Текст книги "Я стройнее тебя!"

Автор книги: Кит Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Не пугайся, это просто тележка.

– Тележка?

– Да, тележка. Ну, ты понимаешь.

– Само собой, – вежливо соглашается Келли. Эта девочка живет на другом этаже. Ясно, что о тележке она не имеет ни малейшего представления.

– Ну так ты ходила в «Уэйт Уотчерз», и пользы от этого не было?

– Может, и была, да только совсем незаметная, – говорит Келли мрачным тоном. – Дело в том, что в молоко, которым нас поят, добавляют всякие дрянные гормоны, в детское питание витамины и тому подобное, а ты еще слишком мала и не понимаешь, что происходит. Ты до последней крошки съедаешь обеды, как послушная девочка, и становишься чуточку крупнее, чем полагается в твоем возрасте еще до того, как усвоишь правила игры. А еще твоя мама следит, чтобы ты все доедала до конца, чуть ли не тарелку облизывала, чтобы все видели, какая она хорошая мать. Кроме того, все мамы стремятся к тому, чтобы рост и вес у тебя был, как у самых крупных детишек твоего возраста, и пока мы маленькие, нами очень гордятся. «Поздравляем, ты у нас лучше всех». А потом вдруг оказывается, не тут-то было! Ты приходишь на осмотр к врачу, и по таблице выходит, что ты слишком толстая. Нашли, конечно, чему удивляться. Мама выходит из себя, типа, она хотела, чтобы ты росла красивой и большой, но не настолько же толстой, и тут-то ты и понимаешь…

– Если не хочешь об этом рассказывать, то не надо.

– Нужно, чтобы ты поняла, как я стала такой, как сейчас. Согласна? Так вот, наступает момент, когда ты понимаешь, что перешла границы приличий. Поначалу мама называла меня пухлым ребенком. Потом говорила, что я полненькая. И вдруг я замечаю, что она стала покупать мне одежду в вертикальную полоску. Типа, мы надеемся обмануть тех, кто меня увидит, потому что им покажется, что я стройнее, чем есть, но ничего не выходит, потому что я не прекращаю толстеть. Я ем, как птичка, не знаю, откуда все берется, но я все расползаюсь и расползаюсь. Через некоторое время моя мама прячет меня в клубах за колоннами, потому что я еще прибавила в весе. Она считает, что меня можно показать людям, только не всю целиком, но я все равно продолжаю полнеть, и папа не хочет, чтобы приятели, с которыми он играет в гольф, увидели, какая я толстая. А я толстею еще больше, и в конце концов они начинают запирать меня дома каждый раз, когда куда-нибудь отправляются, чтобы меня вообще никто не видел. А вскоре даже им стало противно на меня смотреть, моим собственным маме и папе, и они засунули меня сюда, с глаз долой…

Энни договаривает за нее:

– Из сердца вон.

– Вот такой творится отстой!

– Понимаю.

– Вряд ли ты можешь это понять. А теперь меня пробуют подкупать подарками.

– Вот-вот, – говорит Энни, желая доказать Келли, что хорошо понимает, о чем речь, и знает об этом не понаслышке. – Мои только и приговаривали, что подарят мне кольцо с рубином, если я наберу пять фунтов.

– Когда от тебя требуют сбросить пятьдесят фунтов, все немного по-другому, но я же, черт возьми, старалась это сделать. Слушай, а у тебя нет чего-нибудь поесть?

– У меня с обеда остался батончик из инжира. Они думают, что я его съела. Вот, возьми.

– Так вот, – Келли, шумно чавкая, поглощает угощение. Она глотает и спрашивает: – Больше нет?

– Это все, что было.

– Ну и ладно. Так вот, они обещали мне шубу, если я сброшу вес, они обещали, что отправят меня путешествовать по Европе, даже обещали подарить машину, если я просто буду есть меньше, представляешь? Для меня это то же самое, что зажать нос и перестать дышать, понимаешь? Но я пыталась. Я старалась, я даже сбросила пару фунтов, но при моем весе это, конечно, капля в море, но все-таки… Разве нельзя было хотя бы похвалить? Я же это сделала. Мне это удалось, пусть мама и говорила все время что-нибудь вроде «Ничего страшного, милая, сегодня твой день рождения, и один маленький кусочек совсем не повредит». Наверно, где-то в глубине души моей мамы скрывалась злая мачеха, типа, «Я ль на свете всех милее», и на самом деле она хотела, чтобы я осталась такой, как есть.

Злая мачеха. От одной мысли об этом Энни начинает тошнить.

– Может, все матери на самом деле такие.

– Но я ведь действительно немного похудела. Мне это удалось, я чуть не померла, но сбросила десять фунтов, и мы собрались это отпраздновать; решили купить мне новый костюм, а потом меня должны были свозить на вечеринку в клубе. Я так балдела от радости, просто не передать. Ну вот, я выбрала себе такой хорошенький черный костюмчик, хм, который немножко стройнит, в магазине одежды для полных, чтобы в клубе, на ужине для привилегированных членов, я выглядела как полагается. Мы же придаем значение таким глупостям. – Кровать дрожит, а Келли спрашивает испуганным голосом: – Что это? Опять тележка?

Тележка и правда гремит страшновато.

– Это просто каталка с капельницами.

– А, капельницы. На моем этаже их нет. На тележках привозят слабительное и резиновые клизмы.

– Фу-у-у!

– Так вот, в тот день в клубе намечалась большая вечеринка, и я надела свой новый костюм и черные лаковые туфли, чтобы все видели, какие у меня маленькие ножки, и симпатичный черный плащ. Я даже сделала макияж, почти час на это потратила! Когда я наконец собралась, мама с папой уже ждали меня в машине, и вот мы с мамой всю дорогу до клуба болтали и смеялись, но она почти на меня не смотрела, пока папа не остановил машину и мы не вышли. И вот я кружусь на месте, потому что мне так радостно, распахиваю плащ, так что мои юбки чуть-чуть взлетают, и говорю: «Мамочка, посмотри!», а она мне в ответ…

На этом месте Келли, сидя здесь, в палате, громко стонет. Энни тихо бормочет:

– Ну и ну-у-у…

На какое-то время Келли умолкает, стараясь взять себя в руки. Наконец она продолжает свой рассказ.

– А она говорит, – после этого я с ними уже никуда не ходила. Я читаю на лице у мамы огорчение, когда она подкрашивает мне щеки тенями для глаз, чтобы, понимаешь ли, я казалась не такой толстой, и я слышу, как у нее вырывается вздох, и она говорит, моя мама, моя собственная мать, говорит мне: «Пообещай только, дорогая, что не будешь снимать плащ».

– Ужасно.

– Нет, все это совершенно обыкновенное дело.

– Ты права. Так оно и есть. – Энни вспоминает, как ее первый раз привели на консультацию к специалисту. Мама и папа, наверно, думали, что от каких-то разговоров она захочет больше есть. Она вспоминает, как мама пыталась кормить ее всякой гадостью, сколько было слез и упрашиваний, и с тяжелым вздохом вырывается у нее из груди вопрос:

– Но почему они с нами так обращаются?

– Потому что они считают, что мы их позорим!

Энни потрясенно отвечает:

– Моя мама сказала бы то же самое. Если бы вместо нее это не сделал папа. Он сказал, что им за меня стыдно.

Келли наклоняется, и ножки кровати встают на место. Энни ощущает ее свежее дыхание.

– Так ты все поняла, да?

– Что они нас ненавидят? Конечно.

Келли злится.

– Нет, дурочка. Что они не имеют права! Они относятся к нам, как к аксессуарам, а мы оказались не того размера и не той формы, черт побери.

– Так мы для них аксессуары. – Энни так долго думала только о собственном горе, что и не догадывалась об этом. А теперь ей все стало понятно. Существует какой-то единый для всех стандарт красоты, но ни один живой человек ему не соответствует. Даже бедняжка мама, как бы она ни тренировалась по программе Преподобного Эрла, сколько бы она ни принимала специальный сбор трав, от которого должна, как она считает, похудеть. Чего бы она ни покупала, как бы ни трудилась и ни мучилась, делая прически и макияж, мама тоже обречена, потому что не вписывается в установленные стандарты, и, что для нее еще страшнее, дочка у нее худая и тоже никогда не уложится в принятые рамки. Энни вздыхает, сделав для себя такое открытие. – Так вот в чем дело.

– Типа, важнее всего иметь правильную машину, дом, такой, как полагается, выглядеть так, как надо, ну, понимаешь, чтобы получилась безупречная картинка: счастливая пара, красивые детишки…

– А мы выглядим не так, и портим им всю картину.

– Вот именно. Теперь поняла?

– Да.

– Так ты со мной или нет? – Медленно, чтобы край кровати, на котором сидит Энни, не загремел об пол, Келли встает.

– Что мы будем делать?

– Мы убежим.

Энни совершенно уверена, что при своих габаритах бежать Келли никуда не сможет.

– Не знаю, не знаю.

– Конечно, если тебе здесь нравится…

– Я все это ненавижу. – Она встает с кровати. За ней с грохотом катится стойка с капельницей.

– Отцепи эту штуку, а то, если будешь перед собой катить капельницу, далеко не уйдешь.

Энни решает, как поступить с иглой, воткнутой в вену с тыльной стороны ладони. Что вообще ей вводят Преданные Сестры с помощью этих капельниц, а? Что будет, если выдернуть иглу: станет ли ей лучше, или она умрет?

– Понятное дело.

– Ну так ты идешь?

Энни молча отрывает пластырь и выдергивает трубку от капельницы из насадки, прикрепленной пластырем к ее руке. Делать это и страшно, и приятно. Жидкость больше не поступает ей в вену. Она не умерла. Она переходит к катетеру, который ей ввели в самую большую вену. (Дарва говорила: «Не трогай это, иначе тебе просто поставят новый».) Игла не гнется, ее не так просто выдернуть. Лихорадочно дыша, она отрывает пластырь и вскрикивает от боли, вытаскивая иглу.

– Все нормально?

– Не совсем. Ну что, пойдем.

Келли открывает дверь, свет из коридора освещает палату только после того, как она выходит из дверного проема, настолько она толстая. Для маскировки Келли сделала себе чехол из плотной черной ткани, наверное, из занавески; посередине вырезано отверстие для головы, так что наряд напоминает пончо. Она оборачивается, и Энни тут же приходит в голову: «Какое милое лицо».

Энни направляется к двери и отшатывается назад.

– На мне же ошейник.

– Я же этот вопрос уже решила. Ты ведь помнишь, да?

Энни кивает. Она уже собирается пройти через электронный шлагбаум, но в этот момент рука Келли, похожая на розовую морскую звезду, отрывается от черной шторы, увлекая за собой темное облако из ткани. Она толкает Энни обратно внутрь.

– Что случилось?

– Я принесла тебе черную простынку. Надень ее.

Похожие на две тени совершенно разного размера, девочки, затаив дыхание, идут по коридору. Келли шагает впереди, ловко уклоняясь от камер, хотя, как она уверяла Энни, Домнита, дежурная по коридору, смотрит сейчас закольцованную запись. Наврала ли она, что перенастроила камеры наблюдения? Или сказала правду? Не важно. Ей удалось, по крайней мере, нейтрализовать ошейники, с помощью которых действует электронный шлагбаум. Кроме того, Домнита сейчас не следит за мониторами. Уже за полночь, и угловатая и воинственная Преданная, отвечающая за этаж анорексиков, уснула на своем посту, упав лицом на возвышавшуюся на столе горку пончиков в сахарной пудре. На этом этаже за продукты питания можно совершенно не беспокоиться, но Преданные не рассчитывали на то, что Келли окажется настолько подвижной и сообразительной, что доберется сюда. Энни приходится прислониться к своей толстой спасительнице и пихнуть ее посильнее, чтобы та прошла мимо, не хапнув по пути несколько пончиков.

– Не делай этого, нас же поймают!

– Она ни за что и не заметит, что одной штучки не хватает.

– Я тебе потом таких достану, – глупо обещает она.

– Ну ладно.

Как привидения, скользят девочки по коридору на цыпочках, а в палатах по обеим сторонам шевелятся и хнычут во сне девочки-анорексики, и гремят стойки с капельницами. Может, стоит их всех разбудить, думает Энни, и спасти, или они все так же ослаблены, как и она, запуганы и не смогут бежать?

В конце коридора Келли нажимает на какую-то кнопку, открывает потайную дверь и толкает Энни вперед, достаточно сильно, наверное, все еще сердится на нее из-за пончиков.

– Нам сюда.

Энни оглядывается, но Келли щелкает выключателем, и свет в маленькой кабинке гаснет. Они едут вниз на лифте.

Весело и страшно спускаться на лифте в темноте на большой скорости. Еще страшнее становится от мысли, что через несколько минут они могут выйти на свободу. Они приедут на самый нижний этаж, пройдут по подвальному коридору, который на днях отыскала Келли, доберутся до выхода, который она там обнаружила, – кстати, Энни так и не знает, дверь это или окно, – а если выход заперт? Ну что же, Келли такая умная, что обязательно придумает, что делать. Они откроют дверь или вылезут из окна, вдохнут свежий ночной воздух, а потом… Как это прекрасно и радостно. Они же просто-напросто сбегут отсюда.

Грузовой лифт останавливается, и гидравлическая система негромко хлопает. На миг их охватывает ужас, потому что двери открываются не сразу. Келли делает глубокий вдох и говорит:

– Ну, вот мы и приехали.

– Красота, мы приехали! – Энни поправляет черное пончо. – Так где же он?

– Кто – он?

– Ну выход, который ты нашла.

– А, выход-то. Он вот там, прямо.

Келли указывает куда-то в дальний конец длинного коридора с голыми стенами. Потолки здесь низкие, через равные промежутки повешены лампы накаливания. Невероятно, при всех своих сложных технологиях Преданные до сих пор пользуются старомодными стоваттными лампочками.

– Что-то не похоже на выход, скорее на подвал.

– А что, ты собиралась протанцевать прямо через главный вестибюль, чтобы заверещала вся сигнализация? Смотри на вещи трезво.

Шли они быстро, и Келли запыхалась. Она прислоняется к стене.

– Подожди минутку, ладно?

Но у них же нет времени! Энни до смерти страшно, и ей безумно хочется отсюда выбраться.

– Быстрее, надо успеть, пока не сработала сигнализация.

Келли пыхтит в ответ:

– О сигнализации я уже позаботилась.

– Они все равно могут нас поймать, Келл, пойдем, пойдем.

Келли тяжело дышит. Раз-два-три-четыре. Тучная девочка выбилась из сил, и теперь им не уйти, но они должны справиться.

– Еще секундочку, – говорит она.

– Быстрее, может быть, сюда уже идут! – Энни же погибнет в этой тюрьме.

– Ну вот, – произносит наконец Келли, и в голосе ее слышится надежда. Она достает странный инструмент, каких Энни никогда не видела, и направляется в конец коридора. – Раз-два-три, вот мы и выберемся!

Глава 15

Уже почти полночь. Близнецы третью ночь проводят возле штаба Преданных Сестер в Сноумассе. Из маленького лагеря на пригорке виден бывший монастырь. Дэйв Берман сидит, угрюмо устремив взгляд на виднеющийся вдалеке вход, а Бетц смотрит на Дэйва; Дэнни, в спальном мешке похожий на сигару, спит.

Бетц не представляет, сколько еще они смогут продержаться. Они съели все, что получил за свою победу Дэнни, и наличные тоже на исходе. В этом курортном городке, расположенном высоко в Скалистых горах, слишком много безработных фанатиков горнолыжного спорта, которые выстраиваются в очередь за любыми подработками, так что у ребят нет шансов. Состязаний на поедание в Сноумассе Дэнни найти не удалось, и он все время голоден. Необходимой для поисков информации у них просто нет. Все трое по очереди ходили по разным учреждениям города и задавали умные вопросы, но так ничего и не узнали. От надежд, которые вели их всю дорогу, через Айову и Небраску, а потом в Денвер, и на самую высокую точку Скалистых гор, мало что осталось.

Они как будто совсем близки к цели, но в то же время и нет. Они следят за зданием, принадлежащим Преданным Сестрам, уже два дня, и ничего не изменилось. Никто не входит и не выходит. На гладком, бессмысленном фасаде этого сооружения с глухими стенами нет ничего. Монолит блестит в лунном свете гигантским продолговатым куском сахара. У них нет никакой возможности выяснить, в какой части здания Преданные Сестры держат Энни или что они с ней там делают. Им никак не найти вход, не понятно, как они вытащат ее оттуда. Они не знают даже, выходят ли вообще из здания так называемые монахини, а если выходят, то где именно находится выход. Похоже, это обитые сталью двери напротив въезда на территорию, но они, судя по ржавчине, давно не открывались. Ничего обнадеживающего ребята не заметили, да и вообще ничего не происходит: ничего не привозят и не увозят, не приезжает ни одного грузовика из прачечной, ни одной машины с пустыми мусорными баками, в которых можно спрятаться, и Преданные Сестры не показываются снаружи и не открывают двойные стальные двери. Если это штаб, то где же люди? Что, если это здание построено только для того, чтобы сбить с толку таких, как они?

А вдруг этот огромный кусок сахара, за которым они ведут наблюдение, просто сплошной блок, обманка, и снизу доверху там нет ничего, кроме кирпичных стен? Нигде не горит свет. Других дверей нет, ни одного окна они тоже не увидели. Бетц представляется, что даже если они въедут в стену на «Сатурне», ничто не шелохнется, а по огромным железным дверям можно врезать стенобитным орудием, и на них не останется даже вмятинки. И, наверно, просиди они у входа хоть год, никто так и не выйдет из здания и не войдет внутрь. Сооружение кажется настолько непроницаемым, что возникают сомнения, заходят ли люди вообще. И выходят ли оттуда. Может быть, существует тоннель, по которому Преданные ходят под землей туда-сюда, а выход из него расположен на другом склоне этой горы?

Им этого не узнать. Ребята столько раз обошли штаб, что могли бы проделать этот путь и в полной темноте. Вообще-то, они так и сделали: Дэйв шел впереди, Дэнни и Бетц двигались за ним след в след, простукивали кирпичную стену и прислушивались, рассчитывая обнаружить по стуку потайной вход. Они столько стучали, что ободрали кожу на костяшках пальцев; от напряжения у них болят зубы.

Сегодня вечером, сразу после заката, Дэнни залез в спальный мешок с головой и уснул.

Дэйв погрузился в мрачное молчание, и Бетц не удается сказать или сделать что-нибудь, что было бы ему приятно или заставило бы снова засветиться его унылые глаза.

Она, можно считать, осталась одна.

Это плохо, и не только потому, что поиски не дали результатов. Пока не появится живая Энни, которая разрушит иллюзии Дэйва или просто скажет ему, что он свободен, Бетц и не рассчитывает добиться от него взаимности. Само собой, есть вероятность, что ее сестра и этот обалденный парень бросятся друг другу в объятия, и Бетц придется забыть о своих надеждах навсегда, но все в руках судьбы. Хочет ли она на самом деле спасти Энни или нет? Она все никак не находит ответа на мучающий ее вопрос, и это выбивает из колеи. Она проделала такой путь на запад, чтобы выручить Энни, то есть освободить ее, чтобы она навсегда отказалась от Дэйва, но что делать, если Энни настолько глубоко спрятана в этом здании, что они не смогут ее вытащить? Удастся ли Бетц завоевать симпатичного Дэйва Бермана в отсутствие неявившейся стороны? Она смущается, потому что он все время рядом, и ее тело то и дело посылает ей зашифрованные сигналы. Их смысл понятен не до конца.

Ночь в горах ясная и прохладная, шепот тополиных листьев действует ей на нервы, а шея Дэйва с красивыми мускулами так четко видна даже в лунном свете, что она только и мечтает прикоснуться к ней, к тому месту у самой линии волос. Она постарается его не тревожить, будет вести себя тихо-тихо, ведь ей просто хочется сидеть поближе к этому потрясающему парню. Но что будет, если он заметит? На склоне холма холодно. Воздух такой разряженный, что ей никак не согреться. Она должна воспользоваться такой возможностью. Ей хочется пристроиться рядом с ним, она не станет мешать ему, ничего не попросит, пусть они только посидят рядом в темноте, оставаясь друг для друга просто Бетц и Дэйвом.

Хрустнула ветка. Когда стараешься не шуметь, всегда находится какая-нибудь ветка.

Когда они впервые увидели эти запертые стальные двери, глаза Дэйва из серо-голубых стали свинцовыми. Его взгляд погас. А теперь и его голос звучит тяжело и мрачно.

– Чего тебе?

– Хочешь пить? – Бетц смущенно протягивает ему бутылку. Это последняя из тех, что у нее были, и она, скажем так, решила ее обменять. Уступить вкусный напиток в обмен на несколько слов. А если повезет, то и на его улыбку. – Он холодный.

– Давай. Спасибо, – он отпивает глоток и отдает ей бутылку. – А ты?

– Спасибо. – Она пьет, словно прикасается к его губам. Она решает, что сейчас, в сумраке, среди шепчущих тополей, под журчание далекого ручейка, самый подходящий момент осторожно задать вопрос, который ночью в горах покажется совершенно естественным, как звуки природы. – Ты ее так любишь?

– Кого?

В его ответе не чувствуется ни капли преданности, и она вскидывает голову.

– Энни. Ты же ради нее в такую даль приехал.

Дэйв вместо ответа задает ей неожиданный вопрос:

– А ты?

– Что я?

– Ты любишь Энни?

– Она наша сестра.

– Она моя девушка. – Да-да, но Дэйв неожиданно делает паузу и добавляет: – Как мне кажется.

– И ты мне, конечно, не объяснишь, что это означает, да? – Ей хотелось бы сесть по-другому, чтобы как следует видеть его лицо, но она боится нарушить то, что происходит сейчас между ними.

– Я скажу тебе, когда сам пойму, – отвечает Дэйв.

– Но когда мы отправились в путь, ты просто с ума сходил, так хотел ее разыскать.

– Ну да. Я же знаю, каково оказаться в таком месте.

– Ты так и не сказал откуда.

– Мою двоюродную сестру тоже отправили в такое заведение.

– Извини. – После этих слов наступает такая гнетущая тишина, что Бетц спрашивает: – А теперь с ней все в порядке?

Он откашливается.

– Она умерла.

– Какой ужас!

– Поэтому я не позволю, чтобы это случилось еще с кем-нибудь из моих знакомых.

Теперь Бетц становится радостно и весело, она приятно взволнована.

– Конечно. Конечно, не позволишь. – «Только этого я и хотела. Теперь можно ехать домой». Подумав так, она сразу же раскаивается. – Мы спасем ее, – торопливо добавляет она. Мне просто пришла в голову глупость, Энни, прости меня. – Мы должны.

– И мы сделаем это.

– Да, сделаем, как бы страшно и трудно это ни оказалось.

– Разумеется.

– А когда мы ее найдем… – в мыслях она уже перенеслась в будущее.

Он немедленно отвечает:

– Мы с ними расправимся.

Ей хватает ума не спрашивать, каким образом.

– Хочешь еще пить?

– Спасибо, давай. – Они долго молчат, передавая друг другу бутылку. Бетц думает, что сейчас она и Дэйв Берман, который так ей нравится, близки, но мысль обрывается, не завершившись. К чему они близки? В очередной раз взяв у нее напиток, он случайно проводит пальцами по ее руке. И так же нечаянно, как ей кажется, его пальцы переплетаются с ее пальцами. Пустую бутылку она перекладывает в свободную руку и ставит на землю. Никто из них не принимал решений, но они держат друг друга за руки.

Дэйв произносит:

– Ведь ничего не случится, правда.

– О чем это ты?

Он указывает на блестящий «кусок сахара».

– Там, внизу.

– Думаю, нет. Их оттуда не вытащить, разве только позвать на помощь части особого назначения, полицейских или гвардию, а двери взорвать фанатами и отправить внутрь ударную группу со специальным оружием.

– А вызвать мы их не можем, потому что Преданные имеют лицензию, и все совершенно законно.

– И потому что наши родители подписали контракт. Они сами отправили ее туда.

– А она сейчас там?

– Этого мы не знаем.

– Она там, – говорит Дэйв, – она именно там.

– Думаю, ты прав.

Высоко в горах все странным образом усиливается. Настроение поднимается, чувства сверхъестественно обостряются. Еще не успела зашевелиться у них за спиной земля, а по спине уже побежали мурашки, как будто их тела, настроенные на нужный канал, уже получили сообщение. Они вскочили на ноги еще до того, как в зарослях позади них началось какое-то движение.

Открылся люк потайного хода, и оттуда появился худой лысый человек.

Дэйв пробормотал:

– Господи!

– Именно. – Этот человек так стар, что им даже приблизительно не оценить его возраст, но очень подвижен; одет он, по их представлениям, как ниндзя: в черный свитер и черные джинсы. – По крайней мере, насчет Господа Бога ты не ошибся.

Бетц решает заговорить.

– Кто вы?

– И что вы имеете в виду?

– Меня зовут брат Теофан. Нет-нет, я не тот самый Теофан, меня просто назвали в его честь^[36].

– Я не знаю, кто это.

– Он был монахом.

– А вы?

– Я другой брат Теофан, из аббатства святого Бенедикта в Сноумассе. Один из последних.

– Я думал, что это все принадлежит Преданным, – Дэйв резко дергает головой, указывая на здание. – Мне казалось, что они…

– Скупили наш монастырь? Нет, мы им отказали. Выжили нас отсюда? Нет. Видит Бог, они пытались. – Теофан пожимает плечами. Даже в темноте этот жест выглядит многозначительно. – А в «Эрл Энтерпрайзиз» не привыкли получать отказ в ответ на свое предложение.

– «Эрл Энтерпрайзиз»?

– Преподобный Эрл руководит заведениями Преданных Сестер, разве вы не знали? Как я понимаю, и всем прочим тоже управляет он.

– Ужасно, – восклицает Бетц.

– Он хотел, чтобы финансовый центр находился в надежном месте.

– Финансовый центр?

– Поэтому он и решил купить наш монастырь. А мы не хотели его продавать.

Дэйв кивает в сторону здания.

– Но они же теперь здесь.

– Когда мы отказались продать монастырь, они просто начали обосновываться на том же самом месте, но мы все равно не ушли. И тогда они построили вот это уродство без окон, которое вы здесь видите. Оно окружило нас. Они думали, что мы испугаемся, но в этой долине – вся наша жизнь. – Теофан машет рукой в сторону «сахарного куба». – Наше аббатство оказалось в самой середине, скрытое окружающими постройками. Мы теперь глубоко внутри.

– Но они же вас практически погребли заживо!

– Мы предаемся созерцанию, – поясняет Теофан. – Для нас не имеет значения, где мы находимся.

– А этим тоннелем вы пользуетесь, чтобы…

– Мы, как и прежде, принимаем послушников. И нам нужно приносить продовольствие.

Дэйв осторожно произносит:

– А сейчас вы вышли сюда, к нам…

– Я пришел спросить, можем ли мы вам помочь.

– Если вы можете оттуда выйти, то почему не убегаете?

– Мы предаемся созерцанию, – тихо повторяет Теофан. – Не имеет значения, где мы находимся.

Но Дэйв ведет разговор в нужном ему русле, хотя остальные этого не улавливают.

– Так у вас есть этот тоннель, который ведет в самую середину…

Старый монах кивает.

– Да, прямо в их штаб. Мы оказались так глубоко спрятаны, что они о нас забыли.

Дэйв резким голосом спрашивает:

– Это единственный вход?

– Подожди! Куда ты?

Дэйв открывает люк потайного хода и начинает спускаться.

– Туда!

– Я сказал, подожди! – Эти слова звучат как приказ. Дэйв останавливается и резко оборачивается.

– Пожалуйста. Я должен туда войти.

– Зачем тебе туда?

– Там моя девушка.

– Там наша сестра.

Пока они беседовали, Дэнни проснулся и тихонько подошел к остальным. Он указывает рукой:

– Она там.

Дэйв кивает и снова открывает люк.

– Остановитесь, – командует старый монах. – Вам не стоит туда идти.

– Мы не боимся Преданных Сестер.

– Не в этом дело, – отвечает он. – Я имею в виду, что это не имеет смысла.

– Почему это? Объясните!

– Потому что никаких девочек там не держат.

– Но это же главный штаб!

– Вот именно. Здесь находится только финансовый центр. Главный центр всей компании «Эрл Энтерпрайзиз».

Бетц рассеянно щупает эмблему на своем ремне. В голове у нее как будто перемоталась к началу пленка, и заиграла запись гневной тирады Бо. Она тихо произносит:

– Так значит, это правда, насчет Преподобного?

Монах фыркает.

– Ну, называйте его так, если хотите.

Дэйв изо всех сил старается во всем этом разобраться. Он спрашивает:

– Откуда вы знаете? Вы уверены, что Энни не…

– Здесь нет никого, кроме Преданных, и все они – бухгалтеры. Ну да, есть еще несколько технических специалистов. Чтобы следить за компьютерами, их там несколько этажей.

– У них есть компьютеры?

– Это очень большое предприятие, понимаете?

Бетц считает нужным все-таки переспросить:

– Вы точно знаете, что пациентов там нет?

– Ни одного.

– А как же Энни!

– Я вам гарантирую, что вы ее там не найдете.

– Так значит, здесь занимаются только бизнесом?

Даже в свете луны Теофан видит, что написано на лице Дэйва. Монах ласково кладет руку ему на плечо и говорит:

– Поверьте, там занимаются только решением деловых вопросов.

Дэйв издает какой-то звук, но это не слова. Наконец Теофан грустно продолжает:

– В этом здании творится много дурных дел, но ни одной девушки взаперти там не держат.

Глава 16

Подвал принадлежащего Преданным Сестрам здания оказался именно таким, каким он и представлялся беглецам. Это лабиринт. Один коридор соединяется с другим, и ни у тощей девочки, ни у толстушки нет ни крошки хлеба, чтобы отметить свой путь.

– Может, это он и есть, – говорит Келли, поворачивая еще за один угол. Она радуется, потому что заметила что-то, чего не видит Энни. – Вот там, дальше!

У Энни есть проблема, о которой она не может сказать: Келли настолько толстая, что Энни ничего не видно.

– Где?

– Должно быть, это и есть выход. – Тяжело сопя, Келли указывает куда-то вперед. После каждого слова она ловит ртом воздух. – Думаю, мы сейчас как раз под вестибюлем. Скорее, они идут!

– Я не слышу никаких шагов.

Чем больше торопится Келли, тем, кажется, медленнее она идет.

– Смотри, это наверняка он! – С огромными усилиями она делает еще несколько шагов. – Вот проклятье! Это еще одна дверь.

Энни не по себе, ее немножко пошатывает, а вот бедняжка Келли уже еле дышит от изнеможения. Как и многие люди таких габаритов, она настолько привыкла экономить силы, что сегодняшний марш-бросок к выходу (ведь наверняка он здесь есть) вымотал ее до предела. А почему они не идут, а бегут? Потому что Келли что-то слышала – то есть ей показалось, что слышала. Теперь уже непонятно. Келли, которая еще недавно была таким уверенным предводителем, вот-вот сдастся. Она добралась сюда, сделав все, что могла, и теперь ее надежды начали покрываться сеточкой мелких трещин.

– Мне нехорошо, – тяжело дыша, говорит она. – Кажется, что-то с сердцем.

– Только не это. – Энни толчком распахивает дверь.

– Это выход?

– Нет. – Еще несколько отрезков коридора. Она втаскивает Келли внутрь и захлопывает за собой дверь, как будто это люк шлюзового отсека космического корабля и нужно преградить путь инопланетным монстрам.

Келли оседает на пол.

– Оставь меня здесь и спасайся.

– Я не могу так поступить.

– Нет.

– Келли, мы же почти добрались!

Келли стонет:

– Не важно. Иди дальше, ты сможешь выбраться.

– Замолчи.

– …где бы ни оказался выход.

– Даже и не думай. Я тебя подожду.

Энни приходится несколько минут посидеть рядом с подругой, прижавшись спиной к двери и напряженно ожидая, пока Келли сможет подняться на ноги и доковылять до конца очередного коридора. Энни, как пастушья лошадь, слегка подталкивает ее, заставляя повернуть за угол, за которым начинается еще один коридор. Этот чертов подвал – не что иное, как череда невыполненных обещаний. В дальнем конце коридора, в который они только что вошли… ну да, а как же.