Текст книги "Без солнца (СИ)"

Автор книги: Кирилл Тимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Кирилл ТимченкоБез солнцаВступление

– Ты уверен, что все сработает как надо? – в очередной раз поинтересовался Андрей у профессора.

– Конечно, мы просчитали все возможности. Вариант В-перегрузки настолько ничтожен, что про него можно забыть, – успокаивающе хлопнул старичок его по плечу, – Ты же знаешь, что я бы сам полез…

– Я понимаю, – кивнул Андрей в ответ.

Перегрузки были очень сильными, профессор со своим слабым сердцем вернулся бы из полета в виде мелкого фарша.

Институт Пространственных Измерений, основанный в две тысячи восемьдесят девятом году, быстро развивался благодаря огромному финансированию, сыплющемуся от правительства. Когда была теоретически доказана многомерность пространства Никитой Верлиевым, перевернувшая с ног на голову все классические представления об объемах и траекториях, возможность комических перелетов больше не казалась чем-то невозможным. Теория была основана на геометрии Лобачевского, доказывавшего, что Евклид лишь очень поверхностно черпнул возможности изменений тел и линий. Верлиев же сумел доказать то, о чем ученые раньше даже и мечтать не могли – он доказал возможность существования так называемых «червоточин», о которых ходило столько легенд. Некоторые их называли даже просто мифом. Смысл заключался в том, что кратчайшее расстояние между двумя точками – не всегда прямая. Есть и более короткие пути. К примеру, если на листе бумаги нарисовать две точки, а потом сложить его пополам, то путь от одной стороны листка до другой не по бумаге, а «через воздух», будет гораздо короче. Верлиев же доказал, что такое возможно не только с бумагой, но и с нашим трехмерным пространством.

Если сказать, что это был бум, то ничего не сказать. Это был гигантский крах всех прежних космических программ. Правительства всего мира рвали удила, спеша первыми построить двигатель, основанный на теории Верлиева – машину, способную открывать, проходить, а потом закрывать те самые червоточины.

Первым успеха добилась, естественно, российская команда с самим Верлиевым во главе. Американцы сначала попытались устроить международную комиссию по разработке проекта, чтобы первым использовать результаты, а лучше вообще потом всех отодвинуть в сторону.

 Полный провал с задумкой. Верлиев отказался работать где угодно, кроме России. «Эта страна воспитала меня, ей и принадлежат мои идеи» – единственное, что сказал он на пресс-конференции. Потом, еще рассказывают, даже устроили  спецоперацию с применением десанта и техники, чтобы выкрасть гениального ученого. Рисковали, балансируя на грани ядерной войны, но ничего другого использовать не было возможности. Ученому не были нужны ни деньги, ни навороченные лаборатории с управлением с помощью голоса. Единственное, что он хотел – работать для своей страны. Американцы же исходились пеной изо рта, представляя, что случится, если в России такую машину изобретут раньше. Конец всей программе американского доминирования, конец их превосходству и владычеству. Русские будут колонизировать другие планеты, пока они будут возиться на Земле, выкачивая нефть из арабских стран оружием и дипломатией…

В России, как ни странно, это тоже понимали. Был, конечно, вариант, что кое-кто их государственных чиновников в верхушке продал бы проекты машины за нереальные деньги тем же американцам, благо, патриотизмом такие люди никогда не страдали. Только вот Верлиев все важные проекты держал при себе, а люди, которых он набрал к себе в команду, были преданы делу не меньше его. Были даже попытки обрезать финансирование, чтобы заставить ученого пойти на уступки. Он же объявил, что либо он вообще прекращает всякую работу, либо будет работать так, как захочет. Так что и тут пришлось отступить. Потом пытались угрожать его семье, обещая жизнь родных в обмен на технологию. Он отказался! Невиданно и неслыханно, но этот человек отказывался спасать своих близких из лап ЦРУ, проданных ей родным государством. Зато объявил, что и машины никто никогда не увидит, а формулы он унесет с собой в могилу.

Родных Верлиева, привезенных из Америки, встречали с цветами и букетами. К несчастью многих, ученый не воротил нос от социальных сетей и половина интернета знала, что происходит. Несколько патриотических организаций взяли его семью под круглосуточную охрану. Их пытались разогнать, объявив, что у них нет прав ЧОПа, тогда они записались к ним как домработники.

Вокруг этого человека объединялись лучше люди страны. Генерал, на полигоне у которого происходил первый пробный запуск, пытался провести на охраняемый объект американскую комиссию, чтобы те получили доступ к результатам… Увидев незнакомые лица, Верлиев пустил машину в разнос. Взрыв превзошел мощность в сорок мегатонн. Бункер, в котором находились ученые, едва не обрушился. Его даже отдали под суд, но был такой взрыв общественного мнения, что американцы отступились, боясь революции.

Генерала, пришедшего на смену прежнему, погибшему на испытании, Верлиев одобрял лично. Им стал еще совсем юный, но очень талантливый парень, сын одного из миротворцев, погибшего при нападении грузинских войск на Южную Осетию. Попал под влияние Верлиева, парень быстро проникся его идеями и делал все, чтобы аппарат достался только России и больше никому. Именно при нем была отбита атака американского спецназа, пытавшегося выкрасть ученого. Бой шел с переменным успехом больше часа, пока, наконец, командир расположенной неподалеку десантной части наплевал на полученные взятки и отправил туда весь личный состав вместе с техникой. Американцев пытались эвакуировать, но охрана полигона, выставив зенитно-ракетные комплексы, сбила все транспортные самолеты и вертолеты. Пленных не брали. Тем более, что на следующий день США объявили, что это не американские части, а афганские талибы, переодетые в американскую форму, решившие таким бесчестным нападением разрушить мир и дружбу между двумя странами.

После этого эпизода США вдруг стали очень внимательны к России, не переставая говоря о русско-американской дружбе и постоянном сотрудничестве. Все сводилось к одному – американские ученые должны так или иначе получить доступ к разработкам Верлиева. Тот отказывался, фактически превратив полигон в свою вотчину.

Когда же он объявил о том, что первичные испытания закончены, равно через десять лет после открытия его теоремы, был создан Институт пространственных измерений в центре Москвы, где он мог спокойно шлифовать свое изобретение. Огромное, тридцатичетырех этажное здание, выполненное в форме подковы, высилось в самом центре города, привлекая всеобщее внимание.

Именно поэтому, а также грандиозному ученому, возглавлявшему институт, Андрей Старов, только что окончивший институт, и подал туда заявку на работу. И был в восторге, когда ему объявили, что он принят. Верлиев его быстро заметил среди прочих аспирантов и лаборантов, в частности из-за его привычки засиживаться допоздна, решая поставленные задачи и выводя формулы. Иногда они пересекались у буфета с ним, страдавшим от бессонницы и работавшим по ночам, когда тихо и никто не мешает. И в один день профессор, сильно постаревший из-за постоянных волнений и переживаний, а так же измученный работой, попросил его помочь ему с одной задачей. Вместе они просидели по самого утра, решая одну формулу за другой, но никак не получая конкретный итог. Когда же решили, Верлиев предложил ему перейти непосредственно под его руководства для участия в итоговых тестированиях аппарата. Сначала Андрей опешил и обомлел, а потом, вновь обретя дар речи, тут же согласился.

Работали, как говорится, на износ. Верлиев не терпел оправданий. Принимая ошибки и исправления, он требовал только одного – полной, стопроцентной отдаче работе. Забывая о семье, друзьях, личной жизни. «Если мы этого не сделаем, – твердил он постоянно, – то этого не сделает никто. Не для себе работаете, а для страны, для людей. Это гораздо важнее». Попадая к нему в команду, ты попадал и под его влияние, его уверенность в том, что твоя работа важнее всего остального, что есть на свете. И все работали, забывая о том, что кроме работы есть еще что-то. Андрей иногда поражался сам себе. Иногда, отрываясь от чертежей и расчетов, он с удивлением замечал, что уже заканчивается второй день, как он пришел на работу из дому. Помнится, работая над какой-то схемой, они не покидали здания неделю, пока не добились устойчивых показателей.

Проработав с ним около месяца, Андрей понял, что за гигантская проблема перед ними поставлена. Они разрабатывали «аппарат внутреннего контура», весь целиком, от источника питания до схем, отвечавших за перемещение. Последняя стадия… Главное, что перед ними было поставлено – решить проблему В-перегрузки. Она была их головной болью все это время. Аппарат работал без сбоев. Давая обнадеживающие результаты. С одинаковой эффективностью им удалось перебросить в Бразилию армейский сапог, космонавтам на Луну пакет с печеньем и на международную космическую станцию набор шахмат. И это только туда, где им могли ответить, что все прибыло. Кроме этого, теоретически им удалось забросить на Венеру горшок с цветком и в созвездие Андромеды разводной ключ. На Альфу Центавру запустили радиопередатчик, который должен послать сигнал, если прибудет. Должно пройти несколько лет, чтобы сигнал сюда дошел. Но с отправкой пары к первому сапогу в Бразилию, впервые зафиксировали эффект В-перегрузки. Разница в координатах времени и места. По формуле, рассчитанной Верлиевым, продукт пересылки перебрасывался в измерение «червоточины», расположенной в другой плоскости по отношению к нашему измерению, а потом уже оттуда опять в наше измерение в пункт доставки. В Бразилию пришла подошва, часть сапога осталась в контуре переброски, а остальное вообще исчезло, по идее оставшись в «червоточине». Новые расчеты, измерения и повторная отсылка. Успешно. Потом еще одна отправка и вообще шок – приборы показывали, что спортивные кроссовки отправлены, а они ярко виднелись в контуре переброски. Щуп, вытянутый, чтобы их вытащить, коснувшись, рассыпался в пыль, а потом кроссовки взорвались с мощностью авиабомбы. Произведенные потом выводы установили причины – время нашего измерения и измерения «червоточины» не всегда совпадают. Поэтому ожжет возникнуть разница, приводящая к тому, что предмет застревает где-то посередине. Наполовину здесь, наполовину там. Это приводит к его перегрузке, от которой он набирает огромное количество энергии. Любое изменение его структуры, даже простейшее касание, вызывают эффект разрыва и энергия высвобождается. И предмет, и все, что попадает в радиус разрыва, вываливается из миров куда-то в неизвестность. Это и есть «эффект В-перегрузки». Единственное решение этой проблемы вначале было одно – ждать, пока измерения синхронизируются и предмет вернется в нашу реальность. Для этого даже собрали сменные блоки контура, которые можно снять с аппарата и отложить в сторону, не вызывая взрыв.

Первые опыты балансировали на грани восьмидесяти процентной возможности этого эффекта. Чудо, что он не проявился раньше. Через два месяца адского труда Верлиев и его команда достигли двадцати процентной возможности. Еще через три месяца возможность эффекта составила чуть больше трех процентов. Тогда решено было начать опыты на живых существах, по ходу добавляя изменения. Первым погибшим считают обезьянку Семи, у которой все выше пояса попало в «разрыв». Остальное появилось в положенном месте с задержкой на час. Это был седьмой опыт с переброской животных. А решено было проводить опыты до десяти удачных попыток подрят. Были вновь внесены определенные изменения, и опыты вновь были успешными.

Девять успешных попыток. Ни одного даже намека на эффект «В-перегрузки», только стопроцентный успех. И Верлиев выдал свой последний план  – десятый тест должен быть проведен на человеке. Они должны знать, что машина так же легко перебросит человека, как крысу или сапог. Только тогда ее можно считать завершенной.

Андрей вызвался сам, единственным подняв руку на вопрос «кто желает?» Верлиев, конечно, тоже имел право на это, но с самого начала переброски сопровождались перепадами давления, что при его сердечной болезни смерти подобного. Кроме того, они не имели права рисковать столь важным для дела человеком.

Андрей сам не знал, почему вызвался. Может, верил в машину, а может, просто хотел стать первым человеком, прошедшим переброску через «машину Верлиева». Главное – успешно проведено и машины наконец пустят в промышленное производство.

Насчет машины… Сама она представляла собой огромную кучу аппаратов и измерительных приборов, занимавших территорию чуть ли не в половину спортивного зала. Только главный элемент здесь ровно в количестве одной штуки – черный матовый цилиндр с толстым прозрачным стеклом с одной стороны. Внутри цилиндра высотой в два человеческих роста были контуры, отвечавшие за переброску предмета в пространстве. Именно они создавали и разрушали те тонкие и прозрачные границы между мирами, которые давали возможность мгновенно изменять положение предмета, без разницы, на какое расстояние.

И сейчас надо было только войти туда. Остальное сделают его коллеги и отлаженные людьми приборы.

Облаченный в костюм, который должен максимально ослабить последствия перегрузок, Андрей в последний раз пожал профессору руку и вошел в камеру. Первое, что сделал – нацепил на лицо противогаз, чтобы не задохнутся от газов в камере, которые там неизбежно должны появиться.

Встав прямо, вытянувшись во весь рост, он старался дышать ровно, не учащая пульса.

На дисплее у него перед глазами загорелась надпись: первая стадия. Камера заполнялась фтором, наиболее чувствительным к разрядам контура. Пока концентрация не достигнет стопроцентной отметки, ничего не произойдет. Снаружи, за стеклом, профессор внимательно смотрел на него. Андрей, не выдержав, показал ему большой палец – у меня все хорошо. Профессор нервно кивнул и мельком перекрестил его через стекло.

Загорелась надпись: вторая стадия. Теперь активируются контуры, пропуская через фтор разряды, дестабилизирующие не просто атомную структуру, а саму материю. В голове замутило, из глаз полились слезы. Единственное, чего Андрей не желал, так это, чтобы его затошнило. Иначе просто захлебнется. Или задохнется…

Уже помутневшим взором он разглядел третью надпись на дисплее: третья стадия.

Сейчас должна начаться переброска. Взор окончательно помутился, а может, это его начало вытаскивать из этого измерения. Все погасло…

Открыв глаза.

***

Первый вздох дался с такой болью, что показалось, будто легкие набиты битым стеклом и каждое движение причиняет страшную боль. Глаза ничего не видели и человек словно висел в пустоте, без оболочки, материи и чувств, только комок ощущений. Маленький, напуганный комок без голоса и воли.

Дыхание оказалось только первым, что вернулось. Спустя пять или шесть судорожных вздохов, он почувствовал, что ему холодно. Не то, чтобы очень сильно, но вполне ощутимо. Особенно в руках и ногах. У него есть руки? Он их чувствует… Это неожиданное открытие заставило его дернуться в попытке обнаружить свою находку, но пальцы лишь больно ударились о холодный металл. Вторая рука тоже коснулась металла, заодно зацепив локтем какой-то провод. Да что же такое, почему он ничего не видит?

Надо ведь для этого открыть глаза! Мозг был словно вареный. Совершенно отказывался думать, а тем более принимать решения. Поэтому, как ни удивительно, лишь только со второй попытки он догадался, как надо поднять веки. Со смутным чувством ожидания, он раскрыл глаза. Так, наверное, чувствуют себя маленькие дети, закрывая глаза руками, а потом раскрывая их, в надежде увидеть на пустом месте какой-то большой и очень красивый подарок. И жуткое, горькое разочарование, когда оказывается, что пустое место осталось пустым местом. Так и у него. Вместо потока красок и впечатлений, он увидел все ту же однообразную темноту без всяких изменений. Даже не поверил сначала, что глаза распахнуты. Темно было так, словно и глаз-то нет, выкололи, оставив маяться здесь, заживо похоронив в стальном гробу.

Похоронив? Жуткая догадка об этой бредовой, но очень страшной возможности влила в его расслабленные мышцы новые силы, силясь вырваться из заточения. Что-то оборвав, он свалился на стенку напротив себя, испугался этого не меньше, чем просто стоять и ждать, откинулся назад и наполовину вытянутой рукой схватился за что-то непонятное. Это что-то поддалось и опустилось вниз.

Удивленно поняв это, он сразу же услышал нарастающий гул. Словно включился мотор, постепенно набирающий обороты. По-видимому, этот самый мотор находился где-то под ним, потому что гроб, в котором он оказался заперт, постепенно завибрировал. Снова встав в прежнюю позу, он постарался успокоиться и ждать, что будет дальше. Хуже все равно ничего быть уже не могло.

Примерно сантиметрах в десяти от его лица вспыхнул голубым светом небольшой дисплей, резанув по глазам светом. Вскрикнув от боли, он закрыл их руками, судорожно растирая. Когда, наконец, снова решился взглянуть на дисплей, там уже светилась надпись «процесс переброски завершен». Куда переброски и чего. И главное, как вылезти отсюда. Подняв руку, от коснулся дисплея, чтобы проверить, нет ли тут каких еще скрытых кнопок или рычагов. Дисплей тут же помутнел. Испуганно отдернув пальцы, он испугался, что сломал тонкий механизм и теперь точно никуда не выберется.

Дисплей ожил вновь. Только теперь на нем была не надпись, а изображение какого-то старика в белом халате, нервно перебиравшего пальцами перед камерой. Ему было явно не по себе, словно он совершил нечто ужасное, за что же сам себя и корил. Наконец, старик собрался с мыслями и заговорил. Динамик, расположенный где-то немного выше правого уха, работал не на сто процентов, а явно барахлил. И все же общий смысл слов понять было можно.

«Здравствую, Андрей. Если ты меня сейчас слушаешь, значит, процесс В-перегрузки прошел. Мы так и не смогли точно рассчитать, когда ты вновь синхронизируешься. Это могло занять от недели до нескольких лет. Мы сначала на это надеялись. Прибор оказался не до конца доработанным, поэтому переброска такого массивного тела, как человек, вновь вызвало эффект В-перегрузки, отчего ты наполовину выпал из нашего измерения. Понятие время как таковое перестало для тебя существовать. Мы ждали твоего возвращения, но вот уже как десять лет прошло с твоей попытки переброски, но ты так и не вернулся. Странно, я говорю эти слова, а сам вижу тебя через стекло контура. К сожалению, мы не можем тебя вытащить просто так, ты взорвешься вместе с контуром. Поэтому придется тебя все же снять с аппарата и перенести в специально отведенный зал Ожидания. Только знай, что ты исчез не зря, мы завершим аппарат, учтя ошибку, произошедшую с тобой. Я уже слишком стар и, скорее всего, умру прежде, чем ты вернешься. Мы собрали для тебя специальное хранилище, чтобы предотвратить любую возможность контакта. Как только ты проснешься, оно автоматически вернет тебя к людям. Я надеюсь, ты не в обиде на нас за то, что произошло. И все же я прошу у тебя прощения. Конец записи».

Дисплей засветился уже знакомым голубоватым оттенком, и на нем всплыла надпись «разгерметизация».

Так значит, его зовут Андрей. Он провел рукой по голове, нащупав короткую прическу, чувствуя, что начинает вспоминать. Андрей… Андрей… Мое имя Андрей… Андрей Старов… Лаборант в Институте… Нет, научный сотрудник, работавший над аппаратом…

Мозг наконец проснулся и сознание устремилось внутрь, пробуждая миллионы мельчайших клеточек, тут начинавших работать. Напрягаясь и расслабляясь, образовывая слабенькие электрические разряды, они сообщались между собой. Пробуждали воспоминания, образы и звуки. Миллионы и миллионы образов, сохраненных где-то глубоко в его памяти, всплывали из глубин, сплошным потоком устремляясь в сознания, возвращая человеку все то, что делало его отдельной личностью, индивидуальностью.

Он Егор Старов, доброволец на опыте по переброске в пространстве человека с помощью аппарата Верлиева. Похоже, опыт прошел не совсем удачно. Сколько же лет понадобилось на синхронизацию? Чтобы он снова смог вернуться в свое измерение?

«Внимание!» – вспыхнуло красным светом на дисплее.

Натужно заскрипела стенка контура напротив него, медленно отъезжая в сторону. Сверху посыпались хлопья ржавчины, дисплей замигал, а потом и вовсе погас. Медленно, с трудом, дверь отъехала примерно на треть, после чего встала. Красная аварийная лампочка, мигавшая снаружи, тоже потухла. Кроме того, мотор под ним тоже перестал работать, отчего прекратилась вибрация. Андрей подумал, что времени прошло достаточно, раз даже приборы успели состариться настолько, что там пошли короткие замыкания и спонтанные отключения. Подождав еще немного, он так и не дождался включения резервного блока и решил выбираться самостоятельно. Щель в приоткрытом проеме был достаточно широкая, чтобы туда можно было пролезть, не боясь сломать себе ребра. Приложив немного усилий, Андрей протиснулся наружу. Только оказался не в кабинетах института, а в маленькой темной комнатке без света. На ощупь стены вокруг были металлические и с множеством небольших отверстий. Что-то вроде шлюзовой камеры, чтобы точно обеспечить герметичность. Главная проблема состояла в том, что здесь, как раз, дверь была закрыта полностью. Не то, что человек не протиснется, даже червь и тот не пролезет. Он снова заперт.

– Черт! – в отчаянии воскликнул он, стукнув кулаком по стенке. Похоже, положение хуже, чем он думает. Если исходить из положительного варианта, что его еще помнят, и он вместе с контуром все еще находится в здании Института, то может пройти еще несколько дней до следующей проверки, а за это время он просто успеет умереть от голода или задохнется. О плохом варианте думать вообще не хотелось.

Спокойно. Надо логически подумать. Техника всегда считалась доминатом, но сбои не были полностью истреблены, поэтому всегда предусматривалось ручное управление. Наверняка и здесь должно такое же быть. Только вот как впотьмах его найти?

И все же даже такая надежда была лучше, чем никакой вообще. Встав, он стал внимательно ощупывать каждый сантиметр стен, стараясь не нервничать и не паниковать, а внимательно отмечать каждую особенность. Только вот в нутрии все ревело, что это бессмысленно и тут ничего нет. Андрей отмахивался и заставлял себя искать дальше. И его поиски увенчались успехом. На одной стене он нащупал небольшую стальную коробочку, привинченную намертво. В ней была дверца, открывающаяся наружу. А внутри, кроме нескольких кнопок, надписи под которыми, если они и были, в темноте все равно прочитать не получилось бы, был один рычаг, немного похожий на стоп-краны в поездах. Если за него дернуть, хуже уже не будет, снова утешил себя этой мыслью Андрей, крепко взявшись за проржавевшую и осыпающуюся под потными ладонями ручку рычага. Вдохнув поглубже, зажмурился и дернул. Ручка отвалилась с противным треском. Половина рычага осталась в жестяной коробке, едва сдвинутой с места, вторая половина оказалась у него в руках.

Помянув черта, Андрей с досады ударил обломком по торчащим остаткам рычага. Из-за этого заклинивший механизм прорвало, и рычаг до конца опустился.

Дверь лязгнула засовами, но больше ничего не произошло. Никаких сдвигов или поворотов. Только засовы выдвинулись из пазов и оставили дверь не запертой, но и не распахнутой. Бросив ручку, Андрей впотьмах нащупал дверь и уперся в нее плечом, изо всех своих слабых сил навалившись на нее. Пожалуйста, пусть она распахнется, хотя бы чуть-чуть.

С жутким скрипом и визгом ржавое железо уступало, понемногу отодвигаясь в сторону. Сейчас должны сбежаться люди, радостно кричать, размахивать руками. Что там еще делают, когда просыпается экспонат, провалявшийся в ржавом гробу чертову тучу лет? В конце концов, ему надо помочь выбраться!

Устав, он присел на пол рядом с дверью. Между косяком и той махиной, что он пытался сдвинуть, был зазор примерно сантиметров двадцать, вряд ли больше. Даже если он постарается, то вряд ли сможет пролезть в эту щель. Надо сдвинуть хотя бы еще на немного. Сорвав с лица противогаз, Андрей попытался выглянуть наружу.

– Люди! – неожиданно для самого себя он заорал в щель, – Люди! Я здесь!

Там же тоже только темнота. Наверное, он синхронизировался в ночное время, когда в здании Института уже никого нет. А охрана, наверное, уже делала обход недавно. Хотя с тем шумом, что он тут произвел, его давно уже должны найти. В другом случае, что же это за охрана, когда кричат и орут на половину корпуса, а та ни сном, ни духом.

Так и не дождавшись ответа, он снова попытался самостоятельно распахнуть дверь. Основные наслоения ржавчины уже слетели при предыдущей попытке, поэтому теперь стало немного полегче. Дверь уступала сантиметр за сантиметром, продолжая предательски визжать.

Когда щель расширилась еще на несколько сантиметров, Андрей решил, что этого достаточно и пора перестать тратить свои силы. Щель должна быть достаточной, чтобы в нее можно было пролезть, хоть и с трудом. Легче всего оказалось просунуть голову. Там, снаружи, такая же темень, но пропихнутая следом рука оперлась уже не на металлический пол блока контура, а на холодный мраморный пол помещения, гораздо более приятный, чем ощущение, словно ты в гробу заперт. Жаль только, что он не ошибся с одним из первых своих ощущений, что вокруг холодно. Даже очень. Андрей окончательно замерз, пока вылезал. Больше всего походит на то, что сейчас на улице зима, только вот он никогда не слышал, что ночью, когда уходишь, необходимо отрубать тепло. Особенно Андрея бесил этот факт в связи с тем, что он был босой, а нормальной обуви пока не предвиделось.

Помещение, в котором он оказался, было гораздо больше научной лаборатории, которую Андрей помнил. Больше оно напоминало музейный зал. Окон здесь, похоже, тоже не было, только вентиляция, судя по слабым порывам ветра.

– Люди! – закричал он снова, надеясь привлечь хоть чье-то внимание.

В ответ ему зазвучало лишь собственное эхо, отраженное от стен и постепенно слабеющее. Оно еще некоторое время гуляло по коридорам, натыкаясь на гулкие стены и длинные переходы. Только и оно в конце затихло, оставив Андрея одного в темноте.

Да что же случилось тут? Андрей не мог понять, почему его появление чуть ли не в самом сердце института не вызвало никакой реакции даже со стороны охраны, всегда бывшей здесь на высшем уровне. Институт относился к разряды государственных особой важности, поэтому охранники реагировали на любые неожиданные ситуации как внутри, так и снаружи.

И все же, здесь довольно холодно. На нем лишь легкий комбинезон для сглаживания статистических эффектов, да ненужный противогаз, защищавший от газов в камере. Больше ничего не было.

Собравшись с духом, Андрей зашлепал босыми ногами по холодному полу, осторожно передвигаясь по залу. Обе руки вытянул перед собой, чтобы не напороться на что-то непредвиденное. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Руки коснулись чего-то стального. Остановившись, он провел ладонями по плоской поверхности без единого шва. Стена, что ли… Нет, не похоже. Пальцы нашли щель, узкую и покрытую хлопьями ржавчины. Схватившись за нее обеими руками, он изо всех сил потянул на себя, надеясь, что это не просто трещина, а дверь, которую все же можно распахнуть. Сначала ничего не происходило, только пальцы скользили по ржавому металлу и сам Андрей натужно хрипел, стараясь не сорвать дыхание. Несколько минут шло простое противостояние между ржавой железкой и человеком. Совершенно неожиданно что-то щелкнуло, и стена плавно отошла в сторону, освободив проход. Наверное, переломился запор или какой-нибудь штырь, державший дверь на месте.

Только и за ней не было света или людей, только все та же пустая темнота. Раскрыв глаза до самого предела, стараясь разглядеть хоть что-то. И все равно ничего не было. Здесь вообще не было света, чтобы хотя бы один луч попал на сетчатку. Ощупью продвигаясь вдоль стены, Андрей нащупал то, что не ожидал. Это было стекло. Старое, пыльное стекло, вставленное в раму. Это было окно! Большое, широкое окно, выходящее на улицу. Даже ночью оттуда должен идти свет. От луны, от звезд, от уличных фонарей, в конце концов! Только этого ничего не было, сплошная темнота, хоть глаз выколи.

Со стоном он отшатнулся от стекла и сполз на пол, обхватив голову руками. Этого просто не может быть, такого не бывает! Значит, здесь не просто кто-то забыл включить свет или отопление. Его здесь просто не было. Обещанный апокалипсис все-таки наступил…

Он понял, что хихикает. Глупо хихикает в темноте, обхватив голову руками. Какой бред! Какой ненормальный бред, невозможный до безумия, но реальный, как он сам. Теперь он тут один, без одежды и еды. Хотя, может, это ему лишь только кажется, и ничего этого нет. Может, он просто выглянул не на улицу, а куда-то в подвал. Откуда он знает, как строят в это время. Может, прошло не двадцать лет, а триста или четыреста, с тех пор как он залез в контур…

Все, а теперь прекратить истерику! Хлопнул себя по щекам несколько раз, чтобы окончательно прийти в себя. Душа вроде встала на место, и он поднялся на ноги, раздумывая, чтобы теперь сделать. Во-первых, все-таки найти людей, чтобы расспросить, что же все-таки происходит. Во-вторых, надо все-таки одеться, пока он не схватил простуду. В его положении это очень просто. Шлепать босым по каменному полу, или какой он там, не очень полезно для поддержания нормального теплообмена. А это вредно для здоровья.

Дальше снова продвигался вдоль стенки, время от времени нащупывая кончиками пальцев новые стекла, несколько даже было разбито, откуда порывами налетал холодный ветер. Очередное подтверждение тому, что люди из института ушли не два часа назад. Оставить разбитое окно в таком здании было равносильно преступлению, его  бы тут же сменили. К моменту, когда он нащупал угол, обозначавший, как Андрей понадеялся, конец стены, а значит и комнаты, то окончательно закоченел. Ему уже даже начало казаться, что пальцы у него на ногах вымерзли и отвалились. Только нагибаться и ощупывать ногу, чтобы убедится в этом, ему не очень хотелось. Просто повернув на девяносто градусов, он пошел дальше, прижимаясь к стене. Надо найти очередную дверь, чтобы выбраться дальше. Не может быть, чтобы он остался здесь совсем один. Кто-то здесь еще должен остаться.

В этот раз вместо двери стена просто кончилась, провалившись в пустоту коридора. Он даже сначала испугался, что потерял эту единственную опору в темноте. Лишь только вновь нащупав стену, а вместе с ней и колонну, закрывавшую угол поворота, Андрей догадался, что здесь не все так сложно. Это всего лишь обыкновенный коридор, ведущий дальше. Он все еще понимает, что делает, хотя и не имеет ни малейшего представления, куда все это приведет. Будем надеяться, что там, куда он придет, положение будет лучше, чем здесь.