Текст книги "Подземелье"

Автор книги: Кирилл Партыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

18

Сергей зашел в кафе перед самым закрытием. В пустом зале шаги одинокого посетителя отдались гулким эхом. Позевывающая раздатчица шлепнула на тарелку лепешку холодных, слипшихся рожек, долго гремела инструментом по дну кастрюли, выуживая оттуда остатки гуляша. Частное кафе в этой дыре мало, чем отличалось от былой общепитовской столовки.

Раздатчица посмотрела вслед запоздалому посетителю, двигавшемуся к кассе зыбкой походкой. Уронит еще поднос. А на вид, вроде, приличный. Однако все обошлось.

Усевшись у окна, Сергей положил локти на потертый пластик, ткнул вилкой в неаппетитный харч. Есть не хотелось. Вяз во рту жир, размазывался по нёбу. Глядя в чуть затуманенное оконное стекло, Сергей наблюдал за собственным отражением, всматривался в движение губ полупрозрачного двойника. Постепенно с двойником этим начало твориться что-то странное. То ли сырая муть была тому причиной, то ли обманчивая игра света в темном стекле.

Сергей, незаметно погружаясь в усталую полудрему, заметил, что в мутном озерце окна его отражение совершенно самостоятельно повернуло голову. …Масленые, жующие губы, припухлые, как у ребенка или человека, всю ночь напролет занимавшегося любовью. На верхней, тронутой пушком, скопились крохотные капельки влаги, В углу рта – прилипшая хлебная крошка. Оттопыренная щека, за которой молодые крепкие зубы перемалывают лакомую, приготовленную матерью снедь, похрустывающую аппетитными хрящиками. …Хруст живой человеческой плоти, раздираемой железом…

На служебном столе Сергея расстелена газета. Белокурый солдатик, несколько поблекший от острожной нужды, берет свежий хлеб, жареную свинину, макает в соль лук, откусывает. Хр-рум. Хр-рясь!.. …Кровь хлещет из развороченного лона…

Двигаются красивые молодые губы, перемешивает пищу упругий язык.

Допрос, на котором подозреваемый дал признательные показания, состоялся вчера.

– Расскажи, как в первый раз изнасиловал потерпевшую.

Голова солдата энергично мотается из стороны в сторону.

– Не, я ее не насиловал. Мы по согласию… Она мне понравилась, я с ней думал встречаться.

– Если понравилась, зачем привел других?

Молчание. …Солдат ест. У Сергея внутри тупо и тяжело пульсирует мертвенная усталость.

Муть время от времени наползает на глаза радужной пленкой, искажает очертания привычных предметов. …Страшная маска вместо лица девушки…

У стены, на составленных в ряд стульях неподвижно застыли две женщины: пожилая, с бордовым распухшим лицом, с тяжелыми каплями в уголках глаз, и молодая, красивая, не отрывающая от пола безучастного взгляда. Мать и жена.

– Как же так, сыночек?

Солдат ниже наклоняется над газетой, трудно глотает. Тишина, только похрустывают на зубах хрящики. Репин делает вид, что изучает какой-то документ. Он не спал почти трое суток. И не его обязанность проводить это свидание, милостиво предоставленное следователем убийце в награду за признание. Изнеможение накатывает щекочущими волнами, глаза уже потеряли способность закрываться, забитые невидимой колючей пылью. Туманится, плывет кабинет, размазываются в бесформенные пятна столы, стулья, громоздкие, похожие на старинные броневики, сейфы.

Арестованный отрывается от еды, поворачивает голову и неожиданно улыбается Сергею хитроватой улыбкой. Припухлые губы становятся заметно толще и извиваются жирными, влажно поблескивающими червями.

Сергей пытается сфокусировать взгляд, но прокуренный воздух дрожит, дым колеблется и слоистыми волнами плывет к потолку. И в этом миражном мареве ухмылка солдата делается шире, уголки рта ползут в стороны, будто кто-то растягивает пальцами прорезь в резиновой маске. Черная трещина пересекает лицо, делается все шире, становятся видны лезущие из десен неровные, отливающие влажной желтизной клыки. Из глубоких, обведенных синевой впадин на Сергея таращатся желтоватые глаза, в которых нет ничего, кроме неутолимого голода и блуждающих бликов. Хищная звериная морда, скалясь, тянется к Сергею. Сочащаяся слюной пасть будто подсмеивается над тем, как не вовремя он задремал.

Но Репин не спит. Он начеку и выжидает. Правая рука уже незаметно пошла под пиджак, подмышку, где притаилась теплая сталь оружия. И когда личина приближается настолько, что становятся видны искры торжества, прыгающие в продолговатых зрачках, он с воплем рвет из кобуры рифленую рукоять.

Вздрогнула мать, поперхнулся арестованный, ойкнула девочка-жена. …Сергей ошеломленно огляделся по сторонам. Он стоял посреди знакомой дороги, вымощенной крошащимися бетонными плитами. В голове тоненький голосок распевал:

«Сидели на нарах два рыла, по воле грустили друзья. Один был по кличке Бацилла, другой был…»

Только спустя несколько мгновений до Сергея дошло, что он, как сомнамбула, притащился к Октябрьскому райотделу милиции и торчит столбом на бетонированной полосе, ведущей от автостоянки к крыльцу.

Сергею вдруг послышался далекий гудок тепловоза. Густой, пронзительный, подкрашенный воющими нотами. Гудок не умолкал, лишь слабел временами и тут же вновь набирал силу. За сотни километров от железной дороги ему не было объяснения. Но Сергей вдруг догадался, что это не локомотив. Сквозь пелену мороси над крышами промокших домов плыл рев неведомого, огромного, лютого зверя.

19

В кабинете Логинова спиной к двери сидел посетитель.

– Ну, Григорий Олконтович, – услышал Сергей, переступая порог, слова Николая, – с этим ясно…

Логинов глянул на вошедшего. Следовало выметаться и не мешать разговору. Но вместо этого Репин прошел и присел в сторонке. Николай царапнул нахала взглядом, но решил не усложнять, и продолжал:

– Тут вот что еще меня интересует.

Договорить ему не дали. Из коридора в приоткрывшуюся дверь просунулась голова помощника дежурного.

– Николай Данилыч, вас Онуфриев вызывает!

Логинов недовольно поморщился.

– Люди у меня, скажи – попозже зайду.

Помдеж не унимался.

– Там с области звонят. Онуфриев сказал, чтоб немедленно.

Николай пожал плечами, улыбнулся посетителю.

– Извините, придется минуту обождать.

Оставшись один на один с завучем, Репин некоторое время сидел молча. Удивительно все-таки, как складываются обстоятельства. Одно к одному. Вот и завуч тут как тут, легок на помине. Раз так, отчего и не потолковать. Бывает, толкнешь камушек, глядишь – вся осыпь поехала. Вот и толкнем, дальше – глянем, что получится.

Он уже не сомневался, что события развиваются не сами по себе, а раскручивает их какая-то неведомая закономерность.

Сергей не стал пересаживаться за стол, остался на своем месте, надеясь, что с такого расстояния завуч не учует перегара.

– Вы здесь родились?

Григорий Олконтович недоуменно поднял голову.

– Да, я здешний.

– Где учились, в каком вузе?

– В Москве учился. Какое это имеет значение?

– Расслабьтесь, я вас не допрашиваю. Этим делом занимается Логинов. Я в командировке, у меня другие задачи. Просто заглянул и увидел вас. Вы меня не помните?

Григорий Олконтович ответил не очень охотно.

– Отчего же не помнить? Встречались.

– Вот и я запомнил. Вы так интересно рассказывали.

Завуч пожал плечами.

– Краеведением занимаетесь? – Сергей закурил и выпустил в потолок струю дыма. – Я, конечно, по другой части, но признаться, тоже интересуюсь. Хобби, так сказать. Занятные места. Я читал кое-что. Кого тут только ни бывало! А гражданская война! Да и о происхождении коренных жителей, я слышал, ученые спорят. Вы, наверно, всё про всех здесь знаете, всех предков наперечет? Это мы, русские, и деда с бабкой не всегда помним.

– Кое-что мне известно и о предках, и об этих местах. – Григорий Олклнтович не мог взять в толк, что за разговор не по теме затеял приезжий?

Сергей, всем своим видом изображая скучливое пустомельство, продолжал:

– Вы на вечеринке легенду рассказывали, про оборотня. Тут эти происшествия с медведем. Люди связывают их с легендой, всерьез воспринимают. Просто экзотика какая-то! В городе живешь – никогда не подумаешь, что такое может быть.

– Не стоит придавать этому излишнее значение, – сказал завуч, – и представлять местных жителей дикарями.

– Согласен… Геолог, жалко его, но по-свински себя, помнится, повел. Вы, кажется, обиделись. Не думаю, что он всерьез, просто пьяный. Мне кажется, все тут мирно уживаются.

Завуч промолчал. Репин лениво потянулся.

– Насчет легенды… Любопытно, были какие-то предпосылки или просто сказка?

Григорий Олконтович усмехнулся.

– У всякой сказки свои предпосылки. И у этой реальная основа есть.

– Ну, уж и основа, – усомнился Репин. – У кундиги?

– Представьте. Даже имя того охотника известно, с которого все началось, и потомки его здесь живут. Это все знают. В давние времена, если шатун кого-то ломал, пугались. Думали – кундига появился. После войны уже был случай: набросились на одного, потому что за кундигу приняли.

– Ну, дела! – удивился Сергей. – Вы грамотный человек. Что скажете?

Григорий Олконтович опять усмехнулся:

– Про оборотня старики да глупые толкуют и то не всерьез. Вы думаете, промысловики из-за суеверий в тайгу не хотели идти? Ерунда. Кундига, скорее, предлог. Совсем другие есть причины. Недовольство накопилось, надоело так жить.

Вы, наверное, тоже полагаете, что у аборигенов одно пьянство на уме?

– Даю вам честное слово, – заверил Сергей, – нету у меня никаких предрассудков.

Я любознательный человек, мне интересно. Расскажите про кундигу.

– Кундиги, конечно, никакого не было. А был драматический период в истории народа, ломка устоев, соприкосновение с чуждой цивилизацией. Болезненно все это происходило и вылилось в такую форму. Поэтический образ, не более.

– А как же – вы говорите – и имя охотника помнят, и потомков знают?

Григорий Олконтович терпеливо объяснил:

– Не исключено, случилась какая-то трагедия. Был человек злой, отщепенец, преступник. Но, скорее всего, сумасшедший. Пристрастился к пьянству, совсем свихнулся. Вам что, такие случаи не известны?

– Ясно, – протянул Сергей. – Спасибо, что растолковали. Теперь чисто профессиональный интерес. Как я понял, потомки того, кундиги, живут здесь. И что, на фоне происшедшего, к ним никаких претензий?

– Вы шутите?!

– Да уж какие шутки? Людям ведь всегда виноватый нужен. Когда-то случались еврейские погромы. Теперь скинхэды чернокожих бьют. Не возникло бы у нас еще и с этим проблем, разборок каких-нибудь. Лучше упредить, чем потом расхлебывать.

Завуч пристально посмотрел на собеседника, с холодком в голосе произнес:

– Наконец-то я понял, для чего меня сюда вызывали. А то Николай Данилович всё какие-то странные вопросы задавал. Зачем было крутить, раз знаете? Не волнуйтесь, ничего мне в этом смысле не угрожает и вмешательства вашего не требуется.

Сергей не ожидал, что все получится так просто. Только начал зашифрованный разведопрос, только подступился. А педагог взял и раскололся. Чего ему опасаться? Кто поверит, кто заподозрит?! Но, нет, тут ты, брат, ошибаешься…

Может, так и должно быть? Может, так и предопределено?..

Раскололся? Или нарочно кинул приманку? Ведь был полуночный визит и звонок под утро… Кто еще мог ломиться в дверь, а потом задавать вопросы, почему не уехал?

Ведь он знает, что я знаю, что он!..

Как он пронюхал? Но если он тот самый, из Подземелья… В Подземелье свои законы.

Идешь к выходу, а попадаешь… Там все на стенах написано!

Сергей не подал виду, что слегка растерялся, спросил:

– Сами-то в тайге часто бываете?

– В тайге?

– Ну, по грибы, по ягоды, или так прогуляться? Когда в последний раз ходили?

– Я не понимаю, при чем здесь это?

– А с вечеринки тогда с кем ушли?

– Не помню. Кажется, ни с кем.

Завуч почувствовал, что разговор этот – все же не пустая болтовня, и насторожился.

– А геолога видели? Он с кем отправился?

– Что вам надо?

– Поймете. Отвечайте на вопрос.

– Откуда мне знать? Кажется, он ушел минут за десять до меня, один. Если это вам так важно, не сбегали бы с журналисткой, а сами бы за всем проследили! К чему вы клоните?

– Он вас обидел. Ушел. Вы следом. Потом его нашли в кустах.

– Вы, что же, думаете, это я с ним счеты свел?! – вознегодовал завуч. – Что за чушь? Вы соображаете, что говорите! Может, мне еще и оправдываться придется?!

Возмущенный педагог заговорил быстро, в его речи мелькнули запомнившиеся Репину интонации. Как тогда, на вечеринке. И во время утреннего звонка.

Репин спросил:

– Зачем вы мне сегодня спозаранку звонили?

– Я? Вам?

– Вы, кто же еще? Я вас по голосу узнал.

Григорий Олконтович оторопело замолчал.

– Спрашивали, почему я не уехал, – напомнил Репин.

Завуч поморгал и вдруг рассмеялся.

– Вы не у Аркадия ли остановились?

– У какого Аркадия?

– Следователя здешнего. Как же я сразу не догадался? Он с семьей, выходит, все же улетел, а вас, потому что приличной гостиницы нет, поселили у него на квартире. Верно?

– Предположим. И какие у вас с Аркадием дела ни свет ни заря?

– Да обыкновенные. Я случайно узнал, что он собирается в отпуск. Вчера вечером знакомые сказали. Аркадий у меня деньги занимал, обещал через месяц вернуть. А тут узнаю – уезжает надолго. Вернется без рубля. Какие тогда долги?! Я и решил позвонить, напомнить, если еще на месте. А с утра пораньше, так это чтоб дома застать, если сегодня у него самолет.

– Не летают же самолеты, – сказал Сергей. – Погоды нет.

– Да? – удивился завуч. – Мне про это неизвестно.

– В окно бы посмотрели.

– Я не специалист аэрофлота!.. Забавно. То-то я еще думаю, кто такой у нас Репин в поселке? Сразу и не сообразил.

– Откуда у скромного завуча деньги, чтобы в долг давать?

– Декларацию о доходах представить? У меня родни много. Мы помогать друг другу привыкли. Не украл!

Недурно у педагога получилось. Аркадия ведь не спросишь. «Ладно, – подумал Сергей. – Крутись…».

– Где вы были в ночь на…? – Репин назвал дату.

– Это чего ради вас интересует? Я не помню.

– Когда же успели забыть? Тем более, событие такое, труп за огородами нашли.

Весь поселок гудел! Вас тогда допоздна дома не было.

– С чего вы взяли, что не было?

– С того, что вы гостили у заведующей банно-прачечным комбинатом. Ушли рано, а домой вернулись поздно. Еще кому-то визит наносили, или прогуливались где-нибудь?

– Гулял! – неожиданно подтвердил Григорий Олконтович. – У нас с ней отношения не простые. Случаются размолвки. Побродил перед сном, чтоб успокоиться.

– Ну, конечно. Здесь по ночам все условия для прогулок.

Завуч пожал плечами.

– Меня устраивают.

– А из-за чего размолвки?

– Да вам-то какое дело? – на лице аборигена отразилась злость. – Вы, что, действительно, вообразили, будто я к этим несчастьям имею какое-то отношение?

– Есть, есть дело, – напирал Сергей. – Так из-за чего конфликты? Я ведь от вас просто так не отстану.

Педагог, похоже, и сам это понимал.

– Ну, допустим, из-за того, что мне надоели поселковые сплетни, и я хочу узаконить наши отношения.

– Что же мешает?

– Вот, представьте, то, что она русская, а я нет. Боится, что родственники не поймут…

– Так из-за этого вы ее душили?

– Я?!

– Ну не я же!

– Да что вы себе позволяете?

Григорий Олконтович резко встал. Сергей понял, что наступает решительный момент, и тоже поднялся.

– Не надо нервничать. Видите? Я в курсе. Лучше скажите: случается в экстазе?

– Где Логинов. Я ухожу!

– Я вас не отпускал.

– Я с вами больше разговаривать не намерен!

– Может, просто ЭТО изнутри прет, и вы его уже сдержать не можете? – тихо спросил Сергей, подавшись к педагогу и пристально наблюдая за его реакцией.

– Что – это?

– Сядь! – приказал Сергей, заметив, как темные зрачки аборигена опасливо обежали его внушительную фигуру. – Про то, что ты ее душил, она сама рассказала.

– Да никого я не душил! Совсем не так было… – Григорий Олконтович опустился на стул.

– А как? Рассказывай.

Сергей встал и угрожающе приблизился к педагогу. Ноздри Григория Олконтовича дрогнули, он едва заметно поморщился, потом проговорил почти спокойно:

– Вы пьяный просто.

– Они, – Сергей указал пальцем в стену, – ни черта не понимают. Ты на это и рассчитываешь. Но я-то тебя раскусил. Ты и Егора угробил, потому что он первый заподозрил. Каким только чутьем ты нас находишь? Ни черта не боишься!.. Прямой потомок, говоришь? А со мной, значит, поиграть решил, жути нагнать, чтоб уехал.

Но я тебе не Матюхин, и даже не Логинов!..

Абориген снова вскочил. Его губы раздвигались все шире в странной улыбке, обнажая крупные желтые зубы, между которыми белыми пузырьками скопилась слюна.

Мышцы на шее вздулись, готовые, казалось, вот-вот порвать воротничок рубашки.

Сергей жадно вглядывался в стоящего перед ним человека, – человека ли? – замечая, как вытягивается его лицо, вваливаются щеки, наползает на глаза щетка гладких блестящих волос. Он, не заметил, как его правая рука, будто сама собой, скользнула знакомым путем подмышку.

– Возвращались бы вы, действительно, к себе в область, – проговорил завуч, пятясь к двери. – Чем водку-то на работе пить… Я кстати, этого так не оставлю.

Сергей хотел прикрикнуть на педагога, вернуть на место, но ощутил внезапную дурноту, которая оказалась не чем иным, как нахлынувшим страхом.

Разворошил кучу!..

Репин молча наблюдал, как за возмущенным педагогом захлопнулась дверь кабинета.

В голове гудела пустота. Рука все еще шарила подмышкой, ощупывая пустую кобуру.

Его «Макаров» мирно отдыхал у Логинова в сейфе.

20

Минут через пять в кабинет влетел Логинов.

– Серега, екарный бабай! – заорал он с порога. – Ты чего набуровил? А? Кто тебя просил встревать? Ты что, псих! Я все понимаю: командировка, расслабуха! Но, бля, не до такой же степени!

– Да не кипятись ты, – сказал Сергей.

– Фули – не кипятись? Ну, выжрал лишка, приперся, так сиди втихушку! Как с ним дальше разговаривать? Про Катьку зачем брякнул, про душение? Вывалил, как дурака из ширинки! Он щас там слюнями брызгал. Хорошо, я его к Онуфрию не пустил!.. Ты выступил и свалил, а нам тут жить и работать. Короче, извини, хоть ты и с управления, а дергай-ка отсюда на хату отдыхать! Нечего дурью маяться!

– Успокойся, – отмахнулся Сергей. – Разговаривать с ним не о чем.

– Это с тобой разговаривать не о чем!

– Ладно, исчезаю! – Сергей поднялся. – Собираться пойду. Завтра утром подамся на аэродром, может, полетят ваши боинги.

Логинов долго рассматривал его, поигрывая желваками, и, наконец решил, что надо будет позвонить начальнику порта: пусть отправят при первой возможности, хоть на себе везут. Неладно было что-то с этим парнем.

– Пушку мою отдай, а то еще забуду, – попросил Сергей.

– Может, утром?

– Нет, лучше сразу заберу. Я завтра пораньше хочу. Ты поговори с дежурным, пусть он меня подбросит.

– Доставим, не переживай.

Логинов, поколебавшись, отпер сейф, достал пистолет.

– Слушай, – сказал Сергей, поправляя ремни на плечах, – ты меня все равно за чудака держишь. Так одно к одному. Просьба есть. Только ты не ори сразу.

– Что еще?

– Давай, сгоняем к шаману, про которого тут все говорят. Потолкуем. Я думаю, мужик он бывалый, раз авторитетом таким пользуется. А всякая чертовщина – это же по его части. Может, подскажет что-нибудь.

– Ага, как кикиморы сношаются! – ухмыльнулся Николай. – И какую ж мы пользу поимеем?

– Глядишь, подскажет что-то про ненормального медведя.

– Не тот он теперь. Толку с него…

– Коля! Последний раз. Больше тебе мозги парить не буду. Торжественно клянусь! – Репин вскинул руку в пионерском салюте.

Логинов почесал затылок.

– Дел же невпроворот. Время терять… Хотя, можно, конечно и потолковать, лишним не будет. Но чтоб больше ты мне тут не жужжал!

– Заметано!

21

…Старый «Москвич» перевалил через шаткий деревянный мосток над болотистым ручьем, при этом одно колесо едва не угодило в дыру на месте оторванной доски.

По дороге Логинов рассказал Репину про шамана.

По фамилии его в поселке никогда не называли, отчества никто не помнил. Вместо того и другого укоренилось одно только имя – Отолон, И хоть имелись у него в округе тезки, такой уж он был человек, что не требовалось уточнять, о ком идет речь.

Живший здесь испокон веков, Отолонов род славился ведунами, знатоками целебных трав, колдовских заклинаний и древних полузабытых обрядов. Отец Отолона тоже был шаманом. Однако перед самой войной его упекли за «антисоветскую деятельность».

Юный отпрыск отцовское ремесло успел освоить сполна. После ареста родителя-мракобеса он исчез из здешних мест и объявился снова только в конце пятидесятых, когда «потеплело». В каких краях обретался, чем и как промышлял на жизнь, никому осталось неведомым. Несловоохотливый был человек и не такой, чтоб его запросто расспрашивать.

Оказался Отолон похитрей родителя, на глаза не лез, жил, чтоб макушку из травы не видать. Ходили слухи, что, когда случалась надобность, камлал без лишнего шума в старой юрте, все еще торчавшей на месте бывшего стойбища.

– Но на всякую хитрую задницу есть прибор с винтом. – Логинов переключился на первую скорость, преодолевая заболоченный участок дороги.

С упомянутым прибором к Отолону примеривались давно и настойчиво. Хоть, вроде, и не лез он ни в чьи дела, но самим существованием своим создавал властям душевный дискомфорт.

– Стал он, как авторитет в общаке, – усмехнулся начальник розыска. – Сам никуда не встревал, но без него ничего не решалось.

Что тут удивительного? Как ни пригибался, а был он сметливее своих собратьев – и когда руками требовалось работать, и когда мозгами шевелить. Так и повелось.

Скажет Отолон, мол, рано на путину выходить, бригадир хоть лбом об лиственницу стучи, никто и не выйдет. Однако, мала-мала, хоть какие отговорки найдут. И во всем так.

Начальство зубами поскрипывало, и, дай Отолон повод, за милую душу схарчило бы его. Но повода он не давал, да и времена пошли другие, терпеливые. Из начальства, кто поумней, даже дружбу с Отолоном водил, смекнувши, что аборигенами сподручней управлять, если иногда к «пахану» ихнему прислушиваться.

Короче, как в колонии, где администрация с «вором зоны» старается общий язык найти.

Очень долго так продолжалось.

Но приключился один случай. Тогдашний предисполкома, абориген, здорово расхворался и угодил в больницу. Сделали ему операцию, а через неделю скончался бедолага. Дело, конечно, обычное, но родственники подняли бучу. Среди них не одни рыболовы оказались. Разнеслись слухи, что местный хирург, поднятый среди ночи, то ли пьяный ножом орудовал, то ли по дурости что-то не то отрезал.

До области дошло, прокурору пришлось вмешаться. Хирург, не будь дураком, дознался, что покойный – а он и прежде болел – обращался втихую к шаману, просил пособить. Отолон отнекивался, говорил, в город больного везти надо, но травы какие-то дал. Никто еще от тех трав не загибался, но какая разница!

Патологоанатом хирургу мужик свой, вместе спирт дули. Накатал бумагу, чтоб дружка отмазать.

Прокурор понимал: если дело против хирурга возбудить, получится один мыльный пузырь. В первый раз, что ли, залечили?! А тут шаман под руку подвернулся. Ага!

Иди сюда, моя маленькая! Забегали – что за травы, кто право дал врачеванием заниматься? Взялись за потомственного мракобеса. Но из трав статья тоже не шибко шьется. Давай у него обыск делать. Нашли неучтенные шкурки. У кого их здесь нет, но все равно, это уже ближе к телу. Кроме шкурок, правда, ничего не накопали, но уж на шкурках тех отоспались. В общем, раскрутили Отолона на всю катушку, и отбухал он срок целиком и полностью без всякого скощения. Вернулся, когда уже и за настоящую уголовщину сажать перестали. Не узнали его. И не в возрасте даже дело. Просто изломало человека.

Теперь совсем бирюком живет, замкнулся, попивать стал. Начнешь говорить с ним, дурачка из себя корчит. Аборигены, правда, его не забыли – шаман всегда шаманом остается. Иногда приходят пошушукаться. И теперь из-за медвежьих дел к старику потянулись.

Но, по правде говоря, давно кончился Отолон. Сейчас все время дома сидит. Вроде, назначили ему какую-то пенсию, в тайге грибы, ягоды, папоротник собирает…

Грунтовка вильнула в просвет между тальниками и вывела к неширокой речке. В гладкой свинцовой воде, будто застывшей в пригоршне низких берегов, отражались разлапистые лиственницы, росшие на противоположной стороне. Сразу за редко стоящими деревьями хмуро темнел сплошной лес, а дальше из его чащи дыбилась к небу округлая, зеленовато-бурая сопка.

Тесня дорогу к самому откосу берега, вытянулись неровным строем разномастные, опутанные по верху «колючкой» заборы, подпертые поленницами дров. Из-за валких изгородей таращились бельмами затянутых полиэтиленовой пленкой окон кривобокие домишки, На просевших крышах вяло похлопывали под порывами ветра куски рваного рубероида, словно какой-то злодей начал было снимать с них скальпы, да бросил.

Во дворах кое-где болтались развешанные на столбах сети.

Лохматые собаки, дремавшие перед калитками, подняли головы на звук мотора.

Логинов вдруг резко затормозил.

– Гляди, представление!

Николай открыл дверцу, полез из машины.

Впереди, посреди улицы, дрались между собой около дюжины аборигенов. Сергей разглядел среди сражающихся нескольких зрелых мужчин, двое казались почти подростками. Худой, тщедушный старик упорно стремился в гущу свалки, получал тумака, откатывался назад, семеня нетвердыми ногами, но снова бросался в битву.

Сбоку подпрыгивала кривоногая, одетая в драный байковый халат баба, то и дело норовившая вцепиться в волосы любому, до кого удастся дотянуться. Баба и старик, похоже, вели каждый свою собственную войну, ни на чьей стороне не выступая.

Баталия происходила почти в полной тишине, если не считать коренастого молодца, который, повалив своего противника на землю и тыча его мордой в грязь, приговаривал монотонно: нахомляд, падла, нахомляд!..

Внезапно старику прилетела увесистая плюха, и он, потеряв равновесие, пробороздил спиной ближайшую лужу. На ее берега выплеснулись две крутые грязные волны. Неистовый старец, однако, тут же вскочил, оглядевшись по сторонам, проворно кинулся к поленнице и извлек из ее недр здоровенный черный колун.

Логинов, невозмутимо наблюдавший за развитием боевых действий, решил, видимо, что настала пора вмешаться. Он шагнул вперед, перехватил старика с колуном, ловко изловив его за тощее запястье, без усилия вырвал из сморщенных рук топор.

– А ну, прекратить! – зычно скомандовал начальник угрозыска.

Но призыв этот действия не возымел, и побоище продолжалось. Старик, сдерживаемый за шиворот твердой рукой Логинова, изо всех сил выдирался и норовил заехать миротворцу сухим кулачком по физиономии. Николай, не обращая внимания на трепыхание злобного дедка, рявкнул свой приказ по второму разу. Но с тем же результатом.

Начальник розыска в таких случаях, как выяснилось, рассусоливать не привык. Он сунул руку под полу распахнутого кожана и выдернул «Макаров». Отпустив старика, передернул затвор, направил дуло пистолета вверх.

Два выстрела раскатисто шарахнули над речной гладью, и хлесткое эхо отозвалось на них со стороны леса. Старик присел, ошеломленный грохотом. Бойцы разом остановились, озираясь по сторонам и пытаясь уразуметь, кто же это так шумно и нахально вторгся в естественное течение их жизни.

– Что, мужики, бражки нажрались и Кешкину бабку поделить не можете? – осведомился начальник розыска, пряча пистолет. – И ты, дед, туда же! Песок ведь уже из задницы сыплется, а ты за топор!

– Цё ты, Коля, сумис, нахомляд? – сказал коренастый, вставая с поверженного врага и вытирая кровь с разбитых губ. – Не пили браску. Цё стреляес?

– Щас проверю. – Николай повернулся к ближайшей калитке.

– Нету браски, нету! – заголосила старуха.

Драчуны обступили Логинова тесной кучкой, что-то доказывали ему, горланя хором и размахивая руками. Перекричать эту буйную артель, казалось, невозможно. Сергей собрался прийти на помощь.

Но тут зычный голос Логинова возвысился над общим гамом:

– Ну-ка тихо, едри вашу!.. Быстро по домам. Увижу, опять сцепитесь, всем кагалом в кондейку посажу! Ясно? Тебе, Василий, ясно? А тебе, Федька?

Убедившись, что милиционер раздумал отправляться на поиски запретного напитка, народ, мирно переговариваясь, рассосался за кривые заборы.

Николай направился к машине, поманив за собой Сергея.

– Лихо ты ликвидировал очаг напряженности, – усмехнулся Репин, усаживаясь на свое место. – Наказывать никого не собираешься?

Логинов пожал плечами и тронул машину с места.

– Оттого они бражку варят и пьют до освинения, что вы на это дело поплевываете, – продолжал Сергей, не дождавшись ответа. – Вот не появись мы, этот старпер точно бы кого-нибудь по мозгам тяпнул. Не в обиду, Коля, но знаешь, как в управлении вас, называют? Милиция в домашних тапочках!

Николай скривился.

– Наказать, конечно, можно. Но я вот тебе расскажу… Восьмого марта мотались мы с ребятами по району, порядок проверяли. Приезжаем в село. На дороге снег еще лежит, пусто кругом, тишина, будто вымерли все. Смотрим, идет по улице ребенок лет шести, не больше. Не поймешь, мальчик или девочка. В одной рубашке со взрослого плеча. Без штанов и босиком по снегу. Мать честная! Мы к нему, тащим в кабину, шофер бушлат скидывает – кутать. Глядь, а чадо-то пьяное в драбадан, только носом пузыри пускает. Ты чье, спрашиваем. Ничего не понимает, царапается.

Поехали по селу, В сельсовет, к фельдшеру, туда, сюда. Потом в дома стали заходить. Везде люди есть. Но веришь ли, хоть бы один при памяти! Все пьяные до посинения, и мужики, и бабы, и старые, и малые. Сельский голова, абориген, ужратый под столом лежит. Фельдшер русский, но тоже не мурмычет. Председателя артели нашли. Тот вообще деятель. У себя в сенях на мешках с комбикормом какую-то девку разложил. Она облеванная вся, но это ему без разницы. Наш водила увидал, плюнул и пинка ему сапогом по голой заднице.

Пошли мы к машине. Вылетает этот гребень петушиный, штаны уже надел, и на нас.

Ребята ему салазки закрутили, затолкали в машину. Глядь, откуда ни возьмись, фигуры какие-то полезли. Давай за колья браться, дура одна поленом по «уазику» свистанула, чуть стекла не повылетали. Смотрим – с вилами уже прут. Встали на дороге – не уедешь. Кино про зомби смотрел? Очень похоже. Сами еле ноги переставляют, а лезут и лезут. Что, стрелять их, давить? Плюнули мы, выкинули из машины козла этого свербливого, пальнули в воздух пару раз, чтоб отогнать, по газам и свалили. Дите в Октябрьске в больницу сдали. А что толку? Месяц там болталось, родители за ним не ехали, пока их силком не притащили.

Отчего до безобразия такого дошло – чего опять толочь? Только дубинками резиновыми да наказаниями ничего не исправишь, это я точно знаю.

– Жалеешь их? – полуутвердительно произнес Сергей. – А если жалеешь, скажи, что делать надо?

Логинов помолчал, потом буркнул неохотно:

– Откуда я знаю, я Пушкин, что ли? Только мне иногда кажется, поздно уже что-нибудь делать. Если даже и проймет тех, от кого что-то зависит, то пока раскачаются, тут один кундига по тайге останется бродить.