Текст книги "Подземелье"

Автор книги: Кирилл Партыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Кирилл Партыка
ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражию, и ничто не повредит вам…

Лука.10. 19.

Если вопияла на меня земля моя, и жаловались на меня борозды ее… то пусть вместо пшеницы вырастет волчец и вместо ячменя куколь…

Иов. 31. 38,40.

1

Трудно, почти невозможно отыскать на ощупь, в темноте нужный ключ, затерявшийся среди своих близнецов на увесистой связке. За спиной бубнят раздраженные голоса.

Бубнеж этот какой-то нечленораздельный, слух фиксирует только нетерпеливые, раздраженные интонации. Однако и так ясно, что столпившимся за спиной осточертела бестолковая возня, которой не видно конца. Им с самого начала в тягость пришлась доставшаяся обязанность.

Голоса звучат злее, напористее. Сбоку щелкает фонарик, и в желтоватом пятне света возникают вяло копошащиеся кисти рук и выпачканные какой-то дрянью обшлага рукавов над ними. Толку от освещения мало, потому что в глазах двоится, и нужный ключ все равно не находится.

– Да забери у него!.. – гаркают над самым ухом.

Люди в фуражках и длинных плащах выдвигаются вперед, бесцеремонно вырывают из рук связку, склоняются к замку.

Скрежет и позвякивание металла перемежаются приглушенной бранью, юркий луч фонаря то и дело вспыхивает на желтых кокардах, окрашивается багрянцем, прикасаясь к петлицам и околышам.

Наконец дверь, скрипнув, проваливается вовнутрь, освобождая проход в затхлую, дурно пахнущую темноту. Проем не то слишком узок, не то кривобок, потому что, минуя его, почти одновременно ударяешься о косяки левым и правым плечом. Свет и голоса остаются позади, с каждым шагом отодвигаются все дальше, пока их не обрывает стук захлопнувшейся за спиной двери.

Теперь можно расслабиться и, не мучая себя дальнейшими передвижениями, осесть прямо здесь, на вытертой ковровой дорожке. Но так не годится. Это уже полный маразм.

Рука неуклюже шарит по стене. С тихим треском расползаются отклеившиеся и местами прорванные обои. Нет тут никакого выключателя. Что-то с грохотом валится на пол. Мать твою!.. Как тут сориентируешься, в этой заднице старого негра?..

Выключатель почти найден. Для этого приходится обрушить пару полок и уронить вешалку. Но во время поисков с невидимого потолка начинают вдруг сыпаться плотные комья черной слежавшейся ваты. Сперва их движение напоминает едва ощутимый медленный снегопад, но скоро овеществленная темнота наваливается непомерным грузом, гнетет к полу, и с каждой минутой становится все труднее сопротивляться ее мягкому, но неумолимому давлению. Сквозь ватные своды, нарастая, пробивается настырный бой какого-то неугомонного барабана, болезненно отдается в голове, долбит темя тяжелыми холодными каплями тревоги. Надсадный барабан – не что иное, как собственное сердце.

Басовый гул крепнет, сотрясает все вокруг, и от его децибел темнота трескается, осыпается комьями высохшей тины.

Обрывки мыслей и чувств сплетаются в сеть, которая тащит добычу из глубины желанного небытия. Бесполезно сжимать веки, потому что вокруг уже колышется белесый сумрак, не туман, не предрассветная мгла, а какая-то осклизлая пелена, из которой тянет холодом, тоской и химической вонью. Если смириться с неизбежностью и, открыв глаза, осмотреться, как следует, может показаться, что пелена подсвечена оранжевыми сполохами. Но полыхание это происходит, должно быть, где-то очень далеко. Вокруг же только промозглая сырость да посвистывание зябкого сквозняка.

Липнет к подошвам жидкая грязь, тонким слоем покрывающая цементный пол. Что это за место и как вообще угораздило сюда попасть, если последнее воспоминание завершается поисками выключателя в прихожей собственной квартиры? Подвал, заброшенный склад, старое бомбоубежище? Сбоку в стене зияют пустые дверные проемы. У низкого потолка сочатся бледным светом крохотные оконца. По углам, над кучами прелого хлама серебрится дремучая паутина. Нет, скорее все-таки подвал, насквозь протухший, как обычно, только совсем уж какой-то жуткий, словно развороченная старая могила.

За перекошенным дверным зевом, в глубине разгромленной кладовки угадывается подозрительная груда. Есть в ней что-то странное и до омерзения знакомое, а потому стоило бы проверить, точно ли это всего лишь гнилое тряпье? И если ковырнуть кучу, не отыщется ли под ней… ну, в общем, то, что доводилось отыскивать в таких местах и под такими кучами не раз?

Груда шевельнулась… Страх нарастает, как гул надвигающегося поезда. Но ему нельзя поддаваться. Подойти бы, глянуть… Нет, лучше не ковырять. Можно ведь хоть один раз притвориться близоруким и пройти мимо. И вообще, нечего торчать тут столбом, потому что возникает в кладовке опять какое-то неясное движение, но это, скорее всего, просто крысы. Что же иное может там быть, кроме крыс?..

Капает вода с труб, ощетинившихся клочьями ветхой теплоизоляции. Скрипит в такт шагам перемешанная с жижей цементная крошка. Щербатые стены красуются живописью, которую оставил после себя обитатель современных пещер: намалеванный сажей половой член, формой и размерами напоминающий стенобитное орудие, истекает меловым семенем в чью-то похотливо отверстую пасть.

Нужно немедленно выбираться отсюда. Хватит скверных подвалов с затаившейся в них нечистью. Только бы отыскать выход, а там уж не проблема разобраться, куда занесла нелегкая, словить такси или рысака…

Но где он, выход? Может, его вообще давно нет…

За спиной вдруг отчетливо шаркают чьи-то ленивые шаги! Кожа на спине вскипает мурашками… Это же просто эхо! Или не просто?.. Или совсем не эхо?

Ноги переставлять трудно, они будто вязнут в болоте. С каждым шагом все гуще покрывают стены застывшие битумные потеки, непристойные «граффити» и пятна плесени, все наглей топает за спиной некто, о ком лучше не вспоминать.

Заваленное отбросами подземелье длится в смутную бесконечность, бормочет голосами сочащейся влаги, ветвится бесчисленными переходами.

Коридор вдруг упирается в глухую стену. Из пола вырастает металлическая лестница, косо взбегает вверх, к приоткрытой железной двери, ржаво краснеющей под самым потолком. Дверь вселяет надежду.

Она распахивается легко и без скрипа, словно ее массивные петли не проедены ржавчиной. Но далее – все то же запустение кривых, грязных тоннелей, подозрительно напоминающих пройденные… Позади чуть слышно кряхтят обвитые мхом ступени. Значит, то была не игра воображения! Там, в кладовке, кто-то выбрался из-под груды гнилого тряпья и теперь тащится следом…

Затворить дверь невозможно никакими усилиями. Надо бежать!

Неторопливый и от того еще более страшный преследователь то теряется в путанице лабиринта, то ожившей горелой коряжиной мелькает за спиной совсем близко, стоит только оглянуться.

Внезапно пол под ногами проваливается в пустоту. В секунды падения под ложечкой ноет от предчувствия сокрушительного удара о бетон. Но ничего такого не происходит.

Просторное помещение с низким потолком. На полу – груды спрессованной угольной трухи. Впереди кирпичная стена с проломом посередине. По ту сторону пролома виднеется разбитая «бетонка». Выход? Но над дорогой колышется все то же непроглядное марево, морок подземелья. Раздумывать некогда, потому что сзади, из отверстия лаза, начинает медленно выдвигаться нечто продолговатое, возможно, рука или нога, и не стоит дожидаться, пока обладатель конечности объявится целиком. …Дорога круто идет на подъем, петляет между покосившимися изгородями. Худая, сгорбленная старуха с бледной, костистой мордочкой появляется откуда-то, хватает за рукав, ковыляет рядом. Если прибавить шагу, карга волочится следом, как трухлявый пень, вывороченный из земли, то всхлипывает, то визгливо лопочет.

Лохмотья какой-то диковинной хламиды мотаются вокруг ее тощего тела. Стучит о землю длинный посох, возникший в руках старухи. Или это не посох?

Дорога незаметно превращается в вязкую, глинистую тропу, которую кое-где пересекают мутные ручейки. Впереди, поперек тропы лежит синевато-желтый труп рослого голого мужчины, на его груди и животе отчетливо проступает неряшливый крестообразный шов, оставленный патологоанатомом. Во лбу чернеет затянутое спекшейся кровью отверстие пулевого ранения.

Старуха вдруг резво забегает вперед, склоняется над телом, призывно машет рукой, будто приглашая взглянуть. Но в мертвое лицо заглядывать не стоит. Еще не известно, кого увидишь! Не самого ли себя?!

Потом мертвец каким-то образом остается позади. Он вдруг медленно переваливается на живот и, упираясь руками в землю, силится подняться. Громко трещат окостеневшие суставы.

Раскисшая тропа по-прежнему петляет между покосившихся заборов. Но внезапно грязь под ногами сменяется оранжевым кафелем. Кафелем, только белым, выложены и стены мертвецкой. Лампы в свисающих с потолка плафонах тлеют в четверть накала.

На прозекторском столе под окровавленной простыней кто-то притаился, должно быть, тот, с тропы. Или не он, а первый, из кладовки, топавший все время по пятам? Впрочем, быть может, – это одно и то же.

Молчаливый санитар уходит и запирает за собой дверь. По простыне, вдоль трупа бегает взад-вперед большой рыжий кот. Он задевает лапами длинный металлический прут, лежащий наискосок на углу стола, и от этого прут, перекатываясь, издает негромкий скрежещущий звук.

Удивительно, ведь кот давно мертв…

Запертая санитаром дверь не поддается. Какой идиот наделал в морге таких прочных запоров. Здешние «пациенты» в бега не ударятся. Пока длится безуспешная борьба с замком, не известно как оказавшаяся здесь молодая женщина, убрав простыню, склоняется над мертвым и ласково гладит его по голове. Желтые веки трупа приподнимаются, и, выворачивая шею, мертвец оглядывает помещение. Голубоватые ногти со скрипом царапают цементную столешницу. Женщина помогает ему сесть.

Свет тускнеет. Лампы медленно гаснут, как в кинотеатре перед началом сеанса.

Становится темно и страшно, страшно до такой степени, что вопль, давно пробивавшийся сквозь гортань, вырывается, наконец, наружу, освобождая легкие и изгоняя кошмар.

2

Сергей Репин очумело сел на постели, но тут же снова со стоном повалился навзничь, будто в него угодила бандитская пуля. Голову терзал пыточный механизм, в глаза набилось толченое стекло, в области диафрагмы то и дело вспухала тошная волна похмельной немочи и привольно катила через каждую клеточку стонущего организма, а за ней, как гром за вспышкой молнии, следовал леденящий озноб. С каждым движением тела эти ужасные явления нарастали.

По причине слабого знакомства с художественной литературой Сергей ничего не ведал о злосчастном директоре театра «Варьете», Степе Лиходееве, и драматических перипетиях его судьбы. Но если бы сию минуту рядом с кроватью появился черт, дьявол, домовой, хоть кто – с какими уж там кастрюльками да хрусталями! – с бутылкой портвейна, Репин все бы отдал за стакан целебной жидкости, кроме, пожалуй, служебного удостоверения и табельного оружия.

Сергей застонал, нащупал на тумбочке будильник, заставил себя взглянуть на циферблат. Шесть. Пропади ты пропадом! Поспать бы еще часа три-четыре, проскочить в беспамятстве этот самый гнусный этап отходняка. Но надо вставать, если хочешь появиться на службе вовремя и с побритой рожей. С завтрашнего дня он в отпуске. Но сегодня!.. Надо еще пережить это «сегодня».

А вот припомнив вчерашнее, Сергей определил себя сразу несколькими чрезвычайно емкими, но совсем не литературными эпитетами. И было за что. …Начали они с бывшим сослуживцем, давним корешком, скинувшим милицейскую форму и подавшимся в предприниматели. Черт его знает, чем занималась его фирма, но кореш ныне ездил на сверкающей, похожей на дорогую шлюху, иномарке, щеголял крутым прикидом, благоухал французским парфюмом и дорогим табаком, а о былой службе высказывался, как правило, в нецензурных выражениях. Однако старых друзей не сторонился – авось пригодятся в трудный час. Больших затрат на это не требовалось: всяким изысканным напиткам «уголовка» предпочитала обычную «белую», может, из особого шика, но, скорее, по безденежью.

Из ресторана вышли до полуночи. Не получилась задушевная беседа под караоке и стриптиз. Да и общих тем уже не находилось. Репин сбивался на рассказы об очередной «мокрухе», а приятель интересовался, нет ли у него связей в службе безопасности одного банка. Фирмач пил мало, ссылаясь на обилие дел и необходимость иметь наутро свежую голову.

Сергей гордо отверг предложение подбросить его домой на «тачке». Хватит того, что кореш не позволил расплатиться в кабаке. Да и не торопился капитан Репин в свою пустую квартиру, превратившуюся после ухода жены в форменный гадючник.

Благоверная не вынесла противоестественного распорядка жизни муженька в сочетании с бесконечными «расслабухами». Ну, Бог ей судья. Пацанов только жалко.

Но теперь поздно слюни распускать.

Распрощавшись с приятелем, Сергей взялся за мобильник. Но напрасно, тихо бранясь, тыкал он пальцем в кнопки набора. Так и не нашлось в этот вечер места, где можно было бы преклонить голову на ласковую женскую грудь или просто накатить с друганом стопарь-другой вдогонку. Сергей, бесцельно побродив взад-вперед по тротуару, отправился в ближайший бар.

Ах, ты мать честная! Продираясь сквозь похмельную одурь, Репин припомнил, как тянул через соломинку какое-то сладкое пойло, нарушая святую заповедь: не смешивай! Как потом нацелился «склеить» девицу в бесстрашном «мини», но встряли какие-то сопляки, явная шпана, связываться с которой, безусловно, не стоило. Но он связался, и разборка началась прямо в зале. Потом зазвенело стекло, и появились вырядившиеся под ОМОН «свистки» из патрульно-постовой службы.

Шпана предусмотрительно слиняла, а он сначала хотел растолковать патрулям, что тут почем, но, не встретив понимания младших коллег, возбудился – мать вашу! Опера крутить?!.. – и дело кончилось рукопашной, исход которой был предрешен с самого начала.

С дребезгом захлопнулась дверца «кондейки», и дежурный «уазик», распугивая сиреной собравшихся зевак, повлек Сергея навстречу его бесславной судьбе.

В вытрезвителе «пленного» обшмонали и обнаружили служебное удостоверение старшего оперуполномоченнго уголовного розыска. Дежурный, пожилой, грузный «старлей», изучив документ, присвистнул.

– Краевое УВД? Убойный отдел. Ну, ты даешь! Впереди идет ОУР, вечно пьян и вечно хмур!

Старлей был настроен миролюбиво.

– П-шел ты на… – молвил Сергей заплетающимся языком. – Мочалка сраная! Сидишь тут, задницу разъел!

«Свистки» не дремали. Грубияну заломили руки аж до самого затылка, и чья-то опытная пятерня, вцепившись в волосы, вывернула голову назад так, что затрещали шейные позвонки.

– Вы, вот что, ребята, – посуровел «старлей», – ложить мы его не можем, как сотрудника. Везите вы эту морду в управление и напишите рапорта. Пусть с ним там разбираются, с ухарем.

Патрули посадили Сергея не в отсек для задержанных, а в кабину и всю дорогу сноровисто пересчитывали скандалисту ребра.

Когда его в наручниках втолкнули в дежурную часть управления, командовавшему там майору Стоценко ничего объяснять не потребовалось. Нередко доводилось ему разбираться с доблестными, но перебравшими сыщиками.

Будь майор человеком черствым, чти он непоколебимо дисциплинарный устав – вполне мог бы нанести ощутимый ущерб уголовному розыску, ибо круто работали эти парни и круто отдыхали. Но не проела еще майора насквозь бюрократическая плесень, а потому, хоть и отдавал он порой особо злостных на растерзание начальству, но «влетевших» по случаю миловал, делая скидку на непомерные тяготы службы.

И на этот раз не подвел дежурный, старый корефан, сам в прошлом начальник розыска одного из райотделов. Не выдал Серегу, с которым вместе съели пуд дерьма за годы службы. Позвонил в «мочалку», поговорил со старлеем вполголоса.

«Мойдодыр» оказался понятливым. Душевно просят, да и попробуй откажи – управа все-таки!

Рапорта «свистков» Стоценко порвал, обругал доставленного нехорошими словами и отправил домой на дежурной машине в сопровождении своего помощника. Но, будучи человеком опытным и чтоб задницу свою прикрыть, позвонил домой Серегиному шефу, подполковнику Миките: дескать, подчиненный ваш выступил не по делу. Шума не поднимаю – он парень хороший – но информирую в профилактических целях.

Стоценко перевел дух. Все, вроде сделал, как надо. Микита мужик свой, сильно наезжать не станет, а хороших кренделей за такие фокусы выписать следует. Да и коснись что – не смолчал ведь совсем, уведомил непосредственного начальника.

Хоть полумера, а все лучше, чем полное покрывательство.

Через минуту майор уже ругался с кем-то по телефону, начисто забыв об инциденте. …Кряхтя и стеная, Сергей принял, наконец, сидячее положение, несколько минут собирался с духом и с третьей попытки поднялся на ноги. Сморщившись от ужасного приступа головной боли, нетвердыми шагами двинулся по квартире. Прежде чем приступить к умыванию, обшарил все укромные места, но спасительной «заначки» не отыскалось. Очень даже погано! Состояние такое, словно убил вчера кого-то или падаль жрал. Абстиненция долбанная. Хотя, может, и убил, сразу не вспомнишь.

С тоски включил телевизор. Динамик рявкнул, будто бревном по башке огрели.

Сергей дергающимися руками убавил звук.

Передавали новости. На экране шла война. Сразу и не поймешь, своя или чужая.

Камуфляжные «коммандос», боевики в масках с прорезями. Горы и «зеленка» чередовались с пустыней и улицами каких-то полуразрушенных городов.

Камера на миг сосредоточилась крупным планом на провале окна, за которым бушевал пожар, и сквозь огонь отчетливо проступила корчившаяся в пламени обстановка обычного человеческого жилья. Потом замелькали окровавленные бинты, прикрытые простынями носилки, младенцы с ампутированными конечностями, распростертые на тротуаре тела, какие-то черные старухи с разверстыми в крике ртами. Вслед за этим затараторила смазливая ведущая, уставившись прямо на Сергея, будто норовя заглянуть в его расхлюстанную квартиру.

Он выругался, даванул кнопку на пульте дистанционки, и ведущая ведьмой унеслась вглубь погасшего экрана.

Несколько минут Сергей стоял с закрытыми глазами. Одинаково – что такие новости, что два пальца в рот. Судорожно вздохнув, он потащился в ванную.

За окном светало, и оставалось только смириться с неизбежностью грядущей расплаты.

3

– Ну, что, капитан, – сказал подполковник Микита, грозно ворочаясь за столом – отпуск, значит, отпраздновал?!

В голосе шефа прогревали двигатели танки.

– Знаешь, почему ты столько капитаном перехаживаешь? Потому, что художник ты у нас. Не зря такая фамилия. Художник от того слова, которое тоже на «ху» начинается. Если водку пить не можешь, дерьмо через тряпочку соси! Который это залет? А? Пальцев уже считать не хватает, что-то еще загибать надо. Чего стоишь, глазами лупаешь! Звездануть бы раз, чтоб уж забалдел, так забалдел!

Звездануть в воспитательных целях подполковник мог, бывали такие случаи.

«Воспитуемые» не жаловались. Звездюля – тьфу, если она вместо взыскания.

– Да там ничего такого и не было, – промямлил Сергей, изучая полированную столешницу и конопатые Микитины ручищи на ней.

– Вот токо не надо рассказывать, что ты не виноватая и он сам пришел! – гаркнул начальник «убойного» отдела. – Если обосрался, так придерживай штаны и помалкивай! Так и знай, отпуск твой полой накрылся.

Сергей, сраженный в самое сердце, открыл было рот, но распалившийся шеф взялся честить штрафника в хвост и в гриву, не давая вставить ни слова.

– Майских тебе приключений не хватило? Чуть ведь не выперли. Ходили, распинались за тебя!

– Да ни за что же в тот раз! Это ведь когда удушение двух пацанов раскрыли.

Помните же, неделю не спали. Ну, выпили по чуть-чуть…

– Ни за что-о-о! – предразнил Микита.

Он, конечно, помнил ту «мокруху». Репин сам, считай, ее и раскрутил. И подозреваемого взял один, потому что некогда было вызывать подмогу. Потом месяц ходил с рукой на перевязи – «клиент» заточкой насквозь просадил оперу кисть. Да и мало ли у капитана таких заслуг? Взять хотя бы последнее дело – с этой девчонкой, которую нашли на заводе. Опять отличился. Результативный парень, ничего не скажешь.

– Кто-то, может, и выпил, а ты нажрался, сел в чужую «тойоту» и наехал на самосвал. – Подполковник слегка смягчился. – Гаишнику фингал навесил. Так что, действительно, – ни за что.

Сергей решил, что и впрямь лучше помалкивать.

– Вот ведь человек какой? – Продолжал Микита как бы в раздумье. – Не дурак, вроде, а все херней маешься. Баба тебя бросила, таскаешься по шалавам, рожа вон опухла. Тьфу! Секретаршин муж недавно приперся, тебя искал. Хорошо, что не нашел. Еле выпроводили. Вот еще он тебе морду поправит. Не воруй, где живешь – не знаешь что ли? – И, вдруг опять осерчав, подытожил: – Нет, гнать тебя надо за дискредитацию. Гнать и все дела. Задолбал ты!

«А что, вот возьмут и выпрут», – подумал Сергей, даже позабыв на минуту о накрывшемся отпуске.

Нет, пропасть он, конечно, не пропадет, да и в уголовке не сахар, но на гражданке Репин себя плохо представлял.

Однако Микита был человеком толстым, ростом под два метра, а потому, наверное, незлым. Ходили также слухи, что по молодости он сам имел крупные неприятности на почве «змия», и даже был сослан за свои похождения в захолустное отделение милиции. Однако, благодаря уму и гибкому складу характера сумел восстановить свой статус и дослужиться до нынешнего немалого чина.

Так или иначе, подполковник не любил долго измываться над подчиненными. Внезапно убавив громкость, он без перехода взял деловой тон.

– Короче, так. Трудом будешь искупать. У нас все в разгоне, сам знаешь. А тут контрольная проверка по плану УВД в Октябрьском. Я хотел спихнуть на другой отдел, но там с людьми не легче. Штабисты шум подняли: бригада два дня уже, как вылетела, а от нас никого нет. В общем, собирайся по-быстрому и вперед.

– На сколько хоть суток? – хмуро осведомился Сергей, так как спорить не имело смысла.

– Как уложишься. Да не морщись, не засидишься. Чего в том Октябрьске проверять!

Рыбалка да охота, вот и вся работа.

И, наконец, глядя в унылое лицо оперуполномоченного, Микита окончательно смягчился.

– Слетай, а вернешься – посмотрим насчет отпуска. Все равно график соблюдать надо.

И добавил уже в спину:

– Да смотри, опять чего-нибудь не отчебучь. Лапин бригадиром, он спуску не даст.

И Онуфрию привет.