Текст книги "Подземелье"

Автор книги: Кирилл Партыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

4

«Надо же было так некстати обгадиться», – чертыхнулся про себя Сергей, шагая по широкому коридору. С обшитых деревянными панелями стен на него угрюмо косил незрячим глазом гипсовый профиль великого чекиста, ухмылялись румяные от ретуши физиономии «лучших людей управления». Наглядная агитация настырно требовала днем и ночью крепить законность и служебную дисциплину. Да уж, укрепил товарищ капитан – дальше некуда!

Под табличкой «не курить», где давно укоренилось место для этого занятия, Сергей остановился, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Не слишком-то он торопился встретиться с сослуживцами. Всерьез его вряд ли кто осудит. Как говорится, кто без греха, пусть первым и бросит камень. Но вот по части подъежек имелись тут крупные мастера. К тому же мысль о какой-либо полезной деятельности внушала отвращение. Но никуда не денешься, надо собираться в командировку – раньше сядешь, раньше выйдешь.

Репин нехотя поплелся на рабочее место.

Майор Неклюдов, деливший с Сергеем кабинет, при появлении «сокамерника» ухмыльнулся и пропел:

– Вывели, болезного, руки ему за спину, и с размаху бросили в черный воронок!

– Пошел ты, – беззлобно отмахнулся Сергей – Уже всем раззвонили.

– А ты как думал? От народа не утаишь.

– Народ – хрен с ним! До боссов бы не дошло.

– Не дойдет. А и дойдет – че ты ссышь? Нет бумаг – нет скандала. Не боись, на Миките все и заглохнет.

– Хорошо бы… Слушай, у тебя в сейфе ничего нет? Мне бы капель двести, а то совсем загибаюсь. Реанимация нужна.

– Ага, щас тебе – капель двести! – прикрикнул Неклюдов. – Смотри, Микита реанимирует…

Зазвонил телефон. Неклюдов послушал трубку, буркнул «иду» – и вышел из кабинета.

Сергей остался один. Н-да, воскресение из мертвых не состоялось. Есть у него, конечно, в сейфе! Не жмется, подводить не хочет. Да что опохмелка, много чего не состоялось. Отпуск, например. А уж о денежном поощрении, которое маячило за раскрытие «солдатского» дела, лучше не вспоминать. Проект приказа мусолили-мусолили. Бумажки тут народ пишет только с пятого пинка. Сколько талдычил Микита Неклюдову, но не больно расстарался коллега, хоть и сам ведь, черт бы его драл, упомянут в том приказе.

Теперь все, поезд ушел. Вон она, писуля, валяется, вся перечерканная… Премию обмывать, мужики, конечно, позовут, но не в этом же дело.

Две недели назад, на берегу реки, возле очистных сооружений завода работяги обнаружили тело пятнадцатилетней девчонки. При этом слабых желудком стошнило.

Сергей с Неклюдовым прибыли на место, когда там вовсю уже орудовали сотрудники районного отдела. Труп лежал среди куч производственного мусора, у самого стока нечистот, прикрытый кусками рубероида. Следователь прокуратуры вместе с судебно-медицинским экспертом осматривали тело. Перекинувшись парой фраз с операми из райотдела, Сергей подошел и склонился над останками.

Судя по светлым прядям, кое-где просматривавшимся в буром колтуне слипшихся от крови волос, при жизни девушка была блондинкой. А вот черты лица вряд ли удастся установить даже по методу Герасимова, ибо для этого необходим череп.

Сам не зная зачем, Сергей всмотрелся в черно-бурое, копошащееся червями месиво.

Не пострадавший нежно-округлый подбородок выступал из разрушенной плоти желтовато-белым мыском, и от этого казалось, что лицо погибшей скрыла пугающая маска.

Судебный медик, раздвигая заскорузлые обрывки платья, считал ножевые ранения.

Восемь, девять,… двенадцать. Рядом на газете лежал метровый кусок железной арматуры, перепачканный коричневатыми сгустками.

– Вот этим били, – кивая на металлический прут, пояснил стоявший рядом зональный оперативник. – Даже в воду не забросили.

Сергей смотрел на раскоряченные ноги трупа, на развороченный пах… Прутом ее не только били…

В первый же день они перевернули весь завод. Задача не простая, если учесть, что от завода остался один цех, а в прочих засели всякие арендаторы, которых с их запутанными связями враз не процедишь.

Потом принялись за прилегающий район города. Не самое страшное это было преступление, с которым довелось столкнуться Репину. Попадались дела куда покруче. Сама потерпевшая, наверняка, не из воспитанниц благородного пансиона, благоразумные девицы не часто попадают в такие аховские ситуации. Сергей сам не мог объяснить, что его зацепило… Потрахаться, что ли, не с кем?! Имей «дозняк» в кармане, пригласи телку на дискотеку. А если даже бабла нету, все равно найдется шалава. Зачем же так?! Зачем этот прут, который не выходил у него из памяти.

Если бы просто добить хотели, а то…

На третьи сутки определилась личность жертвы. Девочка оказалась бродяжкой, и родители, привыкшие к частым и длительным отлучкам дочери, не спешили бить тревогу, пока милицейский клич – помогите в розыске! – не дошел до них с телеэкрана. Никакой связи с заводом она не имела и как здесь оказалась, непонятно. Следователь склонялся к версии, что ее просто привезли туда убивать, и искать злодеев надо где-то в другом месте, распутывая многочисленные знакомства погибшей. Но Репин, словно что-то нюхом чуял, все крутился среди обветшалых цехов. И не напрасно.

Подозреваемых задержали поздним вечером четвертого дня.

Белобрысый солдатик ломанулся через кучи мусора, перемахнул через изгородь.

Неклюдов споткнулся, упал, заорал что-то матерно. И отстал. А ретивый Репа скакал по битым кирпичам и обломкам железо-бетонных плит, как горный козел. Как ноги не переломал?! Следом взлетел на забор, располосовал штанину, а вместе с ней и голень о колючую проволоку и сиганул прямо на спину беглецу. …Судьба случайно свела юную искательницу приключений со смазливым белобрысым солдатиком. Девчонка и не знала сперва, что он служивый. Бродил себе по городу как ни в чем не бывало в китайском «рибуке». Его с другими такими же «арендовал» в части у прапора предприниматель, снимавший помещение в одном из заводских цехов. Прапор уступил «рабсилу» за гроши. С утра до позднего вечера бойцы пилили доски для хозяина, а по ночам развлекались, как умели.

Белобрысый угостил девчонку пивом и предложил поехать к нему, в цех. Парень прикольный, чего же отказываться? Прихватили еще выпить и вскоре в уединенной подсобке занялись любовью. А когда совсем устали, дружок отлучился. Сказал – за водкой, скоро вернется.

И не обманул. Вернулся с выпивкой… И почти со всей бригадой.

Белобрысый сноровисто заткнул пасть развизжавшейся телке – не знала разве, куда шла? Защитники отечества резвились до утра, пока не иссякло пойло и мужская сила.

Девушка совершила роковую ошибку. Придя в себя, бросила в лицо белобрысому: гадина, заявлю!

А что, и заявит – к бабке не ходи! Когда расходились, «ромео» кивнул верному, испытанному в делах корешку, и тот остался без лишних вопросов.

Сначала они набросили ей на шею бечевку и стали душить. Но бечевка лопнула.

Тогда кореш отыскал на полу завалявшийся кусок арматуры.

– Здесь не надо, кровищи будет – не отмоешь. – решил белобрысый.

Они облили девушку водой, приводя ее в чувство, и поволокли на берег, за очистные сооружения. Здесь поочередно орудовали железным прутом, а когда дело, казалось, было сделано, белобрысый наклонился над телом развел девушке бедра и до половины вогнал арматурину в еще недавно желанную плоть.

Жертва оказалась еще жива.

– На хрена?… Твою мать! – Кореш сблевал.

– Не проверим – заложит!

Арматурина опять со свистом рассекла воздух. Но, то ли страх был велик, то ли трудно уже было остановиться в упоении смертью. Белобрысый отбросил прут и вытащил из кармана китайский складень.

На втором десятке ударов лезвие кустарной поделки перестало держаться в рукоятке. …«Дикой ротой» занялась военная прокуратура, а белобрысого и его напарника Репин с Неклюдовым раскрутили и на другие дела. Дела бы эти потянули на «вышку», не будь на нее моратория, и поражали своей кровавой бессмысленностью.

Оказалось, что «чудо-богатыри» Российской армии по ночам словно превращались в каких-то демонов или оборотней и рыскали по городу. Как-то за полночь они тормознули «рысака» и, не торгуясь, полезли в кабину. А когда в конце пути водитель потребовал плату, его оглушили ударом молотка, потом белобрысый сунул ему между ребер «перо», то самое, которым позже кромсал девушку. Труп выбросили из машины и катались, пока не кончился бензин. Под утро вернулись в цех усталые, но довольные.

Вскоре все до мелочей повторилось с таксистом. Но истекающему кровью шоферу удалось вырваться. Он бежал сквозь темноту, пока, обессилев, не упал на крыльце частного дома. Сумел все же стуком разбудить хозяев. Это спасло ему жизнь. …Миловидный светловолосый паренек «чистосердечно каялся» в одном из кабинетов «убойного» отдела. Был он весь какой-то домашний: говорил голосом негромким, языком изъяснялся правильным, на вопросы отвечал вежливо и обстоятельно, что вызывало у сыщиков особое отвращение. Юноша, как выяснилось, учился в гуманитарном вузе, но перевелся на заочное отделение и угодил в армию. Дома его ждали родители и жена с грудным ребенком.

Молодой следователь военной прокуратуры, не разучившийся еще ужасаться, воскликнул с пафосом:

– Я не понимаю! Зачем?! Как ты мог, черт бы тебя побрал!

Репин, присутствовавший при допросе, не слушал, что отвечал солдат. Сергей давно не тратил времени на пустые разговоры.

«Как ты мог?!..» Белокурый, даже если бы и захотел, не сумел бы объяснить. А капитан – понять.

Сергею казалось: это все равно, что допытываться у хищника, зачем он жрет сырое мясо?

Жрет себе и все! Но то ведь хищник…

Сергей гнал от себя такие мысли, словно боясь запутаться в них. Он не спал несколько суток и сейчас курил, не переставая, чтобы не задремать.

Но и в следующую ночь выспаться ему не удалось. А потом случилась та дурная заморочка, помутнение переутомленного сознания или что-то еще – он не знал.

Что-то произошло не то с солдатом, не то с самим Сергеем во время свидания арестованного с матерьью и женой. Что-то пугающее и необъяснимое, о чем Репин вспоминать не хотел.

«Солдатское» дело получило широкий резонанс благодаря молодежной газете, которая, как обычно, всё переврав, возвестила о нарастающем вале жестокости и насилия. Начальник УВД в очередной раз проклял ненавистных писак. А отличившихся сотрудников распорядился поощрить.

Без ложной скромности Сергей полагал, что его фамилия должна стоять в приказе одной из первых. Но не о премиях ему теперь стоило горевать, а надеяться, чтоб все обошлось полуофициальной выволочкой у Микиты и ссылкой в глухие края вместо отпуска.

Дозвонившись до Октябрьска и предупредив о своем грядущем визите, Сергей собрал в папку бумаги, поколебавшись, достал из сейфа пистолет, сбросил пиджак и захлестнул на плечах сбрую кобуры.

Вернувшийся Неклюдов проводил неодобрительным взглядом юркнувший под мышку товарища «Макаров». Но сказать ничего не успел, потому что Сергея тут же след простыл.

В коридоре курили и суесловили человек пять оперов из «убойного». Сашка Гриднев, отделовский балагур, в неурочное время взялся травить какую-то очередную ржачку.

Народ, забыв про оперативно-служебную деятельность, сопровождал рассказ дружным гоготом.

Недавно оперативно-следственная группа, в которую входил Гриднев, вывозила обвиняемого «на природу».

Некто Трофимов, лишь изредка и не надолго выходивший из зоны на волю, сел с приятелем за карты в хибаре пригородной слободы, где нашел себе временное пристанище. На почве азарта и технического спирта из ближайшего ларька дружки повздорили, и Трофимов отстоял свою правоту при помощи топора. Поразмыслив, он посредством того же топора расчленил труп, туловище закопал на ближайшем пустыре, а голову и конечности сложил в полиэтиленовый мешок и ночью спрятал под поваленным деревом на территории детского оздоровительного лагеря, расположенного неподалеку.

Тщательно вымыв пол и оттерев кровь со стен, Трофимов подался от греха. Однако, спьяну туловище закопал неглубоко, и вскоре его обнаружили вездесущие мальчишки.

Мастера топора сыщики вычислили быстро, а когда поймали, он с готовностью согласился показать, где спрятаны недостающие части трупа.

– Ну и вот, – повествовал Гриднев, – вылазим мы из машины и к воротам. Лагерь пустой, пацанва разъехалась – школа уже. Мы в калитку. Тут, как со звезды на лыжах, сторожиха, старая карга, горластая, боевая, короче – спасу нет! Куда, кто такие? Мы объясняем, ксивы показываем. Она – какая милиция, нечего здесь делать!

Мы ей: да вы чего, бабушка? Нам тут место одно осмотреть надо. Кричит: ничего не знаю, посторонним не положено. Кое-как уболтали. Она следом увязалась, надо, видишь ли, проследить! Ей Колька и так, и сяк: отвали, бабуля! Куда там! Ну, хрен с тобой! Мы через территорию, в лесок, Трофим ведет, криминалист на камеру снимает.

Приходим на место, Трофим показывает на поваленное дерево. Следак хочет по правилам: дескать, поясните, куда и зачем вы нас привели? Но Трофим, как покололся, стал активно сотрудничать со следствием. Без базара лезет под бревно. Бабка, конечно, в первых рядах – надзирает. Видит – появляется отрубленная нога. Трофим ее следаку подает. Примите, мол, от чистого сердца.

Следак глазами лупает! А бабка пятнами пошла, вдохнула, а выдохнуть не может.

Бац – и в горизонтальное положение. Стебать мой старый китель! Загнется старая – отвечай за нее. Мы в суматохе и про Трофима забыли.

Короче, криминалист, падла, на камеру заснял, как мы дружно бабку к сторожке трелюем, а позади Трофим сам собой, без конвоя, шагает и мешок с конечностями на горбу добросовестно прет. Хоть и в браслетах, а оборваться мог – нечего делать!

Криминалист, козел, потом за эту кассету литровый пузырь стребовал.

Пользуясь всеобщим весельем, Сергей вознамерился прошмыгнуть незаметно, но Гриднев его углядел.

– А-а! – обрадованно заорал он, – Сергунька! Как оно ничего? Головка вава?

Водовка крепкая попалась?

Присутствующие изготовились к новому представлению.

– Не суй нос, Буратино, – посоветовал Сергей. Но неуместный гвалт обеспокоил, наконец, подполковника Микиту, и он, появившись из кабинета, сурово осведомился, какого буя собрались, делать, что ли, нечего?!

Не дожидаясь развития событий, Сергей поспешил к лестнице.

«Веселые мы ребята, – подумал он, покидая управление. – Юморок в самый раз для психушки».

5

Заскочив домой, Сергей наскоро побросал вещи в дорожную сумку. От дурного запаха и разгромленного вида квартиры опять замутило, но уборку отложил до возвращения.

К тому же у Неклюдова есть ключ: если вздумает заторчать с телкой, пусть сам расстарается. Хоть какая-то будет польза.

По дороге в аэропорт Репин заглянул в знакомое кафе, бросил деньги на стойку и со стаканом уселся за столик в углу пустого, полутемного зала. Отпил, поморщился и, откинувшись на спинку кресла, замер в ожидании исцеления.

Минуты, наступающие вслед за первым, трудным после вчерашнего, глотком, казались Сергею благодатными. Мозг и сердце очищались от черной коросты, которая нехотя отваливалась и осыпалась, словно струпья с подживших ран, освобождая то, что он, не задумываясь, называл душой.

Называть-то называл, но не слишком вдавался в смысл расхожего слова. Склонность к отвлеченным умствованиям в оперской среде не поощрялась. Сергей чувствовал, что давно уже какая-то дрянь засела у него внутри. Она постепенно разрасталась, томила, а с недавних пор и вовсе превратилась в саднящую боль.

Боль Сергея напугала, и он спохватился, не «посадил» ли служебными перегрузками и пьянкой какой-нибудь важный внутренний орган. Рассказывать об этом Сергей стеснялся. А, заикнувшись иногда во время вечерних кабинетных посиделок, говорил путано, не то и не так.

Приятели опера настороженно замолкали. Когда, например, Санька Гриднев повествовал, какие страдания вынес, три раза подряд словив «трепака» на одной и той же телке, посмеивались и сочувствовали. А тут дело совсем другое.

Тот же Санька и обрывал Сергея:

– Ты чо, Репа?! Похмелись и все пройдет.

Кстати – и проходило. Но догадывался капитан Репин, что обламывали его сослуживцы потому, что и сами знакомы были с подобной хворью. Содержалось, значит, в ней что-то такое, что смущало неслабых и неробких парней, удерживало от лишнего трепа.

Между тем в милицейской поликлинике во время медосмотров братию из «убойного» отдела врачи признавали поголовно здоровехонькой. Ну, значит, так оно и было.

Сергей постепенно осмысливал свои скверные ощущения. И, если бы его спросили без обиняков, что же вас, товарищ капитан, на самом деле беспокоит, он, возможно, ответил бы: душа болит. Не в смысле – с бодуна или от какой-то обиды, а в самом прямом. Болит и все. Как ушибленная нога или зуб с дуплом.

Но какая, извините за выражение, может быть душа, если без конца и края, днем и ночью, в будни и праздники голыми руками разгребаешь дерьмо?

Что за пустые умствования, когда тебя сутками перемалывает в дикой мясорубке, рыдающей и орущей матом, заправленной ненавистью, страданием, кровью! А ты, привыкнув ко всему, умудряешься жрать, пить, балагурить, а посреди общего бедлама еще и «трахнуть» между делом миловидную свидетельницу.

Иногда вечером трудно припомнить, какая днем была погода, потому что со вчерашней ночи ты все время куда-нибудь мчался; непоправимо опаздывал; вываживал из песка заброшенного карьера, из мусора свалки, из тины канализационного колодца разлагающуюся мертвечину; лазал по затопленному бомбоубежищу в поисках отрубленных голов; перетряхивал на обыске сифилисное тряпье притона; cо стволом наголо вламывался по наводке агента в дверь блатхаты, где загасился мокрушник; на кого-то орал – и на тебя орали немыслимыми словами. А ты все выуживал, вытягивал, вытряхивал показания, с трудом подавляя искушение пристрелить на месте какого-нибудь наглого, сытого, самоуверенного адвокатишку. Ты интриговал, льстил, угрожал, впопыхах строчил ненавистные и зачастую никому не нужные бумаги. Курил до одури, кормил бутербродами нагловато-пугливых осведомителей, выкладывал им их Иудины сребренники. (Не за Христа, ох, не за Христа с апостолами!) Улыбался стареющей шлюхе-агентессе, незаменимой помощнице, норовящей затащить мускулистого опера к себе в койку, а заодно настучать на него его же начальству.

В общем – работал!

Может оно и не плохо, поразмыслить о душе и прочих, столь же возвышенных материях. Но желание это бесследно исчезает, когда глохнешь от криков матери, привезенной на опознание обезображенного трупа. Сострадаешь, крепишься изо всех сил, но, в конце концов, начинаешь злиться, потому что эти вопли и обмороки мешают тебе сосредоточиться на расследовании. А от накопившейся внутри черноты хочется переломать обвиняемому все кости. И, когда отвернется грозное прокурорское око, плюешь на гуманность, кодексы и Конституцию, вместе взятые. Не для своей корысти, как некоторые, а потому что иначе просто нельзя работать.

Невозможно размышлять о душе, если изо дня в день, не взирая на беспрерывные мольбы и угрозы разводом, возвращаешься в собственную квартиру к многострадальной жене и малознакомым детям то ли очень поздним вечером, то ли слишком ранним утром. Нередко – в непотребном виде после очередной «расслабухи» по поводу удачно завершенного дела.

Падая на постель, вдруг обнаруживаешь, что под тобой не простыни, а тонкая пленка, натянутая над бездонным колодцем. Она рвется, и ты валишься в пропасть, на дне которой затаились и ждут бесконечные черные подвалы, полные кривляющихся рож и оживающих трупов.

Так что заканчивай, Репа. Похмелись и все пройдет! …Сергея вернуло к действительности острое чувство страха, подкравшееся незаметно, безо всякой причины, словно сгустившееся в неподвижной тишине безлюдного зала. Страх разбежался мурашами по коже, выступил холодным потом на лбу.

«Черт, – подумал Сергей, опасливо поглядывая по сторонам, – не хватало еще повстречаться с розовыми слонами».

Очень не устраивала его такая перспектива.

6

Оставив позади посадочные хлопоты, промокнув под холодным осенним дождем у трапа самолета, Сергей наконец пристегнул ремни и блаженно откинулся в кресле.

Несмотря на побочные явления, выпивка оказала таки свое целительное воздействие.

Расстояние до соседнего с Октябрьском районного центра – пункта пересадки – АН-24 одолел за час. Весь недолгий полет Сергей дремал и открыл глаза лишь от удара шасси о посадочную полосу.

Пройдя в деревянный барак, гордо именуемый «аэровокзалом», он зарегистрировал билет на рейс до Октябрьска. Рейсов было всего два в неделю. До отлета времени оставалось навалом.

Чистенький из-за малолюдности, допотопно оборудованный зал ожидания перегораживали несколько рядов садовых скамеек, на которых парами и врозь сидели будущие Сергеевы попутчики. От нечего делать он стал разглядывать публику.

Ближе всех к Репину клевал носом ханыга в рваной штормовке, облезлой солдатской шапке и кирзовых сапогах, между которыми покоился внушительных размеров вещмешок. По характерным очертаниям предметов, выпирающих из-под выцветшей парусины, Сергей безошибочно определил содержимое мешка. Пойло. Это в городе сто лет, как забыли про винный дефицит. А «на северах» с выпивкой по-прежнему туго.

Никакая коммерция не спасает. Завозить дорого, потому цены ошеломительные. А откуда деньги у народа в полумертвых поселках, отрезанных от «большой земли»?!

Догадку подтверждало также мало соответствующее воздушным путешествиям состояние будущего пассажира. Он едва удерживался в сидячем положении.

Двое хозяйственного вида мужиков, закусывающих возле груды мешков и чемоданов, не заинтересовали Сергея. Зато его внимание привлек высокий молодой абориген, расположившийся у окна. Лет тридцати, аккуратно подстриженный, в темном костюме и рубашке с галстуком, в начищенных штиблетах, он выглядел несколько нелепо в окружающем интерьере. Для коренного обитателя здешних мест человек этот был удивительно высок, ростом, почти не уступая Сергею. Ноги имел длинные и прямые, чем также вызывающе отличался от большинства соплеменников. На ухоженном, смуглом лице поблескивали очки в массивной оправе. Рядом с аборигеном примостился потертый портфель.

«Что у него там? Не водяра, надо думать» – решил Сергей, устремляясь взглядом в неисследованное еще пространство зала и обнаруживая объект, изучением которого стоило заняться подробней.

Схоронившись в тени разросшегося фикуса, в единственном здесь драном кресле расположилась молодая особа, вся из себя заметная – короткая черная кожанка, оранжевая блуза, модные брючата в обтяжку.

Забросив ногу на ногу, особа покачивала туфлей и с видом досадливой скуки перелистывала «Космополитен». Рыжеватые, со знанием дела взлохмаченные волосы, умелый макияж, раскрепощенность позы, журнал в руках и яркая спортивная сумка подсказали Сергею, что перед ним не бухгалтерша, возвращающаяся из областного центра с грузом канцелярско-бланочной продукции.

Кто же такая? Наверняка, командировочная. Не чиновница и не коммерсантка. Не тот имидж. Но что-то неуловимо знакомое чудилось Сергею в облике дамочки. Он прикинул: что ж, очень даже похоже…

Репин, как истинный профессионал, терпеть не мог журналистов. Он их просто не переваривал. Гоняясь за «жареным» и «чернухой», они ни черта не смыслили ни в криминале, ни в борьбе с ним. А всякое сказанное тобой слово умудрялись так переврать, что впору было либо хохотать до упаду, либо морду бить. Если, конечно, не какая-нибудь очаровательная журналюшка…

Командировка по заданию редакции? Тра-ля-ля-ля шагать, тря-ля-ля-ля не спать ради нескольких строчек в газете. Исследовав взглядом незнакомку, Репин подумал, что неплохо бы по прибытии не потерять ее из виду.

Дверь со стороны взлетной полосы отворилась, и в барак вошел некто в телогрейке, перепачканных машинным маслом «техсоставовских» штанах и кирзовых сапогах.

Нечесаную шевелюру новоприбывшего венчала на удивление крохотная шапчонка военного образца.

– Кто в Октябрьск, прошу на посадку, – возвестило сомнительного вида должностное лицо.

Вскоре куцая цепочка пассажиров брела к нахохлившемуся у края летного поля «кукурузнику».

Рыжеволосая проворно перебирала походными туфельками в затылок кудлатому поводырю, и Сергей, глядя сзади на ее округлые, в меру подвижные ягодицы, перекатывающиеся под тонкой тканью брюк, вдруг ощутил себя угрюмым бобылем, день за днем остервенело мечущимся между работой и выпивкой. Он глубоко вздохнул, сдерживая неожиданно подкатившую дурноту.

В салоне «кукурузника» по обеим сторонам вдоль бортов тянулись жесткие скамьи.

От сидения на них моментально начинала деревенеть спина и ныла шея. Сергею досталось место рядом с рыжей особой, и нельзя сказать, что это вышло случайно.

Наконец по трапу поднялся замешкавшийся провожатый, проследовал к пилотской кабине и отворил дверь. Там в кресле развалился другой такой же субъект в ватнике и замасленных штанах. Провожатый угнездился в кресле перед штурвалом, и тогда выяснилось, что это летчик.

Двигатель заработал, из двери пилотской кабины в салон повалил сизый дым. Сергей опасливо отметил, что некоторые части летного оборудования подвязаны алюминиевой проволокой, явно не предусмотренной конструкцией аэроплана.

Однако от земли они оторвались благополучно, хотя знакомство с соседкой пришлось отложить из-за поднявшегося грохота и лязга.

До Октябрьска тащились, как с повинной. Небесный тихоход жался к земле, его тень путалась в верхушках кедров и лиственниц, которыми ощетинились невысокие округлые сопки, разбегавшиеся из-под крыла во все стороны до самого горизонта. С высоты ландшафт напоминал сплошь покрытое кочкой болото, и если бы не яркое разноцветье осенней тайги, могло показаться, что самолетик медленно скользит в нескольких метрах над нескончаемой марью. Поблескивающая в падях серая гладь многочисленных речек и озер усиливала этот обман зрения.

Аэродром Октябрьска проступил желтовато-бурой проплешиной в мохнатой шкуре тайги. Сергей, всматриваясь с высоты в грунтовое покрытие, представил, что могут натворить здесь дожди. Заряди они, и дату обратного вылета смело можно откладывать до заморозков.

Посадка тоже прошла благополучно. Летающая рухлядь, судя по всему, давно израсходовала свой технический ресурс, но, вопреки физическим законам, умудрялась не развалиться на ходу, что, в представлении Сергея, очень роднило ее с жизнью в целом.

Октябрьская милиция не больно-то расстаралась по части встречи. Из «аэровокзала», совсем уже смахивающего на сарай, Сергей тщетно пытался дозвониться до райотдела, но то ли связь была ни к черту, то ли местные сотрудники дружно подались на передний край борьбы с преступностью – телефоны, включая не знающий отдыха «02», глухо молчали. Работница аэропорта, толстая добродушная тетка в черном заштопанном халате сочувственно взирала на безуспешные старания городского, которому предстояло топать до поселка несколько километров.

Чтобы не задавать глупых вопросов, о рейсовых автобусах Сергей спрашивать не стал и вскинул на плечо ремень увесистой сумки.

В этот момент телефоном завладела рыжеволосая. Дождавшись, когда и ее постигнет неудача, Сергей, ни к кому конкретно не обращаясь, высказался в том смысле, что самый надежный вид транспорта – это собственные ноги. Незнакомка неприязненно покосилась на него: высокий, широкоплечий, на вид ничего себе, хотя вроде слегка поддатый, с дурацкой ухмылочкой оторвавшегося от дома, от семьи блудоискателя.

Короче – командировочный. Знаем, видали.

Тетка в халате, широко жестикулируя, растолковала приезжей дорогу. Сергей проводил взглядом удалявшиеся в сторону выхода брючки и направился следом.

От дверей аэросарая начиналась грунтовая дорога, прорезанная вдоль двумя глубокими колеями, и метрах в двадцати исчезала в зарослях. По словам тетки, тракт сей вел прямо в райцентр.

– Дела командировочные? – осведомился Сергей, догоняя рыжую.

Она глянула искоса, неопределенно кивнула, не проявляя особого дружелюбия.

– Пресса?

– С чего вы взяли?

– Догадался.

– Вы ясновидящий?

– Я внимательно смотрящий.

– Всех рассматриваете?

– Ну, на вас не засмотреться…

Она поморщилась.

– Все ясно. Умеете.

– Что?

– Подклеиваться.

– И в мыслях не имел!

Хоть какое-то начало. Сергей зашагал рядом.

– Письмо позвало в дорогу? – И не дождавшись ответа, продолжал: – Да уж. В этих краях эпохальные темы вьются в воздухе, как комары. Кстати, как вас зовут?

– Зовут меня Раиса Петровна, – ответствовала незнакомка, поворачивая лицо к настырному попутчику и ослепительно улыбаясь. – Областное радио, двадцать восемь лет, рост сто шестьдесят восемь сантиметров, вес шестьдесят пять кэгэ, гетеросексуальна, ненавижу маленьких собак и приставучих мужиков. Занимаюсь у-шу. Размер лифчика… Или это пока лишнее? Еще вопросы?

«Ого, – на секунду растерявшись, подумал Сергей. – А насчет размера как раз бы неплохо. Хоть и так видно…»

Однако она зря надеялась смутить оперуполномоченного.

– Репин Сергей Павлович, тридцать четыре года, рост сто восемьдесят семь, вес… не знаю, давно не взвешивался. Группа крови вторая, резус фактор… опять же не помню. Насчет собак согласен. Приставать не собирался. Но скучно же одному в такую даль. Да и лес, все-таки, мало ли что…

Повисло молчание. Она, похоже, раздумывала, послать его к черту или вдвоем, действительно, веселей.

– Ладно, не обижайтесь. Просто я злюсь. Командировка эта так не кстати, да еще и не встретили. А вы сюда по каким надобностям? От супруги отдохнуть?

– Тоже, однако, в командировку. – Замечание насчет супруги Сергей пропустил мимо ушей. – Мало-мало тайга ходи, здешний люди смотри, проверяй, умный бумага пиши.

– И про что бумага пиши, если не секрет?

– Зачем, однако, секрет? Один люди воруй, другой – лови, тюрма сажай. Моя смотри, как дела идут.

Раиса Петровна усмехнулась.

– Прокурор, он и в Африке прокурор?

– Прокуроров я сам побаиваюсь.

– Кто же тогда?

Он залихватски свистнул и пропел:

– Прра-арвемся, опера!!!

– Ой, – Раиса Петровна скривилась. – До чего я милицию не люблю.

Серегй сокрушенно развел руками.

– Вот беда! А я журналистов не перевариваю.

– Значит, объяснились.

– Но не всех, – поспешил добавить он.

– А я…

Он предостерегающе поднял руку.

– Вы имеете право хранить молчание. Всякое ваше слово непременно будет использовано против вас.

– В наручники станете ковать?

– Использование спецсредств строго регламентировано законом. Вы не подпадаете…

– О, боже! – скривилась Раиса. – Где вас такому учат?!

Вскоре они уже непринужденно болтали. Сергей то и дело порывался взять журналистку под локоть на очередном ухабе, но она грациозно уклонялась от его галантностей.

Он рассказал, что в поездку отправился не по зову сердца, но ежели носишь погоны – изволь действовать согласно полученного указания, а разносторонний подход к командам не поощряется.