Текст книги "Большое приключение. Пепел (СИ)"
Автор книги: Кирилл Клеванский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
– Потрясающе, – сглотнул Лари, чья настороженность мигом улетучилась, стоило ему взглянуть на сочное мясо, приправленное изысканным соусом из белых грибов и сметаны.
Ребята, будто голодные волки, смотрели на изыски кулинарного мастерства, кои иногда и в самых дорогих гостиницах не подают. Впрочем, о подобных заведениях "пни" знали лишь по слухам, так как никогда не обладали достаточными средствами для остановки в таких местах.
– Пусть это и проклятый замок, – буквально рычал Мервин, наворачивая на серебряное блюдо одновременно и куропатку в чесночном соусе, и печеную в лавровых листьях картошку, и сочную баранину с маринованными грибами, и даже наливая в кубок красное, полусладкое вино. – Но, демона мне в жены, здесь отлично кормят!
– Беффпорфно, – кивал Криволапый, увлеченно жуя медовую утку, фаршированную яблоками.
Тул тоже не отставал от ребят, во всю точа то ли свинину, то ли говядину. Лучник, разбрызгивая по сторонам капли мясной крови, держал стейк за кость, ничуть не беспокоясь о правилах приличия. Тоже самое можно было сказать и о девушках. Хоть они и старались манерно резать пищу ножиком, а миниатюрные кусочки подцеплять вилками, но было видно, что дай им волю, и они голодным зверьем вгрызутся в еду зубами.
Играла музыка, смеялись гости, танцевали пары. Взгляд сам собой искал леди, кои были наряжены в самые разные платья. От старомодных, пышных "куполов", держащихся на корсетах и специальных каркасах, и до нового явления – узких нарядов с открытыми рукавами "в разрез", чьи края касались пола. Мужчины же предпочитали банальные камзолы, так что их наряды не стоят даже строчки истории.
И, как будто само собой, в какой‑то момент взгляд непроизвольно останавливался у главного стола, будто стоявшего надо всеми остальными. Там тоже слышались веселье и смех, но в центре оказалось довольно тихо. Как можно догадаться – виновники торжества находились в своей собственной вселенной, немного отличающейся от окружающей гостей действительности.
Высокий юноша с выразительным, волевым подбородком и черными, смоляными волосами – маркиз (видимо старший сын какого‑то состоятельного герцога) Сойский сжимал в руке ладонь баронессы д" Ламены. О, это леди была, хотя, теперь уже вернее – миледи, небывалой красоты. Пожалуй, на этом поприще лишь Её Величество Элассия могла посоперничать с новоявленной маркизой.
У девушки были необычайно густые, волнистые каштановые волосы. Тонкие брови в разлет, точеный, немного курносый носик, высокие скулы, естественный румянец на белых щечках, глубокие, яркие, такие живые карие глаза и улыбка с ямочками. Ох эти ямочки. Как много про них спето песен, как много сложено стихов, но они все так же заставляют сердце мужчины биться сильнее, а глаз теряться между ними и тонким станом с красивой, высокой грудью.
Многие сэры, находящиеся в зале, нет – нет, а с завистью поглядывали на молодоженов. Впрочем, за своей похотью, щедро обвеянной алкогольными парами, они совсем не замечали другую девушку. Она сидела по правую руку от маркиза. Леди цветущего возраста была несколько похожа на хозяина торжества, что не оставляло сомнений – это миловидная девушка с пышной грудью и тонкими запястьями приходилась маркизу сестрой. Она смеялась вместе с гостями и что‑то весело и неугомонно щебетала, завораживая своим бархатистым, высоким голоском.
– Эш, старина, не хочешь попробовать куриную ножку под сырным соусом?
Мервин, не поворачиваясь в сторону волшебника, протянул блюдо, украшенное зеленью и овощами. Защитник подержал его немного, но не ощутив, что поднос стал легче, все же обернулся. Какого же было удивление Мочалки, когда он увидел чистую тарелку и задвинутый стул – Эш даже не садился за стол.
– Ребята, – обеспокоенно позвал защитник. – Дурачок загулял.
За глаза волшебника в отряде называли "дурачком". Такими темпами этот не самый лицеприятный эпитет мог стать прозвищем магика.
– Да вон он! – засмеялась Алиса, указывая рукой куда‑то в толпу танцующих.
– Убью, – в который раз прошипела Мери, пряча в ладонях горящее от стыда лицо.
Эш явно веселился, танцуя среди целой толпы. Посох его каким‑то неведомым образом застыл за спиной, словно прилипнув к спине. Его не держали ни тесемки, ни своеобразный чехол или гротескные ножны, действительно – "палку" будто приклеили к спине.
Сам волшебник заходился в плясе. Он выделывал какие‑то невозможно комичные, абсурдные коленца, абсолютно не попадая в ритм и не выдерживая общего стиля. В руке юноша держал открытую бутылку рома, к горлышку которой прикладывался через каждые несколько минут.
Волшебник смеялся, беспардонно обнимал леди, коим не повезло оказаться в зоне досягаемости загребущих лапищ. Пьяные ухажёры дам пытались настичь невоспитанного тернита, но всякий раз, когда бы они не приблизились к красавцу, тот таинственным образом оказывался по другую часть танц – площадки. Его сандалии издавали смешные звуки, шкрябая по паркету, рваные штаны, с дырками на коленках, никак не могли сочетаться с дорогими нарядами гостей, а простая рубаха, выпущенная наружу и вовсе придавала магику вид отборной босоты.
Пока все мирно, чинно ходили кругами, выставив вперед руки и каждый раз кланяясь перед очередным па, Эш крутился ураганом. Кажется, он плевать хотел на музыку и танец, юноша просто оттягивался, постоянно вливая в себя ром и утирая губы рукавом рубахи.
– И его мы взяли в свой отряд… – всхлипнула Мери, надеясь, что в зале нет новостного репортера.
Про "Бродячих пней" среди молвы ходило уже четыре баллады и каждая из них могла стать предметом гордости для любого лидера, но вот такой славы леди не хотела. А волшебник, ничуть не стесняясь, разве что не на показ выставил герб, выскользнувший наружу повиснув на одной лишь цепочки.
Увы, на этом страдания фехтовальщицы не закончились. Когда музыканты взяли небольшой перерыв и танцующие стали расходиться, чтобы немного посидеть и отдышаться, зал сотряс пьяный возглас:
– Тост!
Сперва Мери попыталась встать, но её удержали Тул с Лари, а потом, когда поддатый волшебник вскочил на стол, размахивая бутылкой, фехтовальщица чуть не потеряла сознание. На краю чернеющий пропасти беспамятства её удержала лишь необходимость запомнить данный прокол, дабы потом воздать подопечному по заслугам.
– Тост! – снова крикнул Эш, поднимая в сторону молодоженов кубок.
Самым поддатым гостям было плевать, что на стол взобрался невзрачный оборванец – они все равно кричали "Тост! Тост! Тост!", стуча кулаками и ногами. Волшебник, улыбаясь, стойко выдержал строгий взгляд матушки маркиза. Видимо, де – факто, именно она управляла здешним празднеством. Где же был герцог, отец виновника торжества? Скорее всего зажал какую‑нибудь служанку в углу, или баронессу, или иную доступную леди.
Натянуто улыбнувшись галдящей толпе, герцогиня незаметно кивнула просящему.
– Сегодня вечером, – начал Эш. Он шел, расставив руки в стороны, небрежно переступая блюда и чьи‑то головы, в этих самых блюдах лежащие. – Мы чествуем молодую пару! Все, без сомнения, знают про силу и отвагу благородного маркиза Сойского!
Мужчины загалдели, захлопали, некоторые даже поминали охоту и балы, где фигурировала несколько иная "удаль". Юноша краснел и с тревогой посматривал на супругу, но та делала вид что не слышит этих коротких реплик – мудрая девушка.
– И ни от кого не укроется красота баронесы, простите – маркизы д" Ламены! Хотя, о чем это я, конечно же – маркизы Сойской!
Народ загоготал и захлопал, а Эш неотрывно наблюдал за тем, как стремительно темнеет лицо свекрови новоявленной "высокой" дворянки. Все же титул "маркиза" – третий в государстве. В каждом королевстве жило лишь несколько герцогов, и всего около десятка маркизов. Так что можно себе представить насколько в данном случае подходила поговорка – "из грязи в князи".
– Скажу вам господа, – волшебник отвернулся от молодоженов, обращаясь к гостям. – Побывал я во многих странах. Гулял на холмах Амариен, где видел заточенных в башни прелестных фей! Заблудился в Хрустальном лесу, где танцевал с эльфийскими княжнами! Я побывал в горах Амадей, где пил вино с ламиями воздуха! А, доложу, никто, почти никто не может сравниться с этими прелестницами, у которых, к тому же, из лопаток растут настоящие крылья! Ух, господа, что они ими вытворяют…
Сэры, а так же редкие на таких мероприятиях – лэры и пэры, засмеялись в голос, некоторые даже утирали выступившие слезы и держались за животы, которым явно стало тесно в натянутых до треска камзолах.
– Так давайте же выпьем за то, – Эш, подняв кубок, вновь повернулся к молодоженам. – Чтобы, когда милорд маркиз постареет, когда он забудет, что такое теснота в штанах, а самым "жарким" звуком, который он сможет издать, станут газы из заднего прохода, – гости, теперь уже даже и подвыпившие леди, снова засмеялись. – Чтобы, когда в этом гнездышке будут резвиться внуки и правнуки маркиза и маркизы, муж не забывал самого важного. Не забывал того, что он женился на самой прекрасной из женщин, рождавшихся на землях королевства Арабаст!
Эш глубоко поклонился, откидывая полу рваного плаща, а потом залпом выпил содержимого кубка. Этот жест повторили все присутствующие – сотни людей поднялись со своих местах и, поклонившись молодоженам, осушили бокалы.
Зазвучала музыка, под гром аплодисментов молодожены поцеловались и вскоре все погрузилось в привычную кутерьму. Кто‑то танцевал, другие пили, иные ели, а некоторые спали. И лишь один человек на этом празднике жизни выглядел чернее тучи. Что удивительно, это была вовсе не Березка, все еще прятавшая горящее лицо в ладонях. Эш, посмотрев на это мрачное выражение, не сулящее ничего хорошего, вернулся к своим делам. А именно – охоте за юбками и распиванию рома, параллельно с тем, что волшебник, по чистому недоразумению, называл "танцем". Ведь не даром же эльфы выгнали магика из Хрустального леса, запретив возвращаться под страхом немедленной казни.
Одну неспокойную ночь спустя
Эш, с аккуратностью бывалого домушника, выбрался из объятий пышногрудой леди с изящными, тонкими запястьями, которые так и манили впиться в них губами. Присмотревшись, юноша понял, что эту ночь провел с сестрой маркиза.
– "Интересно…" – подумал юноша, принюхиваясь к неуловимому, но очень знакомому запаху шедшему от бархатистой кожи леди. – "Как все интересно… Но где же мои штаны?!"
31й день месяца Гремий, 318й год, где‑то на восточной границе Срединного царства
Эш стоял на помосте. Сегодня в эту забытую богами дыру должны были привезти последнюю партию будущих легионеров. Баронета не волновало, что в бараках по краям огромного плаца жили вовсе не солдаты, а бывшие заключенные и каторжники. Он все равно продолжал называть их "легионерами". Сейчас же на улице было пустынно – солнце еще не взошло над горами Хельма и народ пребывал в долине снов. Впрочем, не стоит удивляться отсутствию охраны и заграждений по периметру.
На каждом, кто получил герб седьмого легиона, красовался черный, шипастый ошейник. Стоило только напасть на лейтенанта или командора, начать обсуждать бунт или попытаться сбежать как "бум"! И вместо головы у строптивого останется лишь обугленная шея. Это придворные Зачарователи хорошо придумали, здесь без нареканий. В остальном же проблемы сыпались, словно кто‑то настежь распахнул ящик небезызвестной Пандоры.
Бараков, на четыре тысячи вояк, построили лишь восемь. Вместимостью в двести человек каждый. С подобной арифметикой справиться даже деревенский пастушок – не трудно догадаться, что так начались первые проблемы. Их пришлось решать лейтенанту Рэккеру и генералу Эшу Безымянному, предпочитавшему, чтобы его называли командором и плевать, что звание морское.
Первым делом господа офицеры усмирили негодующих уголовников. Усмиряли весьма просто – активацией ошейника у самых ретивых. Потом началось строительство. Нет – нет, вовсе не бараков, а многоярусных кроватей. В итоге, кое‑как, но народ смогли разместить.
И вот, месяц спустя, после тяжелых тренировок, многокилометровых марш – бросков и прочей атрибутики любого уважающего себя легиона, в часть должны были дослать последнюю партию. Кажется, их везли с обедневшего медного прииска, где больше не требовались тысячи пленных и уголовников.
– Ждешь свежее мясо? – потянулся Рэккер, поднявшись на помост.
Лейтенант, хоть уже и справил двадцать седьмую зиму, но порой являл собой настоящего мальчишку, готового подраться по любому поводу. Да чего там, иногда второму лицу легиона и повод‑то не требовался.
– Жду, – кивнул Эш.
По его мнению, это был самый дурацкий вопрос, какой только можно задать в подобной ситуации. Ну а раз вам задали идиотский вопрос, то и отвечать на него следует так же – по – идиотски. Лейтенант, смерив командора немного насмешливым взглядом, всего одним Словом призвал себе стул. Тот, словно резвый мустанг, вырвался из "штаба" (по сути – небольшой хибары на две комнаты), пронесся по плацу, взлетел по лестнице и замер аккурат под пятой точкой заместителя Рэккера.
– Хочешь научу? – хмыкнул некрасивый мужчина.
У него были несколько размазанные черты лица, будто он пил не просыхая или налегал на слишком жирную пищу. И, даже несмотря на статную фигуру и крепкие мышцы, Рэккер имел проблемы с противоположным полом. Лейтенанту нравились женщины, предпочитавшие обходить его за несколько футов. Одним словом – Рэккер был падок на красоток, а они на него нет, что порождало массу проблем, в том числе и с борделями.
От расположения седьмого легиона до ближайшего горда лежало миль семь, что на хорошем скакуне не занимало слишком много времени. Вот Рэккер и ездил туда каждые несколько дней, дабы унять зов плоти. Увы, лейтенант был груб не только в жизни, но и, судя по всему, в постели.
Эшу приходилось несколько раз мотаться в Гнесс – город у границы, и вытаскивать лейтенанта из тюрьмы. Причем платить требовалось без малого – всем. И "матушке" в борделе, и служивым, повязавшим офицера легиона на избитом до состояния хорошего бифштекса, холодном теле, и капралу, оформившему документы в суд. Благо до самого суда дела никогда не доходило.
Денег, прихваченных баронетом из дворца (кое – какие сбережения у него все же имелись) хватало на подобные издержки – лейтенант того стоил. Он был толковым волшебником, надежным человеком и вполне себе юморным подчиненным. Плевать что юмор у него оказался чернее грозовой тучи, зато Рэккер, как и Эш, подчинял пламя, что открывало небывалые возможности для спаррингов.
– Хочу, – заинтересованно кивнул самый молодой генерал за всю историю Срединного царства.
Лейтенант уже начал было объяснять Слово, позволяющее "говорить" со стульями и табуретками, как на горизонте показались несколько черных точек. Они все приближались, поднимая клубы дорожной пыли, и вскоре у границ расположения остановились солдаты, сопровождавшие "мясо". Так, с подачи того же Рэккера, в легионе стали называть всех новеньких.
Около ста двадцати закованных в броню копьеносцев держали ровный строй вокруг нескольких клетей. В каждой сидело по меньшей мере сорок, а то и пятьдесят каторжников. В общей сложности – около трех сотен.
Эш спустился с помоста и подошел к капралу. Неприятный человек – низенький, с испариной на лбу и кучей меха на воротнике плаща. Понятное дело – зима, холодно, но вон, воины стоят в полном облачении, а греются лишь тряпичными подкладками. Того и глядишь отморозят себе чего, а полу – чинуша, полу – штабной потеет…
– Вы здесь главный? – с ленцой поинтересовался капрал.
Эш уже открыл рот, но тут низкорослый служивый согнулся от боли, страшно кашляя и харкая кровью.
– Крыса плющезадая, – сплюнули рядом – это был Рэккер, державший свой ростовой посох с красивым орнаментом в виде парящих воронов. – Вы имеете честь говорить с милордом Генералом Седьмого легиона!
Капрал продолжал харкать кровью, а его подчиненные стояли не шелохнувшись, никто не хотел иметь дело с двумя магиками.
– Прошу… простить, – продавил сквозь кашель капрал.
Эш кивнул "правой руке" и лейтенант, смачно выругавшись, отменил Слово. Рэккер не подавал виду, но баронет понял, что его заместитель только что потерял большую часть сил. Подобные кровавые Слова легко подчинялись малефикам, в простонародье – чернокнижникам, но для Волшебника игры с ними могли стоить дороже, нежели головокружение и слабость на несколько дней.
– Капрал, – ледяным, как снег лежавший вокруг, тоном произнес Эш. – Немедленно освободите моих легионеров, а потом проваливайте вон, если не хотите, чтобы я познакомил вас с остальными. Уверяю вас, они очень любят надзирателей… Любят, во всех смыслах этого слова.
Эш не понимал смысла последнего уточнения – таким оборотам юношу научил Рэккер, но, как бы то ни было, низенького чинушу пробрало. Тот что‑то резко скомандовал, и солдатня кинулась отпирать клетки, благо легионеры, сидевшие в них, уже имели на своих шеях черные ошейники.
Каторжники вырвались наружу, мигом сбиваясь в кучки. Одетые в какие‑то непотребные, грязные, вонючие рубища, они жались друг к другу, дабы хоть как‑то согреться. У кого‑то босые ноги уже почти почернели от холода.
– "В расход" – спокойно оценил ситуацию Эш. Обмороженные ему не требовались.
– Вы еще здесь? – гаденько улыбнулся Рэккер, а потом как‑то странно качнул тазом. – Вы так жаждете нашей любви?
Капрал одновременно позеленел и побледнел, а потом разве что не сорвался с места в карьер, набирая немыслимую для его конституции скорость. Солдаты поспешили следом. Эш все так же не понимал смысл телодвижений и фраз своего приятеля, а также почему каторжники начали ржать в голос. Видимо в этом всем было нечто такое, что забыли упомянуть многочисленные учителя во дворце.
– Труби общий сбор, – скомандовал Эш. – А этих, – юноша кивнул в сторону новобранцев. – Давай ко всем. Кто упадет на построении, того псам на прокорм.
– Лэр, есть лэр! – гаркнул Рэккер, отдавая честь.
Эш, опираясь на посох, подаренный королем, побрел к помосту, не обращая внимания на то, что происходит за спиной. А там лейтенант, раздавая болезненные тычки, выкрикивая проклятья и изрыгая самые оскорбительные ругательства, гонял новеньких "и в зад, и в душу".
Каким‑то образом Рэккер все же смог построить этот сброд, а потом, подбежав к небольшому колоколу, висевшему на высоком столбе, начал трезвонить так, словно вещал о прибытии божественных гонцов – предвестников Апокалипсиса.
Генерал стоял на помосте, наблюдая за тем, как внизу роятся его легионеры. Жалкое зрелище. Тощие, злые, голодные, зачастую – грязные и вонючие, они буквально вываливались из бараков, на ходу напяливая нехитрую одежду. Плотные штаны, подбитые ватой, такой же полу – тулуп и какие‑то шерстяные, высокие башмаки, одетые на банальные портянки. Все это было добыто в нелегком деле подкупа бюрократов армейских складов.
– Стройся, ублюдки! – рычал Рэккер, щедро раздавая удары, после которых лекаря можно не беспокоить – все равно не поможет. Такие черные, страшные синяки свести могли лишь жрецы. – Кровью мало харкали? На еще! Руки не по швам?! Н – на! Носом шмыгаешь? Что? Холодно? Это тебя согреет… На! Поплюй, поплюй кровью, она горячая – согреет!
Удары лейтенанта были точны, страшны и небывало сильны. После первого же тычка в грудь легионер сгибался земным поклоном, падая на колени. Таким Рэккер отвешивал еще и по ребрам, причем железным мыском сапога. Так что легионеры старались не падать. Все знали, что после нескольких ударов единственное будущее, которые вас ждет – в телегу, а потом до Гнесса. Вот только все одно – треска рессор вы уже не услышите, у мертвых со слухом некоторый напряг вырисовывается.
А там, в городе, в какой‑нибудь непонятной кишке ваш нашинкует и скормят псам, участвующим в подпольных боях. И нет, вовсе не псовым боям, а таким, где с бешенным, оскаленным животным дерется абсолютно голый человек. Обычно нищий, уши которого распухли от щедрых обещаний и столь же щедрых тычков. Обычно побеждали псы….
Вскоре почти четыре тысячи легионеров все же выстроились в некое подобие рядов и шеренг. Больше Эшу и не требовалось. Сегодня последний день, когда они стоят в расположении. Уже завтра легион пересечет границу и отправиться в Арабаст. Вот только воевать им не придется. Нет, они будут грабить, резать, жечь, насиловать (Эш думал, что все перечисленное и есть определение "насилия", но предвкушающая ухмылка Рэккера заставляла в этом сомневаться), мародерствовать, но не воевать. Седьмой легион должен стать ужасом Арабасты, её ночным кошмар – такова была воля короля.
Но что же видел перед собой будущий "генерал кошмара"? А видел он злые, бешенные глаза столь же бешенных людей. Скольких из них уже убил командор? Три, четыре десятка? Нет, наверно больше. Но легионеры так и не испытывали страха перед своим предводителем. Нет, они ощущали лишь лютую злобу, лавой плескавшуюся в глубине их стекленеющих от бессилия глаз.
– "Ужас Арабаста…" – мысленно скривился баронет. – "Я даже их не в состоянии напугать!".
– Н – на! – раздался выкрик лейтенанта, и очередной легионер сплюнул, окрашивая снег в багровые тона.
Когда лейтенант подошел к следующему, то Эш увидел опаску в глазах бывшего убийцы… ну или за что его там осудили. Конечно, это не страх, а всего лишь опаска, но даже это куда как больше, чем ничего вкупе со злобой.
– "Что же я делаю не так?".
Генерал помнил, как он лично активировал ошейники, заставляя чьи‑то головы превращаться в огненные шары. Разве этого мало? Судя по всему – да. Этого не хватало, чтобы легионеры боялись. А если они не будут бояться, то бунт, дезертирство и неэффективное исполнение приказов лишь вопрос времени – тут никакие ошейники не помогут.
Почему же тогда легионеры опасались Рэккера и не боялись генерала? И тут Эш понял. Дело вовсе не в том, кто сколько ошейников активировал, а в том, что лейтенант был здесь – "рядом", в любой момент он мог отправить служивого на тот свет, зацепившись взглядом за малейшую провинность. И его опасались. Не боялись, нет, но опасались.
Человек не боится того, что он понимает… А значит, все было просто, легионеры должны перестать понимать Эша.
– "Все просто" – мысленно пожал плечами Эш.
– Легион! – во всю мощь рявкнул баронет. Его голос зазвучал словно горное эхо, баронет и сам не ожидал от себя такого. Пробрало всех. Каждый вытянулся по струнке, а Рэккер замер, бочком уходя с плаца. – Всем на колени!
Генерал спрыгнул с плаца, вставая вровень с отребьям.
– Я! Сказал! На! Колени!
Каждое слово сопровождалось тем, что стоявший рядом с Эшом легионер лишался своего сердца, путем прямого выдирания последнего из грудины. Правая рука баронета стала почти черной от пепла и крови. За спиной лежало ровно четыре тела, в чьих глазах еще не угасли блики жизни. Умирающие видели, как их сердца рассыпаются, сгорая в ладони генерала, но ничего не могли с этим поделать.
Эш убил еще около десятка и только тогда легион рухнул на колени.
– Уперли руки в снег! – рычал генерал. – Руки! В! Снег!
Еще трое пали, зарываясь в снег. Четыре, хотя, почти четыре тысячи человек встали на четвереньки.
– Слушай меня! – голос Эша стал мало похож на человеческий. Даже Рэккер, человек, по меньшей мере, с маниакальными наклонностями, проникся и замер, стараясь исчезнуть из поля зрения красивого юноши, чьи глаза и лицо были мертвы. Ни тени эмоции не промелькнуло на них, в тот момент, когда рука, окутанная пламенем, погружалась в тело очередного легионера. – С сегодняшнего дня вы не люди! Забудьте своих мам, пап, девок, бабок, сестер и братьев! У зверей нет родных! А вы теперь – звери! Звери не могут говорить, пока их не спросят! Звери не могут стоять, пока им не позволят! Звери не могут ходить, пока им не позволят! Запомните эту позу, потому что она станет для вас родней лежачей!
Эш, проходя мимо рядов, то и дело погружал свой посох в спину того или иного осужденного, отправляя дух последнего в небесные чертоги. Ну или в бездну. Баронет не был силен в теологии и не понимал смысла таких слов как "грех" и "благодетель". В конечном счете, ему было плевать.
– Ты! – гаркнул Эш. – Встать!
На ноги вскочил паренек лет шестнадцати – в легионе были и такие. Эш не знал почему, но им жилось хуже, чем остальным. На каждом построении они сверкали новыми синяками, глаза их были пусты, а походка очень странной. Словно у юношей, да какое там – юнцов, постоянно ломило поясницу.
– За что тебя посадили, зверь?
– Я…
Лишь сорвался первый звук с разбитый губ, как юноша упал на снег – его сердце продолжало биться в руке баронета.
– Я не дозволял тебе говорить, зверь! – рявкнул генерал, превращая кровавый комок в пепел.
Эш пошел дальше, все еще не чувствуя, чтобы его боялись. Сейчас люди, стоявшие в позе жующего оленя были растеряны, они потеряли связь с реальность, не понимая, что происходит. Что ж, это первый шаг на пути к страху.
– Ты! Встать!
На ноги поднялся мужик лет сорока. Он был на две головы выше Эша и полтора раза в шире в плечах.
– За что тебя посадили, зверь?
Легионер молчал, вперив взгляд в снег. Со стороны складывалось такое впечатление, будто медведь опасался поворачиваться мордой к оскалившемуся лисенку.
– Почему не говорим, легионер?! – рычал баронет.
Здоровяк хранил молчание. Тогда Эш впервые в жизни кого‑то ударил. Он вложил все силы в этот удар. Кулак со свистом ударил в живот бывшему осужденному и тот, выпучив глаза, согнулся пополам и рухнул на колени. Схаркнув кровью, легионер хранил молчание. Командор с удивлением посмотрел на правую руку – он не ожидал подобной силы. Хотя, скорее всего, это просто последствия не самой сытой и спокойной жизни, ослабившей даже такой организм, как у этого "шатуна".
– Молчишь?! – ревел Эш.
Он сыпал удары на сжавшегося в ком подчиненного. Вокруг висела тишина – легионер не смел даже стонать. Когда баронет банально устал размахивать ногой, то распрямился и сказал:
– Встать.
Служивый поднялся. Он шатался, все его лицо распухло, левая рука была сломана, несколько зубов так и остались лежать на снегу. Удивительно, что он вообще стоял. Эш, смотря на это, не испытывал ровным счетом ничего. Он просто не знал, что нужно что‑то испытывать. Этому его не учили.
– Дозволяю говорить, зверь. За что тебя осудили?
– Лэр, я убил человека, пытавшегося украсть у меня деньги.
– Насколько мне известно, подобное даже не считается преступлением.
– У меня сложные отношения с местным судьей, – на лице здоровяка показалась кривая, кровавя улыбка. – В детстве я часто ломал ему нос.
Эш, ничего не сказав, пошел дальше. Здоровяк облегченно вздохнул и хотел уже вновь встать на четвереньки, как закричал от боли. Он опустил взгляд и увидел, что из груди у него торчит рука, сжимающая сердце. Генерал зашел со спины…
Легионер падал на снег, а Эш, отряхнув руку от пепла, пошел дальше. Юноша начинал ощущать, что в воздухе зарождается то самое чувство, которое буквально источал первый придворный Архимаг, когда учил баронета – это был страх.
– Ты! Встать!
Очередной легионер вскочил на ноги. Обычный, невзрачный мужичек лет двадцати шести. Острый нос и подбородок, цепкий взгляд.
– Дозволяю говорить, зверь. За что тебя осудили?
– Лэр, я невинов…
Очередной человек падал с прожжённой грудью. Нет, Эш, конечно, слышал, что у кого не спросишь – все невинно осужденные, но не ожидал подобной тупости.
Дальше началась вереница допроса. Легионеры вставали, рассказывали свою историю, а потом падали замертво. Для баронета не имело разницы, будь перед ним юноша, защищавший честь девушки, матерый убийца, вор, охотник, пытавшийся прокормить семью в голодный год, отправишься в королевские угодья, насильник, или просто неудачник. Без системы, без разбора, без какой‑либо логики и здравого смысла. Эш выбирал случайного легионера, заставлял его произнести речь, а потом убивал.
Никто не мог понять смысл действий волшебника и его "логику", а непонимание уже через двадцать трупов привело к всеобщему страху. И следующий, кого окликнул Эш, чуть ли не плакал, поднимаясь с колен. Это все, что было нужно генералу. Выслушав речь человека, заживо сжегшего восемь детей, баронет не стал его убивать. Страх уже крепко сжимал сердца легионеров и не было нужды выдирать их из груди. Что же до преступлений – генералу было плевать.
– Слушай меня, звери! – ревел баронет, вновь поднявшись на помост. – Завтра мы отправляемся в Арабаст! У нас не будет ни оружия, ни доспехов, ни продовольствия, ни лошадей, ни – че – го! А что это означает?! Не слышу! Дозволяю говорить, звери!
Послышался ропот и нестройной мычание.
– Неправильно, звери! Все это мы должны отнять! Мы будем жечь и убивать, насиловать и грабить! Неважно кто перед вами, звери, – ребенок, девка, солдат, крестьянин, лорд или сам бог! Единственное, что вы должны делать – убивать!
По мере того, как Эш говорил, на лицах многих бывших заключенных расплывалась предвкушающая улыбка. Сердце их бились быстрее и вскоре страх тесно переплелся с кровавым безумием.
– Ты что же будем делать, звери?
– Убивать! – слышался крик.
– Грабить! – вторили ему.
– Жечь! – орали третьи.
– Нет! – рявкнул Эш. – Все это для людей, а вы – звери! Так что же мы будем делать, звери?!
Вновь послышался ропот, сквозь который донесся хохот Рэккера:
– Рвать! – кричал он.
– Рвать! – кричал в ответ генерал.
– Рвать! – трубил легион.
Еще долго слышалось это "Рвать", пока Эш не отдал новую команду:
– А сейчас, звери, принять упор лежа!
Почти четыре тысячи человек разом выполнили приказ.
– Тридцать отжиманий, ублюдки! – рыкнул волшебник, копируя тон лейтенанта. – Кто не справиться, будет исключен из рядов доблестного и непобедимого седьмого легиона! Нам ни к чему больные звери!
Рэккер, поднявшись к генералу, смотрел на то, как бывшие каторжники, убийцы, воры и насильники отжимаются по первому слову смазливого паренька, опирающегося на посох. Им не нужны были угрозы, не нужны были кнуты и выкрики. Каждый из них больше смерти боялся чудовище с разноцветными глазами.
– Уважаю, – хмыкнул Рэккер, садясь на стул.
– Слову то обучишь? – спокойно спросил генерал, словно не он только что убил около двух десятков людей, а потом до грязных подштанников закашмарил самых отъявленных мерзавцев Срединного царства.
– Не вопрос, – пожал плечами лейтенант.
К вечеру численность легиона уменьшилась на три сотни человек – говорят, их обезглавленные тела до сих пор лежат в земле плаца, давно поросшего бурьяном.
8й день месяца Зунд, 322й год, королевство Арабаст
Эш, блуждая по замку, наконец наткнулся на "пней". Те что‑то шумно обсуждали в довольно просторных покоях.
