Текст книги "Подземелье"

Автор книги: Кирилл Партыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Сюда бы «калашникова», «зсказс», или, на худой конец, хотя бы два ствола с «жаканами». В подстерегающей тишине гиблого места существование медвежьего логова не казалось таким уж невероятным, и Николай двигался осторожно, стараясь не ступать на каблуки, так как по опыту знал, что именно под ними чаще всего хрустит предательский сучок. Однако, знал он и то, что зверю совсем не обязательно слышать или видеть, чтобы обнаружить чужое присутствие. Среди гор прелой древесины воздух стоял почти неподвижно, и оставалось надеяться, что человеческий запах не разносится сейчас по всей округе.

Николай оглянулся, но габаритные огоньки «Москвича» уже исчезли из виду. Тумана на складе не было, но темнота вокруг стояла такая, что хоть глаз коли. В ней что-то тревожно шуршало и потрескивало, хоть, конечно, это просто вздыхало разрушающееся дерево, да возились в трухе грызуны. Логинов медленно продвигался по направлению, указанному племянником. Во все стороны ветвился лабиринт узких ущелий, образованных гигантскими поленницами. Наступив на осклизлую щепку, Николай едва не упал. В этот миг до него донеслось отдаленное басовое бормотание, с примесью скрипучих нот, окончившееся негромким, тяжелым ударом, словно какое-то громадное существо заворчало и заворочалось во сне. Николай замер, озираясь по сторонам и держа пистолет перед собой в обеих руках. …Можно попытаться уцелить мише в глаз. Это теоретически. Но как тут уцелишь, в таких потемках! Так он тебе и подставится. Он хоть и туша тушей, а выпрыгнет – не успеешь глазом моргнуть. Медведь только в сказках косолапый, а по жизни – тот еще резвунчик. Обычный медведь. А этот? Черт его знает, на что он способен.

Пистолетиком ему, однозначно, не пригрозишь. Пистолетики ему – что слону дробина. Вот встрял!

Но тут до Логинова дошло, что встревожившие его звуки – всего лишь шум падения бревна с развалившегося штабеля. Выругавшись, он включил фонарик. Темнота действовала ему на нервы, а двигаться дальше в потемках стало невмоготу. Какая разница? Так ведь и так учует.

До второго поворота оставались считанные метры. Наконец, обогнув кривой угол штабеля, Логинов обнаружил за ним тесный лаз, уводящий в совсем уж непроглядную тьму. Даже луч фонаря мерк в этой крысиной норе. Точный маршрут обозначил племянничек, ничего не скажешь! Досконально знал дорогу, стервец. Черти его носят. Надо будет сестренке мозги вправить, чтоб за сыном смотрела, пока не долазился.

Протискиваться в щель Николаю не хотелось. Он предпочитал иметь пространство для маневра. Но какой может быть маневр, если тоги и гляди, заклинит тебя в этой западне.

Однако, делать нечего, и он, сжавшись в комок, принялся втискивать свое крупное тело в проход. Пацанам, понятно, это давалось легче. Наконец, с болью сердца думая о новой кожанке, которая нещадно скреблась о шершавые стены, Николай кое-как стал продвигаться вперед.

Щель оказалась не такой уж длинной. Вскоре он, насобирав в ладони заноз, выдрался из противоположного ее конца и ступил на край просторной площадки в окружении осевших штабелей. Логинов повел лучом фонаря. В стенах там и сям виднелись отверстия других лазов. У противоположного края просматривались очертания бесформенной кучи громоздящихся друг на друга бревен.

Николай осветил поваленный штабель. У самой земли стала видна черная, неправильной формы дыра, ход, ведущий под многотонную груду дерева, в глухой, скрытый от глаз тайник. Логинову почудилось, что оттуда вдруг потянуло звериным запахом.

Ничего не насочинял племянник, и теперь не хватало лишь, чтобы из берлоги пожаловал сам хозяин. Или из какого-нибудь прохода. Тогда оставалось бы только забиться обратно в щель и надеяться, что для зверя она окажется слишком узкой.

Впрочем, Логинов понимал, что спрятаться он не успеет.

Ладно, без паники. Не стоит каждому слову пацана верить. Не живут медведи на складах. Обычные медведи. А этот?.. Если он, черт его дери, тот самый и, действительно, обосновался здесь, то, как известно, охотится по ночам. Не время ему сейчас торчать в берлоге. Иначе непременно уже поздоровался бы с незваным гостем… Нора-то ничего не доказывает. Ну, нора! А в ней никого. Нет и не было.

Чего гадать? Раз до сих пор не напал…

Николай решил подойти и заглянуть в дыру под бревнами. Он посветил себе под ноги и замер. Совсем рядом на влажной трухе отчетливо выделялся след, отдаленно смахивающий на отпечаток уродливой человеческой ступни. Известные это были следы, много раз виденные в тайге, и если не специально за этим зверем ты собрался, лучше пятой дорогой обойти помеченные им тропы. Но этот отпечаток, странно искривленный и вытянутый, все же не вполне походил на медвежий.

Логинов пошарил по земле лучом фонаря разглядел поодаль еще одну такую же вмятину, только менее отчетливую, так как грунт там был плотнее. И опять показалось ему, что потянуло со стороны рухнувшего штабеля острой звериной вонью. Водя фонарем из стороны в сторону, Логинов вдруг понял, что следов на площадке много, они повсюду, где их могла сохранить почва. Николай всмотрелся внимательнее. Среди отпечатков были и старые, оплывшие, и совсем свежие.

Сегодняшние?

В следах он разбирался. Не составляло труда определить: все они оставлены задними лапами зверя. По крайней мере те, которые удалось разглядеть, не сходя с места. Но разгуливать здесь и осматриваться Логинов передумал. Он, пожалуй, впервые в жизни ощутил настоящий страх.

«Спокойно!» – скомандовал он сам себе, намереваясь без суеты покинуть это скверное место. Но тут его внимание привлек странный бугорок, неподалеку выпиравший из почвы. Что-то подозрительное было в том бугорке. Николай через силу сделал шаг. Теперь стало отчетливо видно, что это такое. Из древесного мусора, поблескивая ощеренными клыками, пялилась пустыми глазницами полуобглоданная собачья голова. В прыгающем пятне света мелькнуло что-то белесое, словно кто-то набросал тут обломков старого, долго болтавшегося в воде тальника с прилипшими к нему бурыми клочьями речных водорослей. Николай, сдерживая дрожь, остановил луч фонаря. Это был не тальник. Изломанные собачьи кости с остатками шерсти валялись там и сям, и странно, что Логинов не заметил их сразу.

Он попятился, сжимая вспотевшими пальцами рукоять пистолета, втиснулся обратно в щель и преодолел ее одним рывком под жалобный треск кожана. Оставив лаз позади, он ткнулся сперва в какие-то не те закоулки. Казалось, звериная вонь и приглушенное рычание несутся ему вслед.

Нет, так дело не пойдет. Логинов несколько раз глубоко вздохнул. В руках себя надо держать!

Отыскав обратную дорогу, он торопливо двинулся по ней. Эх, ноги, уносите мою..!

Ноги работали исправно. Но как назло, попадались все время какие-то хрусткие сучки, грязь под подошвами оглушительно хлюпала, брызгая во все стороны. Эти предательские звуки отдавались по всему мертвому складу.

Наконец впереди мелькнул свет габаритных огоньков. Добрался, мать твою!.. Только бы двигатель не подкачал.

Вспомнились мимоходом дурацкие «ужастики», которые жена, млея, вечерами крутила на видео. Хари каких-то мерзких уродов, лезущие в кабину. Когтистые лапы на ветровом стекле. Рука водителя, лихорадочно теребящая ключ зажигания… Головы бы поотрывать тем, кто такое снимает!

Хоть горючее было на исходе, мотор не подвел. Логинов так резко сдал задним ходом, что едва не врезался багажником в бревна. Племянника мотнуло. Он оторопело вцепился ручонками в сиденье.

– Ты чего, дядя Коля?

– Все нормально, парень. Времени просто у меня мало. Завозился тут с тобой! – Николай торопливо выруливал к воротам склада.

– Дядя Коля, неужто видал?.. – Глаза племянника сияли ужасом и восторгом.

– Чего – видал? Чего там видать?! Еще раз туда полезешь, уши пообрываю до самых колен! Сейчас домой и чтоб носа не высовывал!

Санька скривил мордашку, хотел что-то возразить, но дядюшка его слушать не стал.

«Москвич» несся во весь опор, жалобно гремя ржавыми сочленениями на ухабах. Но Николай на это не обращал никакого внимания.

22

Алексей Головин подкатил к материному двору уже затемно. Посигналил настойчиво, но встречать его никто не вышел. Пришлось слезать с мотоцикла и самому открывать ворота. А ведь в окнах свет горел. Мать-то глуховата, а Витька, небось, накатил уже полбанки, плевать ему, что брательник двое суток, считай, не спал на рыбалке этой долбанной, табор сворачивал, да двадцать кэмэ пер на трескучей тарантайке по грязище и колдобинам.

Распахнув массивные створки, Алексей вернулся к мотоциклу, воткнул первую скорость, аккуратно въехал на просторный двор. Взгляд его задержался на пустой собачьей будке. Не пропал бы Серый, сейчас всего бы измусолил. Пожалела, видишь ли, мать, спустила с цепи, чтобы пробегался, а он, как в воду канул. Бичи, небось, прибили да сожрали.

Хорошая была собака. И охотник, и сторож. Узнать бы, какая сволочь позарилась, мозги бы вышиб.

Алексей поставил «ижак» перегруженной коляской к двери погреба, горбом торчавшего напротив крыльца, выключил зажигание. Слава Боту, кончилась трескотня! Аж в голове от нее гудит. Оглядел подворье. Ну, Витька, ну дурогреб!

Как сеть днем просушивал, так на ночь и бросил. Сопрут ведь за милую душу!

Народец тот еще пошел. Только успевай оглядываться.

На веранде затопали шаги, зажегся свет и дверь распахнулась. Витек, собственной персоной. Дочухал, наконец, что братцу помочь не мешает. Младший Головин и верно, судя по виду, полбанки уже накатил, а, может, и поболе того. У матери первачок отменный. При нынешних ценах – да и по ним в поселке не возьмешь – большое подспорье.

– Здорово, Леха! Как доехал? Мы тут уже беспокоиться начали.

Голос у Витьки был веселый, язык чуть заплетался. Выздоровел, значит. А с табора сбежал, расхворался, дескать. Охота была ему мокнуть, да сопли морозить. Старшой управится.

– Заботливый, – недовольно буркнул Алексей. – Коли оклемался, чего ж на речку не вернулся? Сидишь тут, самогон жрешь.

Витька не обиделся, привык к братову ворчанию. Нудный Леха мужик, но дельный.

Без него и десятой доли бы Витек не взял, что в реке, да в лесу вдвоем добывали.

И рыбак, и охотник, и все ходы-выходы знает. С нужными людьми всегда общий язык найдет. Вон, кругом на дорогах посты, рыбаков шмонают, а он проскочил – хоть бы что!

– Как доехал-то? – повторил Витька. – Ни на кого не нарвался?

– На повороте, возле Горелой сопки, инспектор стоял с ментами. Знакомый. Литр икры им сунул, да самогону. Отвязались. Чего хлебальник раскрыл? Иди, помогай вещи в погреб таскать. Да сетку прибери, уведут по темноте.

Братья Головины жили с семьями в областном центре. Но родом происходили из Октябрьска. Отец до войны еще подался на Дальний Восток из Подмосковья по таинственной какой-то причине, о которой предпочитал помалкивать. Но когда подросли братья, стали догадываться, что набедокурил дома родитель по-крупному и мудро решил уносить ноги, пока не взяли его за заднее место. Схоронился в дальних краях, по тогдашним временам, вовсе глухих и отрезанных от большой земли. Но не зачах, освоился, быстро сообразил, что тайга и накормит, и напоит, и денежкой одарит, имей только руки да голову на плечах. Приткнулся на какую-то работенку, но больше в лесу да на реке промышлял.

Тогда здесь вольготно было, не то, что теперь. Это сейчас на каждом шагу егеря, рыбинспекция. Менты эти сраные тоже лезут. Все природу охраняют. Каждый норовит промыслового человека ободрать, свое хапнуть. А у кого блат, как навар имели, так и имеют. Начальство как с вертолетов по сохатым стреляло, так и постреливает потехи ради. Именно, что для потехи: мясо, рыбу да икру им готовенькими доставят.

Что говорить, все одно и то же, хоть какая власть будь! Да и простые смертные на свой страх и риск, на хапок, а свое урвут, не упустят. Военные тоже вон, в тридцати километрах стоят. Изюбрей с автоматов лупят, только держись. Сядут на «бэтээр» и по марям. На этих управы вообще нету. Вот, например, захоронения какие-то обнаружились в районе, то ли радиоактивные, то ли ядовитые. Одинаково приятно. Откуда бы взяться захоронениям? Понятно, чьих рук дело. И в районной газете писали, и в областной, и по радио куковали, надрывались, но так и заглохло все. Нету виноватых! Кто там что захоронил – так и неизвестно. Сюда с большой земли и дорог-то никаких нет. И с побережья не всегда доберешься? Оно без разницы, конечно, как, да откуда, только не иначе от этого в тайге с каждым годом все поганее становится. Зверя больного много развелось, говорят, вообще уроды какие-то попадаются. Деревья гибнут на корню, не известно отчего.

Прошлым летом решили братья податься за ягодой в дальние распадки, урожайные места поискать. Вокруг-то все поободрал народ. Повыспрашивали аборигенов да и наладились. Еще до ягоды не дошли, как довелось им сопочку одну перевалить.

Перевалили, а за ней падь. Мать честная! И пожара не было, а деревья сплошь голые стоят, засохшие, белые, как скелеты, кора с них отчего-то пооблезла. И ни травиночки под ними, ни кустика. Птицы не поют, насекомые не летают, даже мошка исчезла. И воздух мертвый какой-то. Будто на чужой планете оказались. Прямо страх взял. Двинули оттуда, аж сапоги нагрелись.

Нет, когда родитель начинал, все не так было. Обжился он, забогател маленько, женился на местной, на матери, значит. Фотографии сохранились, красивая была.

Говорят, после сватовства будущему муженьку пришлось с карабином от местных парней отбиваться. Ничего, не одолели. Крутой мужик был, не зря, видать, Подмосковье свое навеки покинул. Домяру вон какой отгрохал, до сих пор стоит, не покосился, и еще полвека не упадет. Огород разбил, баньку поставил, сараюшки, кухню летнюю. Все цело, на совесть потрудился. И ремонта большого не требуется, так кое-где гвоздь забить, да доску поменять.

А погреб братья уже без него копали, когда в город еще не переехали. Но не посрамили отцову сноровку. Погреб, что изба, хоть живи в нем, сухой, просторный, перекрытия бревенчатые. Что твое бомбоубежище, и ледник есть, и для картошки место, и для всякого другого продукта. Даже электричество подведено.

В начале войны отец на фронт ушел. Первенец без него родился, но мало прожил, простуда извела. Через год после отцова возвращения девочка появилась и тоже долго на свете не задержалась. Квелые какие-то дети у Головиных получались. Но подышал батя таежным воздухом годок-другой, опять на промысел повадился. Окреп на добрых харчах, мать его женьшенем, травками, пантовым настоем попользовала, и пошли у них парни крепкие, здоровые. Сперва Алексей, а через три года Виктор.

Росли, учились, потом работать начали, жили, как все, но, видать, по наследству им от папаши передалось с законом не ладить. То Алексея за браконьерство затаскали, то Виктора чуть за драку не упекли. Он водочку смолоду полюбил, а выпив, нрав приобретал буйный, задиристый. Вдобавок и силенкой Бог не обидел.

Одно да другое, не заладилось как-то в родных местах. Сначала старшой после армии в области осел, потом и младшего за собой переманил.

Отец вдруг занемог, да за полгода и сошел на нет. Рак, сказали, у него обнаружился. Да откуда бы раку взяться! Лекари такие попались. Хотели сыновья мать в город увезти, но не согласилась она. Известное дело, привыкла, чего ей там гарью дышать? Нет и нет, так и переупрямила.

Братья родных мест не забывали. Каждый год приезжали на охоту, на рыбалку, по грибы-ягоды, да и так, матери пособить. Старая совсем, а все на огороде ломается. Отпуска – это само собой, но и кроме отпусков находилось время.

Должности оба занимали не шибко ответственные, зато начальники, они тоже и мясцо, и икорку любят. Попроси только душевно – на сколько надо, на столько и отпустят. Получек больших, конечно, при таком подходе не огребешь, но одной получкой и не прокормишься. Особенно, когда времена смутные настали. В области многие знакомые в коммерцию ударились. Но это дело рисковое и братьям непривычное. Если с умом, тайга лучше всякой коммерции обогатит. Алексей уж третью машину поменял, на «Лэндкрузере» рассекает. У Виктора «Ниссан-универсал» пока, но тоже не бедствует. К тому же, наездами, оно и лучше. Взял свое и до свидания. Алексей большую дружбу с летчиками завел, так что нет проблем, как добычу вывезти. Головиным на борту всегда место найдется. Летчики рожки с маргарином тоже не сильно уважают. А живи братья в отцовском дому постоянно, гляди, в тюрьму б уже угодили.

Отперев массивную, обитую железом дверь погреба, братья перетащили вниз содержимое «ижаковской» коляски. Рыбу решили пороть завтра: ни черта с ней за ночь не сделается, нынче выловлена. Вытряхнули только на пол, на старый брезент, из мешков, пропитавшихся тяжелым тухлым смрадом рыбьей слизи. Виктор свалил кучей влажные ватники и одеяла, тоже насквозь провонявшие рыбной тухлятиной.

Хотел так до утра и оставить, но Алексей заворчал на него. Попреет все к чертовой матери, и погреб весь насквозь просмердит. Заставил младшего вынести зловоние это на улицу и пристроить под навесом, чтоб дождем еще больше не намочило.

– На такие ароматы все кошки с округи сбегутся, – недовольно буркнул Виктор, таща охапку наверх. Хотелось ему побыстрее вернуться в дом, к теплой печке и сытному ужину. К тому же и первачок выдыхался, а этого уж никак допустить было нельзя.

Алексей окинул взглядом погреб. Ей богу, с чувством глубокого удовлетворения, как говорится. Правда, тесновато здесь, не развернешься, но приятная это для глаза теснота: не от того, что копать поленились, а от того, что запасу всякого в избытке.

Блеклый свет лампочки «сорокопятки» отражался в выпуклых боках разнокалиберных банок с вареньями и соленьями, без счета наставленных на широких стенных полках.

С потолка свисали косы чеснока; словно бабьи ноги болтались старые капроновые чулки, набитые желтым ядреным луком; красовалась в своей загородке крупная, отборная картошка. За ящиками с тушенкой да сгущенкой хоронилась ведерная бутыль прозрачного самогона, да еще дюжина поллихровок, заткнутых пластмассовыми пробками, табунилась на неприметной полочке в укромном закутке. Там же, под полочкой маячил объемистый брезентовый мешок.

Да-а, мешочек… Вот его бы понадежнее укрыть, не дай Бог чужой глаз увидит.

Тюрьма! Лучше б и духу его здесь не было.

Знал Алексей: наполнен мешок аккуратными светло-желтыми, похожими на мыло, брикетами. В торце каждого «мыльного» куска имелась небольшое отверстие. Опасное во всех отношениях хранилось тут «мыло».

Недавно, перед самой путиной, стакнулся Витька пьянствовать с геологами.

Самогону перетаскал не меряно, мать уже браниться начала. Когда кончили пить, привез ночью на мотоцикле «подарочек». Алексей увидел – поперхнулся.

– На кой черт взрывчатку приволок?

– Дак ближе к ледоставу можно на озеро съездить, по белорыбицу. Глушить – не сетями полоскать.

– Какую к черту, белорыбицу? Этим бронепоезд можно взорвать! Ты ж в армии служил, понимать должен!

Алексей глянул: в том же мешке и запалы.

– Всю усадьбу, мать твою, на воздух поднять хочешь? А увидят – за это же срок корячится, будь здоров. Дурь перепойная! Вывезти подальше, да закопать!

Но младшой уперся. Если не рыбу глушить, поменять можно на что полезное.

Найдутся желающие. Под ногами, что ли, каждый день валяется? Да за тротил этот самогону сколько перепоено! Стал на своем и ни в какую. Алексей ругался, ругался, да плюнул. Может, и прав младшой, сгодится «мыло».

Отнесли мешок в погреб, прикрыли старым лодочным тентом. Детонаторы Алексей спрятал в доме, в кладовой, вместе с другим охотничьим припасом. Но, видать, в его отсутствие Витька тут свой «порядок» навел. К охоте, что ли, готовился? Вон, на полке, прямо над взрывчаткой, коробки с ружейными патронами. И для карабина «цинк» рядышком зеленеет.

Да он всё из кладовки сюда перетащил: и порох, и дробь, и остальные причиндалы!

Ну, деятель! Только отвернись, он – на тебе. Алексей заметил, что среди прочего виднеется и выцветшая парусина свертка, в который он упаковал запалы.

Вот балбес! Не погреб, а диверсия сплошная! Не приведи бог, искра. Ополоумел, что ли, от пьянки совсем? А самогонный аппарат зачем сюда припер? И фляги, в которых мать брагу заваривает?

– Витька, – позвал в сердцах Алексей.

Но ответа не последовало.

Вроде и младше-то всего на три года, а дурак дураком. Алексей еще раз окликнул брата, на тот словно оглох или сквозь землю провалился. Выругавшись, старший шагнул к взрывоопасному скоплению.

В тот самый момент лампочка под потолком мигнула и погасла. Отрубили электроэнергию, дело обычное. В кромешной темноте Алексей споткнулся, взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие. Над ногами забулькало, шибанул в нос запах бензина. Неужели Витька и бачок от лодочного мотора из ижаковской люльки сюда притащил? Нянчить, что ли, балбеса на каждом шагу? Бачок же полный почти. Мало, что вонь в продукты впитается, так будто специально всё для пожара заготовил.

Поленился, гад, сарайку открывать. Навалил все сюда, чтоб поскорей обратно да стакана успеть.

Движение Алексея по загроможденному добром погребу произвело эффект слона в посудной лавке. С полок посыпалось, загремело, хрустко звякнула разбившаяся банка. Алексей ударился лбом обо что-то твердое. Из глаз сыпанули искры.

Да будь оно все неладно! Руки-ноги тут поломать? Ориентируясь по памяти, он кое-как отыскал лестницу и поднялся во двор. Виктор покуривал, стоя у крыльца.

– Ты для чего в погреб боеприпасы стаскал? – осведомился старшой. – Нету, что ли, соображения? Ведь загорится – костей не соберем!

Но Витька никакой вины за собой не чувствовал.

– Менты с утра сегодня по домам шарились, то ли брагу искали, то ли что.

Кочегара, говорят, в котельной замочили. Может – из-за этого. Москаленко во времянку бичей пожить пустил, так загребли бичей, а у Москаленки мелкашку нашли и забрали. Я покумекал и от греха все в погреб убрал. Ружья припрятал там же, где карабин.

– Ружья-то чего прятать? Есть разрешение, билеты охотничьи.

– Вот ты не понимаешь! Увидят стволы – ага! – на охоту изготовились. Значит, и карабин где-то поблизости. Думаешь, не знают нас, не догадаются про карабин?

Начнут шуровать везде. Им только дай! А у нас, кроме карабина, – потом не расхлебаешь! Забыл, как мильтоны нас любят?

В словах брата был резон. Карабин вообще давно следовало в тайге запрятать, как все умные люди делают, у кого разрешения нет. Но никак не мог решиться Алексей доверить какому-нибудь дуплу замечательную эту вещь. И хороша, и дорого досталась, жалко, если сопрут!

Хотел сперва чин-чинарем приобрести, по разрешению. В области бы не отказали, но видно, когда бумаги оформляли, связались с тутошней милицией. На том все и накрылось. Ну, пришлось покупать у прапора из соседней части да прятать потом по-воровски. Нельзя Головиным с левым «эскаэсом» попадаться. У других бы, может, просто отобрали, а Головиным непременно статью пришьют.

– А ты не пускал бы без ордера. Неграмотный что ли? – хмуро укорил брата Алексей.

– Ну да, не пустишь! Загнут салазки да сопротивление властям припаяют. Сам же знаешь, как тут: своего не тронут, а мы им – только дайся! А так, думаю, сунутся в погреб, скажу – ключ у тебя. Не будут же ломать, отвяжутся.

– Легаши проклятые! – ругнулся Алексей. – Ну и что, приносил их черт?

– Не-а, они у Москаленки застряли.

Алексей сплюнул. Язык у брата без костей. Наплетет семь бочек арестантов, а разобраться, может, и кутерьму было поднимать не из-за чего.

– Вихревский бензобак лень было в гараж отнесть? – опять приступил Алексей к младшому. – Я об него чуть ноги не переломал. Загорится – я тебя на том пожаре и обсмолю! Завтра с утра живо разберешь все. Первым делом, слышишь?!

– Разберу. Командир нашелся!

Не завтра, сегодня бы самому разминировать, на непутевого братца не надеясь. Но как там без света? Да и устал, как собака, промерз, жрать охота, ноги уже не держат. Ладно, пусть остается, как есть, нечего панику разводить. Дверь надежная, огню там неоткуда взяться. Ни черта не сделается.

Заперев погреб, Алексей вслед за братом поднялся на крыльцо, начал стаскивать сапоги. Отсыревшие болотники никак не желали слезать с разбухших портянок.

Пережидая эту процедуру, Виктор с кряхтением потянулся, оглядев поверх забора едва угадывающуюся в ранней темноте окрестность.

Дом Головиных стоял на отшибе, почти у самой окраины. С южной стороны, за обширным пустырем, раскинулся погруженный во тьму обесточенный поселок. С севера к изгороди усадьбы подступал глубокий заболоченный овраг с перекинутым через него дощатым настилом. На противоположной стороне оврага растянулись редкой цепью домишки Кольцевой улицы, опоясывающей районный центр. Мерцали кое-где в окнах огоньки свечей и керосиновых ламп, вспархивали из печных труб искры. А дальше, за Кольцевой, за вклинившейся со стороны леса полосой низкорослых зарослей, притаился невидимый сейчас заброшенный леспромхозовский склад, откуда братья натаскали немало хороших бревен для своих хозяйственных нужд.

Светилось в числе других окно и у Катьки, завбаней, молодой да интересной. Домик ее – если напрямую, через овраг – метрах в двухстах, калиткой на Кольцевую.

Огород же раскинулся прямо на краю мелколесья. Оттуда до склада всего ничего.

Когда братья лес таскали, Витька так и зырил на Катькины хоромы. А что? Баба сдобная, одинокая – мужик три года назад по пьянке зимой рядом с домом в сугробе замерз. К тому же, говорят, на передок не стойкая. Но простого мужика не шибко любит, ей какого-нибудь начальника или коммерсанта подавай.

Виктор крякнул. Эх, не спит Катька. Чего делает, интересно? Накатить бы стакашек, да постучать в окошко… И так уж его залихотило – постучать, что не сдержался и мыслями своими поделился с братом.

– Ага, – отозвался Алексей, – сходи. У нее там, небось, этот ее интеллигент узкопленочный. То-то тебе обрадуются.

– Узкопленочному – но шеям! Пусть своих, узкопленочных, приходует.

– Ладно, пошли, – Алексей управился наконец с сапогами, аккуратно поставил их у двери, шагнул на веранду.

В комнатах вкусно пахло материной стряпней. Сама мамаша, чистенькая, крепкая старушка, зажгла уже керосиновую лампу и сноровисто прибирала разоренный Витькой стол. Готовилась встречать старшего.

– Здорово, мать, – приветствовал ее Алексей. – Кормить будешь?

Старушка захлопотала, запела:

– Здравствуй, Лешенька! Здравствуй, милый! Намерзся, намучился! Смотреть на тебя жалко. На что и сдалась та рыба! Буду, буду кормить, а как же? Садитеся оба.

Витя тоже не доел – тебя услышал.

Ну, слава богу, дома! Теперь можно и вожжи отпустить. Алексей полез на свое любимое место рядом с окном, в угол, отгороженный столом и холодильником. Витька уже булькал в стакан самогон из ополовиненной им бутылки.

– С удачной рыбалкой, брательник!

Они чокнулись. Алексей закусил маринованными грибами. На икру даже не взглянул.

В конце путины рыбаку кабачковая икра и то милей. Мать подала щи. В Алексеевой тарелке бугрился над густым янтарно-багровым наваром добрый кусок мяса, из которого задиристо торчала мозговая кость. С понятием старая, соображает, что после трудов тяжких, пусть и не шибко праведных, зато прибыльных, хорошее кормление требуется.

Алексей согрелся от спирта и сытной еды, пошел испариной. Сейчас бы баньку истопить, но поздно уже. Завтра поплещемся.

Через окно, поверх крахмальных занавесок, заглядывала в горницу черная, маслянистая темнота, но так и оставалась топтаться перед чисто вымытыми стеклами, которые не пускали ее в тепло и уют.