с призовыми денежками».

– Нет, мадам. Здесь их нет.

Ей приходится притвориться, что она не расслышала.

– Аберкромби, но они могли назваться другой фамилией.

– Я их не видел.

В этих местах пустыня широка и лишена всякого разнообразия; кажется, будто горы так далеко, что ей до них в жизни не добраться. Здесь, в пустыне, может скрываться еще одна община Преданных, там, за горным хребтом, но охранник не собирается отступать, так что ей там не бывать никогда. Она так и не узнает, что там находится. В отчаянии Марг повторяет:

– Я в такую даль ехала.

– Сожалею.

– Может быть, вот что поможет, – говорит она. – Я могу сообщить вам подробности.

– Никакие подробности мне не нужны.

– Я знаю, что Энни в монастыре у Преданных. – Она беспомощно вздыхает. – Я только не знаю, в каком именно.

Он дожидается, когда она уйдет.

– Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем она там. Я знаю только, что Ральф подписал договор с монастырем, и они забрали ее, а больше мне ничего не известно.

Через какое-то время он спрашивает:

– Она одна из близнецов?

– Она их старшая сестра. – Слава богу, он хотя бы что-то спросил. Может быть, ей поможет педагогический прием, который она про себя называет «честным обменом информацией». Марг будет все так же рассказывать ему то об одном, то о другом, и если в такой ситуации этот старый школьный прием сработает, то он рано или поздно не выдержит и что-нибудь ей расскажет в ответ. – В Чикаго Преданные обошлись со мной безобразно. Они не отвечали на мои вопросы. В Литл-Рок, штат Арканзас, мне сказали, что стоит попробовать съездить в Оклахома-Сити, а в Оклахома…

В Оклахома-Сити с ней даже не стали разговаривать. Они прислали новенькую по имени Долорес, чтобы та проводила ее к выходу.

– Ну пожалуйста. Я искала ее в Оклахоме и в Техасе, я съездила даже в Даллас, и…

– Мадам.

– И куда бы я ни приехала, меня отовсюду отправляют куда-то еще. Но сейчас у меня была карта, и я подумала, что на этот раз…

– Мадам, – мужчина в оранжевом комбинезоне не слушает ее. Просто ждет, когда она уйдет.

– Когда я сюда подъезжала, мне действительно казалось, что я нашла то, что искала. А теперь…

– Нет, вы ошиблись.

Не зная, что и делать, Марг отчаянно подбирает слова, чтобы как-то завершить свою речь и убедить его, но слов не находится. Жаль, что ей не удается сдержать вздохи, да и говорит она дрожащим голосом.

– Кажется, здесь ничего нет.

– Конечно нет, мадам. – Охранник вежливо добавляет: – Ну что же, ваше время истекло.

– Но я ведь только что вошла!

– На посетителей отводится не более пяти минут.

– Я не посетительница.

– Вы пришли, мы побеседовали, и я сказал все, что вам следует знать.

– Но как же Преданные Сестры? У меня же есть контракт. Я их клиент!

– Вы не наш клиент.

– Много вы в этом понимаете! – Человек в оранжевом комбинезоне достаточно высокого роста, но Марг, доведенная до отчаяния, гордо вскидывает голову. В конце концов, она мать. – Я должна знать, где мои дети!

– Что ж, мадам, желаю удачи.

– Мне нужно войти.

– У вас нет права.

– Я должна найти их!

– Поверьте, мадам, здесь нет детей.

– Если здесь нет детей, докажите это. Дайте мне самой в этом убедиться.

– Не могу. У вас нет пропуска.

– Но мне не нужен пропуск. Я…

– Без пропуска вы не войдете.

За все время, которое она провела в пути, Марг стала сильнее. Агрессивнее. Она, Марг О'Нил Аберкромби, пока что не вопит во весь голос, но, ей-богу, она способна и заорать.

– У меня же есть права!

– Мне придется попросить вас уйти.

– А мне придется спросить у вас: что вы здесь прячете?

Это оказывается уже слишком. Парень хватает ее за плечи с такой силой, что все ее тело почти скрипит. Он легонько трясет ее.

– А если вы не уйдете…

– Я ухожу.

– …мне придется помочь вам уйти.

– Я же сказала, что ухожу! – Он отпускает ее, и тут она замечает одну мелочь, из-за которой все сразу меняется. Застежки на оранжевом комбинезоне хромированные, размером с монетку в двадцать пять центов, и на каждой из них изображена эмблема. – Ой! – ее охватывает тоска по чему-то родному, и она восклицает: – Преподобный Эрл…

Охранник крепко хватает ее, разворачивает и ведет к машине.

– Простите, мадам. Здесь для вас ничего нет.

Глава 18

Запись в дневнике. Сильфания

Впервые с тех пор как я сюда попал, мне хорошо.

Преподобный Эрл в своих речах раскрывает три этапа, через которые нужно пройти: вина, покаяние и обращение, он доводит нас до неистовства, и его последователи, кто-то у себя дома, а кто-то здесь, падают перед ним ниц и верят ему, и пожертвования льются рекой.

Я пережил все три этапа, и, честно говоря, решил остановиться на чувстве вины.

Сейчас я испытываю сильнейшее чувство вины, и это классно. Сколько я голодал, ходил в строю и отжимался лежа, а теперь я грешу, и лучше этого ничего и не придумаешь. Сорок дней провел я в ржавом трейлере, вдали от круга сияющих избранных, которых так ценит Преподобный, сорок дней я делал то, что полагается, не ел, чего нельзя, изо всех сил старался «поступать правильно», чтобы подняться по ступеням спасения и оказаться в Послежирии, сорок унылых дней я вел праведную жизнь, а теперь сбился с пути, и, скажу вам, это чудесно.

Ночью я ложусь спать счастливым, потому что у меня появился свой секрет. Я поступаю нехорошо, меня не поймали, и никто не знает об этом. Забудьте о самопальных наркотиках и развлечениях «только для взрослых». Настоящее блаженство кроется в том, что есть у меня. В вопиющем обмане. В том, что я тайком поступаю дурно, и мне это сходит с рук. Ночью, когда я лежу в постели, мне вспоминаются восхитительные блюда, которые приносит моя изумительная подруга: пирожные с густой помадкой, горячие пироги с ягодами, мелко нарезанная жареная свинина… все это мы поглощаем вместе, пока спит вся Сильфания, и вместе с едой мы наслаждаемся чувством вины и предвкушаем нечто большее.

Моя любимая ухаживает за мной, угощая меня жареной уткой и горячими рождественскими пудингами, мы сблизились, предаваясь излишествам, и теперь мы связаны друг с другом. Мы ложимся рядом и объедаемся, а потом встаем, ждем следующего вечера и совершаем все то же самое снова. Но в счастливые моменты всегда следует помнить одну вещь, особенно если ты так счастлив, как мы сейчас. Ничто не может продолжаться вечно. Ничто и никогда.

В прошлое воскресенье ночью мы вместе устроились в парилке, и все было изумительно: она принесла пирожное с шоколадным муссом, русский белый шоколад, мороженое с орехом макадамия, филе копченого лосося и паштет. Неважно, с чего мы начали пир. В моей памяти сохранились ароматы блюд и ощущение близости наших теплых тел. Огонь внутри нас пылал все ярче с каждым новым лакомством. Я прикоснулся к ее измазанной щеке.

– Ты так и не сказала мне, как тебя зовут.

– Зои, – ответила она. – Я думала, ты знаешь.

– Я не хотел знать, потому что… – Мне было трудно объяснить ей это так, чтобы не напугать ее. Я выпалил: – Ради твоей безопасности.

– Теперь все это позади.

– Ты хочешь сказать…

Ее голос был похож на соус фадж или на бархат.

– Теперь, когда мы так близки.

– Джереми Дэвлин, – представился я. – Меня зовут Джереми Мейхью Дэвлин, я родом из Фрамингема, штат Массачусетс. Живу в лагере для мужчин.

– Знаю.

Я удивился ее осведомленности и изложил свою биографию до конца.

– Оценка готовности к спасению: третий уровень, с которого я стремительно скатываюсь вниз.

Ее тело плавно перетекло в мои объятия, а пахло от нее горячими булочками с корицей.

– Я в курсе.

– Зои, – мне так нравилось звучание ее имени.

Ей, кажется, мое имя тоже понравилось: в ее устах оно перекатывалось мягко, как ириска.

– Джереми.

Я задрожал от сладостного предчувствия.

– Нам нельзя продолжать вот так встречаться.

– Потому что это слишком чудесно?

– Потому что это опасно.

Вот так оказалось, что мы, ничего не говоря друг другу и сами того не зная, пришли к одному и тому же выводу. Всем своим телом она прижалась ко мне и прошептала:

– Знаю.

– Что мы будем делать дальше?

– Вот это и будем, – сказала Зои, отправляя мне в рот шоколадный трюфель. Потом она закрыла мой рот пальцами. – Только это.

– Да.

В понедельник на взвешивании мои результаты были неутешительны.

Найджел Питерс, которого назначили старшим куратором (можно считать, одной ногой он уже в клубе), посмотрел на экран, где был показан мой вес, с презрительной улыбкой. Меня он окинул холодным и надменным взглядом. Да, мы не были товарищами, когда поступили сюда, но по крайней мере мы были равными. Я толстый, и он, могу поспорить, был еще толще. Не знаю, как это он так быстро сбросил вес. Теперь, когда Найджел похудел и добился похвалы Преподобного, он, ангел-стажер, является, чтобы покарать, и готовится к повышению. В понедельник он, стуча пальцем по платиновой коронке на своем зубе, сказал:

– Три фунта, Дэвлин. Ты набрал три фунта. Ты нарушил правила, и тебе стоит исповедаться.

– Это вода. Я перед взвешиванием выпил целый галлон.

– Чепуха. Признавайся.

– Я возмещал жидкость в организме. Правда. – Я врал и получал от этого удовольствие. Его злила моя наигранная улыбка. – После тренировок нужно восстанавливать жидкость. Так говорит Преподобный Эрл.

– Как бы не так. Видно же, сколько на тебе жира.

– Что это тебя так тянет на нравоучения? – Ну да, честно говоря, не нравится мне этот тип.

– Это не нравоучения. Я СТРОЙНЕЕ ТЕБЯ. – Он сильно ударил меня в бок. – А у тебя жир болтается! На мне уже несколько недель нет ни одной складочки толще дюйма. Три фунта, Дэвлин. Посмотри на показатель плотности: тебе есть отчего отчаяться.

Я посмотрел. Я пришел в отчаяние.

– Да это же ничего не значит. Это просто вода.

Еще недельку Найджел проведет в спортзале, позанимается на тренажере для живота – и присоединится к небожителям. Будет носить маленькие плавки, на которых написано его имя, а в клубе у него будет собственная кровать с наполненным водой матрацем, с атласными простынями и плюшевым покрывалом. На завтрак, ланч и на Рождество ему будет доставаться отбивная и омары.

– Чушь какая. Признавайся.

– Клянусь, это отек.

Он ухмыльнулся.

– У тебя неделя.

– Я все это сброшу. – Слова Найджела вселили в меня страх. Больше меня не поймают. Как только здесь все закончится, я пойду в туалет и потренируюсь засовывать пальцы в горло.

Но моей капитуляции Найджелу было мало. Он прищурился и посмотрел на меня с осуждением и насмешкой, так, как смотрят худые.

– Дэвлин, ты с кем-то встречаешься?

– Кто, я? – Я испытал просто восхитительное чувство. Я был взволнован. И испуган. Ложь – сильнейший наркотик. Как и еда. – Нет, что ты.

– Ты же знаешь, что мы делаем с обращенными, которые вступают в какие-нибудь связи. Ну так что, еще раз тебя спрашиваю. Ты с кем-то встречаешься?

– С каких это пор ты говоришь «мы»?

Мы стояли лицом к лицу. Раньше меня защищало пузо, и люди не могли подойти ко мне так близко. Понимаете, как ни высокомерен был со мной Найджел, я все-таки сбросил уже целую тонну. Вместе со словами изо рта у него вырывалась волна ядовитых испарений. Тело Найджела сжигает само себя. Он рявкнул:

– Так да или нет?

Я моргнул.

– Вовсе нет. Никоим образом. Нет-нет. – Какой кайф можно испытать, когда врешь!

– Ты знаешь, что случится, если тебя поймают, да? Вначале разденут догола, и все будут стыдить тебя. – Его желтые глазки сверкали. С каким смаком он рассказывал все это. – Потом полагается публично исповедаться, и исповедь везде покажут по кабельному, а после этого зрители увидят, как ты проходишь сквозь строй с голой задницей, и ты сообщишь, что совершил, и назовешь все имена. Эту видеокассету отправят на нашу телесеть и разошлют во все наши филиалы по всему миру.

– В наши филиалы?

Он улыбнулся хитрой и надменной улыбкой.

Значит, это правда. Найджел уже взлетел в Послежирие. Этого тупого, нахального подлеца миропомазали, или уж не знаю, что там делает со своими избранными Преподобный Эрл. Он обогнал меня. Я читал это в его снисходительной усмешке.

– Потом эту пленку будут шесть недель подряд показывать в столовке во время каждого приема пищи. – Если бы я был кошкой, я выгнул бы спину и зашипел.

– И давно ты стал говорить про филиалы «наши»?

– Мы будем день и ночь крутить эту запись в женском общежитии, так что крошка, с которой ты тайком встречался, тоже все увидит, и ты станешь ей так же омерзителен, как и мне. – Изо рта у Найджела пахнуло, словно из недавно дезинфицированного унитаза. – Конечно, если ты сейчас во всем не признаешься.

Я попятился.

– Мне не в чем признаваться.

Но Найджел уже не мог остановиться.

– Когда тебя поймают, тебе придется выплатить штраф. Не говоря уже о том, что тебе предстоят чистки и голодание, потому что за это ты и платишь, когда отправляешься сюда, в Сильфанию, ведь здесь гарантируется достижение результата. Если ничего не сработает, то тебя заставят совершить восхождение вон на то страшное плато и провести там тридцать дней на хлебе и воде, так что я тебя спрашиваю, стоит ли рисковать?

Дайте человеку капельку власти, и он превращается в чудовище. Найджел стал каким-то диктатором из стран третьего мира, безжалостным, как фашисты, которых показывают в кино.

– Чем ты зарабатывал себе на жизнь, Найджел?

Мой вопрос застал его врасплох.

– Я был тренером по футболу.

– Работал со старшеклассниками?

Он не пожелал ответить.

– Выпускники собрали деньги, чтобы отправить меня в Сильфанию. Им было стыдно за то, что я такой жирный.

– Вполне понятно, – ответил я.

Он приблизился ко мне, сияя той же самодовольной улыбкой.

– И вот я сбросил вес! Но я задал тебе вопрос, Дэвлин. Ты с кем-то встречаешься?

– Отстань.

«Чертов Найджел, – думал я, – всего-навсего тренер, но здесь он меня, преуспевающего финансиста, обогнал».

– Так я и думал. Потворствуя маленьким слабостям, ты подвергнешь себя непередаваемому позору. Так я тебя спрашиваю, СТОИТ ЛИ?