Текст книги "Подземелье"

Автор книги: Кирилл Партыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

14

Едва только посерело за окнами, опять зашелся телефон. Раиса, бормоча проклятья, скрыла голову под подушкой.

– Спишь? – осведомился Логинов, когда Сергей взял трубку.

– Что, еще кого-то?.. – Слова трудно проталкивались сквозь горькую сушь во рту.

– Нет пока… тьфу-тьфу. Но не лучше того. Огнестрел у одного тут в усадьбе и труп в кочегарке.

– Ого! Прорвало. В кочегарке – с криминалом?

– Шут его знает! Поедешь?

– Само собой.

– Тогда собирайся, я сейчас заскочу.

Сергей начал торопливо одеваться.

– Ты куда? – спросила окончательно разбуженная Раиса.

– На работу.

– Господи! Что там еще? Съели главу администрации?

– Ага. И прокурором закусили.

– Несчастье! – Раиса застонала. – Хоть здесь, думала, отосплюсь, так нет, любовничек деловитый попался.

Он на прощание чмокнул ее в теплую, мягкую щеку.

– Дверь запрешь – ключ брось в почтовый ящик.

Едва Сергей вынырнул из подъезда, возле дома нарисовался потрепанный голубой «Москвич». Из-за руля призывно помахал Логинов.

– Все машины в разгоне, кровная моя «Карина», тоже доброе старье, сломалась, ремонтировать некогда. Пришлось у соседа одолжить, – объяснил он, когда Сергей устроился рядом.

Рыча изношенным движком, разболтанная легковушка загромыхала по ухабистой дороге. Через несколько минут Сергей знал, что ночью один деятель у себя на подворье подстрелил из карабина пятнадцатилетнего паренька. Обстоятельства уточняются, но дело, в общем-то, ясное.

Второй случай посложней. В котельной обнаружили полусгоревший мужской труп, по пояс находившийся в топке. Не так много от него и осталось, однако, судя по всему, погибший – никто иной, как кочегар Матюхин. Работали уже следственно-оперативные группы, но в котельной полной ясности пока не было.

Сергей слушал, и в нем крепло предчувствие, что грядущий день вновь окунет его в гнетущий морок, от которого он тщетно старался избавиться.

Уже совсем рассвело, когда «Москвич» остановился на окраине поселка, возле добротной усадьбы, обнесенной изгородью из длинных, очищенных от коры жердей.

Сергей сразу узнал и эту изгородь, и обширный огород, с трех сторон стиснутый подступившими зарослями. Даже стена близкой тайги казалась ему такой же черной и неприступной, как той ночью, когда они с Логиновым бродили здесь в свете автомобильных фар.

В тот раз из-за темноты Репин не успел ничего как следует рассмотреть и сейчас оглядывал бревенчатый дом и ухоженное подворье. Доброму хозяину они принадлежали.

Возле калитки оживленно шушукались соседи. Логинов поздоровался с ними.

Миновав засыпанный гравием двор, оперативники прошли в дом. Дверь с веранды вела на кухню. За обеденным столом, покрытым новой, в голубую клетку клеенкой, писала протокол осмотра немолодая женщина, следователь, с погонами старшего лейтенанта на плечах. Перед ней лежал старый обшарпанный карабин кавалерийского образца.

Рядом топтались понятые.

Сергей заметил сгорбившегося в углу на табурете грузного, лысоватого мужика лет сорока пяти, в заношенной клетчатой рубахе и рваных, потерявших цвет от бесчисленных стирок, тренировочных брюках. Убожество его одеяния никак не вязалось с достатком, которым полнилось хозяйство.

Мужик сидел, слегка покачиваясь, положив на колени красные, обветренные руки.

Рядом подпирал стену высокий худощавый лейтенант, участковый уполномоченный.

Логинов спросил следовательницу:

– Ну что тут, Григорьевна?

Та продолжала молча писать. Николай крякнул, но тут на его голос из глубины дома явился оперуполномоченный и бойко отчеканил, что ночью Артюхов Петька залез к подозреваемому во двор, видимо, с целью кражи. Хозяин заметил его и выстрелил через форточку из карабина. В результате Артюхов получил сквозное ранение грудной клетки справа с повреждением внутренних органов. Сейчас в тяжелом состоянии госпитализирован.

– Это какой Артюхов? – уточнил Николай. – Который весной по краже лодочного мотора проходил?

– Тот самый, – подтвердил опер.

– Долазился, воровайка чертов, – буркнул Николай и обратился к хозяину дома: – А ты, Сергеич, совсем, что ли, озверел? Ну, вышел бы, дал по шее. А то – ни хрена себе – из карабина! Пьяный, что ли, был?

– Не был пьяный, – откликнулся мужик из угла.

– Да вот и я знаю, что ты не пьешь. Ну, а если не пьяный, так объясни мне деяние свое. Или жадность совсем ума лишила?

– Он говорит, думал, что это медведь, – вставил бойкий опер.

– Как же, медведь! Сейчас всё на медведя валить можно. Чего отмалчиваешься, Сергеич?

– Да ведь объяснял уже, – отозвался Сергеич с надрывом. – Чего валить-то? Вон он сколько уж наворотил. Али не слыхал?

– Ну-ну. И как же это ты пацана с животным спутал?

– А вот так и спутал. Проснулся ночью, слышу – трещит во дворе. Глянул в окно – темно, не видно. Глянул в другое, с кухни. Там от луны посветлей. А возле сарайки что-то чернеется, шевелится, но на человека не похоже. Пацан-то, оказывается, пригнулся, замок ковырял. Да еще сбоку, через стекло, поди, разбери…

– И ты наобум за карабин схватился?

– Да я б и не хватался никогда! Черт бы с ней, с той сарайкой. Пусть бы даже обворовал. Его бы щас садили, а не меня. Но тут, вот же какое дело. Тогда, ночью, сразу, как ваши мертвеца увезли, у меня по огороду медведь шастал.

– Как так – шастал? Вот новости! Чего ж ты никому не сказал?

– А чего говорить? Перепрыгнул он через забор, по огороду проскакал и опять в кусты. А следы дождем смыло. Вы б еще и засмеяли – примерещилось.

– Так, может, правда, примерещилось, или так кто-то шарахался?

– Тогда луна добрая стояла. Тучи только под утро натянуло.

– Ну и как он выглядел, тот медведь? Обрисуй.

– Да как его обрисуешь? Но не человек был, точно. Что я, человека от зверюги такой не отличу?

– Да так вот и выходит, что не отличил, шмальнул пацана.

– Это ж совсем другое! – всплеснул руками Сергеич. – Медведь-то уже у меня на уме вертелся, вот ошибка и вышла. А тогда я же видел: лохматый, здоровый, да и вообще, люди так не бегают.

– Ясно, что не бегают. Медведь на четырех ногах, человек – на двух, – заметил Логинов. – Ты уж нас не путай.

Репин вдруг почти догадался, что сейчас выложит Сергеич. Тот помялся, покряхтел.

– Тут вот какая штука… Что не человек, это точно. Но не на четырех лапах оно бежало. На двух.

– Так, может, все-таки… – начал Логинов, но мужик перебил:

– И не сомневайся, Коля. Животное. Повадки у него не человечьи. Я все ж таки тоже охотник, понимаю. А раз не человек, то кому ж еще быть, кроме медведя.

Гориллов у нас не водится.

«Будь оно всё неладно!» – подумал Сергей. Что бы ни случилось, какая-то проклятая кривая, Рок какой-то, неотвратимо выводил к одному и тому же: к зверю, крови, злу.

– Ой, Сергеич! – Логинов покачал головой. – Туманно излагаешь. То пацана с двух шагов не углядел, а то и повадки распознал. – Но было заметно, что начальник розыска слегка смущен.

Сергеич гнул своё.

– Хотел я, как чертовщину ту увидел, с ружьем выйти, но испугался, честно скажу.

Если медведь, из ружья его не больно-то возьмешь. А тут, как показалось, что он у меня во дворе, я карабин и достал. Карайте, чего ж теперь.

– Разрешения на карабин нету? Где-взял-в-лесу-нашел, да? – подытожил Николай. – Ладно, разберемся.

Репин уже почти не вслушивался в их разговор. Свет осеннего утра сгустился в серые сумерки, и накатила волна то ли жути, то ли тошноты, словно разворошили гнилую кучу, к которой и приближаться-то не стоило.

– Показания его записали? – спросил Логинов оперуполномоченного. – Нет? Садись, пиши.

– Не надо, – подала голос следователь. – Я сама. А то твои как понапишут, прокурор потом то хохочет, то орет, как резаный.

– Я сыщик, а не писарчук! – взвился опер.

Николай махнул рукой и сделал Сергею знак, что пора отваливать.

Возле калитки все так же кучковались любопытные.

– А самого-то что ж не взяли? – зычно осведомилась толстая, краснолицая тетка в ватнике поверх байкового халата.

– Всему свое время, Семеновна, – на ходу отвечал Николай. – Следствие идет.

– Пока вы следовать будете, он и второго укокошит!

– Кого это, второго? – насторожился Сергей.

– Кого-о!.. Женьку Жильцова.

Логинов остановился.

– Жильцов здесь при чем?

– А при том! Петька-то с Женькой – на пару соседу свому, – тетка ткнула пальцем в сторону дома, – уже два раза’ сарайку ломали. Запчасти какие-то от мотоцикла побрали. Куркуль этот ходил все тут, допытывался, кто его ограбил? А потом свои запчасти на Петькином драндулете увидал – давай в драку. Шуму на всю улицу было.

Отец Петьку прижал, Петька и сознался, что с Жильцовым лазили. Так этот потом грозил: еще раз сунетесь – постреляю гаденышей.

– Ладно, Семеновна, – успокоил Логинов, – учтем твои показания.

– Да ну вас, – тетка махнула рукой. – Мили-иция!..

– Черт его знает, – почесал затылок Николай, когда они шли к машине, – Сергеич этот – человек злой и скупой. Мог в сердцах и умышленно бабахнуть. А сейчас сводит к неосторожным действиям. Не дурак, понимает, что чем пахнет, хоть и пять классов образования.

– Как ты ему умысел докажешь?

– Ясно, что никак. Он свою линию четко будет гнуть.

– Значит, считаешь, врет про медведя?

– Опять же не знаю. Могло, конечно, и такое быть…

– Знаешь, – продолжал Сергей – читал я когда-то одну книжонку. Ситуация в ней похожая. Находят на снегу странные медвежьи следы, только от задних лап. А вдоль – дырки, будто кто-то шел и на палки опирался. Давай искать злоумышленника, который под медведя работает. В итоге выяснилось, что шатун самый настоящий, только угодил передними лапами в капкан, покалечился, вот и передвигался на задних, но время от времени опирался на обрубки передних. Как тебе такой вариант?

– Ну что ты все про одно заладил? – проворчал Николай.

– А все-таки? Я, конечно, про тайгу знаю только, что в ней грибы растут. Но, согласись, непонятно ведь, чего он как кенгуру скачет.

Логинов рассердился. Вот еще послал Бог зоолога-любителя! Ему хоть про Фому, хоть про Ерему – он, один черт, про медведя своего. И почему-то странное это пристрастие гостя все больше и больше настораживало начальника угрозыска. Хотя с медведем, действительно, выходила какая-то несуразица.

– Пристрелим – узнаем.

– Ну, дай-то бог…

Логинов поселок знал, как свои пять пальцев, сокращая дорогу, направлял дребезжащую колымагу в непроезжие на вид проулки, бороздил бескрайние лужи, осторожно огибал обманчиво безобидные пятачки грязи, под которыми таились ямы.

«Москвич» нигде не увяз и вскоре выбрался на другую окраину поселка, туда, где располагалась котельная.

– А вот тут, возможно, мокруха, – сказал Николай, обруливая очередную колдобину.

Кочегарка помещалась в цоколе приземистого, закопченного строения из красного кирпича, одиноко возвышающегося на краю обширного, заросшего могучим бурьяном пустыря. Бурьян, погубленный ранними осенними холодами, раскачивался под порывами утреннего ветра, уныло шелестел, поскрипывал толстыми стеблями, словно повылезли из земли старые высохшие мертвецы, да так и остались бессмысленно стоять, не зная, что же делать теперь на этом свете. Из травяного сухостоя там и сям торчали ржавые металлические каркасы неведомых механизмов и кучи строительного мусора.

В верхнем этаже здания когда-то квартировало строительно-монтажное управление, но потом его закрыли, и уже несколько лет полунеобитаемая кирпичная коробка угрюмо дремала посреди унылого пейзажа. Над крышей высоко в небо торчала железная труба котельной, словно перст Божий грозил неразумным двуногим, изгадившим под собой земную твердь. Двуногие, впрочем, никакого знамения в ржавой трубе, похоже, не замечали.

Судя по отсутствию дыма, кочегарка не работала. Рядом со входом застыл милицейский «уазик». Логинов смерил неодобрительным взглядом дремлющего за рулем водителя и начал спускаться по истертым, покатым ступеням.

В полуподвале стоял жаркий туман от залитой водой топки. Знакомый уже Сергею прокурорский следователь и тучный краснолиций судмедэксперт, вернувшийся, наконец, со своего семинара, возились над лежащим посреди куском брезента. На нем покоилось тело. Вернее, то, что от него осталось. Сверху осталось немного: обугленная головня с культями на месте рук. Нижняя часть почти не пострадала.

Череп скалился рядом.

Старшина участковый шарил под топчаном. Двое оперативников, накинув поверх свитеров найденную тут же спецовку, кашляя от плавающей в воздухе золы и тихо бранясь, копались в печи. У инструментального столика водил кисточкой по водочной бутылке криминалист, отыскивая отпечатки пальцев. У входа опасливо жались понятые.

– Ты чего, Коля, так долго? – спросил следователь, не отвечая на приветствие. – Онуфриев тут орал-орал, не дождался, уехал.

– Он без меня скоро отлить не сходит, – ругнулся Логинов. – Лучше скажи, чем порадуешь? Мокруха?

– Это ты вон его спроси, – кивнул следователь на судебного медика – Хорошо хоть личность установлена.

– Точно, значит, Матюхин?

– Точно, – вмешался в разговор один из оперов, отходя от печи и вытирая лицо рукавом спецовки. – У него на ноге татуировка была, с зоны. У трупа точно такая же. И ботинки его, он в одних ботинках всю жизнь. Да и кому еще быть?

– Вот это ты брось, – наставительно произнес Николай. – Тут к нему, знаешь, сколько бичевни шлялось! Эй, Георгиевич, а ты что помалкиваешь?

Судебный медик видом своим напоминал пивную бочку, поставленную на два толстых чурбака, и аромат от него исходил соответствующий. Подсвечивая себе фонариком, он угрюмо осматривал корявый выступ на том месте, где раньше у погибшего была шея, отозвался брюзгливо:

– А чего ты хочешь услышать? Что без признаков?

– Оно, конечно, висяк мокрый нам ни к чему. Но ты говори, как есть. Если уж закручиваться, так лучше сразу.

– Дырок я пока не вижу. Череп целый. Шейные позвонки просто перегорели. Не исключено, конечно, что оглушили, потом в печь засунули.

– Ты, Георгич, с версиями не газуй, версии еще успеем напридумывать, – вставил Логинов.

– Я не версии газую. Я говорю, как оно быть могло, – обиделся эксперт.

– Отработали, кто к нему ночью мог наведаться? – спросил помалкивавший пока Сергей.

– Отрабатываем, – сказал опер. – Не так это сразу и установишь. Пустырь кругом, сусликов только допрашивать. Поехали двое наших по бичатникам, корефанов его трясти. Но сюда же, считай, все богодулы ныряли. Место злачное.

– Я, ребята, прикидываю – не похоже на убийство, – подал голос следователь. – Порядок не нарушен. Крови, следов борьбы – нет. А он, хоть и алкаш, но ни слабаком, ни трусом не был. Если бы заварушка какая-нибудь получилась, непременно за себя бы постоял. Признаков групповой пьянки тоже не видать. Кружка с запахом спирта – одна. А всего таковых кружек три, плюс граненый стакан. Чего ж из одной пить при наличии свободной посуды? Четыре окурка в пепельнице, все одинаковые. Его, надо думать. Может, кто и некурящий был, но это навряд ли.

Бичи, они все курящие. То есть, получается, сидел Егорушка тихо сам с собою.

Пьяного если только до беспамятства в топку затолкали? Так какой мотив? Грабить нечего, а врагов у него не было. Согласен, Коля?.. Допустим даже – оглушили исподтишка. Если уж жечь, почему целиком в топку не закинули? Места бы хватило.

– Я вот тоже смотрю и сомнение у меня… – подхватил Логинов.

– А и сомневаться нечего! Печь – форменный крематорий. Здесь, до революции еще, паровая лесопилка была или заводик какой-то, точно не знаю. С той поры и сохранился агрегат. За ночь вполне можно человека до золы сжечь. Нет, думается мне, имеем мы тут несчастный случай, а не преступление. Егорушка во хмелю, как всегда, открыл заслонку, хотел, наверно, шуровать. Повело его или споткнулся, головой ударился, свалился в огонь. А, может, сунулся неосторожно, роба вспыхнула, в масле же вся. Болевой шок, потеря сознания, и вот результат. Нет, ребята, как хотите, уголовное дело возбуждать рано. Проводите проверку, там посмотрим.

В словах следователя содержалось рациональное зерно. Действительно смахивало на несчастный случай, и от этого Сергею даже сделалось как-то легче. Глупо ведь связывать гибель кочегара с тем их разговором посреди улицы…

Логинов тоже повеселел: похоже, нету «вислой мокрухи», а потому гора с плеч.

Некому было оплакивать Матюхина. Нехорошо, пьяно жил человек, нехорошо и помер.

Репин прошелся по помещению. Криминалист на инструментальном столе обрабатывал сажей очередную бутылку. Рядом на полу уже выстроилась целая батарея.

Внезапно на черной поверхности стола Сергей заметил длинные, идущие параллельно друг другу борозды, серебристо поблескивающие из-под слоя жирной грязи. Он приблизился, потрогал пальцами царапины. Ничего в них не было особенного. На чумазой столешнице не только пили и закусывали. На ней работали с металлом, точили, пилили, а, соответственно, оставались и следы. На царапины не стоило бы вообще обращать внимания, если бы… если бы не их сходство с теми, другими, виденными Репиным в подъезде, на двери его временного пристанища.

Вернулось ощущение, будто кто-то или что-то глумливо забавляется жутковатыми перевертышами, и Сергей догадывался, что забавы эти добром не кончатся.

Логинов легонько подтолкнул его в спину.

– Поехали! Хватит тут торчать.

По дороге в райотдел Николай размышлял о том, что следователь, скорее всего, прав. Жаль Матюхина, но ничем уже ему не поможешь. Но бичевню тряхнуть следует.

И для верности – не ошибиться чтоб, и для профилактики нелишне. Расплодилось их не меряно.

И еще почему-то беспокоил начальника розыска его управленческий товарищ, но причину этого беспокойства Николай объяснить не мог.

15

– Солнце еще не взошло, а в стране дураков уже кипела работа, – констатировал Логинов, загоняя машину на служебную стоянку.

Трудно сказать, насколько Октябрьск оправдывал такое название, но работа в милиции действительно кипела.

Полдесятка сотрудников торопливо высыпали на автостоянку, что-то оживленно обсуждая, и рассыпались в разные стороны.

У крыльца двое оперов тащили из заднего отсека «воронка» задрипанного мужичонку.

Тот упирался конечностями в проем дверцы и орал нечленораздельно, маты при этом артикулируя отчетливо. Один из сыщиков, раздосадованный бессмысленным сопротивлением, поудобнее ухватился за облезлый пиджачишко задержанного и энергично дернул на себя. Пиджак треснул, и богодул мячиком покатился на землю.

Его тут же подхватили под руки и поволокли внутрь здания.

Личный состав, не будучи проинформирован о скептическом отношении старших к причинам несчастья в кочегарке, готовился шерстить, да и шерстил уже матюхинских приятелей.

Логинов собрал подчиненных, распределил обязанности. Имелись уже, оказывается, и кое-какие результаты. Емельянцев и Седых только что доставили одного типа, с которым следовало побеседовать плотнее.

Некто Хромов, по кличке Хромой, судимый-пересудимый, а ныне хронический бомж, большую часть времени проводивший в котельной у Матюхина, с вечера был замечен на пустыре возле кочегарки за распитием парфюмерных изделий в компании с не установленным пока субъектом.

Часа в три ночи забулдыга явился в общагу в прожженной одежде и, не вяжа лыка.

Ко всему прочему, неделю назад у Хромого случились какие-то разборки с Егором.

Сведения эти достигли милицейских ушей, и вот теперь сотрудники уголовного розыска задавали Хромову вопросы.

Логинов предложил Сергею:

– Ну-ка, пойдем глянем, что там за деятель. …В тесной темноватой комнатушке с облупленными стенами, заваленной битыми чемоданами, полушубками, частями лодочных и мотоциклетных моторов – изъятым у ворья барахлом – на стуле в углу скрючился тип, которого недавно столь бесцеремонно извлекли из машины. Над ним нависли те же двое парней в штатском.

От грязного ватника, брошенного на стол поверх рассыпанных в беспорядке бумаг, несло гарью.

Коренастый, широкоплечий опер с вихрастыми, давно не стриженными волосами, наклонился почти к самому лицу бомжа, опустил ему на плечо увесистую ладонь.

– Ты, Хромой, чего, по-русски не понимаешь? Я могу по-китайски спросить. Херово токо б тебе не стало.

– Да чо по-китайски? Чо вы, по ходу, гоните? – гундел мужичонка. – Сказал же, не было меня там, и Егора не видал. Мы еще на той неделе разосрались.

– Тебя, падла, полсела видело, как ты одеколон в бурьяне жрал, – вмешался напарник коренастого, длинный, сутулый, в зеленом мешковатом свитере.

– Не знаю ничо, кто там видал, – гнул своё Хромой. – Где чо – сразу меня. Чо, типа, если я судимый…

– Заткни едальник! – оборвал его широкоплечий. – У меня время нету на твою парашу. Ну-ка, быстро, с кем на пустыре был? Что у вас с Егором получилось?

– Начальник, я все сказал! Чо порожняки толкать! Давайте очняка, кто там на меня гонит!

– Ну, ты, бля, и козел, – процедил сутулый.

– Фильтруй базар, начальник! – взъерепенился Хромов. – Кто еще козел…

Но коренастый успел уже распалиться не на шутку.

– Слушай, ты, фунфырь душистый. Если щас дуру нарезать не перестанешь, я на тебя залуплюсь, и ты у меня махом из тапочек выпадешь. Так, босиком, тебя в камеру загибаться и понесут. Усек?

– Да ладно, в натуре, жуть нагонять, – отмахнулся задержанный. – Дешевого что ли нашли?

– Ага, авторитет, значит, у нас выискался. Ну, ладно.

Коренастый коротко ткнул богодула кулаком в живот, целя между скрещенных рук.

Хромов хрюкнул, затем, спохватившись, издал страшный крик и вознамерился свалиться со стула. Но суровый мент, зная, что приложился пока только для виду, воспрепятствовал этому притворству, крепко сграбастав упрямца за сальную, нечесаную шевелюру.

– По-китайски начинаю говорить, – возвестил он грозным шепотом.

– Чо бьешь? – заныл Хромой. – Адвоката давай. Прав много заимели?!

– Адвоката тебе? А у тебя бабки есть?

– Положено!

– На то, что положено, знаешь, что положено?!

Сутулый в свою очередь размахнулся и гулко саданул Хромова в грудь. За этим последовала звонкая пощечина, отвешенная внушительной пятерней здоровяка-напарника. В результате допрашиваемый безо всякого притворства оказался на полу. Его тут же вернули в исходное положение, и когда он согнулся, стараясь прикрыться от следующего удара, кулак сутулого сбоку врезался ему в поясницу.

Хромов закричал от боли по-настоящему.

– Суки, по почкам!..

– Р-размажу! – рыкнул коренастый, изготавливаясь к новому тумаку.

– Доброе утро! – громко сказал Сергей, входя в кабинет вслед за Логиновым.

Оперативники оглянулись.

– Отдохни, Емельянцев, – приказал Николай.

Коренастый нехотя отступил, присел на краешек стола. Логинов перевел взгляд на сутулого. Тот с безразличным видом прислонился к стене.

Крякнув, начальник розыска адресовался к потиравшему ушибы богодулу:

– Ну что, Хромов, что тут у вас за дела? Опять разговаривать не хочешь?

– Как с ними разговаривать? Они по-человечьи не умеют.

Хромов с трудом переводил дыхание.

– Ну, это кто как заслуживает. Ты, вот, сидишь, делового из себя корчишь.

Нахватался в зоне. А глянь на себя. Тьфу! Хуже опущенного, честное слово.

По поводу сравнения с опущенным Хромой пожелал что-то возразить, но начальник угрозыска не стал его слушать.

– Да ладно, знаю, что ты не машка, я не к тому. Но ты вот дыхнул – мне не то, что закусить, мне сблевать захотелось. «Цитрусовый» жрал, правильно? А ты кочевряжишься. На человека ведь стал не похож. До какого состояния себя довел? У вора свое самолюбие имеется. А ты шаромыга шаромыгой. Спрашивают – чепуху мелешь, кобенишься. Потому и отношение к тебе плохое.

– Бить не имеете права, – отчеканил Хромов.

– Бить – не имеем, – согласился Логинов. – А тебе придуриваться кто право дал?

Ну, был бы пацан, а то кухню эту знаешь. Сам должен понимать, ведь докажем, что ошивался на пустыре. Очевидное отрицать зачем?

– И по какой статье этот пустырь пришьете? Какое в этом преступление? Все равно я не при делах, и нечего мне клеить! Вам бы только крайнего найти.

– Не крайнего, а виноватого, – наставительно возразил Николай, усаживаясь на стул. – Ладно, полемику мы с тобой вести не будем. А задержим мы тебя, как подозреваемого, на двое суток.

– И в чем же это вы меня подозревать можете, и какие ж у вас, гражданин начальник, основания для этого имеются? – не без ехидства поинтересовался Хромой.

– Основания имеются, не сомневайся, – невозмутимо подтвердил Николай. – Факт пребывания возле котельной ты отрицаешь – раз. А он, считай, установлен. С потерпевшим у вас недавно был конфликт – два. Пришел ты ночью, фуфайка вся прожженная – три. Вон, она изъятая лежит. А с Матюхиным, знаешь ведь, что произошло?

– Знаю, разъяснили. – Последовал короткий злой кивок в сторону оперов.

– Ну, вот. Сам соображай. На обвинение, конечно, не потянет, а для задержания достаточно. Будешь сидеть в клоповнике.

– Посижу, – буркнул Хромов.

– Посидишь, куда же денешься. – Упрямство допрашиваемого как будто вовсе не трогало начальника розыска. – А мы пока работать будем. За два дня всю твою подноготную вывернем. Ты же по пьяни дурной. Первый раз тоже чуть человека не угробил. Не боись, все выясним. Хватит нам времени докопаться, чего ради ты из Егора шашлык заделать надумал, да кто у тебя в поварятах числился.

– Да копайте вы – закопайтесь! – окрысился Хромов. – Я Егора, конкретно, не трогал! Не заходил даже в его гадюшник. Чо вы такие трудные?

– Допустим, – поднял Николай ладонь. – Но ты же отвечай толком, когда тебя спрашивают. Давай разбираться. С кем был на пустыре, что делал, как одёжу спалил? А то блатного из себя корчишь и думаешь, что так тебе прокатит – помурыжат, да отпустят. При таких-то обстоятельствах! Конечно, если рыло в пуху, тут закрутишься!

Похоже, достал Логинов Хромого, и тот, помявшись, повел-таки вразумительную речь:

– Короче, начальник, объясняю тебе. Ну, был я с одним, Жека его зовут. Он не здешний, на той неделе с тайги припылил. Фамилию не знаю. У него башлей манёхо было. Ну, чо делать? Взяли спирту, похмелились. На пустыре пили потому, что я там недалеко «на яме» и отоварился. Чо далеко ходить, когда трубы горят? Ну, заторчали, он куда-то по буху свалил. У меня еще цитрусовый оставался. Зарюхался я в кущи, развел костерок и глотал, пока не отрубился. Оклемался, чувствую – клифтяра тлеет. Еле затушил. Смотрю – ночь уже. Поканал в общагу, на шконку запал и капец. Могу показать, где костер жег. Там и чекушка от спирта, и фунфырь валяются. Жеку у геологов поищите. Базарил – у него там кенты. И нечего мне мокруху какую-то шить. Мы хоть с Егором и расплевались, да из-за фигни, чо бы я его мочил?

– Ну, замочить-то и с пьяной дури можно. Не то сказал, не так посмотрел. Знаем эти дела. – проговорил Логинов – Ладно, проверим. И Жеку найдем.

– Да если уж на то пошло, – перебил его Хромов, – не я один там кантовался.

Жека, конечно, не при делах. Он Егора и знать не знал, какие у них завязки могли быть? Но я, когда из кущей линял, видел: там еще жавер какой-то крутился.

– Где крутился? – поинтересовался Николай с равнодушным видом.

– Да там, на пустыре. Я вылез, смотрю – со стороны котельной хмырь канает. Ну, он своей дорогой, а я в общагу.

– Так он из котельной появился, или откуда?

– Да хрен его знает. Я его срисовал, когда он уже порядком от кочегарки отрулил.

А оттуда или со стороны – не в курсях.

– Кто такой? Знаешь его?

– Не, не знаю.

– Прямо-таки в первый раз видишь? Ты ж в поселке давно болтаешься. Не Москва, невозможно ни разу не повстречаться. Не из ваших, что ли?

– Не, не из наших – из порядочных, – буркнул Хромов, однако перехватив насмешливый взгляд Логинова, махнул рукой:

– А, ладно! Чо этого фуфела отмазывать? Он-то уж точно не по мастям. В школе он работает.

– Учитель, что ли?

– Замдиректора, вроде.

– Завуч?

– Ага.

– Это нерусский который? Гришка очкастый? Ну, ты даешь! Нашел на кого стрелки переводить, – рассмеялся Логинов.

– Так я и не перевожу. Просто говорю, что видел. А видел – его! Так что, двое нас там было, начальник.

– Знаешь, Хромой, – изрек Логинов, – в одном месте тоже двое побывали: палец и еще кое-кто. Так вот, после пальца ничего, а после второго аборт делать пришлось.

Увенчав беседу этим иносказанием, начальник розыска скомандовал сутулому:

– Веди его, Седых, в дежурку и в кондейку закрой.

– Начальник! Чо в кондейку-то?! – затянул привычную песню богодул. – Я же все сказал! Без прокурора в камеру права не имеете!

– Вы, блин, лучше меня все законы знаете, – сказал Логинов. – Не в камеру, а в комнату для доставленных, так тебя устраивает?

– Знаю я вашу комнату!..

Когда дверь за Хромовым и его конвоиром захлопнулась, Николай неторопливо развернулся к коренастому:

– Ну, что, Емельянцев, поразмялись, значит, на пару с друганом? Силу девать некуда? Всё торопитесь поколоть быстрее.

– А чо-о? – протянул оперуполномоченный, набычась. – Попугали маленько, чтоб не борзел.

– Нашли кого обламывать! Он, знаешь, почему с вами борзеет? Потому что у вас головы деревянные. А кто головой работать не умеет, тот в основном руками обходится.

Логинов грозно повысил голос:

– В тюрьму захотели? Кто мордобоем разрешил заниматься?

– А мы не по морде, – осклабился Емельянцев.

– Не паясничай! Только с участковым еле замяли, вокруг прокурора вприсядку ходили, так теперь вы!.. Ребра поломаете или кишку какую порвете – не отвертитесь и загремите под фанфары. Ты еще не пуганый, а я помню, как прокурор одного сыскаря под статью вот за это самое подвел и в клоповник закрыл. Зэчье узнало – на весь изолятор ревело: дайте мента отпетушить! Вкатали ему на всю катушку, как с куста. И отпетушили, кстати, на этапе. Дубаки, небось, и подставили. Еще раз про рукоприкладство узнаю, башки дурные оторву!

– Да мы разве ради удовольствия? – насупился Емельянцев. – Сами же требуете: давай раскрываемость! А чем такую падаль проймешь?

Николай вздохнул.

– Насчет раскрываемости – это ты правильно. Только мне не все равно, как ее давать. Если так, как ты сейчас – это никому, на хрен, не нужно. Во-первых, он потом все равно от своих слов откажется, а во-вторых… – Начальник розыска пристукнул кулаком по столу. – Вы на себя со стороны посмотрите. По фене ботаете, мат-перемат, чуть чего – каждого за грудки. Нельзя же на одну доску с клиентурой своей становиться! Они – это они, а мы – это мы!

– Ну, да. Им все можно, нам ничего… Ла-адно, поня-ял, – с ударением на «я» протянул Емельянцевв. Но не звучало в его голосе раскаяния. …Предположение о причастности завуча к гибели Матюхина Логинов всерьез принимать, конечно, не собирался. Но сразу после допроса Хромова настропалил куда-то участкового, и тот вскоре привел в отдел дородную бабенку лет тридцати, с которой начальник розыска уединился в кабинете. Беседа их продолжалась около получаса, после чего свидетельница удалилась, настороженно постреливая глазами по сторонам.