Текст книги "Подземелье"

Автор книги: Кирилл Партыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

32

У Сергея было странное и в то же время знакомое ощущение, будто он наблюдает за собой со стороны. Вот некто объявился на крыльце двухэтажки, поднял воротник куртки, огляделся, хотя в этой темнотище все равно ни черта нельзя было увидеть, кроме поломанной скамейки, торчащей возле подъезда. Сергей вдруг понял, что такое случалось с ним в кошмарах, в которые он все чаще проваливался в последнее время, едва опуская голову на подушку.

Он даже стал опасаться, что однажды, проснувшись, окажется не в собственной постели, а все там же, в выморочных черных подвалах. А, может быть, не существует никаких «там» и «здесь», а есть единое «всюду», и оно забавляется с человеком, как злой ребенок с пойманной стрекозой?

Давным-давно, в раннем детстве, во время прогулки по городу родители как-то провели Сережу по удивительно тихой, пустынной, вымощенной булыжником улице, которую обступали старые двух– и трехэтажные дома из красного, потемневшего от времени кирпича. Дома имели странный, полусказочный вид. (Много позже Сергей узнал, что в архитектуре этот стиль именуется псевдоготическим.) Над их железными, выкрашенными охрой крышами покачивались верхушки огромных – или это тогда так только казалось? – деревьев. И еще ему запомнились кудрявые чугунные решетки на узких сводчатых окнах нижних этажей.

Улица пролегала где-то в самом центре города – Сергей не ошибался, потому что именно в центре прогуливалось семейство – но была она совершенно безлюдна, по ней не носились машины, на углах не торговали мороженым и газировкой, и вообще казалось, что это таинственное место как-то умудрилось отгородиться от городского гвалта и суеты, а может быть, оно было просто волшебным.

Много лет спустя, сам не зная для чего, может быть из-за избытка гвалта и суеты вокруг, он несколько раз пытался разыскать полузабытую улицу, но она то ли слишком умело пряталась от всякого досужего взгляда, то ли вообще существовала только в его детском воображении. Сергей иногда на несколько лет забывал о ней, но потом вдруг опять испытывал потребность возобновить поиски.

Недавно он возвращался из гостей, где, ну конечно, выпили, как без этого, но если сказать по правде – просто тащился пьяный в дрезину, плохо соображая, где он и куда направляется. Он не сразу понял, что ноги, спотыкаясь, бредут по истертой брусчатке старой мостовой, а с обеих сторон поблескивают из-за витых решеток темными стеклами узкие окна псевдоготических замков. Это была, черт побери, та самая улица, и те же гигантские деревья шумели в вышине мощными кронами, и все так же вокруг не было ни души. А в неподвижном воздухе висел запах детства, в которое, оказывается, можно – нет, не вернуться – забрести ненароком.

Наутро, заглушив головную боль пригоршней таблеток, Сергей бросился на поиски.

Теперь он знал, что волшебная улица притаилась рядом.

Но к вечеру бесплодная экспедиция завершилась в какой-то забегаловке. …Сергей был почти уверен, что ускользающая улица и Подземелье – две картинки по сторонам одной и той же страницы его судьбы. Отыщи он первую, возможно, не открылась бы вторая.

Но он узнал о существовании Подземелья и теперь за это приходилось расплачиваться. Узнал давным давно, когда не выдержал испытаний за старым бараком и на пустынной стройке. Не выдержал потому, что не сумел забыть, и Подземелье еще тогда, коснувшись, отметило его. Он всегда боялся темных лазов и глубоких трещин. Но в то же время они манили его, как край пропасти, и он не мог противиться искушению, пока не заглянул в самую глубину, откуда прямо в лицо ему то скалилась медвежья пасть, то расплывались в усмешке пухлые губы белобрысого солдата.

Сергей тряхнул головой, отгоняя подступившую дрему, от ночной промозглости передернул плечами и, засунув озябшие руки в карманы куртки, быстро пошел по улице.

Позади, над крышами, вдруг полыхнуло зарево, земля под ногами дрогнула, воздух качнулся от накатившегося грохота. Следом примчался порыв теплого ветра, загудел в полуоблетевших кронах старых тополей.

Сергей оглянулся на разгорающийся вдалеке пожар, постоял в сомнении, а потом решительно зашагал дальше.

Помня адрес, но не зная дороги, он заблудился в путанице перекрестков и глухих дворов. Плутая в поисках нужного дома, Сергей вдруг начал замечать – иногда прямо перед собой, иногда по сторонам – женскую фигуру в не по сезону легком, коротеньком платьице. Платьице то возникало на фоне глухой изгороди, то проступало среди кустов, густо разросшихся во дворах, то вдруг мелькало в проходах между бесконечными вереницами сараев и гаражей.

Сергей пригляделся. Кто-то еще, черный и почти неразличимый маячил чуть поодаль, позади девушки, не приближался, но и не отставал, держась за краем призрачного свечения, исходящего от ее хрупкой фигурки.

Сперва Сергей старался не обращать внимания на это настойчивое преследование, но голоногая девчонка уже перебегала дорогу почти перед самым его носом, и неспроста крутилась она здесь. А тот, второй, угрюмый и хоронящийся от глаз, не приближался, будто выжидая.

– Отстань! – громко произнес Сергей, останавливаясь. – Отстань, слышишь? – И сам подивился тому, что обращается к призраку.

Но девчонка услышала и неожиданно легко отстала, сгинула за углом кособокого нужника, только трепыхнулся на прощание под ветром короткий подол. А вместе с ней канул и черный ее спутник.

Неожиданно Сергей уперся в кирпичную стену с криво намалеванными на ней голубой краской цифрами и сообразил, что это и есть нужный ему номер.

Педагог жил в пятистах метрах, в таком же двухэтажном доме-близнеце, и по прямой дорога заняла бы несколько минут.

Прикинув число квартир в подъезде, Сергей быстро отыскал взглядом нужные окна на втором этаже. Света в них не было. В соседних домах кое-где мигали огоньки свечей и керосиновых ламп, но этот был темен сверху донизу, будто жильцы затаились или вовсе покинули его.

Оглянувшись по сторонам, Сергей направился к подъезду. Ступая на носки, чтоб не было слышно шагов – служба научила подкрадываться – в кромешной темноте поднялся по лестнице, ощупью нашел дверь, аккуратно обитую деревянной рейкой. Прежде чем постучать, машинально сделал шаг в сторону, за косяк – тоже профессиональная привычка: чтоб не нарваться на выстрел. Но здесь – он был уверен – в него не станут стрелять. Здесь его ждет кое-что пострашнее.

Сергей стукнул костяшками пальцев в гладкие дощечки, прислушался, надеясь уловить внутри звук неосторожного движения. Не услышав ничего, постучал еще несколько раз. Но никто не отозвался.

Сергей был готов и к этому. Логовище! Надыбал-таки Коля. Все правильно, должно быть логовище. Нора, берлога – лаз в Подземелье. Но добраться туда сейчас невозможно, остается только ждать, когда хозяин снова вернется в свое человеческое жилье.

Что ж, засада дело привычное.

Пошарив рукой вокруг, он нащупал прутья металлической лесенки, взбегавшей к чердачному люку. Бесшумно вскарабкавшись по тонким перекладинам и убедившись в отсутствии замка, он осторожно приподнял крышку и, придерживая, чтоб не упала и не наделала шума, отвалил ее. Сергей бесшумно скользнул на чердак и тут же угодил головой в махровую паутину. Счищая с волос липучую гадость, он услышал, как скрипит под ногами шлаковый утеплитель, и решил, что топтаться стоит поменьше.

Под сводами крыши гуляли сквозняки и стояла все та жа темень, но глаза уже начали привыкать к ней. Уличные блики проникали через слуховые окошки, а потому Сергей начал кое-что различать вокруг.

Он подсунул под крышку люка обнаруженный рядом обломок кпрпича и улегся на шлак перед образовавшейся щелью. Теперь он мог слышать любой шорох в подъезде и даже кое-что видеть. Поблескивали пыльные стекла в окне между лестничными маршами.

33

Весь мир заполняла розовая шевелящаяся пелена. Где-то поблизости раздавались гул, треск и шипение, рокотали мощные двигатели и перекликались человеческие голоса. Лежать было жестко, тело казалось раздавленным и расплывшимся по земле.

Не было ни боли, ни связных мыслей, даже воспоминание о матери – жива ли? – не прогоняло оцепенение. Но что-то все-таки мешало вновь погрузиться в забытье, какое-то назойливое воздействие, настойчиво пробивающееся извне.

Алексей Головин заставил себя открыть глаза и увидел, что лежит лицом вверх, а вокруг вздымаются черные, озаряемые сполохами огня, колонны. Моргнув несколько раз, он понял наконец, что развалился у ног столпившихся вокруг него людей, а один, в черной кожаной куртке, дергает и трясет его.

Николай Логинов, потеснив женщину и старика в белых халатах и, не обращая внимания на их неодобрительные возгласы, встряхивал пострадавшего.

– Алексей! Леха! Слышишь меня, нет? Да живой ты, живой, просыпайся, хватит ночевать!

Головин бессмысленно моргал. Логинов легонько шлепнул его по щеке.

– Ну-ка, это еще что?! – Старик фельдшер схватил Николая за рукав, будто собирался силой оттащить от пациента. Впрочем, минутой раньше сам же он и сообщил начальнику угрозыска, что кроме контузии и многочисленных ушибов никаких серьезных повреждений у Головина нет. Глубокий погреб, как пушечное жерло, направил мощь взрыва вверх, в небеса, оттого Алексей и отделался сравнительно легко.

На пощечину Головин отреагировал невнятным мычанием. Логинов опустился на колени, склонился к самому его лицу. В нос пахнуло свежим перегаром.

– Леша, что у вас тут произошло? Что взорвалось?

– Мать где? – выдавил наконец из себя Головин.

– Мать в больницу повезли. Руку ей повредило, оглушило, но так ничего, жива. С Витькой что? Нигде его найти не могут.

– Нету Витьки, – пробормотал Алексей. – Руки…

– Что – руки? – не понял Логинов. – Целы твои руки.

– У зверя – руки. Витька в погреб пошел, а за ним зверь… Запах, наверно, учуял. Витька как знал… все кошки сбегутся… На медведя похож, но не медведь. Медведя-то я бил… Страшный… руки у него… руки вместо лап… с когтями…

– Леха, ты погоди, ты, ну-ка, не засыпай! – Николай опять потряс раненого. – Медведь, выходит, к вам в погреб забрался? А взрыв отчего?

– Я услыхал – Витька кричит, и с карабином туда. Он Витьку загрыз уже. Я стрелял… бензин загорелся… потом тротил долбанул. Это не медведь… чудище… не зря говорили…

«Тротил-то у них откуда? – горестно подумал Николай и тут же ответил сам себе: – Да все оттуда же!» Если б имелась в округе ядерная боеголовка, то и ее бы давно выменяли на самогон.

– А зверь куда девался?

– Не знаю… Там, наверно, остался… и он, и Витька, – Головин приподнял руку и указал в ту сторону, где раньше был погреб, но тотчас зашелся в кашле, на губах у него выступила розовая пена. Фельдшер уже всерьез оттолкнул начальника розыска и склонился над пострадавшим.

Логинов выпрямился, уступая место медикам. Кое-что уже вырисовывалсь. Вполне мог зверь забраться в погреб, тем более что вон он, старый склад, за оврагом, за Кольцевой улицей.

Вылез из логова, отправился на промысел, забрел к Катерине. Но не то спугнула его бабка Наталья, не то так почему-то ушел и вот сюда приперся. А на речи Головина о чудищах с руками вместо лап внимания можно не обращать. В шоке человек, в бреду. Но как не обращать, когда все наворачивается и наворачивается вокруг этого треклятого медведя какая-то чертовщина! Бродит по улицам безбоязненно. Собак везде столько, цепи бы уже пообрывали и стаями на него кидались. Но будто сторонятся его собаки. А они ведь тут все, от бродячих до промысловых, по крови охотничьи. А охотничьи собаки в лесу опасного зверя не боятся. Они, Логинов много раз видел, от непонятного хвосты поджимают, от такого, что им инстинкт не может объяснить. Выходит, и медведя этого они не понимают. Почему? Что с ним такое?

Одно утешает: если верить Головину, кажется, отгулялся зверюга.

Николай оглядел разгромленную, дымящуюся усадьбу: дом со съехавшей набок крышей и пустыми провалами окон, разметанный забор; деревья с поломанными, обвисшими ветвями. В центре перепаханного взрывом двора курилась громадная воронка, по краям которой кое-где дыбились размочаленные обломки бревен – остатки мощных перекрытий погреба.

С огнем пожарные уже справились, но над всем этим хаосом висела густая пелена едкого дыма. Сквозь дым ослепительно сверкали фары двух пожарных машин и подоспевшей милицейской техники. В сверкающем мареве суетились люди в серой форме и неуклюжих брезентовых робах, мелькали красные околыши фуражек, тускло отсвечивал зеленью металл пожарных касок. Николай подумал, что так, наверное, должна выглядеть война.

Его не оставляло чувство, будто весь нынешний вечер он бежал по резиновой дорожке тренажера или навстречу движению эскалатора, спеша, но оставаясь при этом на месте. События же, в соответствие с законом всемирного сволочизма, развивались из всех возможных вариантов по наихудшему.

Из сверкающей дымовой завесы вынырнул Онуфриев. Во всеобщей кутерьме Логинов не заметил, когда прибыл начальник райотдела, но тот, оказывается, успел уже оценить обстановку и выглядел даже довольным, оттого, по-видимому, что дальнейшей опасности нет, взрыв оказался всего лишь несчастным случаем на бытовой почве, жертв – считай – одна, и то еще достоверно не установлено. Так что шума большого не поднимется и комиссий никаких не понаедет. Тем не менее доклад Николая шеф выслушал со вниманием.

– Медведь, значит, в погреб забрался? Ну-ну. Надо будет утром качественный осмотр сделать. Если был медведь, должно от него хоть что-то остаться, шерсть, куски какие-нибудь. А то, может, и брехня. Наплел Головин.

– Не нарочно же они сами себя взорвали, – возразил Николай.

– Не нарочно. А по неосторожности – могли. Теперь Леха на медведя валит.

– Если б он выкручиваться вздумал, про тротил вообще бы промолчал, сказал бы: не знаю, чего там брат в погреб натаскал и что взорвалось.

Логинов почти не сомневался в правдивости слов Головина. Оставалось распустить по домам охотников, дожидающихся в райотделе. Теперь его беспокоила другая проблема, о которой начальник РОВД пока ничего не знал. Николай надеялся хоть тут поспеть вовремя.

– Поеду я, – сказал Логинов, оглядываясь по сторонам.

– Торопишься! – не одобрил Онуфриев. – Хотя – чего тебе здесь делать? Если надо…

– Надо.

– Ну, давай, – махнул рукой шеф. – Вон, пусть тебя гаишник подбросит.

34

Лейтенант Василий Седых злился с самого утра.

Ни свет, ни заря, молодого специалиста разбудил помощник дежурного по отделу, пиная ногой дверь его комнаты в холодной, провонявшей сыростью, потом и табачно-спиртным духом общаге. Бранясь – нету покоя от ментов долбаных! – соседи но комнате попрятали головы под подушки.

Перво-наперво лейтенанту пришлось извлекать из печи горелый труп алкаша-кочегара, потом мотаться по бичевским притонам, вытаскивая из зловонных куч тряпья вшивых, чахоточных, покрытых коростой бомжей. Весь день Василия преследовал тошнотворный запах мочи, блевотины и впитавшегося в плоть бывших людей перегара.

Пообедал он в столовке, но после богатых утренних впечатлений кусок не лез в горло. Во второй половине дня беготня чуть улеглась. Часа в три позвонила Натаха, бухгалтерша лесодобывающей артели, тридцатилетняя да незамужняя. Натаха таким тоном разговаривала с Василием и такие произносила слова, что у него пришел в движение известный орган. К тому же был ему обещан хороший ужин под Натахино домашнее «снадобье».

Но тут начальство обнаружило, что опер, которому полагалось сегодня дежурить, три дня, как отбыл в отпуск. Не долго думая, захоботали молодого Василия. Так что вместо приятного вечера вышел облом и сплошное разочарование.

Лейтенанта в последнее время преследовало единственное желание: повидать такую работенку в белой обуви, в красном ящике.

После школы в армию идти было в ломы. Ловить там нечего, еще на какую-нибудь войну загремишь. На вуз у родителей бабок не хватало. Зато у отца был друг в ментовке, полковник. Отец вошел с полковником в тесный контакт.

В юридическом институте МВД за учебу платить не требовалось. Зато поступали туда строго по блату: дети и родственники милицейских чинов и прочих важных людей.

Или по их же протекции. У папаши хватило средств подмазать и полковника, и тех, кто сидел на приеме. А через четыре года, когда замаячило распределение по местам службы, знакомый полковник уже ушел в отставку, а средств у семьи не прибавилось. Вот и загнали в эту задницу, в Октябрьск. Можно было, конечно, не ехать, так все равно в армию загребут! …Мотоцикл опять заглох. Седых в бессчетный раз даванул ногой на стартер, утер со лба пот, выругался. Угробище, а не техника! Логинов, такой, без ключа, говорит, заводится. Ни хрена она вообще не заводится! Начальству главное, – команду подать, а ты долбись! Можно, конечно, не уродоваться, сослаться потом на неисправность, но вони же будет. Все нервные такие.

Со своими двумя помощниками оперуполномоченный побывал уже на квартире у завуча, но там на стук никто не отозвался. Тогда они нагрянули к Репину, но и его не застали, обнаружили только, что неслабо тут кто-то отдыхал. Потом бросил дверь открытой и подался неизвестно куда.

Перебудив на всякий случай соседей, Седых установил, что никто из них ничего подозрительного не слышал и не видел, а заодно узнал, что такой-сякой милиции больше делать нечего, кроме как по ночам тарабанить в двери. Ладно, не околеете!

Вернувшись в покинутую квартиру, он позвонил в отдел, чтоб доложить обстановку и получить дополнительные инструкции, но выяснилось, что Логинова там уже нет.

Ругаясь про себя, оперуполномоченный в сопровождении засыпающих на ходу милиционеров вернулся к мотоциклу и бился с ним минут десять, пока двигатель наконец не затарахтел.

Они объехали окрестные дворы, высматривая в свете фары Репина, но им никто не повстречался, кроме промокшей дворняги, шарахнувшейся из-под самого колеса.

Василий резко тормознул, дурная псина ускакала в темноту, а двигатель «Днепра» постучал лениво, пару раз чихнул и снова заглох.

Сойдя на землю, Седых покачал зловредный экипаж. В баке плескалось горючее.

Покрываясь потом и свирепея, оперуполномоченный с маху топтал рычаг стартера, подсасывал в карбюратор бензин, пока горючка не начинала течь из-под клапанов в грязь. Двигатель урчал, покашливал, но не заводился.

Лейтенант пнул скат норовистого «Днепра». Милиционеры стояли рядом молча и выжидающе.

– Чего едальники пораскрывали? – окрысился Василий. – С толкача давай попробуем.

– Ты бензину пересосал, – сказал один из сержантов.

– Ты бы, знаешь, чего пососал?!

«С толкача» мотоцикл завелся. Помня инструкции Логинова, Седых решил опять ехать к завучу. Он зло крутанул ручку газа, отпустил сцепление, и мотоцикл прянул с места.

– Тише, ты, наездник! – крикнул в ухо лейтенанту сидящий позади милиционер, хватаясь рукой за фуражку, чтобы ее не сорвало встречным ветром. От такого старта он едва не свалился с сиденья. Второй сержант, помощник дежурного, съежился в коляске, кутаясь в ее прорезиненный полог.

Седых вырулил из путаницы дворов на проезжую часть.

Они не проехали и полсотни метров, как от обочины наперерез мотоциклу ринулся некто, неуклюже размахивая руками и цепляя мостовую носками сапог. Василий ударил по тормозам, шины взвизгнули.

Прикрывая глаза от света козырьком ладони, к «Днепру» подступил пьяный мужик в распахнутой телогрейке и выбившейся из штанов, расстегнутой до пупа рубахе.

Заглядывая поверх ветрового стекла, он пытался рассмотреть, кто за рулем.

– Подвезите, мужики!

Увидел, наконец, красные околыши фуражек с кокардами.

– А-а, милиция, дра-асте вам, добрый вечер!

Любитель автостопа не шибко смутился перед блюстителями порядка.

– Зинку тут не видали? Гошки, братана, жену? Гошка на рыбалке, а она, стерва, шляется по темноте. Куда, спрашивается, поперлась, когда мужа дома нет?! Я увидел – стой! – говорю, а она как дриснула… Игнатьич, ты, что ли! Не подвезешь?

Не обращая внимания на пьяное болботание, Василий изо всех сил старался не дать заглохнуть двигателю, но окаянный агрегат, будто издеваясь, покашлял, постучал раздумчиво, с отвращением чихнул и издох.

Оперуполномоченному захотелось задушить кого-нибудь собственными руками. Но инициативу перехватит помдеж.

– Щас ты у меня найдешь Зинку, – пообещал он, вылезая из коляски.

Недолго спустя, окажись поблизости запоздалый прохожий, он мог бы наблюдать необычную картину. Долговязый парень в «гражданке», матерясь, обреченно дергал заводную педаль ободранного «Днепра», из «люльки» которого нелепо торчали вверх ноги в кирзовых сапогах. Голова и туловище странного пассажира прятались глубоко в недрах коляски, и оттуда время от времени доносилось приглушенные вопли. На боковом крыле восседал милиционер и левой ногой деловито утрамбовывал и упихивал поглубже непослушный «груз». Второй милиционер за отсутствием занятия стоял рядом просто так.

– Толкать надо, – сказал Василий. Рубашку на нем впору было выжимать. – Да выкиньте вы эту морду! Зачем запихали? Некогда с ним возиться.

– Я с ним в отделе разберусь, – пообещал помдеж. – На той неделе мы по тони сплавляемся – самый ход – а он, гнида, выскакивает и впереди нас сеть кидает.

Два заплыва обосрал.

– Выкинь, говорю! – рявкнул Седых.

– Ладно, молодой, не шуми, – огрызнулся помдеж, но все же дернул за торчащие над коляской сапоги. – Эй, ты, вылазь! Разлегся!

В ответ из-под полога донеслось обиженное бормотанье. Не склонные к уговорам сержанты живо выдернули обладателя сапог на свежий воздух и привели в вертикальное положение.

– Ну-ка, дергай отседа! – скомандовал помдеж. – Длинными и плавными скачками.

Завтра в отдел придешь. К девяти часам.

– Зачем сразу по морде? – Мужик потрогал расквашенный нос.

– Щас, бля, добавлю! – пригрозил помдеж.

Мужик молча повернулся и растаял в темноте.

«Чего мотаемся туда-сюда? – подумал Седых. – Чего ищем? Сколько времени потеряли! А смысл?!»

Опять толкали мотоцикл, пока он не завелся. Проехать им оставалось метров двести. «Лучше б пешком пошли», – вздохнул Седых.

– Может, в отдел?.. – предложил второй сержант, до костей продрогший в форменной курточке, поверх которой ничего не набросил перед выездом.

– В свистел, – ответствовал оперуполномоченный.

Заворачивая мотоцикл во двор двухэтажки, где проживал завуч, Василий совершенно позабыл за кутерьмой, что асфальтированная дорожка здесь перекрыта сваренным из водопроводных труб барьером, при помощи которого жильцы дома обороняли клумбы и скамейки от лихих шоферов. С другой стороны дома дорогу переграждал неглубокий кювет, в котором они чуть не застряли в первый приезд. Бороздя заполненную водой канаву, Седых неосторожно сбросил газ, и мотоцикл заглох. Тут уж седоки взревели хором.

Втроем они вытолкала «Днепр» на ровное место.

– Да что же с ним за черт такой? – Помдеж отстранил Василия и присел на корточки перед двигателем.

Седых глянул на слепые окна двухэтажки, но тут помдеж радостно протянул:

– По-онял! От же сука! – И бодро пообещал: – Щас мы его сделаем. Где инструмент?

Пока троица, позвякивая металлом и посылая в разные стороны мелькающие лучи фонарей, колдовала над вымотавшей душу техникой, с улицы во двор, мимо барьера из труб, проследовала странного вида фигура. Некто сгорбленный, скособоченный, спотыкаясь на каждом шагу, пересек двор и приблизился к ступенькам крыльца. Будь Седых не так поглощен своим занятием, он заметил бы странного пришельца и даже в темноте, наверняка, разглядел бы, что существо покрыто какими-то развевающимися под ветром лохмотьями, похожими на клочья длинной свалявшейся шерсти.

Порыв ветра на миг донес едва уловимый запах гари, обеспокоивший лейтенанта. Но помдеж прикрикнул: держи давай! – и Василий крепче сжал плоскогубцы на непослушной гайке.